Кристина Додд
Настоящая леди
Глава 1.
Шотландия, 1793
Как всегда, все шло как по маслу. В кухне, где готовились к приему гостя, стоял шум. Повар-француз, воинственно потрясая ложкой, отдавал команды направо и налево. Его подчиненные усердно что-то размешивали, растирали, толкли и пробовали. Запахи будоражили воображение. Служанки сновали туда-сюда, представляя на обозрение суровому дворецкому свои новые платья и удостаиваясь время от времени одобрительного кивка. Даже в поблекших глазах Бронсона вновь появился блеск давно прошедшей молодости, когда он выбирал вина для такой выдающейся персоны, как Себастьян Дюран, виконт Уитфилд.Поваренок, в чьи обязанности входило поворачивать вертел с мясом, сидел среди всей этой суматохи, прижавшись носом к холодному оконному стеклу, ожидая появления верховых. Когда, наконец, он крикнул: «Едет, мисс!», шум на мгновение затих.
Взоры всех обратились к Мэри Роттенсон. Она налила в чайник кипяток и поставила его на поднос, где уже были искусно разложены пирожки и печенье.
В улыбке, с которой она обратилась к своим подчиненным, была заметна холодноватая уверенность, ставшая теперь ее второй натурой.
– Вы неплохо потрудились, и я знаю, что могу во всем на вас положиться. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.
Присутствующие вздохнули облегченно. Мэри была готова рассмеяться над их глупыми опасениями, но она понимала, что, как солдаты перед сражением, все они нуждались в поддержке и одобрении, прежде чем ринуться в бой.
– Продолжайте заниматься своими делами, – сказала она, беря в руки поднос. Как только за ней закрылась дверь, шум поднялся вновь.
Десять лет назад Мэри ни за что не поверила бы, что управление хозяйством в загородной усадьбе могло принести ей чувство удовлетворения. Какая страсть, какая самая прихотливая фантазия могла сравниться с сознанием, что прислуга, до единого человека, уважает ее! Она добилась этого только собственными усилиями, что давало ей полное право быть довольной собой.
У двери в библиотеку ее ожидал с докладом Тримэйн.
– Камин разожжен, мисс, и я добавил свечей. И… – он переминался с ноги на ногу, как будто допустил какую-то неловкость, нарушив этикет.
– Да? – помогла ему Мэри.
– Я немного передвинул мебель.
– Зачем? – спросила она изумленно.
– Миледи приказала.
Мэри по привычке успокоила его.
– Тогда все правильно. Приказы миледи должны выполняться неукоснительно.
Хорошая экономка всегда ободряет прислугу.
– Вот и я так подумал, – ухмыльнулся Тримэйн.
Но Мэри знала, что способностью думать он как раз не отличается. Да и ухмылка эта – безусловно лишняя.
– Постучите, пожалуйста, – попросила она его.
Тримэйн повиновался, и, когда леди Валери отозвалась, раскрыл перед Мэри дверь.
Она бесшумно проскользнула в комнату, три стены которой были с пола до потолка уставлены книгами.
Хорошая экономка – скромна и ненавязчива.
Мебель, как и предупредил ее Тримэйн, была передвинута. Кресло леди Валери оказалось повернуто боком к камину. Вся композиция получилась завершенной и неожиданно уютной. В центре ее помещался чайный столик, создавая окончательную гармонию.
Однако мебель не только передвинули, но и добавили одно кресло. Что это могло значить? Кто-то еще приглашен? Почему ее не предупредили? Мэри даже слегка разволновалась, чего уже давно не случалось с нею. Ведь комната для нового гостя не готова. Мэри хотела повернуться с порога, чтобы тут же распорядиться, но леди Валери остановила ее:
– Входите, дитя мое, и поставьте этот тяжелый поднос.
Она стояла у книжных полок, касаясь кончиками пальцев переплетов любимых книг. Ее низенькая располневшая фигура начисто утратила изящество, позволившее ей некогда заслужить славу первой красавицы Лондона и заполучить двух мужей. Но улыбка леди источала такую сердечность, что те, кого она ею удостаивала, по праву считали себя баловнями судьбы. Именно эта улыбка десять лет назад придала Мэри смелости обратиться к леди Валери, и сиявшая в ней доброта навеки сделала девушку ее преданной слугой.
Поставив поднос на стол, Мэри сказала:
– Экипаж лорда Уитфилда уже приближается. Лорд будет здесь через час.
Она подошла задвинуть тяжелые занавеси и усилием воли заставила себя не бросить взгляд в окно. Для этого у нее были свои причины. Уже наступал ранний зимний закат. Клубы тумана поднимались с холодной земли, и навстречу им такие же волны опускались с потемневших небес. Все постепенно затягивалось серебристой завесой. Свет угасал, меркнул, тонул в ночном небытии, а мрак, как ничто другое, имел свойство нарушать душевное равновесие Мэри.
