Додд Кристина. Настоящая леди

   Он никак не ожидал такого раздражения в голосе Мэри, когда она со вздохом отвечала:
   – Она не украла, она купила его у ростовщика, которому его заложил вор.
   – Ну и ну! – Он сделал жест, как будто вытирает со лба пот. – А я-то прямо умирал со страху, что она замешана в нечистых делах. – Сарказм в его тоне становился все заметнее от сдержанной ярости. – Скажи-ка мне, сколько же мы должны заплатить за этот так называемый подарок?
   Мэри отвела глаза, устремив их вдаль.
   – А! Я так и знал. – Он хотел опустить дневник себе в карман. – Сколько?
   Она быстро выхватила у него дневник, положила его себе в карман и взглянула ему прямо в лицо.
   – Она ничего не просила взамен. Поэтому я отдала ей мое состояние.
   – Что?! – Это был не вопрос, это был рев протеста, поднявшегося из самых глубин его закосневшей в грехах души. Он схватил ее за плечи и приподнял, так что она была вынуждена подняться на цыпочки. – Скажи, что ты пошутила!
   – Себастьян, мне больно.
   Он опустил руки в ожидании, и его ожидание было вознаграждено. Да еще как! Она призналась – нет, она просто безапелляционно заявила ему, – что передала две трети своего состояния этой подлой, жестокой, предательской, порочной семейке. Она отдала его Фэрчайлдам.
   Себастьян при всем желании не мог этому поверить. Это было просто дико! Ее невозмутимые откровения уничтожили зарождавшуюся в нем нежность, как заморозки побивают первые весенние побеги. Пока она говорила, он поджаривался, как на сковородке. Он корчился и извивался внутренне, медленно умирая. Руки его судорожно сжались в кулаки. Он хотел задушить ее за то, что она сделала. Вместо этого, когда она закончила, он просто сказал:
   – Нет. – Столь мирный ответ стоил ему чудовищных усилий.
   А эта дрянь еще имела наглость прикидываться изумленной. Даже озадаченной.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Я сказал нет. Ты не сможешь, передать свое состояние Фэрчайлдам.
   – Но оно не попадет в руки к Бэбу, – объяснила она, как будто это имело значение. – Всем станет распоряжаться Нора.
   – Мне нет до этого никакого дела. Я вижу перед собой прекрасное будущее. Будущее, когда Фэрчайлды лишатся всего, даже самого необходимого, когда они окажутся в нищете, станут клянчить… – Мэри смотрела на него во все глаза, поэтому он сдержался. – Нет, пусть все они горят в аду здесь, на этом свете.
   – Я вижу, у тебя нет никакого сочувствия, – заключила она спокойно. – Однако все это действительно не имеет значения. Что имеет значение, так это твое обещание позволить мне делать с моими деньгами все, что я пожелаю. Это была ложь?
   – Нет, не ложь! Нет! Ты можешь делать все, что хочешь, со своим богатством – кроме этого, – выпалил он.
   Она смотрела на него, и выражение ее лица омрачилось. Было такое впечатление, что это он в чем-то виноват, а не Нора и все ее гнусное семейство.
   – Почему ты хочешь сделать это? Я думал, что ты ненавидишь их так же, как я, – сурово сказал он.
   – Когда я смотрю на них, – возразила она, – я вижу только одно насквозь прогнившее поколение. Я не знаю почему, но я уверена, что это так. Есть же другие.
   Себастьян вспомнил слова Лесли, что все они всосали вероломство с молоком матери. Но это не оправдание. Нет, он не простит им ничего и никогда. Пусть не надеются смягчить его.
   – Ведь я и сама Фэрчайлд, если ты помнишь, – гордо продолжала она. – Мой отец был Фэрчайлд. Мой брат Фэрчайлд. В нас нет таких пороков. И у Бэба тоже нет – хотя его и… крайне плохо воспитали. Дочь Бэба, Вильда, очень милая. В новом поколении, быть может, уже не будет и следа этой заразы. Тем временем я могу обречь их на нищету, имея средства их спасти. Я не хочу этого!
