– Какого рода?
   – Ну, это они сами решат.
   Джоди вздохнула:
   – Ох, не знаю… – Она покосилась на кошку, пристально наблюдающую за ними через щель между ящиками. – И потом, сперва нам нужно выбраться из этой мышеловки.
   – Но когда мы выберемся…
   Джоди запихнула свои сокровища обратно в карман, оставив лишь печенье. Один кусочек она предложила Эдерну, другой съела сама.
   – Камни на пустоши, – пробормотала она, горько сожалея о том, что поблизости нет ни капли пресной воды, чтобы запить скудный сухой паек. – Каменные кресты и тому подобное, да?
   Эдерн кивнул.
   – Интересно, как бы все сложилось, если бы Бог послал на землю своего ангела – посмотреть, что тут с нами происходит? Вряд ли тот изъявил бы желание спасти меня – ведь я наверняка не записана в его Книге.
   – Едва ли такое случится.
   – Ты думаешь, что Бога нет?
   – Я думаю о Мерри Мэйденс.
   – О, я помню эту историю. Тринадцать девушек осмелились танцевать в воскресенье, за что Бог превратил их в камни. Там еще были двое музыкантов, которые пытались сбежать, но их постигла та же участь.
   – А почему ты вдруг заговорила о Боге?
   – Ну, ты же сам начал.
   – Вовсе нет. И согласно моей версии, Мерри Мэйденс – всего лишь русалки, которых восход солнца застал на берегу.
   – Чушь какая!
   – Дело в том, – продолжал Эдерн, не обращая никакого внимания на замечание Джоди, – что в этих камнях заключена Мудрость Моря, и, если она согласится нам помочь…
   – Бьюсь об заклад, что Мудрости я тоже не понравлюсь, – потупилась девушка. – Вся моя семья пришлась ей не по душе.
   Отец и дядя Джоди утонули, а спустя год после их гибели ее мать умерла от горя, так что море и в этом виновато.
   Джоди долго молчала, думая о родителях, которых помнила очень смутно, потому что была еще слишком мала, когда их не стало.
   – Джоди?
   Девушка помотала головой, чтобы стряхнуть с себя внезапно нахлынувшую тоску.
   – Я в порядке, – сказала она. – Я просто задумалась.
   – О камнях?
   – Да. Я все-таки не верю, что море станет слушать нас.
   – Есть еще Мен-эн-Тол, хотя он находится дальше.
   – Я пролезала через его дыру девять раз – говорят, это должно разбудить спящее в нем волшебство, но так ничего и не произошло.
   – Это было на восходе луны?
   – Нет, но… – Джоди усмехнулась. – Поверить не могу, что мы все это обсуждаем!
   – Ты и в колдовство не верила, пока Вдова не наложила на тебя заклятие.
   – Верно… Пожалуй, нам и вправду стоит обратиться за помощью к твоим камням, но прежде всего нужно выкрасть пуговицу у Вдовы.
   – Нет, Джоди. Лучше сначала пойти к камню и попробовать снять заклятие, а потом уже отправляться за пуговицей к Вдове.
   – Чтобы она тут же уменьшила нас снова.
   – Не уменьшит, если мы заберемся в дом в ее отсутствие.
   – Не знаю…
   – Возможно, Маленькие Человечки подскажут нам, как защититься от ее чар…
   Джоди запрокинула голову:
   – А может, нам полететь к камню на листочке, чтобы поберечь время и силы? Гром и молния! Я так устала от всех этих твоих «возможно»!
   Выпрямившись, она подняла с земли ближайший камень и швырнула его в кошку:
   – Эй, ты! Проваливай!
   К величайшему удивлению, это сработало: кошка отскочила, бросила быстрый взгляд направо, а затем пустилась наутек.
   Джоди победно улыбнулась:
   – Попала наконец!
   Однако Эдерн почему-то совсем не обрадовался. Побледнев, он молча уставился на щель, возле которой еще несколько секунд назад дежурила хищница. С ужасным предчувствием Джоди проследила за его взглядом.
