ненормальным, однако предложил выпить, а затем укаґзал па дверь.
Когда писатель, стоявший вторым в списке, понял, что Найп не шутит, он
запустил в него огромным металличеґским пресс-папье, п изобретателю пришлось
бежать через сад. При этом вслед ему неслись такие оскорбления и
руґгательства, каких ему ранее не приходилось слышать.
Но Адольфа Найпа не так-то просто сбить с толку. Он был разочарован, по
не напуган и тут же отправился в своем лимузине к следующему клиенту. На сей
раз это была дама, известная и пользовавшаяся популярностью, чьи толстые
книги романтического содержания расходиґлись по стране миллионными тиражами.
Она любезно встретила Найпа, налила ему чаю и внимательно выслуґшала.
-- Все это очень интересно, -- сказала она, -- Но мне что-то трудно в
это поверить.
-- Мадам, -- отвечал Найп. -- Поедемте со мной, и вы все увидите
собственными глазами. Моя машина ждет вас.
Из дома они вышли вместе, и вскоре изумленную даму доставили в дом, где
хранилось чудо. Найп охотно объясґнил, - как машина работает, а потом даже
позволил ей поґсидеть в кресле и понажимать на кнопки,
-- Ну ладно, -- неожиданно сказал он, -- может быть, вы хотите прямо
сейчас написать книгу?
-- Да! -- воскликнула она. -- Прошу вас! С деловым видом она уселась за
машину; казалось, она знает, чего хочет. Она сама выбрала необходимые кнопки
и настрочила длинный роман, полный страсти. Прочитав первую главу, она
пришла в такой восторг, что тотчас же подписала контракт.
-- Одну мы убрали, -- сказал Найп мистеру Боулену, когда она ушла. --
Причем довольно крупную птицу,
-- Молодец, дружище.
-- А знаете, почему она согласилась?
---- Почему?
---- Дело не в деньгах. У нее их хватает.
---- Тогда почему же?
Найп усмехнулся, приподняв губу и обнажив длинґную бледную десну.
-- Просто потому, что она поняла, что машинная пиґсанина лучше, чем ее
собственная.
С той поры Найп вполне разумно решил сосредоточиґвать свои усилия
только на посредственностях. Те, что были выше этого уровня, -- а их было
так мало, что и воґобще не стоило брать в расчет, -- по-видимому, не так-то
легко поддавались соблазну.
В конце концов, после нескольких месяцев напряженґной работы, ему
удалось уговорить подписать договоры что-то около семидесяти процентов
писателей из своего списка. Он пришел к выводу, что с более старшими по
возрасту, с теми, у кого скудел запас мыслей и кто заґпил, иметь дело проще
всего. С молодыми людьми прихоґдилось повозиться. Когда он пытался уговорить
их, они неприлично выражались, а иногда выходили из себя, и не раз после
таких визитов Найп возвращался легко раґненным.
Однако в целом это было хорошее начинание. Подґсчитано, что только в
прошлом году -- а это был первый год работы машины -- по меньшей мере
половина из всех изданных на английском языке романов и рассказов быґла
создана Адольфом Найпом и его Автоматическим Соґчинителем.
Вас это удивляет? Сомневаюсь. Дела обстоят значиґтельно хуже. Ходят
слухи, что и сегодня многие спешат договориться с мистером Найпом. А тем,
кто колеблется поставить под контрактом свою подпись, он еще крепче
закручивает гайки.
А сейчас я сижу и слышу, как в соседней комнате плачут мои дети. Их
девять, и все они хотят есть. И я чувствую, как рука моя тянется к этому
заманчивому контракту, лежащему на краю стола.
Пусть уж наши дети лучше голодают. Дай нам силы, о Боже, перенести это.
Перевод И. А. Богданова
В кн.: Роальд Даль. Убийство Патрика Мэлони
Москва: РИЦ "Культ-информ-пресс", СКФ "Человек", 1991
OCR & spellchecked by Alexandr V. Rudenko (середа, 11 липня 2001 р. )
avrud@mail. ru
Есть у меня давняя привычка вздремнуть после ленча. Обычно я
устраиваюсь в гостиной в кресле, подкладываю подушку под голову, ноги кладу
на небольґшую квадратную, обитую кожей скамеечку и читаю что-нибудь, покуда
не засыпаю.
В ту пятницу я сидел в кресле, как всегда уютно расґположившись, и
держал в руках свою любимую книгу "Бабочки-однодневки", изданную в Женеве
Даблдеем и Вествудом, когда моя жена, никогда не отличавшаяся молчаливостью,
вдруг заговорила со мной, приподнявґшись на диване, который стоял напротив
моего кресла.
-- Эти двое, -- спросила она, -- в котором часу они должны приехать?
Я не отвечал, поэтому она повторила свой вопрос, на этот раз громче.
Я вежливо ответил ей, что не знаю.
-- Они мне не очень-то симпатичны, -- продолжала она. -- Особенно он.
-- Хорошо, дорогая.
-- Артур, я сказала, что они мне не очень-то симпаґтичны.
Я опустил книгу и взглянул на нее. Закинув ноги на спинку дивана, она
листала журнал мод.
-- Мы ведь только раз и виделись, -- сказал я.
-- Ужасный тип, в самом деле. Без конца рассказыґвает анекдоты или
какие-то там истории.
-- Я уверен, что ты с ними поладишь, дорогая.
-- А она тоже хороша. Когда, ты думаешь, она явятся?
Я отвечал, что они должны приехать что-то около шести часов.
-- А тебе они разве не кажутся ужасными? -- спроґсила она, ткнув в мою
сторону пальцем.
-- Видишь ли...
-- Они до того ужасны, что хуже некуда.
-- Мы ведь уже не можем им отказать, Памела.
-- Хуже просто некуда, -- повторила она.
-- Тогда зачем ты их пригласила? -- выпалил я и тотґчас же пожалел о
содеянном, ибо я взял себе за правиґло -- никогда, если можно, не
провоцировать жену.
Наступила пауза, в продолжение которой я наблюдал за выражением ее
лица, дожидаясь ответа. Это крупное белое лицо казалось мне иногда чем-то
настолько необычґным и притягательным, что я, бывало, с трудом мог
отоґрваться от него. В иные вечера, когда она сидела за вышивкой или
рисовала эти свои затейливые цветочки, лицо ее напрягалось и начинало
светиться какой-то таґинственной внутренней силой, которую невозможно
выґразить словами, и я сидел и не мог отвести от него взгляд, хотя и делал
при этом вид, будто читаю. Даже сейчас, вот в эту самую минуту, я должен
признаться, что было нечто величественное в этой женщине, с этой ее кислой
миной, прищуренными глазами, наморщенным лбом, недовольно вздернутым
носиком, что-то прекрасґное, я бы сказал -- величавое, и она была такая
высокая, гораздо выше меня, хотя сегодня, когда ей пошел пятьґдесят первый
год, думаю, лучше сказать про нее больґшая, чем высокая.
