Додд Кристина. Настоящая леди

   Он этого не отрицал.
   – Значит, вы слышали историю этой вражды.
   У Мэри было искушение солгать, сказать, что eй все известно, но между ней и этой ложью непреодолимой стеной стояла ее окаянная природная правдивость.
   Он видел ее насквозь, потому что буквально после секундной заминки он сказал:
   – Мне совершенно ясно, что вы ничего не знаете. Я думал, Фэрчайлды не замедлят воспользоваться этим, как верным средством разлучить нас. Но они скорее всего не могут придумать, каким образом им представить свою роль в этой истории менее гнусной, чем она была на самом деле.
   С чувством, близким к отчаянию, она сказала:
   – Вот видите? Вы ненавидите Фэрчайлдов, и я не знаю почему, но я уверена, что если мы… – она запнулась, но потом уверенно продолжала, – сойдемся, вы запятнаете себя близостью с презираемой вами семьей.
   – Пятно иногда не повредит.
   Он шутит! Он все время шутит. Но если бы он когда-нибудь вспомнил, что совершила Джиневра Фэрчайлд, он бы знал, что во всей ее родне не было никого хуже ее.
   – Жизнь вдали от вашего проклятого клана сильно отдалила вас от него.
   Себастьян стоял перед ней, между ней и бальным залом, между ней и свободой… между ней и безопасным бесплодным миром, где обитала Мэри Роттенсон. Самонадеянный, как и всякий мужчина, он полагал, что может изменить ее. Он не знал, как она уже изменила себя сама.
   – Я уже прошла сквозь огонь, Себастьян. Наверное, вам трудно это себе представить. Когда-то я была слаба – я никогда уже не буду такой.
   Он не сводил с нее взгляда, и безумное желание постепенно все больше овладевало им. У нее такие огромные глаза. И цвет их схож с цветом штормовой волны в океане. Колдовская глубина моря не сумеет заворожить, как они. Сверхъестественной длины ресницы трепещут, когда она говорит, а губы, чтобы она ни произносила, заставляют думать только о поцелуях. Ее кожа розовеет в пылу разговора, а ее искусная прическа, окончательно утратив парадную пышность, приобрела очарование непосредственности. Ей двадцать шесть, и она ведет себя с твердостью и решимостью зрелой женщины и невинностью юной девушки. Она сопротивлялась ему так стойко, что он был совершенно убежден в ее добродетели, строгой нравственности и абсолютной честности. К сожалению, то, чего он добивался от нее, не имело никакого отношения к этим достоинствам. Она решительно сводила его с ума. Желание настолько переполняло его, что он не решался даже расстегнуть свой сюртук, чтобы никто не увидел, в каком он состоянии. И все же он невольно восхищался ею и уже совсем вопреки обыкновению начал задумываться, не была ли права его крестная, говоря, что Джиневра Мэри Фэрчайлд может стать его спасением.
   – Значит, вас беспокоит не то, что я погубил вашу репутацию, а то, что я желаю вас и намерен овладеть вами, – сказал он. – Для вас имеет значение суть, а не видимость.
   – Меня весьма беспокоит моя репутация. Женщина не может быть к этому равнодушной.
   Мэри перебирала в пальцах бахрому шали, опустив глаза, чтобы избежать необходимости встречаться с ним взглядом.
   – Но жить-то мне придется не с обломками моей репутации, а с самой собой. Я хочу быть в ладах со своей совестью. Если бы я позволила себе стать вашей любовницей…
   – Нет, – перебил ее Себастьян, настойчиво возвращая ее к истинной причине ее беспокойства, – вас пугает вовсе не роль любовницы. – Он взял ее за руку и прижал ее руку к своей груди, так что она могла чувствовать биение его сердца. – Вас пугает сама мысль лежать в моих объятиях и что я использую все средства, чтобы вы предались мне полностью. Вам известно, Джиневра Мэри, какой женщиной вы могли бы стать, и мне тоже. Я не успокоюсь, пока вы ею не станете.
