Дик Филип. Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)

   Он не стал возвращаться на стоянку; вместо этого, увидев, что уже около пяти, он поехал домой, в свою собственную квартиру в трехэтажном деревянном доме, сером от старости.
   Когда он открыл дверь, его встретили звуки и запахи: Джули вернулась раньше него и хлопотала у кухонной плиты, готовя отбивные на ужин. Он вошел и поздоровался с нею.
   – Привет, – сказала она. На ней были джинсы и сандалии, и это напомнило ему о том, что сегодня был один из ее нерабочих дней. – Ужин будет готов только через полчаса. Ты сегодня рано.
   Он подошел к холодильнику и достал из него бутылку шерри.
   – Тебе кто-то звонил, – сказала Джули. – Женщина.
   – Назвалась?
   – Да, миссис Лейн. Сказала, что ей надо сообщить тебе что-то важное. Что тебе надо обязательно ей перезвонить.
   – Это риелторша, – сказал Эл, усаживаясь за стол. – Со стариком сегодня случилось несчастье, – сказал он. – Упал. Его отвезли домой.
   – Досадно, – безразличным тоном сказала Джули: в ее голосе не было ни удивления, ни сожаления, ни озабоченности.
   – Тебе что, все равно? – сказал он.
   – Не понимаю, почему это должно меня заботить, – сказала она.
   – Я, пожалуй, поеду обратно, – сказал он. – К нему домой.
   – Не забывай об ужине, – сказала она.
   – Ты имеешь в виду, что мне лучше не ездить? Что лучше остаться?
   – Я не собираюсь готовить его тебе, если ты туда поедешь. С какой стати? – сказала Джули.
   На это у него не было ответа. Он вертел в руках бутылку шерри.
   – Ты будешь звонить этой риелторше? – спросила она. – Этой миссис Лейн?
   – Нет, – сказал он. – Она меня достала.
   – Говорила она очень любезно. И голос приятный.
   – Если позвонит снова, скажи, что меня нет, – сказал он.
   Пока жена готовила ужин, он сидел за столом, попивая шерри. Вскоре начал снова обдумывать свой замысел насчет шантажа этого крупного бизнесмена, Криса Хармана. Он уже решил, что лучше всего было бы действовать совершенно прямо, позвонить Харману, по домашнему номеру или по рабочему, неважно, и, когда он ответит, просто сказать: «Слушайте, я знаю, что вы выпускали непристойные пластинки, а это противозаконно. Уплатите мне столько-то, или я пойду в полицию и заявлю об этом». Как он ни пытался, придумать что-нибудь совершеннее ему не удавалось.
   Может, мне следует заняться этим прямо сейчас, подумал он. Пока у меня есть настроение. Так что он поставил стакан и прошел в гостиную, где стоял телефон. Усевшись рядом с ним, он стал перелистывать справочник, пока не дошел до буквы «Х». И наконец отыскал телефон Кристиана Хармана, который жил в Пьемонте. Адрес вроде был верен, и он снял трубку и начал набирать номер.
   Но, набрав только префикс, он передумал; положил трубку и снова стал размышлять. Вероятно, для этого существуют хорошо известные способы получше, с которыми знакомы те, кому уже приходилось заниматься такими делами. Кто бы это мог быть? Кто-нибудь вроде Тути Дулитла, возможно. Он успел провернуть немало разных хитроумных штуковин.
   – Кому ты звонишь? – спросила Джули из кухни. – Той женщине?
   – Нет, – сказал он.
   Поднявшись, он подошел к двери и закрыл ее, чтобы жена ничего не слышала. Тем временем ему, ко всему прочему, пришло в голову, что Харман мог узнать его голос.
   Когда он набрал номер Тути, ответил женский голос.
   – Тути, пожалуйста, – сказал он.
   – Еще не пришел, – ответили ему. – Кто это?
   Он назвался и попросил, чтобы Тути ему перезвонил.
   – Он только что вошел, – сказала женщина. – Как раз в дверях. Минуточку, пожалуйста.
   Телефон ударил его по барабанной перепонке; последовали шуршания и приглушенные слова, затем заговорил Тути:
   – Привет, Эл.