-- Тебе отлично известно, зачем я их пригласила, -- резко ответила она.
-- Чтобы сразиться в бридж, вот и все Они играют просто первоклассно, к тому
же на приґличные ставки. -- Она подняла глаза и увидела, что я внимательно
смотрю па нее. -- Ты ведь и сам примерно так же думаешь, не правда ли?
-- Ну конечно, я...
-- . Артур, не будь кретином.
-- Я встречался с ними только однажды, и должен признаться, что они
довольно милые люди.
-- Такое можно про любого идиота сказать.
-- Памела, прошу тебя... пожалуйста. Давай не будем вести разговор в
таком тоне.
-- Послушай, -- сказала она, хлопнув журналом о коґлени, -- ты же не
хуже меня видел, что это за люди. Два самодовольных дурака, которые
полагают, что можно наґпроситься в любой дом только потому, что они неплохо
играют в бридж.
-- Уверен, ты права, дорогая, но вот чего я никак не возьму в толк, так
это...
-- Я тебе еще раз говорю -- я их пригласила, чтобы хоть раз сыграть
приличную партию в бридж. Нет у меґня больше сил играть со всякими
раззявами. И все равґно я не могу примириться с тем, что эти ужасные люда
будут в моем доме.
-- Я тебя понимаю, дорогая, но не слишком ли теґперь поздно...
-- Артур!
-- Да?
-- Почему ты всегда споришь со мной? Ты же испытываешь к ним не меньшую
неприязнь, и ты это знаешь.
-- Думаю, что тебе не нужно так волноваться, Памела. В конце концов,
мне показалось, что это воспитанные молодые люди, с хорошими манерами.
-- Артур, к чему этот высокопарный слог? -- Она суґрово глядела на меня
своими широко раскрытыми серыґми глазами, и, чтобы укрыться от ее взора --
иногда мне становилось от него несколько не по себе, -- я поднялся и
направился к французскому окну, которое выходило в сад.
Трава на большой покатой лужайке перед домом быґла недавно подстрижена,
и газон был испещрен светлыґми и темно-зелеными полосами. В дальнем конце
накоґнец-то зацвели два ракитника, и длинные золотые цепочки ярко выделялись
на фоне растущих позади них деревьев. Распустились и розы, и ярко-красные
бегонии, и на цветочном бордюре зацвели все мои любимые гибґридные люпины,
колокольчики, дельфиниумы, турецкие гвоздики и большие, бледные, источающие
аромат ириґсы. Кто-то из садовников возвращался по дорожке после обеда. За
деревьями была видна крыша его домика, а за ним дорожка вела через железные
ворота к Кентерберн-роуд.
Дом моей жены. Ее сад. Как здесь замечательно. Как покойно! Если бы
только Памела чуть-чуть поменьше тревожилась о моем благополучии, пореже
старалась бы сделать мне что-то приятное в ущерб собственным интеґресам,
тогда все было бы божественно. Поверьте, я не хочу, чтобы у вас создалось
впечатление, будто я па люблю ее -- я обожаю самый воздух, которым она
дыґшит, -- или будто не могу совладать с ней или не хозяин самому себе. Я
лишь хочу сказать, что то, как она себя ведет, временами чуточку раздражает.
К примеру, все эти ее приемы. Как бы мне хотелось, чтобы она от них всех
отказалась, особенно от манеры тыкать в меня пальґцем, чтобы подчеркнуть
сказанное. Вы должны помнить, что я довольно небольшого роста, и подобный
жест, употґребляемый не в меру кем-то вроде моей жены, может подействовать
устрашающе. Иногда мне трудно убедить себя в том, что она женщина
невластная.
-- Артур! -- крикнула она. -- Иди-ка сюда.
-- Что такое?
-- Мне пришла в голову потрясающая мысль. Иди же сюда.
Я подошел к дивану, на котором она возлежала.
-- Послушай-ка, -- сказала она, -- хочешь немного поґсмеяться?
--- Как еще посмеяться?
-- Над Снейпами.
-- Кто такие Снейпы?
-- Очнись, -- сказала она. -- Генри и Сэлли Снейп. Наши гости.
-- Ну?
-- Слушай. Я тут лежала и думала, что это за ужасґные люди... и как они
себя ужасно ведут... он, со своими шутками, и она, точно какая-нибудь
помирающая от любви воробьиха... -- Она помолчала, лукаво улыбаясь, и я
почему-то подумал, что вот сейчас она произнесет неґчто страшное. -- Что ж,
если они себя так ведут в нашем присутствии, то каковы же они должны быть,
когда остаґются наедине?
-- Погоди-ка, Памела...
-- Артур, не будь дураком. Давай сегодня посмеемся немного, хотя бы раз
от души посмеемся.
Она приподнялась на диване, лицо ее неожиданно заґсветилось каким-то
безрассудством, рот слегка приотґкрылся, и она глядела на меня своими
круглыми серыми глазами, причем в каждом медленно загоралась исґкорка.
-- Почему бы нет?
-- Что ты затеяла?
-- Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?
-- Нет, не понимаю.
-- Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комґнате.
Должен признаться, я ожидал чего-то весьма неприґятного, но, когда она
произнесла это, был так поражен, что не нашелся, что ответить.
-- Именно так и сделаем, -- сказала она.
-- Да ты что! -- воскликнул я. -- Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты
не пойдешь.
-- Почему?
-- Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что... все
равно что подслушивать у дверей или читать чужие письма, только это гораздо
хуже. Ты серьґезно об этом говоришь?
-- Конечно, серьезно.
Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда
ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при
этом риґскую.
-- Памела, -- резко сказал я, -- я запрещаю тебе деґлать это!
Она спустила ноги с дивана.
-- Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.
-- Меня понять несложно.
-- Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проґделывал штуки похуже
этой.
-- Никогда!
-- О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто
ты лучше меня?
-- Ничего подобного я никогда не делал.
-- Хорошо, мой мальчик, -- сказала она и навела на меня палец, точно
револьвер. -- Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в
Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот
рукой, чтобы они нас не услышали. Что ты скажешь?
-- Это другое, -- сказал я. -- Это было не в нашем доґме. И они не были
нашими гостями.
-- А какая разница? -- Она сидела, глядя на меня своими круглыми серыми
глазами, и подбородок ее наґчал презрительно подниматься. -- Не будь этаким
напыґщенным лицемером, -- сказала она. -- Что это с тобой происходит?
-- Видишь ли, Намела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда
так думаю.
-- Но послушай, Артур. Я человек гнусный. Да и ты тоже -- где-то в
душе. Поэтому мы и находим общий язык.
