едва ли не ввергало в стыд то, что он "сделал" такие деньги, имея столь
ничтожные способноґсти. В глубине души он сознавал, что был просто
букмеґкером -- тихим, очень порядочным, втайне неразборчиґвым в средствах
букмекером, -- и подозревал, что об этом знали и его друзья. Поэтому теперь
он изыскивал пути, как бы стать человеком культурным, развить литературґный
и эстетический вкус, приобщиться к собиранию картин, нот, книг и всякого
такого. Его небольшая проґповедь насчет рейнвейна и мозельвейна была
составной частью той культуры, к которой он стремился.
-- Прелестное- вино, вам так не кажется? -- спросил он.
Он по-прежнему следил за Ричардом Праттом. Я виґдел, что всякий раз,
склоняясь над столом, чтобы отпраґвить в рот рыбку, он тайком быстро
посматривал в друґгой конец стола. Я прямо-таки физически ощущал, что он
ждет того момента, когда Пратт сделает первый глоґток и поднимет глаза,
выражая удовлетворение, удивлеґние, быть может, даже изумление, а потом
развернется дискуссия и Майк расскажет ему о деревушке Гайерсґлей.
Однако Ричард Пратт и не думал пробовать вино. Он был полностью
поглощен беседой с Луизой, восемнадцаґтилетней дочерью Майка. Он сидел,
повернувшись к ней вполоборота, улыбался и рассказывал, насколько я мог
уловить, о шеф-поваре одного парижского ресторана. По ходу своего рассказа
он придвигался к ней все ближе и ближе и в своем воодушевлении едва ли не
наваливался на нее. Бедная девушка отодвинулась от него как можно дальше,
кивая вежливо, но с каким-то отчаянием, глядя ему не в лицо, а на верхнюю
пуговицу смокинга.
Мы покончили с рыбой, и тотчас же явилась служанґка, чтобы убрать
тарелки. Когда она подошла к Пратту, то увидела, что он еще не притрагивался
к своему блюґду, поэтому заколебалась было, и тут Пратт заметил ее. Взмахом
руки он велел ей удалиться, прервал свой расґсказ и быстро начал есть,
проворно накалывал маленьґкие хрустящие рыбки на вилку и быстро отправлял их
в рот. Затем, покончив с рыбой, он протянул руку к боґкалу, двумя маленькими
глотками пригубил вино и тотґчас же повернулся к Луизе Скофилд, чтобы
продолжить свой рассказ.
Майк все это видел. Я чувствовал, не глядя на него, что он хотя и
сохраняет спокойствие, но сдерживается с трудом и не сводит глаз с гостя.
Его круглое доброґдушное лицо вытянулось, щеки обвисли, но он делал над
собой какие-то усилия, не шевелился и ничего не говорил.
Скоро служанка принесла второе блюдо. Это был большой кусок жареной
говядины. Она поставила блюдо на стол перед Майком, тот поднялся и принялся
разреґзать мясо на очень тонкие кусочки и осторожно расклаґдывать их на
тарелки, которые служанка разносила. Нарезав мяса всем, включая самого себя,
он положил нож и оперся обеими руками о край стола.
-- А теперь, -- сказал он, обращаясь ко всем, но гляґдя на Ричарда
Пратта, -- теперь перейдем к кларету. Прошу прощения, но я должен сходить за
ним.
-- Сходить за ним, Майк? -- удивился я. -- Где же оно?
-- В моем кабинете. Я вынул из бутылки пробку. Он дышит.
-- В кабинете?
-- Чтобы он приобрел комнатную температуру, разуґмеется. Он там
находится уже сутки.
-- Но почему именно в кабинете?
-- Это лучшее место в доме. Ричард помог мне в прошлый раз выбрать его.
Услышав свое имя, Пратт повернулся.
-- Это ведь так? -- спросил Майк.
-- Да, -- ответил Пратт, с серьезным видом кивнув головой. -- Это так.
-- Оно стоит в моем кабинете на зеленом бюро, -- сказал Майк. -- Мы
выбрали именно это место. Хорошее место, где нет сквозняка и ровная
температура. Извиниґте меня, я сейчас принесу его.
Мысль о том, что у него есть еще вино, достойное пари, вернула ему
веселое расположение духа, и он тоґропливо вышел из комнаты и вернулся
спустя минуту, осторожно неся в обеих руках корзинку для вина, в коґторой
лежала темная бутылка. Этикетки не было видно, так как бутылка была
повернута этикеткой вниз.
-- Ну-ка! -- воскликнул он, подходя к столу. -- Как насчет, этого вина,
Ричард? Ни за что не отгадаете, что это такое!
Ричард Пратт медленно повернулся и взглянул на Майка, потом перевел
взгляд на бутылку, покоившуюся в маленькой плетеной корзинке; выгнув брови и
оттопырив влажную нижнюю губу, он принял вид надменґный и не очень-то
симпатичный.
-- Ни за что не догадаетесь, -- сказал Майк. -- Хоть сто лет думайте.
-- Кларет? -- снисходительно поинтересовался Ричард Пратт.
-- Разумеется.
-- Надо полагать, из какого-нибудь небольшого виґноградника.
-- Может, и так, Ричард. А может, и не так.
-- Но речь идет об одном из самых известных годов?
-- Да, за это я ручаюсь.
-- Тогда ответить будет несложно, -- сказал Ричард Пратт, растягивая
слова, и вид у него при этом был таґкой, будто ему чрезвычайно скучно.
Мне, впрочем, это растягивание слов и тоскливый вид, который он
напустил на себя, показались несколько странными; зловещая тень мелькнула в
его глазах, а во всем его облике появилась какая-то сосредоточенность,
отчего мне сделалось не по себе.
-- Задача на сей раз действительно трудная, -- скаґзал Майк. -- Я даже
не буду настаивать на пари.
-- Ну вот еще. Это почему же? -- И снова медленно выгнулись брови, а
взгляд его стал холодным и настороґженным.
-- Потому что это трудно.
-- Это не очень-то любезно по отношению ко мне.
-- Мой дорогой, -- сказал Майк, -- я с удовольствием с вами поспорю,
если вы этого хотите.
-- Назвать это вино не слишком трудно.
-- Значит, вы хотите поспорить?
-- Я вполне к этому готов, -- сказал Ричард Пратт.
-- Хорошо, тогда спорим как обычно. На ящик этоґго вина.
-- Вы, наверно, думаете, что я не смогу его назвать?
-- По правде говоря, да, при всем моем к вам уваґжении, -- сказал Майк.
Он делал над собой некоторое усилие, стараясь соґблюдать вежливость, а
вот Пратт не слишком старался скрыть свое презрение ко всему происходящему.
И вмеґсте с тем, как это ни странно, следующий его вопрос, поґхоже,
обнаружил некоторую его заинтересованность:
-- Вы не хотели бы увеличить ставку?
-- Нет, Ричард. Ящик вина -- этого достаточно.
-- Может, поспорим на пятьдесят ящиков?
-- Это было бы просто глупо.
Майк стоял за своим стулом во главе стола, бережно держа эту нелепую
плетеную корзинку с бутылкой. Ноґздри его, казалось, слегка побелели, и он
крепко стиснул губы.