   Многолетний опыт сделал его неумолимым.
   – Тебе не спасти Фэрчайлдов от них самих. Болезнь глубоко внутри.
   Она тоже умела быть несговорчивой.
   – Не их пороки повергли их в нищету, но завещание деда.
   Да, она упряма. Господи, до чего же она упряма. И она совершенно несправедлива к нему. Ведь она не знает всех подробностей.
   Он не хотел, чтобы она судила его слишком строго за то, что он неспособен простить. Ему это было вовсе не по вкусу. Быть может, все-таки пришло время рассказать ей правду.
   – Ты слышала, как между нашими семьями возникла вражда?
   Что-то промелькнуло в ее глазах.
   – Леди Валери говорила мне, что обе семьи разводили лошадей.
   – Да, Фэрчайлды – для забавы. Дюраны – из-за нужды в деньгах.
   Он выждал, не шокирует ли ее признание, что, хотя его отец и был лордом, семье приходилось зарабатывать себе на жизнь. Она только кивнула, ожидая продолжения.
   – В продаже появился великолепный племенной жеребец, и, внимательно к нему присмотревшись, мой отец решил, что он будет прекрасным производителем. Отец, не остерегаясь, рассказал об этом старому Фэрчайлду – мы были соседи и не перебивали друг у друга покупки, – но на этот раз на аукционе управляющий Фэрчайлдов выступил против отца. – Себастьян улыбнулся одной из своих опасных, как острие бритвы, улыбок. – Мы выиграли.
   – Но у Фэрчайлдов было гораздо больше денег.
   – Управляющему было разрешено повышать цену только до определенных пределов, и старый Фэрчайлд не подозревал, что мой отец готов был поставить все, все до последнего фартинга, на этого жеребца.
   – Я понимаю.
   Она, конечно, все понимала. В его истории изначально были все признаки трагедии. Семья Дюран рискнула всем, что было. Частенько это не доводит до добра.
   – Фэрчайлды были в бешенстве. В качестве мести твои дяди запустили в стойло к нашим кобылам самого захудалого беспородного жеребца.
   Он уже давно примирился со случившимся, но сейчас, рассказывая об этом Мэри, он словно пережил все заново. Краска бросилась ему в лицо, старая горечь поднялась в нем. Обнаружив перед ней свою слабость, он внутренне собрался, приготовившись к насмешкам.
   – Этот жеребец перепортил их всех, и наш ценный производитель не пригодился.
   Мэри не смеялась.
   – Значит жеребец, которого подарил нам на свадьбу Лесли…
   – Это насмешка, издевательство. – К старой боли примешалась ярость.
   – И ты… твой отец разорился?
   В ее лице не было и тени улыбки, скорее мягкое сочувственное выражение. Жалость? Жалость хуже насмешки. Он расправил плечи и изменил тон, чтобы показать, как теперь ему было все безразлично.
   – Мы поставили на кон весь наш капитал и в результате злобной шутки потеряли наших лошадей. Мы потеряли дом.
   – И никто не дал взаймы? – не на шутку удивилась Мэри.
   На этот раз засмеялся он. Невеселым смехом, но засмеялся.
   – Шутка, разыгранная Фэрчайлдами, сделала нас всеобщим посмешищем. Никто.
   На мгновение, к его стыду, волнение так перехватило ему горло, что он не мог говорить. Он закрыл глаза, стараясь вернуть себе свою обычную бесстрастность. Что-то тихонько коснулось его руки. Он ухватился за это, как за неожиданную помощь. В руке его оказалась рука Мэри. Ее пальцы обвились вокруг его пальцев, их ладони соприкоснулись, и в ее прикосновении действительно была поддержка. Он открыл глаза, взглянул на нее и каким-то чудом снова обрел дар речи.
   – Это была очень забавная шутка. Из нее мог бы получиться недурной фарс.