-- Впервые слышу такую чепуху.
-- Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком --
тогда другое дело.
-- Давай прекратим весь этот разговор, Памела.
-- Послушай, -- сказала она, -- если ты действительно решил измениться,
то что же мне остается делать?
-- Ты не понимаешь, что говоришь.
-- Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело
с гадюкой?
Я медленно опустился в кресло, стоявшее против диґвана; она так и не
спускала, с меня глаз. Понимаете, женщина она большая, с крупным белым
лицом, и, когґда она глядела на меня сурово -- сот прямо как сейчас, -- я --
как бы это сказать? -- погружался в нее, точно утоґпал в ней, будто она была
целым ушатом со сливками.
-- Ты что, всерьез говоришь обо всей этой затее с микрофоном?
-- Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь
таким щепетильным.
-- Это нечестно, Памела.
-- Это так же честно, -- она снова выставила палец, -- так же честно,
как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберет ее письма и
прочитал их от наґчала до конца.
-- Этого нам не нужно было делать.
-- Нам?
-- Не ведь ты их потом тоже читала, Памела?
-- Это никому нисколько не повредило. Ты тогда сам так сказал. А эта
затея ничем не хуже.
-- А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тоґбой такое проделал?
-- Разве я могла бы возмущаться, если бы не знала, что за моей спиной
что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.
-- Мне нужно подумать.
-- Может, великий радиоинженер не знает, как соґединить микрофон с
динамиком?
-- Это проще простого.
-- Ну так действуй. Действуй же.
-- Я подумаю и потом дам тебе ответ.
-- На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.
-- Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за
этим занятием.
-- Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их
здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?
Было почти три часа.
-- Они едут из Лондона, -- сказала она, -- а уж отбуґдут никак не
раньше чем после ленча. У тебя много времени.
-- Куда ты намерена их поселить?
-- В большую желтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком
далеко?
-- Думаю, что-то можно сделать.
-- Да, и вот еще что, -- сказала она, -- а куда ты поґставишь динамик?
-- Я не говорил, что' собираюсь это сделать.
-- Бог ты мой! -- вскричала она. -- Посмотрел бы кто-нибудь на тебя.
Видел бы ты сам свое лицо. Ты даже порозовел и весь горишь, так тебе не
терпится пристуґпить к делу. Поставь динамик к нам в спальню -- почему бы и
нет? Однако начинай, да поживее.
Я заколебался. Я всегда проявлял нерешительность, когда она приказывала
мне что-то сделать, вместо того чтобы вежливо попросить.
-- Не нравится мне все это, Памела. После этого она уже ничего не
говорила, она просто сидела и совершенно не двигалась, и притом глядела па
меня, а на лице ее застыло обреченное выражение, будґто она стояла в длинной
очереди. По опыту я знал, что это дурной знак. Она была точно граната, из
которой выдернули чеку, и должно лишь пройти какое-то время, прежде, чем --
бах! -- она взорвется. Мне показалось, что в наступившей тишине я слышу, как
тикает механизм.
Потому я тихо поднялся, пошел в мастерскую и взял микрофон и полторы
сотни футов провода. Теперь, когда ее не было рядом, я вынужден был
признаться, что и сам начал испытывать какое-то волнение, а в копчиках
пальцев ощутил приятное покалывание. Ничего особенґного, поверьте, со мной
не происходило -- правда, ничего особенного. Черт побери, да я такое каждый
день испыґтываю, когда по утрам раскрываю газету, чтобы убедитьґся, как
падают в цене кое-какие из многочисленных акґций моей жены. Меня не так-то
просто впутать в подобґную глупую затею. И в то же время я не мог "упустить
возможности поразвлечься.
Перепрыгивая через две ступеньки, я вбежал в желґтую комнату в конце
коридора. Как и во всякой другой комнате для гостей, в ней было чисто
прибрано, и она имела нежилой вид; двуспальная кровать была покрыта желтым
шелковым покрывалом, стены выкрашены в бледґно-желтый цвет, а на окнах
висели золотистые занавески. Я огляделся в поисках места, куда бы можно было
спрятать микрофон. Это была самая главная задача, ибо, что бы ни случилось,
он не должен быть обнаружен. Снаґчала я подумал о ведерке с поленьями,
стоявшем возле камина. Почему бы не спрятать его под поленьями? Нет,
пожалуй, это не совсем безопасно. За радиатором? На шкафу? Под письменным
столом? Все эти варианты казались мне не лучшими с профессиональной точки
зреґния. Во всех случаях на него можно случайно наткнутьґся, нагнувшись за
упавшей запонкой или еще за чем-нибудь в этом роде. В конце концов,
обнаружив незаґурядную сообразительность, я решил спрятать его в пруґжинах
дивана. Диван стоял возле стены, близ края ковґра, и провод можно было
пропустить прямо под ковром к двери. Я приподнял диван и просунул под него
приґбор. Затем я надежно привязал микрофон к пружине, развернув его к
середине комнаты. После этого я протяґнул провод под ковром к двери. Во всех
своих действиях я проявлял спокойствие и осторожность. Там, где проґвод шел
под ковром к двери, я уложил его между досок в полу, так что его почти не
было видно.
Все это, разумеется, заняло какое-то время, и, когда я неожиданно
услышал, как по дорожке, усыпанной граґвием, зашуршали шины, а вслед за тем
хлопнули дверцы автомобиля и раздались голоса наших гостей, я еще наґходился
в середине коридора, укладывая провод вдоль плинтуса. Я прекратил свою
работу и вытянулся, держа молоток в руке, и должен признаться, что мне стало
страшно. Вы представить себе не можете, как на меня подействовал весь этот
шум. Такое же внезапное чувство страха я испытал однажды, когда во время
войны в другом конце деревни упала бомба, а я в то время преспоґкойно сидел
в библиотеке над коллекцией бабочек.
Не волнуйся, сказал я самому себе. Памела займется этими людьми. Сюда
она их не пустит.
Я несколько лихорадочно принялся доделывать свою работу и скоро
протянул провод вдоль коридора в нашу спальню. Здесь его уже можно было и не
прятать, хотя из-за слуг я не мог себе позволить выказывать беспечґность.
Поэтому я протянул провод под ковром и незаметґно подсоединил его к
радиоприемнику с задней стороны. Заключительная операция была лишь делом
техники и много времени не заняла-.
Итак, я сделал, что от меня требовалось. Я отступил на шаг и посмотрел
на радиоприемник. Теперь он почеґму-то выглядел иначе -- он больше не
казался бестолкоґвым ящиком, производящим звуки, а представлялся хитґрым
маленьким существом, взобравшимся на стол и тай-" ком протянувшим свои
щупальца в запретное место в конце коридора. Я включил его. Он еле слышно
загуґдел, но никаких иных звуков не издавал. Я взял будильґник, который
громко тикал, отнес его в желтую комнату и поставил на пол рядом с диваном.