Хэдден был сейчас где-то там, но Хэдден наслаждался тьмой. Он находил блаженный покой в призрачном свете звезд, в душной туманной мгле. Его не страшило леденящее душу одиночество, он никогда не сбивался с пути в темноте. Никогда. Никогда.
Мэри с трудом преодолела растущую тревогу и овладевающее ею смятение. Собираясь с духом, она старалась обрести уверенность в окружающем ее уюте. Обилие света, тепла и вкусной еды умиротворяли и успокаивали.
Леди Валери села, и Мэри подошла к чайному столику.
– Может быть, вы разольете чай? – Леди Валери опустила ладони на шелковые поручни кресла и добавила: – Заодно налейте и себе.
Мэри помедлила, насторожившись. Леди Валери никогда раньше не приглашала ее к чаю. Это было что-то новое и весьма нежелательное. Мэри повторила про себя одну из заповедей, которыми она руководствовалась теперь в своей жизни.
Хорошая экономка никогда не позволяет себе фамильярности с господами.
– Сядьте, – обратилась к ней леди Валери. – Разливать чай людям своего круга – вполне подобающее занятие для дочери Чарльза Фэрчайлда из Сассекса.
Второго приглашения Мэри не понадобилось.
Она едва успела добраться до кресла, как ноги у нее подкосились. Самообладание, взращенное годами, было начисто утеряно.
Дочь Чарльза Фэрчайлда. Этого не знал никто. Ни один человек. Вот уже десять лет, как Джиневра Мэри Фэрчайлд исчезла с лица земли. Осталась только экономка Мэри Роттенсон.
Приподнявшись с кресла, леди Валери погладила ее по руке.
– Как вы, однако, побледнели. Неужели вы думали, что правда так никогда и не выйдет наружу?
Да. Да, именно так она и думала. Во всяком случае, старалась думать. Место Джиневры Фэрчайлд заняла Мэри Роттенсон. И одна была совсем не похожа на другую. Мэри была серьезна, а Джиневра весела и беспечна; Мэри была благоразумна – Джиневра легкомысленна. Они были настолько разные, что после нескольких первых тревожных лет страх разоблачения исчез. Ну, может быть, не совсем, но запрятался так глубоко, что и помыслить было невозможно о том, что он вновь будет ее преследовать.
– Откуда вам это известно? – Ее собственный голос показался Мэри странным, чужим. Она задала вопрос очень спокойно, как всегда, но на тон выше. Она изо всех сил старалась погасить вспышку безудержного страха. Ей еще удавалось сохранять лицо, но силы таяли. Положение экономки требовало высокой степени самообладания. Мэри выработала его ценой непрестанных тяжелых усилий, и теперь она уже почти непринужденно несла бремя власти и ответственности, и все это грозило рухнуть с минуты на минуту.
Леди Валери небрежно отмахнулась. В этом жесте сказалось все превосходство хозяйки положения.
– Не имеет значения. Что действительно имеет значение, так это то, что мой крестник приезжает, чтобы увидеться не со мной, но с вами.
Судорожно сдвинув дрожащие колени, Мэри спросила:
– Почему? Он намерен… арестовать меня? – Это было уже начало поражения. Никогда не следует говорить лишнего.
Леди Валери от души рассмеялась.
– Быть родом из семьи Фэрчайлд не преступление, хотя Себастьян, быть может, и попытается убедить вас в обратном.
Смех ее умолк, и она взглянула на Мэри с таким острым любопытством, что Мэри захотелось съежиться в комочек.
– С чего бы кто-то пожелал вас арестовать, милочка?
Мэри опустила глаза и покачала головой. Лучше было промолчать, чем неожиданно для себя выболтать то, что должно быть похоронено навсегда.
– Вам правда было двадцать, когда вы попросили меня взять вас на место? – спросили леди Валери.
Что пользы теперь лгать?
– Мне было шестнадцать, – равнодушно призналась Мэри.
– Вы были очень юны, даже для шестнадцати.
– Да. – Как это было теперь далеко и неважно. Оглядываясь сейчас назад, Мэри вполне могла себе это представить. Всего шестнадцать лет, положение безнадежное, ни фартинга в кармане и маленький брат на содержании. Она не любила ничего вспоминать.
– Я до сих пор не перестаю удивляться, что вы пошли мне навстречу и проявили такую щедрость.
– Моя экономка старела и желала уйти, чтобы поселиться у сына. Вы были, по всем признакам, настоящая леди, и под юной неуверенностью я видела богатые задатки. Признаки… зрелости. Похоже, я не ошиблась.
– О да, – прошептала Мэри. – Я уже начала взрослеть.