Пратт сидел развалясь на стуле, подняв брови и поґлузакрыв глаза, а в
уголках его рта пряталась усмешка. И снова я увидел или же мне показалось,
что увиден, будто тень озабоченности скользнула по его лицу, а во взоре
появилась какая-то сосредоточенность, в самих же глазах, прямо в зрачках,
мелькнули и затаились исґкорки.
-- Так, значит, вы не хотите увеличивать ставку?
-- Что до меня, то мне, старина, ровным счетом все равно, -- сказал
Майк. -- Готов поспорить на что угодно.
Мы с тремя женщинами молча наблюдали за ними. Жену Майка все это начало
раздражать, она сидела с мрачным видом, и я чувствовал, что она вот-вот
вмешаґется. Ростбиф дымился на наших тарелках.
-- Значит, вы готовы поспорить со мной на все что угодно?
-- Я, уже сказал. Я готов поспорить с вами на все, что вам будет
угодно, если для вас это так важно.
-- Даже на десять тысяч фунтов?
-- Разумеется, если вы именно этого хотите. -- Теґперь Майк был
спокоен. Он отлично знал, что может соґгласиться па любую сумму, которую
вздумается назвать Пратту.
-- Так вы говорите, я могу назначить ставку?, -- Именно это я и сказал.
Наступило молчание, во время которого Пратт медґленно обвел глазами
всех сидящих за столом, посмотрев по очереди сначала на меня, потом на трех
женщин. Казалось, он хочет напомнить нам, что мы являемся свиґдетелями этого
соглашения.
-- Майк! -- сказала миссис Скофилд. -- Майк, давайґте прекратим- эти
глупости и поедим. Мясо остывает.
-- Но это вовсе не глупости, -- ровным голосом проґизнес Пратт. --
Просто мы решили немного поспорить.
Я обратил внимание на то, что служанка, стоявшая поодаль с блюдом
овощей, не решается подойти к столу.
-- Что ж, хорошо, -- сказал Пратт. -- Я скажу, на что я хотел бы с вами
поспорить.
-- Тогда говорите, -- довольно бесстрашно произнес Майк. -- Мне все
равно, что вам придет в голову.
Пратт кивнул, и снова улыбочка раздвинула уголки ото рта, а затем
медленно, очень медленно, не спуская с Майка глаз, он сказал:
-- Я хочу, чтобы вы отдали за меня вашу дочь. Луиза Скофилд вскочила на
ноги.
-- Эй! -- вскричала она. -- Ну уж нет! Это уже не смешно. Послушай,
папа, это совсем не смешно.
-- Успокойся, дорогая, -- сказала ее мать. -- Они всеґго лишь шутят.
-- Я не шучу, -- сказал Ричард Пратт.
-- Глупо все это как-то, -- сказал Майк. Он снова был выбит из колеи.
-- Вы же сказали, что готовы спорить на что угодно.
-- Я имел в виду деньги.
-- Но вы не сказали -- деньги.
-- Все равно, именно это я имел в виду.
-- Тогда жаль, что вы этого прямо не сказали. Одґнако если вы хотите
взять назад свое предложение...
-- Вопрос, старина, не в том, чтобы брать или не брать назад свое
предложение. Да к тому же пари не получается, потому что вы не можете
выставить ничего равноценного. Ведь в случае проигрыша вы не выдадиґте за
меня свою дочь -- у вас ее нет. А если бы и была, я бы не захотел жениться
на ней.
-- Рада слышать это, дорогой, -- сказала его жена.
-- Я поставлю все что хотите, -- заявил Пратт. -- Мой дом, например.
Как насчет моего дома?
-- Какого? -- спросил Майк, снова обращая все в шутку.
-- Загородного.
-- А почему бы и другой не прибавить?
-- Хорошо. Если угодно, ставлю оба своих дома. Тут я увидел, что Майк
задумался. Он подошел к столу и осторожно поставил на него корзинку с
бутылґкой. Потом отодвинул солонку в одну сторону, перечниґцу -- в другую,
взял в руки нож, - с минуту задумчиво рассматривал лезвие, затем положил
его. Его дочь тоже увидела, что им овладела нерешительность.
---- Папа! -- воскликнула она. -- Это же нелепо! Это так глупо, что
словами не передать. Я не хочу, чтобы на меня спорили.
-- Ты совершенно права, дорогая, -- сказала ее мать. -- Немедленно это
прекрати, Майк, сядь и поешь.
Майк не обращал на нее внимания. Он посмотрел на свою дочь и улыбнулся
-- улыбнулся медленно, по-отеґчески, покровительственно. Однако в глазах его
вдруг загорелись торжествующие искорки.
-- Видишь ли, -- улыбаясь, сказал он, -- видишь ли, Луиза, тут есть о
чем подумать.
-- Папа, хватит! Не хочу даже слушать тебя. В жизґни не слышала ничего
более глупого!
-- Нет, серьезно, моя дорогая. Погоди-ка и послуґшай, что я скажу.
-- Но я не хочу тебя слушать.
-- Луиза! Прошу тебя! Выслушай меня. Ричард предложил нам серьезное
пари. На этом настаивает он, а не я. И если он проиграет, то ему придется
расстаться с солидной недвижимостью. Погоди, моя дорогая, не пеґребивай
меня. Дело тут вот в чем. Он никак не может выиграть..
-- Он, кажется, думает, что может.
-- Теперь послушай меня, потому что я знаю, что говорю. Специалист,
пробуя кларет, если только это не какое-нибудь знаменитое вино типа лафита
или латура, может лишь весьма приблизительно определить виноґградник. Он,
конечно, может назвать тот район Бордо, откуда происходит вино, будь то
Сент-Эмийон, Помроль, Грав или Медок. Но ведь в каждом районе есть общины,
маленькие графства и в каждом графстве много небольґших виноградников.
Невозможно отличить их друг от друга только по вкусу и аромату. Могу лишь
сказать, что это вино из небольшого виноградника, окруженного другими
виноградниками, и он его ни за что не угадает. Это невозможно.
-- В этом нельзя быть уверенным, -- сказала его дочь.
-- Говорю тебе -- можно. Не хочу хвастать, по я кое-что понимаю в
винах. И потом, девочка моя, да видит Бог, я твой отец, и уж не думаешь ли
ты, что я позволю вовлечь тебя... во что-то такое, - чего ты не хочешь, а? Я
просто пытаюсь сделать для тебя немного денег.
-- Майк! -- резко проговорила его жена. -- Немедленґно прекрати, прошу
тебя!
И снова он не обратил на нее внимания.
-- Если ты согласишься на эту ставку, -- сказал он своей дочери, -- то
через десять минут будешь владелиґцей двух больших домов.
-- Но мне не нужны два больших дома, папа.
-- Тогда ты их продашь. Тут же ему и продашь. Я все это устрою. И
потом, ты подумай только, дорогая, ты будешь богатой! Всю жизнь ты будешь
независимой!
-- Пап, мне все это не нравится. Мне кажется, это глупо.
-- Мне тоже, -- сказала ее мать. Она резко дернула головой и
нахохлилась, точно курица. -- Тебе должно быть стыдно, Майк, предлагать
такое! Это ведь твоя дочь!
Майк даже не взглянул на нее.
-- Соглашайся! -- горячо проговорил он, в упор гляґдя на девушку. --
Быстрее соглашайся! Гарантирую, что ты не проиграешь.
-- Но мне это не нравится, папа.
-- Давай же, девочка моя. Соглашайся!
