Додд Кристина. Настоящая леди

   – Я бы с удовольствием отдала первый танец вам, сэр, – отвечала она, – но я не танцевала много лет, боюсь, что стану наступать вам на ноги.
   Взяв ее руку в свои, он погладил ее своими большими ладонями.
   – Я готов, чтобы мне отдавили все пальцы ради удовольствия быть кавалером столь обворожительной молодой леди. – Мистер Бриндли был сама учтивость.
   Мэри не могла удержаться от улыбки. С каждой сменой выражения на его уже немолодой коже появлялись морщинки. Он выглядел сильным, как грузчик, и его широкие плечи еще не начали сутулиться. Одет он был по моде двадцатилетней давности, и его пудреный парик был в лучшем случае из конского волоса, но все эти недостатки тонули в море его обаяния. Неудачливые поклонники мрачно наблюдали за тем, как он вывел Мэри в круг выстроившихся пар.
   – Я Эверетт Бриндли, моя милая, и в молодости считался неплохим танцором. Лучшего кавалера для первого менуэта вам здесь не найти.
   Он поставил ее в ряд с другими дамами и, как только заиграла музыка, занял место среди кавалеров.
   – Я к тому же еще и купец. Значит, вовсе не подходящий поклонник для такой прелестной юной аристократки. Поэтому обещаю не ухаживать за вами, если только вы со своей стороны пообещаете не влюбляться в меня.
   Нет, какой он занятный, этот «неподходящий» купец! Настроение ее все улучшалось.
   – Это может оказаться затруднительным, сэр, поскольку к джентльмену столь любезному невозможно остаться равнодушной.
   – Я сразу понял, что вы настоящая леди. – Он небрежно кивнул в сторону отвергнутых поклонников. – Эти ничтожные пиявки недостойны целовать подошвы ваших туфелек.
   Мэри поразила его горячность.
   – Вы уж слишком резки, сэр.
   – А вы чересчур добры. – Внезапно вспомнив свою роль бального кавалера, он как-то странно улыбнулся.
   – По правде говоря, вы напоминаете мне мою дорогую покойную миссис Бридли. – Он прижал руку к сердцу. – Я слышал, что вы помолвлены с виконтом Уитфилдом.
   Утвердительно кивнув, Мэри сосредоточилась на тщательном подражании медленным грациозным движениям других дам.
   – Как это печально для всех этих мужчин, которые даже сейчас следят за вами жадными взглядами.
   – Не сомневаюсь, что пострадает главным образом их карман.
   Мэри удалось плавно повернуться в такт музыки. Она с торжеством осознала, что не окончательно забыла уроки отца, наставлявшего ее когда-то в танцевальном искусстве.
   Тоска по прошлому внезапно охватила ее с какой-то неистовой силой. Как бы понравился ее отцу сегодняшний вечер! Как бы он гордился ею! Обычно Мэри старалась подавлять в себе воспоминания об отце. Временами она даже ненавидела его. Но сейчас, под влиянием праздничного настроения, в ней воскресали только светлые картины, его доброта и жизнерадостность.
   Мэри мимолетно пожалела, что не позволила Хэддену поехать с ней. Она боялась опасности, но какая в такой обстановке может быть опасность? Она совершенно расслабилась.
   – Так значит, виконт Уитфилд прочно утвердился в вашем сердце, – сказал мистер Бриндли, проделывая сложные па. – А вы, я полагаю, в его?
   Озадаченная фамильярностью вопроса, Мэри сбилась с такта и должна была ускорить шаг.
   – Ага, я вижу, я вас смутил. – Он вполголоса подсказал ей несколько следующих па и снова вернулся к теме разговора. – Простите старику, если я позволил себе лишнее.
   Мэри не могла согласиться с тем, что он называл себя стариком. В его грациозных легких движениях чувствовалась значительная сила. До старости ему было явно еще далеко.
   – Вы вовсе не старик. Не клевещите на себя.