   Она что-то проговорила тихо, пытаясь возразить.
   – Никто не желал одолжить нам денег, боясь навлечь на себя насмешки, – угрюмо рассказывал он.
   Этот смех по-прежнему звучал у него в ушах. Поэтому его так взбесил намек Лесли на неверность Мэри. Поэтому он пришел в такую ярость при мысли, что Мэри могла предать его.
   Но она этого не сделала и не сделает, даже в этой истории с ее деньгами. Когда она все узнает, она поступит так, как хочет он.
   – Дяди нарочно подоспели, чтобы не пропустить зрелища. Нас выкинули из дома. Моя мать плакала. Отец стоял в стороне, казалось, что сердце его было разбито навсегда. Так, вероятно, оно и было, потому что неделей позже он кончил самоубийством. Он не вынес этой шутки.
   Себастьян гордился собой. Он никогда еще не произносил вслух эти страшные слова – мой отец кончил самоубийством – и ему показалось, что голос его даже не дрогнул.
   Мэри крепче сжала его руку. Другой рукой она обняла его, и сама тесно прижалась к нему, как будто он нуждался в утешении.
   К своему удивлению, он понял, что и впрямь в нем нуждался.
   – Бедный мальчик. – Голос Мэри задрожал. – Как же ты жил? Ты поехал к родным? Твоя мать нашла работу?
   – У меня не было родных.
   – А леди Валери?
   – Леди Валери была дружна с семьей отца. Мать отказалась обращаться к ней за помощью.
   Он пылко обнял Мэри, не понимая, как эта малышка могла придать ему такую силу.
   – Мать не могла работать. Она… плакала. Плакала чаще и чаще, пока не заболела. Тогда она стала плакать еще больше. Непрерывные потоки слез. Всхлипывания, стенания, вздохи и – ни слова утешения растерянному сыну.
   Мучительная боль переполняла его, разъедая его самообладание, но он подавил се привычным усилием воли.
   Как будто не замечая, как он спокоен и как прекрасно владеет собой, Мэри продолжала гладить его по спине, издавая какие-то невнятные успокаивающие звуки.
   Себастьян презирал утешения и в то же время наслаждался ими. Под нежными прикосновениями ее руки он таял, как масло на горячей булочке.
   – Я работал. В доках. Когда мать умерла, я пошел к леди Валери. Она немного пообтесала меня и одолжила денег на покупку торговых судов. Я давно расплатился с ней, и она неплохо на этом нажилась. Я с лихвой возвращал долги.
   – Разумеется, – сказала Мэри.
   Ее объятья оказывали на него опьяняющее воздействие, расслабляя его, но он решительно заставил свои мускулы вновь напрячься.
   – Теперь ты понимаешь, почему ты не должна отдавать свое состояние Фэрчайлдам.
   Она отодвинулась от него так быстро, что он покачнулся, словно потеряв опору. Повернувшись к нему спиной, она отошла и стала смотреть вдаль, как это делал он перед ее появлением.
   Что она видела там? Неправедное богатство? Или просто первые признаки пышной летней зелени? Он хотел сказать ей, что нужно смотреть глубже, не ограничиваясь только поверхностью вещей, но он почему-то не решился. Он опасался, что, если она присмотрится пристальнее к собственной семье, она станет присматриваться и к нему. Что она увидела бы в его прошлом? Увидела бы парнишку, бродившего по лондонским улицам в поисках работы. Работы он не находил, но находил других ребят, сильнее и грубее его. Они дрались с ним, срывая с него его более приличную одежду, вываливая его в грязи. Она увидела бы, как этот парень очерствел и огрубел с возрастом. Тогда зарождалась его жестокость. Она увидела бы, как он опускался до мелких краж, как его чуть было не ловили на месте преступления, как он плакал, когда, вернувшись домой, он убедился, что все усилия его оказались напрасными, и мать его умерла с горя.
   Ветер донес до него ее совершенно невозможные слова:
   – Значит, ты женился на мне ради денег.