Майк буквально наваливался на нее. Он приблизил ч ней свое лицо, сверля
ее суровым взглядом, и его дочери было нелегко воспротивиться ему.
-- А что, если я проиграю?
-- Еще раз говорю тебе -- не проиграешь. Я это гаґрантирую.
-- Папа, может, не надо?
-- Я сделаю тебе состояние. Давай же. Говори, Луиґза. Ну?
Она в последний раз поколебалась. Потом безнадежно пожала плечами и
сказала:
-- Ладно. Если только ты готов поклясться, что проґиграть мы не можем.
-- Отлично! -- воскликнул Майк. -- Замечательно! Значит, спорим!
Майк тотчас же схватил бутылку, плеснул немного вина сначала в свой
бокал, затем возбужденно запрыгал вокруг стола, наполняя другие бокалы.
Теперь все смотрели на Ричарда Пратта, следя за тем, как он медленно взял
правой рукой бокал и поднес его к носу. Ему было лет пятьдесят, и лицо у
него было не очень-то приятное. В глаза бросался прежде всего рот -- у него
были полные, мокрые губы профессионального гурмана, притом нижняя губа
отвисла посередине -- подвижная, всегда приоткрытая губа дегустатора,
готовая в любой момент коснуться края бокала или захватить кусочек пищи.
Точно замочная скважина, подумал я, разглядывая ее, рот его -- точно большая
влажная замочная скважина.
Он медленно поднес бокал к носу. Кончик носа окаґзался в бокале и
задвигался над поверхностью вина, деґликатно шмыгая. Чтобы получить
представление о букеґте, он осторожно покрутил бокалом. Он был предельно
сосредоточен. Глаза он закрыл, и вся верхняя половина, его тела -- голова,
шея и грудь, будто превратились в нечто вроде огромной обоняющей машины,
воспринимающей, отфильтровывающей и анализирующей данные, посланные
фыркающим носом.
Майк, как я заметил, сидел разваляюсь на стуле, всем споим видом
выражая безразличие, однако он следил за каждым движением Пратта. Миссис
Скофилд, не шевеґлясь, сидела за другим концом стола и глядела прямо перед
собой, на лице ее застыло выражение недовольстґва. Луиза немного передвинула
стул, чтобы ей удобно было следить за гурманом, и, как и ее отец, не сводила
с того глаз.
Процесс нюханья продолжался по меньшей мере миґнуту; затем, не открывая
глаз, и не поворачивая головы, Пратт опустил бокал до уровня рта и выпил
едва ли не половину его содержимого. Задержав вино во рту, он помедлил,
составляя первое впечатление о нем, потом дал вину возможность тонкой
струйкой побежать по горґлу, и я видел, как шевельнулось его адамово яблоко,
пропуская глоток. Но большую часть вина он оставил во рту. Теперь, не глотая
оставшееся вино, он втянул через неплотно сжатые губы немного воздуха,
который смешался с парами вина во рту и прошел в легкие. Он задержал
дыхание, выдохнул через нос и, наконец, приґнялся перекатывать вино под
языком и жевать его, пряґмо жевать зубами, будто это был хлеб.
Это было грандиозное, впечатляющее представление, и, должен сказать, он
его исполнил хорошо.
-- Хм, -- произнес он, поставив стакан и облизывая губы розовым языком.
-- Хм... да. Очень любопытное винґцо -- мягкое и благородное, я бы сказал --
почти женстґвенное.
Во рту у него набралось слишком много слюны, и, когда он говорил, она
капельками вылетала прямо на стол.
-- Теперь пойдем методом исключения, -- сказал он. -- Простите, что я
<)уду двигаться медленно, но слишґком многое поставлено на карту. Обычно я
высказываю какое-то предположение, потом быстро продвигаюсь впеґред и
приземляюсь прямо в середине названного мной виноградника. Однако на сей
раз, на сей раз я должен двигаться медленно, не так ли? -- Он взглянул на
Майка и улыбнулся, раздвинув свои толстые, влажные губы,
Майк не улыбался ему в ответ.
-- Итак, прежде всего, из какого района Бордо это виґно? Это нетрудно
угадать. Оно слишком легкое, чтобы быть из Сент-Эмийона или из Грава. Это
явно Медок. В этом сомнения нет.
Теперь -- из какой общины в Медоке оно происходит? И это нетрудно
определить методом исключения. Марґго? Вряд ли это Марго. У него нет
сильного букета Марґго. Пойяк? Вряд ли это и Пойяк. Оно слишком нежное,
чересчур благородное и своеобразное для Пойяка. Вино из Пойяка имеет почти
навязчивый, вкус. И потом, по мне, Пойяк обладает какой-то энергией, неким
сухим энергетическим привкусом, которые виноград берет из почвы этого
района. Нет, нет. Это... "это вино очень нежґное, на первый вкус сдержанное
и скромное, поначалу кажущееся застенчивым, но потом становящееся весьма
грациозным. Быть может, несколько еще и игривое и чуть-чуть капризное,
дразнящее лишь малость, лишь саґмую малость танином. Потом во рту остается
привкус чего-то восхитительного -- женственно утешительного, чего-то
божественно щедрого, что можно связать лишь с винами общины Сент-Жюльен. Нет
никакого сомнения в тем, что это вино из Сент-Жюльена.
Он откинулся на стуле, оторвал руки от стола и соґединил кончики
пальцев. Он делался до смешного напыґщенным, но мне показалось, что отчасти
он делал это преднамеренно, просто чтобы потешиться над хозяином. Я поймал
себя на том, что с нетерпением жду, что он - будет делать дальше. Луиза
закуривала сигарету. Пратт услышал, как чиркнула спичка, и, обернувшись к
ней, неожиданно рассердился не на шутку.
-- Прошу вас! -- сказал он. -- Прошу вас, не делайте этого! Курить за
столом -- отвратительная привычка!
Она посмотрела на него, держа в руке горящую спичку, с минуту не
сводила с его лица своих больших глаз, потом медленно, с презрением отвела
взор. Наклоґнив голову, она задула спичку, однако продолжала держать
незажженную сигарету.
-- Простите, дорогая, -- сказал Пратт, -- но я просто терпеть не могу,
когда курят за столом. Больше она на него не смотрела.
-- Так на чем это мы остановились? -- спросил он. -- Ах да. Это вино из
Бордо, из общины Сент-Жюльен, из района Медок. Пока все идет хорошо. Однако
теперь нас ожидает самое трудное -- нужно назвать сам виноградґник. Ибо в
Сент-Жюльене много виноградников, и, как наш хозяин справедливо заметил
ранее, нет большой разницы между вином одного виноградника и вином другого.
Однако посмотрим.
Он снова помолчал, прикрыв глаза.
-- Я пытаюсь определить, возраст виноградника, -- сказал он. -- Если я
смогу это сделать, то это будет полґдела. Так, дайте-ка подумать. Вино явно
не первого урожая, даже не второго. Оно не из самых лучших. Ему недостает
качества, этой -- как это называется -- лучистоґсти, энергии. Но вот третий
урожаи -- это очень может быть. И все же я сомневаюсь в этом. Нам известно,
что год сбора был одним из лучших -- наш хозяин так скаґзал, -- и это,
пожалуй, немного льстит вину. Мне следуґет быть осторожным. Тут мне следует
быть очень остоґрожным.
