Страница:
Прости меня.
Разве сама Джейни не совершала ошибок? Ошибок, которые впоследствии оказывались роковыми? Разве не принимала опрометчивых решений?
Она снова посмотрела на Феликса, которой все так же беспокойно ворочался рядом.
Прости меня.
Джейни потрясла головой: это был всего лишь сон. Дурной сон.
Прости меня.
Она ничего не должна своей матери. И мать ничего не должна ей.
Прости меня.
Слезы, навернувшиеся на глаза Джейни, не смогли затуманить стоявший перед мысленным взором Джейни образ несчастной бродяжки, а в сознании звучало все громче:
Прости меня.
– Не знаю, хочу ли я этого, – прошептала Джейни.
Прости меня.
– Не знаю, смогу ли…
Феликса Гэйвина повесили.
Он не знал, какое преступление совершил и кто осудил его. Ему просто накинули петлю на шею и столкнули вниз. Позвонки хрустнули, руки и ноги безжизненно повисли. Умерший, Феликс по-прежнему находился в своем теле, хотя оно больше не подчинялось ему. Теперь он был странником, отправившимся в вечное путешествие, а тело просто раскачивалось под дождем на импровизированной виселице – огромном старом дубе на перекрестке.
Неожиданно Феликс почувствовал, как к нему приближается женщина, закутанная в плащ с капюшоном. Зажав в зубах нож и подобрав юбки, она вскарабкалась на дерево, дотянулась до веревки и перерезала ее. Феликс упал на землю, даже не почувствовав удара.
Его нервные окончания были мертвы. И сам он был мертв. Призрак, заточенный в собственном трупе, бесстрастно взирающий на мир из раковины, которую носил при жизни.
Смерть оказалась не такой, как учила Церковь, но Феликс давно уже привык к тому, что сильные мира сего лгут. Впрочем, одна вещь, касающаяся повешения, все-таки оказалась правдой: когда петля стягивает шею и ломаются позвонки, мужчина действительно испытывает непроизвольную эрекцию.
Феликс убедился в этом, когда женщина, сорвав с него одежду, снова подобрала юбки и села верхом на него, лежащего в грязи, под дождем. Своими теплыми пальцами она нащупала его холодное невысказанное «Да пошли вы все!» и ввела в себя.
«Это омерзительно, – ужаснулся Феликс. – Тошнотворно. Настоящее извращение!»
Между тем женщина начала быстро двигаться, и из горла ее вырывались хриплые, отрывистые стоны. Все это действо казалось Феликсу дикостью, словно совокупление масла с маслобойкой.
Женщина вдруг резко выгнулась и запрокинула голову. Капюшон соскользнул, и, будь у Феликса на тот момент дыхание, оно непременно остановилось бы.
Эти темные волосы…
Знакомые черты…
Женщина забилась в экстазе и упала Феликсу на грудь, уткнувшись ему в щеку горячими губами.
Физически Феликс не ощущал ничего, но духом, который был еще жив, почувствовал, как что-то внутри его медленно угасает.
– Я готова на все, – прошептала женщина. – На все, чтобы ты был моим.
Слегка укусив Феликса за губу, она просунула язык ему в рот.
«Нет!» – хотелось воскликнуть ему. Но у него больше не было голоса. У него не было больше ничего…
– И если ты не мог принадлежать мне при жизни…
Она сжала его бедрами.
«Нет! – рвалось из его онемевшего горла. – Это ужасно!»
Он отчаянно пытался обрести контроль над застывшими руками, чтобы сбросить с себя мучительницу.
– … то будешь принадлежать мне после смерти.
И она снова начала двигаться.
Феликс силился закричать и… проснулся.
Его трясло как в лихорадке, затылок раскалывался от чудовищной боли, а желудок выворачивало наизнанку. Значит, он все-таки жив. Он просто не мог пошевелиться и был способен лишь бессмысленно таращиться в потолок, казавшийся смутно знакомым, и тихо стонать.
Пружины кровати скрипнули: на ней лежал кто-то еще. Феликс попытался повернуть голову, чтобы взглянуть, кто рядом с ним, но тут же почувствовал сильнейший приступ тошноты.
«Я захлебнусь собственной рвотой! – испугался он. – Я…»
Однако кто-то помог ему приподняться, и Феликс успел заметить над собой встревоженное лицо Джейни, прежде чем извергнуть содержимое своего желудка в заботливо подставленную корзину для бумаг.
Устало откинувшись на подушку, он сделал несколько осторожных вдохов. Его все еще мутило, в висках стучало, а во рту стоял отвратительный привкус.
Он силился разобрать слова Джейни, которая осторожно обтирала ему губы влажной салфеткой, но слышал лишь волшебную музыку ее голоса.
Он старался понять, как очутился здесь – к этому моменту Феликс уже узнал свою комнату в коттедже Литтлов – и почему Джейни ухаживает за ним, словно за больным.
Но последнее, что он помнил, – это дерево, на котором его повесили…
Нет-нет. Это был всего лишь сон.
Последнее, что он помнил, – это…
Женщина, которая прыгала на нем, извиваясь в экстазе…
Но нет, это тоже было во сне.
Последнее, что он помнил отчетливо, – это то, как Джейни и Дедушка выгнали его из дому. Потом он играл на аккордеоне и смотрел на волны. После начался дождь… Затем Лина… Чай…
– Феликс, ты меня слышишь?
Наконец до него дошел смысл слов Джейни. Молодой человек попытался ответить, но не смог и просто кивнул.
– С тобой все будет в порядке, – сказала ему Джейни. – Тебя накачали наркотиками. Ну, та женщина…
– М-м.. Как? – выдавил он из себя.
– Я нашла тебя у нее в номере. О Феликс…
Неожиданно яркий образ промелькнул в сознании Феликса: обнаженная женщина, сидящая на нем, но не в грязи, а в чистой постели…
Сон?..
– Феликс, ты помнишь, что с тобой произошло?
Превозмогая боль, Феликс попробовал сосредоточиться и отделить обрывки назойливых сновидений от реальности.
– М-м… нет, – наконец обессилено выдохнул он.
Джейни наклонилась и поцеловала его в лоб:
– Прости, что не дала тебе возможности все объяснить. Иногда я и вправду бываю ужасной.
«Нет!» – собирался крикнуть он, но издал лишь слабое: «М-м…»
– Я люблю тебя, Феликс.