   Его уныние моментально слетело с него.
   – Нет! – Себастьян решительно сделал шаг к ней. – Ты можешь их в окно выбросить, если хочешь. Мне это безразлично.
   – Нет, не безразлично, – упрямо возразила она. – Ты женился на мне, чтобы состояние Фэрчайлдов никогда не досталось Фэрчайлдам. Это не любовь ко мне, это – ненависть к ним.
   – Мне это и в голову не приходило.
   Он заставил ее повернуться к себе лицом.
   – Бога ради, с чего ты это взяла? Я никогда бы не подумал, что у тебя появится такая дурацкая мысль.
   Она не отвечала. Она, стало быть, уже забыла о только что рассказанной им истории. Истории, которая так ясно давала понять, почему она не могла отдать состояние своей семье ни при каких обстоятельствах.
   Он залечил раны прошлого. Его не трогали больше страдания его родителей. Он был сильным, стойким, выносливым – пока Мэри не вошла в его жизнь. Сейчас ему было нужно что-то, чего он и сам не понимал. Но он отчетливо сознавал, что она могла дать ему это. И вот, вместо того, чтобы проявить справедливое сочувствие к нему, она захныкала о своем семействе. И неожиданно, необдуманно – глупо, наконец – он предъявил ей ультиматум:
   – Выбирай! Они или я!
   Где-то в глубине души он отчаянно надеялся, что она тут же заключит его в объятья, доставляющие ему такое неизъяснимое наслаждение. И все решится к их общему ликованию. Когда она просто уставилась на него с отсутствующим выражением лица, он почувствовал, как внутри у него похолодело. Его эмоции стремительно прошли все стадии: от мучительной боли к осуждению, от обиды к гневу – кипящему, безудержному гневу. Это он сумеет дать ей почувствовать.
   – Прекрасно! – Это слово прозвучало как плевок. – Я тебе не нужен. Оставайся с твоими драгоценными Фэрчайлдами, хотя хотел бы я увидеть, как они поведут себя, когда тебя повесят за убийство.
   Краска исчезла у нее с лица, глаза ее округлились, и в них появилось безумное выражение.
   – В чем дело? – издевательски спросил он. – Я же рассказал тебе свои тайны. А ты отчего не хочешь поделиться со мной твоими?
   – Это не моя тайна, – вырвалось у нее. Она вздрогнула и, стиснув руки, с мольбой воздела их к нему.
   – Я тебя умоляю! – Голос ее дрожал. Он не получил ожидаемого удовольствия. На самом деле его жестокость была ему даже несколько противна.
   Мэри порылась в кармане и поспешно протянула ему маленькую черную книжечку.
   – Вот. Возьми. Только не выдавай меня.
   – Ты пойдешь на все, чтобы спастись. – «Не ее тайна», сказала она. Конечно, это была не только ее тайна. Ему это было хорошо известно.
   Она взяла его руку. Она так сильно дрожала, что с трудом могла сомкнуть его пальцы вокруг книжечки.
   – Если ты так думаешь, пожалуйста, думай. Но прошу тебя…
   Он взглянул на дневник. Этот проклятый дурацкий дневник был причиной всех их бед. Дневник и это проклятое богатство Фэрчайлдов. Ему было плевать на то и на другое.
   – Возьми, – она опустилась перед ним на колени. – Но обещай мне…
   – Черт! – он сунул ей дневник. – Бери. Отдай твои деньги Фэрчайлдам. Делай, что хочешь! Мне все равно.
   Отступив, он осознал, что хочет бежать. Бежать… от чего? Он взглянул на распростертую перед ним женщину.
   От нее? Какая нелепость! Что он делает?! Что он говорит?! Ведь это непоправимо!
   Он резко ткнул в ее сторону указательным пальцем.
   – Только держись теперь от меня подальше.
   И с этими словами он бросился прочь.

Глава 23.

   «Убийца.
   Приходи одна к фонтану в саду и приноси сотню фунтов, или я расскажу все и получу обещанное вознаграждение».