   – Слушай, – сказал Эл, – у меня тут одно дельце, с которым мне самому не управиться, а ты можешь помочь. Займет всего секунду. Надо позвонить.
   Они не в первый раз обменивались услугами такого рода.
   – Кому? – спросил Тути.
   – Я просто дам тебе его номер, – сказал Эл. – Спросишь Криса. Когда подойдет, скажешь, что тебе все известно о пластинке «Маленькая Ева».
   – Идет, – сказал Тути. – Скажу ему, что знаю о пластинке «Маленькая Ева». А он что?
   – Должно быть, огорчится, – сказал Эл.
   – Огорчится.
   – Потом ты скажешь: «Но я могу забыть, что знаю о пластинке «Маленькая Ева», или что-нибудь в таком роде. Что-нибудь такое, из чего бы он заключил, что ты хочешь договориться с ним о сделке.
   – Я забуду о пластинке «Маленькая Ева», – повторил Тути.
   – И после этого клади трубку. Только скажи, что позвонишь позже. Потом клади. Не виси на телефоне.
   – Я позвоню из будки, – сказал Тути. – Всегда так делаю в этих случаях.
   – Прекрасно, – сказал он.
   – Из той, что у входа в винный, – сказал Тути.
   – Прекрасно.
   – Потом перезвоню тебе и скажу, что он сказал.
   – Прекрасно, – сказал Эл.
   – А его номер? Ты вроде собирался мне его дать.
   Он продиктовал Тути телефонный номер Хармана. Положив трубку, откинулся и стал ждать.
   Через полчаса телефон зазвонил, и, сняв трубку, он снова услышал голос Тути.
   – Звоню ему, – сказал Тути, – и говорю: «Слышь, мужик, я знаю про эту «Маленькую Еву». Что думаешь делать?» Правильно?
   – Отлично, – сказал Эл.
   – Он говорит: «Что-что?» Я говорю снова, что говорил.
   – Он занервничал?
   – Не, ничуть, – сказал Тути.
   – А что?
   – Да ничего. Спросил, сколько мне надо.
   – Как? – изумился Эл.
   – Он говорит: «Сколько тебе штук «Маленькой Евы»?» Хочет продать мне сколько-то пластинок «Маленькая Ева», он звукозаписью занимается. Я записал название его фирмы. – Пауза. – Называется «Пластинки Тича».
   – О боже, – сказал Эл. – Он принял тебя за торговца пластинками, решил, что ты хочешь сделать заказ.
   – Он говорит, что продает их только в коробках, – сказал Тути, – по двадцать пять штук со скидкой в сорок процентов. И еще говорит: «Сколько надо проспектов? Они идут бесплатно».
   – А ты что сказал?
   – Говорю, перезвоню позже, и вешаю трубку. Правильно?
   – Правильно, – сказал Эл. – Большое спасибо.
   – Слышь, – сказал Тути, – а что, эта «Маленькая Ева» касается цветных и всех ихних проблем?
   – Нет, – сказал Эл. – Это же песня. Пластинка.
   – Моя жена говорит, – сказал Тути, – что «Маленькая Ева» – это цветная малышка.
   Он еще раз поблагодарил Тути и повесил трубку.
   Что ж, это дельце совершенно не выгорело.
   Из кухни появилась Джули.
   – Ужин не ждет, – сказала она.
   – Хорошо, – сказал Эл, погруженный в свои мысли.
   Проходя на кухню и придвигая к столу свой стул, он думал: этот парень явно не очень-то нервничает из-за своих грязных пластинок. И они вовсе не призрак из его прошлого; он по-прежнему может поставлять их в коробках на двадцать пять штук.
   За едой он обмолвился жене, что Лидия Фергессон выставила его из дома. Лицо Джули тут же заполыхало.
   – Черт бы ее побрал, – сказала она в бешенстве. – Вот, значит, как? Будь я там, я бы заставила ее заткнуться. Непременно заставила бы. – Она уставилась на него, так глубоко захваченная своими переживаниями, что уже не могла говорить.
   – Может быть, он, когда умрет, оставит мне что-нибудь, – сказал Эл. – Может, он вообще все завещает мне. Детей-то у него нет.