   – Благодарю вас, но молодость моя уже миновала, оставив мне сознание, что у меня слишком мало времени, чтобы исправить мир. – Он усмехнулся. – Мне не дождаться, пока изменится Уитфилд. Я его знаю много лет. Нам случалось вместе участвовать в некоторых предприятиях, и я проникся к нему уважением. Он напоминает меня самого, когда я был молод. Энергичный. Решительный. Неукротимый. – Мистер Бриндли подчеркивал каждое слово взмахом руки.
   – Да. – Мэри пристально всматривалась в другие пары, чтобы скрыть от мистера Бриндли выступивший у нее на лице румянец и убедиться, что никто не подслушивает их странный разговор. – Да, он такой, – шепотом подтвердила она.
   – Не беспокойтесь, нас никто не слышит, – ободрил ее мистер Бриндли. – Человек с моим опытом знает, как пользоваться голосом. – Он откашлялся. – Торговые переговоры, знаете ли.
   Мэри снова осторожно огляделась. Хотя танцующие изо всех сил напрягались, чтобы их услышать, судя по неудовлетворенному выражению их лиц, им это не удавалось.
   – Да, но мы ведь говорили о молодом Уитфилде. Я желаю ему большой и настоящей любви. Я так рад за вас. – Он стиснул руку Мэри, и его подбородок задрожал. – Такой, какая была у нас с миссис Бриндли.
   У Мэри тоже задрожал подбородок.
   Какой он славный! Приятно встретить в этой толпе такого человека.
   – Я вижу по вашему румянцу, что Уитфилду повезло. – Голос мистера Бриндли был сама нежность. – А танец тем временем закончился, и я полагаю, что вы сыграли со мной хорошенькую шутку.
   – Что вы хотите этим сказать, сэр? – удивленно спросила Мэри.
   Его карие глаза лукаво блеснули.
   – Вы очень хорошо танцуете.
   – Только с хорошим учителем.
   Мэри сделала ему реверанс, и мистер Бриндли проводил ее на место.
   – Довольно вам хмуриться, молодежь, лучше запоминайте, что такое приличные манеры, – обратился мистер Бриндли к явно расширившемуся кругу поклонников Мэри. – В любом случае, она вам не достанется. Мисс Фэрчайлд – собственность виконта Уитфилда, и вам лучше об этом не забывать. А то ведь он не замедлит напомнить!
   Когда он удалился твердой упругой походкой, граф Эггас тихо сказал:
   – Грузчик из доков, портовый рабочий.
   – Вот именно, – мистер Муэтт глумливо усмехнулся. – Или был таким. И хвалится этим направо и налево. Тоже мне манеры…
   – Говорят, он анархист или и того хуже, – снова заговорил Эггас почти шепотом.
   – Каким образом он вообще здесь оказался? – спросил мистер Муэтт. – Я не знал, что Фэрчайлды принимают у себя торговцев вместе со сливками общества.
   – Сливки общества столько назанимали у мистера Бриндли, что пригласят его, куда он только пожелает, – исчерпывающе объяснил все виконт Дайн, не отличавшийся сдержанностью на язык, – как это известно Фэрчайлдам по их собственному опыту.
   – Лучше уж пригласить его в гости, чем столкнуться ночью на лондонской улице с парочкой его головорезов.
   Вид у Эггаса был совершенно больной. Он махнул кружевным платком в сторону Мэри.
   – Вы ничего не подозреваете, а это страшное испытание.
   Мэри не поверила ни единому его слову. Этому жалкому ничтожеству нужно было только сочувствие, и ничего больше.
   – Мистер Бриндли, на мой взгляд, очень приятный человек, – сказала она. – Вы должны быть весьма признательны, что он готов одалживать вам свои деньги.
   Йен громко захохотал, остальные замялись.
   – Тебе следовало притвориться, что ты не слышишь эти разговоры о ростовщичестве. Молодым незамужним женщинам полагается быть несведущими в таких делах.
   – О Господи, постараюсь не забыть, – пообещала Мэри, подумав про себя, что женщина любого ранга все равно что экономка, ей приходится изображать из себя немую, чтобы угодить мужчинам. Или воистину быть глупее глупого.