   Убийство. Йен вздрогнул. Хэдден не сообщил ему никаких подробностей. Йен, впрочем, и не спрашивал, потому что на самом деле они не имели значения. Он в любом случае помог бы своим кузенам.
   Йен постучал в дверь спальни Вильды и обольстительно улыбнулся открывшей ему горничной.
   – Я хотел бы поговорить с твоей хозяйкой.
   Горничная привычно присела в реверансе.
   – Она отдыхает, сэр, и не принимает никого.
   – Ничего, меня она примет.
   Не слушая возражений, он протиснулся в дверь.
   Вильда лежала на кровати, закрыв лицо подушкой.
   – Вильда, ты нужна мне, – проворковал он, склонившись над кроватью и приподнимая подушку.
   Лицо девушки опухло от слез. Щеки были в пятнах, глаза покраснели, она выглядела совершенно несчастной. Йен вздохнул. Бедняжка все еще оплакивает измену молодого человека, который соблазнил и покинул ее. Кому-то нужно заняться ею.
   – Что тебе, Йен? – Голос у нее был сдавленный, и подбородок дрожал.
   Он отпрянул. Кажется, она опять собирается плакать. О Боже, она сейчас снова заплачет. Надо быстро что-нибудь предпринять.
   Именно эта кузина была ему сейчас необходима. Ему были нужны эти волосы, этот рост, эта фигура. Другие сестры только посмеялись бы, если бы он попросил их об одолжении. Им бы скорее доставило удовольствие как-то навредить ему. Так что только Вильде, кроткой Вильде, придется оказать ему эту услугу.
   – Утри слезы, милая, поскорее, – прошептал он. – Мне нужна твоя помощь.
 
   Итак, Себастьян все знает. Словно внезапно лишившись слуха и зрения, придерживаясь рукой за стену, Мэри уныло брела по коридорам Фэрчайлд-Мэнор, волоча ноги как старуха.
   Он с самого начала все знал.
   Ужас овладел ею. Значит, Себастьян запомнил забрызганную кровью девушку, убившую Бессборо, и он просто выжидал, храня про себя эти воспоминания. Он хладнокровно ждал того момента, когда он сможет наилучшим образом использовать их против нее.
   На самом деле она могла бы и не испытывать такого страшного смятения. Она ведь всегда подозревала, что у него могли сохраниться такие воспоминания. Она ведь не зря так испугалась в первую их встречу. Кроме того, она чувствовала, что у него безжалостный, неумолимый нрав. Но за последнюю неделю ее твердое мнение о нем как-то пошатнулось. Ей стало казаться, что он тоже был в чем-то ранимым, она видела, или хотела видеть, в нем проблески нежности. Она начала даже лелеять мечту о том, что их помолвка могла быть не просто фарсом, а брак их не был вынужденным.
   Да, она опять начала мечтать. О Боже, неужели это неистребимо?!
   Мэри громко засмеялась, но, уловив истерические нотки в собственном голосе, она заставила себя замолчать.
   «Папа, – прошептала она, – почему я все продолжаю мечтать, когда мои надежды и мечты – не более чем больная фантазия?»
   Дура, о какая же ты дура! Она утерла струившиеся у нее по лицу слезы. Глупо плакать, когда от судьбы не уйти. Глупо мечтать о сладостном союзе под названием удачное замужество, исполненном радости и доверия. Зачем она позволила себе мечтать?!
   Мечты! Мечты были для нее всегда причиной слез.
   У нее невольно вырвалось рыдание. Она поспешно оглянулась в смущении. Служанка, согнувшаяся набок под тяжестью ведра с водой, взглянула на нее с любопытством, но чинно прошла мимо, занятая своим делом. И неудивительно: потребуется основательная уборка прежде, чем дом предстанет после такого количества гостей в своей обычной образцовой чистоте и порядке. Кому-кому, а экономке такие вещи хорошо известны.