   – Меня это не заботит! – крикнула Джули. – Меня заботит их обращение с тобой. Сначала он тайком от тебя затеял эту продажу, хотя прекрасно знает, что без этой стоянки ты лишаешься куска хлеба, а потом они еще и вытирают об тебя ноги. Боже, как жаль, что меня там не было! И эта стерва еще заставила тебя везти ее домой. Как будто ты ей шофер!
   – Это была моя идея, – сказал он. – Отвезти ее домой, чтобы самому посмотреть, как он там и что с ним такое.
   – Он для тебя – ничто! Он в прошлом, куда нет возврата, – сказала она. – Не думай больше об этом старике; забудь, что когда-то видел его и знал, – думай о будущем. И никогда к ним больше не ходи. Лично я туда ни ногой, хватит с меня их покровительства.
   – Честно говоря, – сказал Эл, – я решил сегодня же съездить туда снова.
   – Это еще зачем? – выпалила она, дрожа от негодования.
   – Мне не нравится, когда меня вот так вышвыривают. Думаю, я должен туда вернуться. Из чувства собственного достоинства и гордости.
   – Вернуться и сделать что? Да она тебя просто оскорбит; ты ни с кем из них не можешь за себя постоять; ты слишком слаб, чтобы иметь с ними дело. Нет, не слаб. Но… – Джули повела рукой, совсем забыв о еде. – Не способен смотреть в лицо грубой действительности.
   – Теперь я просто обязан вернуться, – сказал Эл. – После того, что ты сказала.
   По крайней мере, так это ему представлялось. Другого достойного пути не существовало. Даже моя жена, думал он, смотрит на меня свысока.
   – Тогда лучше прими какую-нибудь из этих своих таблеток, – сказала Джули. – Прими дексимил, он у тебя есть. Когда ты их принимаешь, у тебя вроде как больше задора.
   – А что, хорошая идея, – сказал Эл. – Приму.
   – Ты это серьезно? – спросила Джули. – Хочешь напрягать мозги на износ ради этих людишек, даже без какой-либо выгоды?
   – Поеду и спрошу у него, что такое он делал в округе Марин посреди рабочего дня, – сказал Эл. – Очень мне это любопытно.
   Но на самом деле он жаждал ответить на враждебный выпад Лидии Фергессон; он чувствовал, что должен постоять за себя. Жена заставила его прийти к такому заключению – или же, по крайней мере, ускорила процесс. Через день-другой, решил он, я бы и сам к этому пришел.

8

   Услышав, что к обочине возле дома подъехал автомобиль, Лидия Фергессон подошла к окну и посмотрела вниз.
   – Опять этот отвратительный, тошнотворный тип, – сказала она. – Этот Эл.
   – Вот и славно, – сказал старик.
   Откинувшись на кушетке, он как раз думал, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь составил ему компанию. Он все еще был подавлен. Силы к нему не возвращались, он не мог даже одеться и оставался в банном халате; к столу он не спускался, и Лидия подала ему ужин в гостиную.
   – Я его не впущу, – сказала Лидия.
   – Впусти, – сказал он; слышно было, как Эл поднимается по ступенькам крыльца. – Мы выпьем с ним пива. Пойди-ка и принеси пива. Раньше ему надо было срочно уехать.
   В дверь позвонили.
   – Я не стану отпирать ему дверь, – сказала Лидия. – Знаешь ли ты, что я ее заперла? На цепочку.
   Это его не удивило. Тяжело поднявшись на ноги, он шаг за шагом преодолел пространство гостиной; она смотрела, как он все ближе и ближе подбирался к входной двери. Ему потребовалось немало времени, но в конце концов он с этим управился: снял цепочку и повернул дверную ручку.
   – Приветствую, – сказал Эл. – Рад видеть тебя на ногах.
   – Мы слышали, как ты подъехал, – сказал старик, держа дверь открытой. – Прости, я снова присяду.
   Эл вошел в дом и проследовал за стариком через гостиную. Теперь Лидии нигде не было видно, она исчезла. Старик слышал, как где-то закрылась дверь; вероятно, дверь ее спальни. Что ж, вот и хорошо, если учесть ее отношение к Элу.
   – У тебя здесь очень мило, – сказал Эл.
   Он казался еще более напряженным, чем обычно; стоял, сунув руки в карманы тужурки и ухмыляясь своей суровой, лишенной веселости ухмылкой, так хорошо знакомой старику. Глаза его за стеклами очков поблескивали.
   – Присаживайся, – сказал Фергессон. – Женушка твоя с тобой не пожаловала. Видно, все еще дуется на меня.
   Эл уселся напротив него.
   – Я покупаю новую мастерскую, – сказал старик.
   Эл рассмеялся.
   – Я серьезно, – сказал старик.
   – Понимаю, что серьезно, – сказал Эл.
   – Ты удивлен? Вижу, что да.
   – Конечно, – сказал Эл. – Когда это случилось? Сегодня?
   – Сегодня я туда съездил и посмотрел, – сказал старик. – Это там, в округе Марин. Мне очень рекомендовали, вот я и поехал. В дело вовлечены многие крупные финансисты. Слышал когда-нибудь об Ахиллесе Бредфорде? Он и есть большая шишка, которая за всем этим стоит. Вложены уже миллионы.
   – Во что вложены? – спросил Эл. – Что-то я не понимаю.
   Ухмылка его исчезла, он, казалось, был озадачен.
   – Это торговый центр, – сказал старик. – Называется «Сады». – Он никак не мог припомнить точного названия, оно ускользало. – «Сады Марин», – сказал он. – Один из этих участков для застройки. Вдоль шоссе.
   Фергессон иссяк. Из-за недолгого разговора дыхание у него участилось; он сидел, собираясь с силами и потирая рукою грудную клетку. Эл увидел это движение, отметил осторожность, с которой тот обследовал себя и к себе прикасался. Старик убрал руку с груди и положил ее на подлокотник кушетки.
   – Будь я проклят, – медленно проговорил Эл.
   – Я не буду выполнять никаких работ, – сказал старик. – Никаких физических работ не будет. Буду только руководить, присматривать.
   Эл кивнул.
   – Ну и что ты думаешь? – спросил старик.
   – Звучит заманчиво, – сказал Эл.
   – Это как раз то, что я искал, – сказал старик. – Там все новое, как завтрашний день. – Именно так он об этом и думал; когда-то он наткнулся на такое выражение, и оно здесь было как нельзя более кстати. – Настоящий атомный век, – сказал он. – Понимаешь? Современно. Все современно. – Он опять устал говорить и просто сидел.
   – Замечательно, – сказал Эл.
   – Я говорю по секрету, – сказал старик. – Это в самом деле секрет. На меня кое-кто работает, мы созваниваемся. Об этом никто не знает. Об этой возможности. Я даже Лидии ничего не говорил.
   – Понимаю, – сказал Эл.
   – Тебе надо найти что-нибудь наподобие, – сказал старик.
   – Для этого деньги требуются.
   – Конечно, – сказал старик. – Мне придется вложить тысяч сорок пять.
   На лице у Эла отобразилось, как сильно он впечатлен.
   – Немало, да? – с улыбкой сказал старик. – Куча деньжищ. Тридцать пять тысяч получу от продажи. А десять у меня уже есть. В акциях и облигациях. На банковском счете.
   – Так ты в это вкладываешь все? – спросил Эл. – Будь осторожнее.
   – Я и так осторожен, – сказал тот.
   – С юристом советуешься?
   – Конечно, – сказал старик. – Слушай, знаешь, кто будет вести мои дела с Бредфордом? – Он уже обдумал этот вопрос и принял решение. – Борис ничего в таких операциях не понимает, – сказал он. – Здесь требуется специалист.
   – Борис же твой адвокат.
   – Верно. – Глубоко дыша, старик проговорил: – Представлять меня и общаться с этими воротилами будет Харман.
   – Крис Харман? Который выпускает непристойные пластинки?
   – Да, – сказал старик. – Он ездит на «Кадиллаке» пятьдесят восьмого года, и ему принадлежит эта фирма, «Пластинки Тича». Я тебе о нем рассказывал.
   – Да он же проходимец, – сказал Эл.
   – Нет, – возразил старик. – Черта с два.
   – Еще какой.
   – Что ты знаешь? Откуда тебе знать? – Он почувствовал, как ускорился у него пульс. Все его тело напряглось. – Слушай, ты его не знаешь. А я с ним знаком почти шесть лет. Мы с ним оба бизнесмены.