Повзрослела она внезапно, после одного страшного происшествия, наполнившего ужасом ее душу и оставившего в ней незаживающий след. Каждый раз, когда в Мэри Роттенсон просыпалась юная Джиневра Фэрчайлд, Мэри безжалостно загоняла ее в глубины памяти.
Подумать страшно, каких только безумств могла бы натворить эта необузданная Джиневра, если дать ей волю! Если бы от нее можно было совсем избавиться! Мэри едва заметно печально улыбнулась уголком рта. Нет, такой путь не годится. Ведь Джиневра – это тоже она. Мэри и Джиневра – два ее лица, столь реальных и столь различных, что она порою пугалась.
– Я иногда задумывалась над тем, что могло бы вынудить вас бежать из Англии, но вы были очень сдержанны, когда речь заходила о вашем прошлом. Я, знаете ли, немного любопытна.
Незаданный вопрос повис в воздухе.
Мэри промолчала.
– Как, впрочем, и теперь, – с улыбкой заметила леди Валери, давая понять, что не ставит ей эту сдержанность в вину. – Вам следует знать, что Себастьяна очень интересует дочь Чарльза Фэрчайлда.
Хорошая экономка никогда не теряет самообладания. Мэри не уставала повторять это мысленно. Именно такое поведение позволило ей добиться всего, что она имеет.
Хотя ее подлинная личность установлена, еще не все потеряно, напомнила себе Мэри. Быть может, лорду Уитфилду известно что-либо, но не все. Мэри осторожно расслабила напряженные плечи, пытаясь принять обычный нормальный вид.
– Могу я спросить, почему, миледи? – спокойная вежливость, и только.
– Он хочет попросить вас об одной услуге, которую могли бы оказать ему именно вы.
За время службы у леди Валери Мэри многое слышала о лорде Уитфилде. Она знала, что он человек могущественный как в политике, так и в деловом мире. Мэри не особенно верилось, что он совершил весь этот путь из Лондона, чтобы просить кого-то о какой-то услуге. Меньше всего – экономку, хотя бы и экономку леди Валери.
– Он сам вам хотел все рассказать. Мне показалось, что было бы жестоко открыть вам все сразу и тем более при совершенно постороннем человеке.
– Благодарю вас за вашу заботливость, миледи. – Мэри была сейчас просто необходима чашка чая, но она боялась его расплескать. Поэтому она сидела неподвижно, стараясь не шелохнуться.
– В какой услуге нуждается лорд Уитфилд? – это тоже было бы недурно знать заранее.
Теплая ладонь леди Валери соскользнула с пальцев Мэри. Она пыталась заговорить, но слова, казалось, не шли у нее с языка.
Плохой признак, подумала Мэри. Ведь леди Валери, как никто, всегда знает, что сказать и как сказать, чтобы никого не обидеть, не вызвать никаких осложнений. Большого ума и такта женщина. Ей бы править страной! Но в этом мире правят мужчины!
Подняв палец, леди Валери сказала:
– Слышите?
Мэри услышала топот сапог по деревянному полу, низкий звучный мужской голос. Лорд Уитфилд прибыл, и леди Валери вздохнула с явным облегчением. У Мэри, напротив, еще больше усилилось предчувствие катастрофы.
Дверь библиотеки распахнулась, и появился высокий мужчина в шляпе и шарфе.
– Дорогая крестная!
Когда он протянул к ней руки, полы его черного плаща взметнулись вверх, словно крылья. Леди Валери бросилась к нему, и он заключил ее в объятия, как гигантская летучая мышь, завладевшая своей жертвой.
Мэри поднялась, глядя в сторону. Леди Валери приветствовала лорда Уитфилда со всем пылом страстной матери, увидевшей любимого сына после долгой разлуки. Уж конечно, она бы не желала иметь Мэри свидетельницей такой нежной сцены.
– Отступите на шаг, – сказал лорд Уитфилд, – дайте мне взглянуть на вас хорошенько.
Его отчетливый голос резанул по уже и без того натянутым нервам Мэри. Где она слышала его раньше?
– Не вижу никаких признаков старости, которыми вы могли бы оправдаться. За что вы лишили Лондон элегантности и остроумия?!
– Какой льстец! – В смехе леди Валери прозвучало искреннее удовольствие. – Вот это я в тебе и люблю. Иди же к огню, погрейся.
– С радостью. Надо сказать, в вашем здешнем изгнании чертовски холодно, миледи.
Мэри сделала знак Тримэйну. Он подошел и взял у лорда Уитфилда плащ и шляпу.
Мэри по-прежнему избегала смотреть на гостя. Она просто не могла. Во всяком случае, пока. Разумнее было копить силы для предстоящего, безусловно, неприятного разговора.
Проскользнувшая в дверь, служанка Джилл подала Мэри чайник со свежим кипятком.