Он взял бокал и отпил еще небольшой глоток. -- Да, -- сказал он,
облизывая губы, -- я был прав. Это вино четвертого урожая. Теперь я уверен в
этом. Год -- один из очень хороших, даже один из лучших. И именно поэтому
оно на какой-то момент показалось на вкус вином третьего, даже второго
урожая. Отлично! Это уже хорошо! Теперь мы близки к разгадке. Сколько и
Сент-Жюльене есть виноградников этого возраста?
Он снова замолчал, поднял бокал и прижал его края к свисающей подвижной
нижней губе. И тут я увидел, как выскочил язык, розовый и узкий, и кончик
его поґгрузился в вино и медленно потянулся назад -- отвратиґтельное
зрелище! Когда он поставил бокал, глаза его оставались закрытыми, лицо
сосредоточенным, шевелиґлись только губы, скользящие одна о другую, точно
мокґрые губки.
-- И опять то же самое! -- воскликнул он. -- На вкус где-то в середине
ощущается танин, и на какое-то мгноґвение возникает впечатление, будто на
языке появляется что-то вяжущее. Да-да, конечно! Теперь я понял! Это виґно
из одного из небольших виноградников вокруг Бейшвеля. Теперь я вспомнил.
Район Бейшвель, река и неґбольшая бухточка, которая засорилась настолько,
что суґда, перевозившие вино, не могут ею больше пользоватьґся. Бейшвель...
Может ли все-таки это быть Бейшвель? Нет, наверно, не так. Не совсем так. Но
где-то близко от него. Шато Тамбо? Может, это Талбо? Да, пожалуй. Погодите
минутку.
Он снова отпил вина, и краешком глаза я видел, как Майк Скофилд
наклонялся все ниже и ниже над стоґлом, рот его приоткрылся, и он не сводил
своих маленьґких глаз с Ричарда Пратта.
-- Нет, я был не прав. Это не Талбо. Талбо напомиґнает о себе сразу же.
Если это вино урожая тысяча деґвятьсот тридцать четвертого года, а я думаю,
что так оно и есть, тогда это не может быть Талбо. Так-так.
Дайте-ка подумать. Это не Бейшвель и не Талбо, и все же оно так близко
и к тому и г другому, что виноградник, должно быть, расположен где-то между
ними. Что же это может быть?
Он колебался, и мы смотрели на него, не сводя глаз с его лица. Даже
жена Майка теперь смотрела на него. Я слышал, как служанка поставила блюдо с
овощами яз буфет за моей спиной, и сделала это едва слышно, чтоґбы не
нарушить тишину.
-- Ага! -- воскликнул он. -- Понял! Да, понял! Он в последний раз отпил
вина. Затем, все еще дерґжа бокал около рта, повернулся к Майку, улыбнулся
неґторопливой шелковистой улыбкой и сказал:
-- Знаете, что это за вино? Оно из маленькой дереґвушки Бранэр-Дюкрю.
Майк сидел не шевелясь.
-- Что же касается года, то год тысяча девятьсот тридцать четвертый.
Мы все посмотрели на Майка, ожидая, когда он поґвернет бутылку и
покажет нам этикетку.
-- Это ваш окончательный ответ? -- спросил Майк.
-- Да, думаю, что так.
-- Так да или нет?
-- Да.
-- Как, вы сказали, оно называется?
-- Шато Бранэр-Дюкрю. Замечательный маленький виноградник. Прекрасная
старинная деревушка. Очень хорошо ее знаю. Не могу понять, - почему я сразу
не доґгадался.
-- Ну же, папа, -- сказала девушка. -- Поверни буґтылку, и посмотрим,
что там на самом деле. Я хочу поґлучить свои два дома.
-- Минутку, -- сказал Майк. -- Одну минутку. -- Он был совершенно
озадачен и сидел не двигаясь, с побледґневшим лицом, будто силы покинули
его.
-- Майк! -- резко крикнула его жена, сидевшая за другим концом стола.
-- В чем дело?
-- Прошу тебя, Маргарет, не вмешивайся. Ричард Пратт, улыбаясь, глядел
на Майка, и глаза его сверкали. Майк ни на кого не смотрел.
-- Папа! -- в ужасе закричала девушка. -- Папа, он ведь не отгадал,
правда?
-- Не волнуйся, моя девочка, -- сказал Майк. -- Не. нужно волноваться.
- Думаю, скорее для того, чтобы отвязаться от своих близких, Майк
повернулся к Ричарду Пратту и сказал:
-- Послушайте, Ричард. Мне кажется, нам лучше выйти в соседнюю комнату
и кое о чем поговорить.
-- Мне не о чем говорить, -- сказал Пратт. -- Все, что я хочу, -- это
увидеть этикетку на той бутылке.
Он знал, что выиграл пари, и сидел с надменным виґдом победителя, и я
понял, что он готов был на все, если его победу попытаются оспорить.
-- Чего же вы ждете? -- спросил он у Майка. -- Даґвайте же, поверните
бутылку.
И тогда произошло вот что: служанка в аккуратном черном платье и белом
переднике подошла к Ричарду Пратту, держа что-то в руках.
-- Мне кажется, это ваши, сэр, -- сказала она. Пратт обернулся, увидел
очки в тонкой роговой опґраве, которые она ему протягивала, и поколебался с
миґнуту.
- Правда? Может, и так, я не знаю.
-- Да, сэр, это ваши.
Служанка была пожилой женщиной, ближе к семиґдесяти, чем к шестидесяти,
-- верный хранитель домашґнего очага в продолжение многих лет. Она положила
очґки па стол перед Праттом.
Не поблагодарив ее, Пратт взял их и опустил в наґгрудный карман, за
носовой платок.
Однако служанка не уходила. Она продолжала стоґять рядом с Ричардом
Праттом, за его спиной, и в повеґдении этой маленькой женщины, стоявшей не
шевелясь, было нечто столь необычное, что не знаю, как других, а меня вдруг
охватило беспокойство. Ее морщинистое посеревшее лицо приняло холодное и
решительное выґражение, губы были плотно сжаты, подбородок выдвинут вперед,
а руки крепко стиснуты. Смешная шапочка и белый передник придавали ей
сходство с какой-то кроґшечной, взъерошенной, белогрудой птичкой.
-- Вы позабыли их в кабинете мистера Скофилда, -- сказала она. В голосе
ее прозвучала неестественная, преднамеренная учтивость. -- На зеленом бюро в
его каґбинете, сэр, когда вы туда заходили перед обедом.
Прошло несколько мгновений, прежде чем мы смогли постичь смысл
сказанного ею, и в наступившей тишине слышно было, как Майк медленно
поднимается со стуґла. В лицо ему бросилась краска, глаза широко
раскрыґлись, рот искривился, а вокруг носа начало расплыватьґся угрожающее
белое пятно.
-- Майк! -- проговорила его жена. -- Успокойся, Майк, дорогой.
Успокойся!