   – Лично я нахожу откровенность мисс Фэрчайлд восхитительной. – Перед ней склонился человек лет тридцати, по наружности закоренелый распутник. – Барон Харлоу к вашим услугам.
   – Такой же восхитительной, как и ее красота. – Прыщавый сынок графа Шоу завладел ее рукой и запечатлел на ней поцелуй.
   – Поистине в Англии нет никого прелестнее ее, – лорд Тислуэйт попытался протиснуться к ней, но ему не дали возможности это сделать. Пришлось ему удовольствоваться выкрикиванием комплиментов поверх чужих голов. Выглядел он при этом довольно смешно.
   Мэри с сожалением вспомнила былое свое легковерие. Окажись сейчас здесь, среди всего этого великолепия, осыпанная комплиментами шестнадцатилетняя Джиневра Фэрчайлд, она была бы осчастливлена сверх всякой меры. В тот момент сбылись бы все ее самые смелые мечты. Но Мэри Роттенсон равнодушно рассматривала украшения на стенах и потолке зала и думала о том, сколько они могли бы стоить и как долго придется прислуге их убирать. Слушая эти потоки лести, она недоумевала, как все эти гордые аристократы, ранее столь равнодушные к ее прелестям, могут подумать, что она поверит им теперь. Это же просто нелепо.
   Экономка, с грустью подумала она, никогда не предается самообману. А как бы иногда хотелось!
   Йен взял ее за руку.
   – Музыка заиграла. Ты не окажешь мне честь?
   Они заняли свои места среди танцующих пар.
   Под звуки оркестра Йен спросил:
   – Куда ты направилась отсюда тогда, много лет назад?
   Мэри промолчала. Она не хотела лгать кузену, который был так добр к ней. Но с другой стороны, она не могла и во всем признаться. Даже Йен, при всей его доброте и сочувствии, осудит преступницу.
   – Успокойся, ты можешь мне ничего не рассказывать – Йен погладил ее руку. – Ты мне ничем не обязана.
   – Нет, я тебе очень обязана! Если бы не ты, нам с Хэдденом пришлось бы… голодать. – А ее бы еще пытали и повесили.
   – Ты так хороша сегодня.
   Мэри склонилась перед ним в реверансе, как этого требовала очередная фигура танца. Когда она выпрямилась, он коснулся пальцами локона у нее на груди.
   – У тебя был кто-то? Какой-то мужчина?
   Да, был. Конечно, был. Только не в том смысле, в каком имел это в виду Йен.
   – Нет, – отвечала она твердо. – Я долго искала себе место, пока леди Валери не взяла меня в экономки.
   – В экономки? – Йен раскрыл рот от изумления. – Не может быть!
   – Может. И я была очень хорошей экономкой. – Мэри с трудом удерживалась от смеха, глядя на выражение его лица. – А ты думал, что могло со мной случиться? Как я жила, по-твоему, все это время?!
   – Я, честно говоря, думал, ты стала любовницей какого-нибудь богача. Я воображал, что у тебя все совершенно благополучно. Всякий раз, бывая в Лондоне, я искал тебя. Но мне в голову не могло прийти искать тебя среди прислуги.
   В его карих глазах вспыхнуло возмущение.
   – Положение любовницы тебе, несомненно, больше бы подошло.
   – Это что, все вокруг так думают? Что я любовница Себастьяна и что теперь он женится на мне, потому что я стала богатой наследницей?
   – Вообще говоря, да. Ведь ты же сама знаешь, что он женится на тебе из-за денег.
   – Какая глупость, – сказала она, не задумываясь. – Если бы он женился на мне из-за денег, он мог бы сделать это еще в Шотландии. То есть до того, как мне стало известно о наследстве. Тогда бы он завладел моим состоянием, о существовании которого я даже и не слышала.
   Йен стиснул ей руку и, когда она поморщилась, тут же извинился.
   – Только не говори никому правду. Пусть они лучше думают, что ты жила на содержании. Ты не представляешь, как они к этому отнесутся.