– Ужин через час, – шепнула она. Все шло по заведенному порядку. Все в Валери-хаус осталось как прежде. Это могло бы утешить ее, если бы в действительности все не изменилось бы так страшно.
– Скажи повару, пусть готовятся подавать, – приказала Мэри. Девушка проворно присела и вышла, захватив остывший чайник. Тримэйн закрыл за ней дверь, оставив Мэри наедине с леди Валери и лордом Уитфилдом.
Мэри отступила за чайный столик, надеясь раствориться в сгущавшихся тенях. Двигаясь с четкостью часового механизма, она, не глядя, расставила чашки – в исполнение воли леди Валери их было три – и начала разливать чай. Она так долго исполняла анонимную, нейтральную роль экономки, что входила в нее теперь без малейшего усилия, с чувством облегчения от сознания, что некая леди Джиневра Фэрчайлд уступила место Мэри Роттенсон.
Лорд Уитфилд начал медленно к ней приближаться, но она не поднимала глаз, как и подобает солидной экономке. Он подходил все ближе и ближе, настойчиво навязывая ей свое присутствие. Он загородил от нее огонь свечей и тепло камина, но, напустив на себя полное безразличие, она протянула ему чашку.
Мэри увидела, как обе его руки взялись за блюдце, и в это же мгновение узнала шрам, располосовавший четыре пальца правой руки.
Это он. Это он!
Горячая жидкость в чашке не расплескалась, даже не дрогнула. Мэри не зря провела последние десять лет, воспитывая в себе образцовую экономку. Она не позволит смутить себя видом чьих-то рук, даже рук человека, который может опознать в ней убийцу.
Глава 2.
Медленно, очень медленно Мэри подняла голову и встретилась с ним взглядом. У него серые глаза. Холодные, как леденящий душу ветер за окнами. Настоящие английские глаза цвета английских туманов. Она вновь поспешно потупилась.
Это, без сомнения, он. Последний раз она видела его ночью. Огни конюшни слабо освещали двор, и она молилась в душе, чтобы он не заметил ее грязные руки и пятна крови на платье. Тогда она не смела взглянуть ему в глаза и поэтому сосредоточила все внимание на его руках. Она запомнила их навсегда. Эти изрезанные шрамами, но сильные руки могли затянуть петлю у нее на шее. А еще его губы… Несмотря на ужас происходившего, она запомнила и их.
Они не изменились. Крупные твердые губы обнажили в улыбке ряд белых острых зубов, ярко выделявшихся на смуглом лице. Когда он принял из ее рук чашку чая, улыбка стала шире. Зловещим оскалом, напомнив ей бродячую собаку, преследующую зазевавшегося котенка.
Сердце у нее забилось чаще – но, в конце концов, много ли найдется женщин, способных, не дрогнув, взглянуть в лицо палачу? Мэри с привычной ловкостью налила вторую чашку.
Ведь он, вполне возможно, ее не узнает. Она слишком изменилась с тех пор. Скромный чепец экономки скрывал ее белокурые локоны. На смену юношеской пылкости пришла солидная рассудительность. Она подавила в себе душевные порывы, ставшие причиной постигшей ее трагедии. В этом, как ни в чем другом, проявлялось различие между юной, полной надежд девушкой, какой она некогда была, и благоразумной серьезной женщиной, какой она стала теперь.
И тут он спокойно произнес:
– А я вас помню.
Она застыла на месте, на секунду как бы потеряв сознание. Горячая красноватая жидкость переполнила края хрупкой фарфоровой чашки и вылилась на блюдце, а с него – на поднос.
Леди Валери тихонько вскрикнула, и Мэри мгновенно овладела собой. Она поставила чайник и потянулась за полотенцем, которое у нее всегда было при себе.
Хорошую экономку нельзя застать врасплох.
Собирая полотенцем потоки на подносе, она мысленно порадовалась, что не закричала, не упала в обморок и даже не изменилась в лице. Немалое достижение для женщины, ожидающей предъявления обвинения и ареста. Как все-таки помогают собраться все эти милые вещи: чайник, поднос, полотенце.
Когда у тебя есть четкая обязанность, поневоле не станешь биться в истерике.
Он отхлебнул из чашки, пристально за ней наблюдая.
– Вы дочь Чарльза Фэрчайлда.
Ожидавшая чего-то несравненно более драматичного, Мэри была озадачена столь лаконичным заявлением. Она вопросительно взглянула на лорда Уитфилда.
– Чарльза Фэрчайлда…
Мэри неловко коснулась пальцем серебряного чайника и вздрогнула от внезапного сильного ожога. Она с трудом удержалась, чтобы не взять палец в рот и ослабить резкую боль.
Опытная экономка не показывает свои чувства.
– А ну-ка, – схватив ее за кисть, он решительно окунул ее пальцы в молочник со сливками. – Молоко помогает от ожога.