   Мэри попыталась высвободить свою руку.
   – Я вас вовсе не понимаю, – отчаянно лгала она, – кем вы хотите, чтобы я стала?
   Себастьян не отпускал ее.
   – Отчасти Мэри Роттенсон, отчасти Джиневрой Фэрчайлд.
   Мэри неожиданно дернула руку с такой силой, что он был вынужден ее выпустить.
   – На что вам она? Глупая тщеславная девчонка.
   – Вы говорите о Джиневре? – Он еще не вполне понимал, почему она делила себя пополам, но был очень близок к истине. – Вы говорите о ней, как будто она что-то отдельное от вас, но она…
   – И зачем вам вообще одна из Фэрчайлдов? Вы пользуетесь мною ради мести? – перебила его Мэри, торопясь высказаться.
   Так это и должно было быть, так это и задумывалось, но рядом с ней он забывал о необходимости рассчитаться с Фэрчайлдами.
   – Это слаще всякой мести.
   – Не говорите так со мной! – Мэри настолько разволновалась, что повысила голос и, казалось, не замечала прислушивавшихся со всех сторон к разговору любопытных.
   Себастьяна не особенно беспокоили благородные гости, прохаживавшиеся поблизости в надежде подслушать что-нибудь пикантное. Но он хотел избежать любой неловкости и замешательства ради нее. Он подчеркнуто тихо сказал, призывая тем самым и ее понизить голос:
   – Большинство женщин оскорбились бы, если бы мужчина их не желал.
   Мэри отвернулась, словно боясь того, что он может прочесть по ее лицу.
   – Я не такая, как другие. Вы уже имели не один шанс убедиться в этом. Я шла на то, что другие женщины отвергли бы с презрением. Кому как не вам это знать.
   – Да, вы работали. Быть может, дело в том, что я такой же, как другие мужчины.
   Себастьян непринужденно потянул за золотой шнурок, прикреплявший к стене волны темно-синего шелка. Поблескивающая ткань, закрепленная еще и на потолке, упала вокруг них. Теперь, хотя колыхавшийся на сквозняке занавес и не скрывал их полностью, но давал им все же некоторую возможность уединения. Себастьян надеялся, что музыка в зале достаточно заглушала их голоса, чтобы сделать разговор недоступным для чужих ушей.
   – А может быть, дело в том, что я не могу устоять перед одной из Фэрчайлдов? – продолжил Себастьян и подумал про себя, ужасно, если это так на самом деле! Но вслух он произнес совсем другое. – Мне повезло, я нашел среди них одну, чья честность самой высшей пробы. Редкий бриллиант в платиновой оправе.
   Себастьян погладил ее нежную округлую щеку. Мэри отдернула голову.
   – Я хочу покончить с нашим делом здесь как можно скорее и уехать.
   Ее голос звучал отчаянно, умоляюще. Оглянувшись, она заговорила тише:
   – Вы искали дневник? Нашли какие-нибудь следы?
   – Искал, но безуспешно. – Он снова погладил ее по щеке, настойчиво предлагая ей свою поддержку и в то же время наслаждаясь ощущением ее бархатной кожи под своими пальцами.
   – Мы пробыли здесь в общей сложности всего один день. Вы же наверняка знали, что на поиски дневника потребуется много больше времени.
   – Да, но я не представляла себе, насколько отвратительным окажется этот фарс. Я не могу больше переносить это! Мне это все ненавистно!
   И он тоже?! Нет. Он никогда не претендовал на то, что понимает женский ум, но тело этой женщины он понимал и знал, что она желала его. Против собственной воли, но желала.
   – Я могу отвлечь дочерей Бэба, пока вы станете обыскивать их комнаты, – сказала она. – Я могу подружиться со слугами и расспросить их. Позвольте мне помогать вам. Может быть, получится побыстрее.