– И… и я… лю…
Джейни прижалась к нему, и на ресницах ее блеснули слезы. Глаза самого Феликса тоже быстро заволакивало влажной пеленой. Когда девушка стала подниматься, он хотел удержать ее, но не смог даже рукой пошевелить.
«Не уходи! – мысленно взмолился он. – Не покидай меня!»
А вслух прозвучало лишь очередное:
– М-м…
Но она вдруг все поняла и улеглась обратно. Измученный болью и усталостью, Феликс вскоре забылся в объятиях Джейни, и она сама через какое-то время задремала.
Феликсу больше ничего не снилось. А вот ей…
На этот раз сон унес Джейни совсем недалеко: она оказалась в гостиной перед Дедушкиным любимым креслом, на котором лежала «Маленькая страна» Уильяма Данторна. Откуда-то струился мягкий свет, и кресло напоминало сцену, а книга – актера. Появление Джейни, вероятно, послужило сигналом к началу спектакля: обложка книги скрипнула и распахнулась. Страницы быстро зашелестели, словно их листал ветер или чья-то невидимая рука.
Джейни сделала шаг вперед, но застыла на месте, охваченная внезапным порывом музыки, взявшейся из ниоткуда. Незнакомая, но в то же время такая близкая, она рассказывала о чудесных краях и забытых тайнах, которым не терпелось раскрыться. Джейни невольно защелкала пальцами в такт. Как только музыка стала громче, страницы книги замерли.
Статуэтки на каминной полке, картины на стенах и хрусталь в буфете задрожали, а пол под ногами Джейни закачался.
Она снова попыталась приблизиться к книге и опять замерла, заметив под обложкой какое-то движение: крошечный человечек выбрался изнутри и принялся с любопытством осматривать комнату.
Он был не больше крота или мыши, каких Дедушкин кот Джейбс порой ловил и с гордостью приносил на крыльцо. Загадочный гость мог с легкостью поместиться у Джейни на ладони.
Дыхание девушки участилось, когда его взгляд остановился на ней.
А музыка между тем продолжала литься. Это было что-то вроде медленного рила, исполняемого на неизвестных Джейни инструментах. Они безусловно напоминали обычные, но звучали несколько иначе. Джейни казалось, что она слышит бойран и гобой, псалтерион[40] и клавесин и знаменитый корнуэльский пибкорн – древний народный инструмент с двумя коровьими рогами на конце кедровой трубки, наподобие бретонского бомбардона.[41]
Мелодия была до боли знакомой, и в то же время девушка нисколько не сомневалась, что слышала ее впервые. Будто эта музыка долгие годы жила внутри ее и вот теперь наконец выплеснулась наружу. Она была наполнена таинственностью и внушала благоговейный трепет. Она требовала безоговорочного приятия и вместе с тем искала отклика и понимания.
Яркие вспышки радости чередовались в ней с беспросветным унынием, проникавшим в самое сердце, а грань между ними была тонка, словно узкая тропинка в Волшебное Царство из старинных народных песен.
Джейни помнила эти песни о нелегком пути в Рай, широкой дороге в Ад и Волшебном Царстве, лежащем где-то посредине. Будь ее воля, она, не сомневаясь, выбрала бы узкую тропку: ведь Рай был слишком светлым, а Ад чересчур мрачным, тогда как Волшебное Царство…
Музыка словно указывала к нему путь. Она манила за собой в зачарованные долины, где потаенные чудеса дожидались своего часа.
Джейни должна была отправиться туда.
Но как попасть в Волшебное Царство, могла подсказать только музыка. Ответ витал в воздухе и вместе с тем был совершенно недосягаем.
– Как мне… – хотела было спросить Джейни. Музыка взвилась крещендо, потом снова стала тише.
Тот, кто спрашивает, – раздалось в голове у Джейни, – никогда не найдет дороги.
– Но…
Девушка бросила беспомощный взгляд на Маленького Человечка из книги Данторна.
Тьма – это лучшее, – зашептала вдруг музыка. – Тьма – это все.
На лице человечка вдруг отразилась тревога, которая мгновенно передалась и Джейни.
Тем временем музыка зазвучала ниже. Старый Дедушкин коттедж задрожал в такт ее басам: деревянные балки затрещали, фундамент зашатался. Всевышняя благодать и таинственность Волшебного Царства стихли.
А Джейни шагнула вперед.
Резкий звук неожиданно рассек мелодию. Маленький Человечек поспешно нырнул обратно в книгу, размахивая руками так, будто его засасывала трясина. Джейни кинулась было к нему, но в очередной раз остановилась, услышав странный скрежет. Она глянула в окно и увидела целую армию крошечных гоблинов. Они царапали когтями по стеклу, и их глазки-щелочки горели желтым огнем.
Боковым зрением уловив какое-то движение, Джейни быстро повернулась: незримая рука вновь торопливо листала роман. Музыка ударила громче, и с распахнутых страниц книги в комнату повалила тьма.
От стен отделились чьи-то зловещие тени, и в воздухе повеяло смертью. Детские ночные страхи мгновенно ожили, словно кто-то открыл ящик Пандоры, выпустив на волю болезни и бедствия, которые беспощадно обрушились на родных и близких.
Дедушка, словно восставший мертвец, пошатываясь, показался из темноты. Рот его кишел червями, глаза были пусты…
Полусгнивший труп Феликса, покрытый гнойными язвами, протягивал к ней окровавленные руки…
Безногая Клэр ползла по ковру, орлиными когтями впиваясь в мягкий ворс, а с острых клыков ее капала алая кровь…
Репортер из «Роллинг стоун» ковылял, закатив глаза, а за ним тянулись вывалившиеся внутренности…
И многие, многие другие. И все они подступали к Джейни…
Сотни костлявых рук впились в ее тело, сдирали с него кровоточащие полоски кожи и тащили девушку в самую глубь тьмы, где ее ожидали еще более страшные пытки…
Гоблины ломились в окно все яростнее…
В гостиной, как на скотобойне, стоял запах крови, экскрементов, паленой шерсти и гниющей плоти…
К ритмичным басам теперь уже электронной музыки примешивался скрежет клыков, бульканье, зловещий шелест…
И протяжный жалобный стон, вырвавшийся из груди Джейни перед тем, как она наконец проснулась.
Только спустя долгое время ей, совершенно измученной, удалось снова задремать.