Когда ее пальцы погрузились в прохладные сливки, Мэри попыталась представить, что бы сделала в подобных обстоятельствах хорошая экономка. Но на этот раз придумать ничего не удалось. Но не могла же она держать пальцы в молочнике. Это неприлично.
Однако гость сдавил ее руку как кандалами, и сопротивляться она не могла. Это было бы совсем уж непристойно. Положение было весьма сомнительное, если не сказать глупое.
Поэтому оставалось одно – оставить все как есть. Она стояла неподвижно, не сводя глаз с его руки, сжимавшей ее кисть, и думала, ну почему ей было суждено судьбой снова увидеть эту руку и этого человека.
Казалось бы, это совершенно невероятно, но вид у него был еще более угрожающий, чем десять лет назад. Искусно сшитый фрак облегал его мускулистые плечи. Длинные темные волосы с уже заметной проседью были гладко зачесаны назад и перевязаны простой лентой. Этот стиль прически еще сильнее подчеркивал жесткие складки у рта, придавая дополнительную суровость его лицу.
– Господи, Себастьян, я уже сказала ей, что мы знаем, кто она, и хорошо сделала. – В голосе леди Валери прозвучал легкий упрек. – Ты ее напугал до полусмерти.
– Это я от неожиданности, миледи, не принимайте во внимание, – сказала Мэри насколько могла спокойным тоном. – У вас такая напористая манера, лорд Уитфилд. Немного обескураживает.
Лорд Уитфилд слегка приподнял брови, как будто удивившись ее обвинению, но легкая насмешливая улыбка говорила Мэри яснее всяких слов, что ей не удалось его провести.
– Это только потому, что мною движет безудержное любопытство, мисс Фэрчайлд.
Что он мог запомнить из тех давних событий, думала она, похолодев.
– Оно и видно. Ты натворил Бог знает что. Правда, сегодня ты ведешь себя более чем странно. – Леди Валери слегка поморщилась. – Уж не хочешь ли ты, чтобы я теперь налила себе в чай эти сливки?
– Ничего страшного. У нее совершенно чистые руки. – Приподняв за кисть руку Мэри, лорд Уитфилд тщательно вытер ее своим платком.
– Ну как, вам ведь лучше, не так ли? Отличное средство!
Мэри ужасно не хотелось в этом признаваться, но боль действительно прошла.
– Да, благодарю вас, сэр. – Ей захотелось отодвинуться от него подальше. Он стоял нестерпимо близко, задевая ногой ее юбки, тесня ее, так что ей было нечем дышать. Наверное, поэтому она ощущала слабую боль в груди и спазм в горле.
Ей не хотелось задавать этот вопрос, но без него не обойтись. Она перевела дыхание и вступила в игру.
– Разве мы встречались раньше? – осторожно проговорила она.
– Я знал вашего отца.
Таким образом, он избежал прямого ответа на ее вопрос, и Мэри почувствовала, что выдержка начинает ей изменять. Неужели он вправду не узнал ее или просто играет с ней, как кот с мышью? Ей хотелось прочитать его мысли, и в то же время она опасалась их узнать. Ей хотелось расспросить его, и в то же время она боялась его ответов. Игра становилась слишком опасной, если это вообще была игра. Странно и необъяснимо.
Как хорошо было бы убежать!
Она жаждала одного – выбраться из этой комнаты. Любым способом, только поскорее.
– Если можно, я схожу на кухню за другим подносом.
– Нет, нельзя. Сядьте и расскажите мне, что вы делаете в Шотландии.
Его низкий мягкий голос вызвал в ней давно забытые чувства, но Мэри и виду не подала. Она так и продолжала стоять, безвольно свесив одну руку и предоставив ему возиться с другой.
– Вы бы лучше сели, дитя мое, – сказала леди Валери. – От Себастьяна так легко не отделаешься.
Лорд Уитфилд бросил скомканный платок на поднос, где он тут же пропитался разлитым чаем. Мэри устремила взгляд на кресло, стоявшее в отдалении в самом темном углу, но лорд Уитфилд указал ей на кресло у камина.
– Нет, моя милая, сядьте сюда, – голос его звучал немного насмешливо.
Жесткий, как кираса, корсет, слава Богу, не давал ей согнуться и поникнуть под этим пристрастным допросом, а постоянная упорная борьба с собой позволяла ей держаться прямо, как стрела, не прикасаясь к спинке кресла.
Увидев, как леди Валери веером прикрывает улыбку, Мэри совсем пала духом. Что они затеяли?
– Смотрите на меня, – приказал лорд Уитфилд. – Я хочу видеть ваше лицо.
Вся беда в том, что ей тоже придется видеть его лицо. Но хорошая экономка всегда старается ублаготворить гостей.