   Она позволила его руке нежно обхватить ее за талию и ближе притянуть к себе, но ему показалось, что в этом проявилась всего лишь покорность. Удовлетворения ей это явно не приносило.
   – Вы уже помогли и довольно существенно. Последний день я избегал наших хозяев под предлогом того, что мне неловко появляться с разбитым лицом.
   Он улыбнулся ей своей неподражаемой улыбкой, стараясь заставить улыбнуться и ее.
   – Вы уже оказались замечательным поводом для отвлечения вашего семейства.
   Мэри уперлась взглядом в пол, надувшись, как ребенок, еще не умеющий играть во взрослые игры, но упрямо желающий подражать старшим. Черт возьми, да эта женщина, похоже, никогда не улыбается. Во всяком случае… ему.
   – Я бродил по дому, чтобы вспомнить расположение комнат.
   Мгновенно забыв о своих обидах, Мэри удивленно подняла на него глаза.
   – Вы бывали здесь раньше?
   Черт! Надо же было ему проговориться!
   – Много лет назад, – ответил он небрежно, как о чем-то не стоящем внимания.
   Мэри хотела еще что-то спросить, но он не дал ей такой возможности.
   – Сегодня, перед тем как прийти сюда, я обыскал кабинет Бэба.
   Как он и рассчитывал, это возбудило ее любопытство.
   – Что вы нашли там?
   – Много чего. Завещание вашего деда, пачку неоплаченных счетов, сейф… – он многозначительно помолчал.
   Уголки ее губ опустились.
   – Запертый, разумеется.
   Он усмехнулся.
   – Ну, конечно, и ни один из моих ключей к нему не подошел.
   – Вы привезли с собой ключи?
   – Я взял с собой все, что, по моим расчетам, могло мне понадобиться, чтобы обыскать этот дом от подвалов до крыши.
   Он сделал недовольную гримасу.
   – Но, очевидно, подходящего ключа у меня не оказалось.
   – Я могу вскрыть сейф и без ключа. – Мэри нетерпеливо потерла друг о друга кончики пальцев, вспомнив, как их бывало царапал напильник.
   – Откуда у вас такой странный талант? – спросил он настораживаясь.
   – Отец заставил меня научиться. – Мэри взглянула ему в лицо. – Он говорил, что это может пригодиться, и, похоже, оказался прав.
   Ее отец, Чарльз Фэрчайлд.
   Иногда Себастьяну казалось, что он узнает черты этого человека в лице его дочери.
   – Я бывал в Фэрчайлд-Мэнор, когда Чарли был еще любимым сынком, – признался он.
   – Вы помните, как мой отец жил здесь?
   – Да. – Неожиданно для самого себя, Себастьяну захотелось сделать ей приятное, и он добавил:
   – Чарли был старше меня и такой франт, мне всегда хотелось походить на него.
   Ее лицо зарумянилось.
   – Моего отца все любили, – сказала она мечтательно.
   – Кроме его собственного отца, – холодно добавил Себастьян.
   Внутренний огонь, согревший ее черты, сразу погас.
   – Папа говорил, что его лишили наследства за то, что у него не хватало подлости.
   – Охотно верю.
   Чарли исчез, а Себастьян лишился всего примерно в одно и то же время. Они встретились снова годы спустя. К тому времени Чарли успел жениться, овдоветь и был в очень стесненных обстоятельствах. Себастьян осиротел, ожесточился и тоже был в стесненных обстоятельствах.
   Чарли тогда выразил раскаяние по поводу жестокой выходки Фэрчайлдов и ее трагических результатов. Себастьян извинения принял, поскольку в Чарли действительно не было ни капли подлости. За что тот и поплатился.
   Но вся жизнь Чарли была сплошные приключения, карточная игра, поиски сильных ощущений. В последнее их свидание он занимал деньги, занимал… у Себастьяна. Себастьян, конечно, знал, что обратно он их не получит, потому что даже в лучшем из Фэрчайлдов было что-то от мошенника.