Когда я вернулся, приемник тикал так громко, будто будильник находился в
комнате, пожалуй, даже громче.
Я сбегал за часами. Затем, запершись в ванной, я привел себя в порядок,
отнес инструменты в мастерскую и приготовился к встрече гостей. Но прежде,
дабы успоґкоиться и не появляться перед ними, так сказать, с кроґвавыми
руками, я провел пять минут в библиотеке наґедине со своей коллекцией. Я
принялся сосредоточенно рассматривать собрание прелестных Vanessa car dui --
"разукрашенных дам" -- и сделал кое-какие пометки под заглавием "Соотношение
между узором и очертаниями крыльев", которые намеревался прочитать на
следующем заседании нашего общества в Кентербери. Таким обраґзом я снова
обрел свой обычный серьезный, сосредотоґченный вид.
Когда я вошел в гостиную, двое наших гостей, имена которых я так и не
мог запомнить, сидели на диване. Моя жена смешивала напитки.
-- А вот и Артур! -- воскликнула она. -- Где это ты пропадал?
Этот вопрос показался мне неуместным.
-- Прошу прощения, -- произнес я, здороваясь с гоґстями за руку. -- Я
так увлекся работой, что забыл о времени.
-- Мы-то знаем, чем вы занимались, -- сказала гоґстья, понимающе
улыбаясь. -- Однако мы простим ему это, не правда ли, дорогой?
-- Думаю, простим, -- отвечал ее муж.
Я в ужасе представил себе, как моя жена рассказыґвает им о том, что я
делаю наверху, а они при этом покатываются со смеху. Нет, она не могла этого
сдеґлать, не могла! Я взглянул на нее и увидел, что и она улыбается,
разливая по стаканам джин.
-- Простите, что мы потревожили вас, -- сказала гоґстья.
Я подумал, ч. то если уж они шутят, то и мне лучше поскорее составить
им компанию, и потому принужденґно улыбнулся.
-- Вы должны нам ее показать, -- продолжала гостья.
-- Что показать?
-- Вашу коллекцию. Ваша жена говорит, что она просто великолепна.
Я медленно опустился на стул и расслабился. Смешґно быть таким нервным
и дерганым.
-- Вас интересуют бабочки? -- спросил я у нее. До обеда еще оставалось
часа два, и мы расселись с бокалами мартини в руках и принялись болтать.
Именґно тогда у меня начало складываться впечатление о наґших гостях как об
очаровательной паре. Моя жена, проґисходящая из родовитого семейства,
склонна выделять людей своего круга и воспитания и нередко делает по-спешные
выводы в отношении тех, кто, будучи мало с ней знаком, выказывает ей
дружеские чувства, и особенґно это касается высоких мужчин. Чаще всего она
бываґет права, но мне казалось, что в данном случае она ошибается. Я и сам
не люблю высоких мужчин; обыкновенно это люди надменные и всеведущие. Однако
Генри Спей -- жена шепотом напомнила мне его имя -- окаґзался вежливым
скромным молодым человеком, с хороґшими манерами, и более всего его занимала
-- что и понятно -- миссис Снейп. Его вытянутое лицо было по-своґему
красиво, как красива бывает морда у лошади, а темно-карие глаза глядели
ласково и доброжелательно. копґне его темных волос вызывала у меня зависть,
и я пойґмал себя на том, что задумался, какое же он употребляґет средство,
чтобы они выглядели такими здоровыми. Он и вправду рассказал нам пару шуток,
но они были на высоком уровне, и никто против них ничего не имел.
-- В школе, -- сказал он, -- меня называли Сервиксом. Знаете почему?
-- Понятия не имею, -- ответила моя жена.
-- Потому что по-латыни "сервикс" -- то же, что по-английски "нейп".
Для меня это оказалось довольно мудреным, и мне потребовалось какое-то
время, чтобы сообразить, в чем тут соль.
-- А в какой школе- это было? -- спросила моя жена.
-- В Итоне, -- ответил он, и моя жена коротко кивґнула в знак
одобрения.
Теперь, решил я, она будет разговаривать только с ним, потому я
переключил внимание на другого гостя, Сэлли Снейп. Это была приятная молодая
женщина с неґплохой грудью. Повстречалась бы она мне пятнадцатью годами
раньше, я бы точно впутался в неприятную историю. Как бы там ни было, я с
удовольствием рассказал ей все о моих замечательных бабочках. Беседуя с ней,
я внимательно ее разглядывал, и спустя какое-то время у меня начало
складываться впечатление, что на самом деле она не была такой уж веселой и
улыбчивой женґщиной, какой поначалу мне показалась. Она ушла в сеґбя, точно
ревностно хранила какую-то тайну. Ее темно-голубые глаза чересчур быстро
бегали по комнате, ни на минуту ни на чем не останавливались, а на лица
лежала едва заметная печать озабоченности.
-- Я с таким нетерпением жду, когда мы сыграем в бридж, -- сказал я,
переменив наконец тему.
-- Мы тоже, -- отвечала она. -- Мы ведь играем почти каждый вечер, так
нам нравится эта игра.
-- Вы оба большие мастера. Как это получилось, что вы научились играть
так хорошо?
-- Практика, -- ответила она. -- В этом все дело. Практика, практика и
еще раз практика.
-- Вы участвовали в каких-нибудь чемпионатах?
-- Пока нет, но Генри очень этого хочет. Вы же поґнимаете, чтобы
достичь такого уровня, надо упорно труґдиться. Ужасно упорно трудиться.
Не с оттенком ли покорности произнесла она эти слоґва, подумал я. Да,
видимо, так: он слишком усердно воздействовал на нее, заставляя относиться к
этому увлеґчению чересчур серьезно, и бедная женщина устала от всего этого.
В восемь часов, не переодеваясь, мы перешли к обеґденному столу. Обед
прошел хорошо, при этом Генри Снейп рассказал нам несколько весьма забавных
истоґрий. Обнаружив чрезвычайно хорошую осведомленность по части вин, он
похвалил мой "Ришбург" урожая 1934 года, что доставило мне большое
удовольствие. К тому времени, когда подали кофе, я понял, что очень полюґбил
этих двух молодых людей, и, как следствие, начал ощущать неловкость из-за
всей этой затеи с микрофоґном. Было бы все "в порядке, если бы они были
негодяґями, но то, что мы собрались проделать эту штуку с двумя такими
приятными молодыми людьми, наполняло меня сильным ощущением вины. Поймите
меня правильґно. Я не испытывал страха. Не было нужды отказыґваться от
задуманного предприятия. Но я не хотел смаґковать предстоящее удовольствие
Когда писатель, стоявший вторым в списке, понял, что Найп не шутит, он
запустил в него огромным металличеґским пресс-папье, п изобретателю пришлось
бежать через сад. При этом вслед ему неслись такие оскорбления и
руґгательства, каких ему ранее не приходилось слышать.