Подняв голову, Мэри взглянула ему прямо в лицо. Главное – не дать ему запугать себя. Она находилась в невыгодном положении: он стоял, а она сидела, он мог пристально наблюдать за ней, когда ей хотелось бы стать невидимкой; заслонив собой свечи и огонь камина, он одним своим присутствием разом лишил ее тепла и света.
– Да, вы и в самом деле дочь Чарльза Фэрчайлда, – сказал он с явным удовлетворением. – У вас такой же взгляд – только он никогда так холодно ни на кого не смотрел. Где вы этому научились?
Возможные ответы на этот вопрос промелькнули у нее в голове, один резче другого. С каким удовольствием она выкрикнула бы ему в лицо что-нибудь дерзкое, но она промолчала.
Лорд Уитфилд, видимо, догадался. Голос его смягчился.
– Хотите послать меня к черту, правда? Ничего не выйдет. Вы экономка, а положение обязывает. Как прикажете вас теперь называть?
Самым учтивым тоном, на который была способна, Мэри отвечала:
– Мэри Фэрчайлд, к вашим услугам.
– Мисс Джиневра Мэри Фэрчайлд, так будет вернее, – поправил лорд Уитфилд. – Ведь вы все еще «мисс»? Вы не вышли замуж, чтобы избавиться от ваших обременительных обязанностей?
– Они вовсе не обременительны, – Мэри улыбнулась в сторону леди Валери. – Я считаю за честь, и я благодарна…
Но леди Валери перебила ее.
– Я, кажется, запретила вам употреблять это слово. Вам не за что меня благодарить.
– В таком случае, могу я сказать, что ценю вашу доброту? – все так же улыбаясь, спросила Мэри.
– Вы отплатили мне с лихвой.
За заострившимся носом, отяжелевшими веками и поблекшей кожей Мэри все еще могла различить красоту, которой леди Валери в былое время блистала в лондонском обществе.
– Думаете, я не знаю, милая, сколько моих гостей пытались похитить у меня мою экономку? Всего месяц назад моя собственная сестра хотела подкупить вас и увезти с собой в Англию.
Откуда это ей стало известно, подумала Мэри. Леди Валери часто казалась абсолютно всеведущей. Но она никогда не позволяла себе ни намека на то, что ей что-либо известно о событиях, приведших Мэри в Шотландию. Именно поэтому та испытывала к ней чувство непоколебимой преданности.
– Я не желаю служить ни у кого другого.
Леди Валери раздвинула тяжелые портьеры. За большими окнами еще клубился туман, который уже скоро должна была поглотить ночь.
Наклонившись к огню, леди Валери протянула над ним худые руки с набухшими венами.
– В Англии было бы теплее.
Теплее? Да, пожалуй, в Англии Джиневру Мэри Фэрчайлд сожгли бы живьем!
Лорд Уитфилд снова злорадно улыбнулся, как будто почувствовав ее уязвимость.
– Чарли тоже всегда отличался преданностью.
Он по-прежнему не сводил с нее глаз, но Мэри обрадовало, что он переменил тему.
– Но увы, и расточительностью тоже, – лорд Уитфилд вздохнул, изобразив сочувствие. – Он оставил вас без гроша, насколько мне известно?
В охватившем ее порыве ярости Мэри одним внезапным плавным движением поднялась и направилась к двери.
Это, без сомнения, он. Последний раз она видела его ночью. Огни конюшни слабо освещали двор, и она молилась в душе, чтобы он не заметил ее грязные руки и пятна крови на платье. Тогда она не смела взглянуть ему в глаза и поэтому сосредоточила все внимание на его руках. Она запомнила их навсегда. Эти изрезанные шрамами, но сильные руки могли затянуть петлю у нее на шее. А еще его губы… Несмотря на ужас происходившего, она запомнила и их.
Они не изменились. Крупные твердые губы обнажили в улыбке ряд белых острых зубов, ярко выделявшихся на смуглом лице. Когда он принял из ее рук чашку чая, улыбка стала шире. Зловещим оскалом, напомнив ей бродячую собаку, преследующую зазевавшегося котенка.
Сердце у нее забилось чаще – но, в конце концов, много ли найдется женщин, способных, не дрогнув, взглянуть в лицо палачу? Мэри с привычной ловкостью налила вторую чашку.
Ведь он, вполне возможно, ее не узнает. Она слишком изменилась с тех пор. Скромный чепец экономки скрывал ее белокурые локоны. На смену юношеской пылкости пришла солидная рассудительность. Она подавила в себе душевные порывы, ставшие причиной постигшей ее трагедии. В этом, как ни в чем другом, проявлялось различие между юной, полной надежд девушкой, какой она некогда была, и благоразумной серьезной женщиной, какой она стала теперь.