   – Это он тебя туда втравил? – спросил Эл. – Значит, хочет заполучить твои деньги.
   – Ты ничего не знаешь, – сказал старик. – Что ты можешь знать? Сколько ты сам-то накопил? Ничегошеньки. – У него пропал голос – задрожал и затих. Прочищая горло, он сказал: – Кучу старых колымаг.
   – Слушай, – сказал Эл тихо. – Этот тип – жулик. Я точно знаю. Наверное, и эта площадка ему принадлежит. «Сады». Все знают, что он мошенник.
   – Кто, например?
   – Миссис Лейн. Она занимается недвижимостью.
   – Эта цветная риелторша? – Старик выпрямился на кушетке.
   Эл кивнул.
   – Твоя цветная приятельница? Это она тебе сказала?
   – Верно, – сказал Эл. – Поговори с ней. Позвони.
   – Когда это я звонил цветным и спрашивал совета? – сказал старик.
   – Не откладывай, – сказал Эл. Лицо его постепенно разгорелось.
   – Я не слушаю цветных, – сказал старик.
   – Зато слушаешь этого расфуфыренного мошенника, потому что он, видишь ли, ездит на «Кадиллаке».
   Они оба умолкли, глядя друг на друга и дыша через рот.
   – Не нужны мне твои советы, – сказал старик.
   – Еще как нужны. Ты впадаешь в маразм.
   Старик не нашелся, что сказать в ответ.
   – Должно быть, ты, когда упал, ударился головой, – сказал Эл. – Дурацкой своей головой. Позвони своему адвокату и скажи, что попал в лапы мошеннику. Позвони окружному прокурору. Я сам позвоню окружному прокурору, вот первое, что я сделаю завтра утром.
   – Держись-ка подальше от этого, – сказал старик так громко, как только мог. – Занимайся своими делами.
   Неожиданно в комнате появилась Лидия. Никто из них не заметил, как она вошла, и оба повернули головы в ее сторону одновременно.
   – Что это такое насчет мошенника, в лапы которого ты попал вместе со своими деньгами? – Когда она двинулась к старику, черные ее глаза так и сверкали. – О чем здесь говорит мистер Миллер? Почему ты ничего не сказал о том, что вкладываешь деньги от мастерской в это место, даже названия которого не знаешь?
   – Это мое дело, – сказал старик. Он не смотрел ни на кого из них – уставился в пол.
   Обращаясь к Лидии, Эл сказал:
   – Этот парень – жулик. Я точно знаю.
   Лидия подошла к телефону и сняла трубку; протягивая ее Элу, она сказала:
   – Позвоните этому типу, как там его зовут, и скажите, что мой муж не намерен этим заниматься, что он не желает в это ввязываться.
   – Конечно, – сказал Эл. Он двинулся было к телефону. – Но это же ничего не будет значить. То, что я скажу.
   – Тогда ты скажи, – обратилась Лидия к старику. – Позвони и скажи ему, немедленно. Ты ведь ничего не писал? Ничего не подписывал, верно? Знаю, что нет. В сердце своем я знаю, что бог не позволил тебе такого; я в это верую.
   – Нет. Не подписывал, – сказал он наконец.
   – Благодарение богу в небесах над нами! – сказала Лидия. – Как говорит Шиллер, это ода к радости небесного отца в надзвездном краю. – Ее глаза искрились от облегчения и счастья.
   – Я встречусь с ним завтра, – сказал старик.
   – Нет, не встретишься, – сказала она.
   – Это не проблема, – сказал Эл. – Все, что вам надо, – это связаться с окружным прокурором и показать вашему мужу, что Харман сам участвует в этой рискованной затее с недвижимостью, в этом торговом центре, в который и Джима подбивает вложить деньги.
   – Конечно, участвует, – сказал старик. – Иначе откуда бы он о нем знал?
   – Я имею в виду, что он связан с Бредфордом, – сказал Эл. – С тем типом, с которым ты собираешься вести переговоры через Хармана.
   – Если бы между ними не было связи, – сказал старик, – то как бы Харман об этом знал? – Он разволновался. – В этом же все дело! Я знаю, что они связаны; вот в чем все дело!