Перевод И. А. Богданова
В кн.: Роальд Даль. Убийство Патрика Мэлони
Москва: РИЦ "Культ-информ-пресс", СКФ "Человек", 1991
OCR & spellchecked by Alexandr V. Rudenko (середа, 11 липня 2001 р. )
avrud@mail. ru
Когда лет восемь назад умер старый сэр Уильям Тэртон в его сын Бэзил
унаследовал "Тэртон пресс" (а заодно и титул), помню, по всей Флит-стрит
принялись заключать пари насчет того, скоро ли найдется какая-нибудь
ничтожные способноґсти. В глубине души он сознавал, что был просто
букмеґкером -- тихим, очень порядочным, втайне неразборчиґвым в средствах
букмекером, -- и подозревал, что об этом знали и его друзья. Поэтому теперь
он изыскивал пути, как бы стать человеком культурным, развить литературґный
и эстетический вкус, приобщиться к собиранию картин, нот, книг и всякого
такого. Его небольшая проґповедь насчет рейнвейна и мозельвейна была
составной частью той культуры, к которой он стремился.
-- Прелестное- вино, вам так не кажется? -- спросил он.
Он по-прежнему следил за Ричардом Праттом. Я виґдел, что всякий раз,
склоняясь над столом, чтобы отпраґвить в рот рыбку, он тайком быстро
посматривал в друґгой конец стола. Я прямо-таки физически ощущал, что он
ждет того момента, когда Пратт сделает первый глоґток и поднимет глаза,
выражая удовлетворение, удивлеґние, быть может, даже изумление, а потом
развернется дискуссия и Майк расскажет ему о деревушке Гайерсґлей.
Однако Ричард Пратт и не думал пробовать вино. Он был полностью
поглощен беседой с Луизой, восемнадцаґтилетней дочерью Майка. Он сидел,
повернувшись к ней вполоборота, улыбался и рассказывал, насколько я мог
уловить, о шеф-поваре одного парижского ресторана. По ходу своего рассказа
он придвигался к ней все ближе и ближе и в своем воодушевлении едва ли не
наваливался на нее. Бедная девушка отодвинулась от него как можно дальше,
кивая вежливо, но с каким-то отчаянием, глядя ему не в лицо, а на верхнюю
пуговицу смокинга.
Мы покончили с рыбой, и тотчас же явилась служанґка, чтобы убрать
тарелки. Когда она подошла к Пратту, то увидела, что он еще не притрагивался
к своему блюґду, поэтому заколебалась было, и тут Пратт заметил ее. Взмахом
руки он велел ей удалиться, прервал свой расґсказ и быстро начал есть,
проворно накалывал маленьґкие хрустящие рыбки на вилку и быстро отправлял их
в рот. Затем, покончив с рыбой, он протянул руку к боґкалу, двумя маленькими
глотками пригубил вино и тотґчас же повернулся к Луизе Скофилд, чтобы
продолжить свой рассказ.
Майк все это видел. Я чувствовал, не глядя на него, что он хотя и
сохраняет спокойствие, но сдерживается с трудом и не сводит глаз с гостя.
Его круглое доброґдушное лицо вытянулось, щеки обвисли, но он делал над
собой какие-то усилия, не шевелился и ничего не говорил.
Скоро служанка принесла второе блюдо. Это был большой кусок жареной
говядины. Она поставила блюдо на стол перед Майком, тот поднялся и принялся
разреґзать мясо на очень тонкие кусочки и осторожно расклаґдывать их на
тарелки, которые служанка разносила. Нарезав мяса всем, включая самого себя,
он положил нож и оперся обеими руками о край стола.
-- А теперь, -- сказал он, обращаясь ко всем, но гляґдя на Ричарда
Пратта, -- теперь перейдем к кларету. Прошу прощения, но я должен сходить за
ним.
-- Сходить за ним, Майк? -- удивился я. -- Где же оно?
-- В моем кабинете. Я вынул из бутылки пробку. Он дышит.
-- В кабинете?
-- Чтобы он приобрел комнатную температуру, разуґмеется. Он там
находится уже сутки.
-- Но почему именно в кабинете?
-- Это лучшее место в доме. Ричард помог мне в прошлый раз выбрать его.
Услышав свое имя, Пратт повернулся.
-- Это ведь так? -- спросил Майк.
-- Да, -- ответил Пратт, с серьезным видом кивнув головой. -- Это так.
-- Оно стоит в моем кабинете на зеленом бюро, -- сказал Майк. -- Мы
выбрали именно это место. Хорошее место, где нет сквозняка и ровная
температура. Извиниґте меня, я сейчас принесу его.
Мысль о том, что у него есть еще вино, достойное пари, вернула ему
веселое расположение духа, и он тоґропливо вышел из комнаты и вернулся
спустя минуту, осторожно неся в обеих руках корзинку для вина, в коґторой
лежала темная бутылка. Этикетки не было видно, так как бутылка была
повернута этикеткой вниз.
-- Ну-ка! -- воскликнул он, подходя к столу. -- Как насчет, этого вина,
Ричард? Ни за что не отгадаете, что это такое!
Ричард Пратт медленно повернулся и взглянул на Майка, потом перевел
взгляд на бутылку, покоившуюся в маленькой плетеной корзинке; выгнув брови и
оттопырив влажную нижнюю губу, он принял вид надменґный и не очень-то
симпатичный.
-- Ни за что не догадаетесь, -- сказал Майк. -- Хоть сто лет думайте.
-- Кларет? -- снисходительно поинтересовался Ричард Пратт.
-- Разумеется.
-- Надо полагать, из какого-нибудь небольшого виґноградника.
-- Может, и так, Ричард. А может, и не так.
-- Но речь идет об одном из самых известных годов?
-- Да, за это я ручаюсь.
-- Тогда ответить будет несложно, -- сказал Ричард Пратт, растягивая
слова, и вид у него при этом был таґкой, будто ему чрезвычайно скучно.
Мне, впрочем, это растягивание слов и тоскливый вид, который он
напустил на себя, показались несколько странными; зловещая тень мелькнула в
его глазах, а во всем его облике появилась какая-то сосредоточенность,
отчего мне сделалось не по себе.
-- Задача на сей раз действительно трудная, -- скаґзал Майк. -- Я даже
не буду настаивать на пари.
-- Ну вот еще. Это почему же? -- И снова медленно выгнулись брови, а
взгляд его стал холодным и настороґженным.
-- Потому что это трудно.
-- Это не очень-то любезно по отношению ко мне.
-- Мой дорогой, -- сказал Майк, -- я с удовольствием с вами поспорю,
если вы этого хотите.
-- Назвать это вино не слишком трудно.
-- Значит, вы хотите поспорить?
-- Я вполне к этому готов, -- сказал Ричард Пратт.
-- Хорошо, тогда спорим как обычно. На ящик этоґго вина.
-- Вы, наверно, думаете, что я не смогу его назвать?
-- По правде говоря, да, при всем моем к вам уваґжении, -- сказал Майк.
Он делал над собой некоторое усилие, стараясь соґблюдать вежливость, а
вот Пратт не слишком старался скрыть свое презрение ко всему происходящему.
И вмеґсте с тем, как это ни странно, следующий его вопрос, поґхоже,
обнаружил некоторую его заинтересованность:
-- Вы не хотели бы увеличить ставку?
-- Нет, Ричард. Ящик вина -- этого достаточно.
-- Может, поспорим на пятьдесят ящиков?
-- Это было бы просто глупо.
Майк стоял за своим стулом во главе стола, бережно держа эту нелепую
плетеную корзинку с бутылкой. Ноґздри его, казалось, слегка побелели, и он
крепко стиснул губы.
Пратт сидел развалясь на стуле, подняв брови и поґлузакрыв глаза, а в
уголках его рта пряталась усмешка. И снова я увидел или же мне показалось,
что увиден, будто тень озабоченности скользнула по его лицу, а во взоре
появилась какая-то сосредоточенность, в самих же глазах, прямо в зрачках,
мелькнули и затаились исґкорки.