   Она остановилась в холле у стола и, наклонив голову, с силой прижала пальцы к переносице, пытаясь хоть как-то сдержать слезы. Экономка всегда владеет собой. Но она больше не экономка. Она…Мэри уже не знала, кто она есть теперь. Она знала только, что ей непременно нужно удержаться от слез, по крайней мере пока она не доберется до своей спальни. Господи, да где же ее спальня? Перед глазами все плыло. Она опять заблудилась.
   – Голубушка? – Этот добрый голос был ей слишком хорошо знаком. – В чем дело? Что случилось?
   Мэри низко опустила голову, желая спрятать лицо.
   – Ничего. Благодарю вас, мистер Бриндли.
   Он подошел к ней и, наклонившись, настойчиво заглянул ей в глаза.
   – Ай-яй-яй! Это очень похоже на слезы. Но отчего же плачет прелестная новобрачная?
   – Я вовсе не плачу. – Голос ее предательски задрожал.
   – Ну конечно, нет. – Он протянул ей чистый носовой платок, и Мэри с благодарностью вытерла себе лицо. – Вот так. Теперь вам получше?
   – Да. Спасибо. – Мэри наконец взглянула на него. Парик у мистера Бриндли съехал набок, так что лицо его тоже как-то скривилось. И цвет лица у него отнюдь не улучшился. Вспомнив, каким он ей еще раньше показался бледным и расстроенным, Мэри сказала:
   – Вы неважно выглядите. Вам бы нужно было прилечь.
   Он ее, казалось, не слышал.
   – Пойдемте куда-нибудь и поговорим.
   – Благодарю вас, но я не могу.
   Она не имела ни малейшего намерения рассказывать кому-нибудь о происшедшем, пусть даже самому расположенному к ней человеку.
   – Но вы же не хотите, чтобы кто-нибудь еще увидел вас в таком состоянии, – продолжал настаивать он.
   – Тогда, пожалуйста, проводите меня в мою спальню.
   Взяв ее под руку, он с готовностью повел ее по коридору, и она рассеянно следовала за ним, пока они не дошли до маленькой лестницы, ведущей в помещения для прислуги и на чердак. Она уже точно поднималась сегодня по этой лестнице на крышу, чтобы сообщить Себастьяну хорошие новости. И она уже спускалась по этой лестнице, раздавленная его презрением.
   – Мы ведь не туда идем! – Она попыталась повернуть, но он не позволил ей этого сделать.
   – Мы сейчас поднимемся на крышу. Я полагаю, вы уже бывали там раньше.
   – Разве всем в доме известно о моих делах? – спросила она с раздражением.
   – Я надеюсь, нет, – очень тихо пробормотал он, потянув ее за руку.
   Мэри, спотыкаясь и недоумевая, поднималась за ним по ступенькам. Он был на удивление силен для старого больного человека и упорно тащил ее за собой. Ей не хотелось идти с ним, но и шум поднимать она не собиралась.
   – Мистер Бриндли, право же я не думаю…
   – И не думай, милочка. Пусть добрый старый Бриндли обо всем позаботится.
   По еще более узкой лестнице они поднялись на крышу. Мэри совсем перестала сопротивляться и позволила ему без помех волочить себя. Так ей было легче.
   Они оказались на крыше. Погода менялась. Дым из каминных труб нависал над ними, по небу плыли серые облака. Настроение у Мэри совсем упало. Казалось, даже небо готово было плакать вместе с ней.
   – Ну, теперь расскажите мне, что случилось. – В тоне мистера Бриндли на удивление исчезло малейшее сочувствие. Он был скорее деловым.
   Мэри высвободила у него свою руку. Торчавшие вокруг бесчисленные каминные трубы напоминали какую-то Богом забытую долину после извержения вулкана. Она пробралась между ними к огораживающему крышу парапету на то самое место, откуда еще недавно обозревала владения Фэрчайлдов. Она поняла теперь, что Себастьян настолько закоснел в своей ненависти, что никогда не смягчится. Ей бы раньше следовало знать, что это безнадежно. Ей совсем не нужно было удивляться предъявленному ей обвинению в убийстве.