   – Я имею в виду финансовую связь, – сказал Эл. – Этот торговый центр в финансовом отношении принадлежит ему.
   – Значит, он и в самом деле в него верит, – сказал старик. – Если намерен вкладывать в него собственные деньги. Это доказывает, что он считает его надежным. Он предоставляет мне возможность сделать хорошее вложение – в предприятие, в которое вкладывает сам. Конечно, так оно и есть, а вот вы ничего не знаете. Держитесь от этого подальше… – Он замахал руками и на Эла Миллера, и на Лидию. – Да, бабью и желторотым лучше держаться от этого подальше! Предоставьте это мне. Как я скажу, так и будет!
   Теперь никто из них не улыбался, глядя на него; исчезла язвительная ухмылка Эла, и безжизненная застывшая греческая улыбка Лидии тоже пропала. Выглядел Эл теперь подавленным. Он скреб по полу ботинком и ощупывал край своей куртки, затем начал то застегивать, то расстегивать на ней «молнию». Старику показалось, что Лидия начала отступать. Лицо ее ничего не выражало. Она вроде как не могла больше совладать с ситуацией; это для нее было чересчур. И, видя это, он ощутил триумф, ощутил вкус победы.
   – Послушайте, – сказал он. – Никто из вас даже не видел этого места. Так что вы можете о нем знать? Вы когда-нибудь ездили в округ Марин? – Они не отвечали. – Только я там был, – сказал он. – Вы говорите о том, чего никогда не видели. – Повернувшись к Лидии, он крикнул: – А ты и мистера Хармана никогда не видела, так что вообще ничего не знаешь!
   Они смотрели на него, ничего не отвечая. Поле боя оставалось за ним.
   – Ты бы лучше поехал да посмотрел, – сказал старик Элу. – Поезжай туда и посмотри.
   – К черту, – сказал Эл. – Не желаю я этого видеть. Я просто даю тебе совет. Мой совет.
   – Разумеется, – сказал старик. – Просто совет. А смотреть ты не хочешь, потому что знаешь, что если все увидишь, то признаешь, что был не прав. – Он был так возбужден, что дыхание со свистом вырывалось у него из легких; он их уделал, обоих сразу. – Я занимался бизнесом долгое время, гораздо дольше, чем ты. А ты просто бездельник. Только и умеешь, что штаны просиживать. Знаешь, чем ты занимаешься? Ты… – Он прервался.
   – Я продаю подержанные машины, – деревянным голосом сказал Эл.
   – Неграм, – добавил старик.
   Эл смолчал.
   – И это все, на что ты способен в жизни, – сказал старик.
   – Я задумал еще пару дел, – сказал Эл.
   – Но ты, по крайней мере, не выжил из ума, – со смехом сказал старик. – Не правда ли?
   Эл глянул на него и тут же отвел глаза.
   – Как я, – сказал старик.
   Эл пожал плечами.
   – Можешь приехать и навестить меня, когда я буду сидеть там наверху, – сказал старик. – В моей новенькой автомастерской, с механиками. Где все будет с иголочки.
   – Хорошо, – сказал Эл.
   У него уже не было сил. Не оставалось никакого желания спорить.
   Лидия выскользнула из комнаты. Вероятно, вернулась на кухню или в свою спальню; так или иначе, но ее не было. Они остались наедине.
   – Смоталась на семинар, – сказал старик.
   – Что? – пробормотал Эл.
   – На занятия.
   – Что ж, я, пожалуй, пойду, – сказал Эл.
   – Увидимся, – сказал старик.
   Сунув руки в карманы, Эл прошел в прихожую и к входной двери.
   – Не унывай! – крикнул вслед ему старик. – Взбодрись.
   – Конечно, – сказал Эл, оборачиваясь. – Удачи.
   – И тебе того же, – сказал старик.
   Эл открыл дверь. Он помедлил, начал было что-то говорить, но потом закрыл дверь за собой. Вскоре старик услышал, что входную дверь снова открыли, украдкой. Вышла вслед за ним, сказал он себе. И при этом радостно рассмеялся. Сидя в банном халате на кушетке, он смеялся, думая о том, как Лидия и Эл втайне совещаются снаружи, на крыльце, пытаясь что-нибудь придумать. Найти какой-нибудь способ его остановить.
 
   Открывая дверцу своей машины, Эл Миллер услышал позади себя чей-то голос. Лидия Фергессон поспешно спустилась с крыльца и прошла по тротуару.
   – Послушайте, мистер Миллер, – сказала она. – Задержитесь на минутку, мне надо с вами поговорить.
   Он уселся за руль и стал ждать.
   – Я полагаюсь на вас, – сказала она, не сводя с него черных глаз.
   – Черт, – сказал он. – Я ничего не могу поделать. – Он чувствовал злость и опустошенность. – Управляйтесь с этим сами.
   – Он бы мне никогда ничего не рассказал, – сказала она. – Он не сказал мне ни слова, только о том, что упал; он пошел бы и отдал все деньги этому мошеннику, не обмолвившись ни словом, и оставил бы меня ни с чем. Вот как он ко мне относится.
   Эл захлопнул дверцу, завел двигатель и поехал прочь.
   Какого черта я сюда приезжал? – спросил он себя. Почему не мог остаться дома?
   Оба они психи, сказал он себе.
   Как мне из этого выпутаться? У меня и собственных забот хватает. Со своими пусть разбираются сами, у меня нет времени. Я и собственных-то проблем не могу решить, даже с ними не могу разобраться, а они ведь такие простые. Все, что мне надо, это найти новое место для «Распродажи машин Эла».
   А потом откуда-то из глубины явилась другая мысль; он ничего о ней не знал, но тем не менее она в нем присутствовала. Надеюсь, его все-таки облапошат, думал он. Надеюсь, Харман отберет у него все, что у него есть. Это как раз то, чего он заслуживает, чего заслуживают они оба – и он, и эта его психованная гречанка-жена.
   Мне следовало бы найти способ обчистить его самому. Вот именно, это как раз то, что надо.
   Он проработал с Джимом Фергессоном много лет, и, конечно, если кто и заслуживает получить его деньги, то это он, Эл Миллер, а не какой-то преуспевающий клиент, который разъезжает на «Кадиллаке» и знает старика лишь как типа, который смазывает его машины. Я знаю его лучше, чем кто-либо, сказал Эл себе; я – его лучший друг. Почему же все отойдет Харману, а не мне?
   Но если я попытаюсь обчистить старика, подумал он, то где-нибудь напортачу и угожу в тюрьму. Не стоит даже и пробовать; я не смогу ни провести старика, ни шантажировать Хармана. У меня просто нет такого таланта.
   Почему мне не дано быть таким же, как он? – спросил он себя. Я – неудачник, а Крис Харман – таков, каким следовало бы мне быть; у него есть все, чего нет у меня.
   Но, задумался он, как становятся таким, как Харман?
   Легкого способа не существовало. Проезжая по улицам, Эл Миллер рассматривал все возможные пути; пытался понять, как человек вроде него может стать человеком вроде Криса Хармана. Это для него было совершенной тайной. Головоломкой.
   Неудивительно, что все смотрят на меня свысока, подумал он.
   Вот что я сделаю, решил он, – пойду к Харману в дом и, когда он подойдет к двери, скажу ему, что хочу на него работать. Что хочу быть продавцом грязных пластинок. Вот что я ему скажу. Он сможет для меня что-нибудь подыскать; если не это, то что-нибудь другое. Я могу чинить прессы для пластинок. Или работать у него дома, с его машинами; у него теперь нет механика. Могу посвятить все свое время его «Кадиллаку» и «Мерседесу-Бенц», полируя и смазывая их и выравнивая передние колеса. Что мне следует сделать, думал он, так это проявить настоящее честолюбие и придумать нечто выдающееся; я, например, мог бы сказать ему, что умею исцелять больные машины или больные прессы для пластинок. Наложением рук. Или с помощью пения. Придумать что-то такое, что по-настоящему привлечет его внимание. Разве не так поступали великие американцы в прошлом? У всех у них было чутье. Когда им было, скажем, девятнадцать, они заявлялись в офис к Эндрю Карнеги на минутку и говорили, что никогда не экономили бечевку или что требуют двадцать пять долларов за час своего времени. И это срабатывало.