И тут он спокойно произнес:
– А я вас помню.
Она застыла на месте, на секунду как бы потеряв сознание. Горячая красноватая жидкость переполнила края хрупкой фарфоровой чашки и вылилась на блюдце, а с него – на поднос.
Леди Валери тихонько вскрикнула, и Мэри мгновенно овладела собой. Она поставила чайник и потянулась за полотенцем, которое у нее всегда было при себе.
Хорошую экономку нельзя застать врасплох.
Собирая полотенцем потоки на подносе, она мысленно порадовалась, что не закричала, не упала в обморок и даже не изменилась в лице. Немалое достижение для женщины, ожидающей предъявления обвинения и ареста. Как все-таки помогают собраться все эти милые вещи: чайник, поднос, полотенце.
Когда у тебя есть четкая обязанность, поневоле не станешь биться в истерике.
Он отхлебнул из чашки, пристально за ней наблюдая.
– Вы дочь Чарльза Фэрчайлда.
Ожидавшая чего-то несравненно более драматичного, Мэри была озадачена столь лаконичным заявлением. Она вопросительно взглянула на лорда Уитфилда.
– Чарльза Фэрчайлда…
Мэри неловко коснулась пальцем серебряного чайника и вздрогнула от внезапного сильного ожога. Она с трудом удержалась, чтобы не взять палец в рот и ослабить резкую боль.
Опытная экономка не показывает свои чувства.
– А ну-ка, – схватив ее за кисть, он решительно окунул ее пальцы в молочник со сливками. – Молоко помогает от ожога.
Когда ее пальцы погрузились в прохладные сливки, Мэри попыталась представить, что бы сделала в подобных обстоятельствах хорошая экономка. Но на этот раз придумать ничего не удалось. Но не могла же она держать пальцы в молочнике. Это неприлично.
Однако гость сдавил ее руку как кандалами, и сопротивляться она не могла. Это было бы совсем уж непристойно. Положение было весьма сомнительное, если не сказать глупое.
Поэтому оставалось одно – оставить все как есть. Она стояла неподвижно, не сводя глаз с его руки, сжимавшей ее кисть, и думала, ну почему ей было суждено судьбой снова увидеть эту руку и этого человека.
Казалось бы, это совершенно невероятно, но вид у него был еще более угрожающий, чем десять лет назад. Искусно сшитый фрак облегал его мускулистые плечи. Длинные темные волосы с уже заметной проседью были гладко зачесаны назад и перевязаны простой лентой. Этот стиль прически еще сильнее подчеркивал жесткие складки у рта, придавая дополнительную суровость его лицу.
– Господи, Себастьян, я уже сказала ей, что мы знаем, кто она, и хорошо сделала. – В голосе леди Валери прозвучал легкий упрек. – Ты ее напугал до полусмерти.
– Это я от неожиданности, миледи, не принимайте во внимание, – сказала Мэри насколько могла спокойным тоном. – У вас такая напористая манера, лорд Уитфилд. Немного обескураживает.
Лорд Уитфилд слегка приподнял брови, как будто удивившись ее обвинению, но легкая насмешливая улыбка говорила Мэри яснее всяких слов, что ей не удалось его провести.
– Это только потому, что мною движет безудержное любопытство, мисс Фэрчайлд.
Что он мог запомнить из тех давних событий, думала она, похолодев.
– Оно и видно. Ты натворил Бог знает что. Правда, сегодня ты ведешь себя более чем странно. – Леди Валери слегка поморщилась. – Уж не хочешь ли ты, чтобы я теперь налила себе в чай эти сливки?
– Ничего страшного. У нее совершенно чистые руки. – Приподняв за кисть руку Мэри, лорд Уитфилд тщательно вытер ее своим платком.
– Ну как, вам ведь лучше, не так ли? Отличное средство!
Мэри ужасно не хотелось в этом признаваться, но боль действительно прошла.
– Да, благодарю вас, сэр. – Ей захотелось отодвинуться от него подальше. Он стоял нестерпимо близко, задевая ногой ее юбки, тесня ее, так что ей было нечем дышать. Наверное, поэтому она ощущала слабую боль в груди и спазм в горле.
Ей не хотелось задавать этот вопрос, но без него не обойтись. Она перевела дыхание и вступила в игру.
– Разве мы встречались раньше? – осторожно проговорила она.
– Я знал вашего отца.
Таким образом, он избежал прямого ответа на ее вопрос, и Мэри почувствовала, что выдержка начинает ей изменять. Неужели он вправду не узнал ее или просто играет с ней, как кот с мышью? Ей хотелось прочитать его мысли, и в то же время она опасалась их узнать. Ей хотелось расспросить его, и в то же время она боялась его ответов. Игра становилась слишком опасной, если это вообще была игра. Странно и необъяснимо.
Как хорошо было бы убежать!