   И встретилась глазами с Уиндлом. Фамильяр Вдовы прогнал кошку, чтобы занять ее пост и охранять добычу до прибытия хозяйки.
   – Нашел что-нибудь, сладкий мой? – раздался знакомый голос.
   Она уже была здесь.
 
3
 
   В «Корабельном дворе» стояла плотная дымовая завеса, поскольку даже те, у кого не было трубки или сигары, сжимали в зубах тоненькие сигаретки и выпускали белые клубы. Щурясь от едкого дыма, Дензил пробрался к стойке и с обреченным видом уселся рядом с Топином.
   Бренджи Топин и вправду был похож на философа. Тощий как щепка, он одевался в невероятные отрепья, делавшие его похожим на огородное пугало. Его вытянутое, осунувшееся лицо оживляли только веселые глаза. Копна неровно подстриженных каштановых волос напоминала птичье гнездо, поскольку из нее вечно торчали какие-нибудь листочки и веточки, и Дензилу все время казалось, что оттуда вот-вот вылетит птичка.
   – Выпьешь? – предложил он Топину и, не дожидаясь ответа, заказал бармену пару пинт горького пива.
   – Очень любезно с твоей стороны, – ответил Топин и сделал изрядный глоток, оставляя пену на верхней губе.
   – Не стоит благодарности, – пробормотал Дензил, жалея, что поленился дойти до следующего бара.
   Вообще-то, несмотря ни на что, Дензил и Топин неплохо ладили: оба любили поговорить на серьезные философские темы, а в Бодбери трудно было найти достойного собеседника.
   – У меня есть кое-что для тебя, – сообщил Топин. Покопавшись в одном из своих бездонных карманов, он вынул из него какую-то механическую штуковину.
   Дензил сразу оживился – он всегда питал слабость к различного рода механизмам, причем чем непонятнее было их назначение, тем больше они его занимали.
   – Что это такое? – изумился он.
   – Понятия не имею. Но взгляни.
   Топин встряхнул механизм и положил его на стойку бара. В течение минуты или двух ничего не происходило, но затем дернулся небольшой зубец и повлек за собой следующий, а тот привел в движение маленький стержень, который вернул первый зубец в прежнее положение, между тем как второй задел третий, а тот четвертый, и вскоре зашевелился стержень на другом конце устройства. Тем временем первый зубец снова вздрогнул и зацепил второй.
   Дензил наблюдал за всем этим с открытым ртом.
   – И долго он будет так работать?
   Топин усмехнулся:
   – Ну, это, конечно, не вечный двигатель, над которым ты наверняка давно уже корпишь, но с час он точно продержится.
   – И чтобы завести его, достаточно просто встряхнуть?
   Топин кивнул.
   – А где ты его взял?
   – На барахолке в Прейде. Занятная вещица, да? Можешь забрать ее себе, если хочешь.
   – Сколько она стоит?
   – А… – махнул рукой Топин, демонстрируя полнейшее равнодушие к деньгам. – Пригласи меня как-нибудь на ужин. Но только готовит пусть Джоди. Я не разделяю твоих представлений о правильном питании.
   Не без сожаления оторвав взгляд от механизма, который в этот момент принялся вытворять что-то невообразимое, Дензил внимательно посмотрел на Топина.
   – Я как раз собирался поговорить о ней.
   – О ком? О Джоди? Славная девчушка. Смекалистая. Схватывает все прямо на лету. Немного с причудами, но, как говорится, с кем поведешься…
   – Это точно. Поэтому было бы неплохо, если бы ты перестал потчевать ее своими байками.
   – А чем они могут ей навредить?
   – Так девочка никогда не научится мыслить логически.
   Топин рассмеялся.
   – Послушай, – начал он, указывая на механизм. – Так ты видишь мир. Все на своем месте. Работает точно, как часы. Из одного события логически вытекает другое. Когда же что-то не срабатывает, это происходит лишь потому, что мы еще не до конца постигли принцип его действия.
   – И что?
   Топин залез в другой карман и вытащил оттуда целую груду всякого хлама: небольшую потрепанную книжку, завернутую в кусок рыболовной сети; вистл, в одном конце которого застряло перо, а в другом – что-то очень похожее на крысиный хвостик; лоскуток с пуговицами и фрагментом вышивки; клешню краба, проколотую проволокой, и камешек со следами какой-то надписи.
   Остальные предметы Дензил просто не узнал.
   – А так устроен мир на самом деле, – заявил Топин. – Это хаос, в котором одни вещи наделены явным смыслом, в то время как другие – он покрутил в руке вистл – навсегда останутся для нас загадкой.
   Выбрав из кучи своего барахла камешек, Топин протянул его Дензилу. Тот осторожно, словно опасаясь укуса, потрогал еще видневшиеся на нем символы неизвестного языка, по-видимому, очень древние.
   – Я нашел его случайно на берегу, – пояснил Топин и жестом обвел свое барахло, сваленное на барную стойку. – Вот истинное лицо мироздания, Дензил, – все в нем переплетено в немыслимом узоре, но при этом каким-то образом взаимосвязано и, в конечном счете, образует все тот же единый механизм.
   – Очень интересная аналогия. Жаль только, что ошибочная.
   – И все же мы с тобой не так уж сильно отличаемся друг от друга. Ведь мы оба ищем Истину.
   – Нет, мы с тобой очень разные, – возразил Дензил. – Я ищу Истину рациональным, научным путем, а ты надеешься наткнуться на нее благодаря слепой удаче или какой-нибудь побрякушке.
   Топин поднял свою кружку:
   – За Мудрость, независимо от того, можно ли найти ее в этом мире.
   – В данный момент я хочу найти Джоди.
   – Не помнишь, на какую полку ее засунул, да?
   – Я не шучу!
   Улыбка исчезла с лица Топина, когда Дензил вкратце обрисовал ему ситуацию.
   – Все это совершенно нелепо, – вздохнул Дензил.
   – Абсолютно, – согласился Топин.
   – Это совсем не похоже на Джоди.
   – Ничуть.
   – И я не знаю, с чего начинать поиски.
   Довольно долго Топин молчал, и лишь его нахмуренные брови свидетельствовали о том, что он напряженно над чем-то размышляет. Наконец он сгреб свои безделушки обратно в карманы и одним глотком допил пиво.
   – У нас два пути, – объявил он.
   – Какие же?
   – Мы начнем с логического метода мистера Госсипа и обыщем весь город, спрашивая о Джоди всех и каждого, включая ребятишек из Трущоб.
   – А второй метод?
   – Ну, пройдя логическим путем, мы свернем на нелогический и попытаемся принять в расчет невероятное…
   Дензил покачал головой:
   – Не понимаю.
   – Я чувствую запах магии в воздухе! – выпалил Топин.
   – Какая чушь! – фыркнул Дензил.
   – Может быть. Но я все равно его чувствую. В конце концов, недаром ходят слухи, что Вдова Пендер – ведьма. Но сперва мы поступим по-твоему, – быстро добавил Топин, заметив, что Дензил начинает заводиться.
   Тот сердито кивнул, отчего его очки свалились с носа. Он поправил их и постарался взять себя в руки. Дензилу нужна была помощь. Конечно, было бы лучше привлечь кого-то более разумного, однако выбирать не приходилось.
   Прикончив свою выпивку, Дензил сунул подаренный Топином механизм в карман и поднялся.
   – В таком случае нам пора.

Отчаяние музыканта

   Если вы живете на берегу моря или на краю земли; если вы умеете внимательно слушать и пристально наблюдать, то сможете постичь смысл того, что недоступно взгляду и слуху других людей.
Гилберт Шенк. Временная последовательность

1
 
   Возвращаясь из Пензанса в Маусхол, Феликс думал о Лине. Она показалась ему очень милой девушкой, и все же он чувствовал себя неловко из-за ее столь явного интереса к нему. Не то чтобы она была непривлекательна или смутила его своей раскованностью – просто Феликс боялся еще больше запутать свою и без того сложную жизнь.