-- Так, значит, вы не хотите увеличивать ставку?
-- Что до меня, то мне, старина, ровным счетом все равно, -- сказал
Майк. -- Готов поспорить на что угодно.
Мы с тремя женщинами молча наблюдали за ними. Жену Майка все это начало
раздражать, она сидела с мрачным видом, и я чувствовал, что она вот-вот
вмешаґется. Ростбиф дымился на наших тарелках.
-- Значит, вы готовы поспорить со мной на все что угодно?
-- Я, уже сказал. Я готов поспорить с вами на все, что вам будет
угодно, если для вас это так важно.
-- Даже на десять тысяч фунтов?
-- Разумеется, если вы именно этого хотите. -- Теґперь Майк был
спокоен. Он отлично знал, что может соґгласиться па любую сумму, которую
вздумается назвать Пратту.
-- Так вы говорите, я могу назначить ставку?, -- Именно это я и сказал.
Наступило молчание, во время которого Пратт медґленно обвел глазами
всех сидящих за столом, посмотрев по очереди сначала на меня, потом на трех
женщин. Казалось, он хочет напомнить нам, что мы являемся свиґдетелями этого
соглашения.
-- Майк! -- сказала миссис Скофилд. -- Майк, давайґте прекратим- эти
глупости и поедим. Мясо остывает.
-- Но это вовсе не глупости, -- ровным голосом проґизнес Пратт. --
Просто мы решили немного поспорить.
Я обратил внимание на то, что служанка, стоявшая поодаль с блюдом
овощей, не решается подойти к столу.
-- Что ж, хорошо, -- сказал Пратт. -- Я скажу, на что я хотел бы с вами
поспорить.
-- Тогда говорите, -- довольно бесстрашно произнес Майк. -- Мне все
равно, что вам придет в голову.
Пратт кивнул, и снова улыбочка раздвинула уголки ото рта, а затем
медленно, очень медленно, не спуская с Майка глаз, он сказал:
-- Я хочу, чтобы вы отдали за меня вашу дочь. Луиза Скофилд вскочила на
ноги.
-- Эй! -- вскричала она. -- Ну уж нет! Это уже не смешно. Послушай,
папа, это совсем не смешно.
-- Успокойся, дорогая, -- сказала ее мать. -- Они всеґго лишь шутят.
-- Я не шучу, -- сказал Ричард Пратт.
-- Глупо все это как-то, -- сказал Майк. Он снова был выбит из колеи.
-- Вы же сказали, что готовы спорить на что угодно.
-- Я имел в виду деньги.
-- Но вы не сказали -- деньги.
-- Все равно, именно это я имел в виду.
-- Тогда жаль, что вы этого прямо не сказали. Одґнако если вы хотите
взять назад свое предложение...
-- Вопрос, старина, не в том, чтобы брать или не брать назад свое
предложение. Да к тому же пари не получается, потому что вы не можете
выставить ничего равноценного. Ведь в случае проигрыша вы не выдадиґте за
меня свою дочь -- у вас ее нет. А если бы и была, я бы не захотел жениться
на ней.
-- Рада слышать это, дорогой, -- сказала его жена.
-- Я поставлю все что хотите, -- заявил Пратт. -- Мой дом, например.
Как насчет моего дома?
-- Какого? -- спросил Майк, снова обращая все в шутку.
-- Загородного.
-- А почему бы и другой не прибавить?
-- Хорошо. Если угодно, ставлю оба своих дома. Тут я увидел, что Майк
задумался. Он подошел к столу и осторожно поставил на него корзинку с
бутылґкой. Потом отодвинул солонку в одну сторону, перечниґцу -- в другую,
взял в руки нож, - с минуту задумчиво рассматривал лезвие, затем положил
его. Его дочь тоже увидела, что им овладела нерешительность.
---- Папа! -- воскликнула она. -- Это же нелепо! Это так глупо, что
словами не передать. Я не хочу, чтобы на меня спорили.
-- Ты совершенно права, дорогая, -- сказала ее мать. -- Немедленно это
прекрати, Майк, сядь и поешь.
Майк не обращал на нее внимания. Он посмотрел на свою дочь и улыбнулся
-- улыбнулся медленно, по-отеґчески, покровительственно. Однако в глазах его
вдруг загорелись торжествующие искорки.
-- Видишь ли, -- улыбаясь, сказал он, -- видишь ли, Луиза, тут есть о
чем подумать.
-- Папа, хватит! Не хочу даже слушать тебя. В жизґни не слышала ничего
более глупого!
-- Нет, серьезно, моя дорогая. Погоди-ка и послуґшай, что я скажу.
-- Но я не хочу тебя слушать.
-- Луиза! Прошу тебя! Выслушай меня. Ричард предложил нам серьезное
пари. На этом настаивает он, а не я. И если он проиграет, то ему придется
расстаться с солидной недвижимостью. Погоди, моя дорогая, не пеґребивай
меня. Дело тут вот в чем. Он никак не может выиграть..
-- Он, кажется, думает, что может.
-- Теперь послушай меня, потому что я знаю, что говорю. Специалист,
пробуя кларет, если только это не какое-нибудь знаменитое вино типа лафита
или латура, может лишь весьма приблизительно определить виноґградник. Он,
конечно, может назвать тот район Бордо, откуда происходит вино, будь то
Сент-Эмийон, Помроль, Грав или Медок. Но ведь в каждом районе есть общины,
маленькие графства и в каждом графстве много небольґших виноградников.
Невозможно отличить их друг от друга только по вкусу и аромату. Могу лишь
сказать, что это вино из небольшого виноградника, окруженного другими
виноградниками, и он его ни за что не угадает. Это невозможно.
-- В этом нельзя быть уверенным, -- сказала его дочь.
-- Говорю тебе -- можно. Не хочу хвастать, по я кое-что понимаю в
винах. И потом, девочка моя, да видит Бог, я твой отец, и уж не думаешь ли
ты, что я позволю вовлечь тебя... во что-то такое, - чего ты не хочешь, а? Я
просто пытаюсь сделать для тебя немного денег.
-- Майк! -- резко проговорила его жена. -- Немедленґно прекрати, прошу
тебя!
И снова он не обратил на нее внимания.
-- Если ты согласишься на эту ставку, -- сказал он своей дочери, -- то
через десять минут будешь владелиґцей двух больших домов.
-- Но мне не нужны два больших дома, папа.
-- Тогда ты их продашь. Тут же ему и продашь. Я все это устрою. И
потом, ты подумай только, дорогая, ты будешь богатой! Всю жизнь ты будешь
независимой!
-- Пап, мне все это не нравится. Мне кажется, это глупо.
-- Мне тоже, -- сказала ее мать. Она резко дернула головой и
нахохлилась, точно курица. -- Тебе должно быть стыдно, Майк, предлагать
такое! Это ведь твоя дочь!
Майк даже не взглянул на нее.
-- Соглашайся! -- горячо проговорил он, в упор гляґдя на девушку. --
Быстрее соглашайся! Гарантирую, что ты не проиграешь.
-- Но мне это не нравится, папа.
-- Давай же, девочка моя. Соглашайся!