Она жаждала одного – выбраться из этой комнаты. Любым способом, только поскорее.
– Если можно, я схожу на кухню за другим подносом.
– Нет, нельзя. Сядьте и расскажите мне, что вы делаете в Шотландии.
Его низкий мягкий голос вызвал в ней давно забытые чувства, но Мэри и виду не подала. Она так и продолжала стоять, безвольно свесив одну руку и предоставив ему возиться с другой.
– Вы бы лучше сели, дитя мое, – сказала леди Валери. – От Себастьяна так легко не отделаешься.
Лорд Уитфилд бросил скомканный платок на поднос, где он тут же пропитался разлитым чаем. Мэри устремила взгляд на кресло, стоявшее в отдалении в самом темном углу, но лорд Уитфилд указал ей на кресло у камина.
– Нет, моя милая, сядьте сюда, – голос его звучал немного насмешливо.
Жесткий, как кираса, корсет, слава Богу, не давал ей согнуться и поникнуть под этим пристрастным допросом, а постоянная упорная борьба с собой позволяла ей держаться прямо, как стрела, не прикасаясь к спинке кресла.
Увидев, как леди Валери веером прикрывает улыбку, Мэри совсем пала духом. Что они затеяли?
– Смотрите на меня, – приказал лорд Уитфилд. – Я хочу видеть ваше лицо.
Вся беда в том, что ей тоже придется видеть его лицо. Но хорошая экономка всегда старается ублаготворить гостей.
Подняв голову, Мэри взглянула ему прямо в лицо. Главное – не дать ему запугать себя. Она находилась в невыгодном положении: он стоял, а она сидела, он мог пристально наблюдать за ней, когда ей хотелось бы стать невидимкой; заслонив собой свечи и огонь камина, он одним своим присутствием разом лишил ее тепла и света.
– Да, вы и в самом деле дочь Чарльза Фэрчайлда, – сказал он с явным удовлетворением. – У вас такой же взгляд – только он никогда так холодно ни на кого не смотрел. Где вы этому научились?
Возможные ответы на этот вопрос промелькнули у нее в голове, один резче другого. С каким удовольствием она выкрикнула бы ему в лицо что-нибудь дерзкое, но она промолчала.
Лорд Уитфилд, видимо, догадался. Голос его смягчился.
– Хотите послать меня к черту, правда? Ничего не выйдет. Вы экономка, а положение обязывает. Как прикажете вас теперь называть?
Самым учтивым тоном, на который была способна, Мэри отвечала:
– Мэри Фэрчайлд, к вашим услугам.
– Мисс Джиневра Мэри Фэрчайлд, так будет вернее, – поправил лорд Уитфилд. – Ведь вы все еще «мисс»? Вы не вышли замуж, чтобы избавиться от ваших обременительных обязанностей?
– Они вовсе не обременительны, – Мэри улыбнулась в сторону леди Валери. – Я считаю за честь, и я благодарна…
Но леди Валери перебила ее.
– Я, кажется, запретила вам употреблять это слово. Вам не за что меня благодарить.
– В таком случае, могу я сказать, что ценю вашу доброту? – все так же улыбаясь, спросила Мэри.
– Вы отплатили мне с лихвой.
За заострившимся носом, отяжелевшими веками и поблекшей кожей Мэри все еще могла различить красоту, которой леди Валери в былое время блистала в лондонском обществе.
– Думаете, я не знаю, милая, сколько моих гостей пытались похитить у меня мою экономку? Всего месяц назад моя собственная сестра хотела подкупить вас и увезти с собой в Англию.
Откуда это ей стало известно, подумала Мэри. Леди Валери часто казалась абсолютно всеведущей. Но она никогда не позволяла себе ни намека на то, что ей что-либо известно о событиях, приведших Мэри в Шотландию. Именно поэтому та испытывала к ней чувство непоколебимой преданности.
– Я не желаю служить ни у кого другого.
Леди Валери раздвинула тяжелые портьеры. За большими окнами еще клубился туман, который уже скоро должна была поглотить ночь.
Наклонившись к огню, леди Валери протянула над ним худые руки с набухшими венами.
– В Англии было бы теплее.
Теплее? Да, пожалуй, в Англии Джиневру Мэри Фэрчайлд сожгли бы живьем!
Лорд Уитфилд снова злорадно улыбнулся, как будто почувствовав ее уязвимость.
– Чарли тоже всегда отличался преданностью.
Он по-прежнему не сводил с нее глаз, но Мэри обрадовало, что он переменил тему.
– Но увы, и расточительностью тоже, – лорд Уитфилд вздохнул, изобразив сочувствие. – Он оставил вас без гроша, насколько мне известно?
В охватившем ее порыве ярости Мэри одним внезапным плавным движением поднялась и направилась к двери.