   – Тебе не кажется, что эти благородные особы очень странные? Они предпочли бы, чтобы я продавалась кому-то, а не служила честно?
   – Что я об этом думаю, не имеет никакого значения. – Йен говорил торопливо и настойчиво, как будто у него было мало времени, чтобы внушить ей эту мысль. – Смотри только, не позволяй никому заманить тебя в уединенное место.
   Мэри ощутила какое-то странное покалывание в шее, пониже затылка и с трудом удержалась, чтобы не коснуться этого места рукой. В чем дело?
   – Здесь любой не задумается задрать тебе юбку и опозорить тебя ради твоих денег. – Йен кинул взгляд куда-то поверх ее головы.
   Она готова была поклясться, что ему не по себе. Что случилось? Или шепот какой-то пробежал по залу? Или откуда-то холодом вдруг повеяло?
   – Я не забуду твое предостережение, – сказала она.
   – И твоя помолвка тебя не спасет.
   Ах, так это Себастьян. Себастьян появился наконец здесь, в зале!
   – Если Уитфилд женится на тебе не ради приданого, то потому, что он такой же, как и все. Он просто не может устоять перед девушкой из семьи Фэрчайлд.
   Себастьян, вероятно, следит за ней. Вот почему по телу пробегает дрожь. Вот почему ей хочется бежать и еще сильнее хочется остаться. Она теряет всякое самообладание, даже когда он просто смотрит на нее.
   – Все знают, что он скорее задушит тебя, чем женится на женщине, беременной от другого.
   Даже не оглядываясь, Мэри знала, что Себастьян приближается к ним. Она чувствовала также, что ее разговор с Йеном ему неприятен.
   Вызывающе глядя через ее плечо Йен закончил:
   – Он не позволит Фэрчайлдам снова одурачить себя.
   Себастьян отвлек ее внимание от Йена, проведя ладонью по ее обнаженной от плеча до локтя руке. Она не испугалась, не вздрогнула. Она ждала этого прикосновения, почти что жаждала его. Мэри повернулась к нему. Щека у него распухла, на ней темнел кровоподтек. Но глаза его пронзительно блестели, отражая полыхавший в его душе огонь.
   – Мы же танцуем, приятель, – запротестовал Йен.
   – Хватит, натанцевались, – отвечал Себастьян, уводя Мэри. Она повиновалась ему без звука.

Глава 12.

   Себастьян тащил ее за собой через зал, но когда они дошли до дверей на балкон, она уперлась.
   – Мне нельзя идти с вами в сад, – сказала она.
   Он быстро повернулся, как будто так и ждал ее возражений.
   – Это еще почему?
   – Джилл мне запрещает.
   Себастьян пристально вгляделся в ее лицо. Затем взгляд его медленно окинул ее всю, вплоть до кончиков атласных туфель, выглядывавших из-под платья.
   – Понимаю, – сказал он, оценив белизну и нежность облекавшей ее ткани. – Тогда зайдем в этот альков, там и поговорим.
   Мэри снова не пожелала никуда идти, и он опять повернулся к ней уже с раздражением.
   – В чем дело на этот раз?
   – Мы не можем оставаться наедине. Йен предостерег меня от этого.
   – С каких это пор ваш кузен стал таким знатоком приличий? – С легкой гримасой боли Себастьян дотронулся до своего лица. – Если вам чем-либо не понравится мое поведение, вы всегда можете ударить меня крышкой от подноса.
   Приличных размеров кровоподтек шел от рассеченной скулы вверх до самого глаза, придавая ему вид уличного бродяги после хорошей драки. Такой вид ему подходит, подумала Мэри. Но, наверно, унизительно для него, привыкшего к победам, почувствовать, хотя бы и мимолетно, вкус поражения.
   Но что всего хуже, Мэри была довольна, что пометила его как свою собственность. Гордость, которую она испытала при этой мысли, ужаснула ее. В поисках спасения от этой новой опасности она снова обратилась к своему опыту экономки. Она спокойно сложила перед собой руки.