Майк буквально наваливался на нее. Он приблизил ч ней свое лицо, сверля
ее суровым взглядом, и его дочери было нелегко воспротивиться ему.
-- А что, если я проиграю?
-- Еще раз говорю тебе -- не проиграешь. Я это гаґрантирую.
-- Папа, может, не надо?
-- Я сделаю тебе состояние. Давай же. Говори, Луиґза. Ну?
Она в последний раз поколебалась. Потом безнадежно пожала плечами и
сказала:
-- Ладно. Если только ты готов поклясться, что проґиграть мы не можем.
-- Отлично! -- воскликнул Майк. -- Замечательно! Значит, спорим!
Майк тотчас же схватил бутылку, плеснул немного вина сначала в свой
бокал, затем возбужденно запрыгал вокруг стола, наполняя другие бокалы.
Теперь все смотрели на Ричарда Пратта, следя за тем, как он медленно взял
правой рукой бокал и поднес его к носу. Ему было лет пятьдесят, и лицо у
него было не очень-то приятное. В глаза бросался прежде всего рот -- у него
были полные, мокрые губы профессионального гурмана, притом нижняя губа
отвисла посередине -- подвижная, всегда приоткрытая губа дегустатора,
готовая в любой момент коснуться края бокала или захватить кусочек пищи.
Точно замочная скважина, подумал я, разглядывая ее, рот его -- точно большая
влажная замочная скважина.
Он медленно поднес бокал к носу. Кончик носа окаґзался в бокале и
задвигался над поверхностью вина, деґликатно шмыгая. Чтобы получить
представление о букеґте, он осторожно покрутил бокалом. Он был предельно
сосредоточен. Глаза он закрыл, и вся верхняя половина, его тела -- голова,
шея и грудь, будто превратились в нечто вроде огромной обоняющей машины,
воспринимающей, отфильтровывающей и анализирующей данные, посланные
фыркающим носом.
Майк, как я заметил, сидел разваляюсь на стуле, всем споим видом
выражая безразличие, однако он следил за каждым движением Пратта. Миссис
Скофилд, не шевеґлясь, сидела за другим концом стола и глядела прямо перед
собой, на лице ее застыло выражение недовольстґва. Луиза немного передвинула
стул, чтобы ей удобно было следить за гурманом, и, как и ее отец, не сводила
с того глаз.
Процесс нюханья продолжался по меньшей мере миґнуту; затем, не открывая
глаз, и не поворачивая головы, Пратт опустил бокал до уровня рта и выпил
едва ли не половину его содержимого. Задержав вино во рту, он помедлил,
составляя первое впечатление о нем, потом дал вину возможность тонкой
струйкой побежать по горґлу, и я видел, как шевельнулось его адамово яблоко,
пропуская глоток. Но большую часть вина он оставил во рту. Теперь, не глотая
оставшееся вино, он втянул через неплотно сжатые губы немного воздуха,
который смешался с парами вина во рту и прошел в легкие. Он задержал
дыхание, выдохнул через нос и, наконец, приґнялся перекатывать вино под
языком и жевать его, пряґмо жевать зубами, будто это был хлеб.
Это было грандиозное, впечатляющее представление, и, должен сказать, он
его исполнил хорошо.
-- Хм, -- произнес он, поставив стакан и облизывая губы розовым языком.
-- Хм... да. Очень любопытное винґцо -- мягкое и благородное, я бы сказал --
почти женстґвенное.
Во рту у него набралось слишком много слюны, и, когда он говорил, она
капельками вылетала прямо на стол.
-- Теперь пойдем методом исключения, -- сказал он. -- Простите, что я
<)уду двигаться медленно, но слишґком многое поставлено на карту. Обычно я
высказываю какое-то предположение, потом быстро продвигаюсь впеґред и
приземляюсь прямо в середине названного мной виноградника. Однако на сей
раз, на сей раз я должен двигаться медленно, не так ли? -- Он взглянул на
Майка и улыбнулся, раздвинув свои толстые, влажные губы,
Майк не улыбался ему в ответ.
-- Итак, прежде всего, из какого района Бордо это виґно? Это нетрудно
угадать. Оно слишком легкое, чтобы быть из Сент-Эмийона или из Грава. Это
явно Медок. В этом сомнения нет.
Теперь -- из какой общины в Медоке оно происходит? И это нетрудно
определить методом исключения. Марґго? Вряд ли это Марго. У него нет
сильного букета Марґго. Пойяк? Вряд ли это и Пойяк. Оно слишком нежное,
чересчур благородное и своеобразное для Пойяка. Вино из Пойяка имеет почти
навязчивый, вкус. И потом, по мне, Пойяк обладает какой-то энергией, неким
сухим энергетическим привкусом, которые виноград берет из почвы этого
района. Нет, нет. Это... "это вино очень нежґное, на первый вкус сдержанное
и скромное, поначалу кажущееся застенчивым, но потом становящееся весьма
грациозным. Быть может, несколько еще и игривое и чуть-чуть капризное,
дразнящее лишь малость, лишь саґмую малость танином. Потом во рту остается
привкус чего-то восхитительного -- женственно утешительного, чего-то
божественно щедрого, что можно связать лишь с винами общины Сент-Жюльен. Нет
никакого сомнения в тем, что это вино из Сент-Жюльена.
Он откинулся на стуле, оторвал руки от стола и соґединил кончики
пальцев. Он делался до смешного напыґщенным, но мне показалось, что отчасти
он делал это преднамеренно, просто чтобы потешиться над хозяином. Я поймал
себя на том, что с нетерпением жду, что он - будет делать дальше. Луиза
закуривала сигарету. Пратт услышал, как чиркнула спичка, и, обернувшись к
ней, неожиданно рассердился не на шутку.
-- Прошу вас! -- сказал он. -- Прошу вас, не делайте этого! Курить за
столом -- отвратительная привычка!
Она посмотрела на него, держа в руке горящую спичку, с минуту не
сводила с его лица своих больших глаз, потом медленно, с презрением отвела
взор. Наклоґнив голову, она задула спичку, однако продолжала держать
незажженную сигарету.
-- Простите, дорогая, -- сказал Пратт, -- но я просто терпеть не могу,
когда курят за столом. Больше она на него не смотрела.
-- Так на чем это мы остановились? -- спросил он. -- Ах да. Это вино из
Бордо, из общины Сент-Жюльен, из района Медок. Пока все идет хорошо. Однако
теперь нас ожидает самое трудное -- нужно назвать сам виноградґник. Ибо в
Сент-Жюльене много виноградников, и, как наш хозяин справедливо заметил
ранее, нет большой разницы между вином одного виноградника и вином другого.
Однако посмотрим.
Он снова помолчал, прикрыв глаза.
-- Я пытаюсь определить, возраст виноградника, -- сказал он. -- Если я
смогу это сделать, то это будет полґдела. Так, дайте-ка подумать. Вино явно
не первого урожая, даже не второго. Оно не из самых лучших. Ему недостает
качества, этой -- как это называется -- лучистоґсти, энергии. Но вот третий
урожаи -- это очень может быть. И все же я сомневаюсь в этом. Нам известно,
что год сбора был одним из лучших -- наш хозяин так скаґзал, -- и это,
пожалуй, немного льстит вину. Мне следуґет быть осторожным. Тут мне следует
быть очень остоґрожным.