В номере маленькой частной гостиницы, расположенной неподалеку от Дедушкиного дома на Дак-стрит, Майкл Бетт лежал в своей постели и размышлял.
Незадолго перед этим ему тоже снился сон. Будто идет он по залитым солнцем холмам, среди фиалок и анемон[42], которые своим сладостным ароматом привлекают неутомимых пчел. У подножия холмов плещется море, на небе нет ни облачка, и в воздухе плывет нежная мелодия – мягкий голос нортумбрийской волынки выводит мотив, в котором Бетт узнал одно из произведений Джейни Литтл.
Ему никогда в жизни не доводилось бывать в столь мирном месте, и это спокойствие и безмятежность повергли его в неописуемую ярость.
Ведь все вокруг было лживым: на самом деле мир жесток, и в игре под названием «жизнь» побеждает сильнейший.
А это лишь жалкая иллюзия.
Бетт отыскал палку и принялся колотить по цветам, сбивая со стеблей их яркие головки, однако вскоре у него заныло плечо, а звуки волынки, казалось, проникли в мозг, вызвав безумное желание немедленно убить невидимого музыканта.
Джейни Литтл…
Он бы собственными зубами перегрыз ей глотку!
Занеся палку, Бетт лихорадочно огляделся в поисках ненавистного врага. А из груди его вырвался дикий вопль…
С этим воплем он и очнулся, отчаянно пытаясь выбраться из Кокона сбившихся простыней и ощущая пульсирующую боль в плече.
Он вспомнил свой недавний провал с Клэр Мэбли и внезапную перемену в Лине Грант.
Он вспомнил, как ему пришлось отчитываться перед Мэдденом минувшим вечером…
Он хотел сорвать на ком-нибудь свою злость, но вынужден был в ожидании рассвета, морщась от боли, тупо таращиться в потолок.
«Терпение, Майкл, – сказал он себе. – Осталось недолго. Скоро эти бараны узнают, что такое настоящая боль». Он выяснит, как устроен каждый из них: сколько вдохов они смогут сделать с дырой в груди, сколько криков успеют издать, пока он сдирает с них шкуру.
Он умел быть очень терпеливым…
Вот только снов на сегодня достаточно.
В своей комнате в отеле Пензанса Лина Грант тоже бодрствовала.
Хотя ее недавние видения были вполне обыденными по сравнению с теми, что посещали других обитателей полуострова Пенвит. Во сне она несколько раз сталкивалась с разъяренным Феликсом и пыталась оправдаться перед ним за свой поступок, но он упорно не желал ее слушать.
Сердце Лины было разбито. Сама не понимая зачем, она снова и снова пускалась в объяснения, но он был все так же безжалостен.
Наконец с лицом, мокрым от слез, она проснулась одна в своей постели, ощущая пустоту, которой не чувствовала никогда прежде. Лина села, подтянув к подбородку колени, и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Чтобы отвлечься, она решила подумать о Бостоне, о том, чем будет заниматься в ближайшие выходные его блистательное общество, но мысли ее, как назло, неизменно возвращались в Пензанс.
Как же ей хотелось забыть!
Забыть о Феликсе, о Джейни Литтл, о своей боли… О Клэр Мэбли и о том, сумел ли приятель Вилли Кила отыскать ее раньше Майкла Бетта.
Отец сказал, что завтра утром они с Мэдденом прилетят в Англию.
Как и Бетт, Лина чувствовала, что все вокруг рушится, но, в отличие от него, винила в этом исключительно себя.
Она менялась… Нет, она уже изменилась. И решительно не могла понять почему. Как этому мускулистому моряку удалось сотворить с ней такое?
Огорчение из-за того, что она подвела отца, а вместе с ним и весь Орден, равно как и беспокойство по поводу Бетта, сейчас отодвинулось на второй план: в данный момент ее больше волновало, что же все-таки перевернуло ее мир. Если это любовь, то она обойдется и без нее. Благодарим покорно! Правда, никто не предлагал ей выбора…
Сегодня Лине открылась горькая истина, которую ее отцу и Мэддену еще только предстояло узнать: не все в этом мире зависит от самого человека…
Так длилась эта странная ночь, и те, кто был награжден или проклят причастностью к тайне Уильяма Данторна, часами путешествовали по своим сновидениям, наполненным радостью и скорбью, гневом и страхом.
Для одних рассвет забрезжил слишком рано.
Другим казалось, что утро не наступит никогда.
Часть вторая. Утраченная музыка
Когда ты болен, чаю ли ты хочешь?
На корнуэльской Ривьере наступило утро, неприветливое и хмурое, над заливом Маунтс висели тяжелые серые тучи. Это была та самая погода, которую местные жители называют плохой, но еще не ненастной. В прежние времена она вызывала немалое беспокойство у рыбаков, опасавшихся внезапного шторма с Атлантики. Теперь же, когда рыбный промысел перестал быть главным источником доходов, а туристический сезон, приносящий городу основную прибыль, давно закончился, погода стала скорее темой для беседы за утренним чаем, нежели силой, способной так или иначе влиять на жизнь.
Но сегодня не погоду, а загадочные сновидения минувшей ночи приглушенно обсуждали обитатели Маусхола, укрывшись за толстыми стенами своих коттеджей, в то время как снаружи волны шумно бились о берег, ветер стучался в ставни и крутил флюгеры на крышах домов, и неизменные чайки, появившиеся с первой светлой полоской в восточной части неба, словно сорвавшиеся с нитей бумажные змеи, носились над городом.
Наполняя воздух пронзительными криками, птицы метались над коттеджами, тянувшимися вдоль Рэгиннис-Хилл, когда Лилит Мэбли вошла в спальню дочери, сжимая в руке найденную записку. В молодости волосы у Лилит были такими же темными, как у Клэр. Сейчас они стали совсем белыми, но а Лилит не закрашивала седину, которая лишь придавала величия этой женщине с горделивой осанкой и высоко поднятой головой. Мать Клэр всегда держалась с достоинством герцогини, заставлявшим обитателей полуострова Пенвит относиться к ней, вдове простого рыбака, как к высокородной даме.
– Клэр? – тихонько позвала она с порога. Девушка тут же проснулась. Сердце ее бешено заколотилось, но быстро успокоилось, когда она увидела мать.
– Привет, мама.
– Эта записка…
– Я все объясню.
– Но внизу никого нет.
Клэр села на кровати и пригладила волосы. Она никак не могла собраться с мыслями после нескольких часов тревожного сна, которые ей удалось урвать.