   – Рада видеть, что мой первый урок был вами усвоен.
   Себастьян поджал губы, ноздри у него раздулись.
   – Все это ваша проклятая чопорность. Может быть, вы предпочитаете беседовать в таком тоне на людях?
   Мэри оглянулась. Сотни глаз беззастенчиво на них уставились. Они все без исключения заметили разбитое лицо Себастьяна и, несомненно, наслушались разговоров от прислуги о сцене в спальне Мэри. Хотя самого интимного момента никто, безусловно, не видел, но она прекрасно могла себе представить, какого рода сплетни разносились по многочисленным коридорам и лестницам. Все еще держась лицом к нему, Мэри нерешительно отступила на шаг по направлению к алькову.
   – Я обещаю, что больше вас не ударю, если вы в свою очередь пообещаете не…
   Себастьян последовал за ней в образованную двумя колоннами нишу. Губы его скривились в дерзкую насмешливую улыбку падшего ангела.
   – Не… что? Не целовать вас? Не желать вас? Вы с этим немножко опоздали, мисс Фэрчайлд.
   Их недавняя близость превращала его официальный тон в издевательство.
   В этом уголке за занавесями между колоннами она должна была бы чувствовать себя в безопасности. Но ей казалось, что ее загнали в ловушку.
   – Здесь есть другие Фэрчайлды, гораздо красивее меня. Почему бы вам не поговорить с ними?
   – Я помолвлен с вами.
   – Вам бы ничего не стоило это устроить и с кем-нибудь из них. – Она махнула рукой в сторону танцевального зала.
   Боже, что она, с ума сошла, внушать ему такие мысли? А вдруг…
   Но если он ее и услышал, то не придал ее словам никакого значения.
   – Мне они не нужны. Для моей цели мне вполне достаточно вас.
   Вот так, и поделом ей. Он поставил ее на место, разом излечив ее от возможной склонности к тщеславию.
   – Другие красивее меня.
   – Кто, к примеру? – спросил он с крайним раздражением.
   – Дочери моего дяди. Только взгляните на них, и сравнивать смешно.
   Она вновь указала веером в зал, и он, усмехнувшись, посмотрел в ту сторону. Как может он остаться равнодушным? Все ее прежние фальшивые поклонники жадно следили за грациозными движениями ее кузин в контрдансе. Глядя на этих женщин, чья красота была бесспорна, Мэри сознавала себя дурнушкой. Себастьян не может не заметить разницы, и лучше раньше, чем позже, добавила она мрачно про себя.
   – Присмотритесь, как они прекрасно танцуют, они умеют вести беседу, они привлекают все взоры своим обаянием, не правда ли, лорд Уитфилд?!
   – Да, да, они очень милы, но я думаю, вы просто напрашиваетесь на комплимент. Ну что ж, вы своего добились.
   Упершись в стену ладонями по обе стороны ее головы, Себастьян наклонился к ней.
   – Ни одной из них никогда не удастся так разжечь мне плоть.
   Комплимент не слишком изысканный, пожалуй, даже грубоват, подумала она и невольно опустила глаза, ожидая увидеть рвущееся из темной ткани пламя. Разумеется, ничего подобного она не увидела. Зато когда она подняла взгляд, то увидела в его глазах огонь, испепеляющий его душу.
   – Здесь нет никого прекраснее вас. – Терпение его, казалось, было на исходе. – Я не могу оторвать от вас глаз, рук, и перестаньте выставлять себя напоказ, если не хотите убедиться в том, насколько велико мое желание, прямо здесь, в этом проклятом зале.
   Удивление сменилось в ней удовольствием, а затем искренним изумлением.
   – Как это я себя выставляю напоказ?
   – Вы… вы смотрите на меня. – Он переступил с ноги на ногу, как будто его и правда что-то жгло. – И зачем вы надели это платье? Вся ваша грудь… как будто на витрине.
   – Это вы настояли, чтобы я его купила.
   – Я безмозглый идиот.