   Тем временем мистер Бриндли заговорил снова. Голос его звучал грубо, и ее удивила очень заметная теперь вульгарность его произношения, явно свидетельствующая о его происхождении из низов. Как неожиданно изменился не только его тон, но и сама речь.
   – Расскажите-ка мне, миледи, только быстренько, что такое вдруг произошло между вами и вашим мужем, что заставило его удалиться отсюда в таком бешенстве?
   Сплетя пальцы, Мэри с трудом подыскивала нужные слова.
   – Как я ни ценю вашу любезность, мистер Бриндли, должна сказать вам, что произошедшее между мной и моим мужем не имеет к вам никакого отношения.
   – Напротив, милочка, уверен, что имеет. Я полагаю, он взбеленился потому, что вы не отдали ему дневник, – заметил он холодно.
 
   – Ты опять свалял дурака, Себастьян.
   Себастьян стоял перед леди Валери в ее спальне по стойке смирно, но заложив руки за спину. Вопреки всему он снова чувствовал себя провинившимся мальчишкой. Но ведь он давно взрослый мужчина, и крестная уже не может стращать его, как бывало.
   Если бы только кто-нибудь внушил ей это. А пока она отчитывала его, и он почему-то покорно терпел это безобразие.
   – Твоя жена недавно приходила ко мне и рассказала мне совершенно невероятную историю. Историю о том, как она нашла мой дневник, не причинив никому ни малейшего беспокойства. А ты обвинил ее в убийстве. Ты сошел с ума, дорогой?!
   – Она хотела отдать свое состояние Фэрчайлдам, – упрямо вздернув подбородок, заявил он, являя собой образец непримиримости.
   – Вот именно, свое, Себастьян. – Леди Валери села и для большей выразительности взмахнула тростью. – Это ее состояние. И ты обвинил ее в убийстве. Я жду объяснений.
   – Ну и что, ведь я ее видел, – пробормотал он, теряя уверенность.
   – Что ты видел? – продолжала допрос неумолимая леди.
   – Видел ее после убийства. – При тусклом огне, освещавшем конюшенный двор, пятна крови и грязь слились вместе. Ему тогда и в голову ничего не пришло, кроме того, что девчонка – одна из Фэрчайлдов – возилась в темноте с любовником. Он отпустил ей какое-то замечание и пошел своей дорогой. – Я понял, что это она совершила убийство, когда тело нашли там, в неглубокой яме.
   Было очевидно, что леди Валери все это мало волновало.
   – И это что, дает тебе право пользоваться ее виной как оружием против нее?! В наказание за это она лишила себя последней радости в жизни, а кого она убила? Я тебя спрашиваю, кого она убила?
   Он попробовал независимо промолчать, но ее пылающий взор настоятельно требовал ответа.
   – Бессборо, – неохотно сообщил он.
   – Бессборо! – Это имя прозвучало в ее устах, как ругательство. – Самый гнусный совратитель малолетних в Англии. Не притворяйся, что ты этого не знаешь. Да, мне известны люди, которых он опоганил. О, они бы сегодня дорого заплатили ей за то, что она сделала!
   – Я понимаю. – Разумеется, он знал о Бессборо.
   – А почему она убила его? – не отставала леди Валери.
   – Вот этого я и не знаю. – Себастьян всеми силами старался не выказывать разочарование и обиду, но он почувствовал, что его нижняя губа непроизвольно выпятилась.
   – У нее есть брат, которому в то время было девять лет. Вот теперь догадайся.
   Себастьян догадался еще десять лет назад. Но он невольно поморщился при мысли о графе Бессборо и Хэддене. В глубине души он был целиком на ее стороне. Просто дело было в том…
   – Она внушила тебе страх, ведь так? – спросила леди Валери. – Ты был готов ради нее отказаться от своей глупой мести, и вот это-то тебя и напугало!