   – Не могу себе представить, как он сумел воспитать двух детей – особенно девочку.
   – Он сделал все, что мог, для нас после смерти мамы, – печально сказала. Мэри.
   Себастьян вновь поспешил подтвердить то, во что ей так хотелось верить.
   – Чарли мне нравился, правда, нравился.
   Какое-то странное выражение, смесь боли и нежности, пробежало у нее по лицу. Но оно мгновенно исчезло, и она снова облеклась в личину той достойной особы, с которой он познакомился в Шотландии, – служанки высшего ранга, начисто лишенной всяких сантиментов.
   – Каждый человек, знавший моего отца, располагался к нему, – сказала она как само собой разумеющееся.
   Боже, но ведь они уже оставили позади все эти ее игры в экономку и попытки скрыть от него свои переживания. Женщины обычно хорошо понимают эти тонкости в отношениях; почему она не желает этого понимать?
   Ему хотелось встряхнуть ее хорошенько, чтобы она, наконец, прекратила эти глупости, превратить ее в Джиневру Мэри, заставить ее окончательно раскрыться перед ним, но он понимал, что этому не бывать. Поэтому он продолжал хвалить единственного достойного Фэрчайлда, ему известного – до сих пор.
   – Ваш отец был мудр, если он научил вас вскрывать сейфы.
   Мэри снова смягчилась. Наружные уголки ее глаз слегка приподнялись, на нежных щеках задрожали ямочки, и Себастьян понял, что наконец-то ему это удалось. Он заставил ее улыбнуться!
   Очень милая улыбка, полураскрытые губы… О, эти созданные для поцелуев губы! Все устои полетели к черту!
   Он еще сам не успел осознать это, как уже целовал ее. Она не противилась, хотя менее искушенный мужчина приписал бы это удивлению. Себастьян предпочитал думать, что после вчерашнего его поцелуи стали ей нравиться. В этом была, безусловно, доля истины.
   Ощутив в ней какую-то нерешительность, Себастьян понял, что Мэри тоже вспомнила про вчерашнее. Боясь спугнуть ее, он ослабил напряжение в руке, сжимавшей ее талию, и осторожно погладил ее спину, тщательно скрывая неистовую жажду обладания, несмотря ни на что, настойчиво требовавшую утоления.
   – Себастьян.
   Она чуть слышно прошептала его имя, и в этом шепоте он услышал неуверенность. Как он ни старался это скрыть, его страстное желание подавляло ее. Для этой маленькой девственницы оно было чересчур пылким.
   Черт, он был даже не совсем уверен, что сможет вовремя обуздать его, а ведь они не где-нибудь, а в бальном зале. Здесь только тонкий шелк отделяет их от жадных глаз.
   Но он не может остановиться. Не может. Пока она не ответит ему.
   Полураскрытыми губами он нежно прижался к ее рту, согревая ее своим дыханием, надеясь, что любопытство возьмет в ней верх. Он ожидал, что это произойдет раньше. Но, когда она, наконец, в изнеможении прислонилась к стене и ее напряженные мускулы расслабились, Себастьян понял, что одержал победу.
   Хотя, надо заметить, что охватившее его внезапно чувство торжества было несоизмеримо с тем малым, чего ему удалось достичь. Но это все равно была победа.
   Ее рот чуть приоткрылся; он ощутил на себе легкое дуновение ее дыхания. Он осторожно коснулся языком ее языка; она позволила ему это. Ее руки стиснули ему плечи, затем медленно скользнули вокруг его шеи.
   Но он жаждал большего. Ему было мало этого. Он хотел, чтобы Мэри запустила пальцы ему в волосы. Он хотел услышать, что за звуки она станет издавать, когда он вновь коснется ее обнаженной груди.
   Кровь ударила ему в голову. Одна картина сменяла другую в его распаленном воображении. Он уже почти чувствовал, как, приподняв ее на руках, он будет совсем близко… и…
   – О Боже! – отшатнувшись, он, не отрываясь, смотрел на ее размягченное податливое тело, на полузакрытые в истоме глаза.