– Никого? – повторила она. Может, все это было лишь ночным кошмаром?
– На кушетке в библиотеке лежат подушка и свернутое одеяло, но самого гостя я там не обнаружила.
«Нет, это был не сон», – осознала Клэр, когда, попытавшись встать с постели, почувствовала, как мучительно болит нога. И голова. А стоило ей закрыть глаза, и перед мысленным взором немедленно возникло лицо, спрятанное за нелепыми очками и широким шарфом.
И нож…
– Дэйви ушел? – спросила она.
Мать кивнула.
– Дэйви Роу, – произнесла она тоном, выдававшим крайнее удивление. – Дорогая, о чем ты думала, когда приглашала его к нам?
– Я…
Клэр попыталась вспомнить, что именно она написала в записке. Кажется, ничего конкретного…
– Я упала на дороге, – солгала она. – А Дэйви как раз проходил мимо. Он помог мне добраться до дома, но к тому времени лил такой дождь, что я просто не посмела выставить Дэйви на улицу. Наверное, он отправился к себе, как только погода немного улучшилась.
– Кажется, когда я ложилась спать, ты спокойно читала в своей комнате, – заметила Лилит.
«Да», – мысленно согласилась Клэр. Однако потом к ней зашел Феликс, после чего она поспешила к Джейни, а затем на нее напал какой-то сумасшедший с ножом… Но она не могла рассказать обо всем этом маме.
Интересно, нашла ли Джейни Феликса? И не пострадал ли этой ночью кто-нибудь еще?
– Мне надоело читать, – сказала Клэр, – и я решила отправиться к Джейни – поболтать немного.
– Так поздно? – неодобрительно покачала головой мать. – Тебе крупно повезло, что ты встретила Дэйви.
Впрочем, по ее тону было ясно, что, несмотря на благородство, проявленное Дэйви Роу, она по-прежнему не желала видеть дочь в его обществе.
– Он хороший человек, – попробовала заступиться за своего спасителя девушка.
– Ну разумеется. Должно быть, именно за это его и посадили в тюрьму.
– Мама, как ты можешь!
– Джейни могла бы отвезти тебя домой, – сменила тему Лилит.
– У нее было срочное дело.
– Ночью? – изумилась мать. – И куда только катится мир…
Это Клэр и сама хотела бы знать.
– Пожалуй, я оденусь, – пробормотала она.
– Ты уходишь?
– Мне нужно навестить Джейни.
– А я надеялась, что ты поможешь мне с той картинкой…
Мать Клэр обожала пазлы. Причем ее интерес к ним напрямую зависел от степени их сложности. Когда очередное изображение было собрано, Лилит наклеивала его на картон и ставила на каминную полку, и картинка красовалась там вплоть до появления новой, после чего отправлялась в шкаф, где уже образовалась четырехфутовая стопка. Последняя головоломка оказалась особенно трудной – это было изображение люггера с серо-голубым парусом, дрейфовавшего по такой же серо-голубой воде. Над ним простирались серо-голубые небеса, позади него вздымались серо-голубые скалы, а вокруг играли серо-голубые тени.
По вечерам в будние дни и почти каждое утро по воскресеньям мать с дочерью складывали пазлы. Они устраивались за столом в гостиной и притворялись, что усиленно думают, в то время как на самом деле просто наслаждались общением друг с другом.
– Извини, мама, – сказала Клэр, – но это действительно важно.
Мать искусно скрыла свое разочарование за улыбкой.
– Феликс, да? – поинтересовалась она. – Они с Джейни ждут, что ты рассудишь очередной их спор?
– Что-то в этом роде, – согласилась Клэр.
Мать вздохнула:
– И когда только они поумнеют? Ладно, девочка, одевайся. Тебе и вправду лучше поторопиться, а то окажется слишком поздно.
– Но сейчас отношения между Джейни и Феликсом не так уж плохи.
– Возможно, они были не так уж плохи еще вчера, но, судя по твоим рассказам, эту парочку ни на минуту нельзя оставлять без присмотра… – Лилит покачала головой и сунула записку Клэр себе в карман. – Не знаю, что будет, когда они поженятся – Впрочем, это их проблемы.
Клэр рассмеялась, и, как ни странно, тени минувшей ночи тут же отступили. Девушка понемногу приходила в себя. Если бы еще Джейни удалось разыскать Феликса…
– Одевайся, Клэр, – повторила мать, выходя. – Завтрак будет готов через пару минут.
– Я люблю тебя, мама, – прошептала Клэр ей вслед.
Феликс очнулся в постели один. Головная боль прошла. События минувшей ночи – реальные и похожие на обрывки снов – смешались в его сознании, и единственно отчетливым было лишь воспоминание о том, как Джейни и Дедушка выгнали его из дома.
Или это ему тоже приснилось? Ведь он был здесь, в комнате для гостей Дедушкиного коттеджа. Так, может, ничего и не случилось? Но нет, они и вправду выгнали его – иначе мысль об этом не причиняла бы таких страданий.
Но что тогда делала рядом с ним Джейни? Он же видел ее, когда просыпался ночью.
Феликс оглядел комнату: если это действительно дом Литтлов, значит, и Джейни была настоящей.
Он сел на кровати, чувствуя себя словно с похмелья. К горлу подступила тошнота.
Как он попал сюда?
Кто-то положил его вещи и трость Клэр у двери, а одежду аккуратно повесил на спинку стула.
Феликс попытался напрячь память. После ссоры с Литтлами он заходил к Клэр. Потом играл на аккордеоне у моря. Потом под проливным дождем направился к Лине, чтобы передать ей трость. А потом… потом все смешалось. Сначала его вздернули на виселице, но затем веревку обрезали, и он упал в грязь, где…
Вот что было сном!
Феликс задрожал. Какая-то женщина занималась любовью с его трупом. И еще… Лина. Она делала то же самое, но только не на улице, а в постели в своем номере. Сходство между обеими женщинами было поразительным, равно как и полная беспомощность Феликса, который словно со стороны наблюдал за происходящим.
Неужели с Линой все было наяву?
Разве сама Джейни не совершала ошибок? Ошибок, которые впоследствии оказывались роковыми? Разве не принимала опрометчивых решений?
Она снова посмотрела на Феликса, которой все так же беспокойно ворочался рядом.
Прости меня.
Джейни потрясла головой: это был всего лишь сон. Дурной сон.