   Но ему было жаль Лину. Брошенная дружком в чужой стране, с больной ногой…
   Японская мудрость гласит: тот, кто спасает жизнь другого человека, берет на себя ответственность за его дальнейшую судьбу. Конечно, Лине не угрожала смертельная опасность и Феликс ничего особенного не сделал, но все же теперь, зная ее грустную историю, он не мог оставаться в стороне.
   Он прекрасно понимал Лину, потому что сам испытывал такие же чувства, однако вместе с тем она вызывала в нем какую-то смутную тревогу, причину которой он был не в состоянии объяснить.
   Хотя лучше раз и навсегда перестать думать об этом. Феликс вообще очень жалел, что они встретились, и еще больше жалел, что пообещал зайти к Лине завтра. Это только добавит проблем.
   Или отныне вся его жизнь будет такой?
   У Северного утеса Феликс свернул и зашагал по Дак-стрит. Подойдя к Дедушкиному дому, он обнаружил свои вещи выставленными за калитку и понял, что настоящие проблемы только начинаются.
   Интересно, что случилось на этот раз? Сердце Феликса бешено забилось.
   Оставив вещевой мешок и футляр с аккордеоном снаружи, молодой человек вошел во двор и постучал в дверь. Отворил ему Томас Литтл, и взгляд старика не предвещал ничего хорошего.
   – Привет, Том. Что…
   – Убирайся отсюда!
   – Могу я узнать, что тут происходит?
   – Это он? – донесся изнутри голос Джейни.
   – Не стоит тратить на него время, дорогая, – крикнул Дедушка, однако Джейни все-таки вышла.
   Феликс был поражен, увидев ее заплаканное лицо и страдание в глазах, быстро сменяющееся гневом.
   – Я ненавижу тебя за то, что ты сделал, – заявила девушка убийственно спокойным тоном.
   Феликс как будто оцепенел, и все вокруг поплыло, словно кадры замедленной съемки.
   – И что же такого я сделал? – спросил он, и ему почудилось, что слова доносятся откуда-то издалека.
   – Нам все известно о тебе и твоей… – голос Джейни дрогнул, и в глазах снова заблестели слезы, – твоей маленькой потаскушке.
   «Это она о Лине», – догадался Феликс.
   – Но…
   – Не лги мне! – закричала Джейни. – Дедушка видел тебя с ней!
   «Нужно быстро объяснить ей, что я ни в чем не виноват, пока это не зашло слишком далеко», – лихорадочно подумал Феликс.
   Но оцепенение не отпускало его, и в груди разливался смертельный холод. Когда Феликс наконец заговорил, собственные слова показались ему чужими.
   – Не знаю, что он видел, но…
   – Кто из вас написал то лживое письмо: ты или она? Мы же говорили тебе, что значит для нас «Маленькая страна» и обещание, которое Дедушка дал Билли!
   Не в силах продолжать, Джейни отвернулась и уткнулась в Дедушкино плечо.
   – Уходи, Феликс, – потребовал старик.
   – Но…
   Мир вокруг Феликса начал рушиться, словно карточный домик, задетый посторонней рукой.
   – Убирайся, или я вызову полицию, – предупредил Дедушка и захлопнул дверь.
   Какое-то время Феликс стоял на крыльце словно парализованный.
   «Этого не может быть», – уверял он себя. Они не могли выбросить его из своей жизни вот так, не дав даже возможности объясниться.
   Феликс поднял руку, чтобы постучать еще раз, но тут же безвольно уронил ее.
   Безумие. Его приезд сюда был сплошным безумием.
   Он вспомнил о письме, вызвавшем его в Маусхол. Джейни клялась, что не имеет к нему никакого отношения. А все эти странные Дедушкины рассказы о незнакомцах, пытавшихся выкрасть рукописи покойного Данторна…
   Что происходит с Литтлами? Из-за чего эти добрые, приветливые люди превратились в параноиков?