   – С этим я ни в коем случае не стану спорить.
   Напряжение в нем чуть-чуть ослабло, и он иронически улыбнулся.
   – От вас другого и ждать не приходится, маленькая хищница.
   – Хищница? Я? – мгновенно разъярилась Мэри. – Как вы посмели… вы… тупоголовый осел!
   – Дорогая мисс Фэрчайлд! – Себастьян прижал руку к сердцу и слегка поклонился. – Я потрясен! Я в ужасе! Вы меня поражаете!
   И себя тоже. Он, наверно, подумал, что она превратилась в какое-то иное существо прямо у него на глазах.
   Да так оно и есть. Она вновь на минуту стала Джиневрой Фэрчайлд, воображающей, что весь мир – это бланманже, и нетерпеливо требующей себе порцию побольше.
   Мэри в ужасе отшатнулась к одной из колонн. Себастьян обхватил ее за талию, как бы в беспокойстве, что она ударится.
   – Что случилось? – спросил он.
   – Я просто поверить не могу. Неужели я настолько забылась, что назвала вас… обозвала вас.
   – Ослом?! – Он погладил ее обнаженное плечо и криво улыбнулся. – Да, вы назвали меня ослом. Без всякого сомнения, я это заслужил.
   – Нет! Я очень сожалею… – виновато сказала Мэри.
   – А вы забыли, что я назвал вас хищницей?
   – Это не оправдание, чтобы и я опустилась до того же!
   – Ах, стало быть, мне разрешается выходить из себя, а вам нет. – Он принял задумчивый вид. – Какая вы, однако, интересная женщина.
   Он следил за ней слишком пристально, и ей показалось, что он ее понимает.
   Почему это ее так встревожило?
   – Смиренно прошу прощения за хищницу, – церемонно произнес он, – и прощаю вам осла. Это для меня еще очень мягкое словечко. Забудьте об этом.
   Забыть? Да она ни о чем другом и думать не могла! Как она, Мэри Роттенсон, настолько забылась? Так низко пасть! И он понял это, потому что рука его гладила ее шею и плечи с такой же фамильярностью, как накануне. Еще бы, ведь он наверняка считает ее распущенной девкой, не умеющей даже держать себя в руках.
   – Да, я была бедна, я служила в экономках, но я всегда могла называть себя леди. Не лишайте меня этого права, лорд Уитфилд, – Мэри очень надеялась, что это вышло у нее с достоинствам, а не просто с отчаянием.
   Он приоткрыл рот. Мэри совсем близко видела его белые зубы и чуть заметные движения губ при дыхании. Его тепло проникало сквозь слои ткани у нее на корсаже. Даже легкое движение каждого его пальца она чувствовала всем телом. Но Себастьян как будто хотел, помимо ее желания, сдержать ее.
   Мэри всем своим существом сосредоточилась на нем, остро ощущая его прикосновение, испытывая, чего в них было больше: удовольствия, гнева, безумия страсти, боли неудовлетворенного желания?
   – Вы всегда останетесь леди. – В его голосе была искренность и вместе с тем некое удивление. – В отличие от других женщин из вашей семьи. В отличие от многих и многих женщин, находящихся здесь, титулованных, как угодно громко, но не умеющих себя держать.
   До нее смутно долетал гул голосов этих самых дам, но она их не видела. Отчасти их скрывали от нее его грудь и плечи, но главным образом потому, что когда он был так близко, она ничего больше не замечала вокруг.
   – Рано или поздно мы с вами спаримся.
   Его уверенность и грубо сказанное слово озадачили и раздражили ее.
   – Я не животное, чтобы спариваться.
   – Разве? – вопрос прозвучал как вызов. Его изрезанные шрамами руки с длинными пальцами потянулись к ней и ухватились за шаль, скрывавшую ее грудь. Кружево легко поддалось его ласкающим движениям, и он слегка приподнял его за концы. Себастьян взглянул сначала на то, что открылось его взору, потом перевел взгляд на ее лицо.
   – А разве может быть иначе? – повторил он свой вызов несколько по-другому.
   Он сумасшедший – это несомненно, и он заразил ее своим безумием; только это могло быть единственным объяснением всему. Прошло столько долгих лет вынужденного одиночества, нарушаемого только присутствием Хэддена. Хотя, конечно, при чем тут Хэдден. Ведь она имеет в виду одиночество особого рода, родной брат тут ничем помочь не в силах. Ей было двадцать шесть лет, и она начисто отринула свое женское естество. Она считала себя неспособной на такое. Даже сегодня, когда она вошла в зал, она безумно волновалась, но внешне-то выглядела спокойной. А вот сейчас она себя выдала.
   Ноги у нее подгибались, губы пересохли. Она хотела вырвать у него шаль, но не могла, настолько у нее дрожали руки. Внутри нее ожила женщина, о существовании которой она прежде даже и не подозревала. Не Джиневра и не Мэри, с их неопытностью и наивностью, а другая, вся охваченная неистовым желанием и сладким предвкушением и все из-за одного-единственного, чье сумрачное обаяние мгновенно лишало ее самообладания, где бы она ни находилась.
   Но все же она с благодарностью подумала о шумевшем где-то там у него за плечами бале. Не будь кругом так много людей, она не поручилась бы ни за Себастьяна, ни за саму себя. Это сыграло свою роль, спасая ее от совершенного уже безрассудства.
   Ах, но все становилось слишком опасно. Она постоянно чувствовала себя ходящей по острию ножа. Если бы не ее преданность леди Валери, она оттолкнула бы стоявшего перед ней мужчину, вернулась в Лондон, затребовала бы оттуда свое наследство и вместе с Хэдденом отправилась бы странствовать по свету. Впрочем, возможно, она уже и не смогла бы так поступить. Что, если это только иллюзия, будто она способна освободиться от влияния Себастьяна? Неужели их действительно так намертво связывает зов плоти? Именно об этом он говорил ей вчера. Но как бы там ни было, обстоятельства складываются так, что ей приходится оставаться здесь, и она обязана заставить его понять, в каком она положении.
   – Моя репутация должна остаться совершенно незапятнанной. Все должны знать, что я холодна, тверда и во всем безупречна, как платина.
   – И платину можно расплавить на сильном огне. – Завязывая на ней шаль, он чуть-чуть прикасался пальцами к ее коже, вызывая легкую дрожь. – Вы сами в этом скоро убедитесь. Когда вы расплавитесь, вы по-прежнему останетесь леди. Вполне… ублаготворенной… леди.
   Он нарочно произнес эти слова медленно, прочувствованно, с расстановкой. Сладострастная истома охватила ее. Вот этого он и добивался. Он хотел, чтобы она была мягкой и податливой, и она уже была готова стать для него чем угодно.
   Но как ужасно сознавать, что ты отдаешься ему в полное подчинение!
   Он как будто прочитал ее мысли.
   – Вы были экономкой, но это было не больше чем роль, которую вам приходилось играть. Вы не были рождены слитком платины, скорее наоборот. Это совершенно неестественное для вас состояние, дорогая. Поэтому вы и не смогли заполнить этим драгоценным металлом всю свою душу. Вы просто Джиневра Мэри.
   – Фэрчайлд, – добавила она. – Вы сказали, что я не родилась слитком платины, но я Фэрчайлд по рождению, и, поверьте мне, лучше иметь в жилах драгоценный металл, чем кровь этой семьи.
   Нахмурившись, Себастьян пытался что-то сказать.
   – Нет, подождите, не перебивайте. Раз уж я начала, я хочу быть до конца откровенной. Вы говорили мне в Шотландии, что эта помолвка всего лишь фарс. Так я и пытаюсь к этому относиться. Теперь вы говорите, мы должны, как вы изволили выразиться, «спариться», то есть поддаться… низким инстинктам. Что вы себе позволяете? Когда все будет кончено между нами, я все равно останусь Фэрчайлд, а вы по-прежнему будете ненавидеть меня и весь наш род. А я погибну.