Прости меня.
Она ничего не должна своей матери. И мать ничего не должна ей.
Прости меня.
Слезы, навернувшиеся на глаза Джейни, не смогли затуманить стоявший перед мысленным взором Джейни образ несчастной бродяжки, а в сознании звучало все громче:
Прости меня.
– Не знаю, хочу ли я этого, – прошептала Джейни.
Прости меня.
– Не знаю, смогу ли…
Феликса Гэйвина повесили.
Он не знал, какое преступление совершил и кто осудил его. Ему просто накинули петлю на шею и столкнули вниз. Позвонки хрустнули, руки и ноги безжизненно повисли. Умерший, Феликс по-прежнему находился в своем теле, хотя оно больше не подчинялось ему. Теперь он был странником, отправившимся в вечное путешествие, а тело просто раскачивалось под дождем на импровизированной виселице – огромном старом дубе на перекрестке.
Неожиданно Феликс почувствовал, как к нему приближается женщина, закутанная в плащ с капюшоном. Зажав в зубах нож и подобрав юбки, она вскарабкалась на дерево, дотянулась до веревки и перерезала ее. Феликс упал на землю, даже не почувствовав удара.
Его нервные окончания были мертвы. И сам он был мертв. Призрак, заточенный в собственном трупе, бесстрастно взирающий на мир из раковины, которую носил при жизни.
Смерть оказалась не такой, как учила Церковь, но Феликс давно уже привык к тому, что сильные мира сего лгут. Впрочем, одна вещь, касающаяся повешения, все-таки оказалась правдой: когда петля стягивает шею и ломаются позвонки, мужчина действительно испытывает непроизвольную эрекцию.
Феликс убедился в этом, когда женщина, сорвав с него одежду, снова подобрала юбки и села верхом на него, лежащего в грязи, под дождем. Своими теплыми пальцами она нащупала его холодное невысказанное «Да пошли вы все!» и ввела в себя.
«Это омерзительно, – ужаснулся Феликс. – Тошнотворно. Настоящее извращение!»
Между тем женщина начала быстро двигаться, и из горла ее вырывались хриплые, отрывистые стоны. Все это действо казалось Феликсу дикостью, словно совокупление масла с маслобойкой.
Женщина вдруг резко выгнулась и запрокинула голову. Капюшон соскользнул, и, будь у Феликса на тот момент дыхание, оно непременно остановилось бы.
Эти темные волосы…
Знакомые черты…
Женщина забилась в экстазе и упала Феликсу на грудь, уткнувшись ему в щеку горячими губами.
Физически Феликс не ощущал ничего, но духом, который был еще жив, почувствовал, как что-то внутри его медленно угасает.
– Я готова на все, – прошептала женщина. – На все, чтобы ты был моим.
Слегка укусив Феликса за губу, она просунула язык ему в рот.
«Нет!» – хотелось воскликнуть ему. Но у него больше не было голоса. У него не было больше ничего…
– И если ты не мог принадлежать мне при жизни…
Она сжала его бедрами.
«Нет! – рвалось из его онемевшего горла. – Это ужасно!»
Он отчаянно пытался обрести контроль над застывшими руками, чтобы сбросить с себя мучительницу.
– … то будешь принадлежать мне после смерти.
И она снова начала двигаться.
Феликс силился закричать и… проснулся.
Его трясло как в лихорадке, затылок раскалывался от чудовищной боли, а желудок выворачивало наизнанку. Значит, он все-таки жив. Он просто не мог пошевелиться и был способен лишь бессмысленно таращиться в потолок, казавшийся смутно знакомым, и тихо стонать.
Пружины кровати скрипнули: на ней лежал кто-то еще. Феликс попытался повернуть голову, чтобы взглянуть, кто рядом с ним, но тут же почувствовал сильнейший приступ тошноты.
«Я захлебнусь собственной рвотой! – испугался он. – Я…»
Однако кто-то помог ему приподняться, и Феликс успел заметить над собой встревоженное лицо Джейни, прежде чем извергнуть содержимое своего желудка в заботливо подставленную корзину для бумаг.
Устало откинувшись на подушку, он сделал несколько осторожных вдохов. Его все еще мутило, в висках стучало, а во рту стоял отвратительный привкус.
Он силился разобрать слова Джейни, которая осторожно обтирала ему губы влажной салфеткой, но слышал лишь волшебную музыку ее голоса.
Он старался понять, как очутился здесь – к этому моменту Феликс уже узнал свою комнату в коттедже Литтлов – и почему Джейни ухаживает за ним, словно за больным.
Но последнее, что он помнил, – это дерево, на котором его повесили…
Нет-нет. Это был всего лишь сон.
Последнее, что он помнил, – это…
Женщина, которая прыгала на нем, извиваясь в экстазе…
Но нет, это тоже было во сне.
Последнее, что он помнил отчетливо, – это то, как Джейни и Дедушка выгнали его из дому. Потом он играл на аккордеоне и смотрел на волны. После начался дождь… Затем Лина… Чай…
– Феликс, ты меня слышишь?
Наконец до него дошел смысл слов Джейни. Молодой человек попытался ответить, но не смог и просто кивнул.
– С тобой все будет в порядке, – сказала ему Джейни. – Тебя накачали наркотиками. Ну, та женщина…
– М-м.. Как? – выдавил он из себя.
– Я нашла тебя у нее в номере. О Феликс…
Неожиданно яркий образ промелькнул в сознании Феликса: обнаженная женщина, сидящая на нем, но не в грязи, а в чистой постели…
Сон?..
– Феликс, ты помнишь, что с тобой произошло?
Превозмогая боль, Феликс попробовал сосредоточиться и отделить обрывки назойливых сновидений от реальности.
– М-м… нет, – наконец обессилено выдохнул он.
Джейни наклонилась и поцеловала его в лоб:
– Прости, что не дала тебе возможности все объяснить. Иногда я и вправду бываю ужасной.
«Нет!» – собирался крикнуть он, но издал лишь слабое: «М-м…»
– Я люблю тебя, Феликс.
– И… и я… лю…
Джейни прижалась к нему, и на ресницах ее блеснули слезы. Глаза самого Феликса тоже быстро заволакивало влажной пеленой. Когда девушка стала подниматься, он хотел удержать ее, но не смог даже рукой пошевелить.
«Не уходи! – мысленно взмолился он. – Не покидай меня!»
А вслух прозвучало лишь очередное:
– М-м…
Но она вдруг все поняла и улеглась обратно. Измученный болью и усталостью, Феликс вскоре забылся в объятиях Джейни, и она сама через какое-то время задремала.
Феликсу больше ничего не снилось. А вот ей…
На этот раз сон унес Джейни совсем недалеко: она оказалась в гостиной перед Дедушкиным любимым креслом, на котором лежала «Маленькая страна» Уильяма Данторна. Откуда-то струился мягкий свет, и кресло напоминало сцену, а книга – актера. Появление Джейни, вероятно, послужило сигналом к началу спектакля: обложка книги скрипнула и распахнулась. Страницы быстро зашелестели, словно их листал ветер или чья-то невидимая рука.
Джейни сделала шаг вперед, но застыла на месте, охваченная внезапным порывом музыки, взявшейся из ниоткуда. Незнакомая, но в то же время такая близкая, она рассказывала о чудесных краях и забытых тайнах, которым не терпелось раскрыться. Джейни невольно защелкала пальцами в такт. Как только музыка стала громче, страницы книги замерли.
Статуэтки на каминной полке, картины на стенах и хрусталь в буфете задрожали, а пол под ногами Джейни закачался.
Она снова попыталась приблизиться к книге и опять замерла, заметив под обложкой какое-то движение: крошечный человечек выбрался изнутри и принялся с любопытством осматривать комнату.
Он был не больше крота или мыши, каких Дедушкин кот Джейбс порой ловил и с гордостью приносил на крыльцо. Загадочный гость мог с легкостью поместиться у Джейни на ладони.
Дыхание девушки участилось, когда его взгляд остановился на ней.
А музыка между тем продолжала литься. Это было что-то вроде медленного рила, исполняемого на неизвестных Джейни инструментах. Они безусловно напоминали обычные, но звучали несколько иначе. Джейни казалось, что она слышит бойран и гобой, псалтерион[40] и клавесин и знаменитый корнуэльский пибкорн – древний народный инструмент с двумя коровьими рогами на конце кедровой трубки, наподобие бретонского бомбардона.[41]
Мелодия была до боли знакомой, и в то же время девушка нисколько не сомневалась, что слышала ее впервые. Будто эта музыка долгие годы жила внутри ее и вот теперь наконец выплеснулась наружу. Она была наполнена таинственностью и внушала благоговейный трепет. Она требовала безоговорочного приятия и вместе с тем искала отклика и понимания.
Яркие вспышки радости чередовались в ней с беспросветным унынием, проникавшим в самое сердце, а грань между ними была тонка, словно узкая тропинка в Волшебное Царство из старинных народных песен.
Джейни помнила эти песни о нелегком пути в Рай, широкой дороге в Ад и Волшебном Царстве, лежащем где-то посредине. Будь ее воля, она, не сомневаясь, выбрала бы узкую тропку: ведь Рай был слишком светлым, а Ад чересчур мрачным, тогда как Волшебное Царство…
Музыка словно указывала к нему путь. Она манила за собой в зачарованные долины, где потаенные чудеса дожидались своего часа.
Джейни должна была отправиться туда.
Но как попасть в Волшебное Царство, могла подсказать только музыка. Ответ витал в воздухе и вместе с тем был совершенно недосягаем.
– Как мне… – хотела было спросить Джейни. Музыка взвилась крещендо, потом снова стала тише.
Тот, кто спрашивает, – раздалось в голове у Джейни, – никогда не найдет дороги.
– Но…
Девушка бросила беспомощный взгляд на Маленького Человечка из книги Данторна.
Тьма – это лучшее, – зашептала вдруг музыка. – Тьма – это все.
На лице человечка вдруг отразилась тревога, которая мгновенно передалась и Джейни.
Тем временем музыка зазвучала ниже. Старый Дедушкин коттедж задрожал в такт ее басам: деревянные балки затрещали, фундамент зашатался. Всевышняя благодать и таинственность Волшебного Царства стихли.
А Джейни шагнула вперед.
Резкий звук неожиданно рассек мелодию. Маленький Человечек поспешно нырнул обратно в книгу, размахивая руками так, будто его засасывала трясина. Джейни кинулась было к нему, но в очередной раз остановилась, услышав странный скрежет. Она глянула в окно и увидела целую армию крошечных гоблинов. Они царапали когтями по стеклу, и их глазки-щелочки горели желтым огнем.
Боковым зрением уловив какое-то движение, Джейни быстро повернулась: незримая рука вновь торопливо листала роман. Музыка ударила громче, и с распахнутых страниц книги в комнату повалила тьма.
От стен отделились чьи-то зловещие тени, и в воздухе повеяло смертью. Детские ночные страхи мгновенно ожили, словно кто-то открыл ящик Пандоры, выпустив на волю болезни и бедствия, которые беспощадно обрушились на родных и близких.
Дедушка, словно восставший мертвец, пошатываясь, показался из темноты. Рот его кишел червями, глаза были пусты…
Полусгнивший труп Феликса, покрытый гнойными язвами, протягивал к ней окровавленные руки…
Безногая Клэр ползла по ковру, орлиными когтями впиваясь в мягкий ворс, а с острых клыков ее капала алая кровь…
Репортер из «Роллинг стоун» ковылял, закатив глаза, а за ним тянулись вывалившиеся внутренности…
И многие, многие другие. И все они подступали к Джейни…
Сотни костлявых рук впились в ее тело, сдирали с него кровоточащие полоски кожи и тащили девушку в самую глубь тьмы, где ее ожидали еще более страшные пытки…
Гоблины ломились в окно все яростнее…
В гостиной, как на скотобойне, стоял запах крови, экскрементов, паленой шерсти и гниющей плоти…
К ритмичным басам теперь уже электронной музыки примешивался скрежет клыков, бульканье, зловещий шелест…
И протяжный жалобный стон, вырвавшийся из груди Джейни перед тем, как она наконец проснулась.
Только спустя долгое время ей, совершенно измученной, удалось снова задремать.
В номере маленькой частной гостиницы, расположенной неподалеку от Дедушкиного дома на Дак-стрит, Майкл Бетт лежал в своей постели и размышлял.
Незадолго перед этим ему тоже снился сон. Будто идет он по залитым солнцем холмам, среди фиалок и анемон[42], которые своим сладостным ароматом привлекают неутомимых пчел. У подножия холмов плещется море, на небе нет ни облачка, и в воздухе плывет нежная мелодия – мягкий голос нортумбрийской волынки выводит мотив, в котором Бетт узнал одно из произведений Джейни Литтл.