Но Адольфа Найпа не так-то просто сбить с толку. Он был разочарован, по
не напуган и тут же отправился в своем лимузине к следующему клиенту. На сей
раз это была дама, известная и пользовавшаяся популярностью, чьи толстые
книги романтического содержания расходиґлись по стране миллионными тиражами.
Она любезно встретила Найпа, налила ему чаю и внимательно выслуґшала.
-- Все это очень интересно, -- сказала она, -- Но мне что-то трудно в
это поверить.
-- Мадам, -- отвечал Найп. -- Поедемте со мной, и вы все увидите
собственными глазами. Моя машина ждет вас.
Из дома они вышли вместе, и вскоре изумленную даму доставили в дом, где
хранилось чудо. Найп охотно объясґнил, - как машина работает, а потом даже
позволил ей поґсидеть в кресле и понажимать на кнопки,
-- Ну ладно, -- неожиданно сказал он, -- может быть, вы хотите прямо
сейчас написать книгу?
-- Да! -- воскликнула она. -- Прошу вас! С деловым видом она уселась за
машину; казалось, она знает, чего хочет. Она сама выбрала необходимые кнопки
и настрочила длинный роман, полный страсти. Прочитав первую главу, она
пришла в такой восторг, что тотчас же подписала контракт.
-- Одну мы убрали, -- сказал Найп мистеру Боулену, когда она ушла. --
Причем довольно крупную птицу,
-- Молодец, дружище.
-- А знаете, почему она согласилась?
---- Почему?
---- Дело не в деньгах. У нее их хватает.
---- Тогда почему же?
Найп усмехнулся, приподняв губу и обнажив длинґную бледную десну.
-- Просто потому, что она поняла, что машинная пиґсанина лучше, чем ее
собственная.
С той поры Найп вполне разумно решил сосредоточиґвать свои усилия
только на посредственностях. Те, что были выше этого уровня, -- а их было
так мало, что и воґобще не стоило брать в расчет, -- по-видимому, не так-то
легко поддавались соблазну.
В конце концов, после нескольких месяцев напряженґной работы, ему
удалось уговорить подписать договоры что-то около семидесяти процентов
писателей из своего списка. Он пришел к выводу, что с более старшими по
возрасту, с теми, у кого скудел запас мыслей и кто заґпил, иметь дело проще
всего. С молодыми людьми прихоґдилось повозиться. Когда он пытался уговорить
их, они неприлично выражались, а иногда выходили из себя, и не раз после
таких визитов Найп возвращался легко раґненным.
Однако в целом это было хорошее начинание. Подґсчитано, что только в
прошлом году -- а это был первый год работы машины -- по меньшей мере
половина из всех изданных на английском языке романов и рассказов быґла
создана Адольфом Найпом и его Автоматическим Соґчинителем.
Вас это удивляет? Сомневаюсь. Дела обстоят значиґтельно хуже. Ходят
слухи, что и сегодня многие спешат договориться с мистером Найпом. А тем,
кто колеблется поставить под контрактом свою подпись, он еще крепче
закручивает гайки.
А сейчас я сижу и слышу, как в соседней комнате плачут мои дети. Их
девять, и все они хотят есть. И я чувствую, как рука моя тянется к этому
заманчивому контракту, лежащему на краю стола.
Пусть уж наши дети лучше голодают. Дай нам силы, о Боже, перенести это.
Перевод И. А. Богданова
В кн.: Роальд Даль. Убийство Патрика Мэлони
Москва: РИЦ "Культ-информ-пресс", СКФ "Человек", 1991
OCR & spellchecked by Alexandr V. Rudenko (середа, 11 липня 2001 р. )
avrud@mail. ru
Есть у меня давняя привычка вздремнуть после ленча. Обычно я
устраиваюсь в гостиной в кресле, подкладываю подушку под голову, ноги кладу
на небольґшую квадратную, обитую кожей скамеечку и читаю что-нибудь, покуда
не засыпаю.
В ту пятницу я сидел в кресле, как всегда уютно расґположившись, и
держал в руках свою любимую книгу "Бабочки-однодневки", изданную в Женеве
Даблдеем и Вествудом, когда моя жена, никогда не отличавшаяся молчаливостью,
вдруг заговорила со мной, приподнявґшись на диване, который стоял напротив
моего кресла.
-- Эти двое, -- спросила она, -- в котором часу они должны приехать?
Я не отвечал, поэтому она повторила свой вопрос, на этот раз громче.
Я вежливо ответил ей, что не знаю.
-- Они мне не очень-то симпатичны, -- продолжала она. -- Особенно он.
-- Хорошо, дорогая.
-- Артур, я сказала, что они мне не очень-то симпаґтичны.
Я опустил книгу и взглянул на нее. Закинув ноги на спинку дивана, она
листала журнал мод.
-- Мы ведь только раз и виделись, -- сказал я.
-- Ужасный тип, в самом деле. Без конца рассказыґвает анекдоты или
какие-то там истории.
-- Я уверен, что ты с ними поладишь, дорогая.
-- А она тоже хороша. Когда, ты думаешь, она явятся?
Я отвечал, что они должны приехать что-то около шести часов.
-- А тебе они разве не кажутся ужасными? -- спроґсила она, ткнув в мою
сторону пальцем.
-- Видишь ли...
-- Они до того ужасны, что хуже некуда.
-- Мы ведь уже не можем им отказать, Памела.
-- Хуже просто некуда, -- повторила она.
-- Тогда зачем ты их пригласила? -- выпалил я и тотґчас же пожалел о
содеянном, ибо я взял себе за правиґло -- никогда, если можно, не
провоцировать жену.
Наступила пауза, в продолжение которой я наблюдал за выражением ее
лица, дожидаясь ответа. Это крупное белое лицо казалось мне иногда чем-то
настолько необычґным и притягательным, что я, бывало, с трудом мог
отоґрваться от него. В иные вечера, когда она сидела за вышивкой или
рисовала эти свои затейливые цветочки, лицо ее напрягалось и начинало
светиться какой-то таґинственной внутренней силой, которую невозможно
выґразить словами, и я сидел и не мог отвести от него взгляд, хотя и делал
при этом вид, будто читаю. Даже сейчас, вот в эту самую минуту, я должен
признаться, что было нечто величественное в этой женщине, с этой ее кислой
миной, прищуренными глазами, наморщенным лбом, недовольно вздернутым
носиком, что-то прекрасґное, я бы сказал -- величавое, и она была такая
высокая, гораздо выше меня, хотя сегодня, когда ей пошел пятьґдесят первый
год, думаю, лучше сказать про нее больґшая, чем высокая.