   Феликс снова поднял руку и снова опустил ее. Что толку? Все равно ни Джейни, ни Дедушка не станут его слушать.
   Глаза его защипало. Он взял свои вещи и побрел к единственному другу, оставшемуся у него в Маусхоле.
 
   – О нет! – воскликнула Клэр, едва открыв дверь. – Все прошло ужасно, да?
   – Все прошло более чем ужасно, – ответил Феликс. – Все вообще никак не прошло.
   В голове у него немного прояснилось, но холод в груди остался, и Феликс глубоко сомневался, что когда-нибудь сможет избавиться от него. Он до сих пор не мог поверить в то, что сцена, разыгравшаяся на пороге Дедушкиного коттеджа, была реальностью, и с трудом сдерживал желание броситься назад и убедиться, что все это ему просто померещилось. Но перед мысленным взором снова возникало искаженное болью и гневом лицо Джейни и ярость, застывшая в Дедушкиных глазах, и Феликс понимал, что все это правда.
   Мать Клэр уже спала, но сама девушка еще читала. Она пригласила Феликса на кухню и угостила его чаем. Молодой человек поблагодарил и залпом проглотил горячую жидкость, надеясь растопить лед, поселившийся у него внутри. Однако чай не помог. Ничто не могло помочь ему сейчас.
   – Хочешь поговорить? – спросила Клэр.
   Феликс оторвал взгляд от деревянной столешницы.
   – Да тут и говорить-то не о чем. Я вернулся из Пензанса и обнаружил свои вещи выставленными на улицу, а когда постучался к Литтлам, они накинулись на меня. Джейни кричала и плакала одновременно, а Дедушка пообещал вызвать полицию, если я немедленно не уберусь.
   Клэр слушала его с раскрытым ртом.
   – Что же ты натворил?
   Феликс горько усмехнулся:
   – Да ничего, кроме…
   И он рассказал Клэр о том, что случилось с ним после их утренней встречи.
   – Клянусь, что между мной и той американкой ничего не было, – сказал он в заключение. – Меня, похоже, обвиняют именно в этом… Интересно, а как я должен был поступить? Оставить бедную девушку лежать на дороге?
   – Конечно, нет.
   – Вероятно, Дедушка предположил самое худшее, увидев нас с Линой на велосипеде, но неужели нельзя было дать мне возможность все объяснить?
   – Хм… Здесь скрывается что-то еще.
   – Джейни думает, что это дурацкое письмо написал я сам. – Феликс вытащил из кармана мятый конверт и бросил его на стол. – Или Лина.
   – Нет, – пробормотала Клэр. – Она ошибается…
   – А все эти Дедушкины истории об охотниках за бесценными творениями проклятого Данторна… Они что, с ума посходили? – Феликс поднялся из-за стола. – Не хочу доставлять тебе лишнее беспокойство. – И в его глазах загорелось отчаяние загнанного зверя.
   – Но ты не можешь сейчас уйти.
   – Почему? Еще как могу и уйду. Я должен.
   – Останься хотя бы на ночь.
   – Нет. Я переночую в Пензансе, утром куплю Лине трость и отправлюсь в Лондон. А там попытаюсь найти себе работу. Я ведь потратил почти все свои сбережения на дорогу сюда. В общем, если Джейни все-таки захочет поговорить со мной, ей придется искать меня в каком-нибудь далеком порту.
   Феликс направился к выходу, но Клэр схватила его за руку.
   – Завтра воскресенье. Все магазины будут закрыты, – напомнила она ему.
   – А антикварные?
   – Туристический сезон закончился.
   – Черт…
   – Я могу одолжить Лине одну из моих тростей. Незачем попусту тратить деньги. Передай ей визитку магазина, где я работаю, пусть потом занесет трость туда.
   Клэр выпустила руку Феликса. Он медленно подошел к двери, но на пороге остановился.