Ему никогда в жизни не доводилось бывать в столь мирном месте, и это спокойствие и безмятежность повергли его в неописуемую ярость.
Ведь все вокруг было лживым: на самом деле мир жесток, и в игре под названием «жизнь» побеждает сильнейший.
А это лишь жалкая иллюзия.
Бетт отыскал палку и принялся колотить по цветам, сбивая со стеблей их яркие головки, однако вскоре у него заныло плечо, а звуки волынки, казалось, проникли в мозг, вызвав безумное желание немедленно убить невидимого музыканта.
Джейни Литтл…
Он бы собственными зубами перегрыз ей глотку!
Занеся палку, Бетт лихорадочно огляделся в поисках ненавистного врага. А из груди его вырвался дикий вопль…
С этим воплем он и очнулся, отчаянно пытаясь выбраться из Кокона сбившихся простыней и ощущая пульсирующую боль в плече.
Он вспомнил свой недавний провал с Клэр Мэбли и внезапную перемену в Лине Грант.
Он вспомнил, как ему пришлось отчитываться перед Мэдденом минувшим вечером…
Он хотел сорвать на ком-нибудь свою злость, но вынужден был в ожидании рассвета, морщась от боли, тупо таращиться в потолок.
«Терпение, Майкл, – сказал он себе. – Осталось недолго. Скоро эти бараны узнают, что такое настоящая боль». Он выяснит, как устроен каждый из них: сколько вдохов они смогут сделать с дырой в груди, сколько криков успеют издать, пока он сдирает с них шкуру.
Он умел быть очень терпеливым…
Вот только снов на сегодня достаточно.
В своей комнате в отеле Пензанса Лина Грант тоже бодрствовала.
Хотя ее недавние видения были вполне обыденными по сравнению с теми, что посещали других обитателей полуострова Пенвит. Во сне она несколько раз сталкивалась с разъяренным Феликсом и пыталась оправдаться перед ним за свой поступок, но он упорно не желал ее слушать.
Сердце Лины было разбито. Сама не понимая зачем, она снова и снова пускалась в объяснения, но он был все так же безжалостен.
Наконец с лицом, мокрым от слез, она проснулась одна в своей постели, ощущая пустоту, которой не чувствовала никогда прежде. Лина села, подтянув к подбородку колени, и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Чтобы отвлечься, она решила подумать о Бостоне, о том, чем будет заниматься в ближайшие выходные его блистательное общество, но мысли ее, как назло, неизменно возвращались в Пензанс.
Как же ей хотелось забыть!
Забыть о Феликсе, о Джейни Литтл, о своей боли… О Клэр Мэбли и о том, сумел ли приятель Вилли Кила отыскать ее раньше Майкла Бетта.
Отец сказал, что завтра утром они с Мэдденом прилетят в Англию.
Как и Бетт, Лина чувствовала, что все вокруг рушится, но, в отличие от него, винила в этом исключительно себя.
Она менялась… Нет, она уже изменилась. И решительно не могла понять почему. Как этому мускулистому моряку удалось сотворить с ней такое?
Огорчение из-за того, что она подвела отца, а вместе с ним и весь Орден, равно как и беспокойство по поводу Бетта, сейчас отодвинулось на второй план: в данный момент ее больше волновало, что же все-таки перевернуло ее мир. Если это любовь, то она обойдется и без нее. Благодарим покорно! Правда, никто не предлагал ей выбора…
Сегодня Лине открылась горькая истина, которую ее отцу и Мэддену еще только предстояло узнать: не все в этом мире зависит от самого человека…
Так длилась эта странная ночь, и те, кто был награжден или проклят причастностью к тайне Уильяма Данторна, часами путешествовали по своим сновидениям, наполненным радостью и скорбью, гневом и страхом.
Для одних рассвет забрезжил слишком рано.
Другим казалось, что утро не наступит никогда.
Часть вторая. Утраченная музыка
Музыка является одним из духовных путей в высшие миры познания, которые понимают человечество, но которые само человечество не в состоянии постичь.
Приписывается Людвигу ван Бетховену
Изначально песнопения носили религиозный характер. Позднее появились баллады, которые являлись способом передачи информации, различных историй и мнений. Ныне, в двадцатом столетии, песни превратились в средство обогащения и достижения славы. Мне кажется, первые две цели были лучше.
Майк Скотт. Из интервью в «Джемминг». 1985
Когда ты болен, чаю ли ты хочешь?
Не знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек более цветистый, чем обыкновенно, или красную раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным.
Приписывается сэру Исааку Ньютону. Брустер. Жизнь Ньютона
1
На корнуэльской Ривьере наступило утро, неприветливое и хмурое, над заливом Маунтс висели тяжелые серые тучи. Это была та самая погода, которую местные жители называют плохой, но еще не ненастной. В прежние времена она вызывала немалое беспокойство у рыбаков, опасавшихся внезапного шторма с Атлантики. Теперь же, когда рыбный промысел перестал быть главным источником доходов, а туристический сезон, приносящий городу основную прибыль, давно закончился, погода стала скорее темой для беседы за утренним чаем, нежели силой, способной так или иначе влиять на жизнь.
Но сегодня не погоду, а загадочные сновидения минувшей ночи приглушенно обсуждали обитатели Маусхола, укрывшись за толстыми стенами своих коттеджей, в то время как снаружи волны шумно бились о берег, ветер стучался в ставни и крутил флюгеры на крышах домов, и неизменные чайки, появившиеся с первой светлой полоской в восточной части неба, словно сорвавшиеся с нитей бумажные змеи, носились над городом.
Наполняя воздух пронзительными криками, птицы метались над коттеджами, тянувшимися вдоль Рэгиннис-Хилл, когда Лилит Мэбли вошла в спальню дочери, сжимая в руке найденную записку. В молодости волосы у Лилит были такими же темными, как у Клэр. Сейчас они стали совсем белыми, но а Лилит не закрашивала седину, которая лишь придавала величия этой женщине с горделивой осанкой и высоко поднятой головой. Мать Клэр всегда держалась с достоинством герцогини, заставлявшим обитателей полуострова Пенвит относиться к ней, вдове простого рыбака, как к высокородной даме.