-- Тебе отлично известно, зачем я их пригласила, -- резко ответила она.
-- Чтобы сразиться в бридж, вот и все Они играют просто первоклассно, к тому
же на приґличные ставки. -- Она подняла глаза и увидела, что я внимательно
смотрю па нее. -- Ты ведь и сам примерно так же думаешь, не правда ли?
-- Ну конечно, я...
-- . Артур, не будь кретином.
-- Я встречался с ними только однажды, и должен признаться, что они
довольно милые люди.
-- Такое можно про любого идиота сказать.
-- Памела, прошу тебя... пожалуйста. Давай не будем вести разговор в
таком тоне.
-- Послушай, -- сказала она, хлопнув журналом о коґлени, -- ты же не
хуже меня видел, что это за люди. Два самодовольных дурака, которые
полагают, что можно наґпроситься в любой дом только потому, что они неплохо
играют в бридж.
-- Уверен, ты права, дорогая, но вот чего я никак не возьму в толк, так
это...
-- Я тебе еще раз говорю -- я их пригласила, чтобы хоть раз сыграть
приличную партию в бридж. Нет у меґня больше сил играть со всякими
раззявами. И все равґно я не могу примириться с тем, что эти ужасные люда
будут в моем доме.
-- Я тебя понимаю, дорогая, но не слишком ли теґперь поздно...
-- Артур!
-- Да?
-- Почему ты всегда споришь со мной? Ты же испытываешь к ним не меньшую
неприязнь, и ты это знаешь.
-- Думаю, что тебе не нужно так волноваться, Памела. В конце концов,
мне показалось, что это воспитанные молодые люди, с хорошими манерами.
-- Артур, к чему этот высокопарный слог? -- Она суґрово глядела на меня
своими широко раскрытыми серыґми глазами, и, чтобы укрыться от ее взора --
иногда мне становилось от него несколько не по себе, -- я поднялся и
направился к французскому окну, которое выходило в сад.
Трава на большой покатой лужайке перед домом быґла недавно подстрижена,
и газон был испещрен светлыґми и темно-зелеными полосами. В дальнем конце
накоґнец-то зацвели два ракитника, и длинные золотые цепочки ярко выделялись
на фоне растущих позади них деревьев. Распустились и розы, и ярко-красные
бегонии, и на цветочном бордюре зацвели все мои любимые гибґридные люпины,
колокольчики, дельфиниумы, турецкие гвоздики и большие, бледные, источающие
аромат ириґсы. Кто-то из садовников возвращался по дорожке после обеда. За
деревьями была видна крыша его домика, а за ним дорожка вела через железные
ворота к Кентерберн-роуд.
Дом моей жены. Ее сад. Как здесь замечательно. Как покойно! Если бы
только Памела чуть-чуть поменьше тревожилась о моем благополучии, пореже
старалась бы сделать мне что-то приятное в ущерб собственным интеґресам,
тогда все было бы божественно. Поверьте, я не хочу, чтобы у вас создалось
впечатление, будто я па люблю ее -- я обожаю самый воздух, которым она
дыґшит, -- или будто не могу совладать с ней или не хозяин самому себе. Я
лишь хочу сказать, что то, как она себя ведет, временами чуточку раздражает.
К примеру, все эти ее приемы. Как бы мне хотелось, чтобы она от них всех
отказалась, особенно от манеры тыкать в меня пальґцем, чтобы подчеркнуть
сказанное. Вы должны помнить, что я довольно небольшого роста, и подобный
жест, употґребляемый не в меру кем-то вроде моей жены, может подействовать
устрашающе. Иногда мне трудно убедить себя в том, что она женщина
невластная.
-- Артур! -- крикнула она. -- Иди-ка сюда.
-- Что такое?
-- Мне пришла в голову потрясающая мысль. Иди же сюда.
Я подошел к дивану, на котором она возлежала.
-- Послушай-ка, -- сказала она, -- хочешь немного поґсмеяться?
--- Как еще посмеяться?
-- Над Снейпами.
-- Кто такие Снейпы?
-- Очнись, -- сказала она. -- Генри и Сэлли Снейп. Наши гости.
-- Ну?
-- Слушай. Я тут лежала и думала, что это за ужасґные люди... и как они
себя ужасно ведут... он, со своими шутками, и она, точно какая-нибудь
помирающая от любви воробьиха... -- Она помолчала, лукаво улыбаясь, и я
почему-то подумал, что вот сейчас она произнесет неґчто страшное. -- Что ж,
если они себя так ведут в нашем присутствии, то каковы же они должны быть,
когда остаґются наедине?
-- Погоди-ка, Памела...
-- Артур, не будь дураком. Давай сегодня посмеемся немного, хотя бы раз
от души посмеемся.
Она приподнялась на диване, лицо ее неожиданно заґсветилось каким-то
безрассудством, рот слегка приотґкрылся, и она глядела на меня своими
круглыми серыми глазами, причем в каждом медленно загоралась исґкорка.
-- Почему бы нет?
-- Что ты затеяла?
-- Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?
-- Нет, не понимаю.
-- Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комґнате.
Должен признаться, я ожидал чего-то весьма неприґятного, но, когда она
произнесла это, был так поражен, что не нашелся, что ответить.
-- Именно так и сделаем, -- сказала она.
-- Да ты что! -- воскликнул я. -- Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты
не пойдешь.
-- Почему?
-- Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что... все
равно что подслушивать у дверей или читать чужие письма, только это гораздо
хуже. Ты серьґезно об этом говоришь?
-- Конечно, серьезно.
Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда
ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при
этом риґскую.
-- Памела, -- резко сказал я, -- я запрещаю тебе деґлать это!
Она спустила ноги с дивана.
-- Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.
-- Меня понять несложно.
-- Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проґделывал штуки похуже
этой.
-- Никогда!
-- О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто
ты лучше меня?
-- Ничего подобного я никогда не делал.
-- Хорошо, мой мальчик, -- сказала она и навела на меня палец, точно
револьвер. -- Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в
Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот
рукой, чтобы они нас не услышали. Что ты скажешь?
-- Это другое, -- сказал я. -- Это было не в нашем доґме. И они не были
нашими гостями.
-- А какая разница? -- Она сидела, глядя на меня своими круглыми серыми
глазами, и подбородок ее наґчал презрительно подниматься. -- Не будь этаким
напыґщенным лицемером, -- сказала она. -- Что это с тобой происходит?
-- Видишь ли, Намела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда
так думаю.
-- Но послушай, Артур. Я человек гнусный. Да и ты тоже -- где-то в
душе. Поэтому мы и находим общий язык.
-- Впервые слышу такую чепуху.
-- Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком --
тогда другое дело.
-- Давай прекратим весь этот разговор, Памела.
-- Послушай, -- сказала она, -- если ты действительно решил измениться,
то что же мне остается делать?
-- Ты не понимаешь, что говоришь.
-- Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело
с гадюкой?
Я медленно опустился в кресло, стоявшее против диґвана; она так и не
спускала, с меня глаз. Понимаете, женщина она большая, с крупным белым
лицом, и, когґда она глядела на меня сурово -- сот прямо как сейчас, -- я --
как бы это сказать? -- погружался в нее, точно утоґпал в ней, будто она была
целым ушатом со сливками.
-- Ты что, всерьез говоришь обо всей этой затее с микрофоном?
-- Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь
таким щепетильным.
-- Это нечестно, Памела.
-- Это так же честно, -- она снова выставила палец, -- так же честно,
как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберет ее письма и
прочитал их от наґчала до конца.
-- Этого нам не нужно было делать.
-- Нам?
-- Не ведь ты их потом тоже читала, Памела?
-- Это никому нисколько не повредило. Ты тогда сам так сказал. А эта
затея ничем не хуже.
-- А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тоґбой такое проделал?
-- Разве я могла бы возмущаться, если бы не знала, что за моей спиной
что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.
-- Мне нужно подумать.
-- Может, великий радиоинженер не знает, как соґединить микрофон с
динамиком?
-- Это проще простого.
-- Ну так действуй. Действуй же.
-- Я подумаю и потом дам тебе ответ.
-- На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.
-- Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за
этим занятием.
-- Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их
здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?
Было почти три часа.
-- Они едут из Лондона, -- сказала она, -- а уж отбуґдут никак не
раньше чем после ленча. У тебя много времени.
-- Куда ты намерена их поселить?
-- В большую желтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком
далеко?
-- Думаю, что-то можно сделать.
-- Да, и вот еще что, -- сказала она, -- а куда ты поґставишь динамик?
-- Я не говорил, что' собираюсь это сделать.
-- Бог ты мой! -- вскричала она. -- Посмотрел бы кто-нибудь на тебя.
Видел бы ты сам свое лицо. Ты даже порозовел и весь горишь, так тебе не
терпится пристуґпить к делу. Поставь динамик к нам в спальню -- почему бы и
нет? Однако начинай, да поживее.
Я заколебался. Я всегда проявлял нерешительность, когда она приказывала
мне что-то сделать, вместо того чтобы вежливо попросить.
-- Не нравится мне все это, Памела. После этого она уже ничего не
говорила, она просто сидела и совершенно не двигалась, и притом глядела па
меня, а на лице ее застыло обреченное выражение, будґто она стояла в длинной
очереди. По опыту я знал, что это дурной знак. Она была точно граната, из
которой выдернули чеку, и должно лишь пройти какое-то время, прежде, чем --
бах! -- она взорвется. Мне показалось, что в наступившей тишине я слышу, как
тикает механизм.
Потому я тихо поднялся, пошел в мастерскую и взял микрофон и полторы
сотни футов провода. Теперь, когда ее не было рядом, я вынужден был
признаться, что и сам начал испытывать какое-то волнение, а в копчиках
пальцев ощутил приятное покалывание. Ничего особенґного, поверьте, со мной
не происходило -- правда, ничего особенного. Черт побери, да я такое каждый
день испыґтываю, когда по утрам раскрываю газету, чтобы убедитьґся, как
падают в цене кое-какие из многочисленных акґций моей жены. Меня не так-то
просто впутать в подобґную глупую затею. И в то же время я не мог "упустить
возможности поразвлечься.
Перепрыгивая через две ступеньки, я вбежал в желґтую комнату в конце
коридора. Как и во всякой другой комнате для гостей, в ней было чисто
прибрано, и она имела нежилой вид; двуспальная кровать была покрыта желтым
шелковым покрывалом, стены выкрашены в бледґно-желтый цвет, а на окнах
висели золотистые занавески. Я огляделся в поисках места, куда бы можно было
спрятать микрофон. Это была самая главная задача, ибо, что бы ни случилось,
он не должен быть обнаружен. Снаґчала я подумал о ведерке с поленьями,
стоявшем возле камина. Почему бы не спрятать его под поленьями? Нет,
пожалуй, это не совсем безопасно. За радиатором? На шкафу? Под письменным
столом? Все эти варианты казались мне не лучшими с профессиональной точки
зреґния. Во всех случаях на него можно случайно наткнутьґся, нагнувшись за
упавшей запонкой или еще за чем-нибудь в этом роде. В конце концов,
обнаружив незаґурядную сообразительность, я решил спрятать его в пруґжинах
дивана. Диван стоял возле стены, близ края ковґра, и провод можно было
пропустить прямо под ковром к двери. Я приподнял диван и просунул под него
приґбор. Затем я надежно привязал микрофон к пружине, развернув его к
середине комнаты. После этого я протяґнул провод под ковром к двери. Во всех
своих действиях я проявлял спокойствие и осторожность. Там, где проґвод шел
под ковром к двери, я уложил его между досок в полу, так что его почти не
было видно.
Все это, разумеется, заняло какое-то время, и, когда я неожиданно
услышал, как по дорожке, усыпанной граґвием, зашуршали шины, а вслед за тем
хлопнули дверцы автомобиля и раздались голоса наших гостей, я еще наґходился
в середине коридора, укладывая провод вдоль плинтуса. Я прекратил свою
работу и вытянулся, держа молоток в руке, и должен признаться, что мне стало
страшно. Вы представить себе не можете, как на меня подействовал весь этот
шум. Такое же внезапное чувство страха я испытал однажды, когда во время
войны в другом конце деревни упала бомба, а я в то время преспоґкойно сидел
в библиотеке над коллекцией бабочек.
Не волнуйся, сказал я самому себе. Памела займется этими людьми. Сюда
она их не пустит.
Я несколько лихорадочно принялся доделывать свою работу и скоро
протянул провод вдоль коридора в нашу спальню. Здесь его уже можно было и не
прятать, хотя из-за слуг я не мог себе позволить выказывать беспечґность.
Поэтому я протянул провод под ковром и незаметґно подсоединил его к
радиоприемнику с задней стороны. Заключительная операция была лишь делом
техники и много времени не заняла-.
Итак, я сделал, что от меня требовалось. Я отступил на шаг и посмотрел
на радиоприемник. Теперь он почеґму-то выглядел иначе -- он больше не
казался бестолкоґвым ящиком, производящим звуки, а представлялся хитґрым
маленьким существом, взобравшимся на стол и тай-" ком протянувшим свои
щупальца в запретное место в конце коридора. Я включил его. Он еле слышно
загуґдел, но никаких иных звуков не издавал. Я взял будильґник, который
громко тикал, отнес его в желтую комнату и поставил на пол рядом с диваном.
Когда я вернулся, приемник тикал так громко, будто будильник находился в
комнате, пожалуй, даже громче.
Я сбегал за часами. Затем, запершись в ванной, я привел себя в порядок,
отнес инструменты в мастерскую и приготовился к встрече гостей. Но прежде,
дабы успоґкоиться и не появляться перед ними, так сказать, с кроґвавыми
руками, я провел пять минут в библиотеке наґедине со своей коллекцией. Я
принялся сосредоточенно рассматривать собрание прелестных Vanessa car dui --
"разукрашенных дам" -- и сделал кое-какие пометки под заглавием "Соотношение
между узором и очертаниями крыльев", которые намеревался прочитать на
следующем заседании нашего общества в Кентербери. Таким обраґзом я снова
обрел свой обычный серьезный, сосредотоґченный вид.
Когда я вошел в гостиную, двое наших гостей, имена которых я так и не
мог запомнить, сидели на диване. Моя жена смешивала напитки.
-- А вот и Артур! -- воскликнула она. -- Где это ты пропадал?
Этот вопрос показался мне неуместным.
-- Прошу прощения, -- произнес я, здороваясь с гоґстями за руку. -- Я
так увлекся работой, что забыл о времени.
-- Мы-то знаем, чем вы занимались, -- сказала гоґстья, понимающе
улыбаясь. -- Однако мы простим ему это, не правда ли, дорогой?
-- Думаю, простим, -- отвечал ее муж.
Я в ужасе представил себе, как моя жена рассказыґвает им о том, что я
делаю наверху, а они при этом покатываются со смеху. Нет, она не могла этого
сдеґлать, не могла! Я взглянул на нее и увидел, что и она улыбается,
разливая по стаканам джин.
-- Простите, что мы потревожили вас, -- сказала гоґстья.
Я подумал, ч. то если уж они шутят, то и мне лучше поскорее составить
им компанию, и потому принужденґно улыбнулся.
-- Вы должны нам ее показать, -- продолжала гостья.
-- Что показать?
-- Вашу коллекцию. Ваша жена говорит, что она просто великолепна.
Я медленно опустился на стул и расслабился. Смешґно быть таким нервным
и дерганым.
-- Вас интересуют бабочки? -- спросил я у нее. До обеда еще оставалось
часа два, и мы расселись с бокалами мартини в руках и принялись болтать.
Именґно тогда у меня начало складываться впечатление о наґших гостях как об
очаровательной паре. Моя жена, проґисходящая из родовитого семейства,
склонна выделять людей своего круга и воспитания и нередко делает по-спешные
выводы в отношении тех, кто, будучи мало с ней знаком, выказывает ей
дружеские чувства, и особенґно это касается высоких мужчин. Чаще всего она
бываґет права, но мне казалось, что в данном случае она ошибается. Я и сам
не люблю высоких мужчин; обыкновенно это люди надменные и всеведущие. Однако
Генри Спей -- жена шепотом напомнила мне его имя -- окаґзался вежливым
скромным молодым человеком, с хороґшими манерами, и более всего его занимала
-- что и понятно -- миссис Снейп. Его вытянутое лицо было по-своґему
красиво, как красива бывает морда у лошади, а темно-карие глаза глядели
ласково и доброжелательно. копґне его темных волос вызывала у меня зависть,
и я пойґмал себя на том, что задумался, какое же он употребляґет средство,
чтобы они выглядели такими здоровыми. Он и вправду рассказал нам пару шуток,
но они были на высоком уровне, и никто против них ничего не имел.
-- В школе, -- сказал он, -- меня называли Сервиксом. Знаете почему?
-- Понятия не имею, -- ответила моя жена.
-- Потому что по-латыни "сервикс" -- то же, что по-английски "нейп".
Для меня это оказалось довольно мудреным, и мне потребовалось какое-то
время, чтобы сообразить, в чем тут соль.
-- А в какой школе- это было? -- спросила моя жена.
-- В Итоне, -- ответил он, и моя жена коротко кивґнула в знак
одобрения.
Теперь, решил я, она будет разговаривать только с ним, потому я
переключил внимание на другого гостя, Сэлли Снейп. Это была приятная молодая
женщина с неґплохой грудью. Повстречалась бы она мне пятнадцатью годами
раньше, я бы точно впутался в неприятную историю. Как бы там ни было, я с
удовольствием рассказал ей все о моих замечательных бабочках. Беседуя с ней,
я внимательно ее разглядывал, и спустя какое-то время у меня начало
складываться впечатление, что на самом деле она не была такой уж веселой и
улыбчивой женґщиной, какой поначалу мне показалась. Она ушла в сеґбя, точно
ревностно хранила какую-то тайну. Ее темно-голубые глаза чересчур быстро
бегали по комнате, ни на минуту ни на чем не останавливались, а на лица
лежала едва заметная печать озабоченности.
-- Я с таким нетерпением жду, когда мы сыграем в бридж, -- сказал я,
переменив наконец тему.
-- Мы тоже, -- отвечала она. -- Мы ведь играем почти каждый вечер, так
нам нравится эта игра.
-- Вы оба большие мастера. Как это получилось, что вы научились играть
так хорошо?
-- Практика, -- ответила она. -- В этом все дело. Практика, практика и
еще раз практика.
-- Вы участвовали в каких-нибудь чемпионатах?
-- Пока нет, но Генри очень этого хочет. Вы же поґнимаете, чтобы
достичь такого уровня, надо упорно труґдиться. Ужасно упорно трудиться.
Не с оттенком ли покорности произнесла она эти слоґва, подумал я. Да,
видимо, так: он слишком усердно воздействовал на нее, заставляя относиться к
этому увлеґчению чересчур серьезно, и бедная женщина устала от всего этого.
В восемь часов, не переодеваясь, мы перешли к обеґденному столу. Обед
прошел хорошо, при этом Генри Снейп рассказал нам несколько весьма забавных
истоґрий. Обнаружив чрезвычайно хорошую осведомленность по части вин, он
похвалил мой "Ришбург" урожая 1934 года, что доставило мне большое
удовольствие. К тому времени, когда подали кофе, я понял, что очень полюґбил
этих двух молодых людей, и, как следствие, начал ощущать неловкость из-за
всей этой затеи с микрофоґном. Было бы все "в порядке, если бы они были
негодяґями, но то, что мы собрались проделать эту штуку с двумя такими
приятными молодыми людьми, наполняло меня сильным ощущением вины. Поймите
меня правильґно. Я не испытывал страха. Не было нужды отказыґваться от
задуманного предприятия. Но я не хотел смаґковать предстоящее удовольствие