   Когда Джиневра Мэри Фэрчайлд была застывшей и непреклонной, он желал ее. Но когда она уступала ему хоть чуть-чуть… о, тогда его желание возрастало стократ.
   С трудом переводя дыхание, маленькая сирена прошептала:
   – Когда и где мы встретимся?
   Сердце билось у него с такой силой, что ему казалось, что оно вот-вот разорвется. Победа! Вот теперь полная победа! Он придет к ней в спальню, на эту огромную постель. Она будет ожидать его в ночной рубашке, немного настороженная. Он будет нежен с ней. Он медленно ее разденет, покроет ее поцелуями.
   – Я же нужна вам, чтобы открыть сейф. – Мэри выпрямилась. – Когда вы хотите, чтобы мы встретились?
   Лежа, или стоя, или на коленях, но как бы там ни было, он насладится ею.
   Но он уж постарается, чтобы и ей было хорошо.
   – Никакого сейфа, – с трудом выдавил он из себя. – Никогда. – Как он только мог подумать о том, чтобы подвергнуть ее такой опасности? Где была его голова?! – Ни за что! Вы что, не понимаете? Этот дневник – большая опасность. Не мы одни за ним охотимся.
   – Очень даже понимаю. – Мэри упрямо вздернула подбородок, и в глазах у нее блеснул огонек. – Но есть вещи пострашнее.
   Нет, она все-таки не понимает, о чем говорит, просто старается не вдумываться. Положив руки ей на плечи, он погладил их под тонким шелком, успокаивая ее. Годы физической работы, конечно, сделали ее сильной и выносливой. И все же она оставалась женщиной – хрупкой, беззащитной и нуждалась в заботе.
   – Это я нахожусь здесь затем, чтобы украсть дневник, – произнес он, сделав ударение на слове «я».
   – Знаю, а я здесь затем, чтобы помочь вам, – настаивала она.
   – Поймите, кто-то еще должен быть здесь затем, чтобы купить дневник! Твердо могу вас уверить, он пойдет на все, чтобы завладеть им. А в довершение всего Фэрчайлдам необходимо нажиться на продаже, а каждый дурак знает, что Фэрчайлды убьют кого угодно за шиллинг.
   Черт бы побрал эту женщину вместе с ее ослиным упрямством, оно так и написано у нее на лице. Вот, полюбуйтесь, глаза горят, губы сжаты, и ни малейшего желания пойти хоть на какие-то уступки.
   Он был готов убеждать ее логическими доводами, но если она не внемлет здравому смыслу, ему придется привязать ее к кровати. Впрочем, он с удовольствием бы сделал это в любом случае.
   – Вы в центре внимания из-за окружающей вас атмосферы тайны, вашего происхождения, а главное, вашего наследства. Так будьте же умницей и постарайтесь отвлечь внимание от меня. Пока это у вас недурно получалось.
   Себастьян приподнял ей голову за подбородок и взглянул в глаза.
   – И я обещаю вам вознаграждение, какого вам не забыть никогда.

Глава 13.

   Широкими шагами Себастьян удалялся от алькова, где оставил Мэри. При этом он улыбался так обольстительно, что по крайней мере трое из девиц Фэрчайлд, попавшихся на пути, чуть не попадали в обморок.
   На леди Валери эта демонстрация тонкости их натуры не произвела никакого впечатления. По ее мнению, девицы Фэрчайлд никогда не сомлеют от улыбки ценою меньше чем в сто тысяч фунтов. И все они – прирожденные актрисы. Но когда он прошел мимо, обращая на них не больше внимания, чем на стаю надоедливой мошкары, она вынуждена была признать – у мальчика есть кое-какой вкус, хотя ей самой и приходилось слишком часто шлифовать его.
   Ну что ж, она могла себя поздравить, результаты неплохие.