– Клэр? – тихонько позвала она с порога. Девушка тут же проснулась. Сердце ее бешено заколотилось, но быстро успокоилось, когда она увидела мать.
– Привет, мама.
– Эта записка…
– Я все объясню.
– Но внизу никого нет.
Клэр села на кровати и пригладила волосы. Она никак не могла собраться с мыслями после нескольких часов тревожного сна, которые ей удалось урвать.
– Никого? – повторила она. Может, все это было лишь ночным кошмаром?
– На кушетке в библиотеке лежат подушка и свернутое одеяло, но самого гостя я там не обнаружила.
«Нет, это был не сон», – осознала Клэр, когда, попытавшись встать с постели, почувствовала, как мучительно болит нога. И голова. А стоило ей закрыть глаза, и перед мысленным взором немедленно возникло лицо, спрятанное за нелепыми очками и широким шарфом.
И нож…
– Дэйви ушел? – спросила она.
Мать кивнула.
– Дэйви Роу, – произнесла она тоном, выдававшим крайнее удивление. – Дорогая, о чем ты думала, когда приглашала его к нам?
– Я…
Клэр попыталась вспомнить, что именно она написала в записке. Кажется, ничего конкретного…
– Я упала на дороге, – солгала она. – А Дэйви как раз проходил мимо. Он помог мне добраться до дома, но к тому времени лил такой дождь, что я просто не посмела выставить Дэйви на улицу. Наверное, он отправился к себе, как только погода немного улучшилась.
– Кажется, когда я ложилась спать, ты спокойно читала в своей комнате, – заметила Лилит.
«Да», – мысленно согласилась Клэр. Однако потом к ней зашел Феликс, после чего она поспешила к Джейни, а затем на нее напал какой-то сумасшедший с ножом… Но она не могла рассказать обо всем этом маме.
Интересно, нашла ли Джейни Феликса? И не пострадал ли этой ночью кто-нибудь еще?
– Мне надоело читать, – сказала Клэр, – и я решила отправиться к Джейни – поболтать немного.
– Так поздно? – неодобрительно покачала головой мать. – Тебе крупно повезло, что ты встретила Дэйви.
Впрочем, по ее тону было ясно, что, несмотря на благородство, проявленное Дэйви Роу, она по-прежнему не желала видеть дочь в его обществе.
– Он хороший человек, – попробовала заступиться за своего спасителя девушка.
– Ну разумеется. Должно быть, именно за это его и посадили в тюрьму.
– Мама, как ты можешь!
– Джейни могла бы отвезти тебя домой, – сменила тему Лилит.
– У нее было срочное дело.
– Ночью? – изумилась мать. – И куда только катится мир…
Это Клэр и сама хотела бы знать.
– Пожалуй, я оденусь, – пробормотала она.
– Ты уходишь?
– Мне нужно навестить Джейни.
– А я надеялась, что ты поможешь мне с той картинкой…
Мать Клэр обожала пазлы. Причем ее интерес к ним напрямую зависел от степени их сложности. Когда очередное изображение было собрано, Лилит наклеивала его на картон и ставила на каминную полку, и картинка красовалась там вплоть до появления новой, после чего отправлялась в шкаф, где уже образовалась четырехфутовая стопка. Последняя головоломка оказалась особенно трудной – это было изображение люггера с серо-голубым парусом, дрейфовавшего по такой же серо-голубой воде. Над ним простирались серо-голубые небеса, позади него вздымались серо-голубые скалы, а вокруг играли серо-голубые тени.
По вечерам в будние дни и почти каждое утро по воскресеньям мать с дочерью складывали пазлы. Они устраивались за столом в гостиной и притворялись, что усиленно думают, в то время как на самом деле просто наслаждались общением друг с другом.
– Извини, мама, – сказала Клэр, – но это действительно важно.
Мать искусно скрыла свое разочарование за улыбкой.
– Феликс, да? – поинтересовалась она. – Они с Джейни ждут, что ты рассудишь очередной их спор?
– Что-то в этом роде, – согласилась Клэр.
Мать вздохнула:
– И когда только они поумнеют? Ладно, девочка, одевайся. Тебе и вправду лучше поторопиться, а то окажется слишком поздно.
– Но сейчас отношения между Джейни и Феликсом не так уж плохи.
– Возможно, они были не так уж плохи еще вчера, но, судя по твоим рассказам, эту парочку ни на минуту нельзя оставлять без присмотра… – Лилит покачала головой и сунула записку Клэр себе в карман. – Не знаю, что будет, когда они поженятся – Впрочем, это их проблемы.
Клэр рассмеялась, и, как ни странно, тени минувшей ночи тут же отступили. Девушка понемногу приходила в себя. Если бы еще Джейни удалось разыскать Феликса…
– Одевайся, Клэр, – повторила мать, выходя. – Завтрак будет готов через пару минут.
– Я люблю тебя, мама, – прошептала Клэр ей вслед.
2
Феликс очнулся в постели один. Головная боль прошла. События минувшей ночи – реальные и похожие на обрывки снов – смешались в его сознании, и единственно отчетливым было лишь воспоминание о том, как Джейни и Дедушка выгнали его из дома.
Или это ему тоже приснилось? Ведь он был здесь, в комнате для гостей Дедушкиного коттеджа. Так, может, ничего и не случилось? Но нет, они и вправду выгнали его – иначе мысль об этом не причиняла бы таких страданий.
Но что тогда делала рядом с ним Джейни? Он же видел ее, когда просыпался ночью.
Феликс оглядел комнату: если это действительно дом Литтлов, значит, и Джейни была настоящей.
Он сел на кровати, чувствуя себя словно с похмелья. К горлу подступила тошнота.
Как он попал сюда?
Кто-то положил его вещи и трость Клэр у двери, а одежду аккуратно повесил на спинку стула.
Феликс попытался напрячь память. После ссоры с Литтлами он заходил к Клэр. Потом играл на аккордеоне у моря. Потом под проливным дождем направился к Лине, чтобы передать ей трость. А потом… потом все смешалось. Сначала его вздернули на виселице, но затем веревку обрезали, и он упал в грязь, где…
Вот что было сном!
Феликс задрожал. Какая-то женщина занималась любовью с его трупом. И еще… Лина. Она делала то же самое, но только не на улице, а в постели в своем номере. Сходство между обеими женщинами было поразительным, равно как и полная беспомощность Феликса, который словно со стороны наблюдал за происходящим.
Неужели с Линой все было наяву?