   – Ты-то веришь мне?
   Клэр кивнула:
   – Жаль, я раньше не догадывалась, что ты неравнодушен к хромоножкам… – Она тут же прикусила язык. – Прости, Феликс. Я понимаю, что сейчас не время для шуток.
   – Все в порядке, – ответил он. – Я знаю, что ты не имела в виду ничего плохого. Я буду писать тебе. И как-нибудь навещу… – Он вздохнул. – Отныне здесь, в Маусхоле, ты мой единственный друг.
   – Не сбрасывай Джейни со счетов так быстро, – предостерегла его Клэр. – Все еще может уладиться.
   Феликс покачал головой. Холод не покидал его сердца, однако горькая реальность уже окончательно прояснила разум.
   – Нам больше нечего улаживать, Клэр. Это совершенно ясно.
   – Ну зачем ты так…
   – Если бы Джейни испытывала ко мне какие-то чувства, она бы, по крайней мере, выслушала меня.
   – Но такой уж у нее характер. Ты же знаешь Джейни. Она…
   – Да, я знаю Джейни. Теперь знаю. – Феликса передернуло. – Мне пора, Клэр. Я должен срочно выйти на воздух, иначе меня просто разорвет на части. Где твоя трость?
   – У письменного стола.
   Клэр проводила Феликса в библиотеку и вручила ему трость и визитную карточку книжного магазина.
   – Феликс, по поводу того письма…
   Он махнул рукой:
   – Забудь о нем. Я позвоню тебе перед отъездом, ладно?
   – Но…
   – Спасибо тебе за все. – Феликс нагнулся и поцеловал Клэр в лоб. – Я люблю тебя и очень ценю все, что ты для меня делаешь. Надеюсь, однажды я смогу отблагодарить тебя.
   Феликс увидел слезы в глазах девушки и, прежде чем она успела ответить, подхватил свой багаж и вышел за дверь.
 
2
 
   «Не надо было совать нос в чужие дела», – думала Клэр, стоя на пороге и глядя, как Феликс спускается по Рэгиннис-Хилл в сторону гавани.
   Она вздохнула и посмотрела поверх крыш туда, где, объятый корнуэльской ночью, плескался темный и загадочный залив Маунтс. Сегодня над его водами не было звезд – только низкое небо, затянутое плотными дождевыми тучами. Клэр снова посмотрела на дорогу, но Феликс уже скрылся из виду. Улица была пуста, если не считать пестрой соседской кошки, которая бродила вдоль изгороди в поисках неизвестно чего.
   Взглянув на нее, Клэр вспомнила байку о рыжих зеннорских кошках.
   Это было еще до Второй мировой войной. В селение Зеннор, расположенное в северной части полуострова Пенвит, приехала одна женщина и заявила местным властям, что собирается разводить тигров. Ей категорически запретили, и тогда она пригрозила, что завезет еще более свирепых, чем тигры, рыжих котов. И вот теперь от Сент-Ивза до Зеннора редкую кошку встретишь без рыжего пятна…
   Проводив взглядом четвероногую полуночницу, которая растворилась в саду напротив госпиталя для диких птиц, Клэр вернулась в дом и захлопнула за собой дверь.
   Она всегда во все вмешивалась.
   Это началось давно – сразу после несчастного случая. В тот день Клэр увязалась за старшими детьми, штурмовавшими отвесные стены утеса. Более сильные и ловкие подростки без труда преодолевали опасные места, между тем как она, малышка, едва за ними поспевала. Одно неосторожное движение – и девочка сорвалась с двадцатифутовой высоты.
   Врачи говорили: ей крупно повезло, что она осталась в живых, хотя сама Клэр первые месяцы лечения придерживалась прямо противоположного мнения.
   У нее были многочисленные переломы, но все же самая тяжелая травма пришлась на позвоночник.
   В течение двух лет Клэр не могла пошевелить ногами, однако была полна решимости в один прекрасный день подняться с постели. Врачи утверждали, что никогда не видели столь упорного ребенка. И то ли произошло какое-то чудо, то ли мужество победило болезнь, но нервные окончания восстановились. Следующие три года Клэр ездила в кресле-каталке, затем шесть месяцев осваивала костыли и вот наконец перешла на трость.
   Правда, покалеченная нога до сих пор ныла перед непогодой и иногда болела очень сильно, но по сравнению с беспомощным барахтаньем в инвалидной коляске нынешнее положение Клэр казалось просто даром Небес.
   Что касается Джейни, то они подружились еще до рокового падения, и потом, когда Клэр была прикованной к постели, Джейни неизменно навещала ее после занятий – помогала делать уроки и рассказывала последние сплетни, а позднее катала на коляске по крутым каменистым дорогам.
   И все же большую часть времени Клэр проводила одна. Она увлеклась чтением, а заодно, осознав, что ее возможности наслаждаться жизнью ограничены, начала принимать активное участие в чужих делах.
   Это она после смерти отца заставила мать получить образование. Это она уговорила Джека Треф-фри записаться в местную команду по регби, откуда он очень скоро ушел в профессиональный спорт. Это она вместе с Динни уговаривала нетерпеливую Джейни не отказываться от игры на волынке, оценив преимущества этого экзотического инструмента перед скрипкой, такой распространенной и банальной.
   В конце концов Клэр настолько привыкла давать советы, что, даже вернувшись к нормальной жизни, продолжала вмешиваться в дела других, в том числе в отношения Джейни и Феликса.
   Как она могла не вмешиваться, если ее лучшие друзья, самые любимые люди, которые просто созданы друг для друга, так глупы, что не понимают этого.
   Она хотела как лучше, а в итоге только навредила всем.
   Клэр вздохнула.
   Она бы сделала все ради Джейни. А уж ради Феликса…
   Больше всего на свете Клэр сожалела, что Феликс встретил Джейни раньше ее, хотя еще ни разу – если не считать сегодняшней досадной оговорки – она не намекнула ему на свои чувства.
   Феликс любит хромоножек…
   Если бы! Но, впрочем, пусть лучше ни он, ни Джейни никогда ничего не узнают…
   «Пора исправлять свои ошибки», – сказала себе Клэр.
   Она надела шерстяной жакет, сверху накинула плащ, оставила матери записку (на случай, если та вдруг проснется), а затем выскользнула на улицу и, постукивая тростью по мостовой, поспешила вниз по холму в направлении Дедушкиного дома.
 
3
 
   Феликс мечтал снова очутиться в открытом море.
   Этим вечером Маусхол с маленькими коттеджами и узкими улочками утратил свое обычное очарование. Окна домов, излучавшие теплый, приветливый свет лишь напоминали Феликсу о его бесконечном одиночестве. Тесные закоулки вызывали острые приступы клаустрофобии, а шум и смех, доносившиеся из «Корабельного двора», больно ранили своим весельем, которого он не мог разделить.
   А море манило все настойчивее. Так было всегда, и именно это спасло Феликса, когда они с Джейни расстались в прошлый раз…
   Он брел вдоль берега, прислушиваясь к шепоту прилива, но в голове у него звучали только обвинения Джейни, Дедушкины угрозы и утешения Клэр, пытавшейся найти хоть сколько-то разумное объяснение всему происшедшему.
   Клэр…
   «Жаль, я раньше не догадывалась, что ты неравнодушен к хромоножкам».
   «О, Клэр! – вздохнул Феликс. – А я и не подозревал о твоих чувствах».
   С первого дня их знакомства он видел в ней только доброго, отзывчивого друга и даже представить себе не мог, что она испытывает к нему нечто большее.
   «Ну почему все так сложно?» – гадал Феликс уже не в первый раз.
   Между ним и Джейни стояла не только боязнь сцены. Феликс чувствовал, что воспоминания о кошмаре, которым стал брак его родителей, мешают ему поверить в возможное счастье и не позволяют раскрыться полностью ни перед кем. Даже перед Клэр.