   Леди Валери заметила, как он остановился и зачем-то заговорил с этим купцом, этим, как его, мистером Бриндли. Ничего не скажешь, очень учтиво с его стороны, особенно если принять во внимание, насколько неуместно появление купца в таком высоком собрании.
   А взоры вышеупомянутого высокого собрания, в нетерпении предвкушавшего появление Мэри, были в настоящий момент устремлены на синий шелковый занавес. Каждый в меру своей испорченности воображал, в каком виде она появится. Любопытство – вульгарное чувство, и если она срочно не предпримет что-нибудь, чтобы защитить Мэри, та может предстать перед всеми в самый неподходящий момент.
   Небрежно держа трость под мышкой, леди Валери царственной походкой приблизилась к алькову, где все еще скрывалась Мэри. Отдергивая занавес, она услышала, как та бормочет про себя:
   – Экономка никогда не вонзит нож в сердце человека, претендующего на роль ее жениха.
   Леди Валери помедлила немного, прежде чем прервать ее странную болтовню.
   – Так что оно и к лучшему, что при мне нет ножа, – неожиданно добавила Мэри.
   Рассмеявшись, леди Валери вошла в альков.
   – Вполне достаточно того, что вы уже сделали, моя дорогая. На нем уже остались отметины. Представьте себе только, какой бы поднялся шум, если бы вам удалось теперь его убить.
   Мэри побледнела.
   – Я бы ни за что на свете не убила бы его на самом деле, – сказала она быстро. – Я бы не смогла пойти на убийство с легкой душой.
   – Разумеется, нет, детка. Я никогда и не думала ничего подобного, – поспешила разуверить ее леди Валери, искренне недоумевая, почему вдруг Мэри так резко среагировала на простую шутку.
   Поджав губы, Мэри уставилась в пол, пытаясь справиться с обуревавшими ее чувствами, об истинных причинах которых ее покровительница и не подозревала. Но леди Валери узнавала в них вину, неукротимый гнев и остатки неудовлетворенной страсти – все то, чего ей никогда не случалось видеть в Мэри за все годы их знакомства.
   Заполняя время небрежной болтовней о том, о сем, чтобы дать Мэри возможность овладеть собой и окончательно успокоиться, если это вообще в ее силах, леди Валери сказала:
   – Всем, безусловно, не терпится узнать, что здесь с вами происходит, но если хотите, я останусь на страже. Никто ничего не увидит, пока вы не будете выглядеть совсем хорошо.
   – Да, – с трудом выговорила Мэри. – Благодарю вас.
   Она подошла к одной из колонн, устало прислонилась к ней и изрекла:
   – Ваш крестник – грубиян.
   В ее словах звучала непоколебимая уверенность, обретенная за десять лет общения с разного рода грубиянами.
   Леди Валери усмехнулась.
   – Не мне с вами спорить. Что же он сделал на этот раз?
   – Он вознамерился защищать меня от опасности.
   – Да что вы говорите?! И в самом деле, какая грубость! – Леди Валери явно забавлялась.
   – Он еще велел мне быть умницей и стараться отвлекать от него внимание.
   – Я понимаю, насколько сильно это должно было вас расстроить… – Леди Валери похлопала себя веером по руке, чтобы умерить разбиравшее ее желание расхохотаться.
   – Но ведь разве не этого он требовал от вас, когда вы впервые говорили с ним в Шотландии? – Леди Валери попыталась образумить свою бывшую экономку.
   Мэри пропустила это мимо ушей. И продолжала в повышенном тоне.
   – Он обещал вознаграждение, если мне это удастся.
   – Это весьма обнадеживает. – Леди Валери теперь уже откровенно поддразнивала ее.
   – Вы думаете, он подарит вам драгоценности?
   Резко повернувшись, Мэри сердито на нее взглянула.
   – Я полагаю, в качестве награды он намерен преподнести мне самого себя.
   – Чего же еще и ожидать от мужчины.