Он взял бокал и отпил еще небольшой глоток. -- Да, -- сказал он,
облизывая губы, -- я был прав. Это вино четвертого урожая. Теперь я уверен в
этом. Год -- один из очень хороших, даже один из лучших. И именно поэтому
оно на какой-то момент показалось на вкус вином третьего, даже второго
урожая. Отлично! Это уже хорошо! Теперь мы близки к разгадке. Сколько и
Сент-Жюльене есть виноградников этого возраста?
Он снова замолчал, поднял бокал и прижал его края к свисающей подвижной
нижней губе. И тут я увидел, как выскочил язык, розовый и узкий, и кончик
его поґгрузился в вино и медленно потянулся назад -- отвратиґтельное
зрелище! Когда он поставил бокал, глаза его оставались закрытыми, лицо
сосредоточенным, шевелиґлись только губы, скользящие одна о другую, точно
мокґрые губки.
-- И опять то же самое! -- воскликнул он. -- На вкус где-то в середине
ощущается танин, и на какое-то мгноґвение возникает впечатление, будто на
языке появляется что-то вяжущее. Да-да, конечно! Теперь я понял! Это виґно
из одного из небольших виноградников вокруг Бейшвеля. Теперь я вспомнил.
Район Бейшвель, река и неґбольшая бухточка, которая засорилась настолько,
что суґда, перевозившие вино, не могут ею больше пользоватьґся. Бейшвель...
Может ли все-таки это быть Бейшвель? Нет, наверно, не так. Не совсем так. Но
где-то близко от него. Шато Тамбо? Может, это Талбо? Да, пожалуй. Погодите
минутку.
Он снова отпил вина, и краешком глаза я видел, как Майк Скофилд
наклонялся все ниже и ниже над стоґлом, рот его приоткрылся, и он не сводил
своих маленьґких глаз с Ричарда Пратта.
-- Нет, я был не прав. Это не Талбо. Талбо напомиґнает о себе сразу же.
Если это вино урожая тысяча деґвятьсот тридцать четвертого года, а я думаю,
что так оно и есть, тогда это не может быть Талбо. Так-так.
Дайте-ка подумать. Это не Бейшвель и не Талбо, и все же оно так близко
и к тому и г другому, что виноградник, должно быть, расположен где-то между
ними. Что же это может быть?
Он колебался, и мы смотрели на него, не сводя глаз с его лица. Даже
жена Майка теперь смотрела на него. Я слышал, как служанка поставила блюдо с
овощами яз буфет за моей спиной, и сделала это едва слышно, чтоґбы не
нарушить тишину.
-- Ага! -- воскликнул он. -- Понял! Да, понял! Он в последний раз отпил
вина. Затем, все еще дерґжа бокал около рта, повернулся к Майку, улыбнулся
неґторопливой шелковистой улыбкой и сказал:
-- Знаете, что это за вино? Оно из маленькой дереґвушки Бранэр-Дюкрю.
Майк сидел не шевелясь.
-- Что же касается года, то год тысяча девятьсот тридцать четвертый.
Мы все посмотрели на Майка, ожидая, когда он поґвернет бутылку и
покажет нам этикетку.
-- Это ваш окончательный ответ? -- спросил Майк.
-- Да, думаю, что так.
-- Так да или нет?
-- Да.
-- Как, вы сказали, оно называется?
-- Шато Бранэр-Дюкрю. Замечательный маленький виноградник. Прекрасная
старинная деревушка. Очень хорошо ее знаю. Не могу понять, - почему я сразу
не доґгадался.
-- Ну же, папа, -- сказала девушка. -- Поверни буґтылку, и посмотрим,
что там на самом деле. Я хочу поґлучить свои два дома.
-- Минутку, -- сказал Майк. -- Одну минутку. -- Он был совершенно
озадачен и сидел не двигаясь, с побледґневшим лицом, будто силы покинули
его.
-- Майк! -- резко крикнула его жена, сидевшая за другим концом стола.
-- В чем дело?
-- Прошу тебя, Маргарет, не вмешивайся. Ричард Пратт, улыбаясь, глядел
на Майка, и глаза его сверкали. Майк ни на кого не смотрел.
-- Папа! -- в ужасе закричала девушка. -- Папа, он ведь не отгадал,
правда?
-- Не волнуйся, моя девочка, -- сказал Майк. -- Не. нужно волноваться.
- Думаю, скорее для того, чтобы отвязаться от своих близких, Майк
повернулся к Ричарду Пратту и сказал:
-- Послушайте, Ричард. Мне кажется, нам лучше выйти в соседнюю комнату
и кое о чем поговорить.
-- Мне не о чем говорить, -- сказал Пратт. -- Все, что я хочу, -- это
увидеть этикетку на той бутылке.
Он знал, что выиграл пари, и сидел с надменным виґдом победителя, и я
понял, что он готов был на все, если его победу попытаются оспорить.
-- Чего же вы ждете? -- спросил он у Майка. -- Даґвайте же, поверните
бутылку.
И тогда произошло вот что: служанка в аккуратном черном платье и белом
переднике подошла к Ричарду Пратту, держа что-то в руках.
-- Мне кажется, это ваши, сэр, -- сказала она. Пратт обернулся, увидел
очки в тонкой роговой опґраве, которые она ему протягивала, и поколебался с
миґнуту.
- Правда? Может, и так, я не знаю.
-- Да, сэр, это ваши.
Служанка была пожилой женщиной, ближе к семиґдесяти, чем к шестидесяти,
-- верный хранитель домашґнего очага в продолжение многих лет. Она положила
очґки па стол перед Праттом.
Не поблагодарив ее, Пратт взял их и опустил в наґгрудный карман, за
носовой платок.
Однако служанка не уходила. Она продолжала стоґять рядом с Ричардом
Праттом, за его спиной, и в повеґдении этой маленькой женщины, стоявшей не
шевелясь, было нечто столь необычное, что не знаю, как других, а меня вдруг
охватило беспокойство. Ее морщинистое посеревшее лицо приняло холодное и
решительное выґражение, губы были плотно сжаты, подбородок выдвинут вперед,
а руки крепко стиснуты. Смешная шапочка и белый передник придавали ей
сходство с какой-то кроґшечной, взъерошенной, белогрудой птичкой.
-- Вы позабыли их в кабинете мистера Скофилда, -- сказала она. В голосе
ее прозвучала неестественная, преднамеренная учтивость. -- На зеленом бюро в
его каґбинете, сэр, когда вы туда заходили перед обедом.
Прошло несколько мгновений, прежде чем мы смогли постичь смысл
сказанного ею, и в наступившей тишине слышно было, как Майк медленно
поднимается со стуґла. В лицо ему бросилась краска, глаза широко
раскрыґлись, рот искривился, а вокруг носа начало расплыватьґся угрожающее
белое пятно.
-- Майк! -- проговорила его жена. -- Успокойся, Майк, дорогой.
Успокойся!
Перевод И. А. Богданова
В кн.: Роальд Даль. Убийство Патрика Мэлони
Москва: РИЦ "Культ-информ-пресс", СКФ "Человек", 1991
OCR & spellchecked by Alexandr V. Rudenko (середа, 11 липня 2001 р. )
avrud@mail. ru
Когда лет восемь назад умер старый сэр Уильям Тэртон в его сын Бэзил
унаследовал "Тэртон пресс" (а заодно и титул), помню, по всей Флит-стрит
принялись заключать пари насчет того, скоро ли найдется какая-нибудь