   Ловко продев свою руку под руку Мэри, леди Валери оперлась на нее и вывела, наконец, из алькова.
   – Впрочем, это было бы не так уж плохо для вас. Дело могло обернуться гораздо хуже.
   Она кивнула в сторону хлынувшей к ним толпы, напоминавшей стаю акул.
   – Вы могли бы, например, выйти за одного из этих.
   – Что верно, то верно, – с ожесточением сказала Мэри. – Но я не верю, что Себастьян имеет в виду брак.
   Она все неплохо понимала, но по-прежнему оставалась в неведении относительно планов самой леди Валери. И чтобы в дальнейшем продолжать держать ее в неведении, леди Валери придется позволить и другим попытать счастья у богатой наследницы. Но до чего же ей претило видеть рядом с Мэри этого прыщавого вонючку, графа Эгасса.
   Он раскланивался с таким усердием, что фалды его фрака высоко вздымались. Глупейший вид.
   – Леди Валери, я желал бы танцевать с достойнейшей мисс Фэрчайлд. Должен ли я просить вашего позволения?
   Его тон ясно давал понять, что он хочет потешить старушку.
   Что же, эта старушка могла бы научить его уважать себя, пустив в ход трость. Но она этого не стала делать.
   – Так вам и следует поступить, – сказала она. – И вы должны привести ее опять ко мне, как только кончится танец. С мисс Фэрчайлд шутки плохи, Эгасс, и я здесь затем, чтобы проследить, как вы себя ведете.
   – Я просто весь дрожу, – отвечал Эгасс, взяв Мэри за руку.
   – То-то же, – сказала ему вслед леди Валери.
   Занимая свою позицию напротив Мэри в ряду танцующих пар, он имел довольно хмурый вид, и леди Валери самодовольно ухмыльнулась. Говоря о ней с Мэри, он не сумеет справиться с раздражением и будет сердит и груб. Мэри это не понравится, и граф навсегда уронит себя в глазах богатой наследницы, которую он так надеялся завоевать.
   До чего же легко вертеть этими мужчинами! Леди Валери решительно повернулась к остальным поклонникам Мэри, столпившимся вокруг.
   – Кто из вас, джентльмены, желает следующим танцевать с мисс Фэрчайлд?
   Она установила строгую очередность и сумела искусно навредить тем, кто мог бы понравиться Мэри. Только с одним кавалером она потерпела неудачу – с этим ее кузеном по имени Йен. Он стоял в стороне и наблюдал за всем с таким видом, словно все это его чрезвычайно забавляло. Леди Валери, между тем, не раз приходило в голову, что прием, применяемый ею против возможных соперников Себастьяна, мог быть использован и Йеном.
   За этим молодым человеком нужен глаз да глаз.
   Он не только хорош собой, но умен и честолюбив. Следовательно, с ним нужно держать ухо востро.
   Ситуация создавалась непростая, но леди Валери обожала именно такие ситуации.
   Вообще этот вечер доставлял ей большое удовольствие, а Мэри будет теперь танцевать до утра. Но после полуночи, когда был подан ужин, в зал вошел Кэлвин.
   Надо же, она-то думала, что порядком его утомила, а он тут как тут, в самого пронзительного цвета пурпуре, какой она когда-либо видела. О, так и шарит глазами вокруг – в поисках ее! Он, должно быть, просто обожает ее теперь. А откуда ей было знать, что никто его никогда так не ублажал? Видно, он никогда не бывал во Франции.
   Похлопав Мэри по руке, леди Валери сказала:
   – Я что-то устала, милочка. Не проводите ли вы меня в мои комнаты?
   По-прежнему связанная чувством долга, Мэри не колебалась ни минуты. Она тут же забыла и комплименты, и улыбки. Вопль протеста раздался ей вслед, но она пренебрегла этим и только крепче прижала к себе руку леди Валери.
   Когда они шли по бесконечным длинным коридорам, освещенным кое-где свечами в подсвечниках, леди Валери спросила: