Додд Кристина. Настоящая леди

   Мэри улыбнулась ему, этому милому кузену, но на этот раз он почему-то не ответил ей улыбкой. Склонив голову набок, он неподвижно стоял, пристально глядя на нее.
   – Йен? Что с тобой?
   – Я же просил тебя никому не рассказывать, что ты была экономкой.
   – А я никому и не говорила, – возразила она. Высвободив свою руку, он сдернул чепчик с ее головы и ткнул его ей в самое лицо.
   – А это разве не равносильно признанию?! А твои волосы! – Йен принялся вытаскивать одну за другой шпильки, скреплявшие на затылке ее свернутые узлом волосы.
   – Что за чудовищная прическа для одной из обольстительных Фэрчайлд, – приговаривал он.
   Сначала Мэри не могла понять, почему он так груб с ней сегодня. Потом она сообразила – он ее просто дразнит. Точно так же вел себя Хэдден, когда оба они были моложе и беззаботнее. С легким смехом она перехватила его руку.
   – Перестань сейчас же! Я буду скоро похожа на служанку, возвращающуюся после свидания в конюшне.
   – Да. – Не сводя с нее огромных карих глаз, он бросил шпильки на пол. – Так лучше. Но остается еще одно.
   Обхватив руками ее талию, он привлек ее к себе. Она не спешила сопротивляться, потому что не сразу поняла, что собственно происходит. Когда он прижался губами к ее губам, она резко отдернула голову.
   – Йен, ты соображаешь, что ты делаешь?!
   Мэри услышала в собственном голосе повелительную интонацию экономки.
   – Тш-ш-ш. – Он не собирался отпускать ее. – Я совращаю тебя.
   Он снова поцеловал ее. Ей пришло в голову, что этот поцелуй мог бы быть и приятным в другом ситуации. Но сейчас Йен едва ли сознавал, что он делает. Он нащупывал пуговицы на ее платье, и она услышала треск рвавшихся ниток. Из его горла доносились какие-то странные, даже смешные звуки – они напоминали ей скулящего щенка, – его губы впивались ей в рот. Все это очень мало походило на шутку.
   Чтобы разом отрезвить его, Мэри прикусила ему кончик языка.
   Йен изумленно отшатнулся, прижимая руку ко рту. Возмущенное выражение его лица вызвало у нее смех.
   – А чего ты ожидал? Ведь я же твоя кузина.
   Йен пристально смотрел себе на руку.
   – Кровь! Ты меня укусила до крови.
   – И еще укушу, если ты меня не отпустишь.
   На этот раз она сменила тон экономки на манеру старшей сестры. Это оказалось весьма действенно. Он так поспешно опустил руки, словно она объявила ему, что страдает проказой.
   Мэри уперлась руками в бока.
   – Ну, что с тобой такое? – спросила она с раздражением.
   – Ничего. – Он густо покраснел и что-то невнятно бормотал, как это обычно делал Хэдден, когда пытался что-нибудь от нее скрыть.
   – Вчера ты казался вполне в здравом уме. Я не могу поверить, что ты вдруг внезапно впал в безумие. Ты не болен?
   – Нет.
   Он пытался от нее увернуться, но она приложила ему ладонь ко лбу.
   – У тебя явно жарок.
   – Я здоров, оставь меня, – промямлил он, избегая встретиться с ней взглядом.
   – Ты сейчас же ляжешь в постель. Я пошлю Джилл на кухню, чтобы тебе приготовили там горячего молока с вином. Ты выпьешь и уснешь. Вот увидишь, когда проснешься, тебе будет гораздо лучше.
   Мэри осуждающе покачала головой.
   – Все вы, молодежь, себя не бережете.
   Йен выпрямился.
   – Я постарше тебя.
   – Ну, так и веди себя соответствующим образом! – она подняла с пола свой чепчик. – А теперь скажи мне, наконец, как пройти в западное крыло?
   Йен только и ждал этого момента, чтобы улизнуть. Ей, впрочем, тоже не терпелось уйти. По дороге в свою спальню она колебалась между желанием дать ему пощечину и желанием выяснить, понимал ли он, что делает. Хотя для пощечины, пожалуй, уже поздно.
   Каждый мужчина, который последнее время совал нос в ее дела – а не считая этого мимолетного эпизода, она всегда имела в виду под «каждым» Себастьяна, – требовал от нее чего-нибудь. Чего-то вроде преданности. Честности. Порядочности.
   Или желал научить ее чему-нибудь. Желать. Переживать. Чувствовать. Чувствовать, что угодно.
   Порядочности, честности, преданности она научилась сама за последние десять лет, а чувствовать ее учить нечего. Она была не только Мэри Роттенсон, но и Джиневра Фэрчайлд тоже. А Джиневре были доступны такие чувства, о которых этот холодный надменный Себастьян и представления не имел.
   Как раз сейчас самые разные чувства обуревали ее. Досада, потому что ей не удалось найти похитителя дневника. Презрение к Йену за дерзость, с которой он хотел заменить ею кого-то, кто обманул его романтические ожидания. И, конечно, злость на Себастьяна, потому что… потому что он был Себастьян.
   – Мисс Фэрчайлд! – Джилл отчаянно махала ей руками из открытой двери, пытаясь привлечь ее внимание.
   Мэри подошла к ней.
   – Это моя спальня?
   – Да, но я должна сказать вам… – Джилл указала внутрь комнаты, но вдруг, приглядевшись к Мэри, вытаращила глаза.
   – Мисс Фэрчайлд, что с вами произошло?!
   – Ты о чем?
   – У вас волосы распущены и платье в таком беспорядке!
   Джилл дотронулась пальцем до пуговицы, и та оторвалась и со стуком покатилась по полу. Теперь Джилл говорила с ней, как старшая сестра.
   – А ваши губы… они распухли!
   Джилл с силой хлопнула себя по бедрам.
   – К вам, видно, все-таки пристал какой-то мужчина, так ведь? А я говорила вам, не ходите одна по коридорам! Для красивой богатой женщины это опасно.
   Мэри моментально вскипела. Ей, конечно, не следовало сердиться на Джилл, ведь девушка желала ей только добра. Но в данный момент Мэри была более чем не расположена выслушивать перечисление своих недостатков и ошибок.
   – Это было просто недоразумение! Послушай, Джилл, я хочу, чтобы ты немедленно пошла на кухню и распорядилась приготовить питье для мистера Йена.
   – Так мистер Йен и сделал это?! – Взвизгнула от негодования Джилл.
   – Тш-ш-ш. – Мэри оглянулась по сторонам. В коридоре никого не было видно, но она бы предпочла, чтобы этот эпизод оставался в тайне. – Добра не будет, если Себа…
   Мэри сама себя оборвала. Какое ей дело до того, что подумает Себастьян? Что она несет? Ей это безразлично и все же… как бы чего не вышло, если пойдут слухи о поступке Йена. Некоторые из гостей – мужчин, в особенности те, кто открыто высказывал свое презрение к Фэрчайлдам, могут что-нибудь да заподозрить.
   – Мистер Йен теперь болен, – сказала Мэри спокойно. – Он скоро поправится, и мы снова станем добрыми друзьями, но пока… – Мэри перевела дыхание, – мистер Йен очень милый, но сейчас он немного не в себе. И он болен. Я уверена, что он болен. Ему необходимо это питье.
   Джилл не трогалась с места. Она застыла, беззвучно шевеля губами, пока Мэри не махнула ей рукой.
   – Ступай. Делай, что тебе говорят!
   Мэри распахнула дверь к себе в спальню, услышав при этом, как Джилл так резко закрыла рот, что у нее лязгнули зубы.
   – Но мисс Фэрчайлд, я должна вам сказать…
   Мэри уже вошла в спальню, и дверь за ней захлопнулась. Она стремительно обернулась, но ей не было необходимости слышать этот низкий голос и видеть его крупную фигуру, чтобы знать – Себастьян стоит перед ней, скрестив руки на груди.
   – Она хотела предупредить вас, что я вас жду. А я хотел сказать вам, – он сделал шаг вперед и приподнял прядь ее распустившихся волос, – что вы без сомнения вероломнее всех Фэрчайлдов, когда-либо родившихся на свет.

Глава 17.

   Да, у Мэри выдалось действительно трудное утро. Ее назвали убийцей и угрожали вымогательствами. Ее намерения расстроить планы похитителя дневника не удались из-за обилия подозреваемых. С нею возмутительно обошелся единственный ее кузен, к которому она питала какое-то уважение. А теперь взбешенный Себастьян, прислонившись к двери ее спальни, уставился на нее так, словно она была самым презренным из насекомых.
   Но Мэри, стойко сохранявшая хладнокровие и в общении с наглой прислугой, и с дерзкими благородными гостями, и сейчас не позволит себе его потерять.
   – Что вы делаете у меня в спальне?! – голос ее прозвучал громче, чем она того желала. Мэри несколько раз глубоко вздохнула, чтобы вполне овладеть собой.
   – Я пришел сюда сказать, что я достаточно доверяю вам, чтобы позволить вам открыть сейф, – Себастьян коротко с горечью рассмеялся. – Но теперь я обнаружил, что ваш дядя Лесли был абсолютно прав в отношении вас.
   Она даже не спросила его, что он хочет этим сказать. В этом не было никакой необходимости. Что бы дядя Лесли там ни говорил, это все равно была клевета.
   – Какая глупость!
   Он пошатнулся, как будто она всадила в него пулю, но тут же справился с собой.
   – Да, я глупец! Я видел, как вас роем окружали мужчины, и утешался тем, что вы их не поощряли. Мне не нравилось ваше расположение к вашему кузену, но я убедил себя, что оно вполне невинно.
   Уходя утром, Мэри оставила ключ в замке, и сейчас Себастьян повернул его театральным жестом волшебника, переносящего публику за пределы реальности.
   – Но даже глупцы умеют мстить.
   Себастьян сделал шаг к ней, и только тут она почувствовала, что ее руки плотно сжаты в кулаки.
   Она попыталась их разжать, но это ей не удалось.
   Сколько уже времени этот человек подкрадывается к ней, как охотник к своей добыче? С того самого момента, как он увидел кровь у нее на руках, он преследовал ее в ночных кошмарах. В тот вечер, в кабинете леди Валери, Мэри поняла, что ее воображаемые страхи были ничто по сравнению с ним, таким, каков он оказался на самом деле.
   А теперь он еще имеет наглость намекать, что она виновата и в том, что мужчины проявляют к ней внимание, и в нападении на нее Йена. Но она, с готовностью взявшая на себя вину за многое, на этот раз твердо знала, что она невиновна.
   Он потянулся к ней, но она со всей силы ударила его кулаками по рукам.
   – Не прикасайтесь ко мне!
   Мгновенно, как нападающая кобра, он крепко схватил ее за кисти.
   – Я буду прикасаться к вам как хочу и сколько хочу.
   Все, что Мэри видела перед собой, – это загорелая кожа, оскаленные зубы и горящие глаза. С еще не зажившими безобразными ссадинами на лице, он походил на самого дьявола, но этого дьявола она слишком долго боялась.
   Теперь в ней огнем разгорелся гнев.
   – Кто вы такой, что берете на себя смелость судить меня?
   – Я вам самый подходящий судья. – Себастьян притянул ее к себе совсем близко. – Никто другой, кроме меня, не сможет осудить вас и привести приговор в исполнение.
   Уж не имеет ли он в виду убийство Бессборо?
   А не все ли ей равно?
   Остатки самообладания покинули ее. Мэри ощутила это физически почти как освобождение.
   – Вы совершаете очередную несправедливость по отношению к честной труженице. – Это прозвучало как безнадежное заклинание.
   Он отвел ей руки за спину и прижался к ней еще теснее.
   Нет, она не вынесет слишком сильное ощущение откровенной физической близости.
   – Никакая вы не труженица и уж во всяком случае не честная. – Уитфилд сделал явное ударение на последнем слове.
   Если она будет стоять вот так совершенно неподвижно, быть может, удастся сохранить свое достоинство. Она знала, что он думает. Она также знала и правду. Если она окончательно одуреет от злости, она тоже сможет оскорбить его и, уж конечно, не менее унизительно. Она вообще могла бы бросить ему вызов только из чистого упрямства. Но от него несло таким жаром. В силе его мускулов, в упрямом подбородке таилась несомненная опасность. Она должна поостеречься, она скажет ему, что пыталась сделать, она заставит его выслушать себя, иначе он проявит свое упрямство и тогда… тогда…
   – Я делала только то, что вы мне приказали. – В ее тоне не было ничего примирительного, да и настроение у нее было далеко не мирное.
   – Я, кажется, просил вас отвлечь от меня внимание, пока я ищу дневник. – Лорд Уитфилд был весьма ироничен.
   – Вы приказали мне помочь вам его найти.
   Он усмехнулся. Усмешка вышла холодной и жестокой.
   – Я слышал, что вам давно известно, где он.
   – О чем вы говорите? В Шотландии вы потребовали, чтобы я помогла вам его найти.
   Мэри попыталась высвободить руки из его железной хватки, скрывая боль под видом напускной храбрости.
   – Я и старалась делать, что могла. Я была на кухне, расспрашивала прислугу.
   – Зачем? Я повторяю еще раз, вы же знаете, где находится дневник.
   – Вы с ума сошли! – Она была теперь в этом совершенно уверена. – Каждое утро я вставала на рассвете и…
   – Встречались с кузеном Йеном, чтобы немного поразвлечься. Не так ли?!
   – Осел! – сказала она, побелев от гнева.
   – Вы опять назвали меня ослом. Не притвориться ли вам и теперь, что вы в этом ах как раскаиваетесь? – издевательски произнес он.
   На балу она не притворялась, что сожалеет о своей грубости. Она действительно чувствовала себя виноватой. Теперь она упивалась новым для нее чувством свободы. Свободы от вины и страха.
   Потому что то, чего она много лет больше всего боялась, все-таки произошло. Джиневра Фэрчайлд соединилась в ней с Мэри Роттенсон.
   И ей – Мэри или Джиневре, или кому бы там ни было – все стало безразлично.
   – Что бы там ни твердили вы, я говорю правду.
   Он засмеялся.
   Этот осел смеялся. Он нисколько не был похож на оскорбленного. Он даже имел наглость выглядеть непринужденно, как будто ее грубость доставила ему удовольствие.
   – Вы оказались такой, какой я вас представлял. – Похоже, он был этим безмерно доволен.
   С каким-то ожесточенным наслаждением он заставил ее попятиться, направляя ее своим телом и не отпуская ее рук.
   – Конечно, честность и порядочность вам и не снились. Ваша двуличность развязывает мне руки, давая возможность делать, что мне угодно.
   – А если окажется, что вы были неправы?
   – Я всегда прав. – Он заявил это так, словно сам этому верил. – Вы только что это доказали своим распутством.
   Ей жгло кожу, как будто она по неосторожности пробыла слишком долго на солнце и обгорела. Мэри могла себе представить, какой у нее сейчас был цвет лица.
   – Отпустите мои руки.
   – Чтобы вы могли свободно ударить меня крышкой от подноса? На вашем месте я бы на это не рассчитывал.
   Они уже были у стены, и он вплотную прижал к ней Мэри, в то же время прислонившись к ней сам, словно нуждался в поддержке. От этой близости у нее заныло где-то в животе. Но ярость переполняла ее.
   – Мне больно рукам, – сказала она и, когда он отпустил ее, с наслаждением влепила ему пощечину. Он отшатнулся, ухватившись за щеку.
   – Мне не нужна крышка от подноса. – Она бросилась в сторону от него.
   Он успел поймать ее за юбку и закружил, направляя в угол. Инерцией ее отнесло опять к стене, но она задержалась руками, чтобы не стукнуться. Уитфилд бросился на нее сзади и толкнул так, что путь к отступлению был отрезан. Ее щека и ладони прижались к прохладной стене.
   Схватив ее за плечи, он заставил ее повернуться и жадно приник к ее губам. Она попыталась вырваться, отчаянно извиваясь, но он только сильнее притиснул ее к стене. Тогда Мэри попыталась упасть, но он просунул колено между ее ног. Она попыталась повернуться, но он не позволил ей и этого.
   Испуганно открыв глаза, она посмотрела ему в лицо.
   Он не улыбался. Она ожидала увидеть хотя бы его улыбку, может быть, жестокую. Или торжествующую. Или, по крайней мере, насмешливую. Но его лицо было серьезным, сосредоточенным, словно он поставил себе важную задачу и решил отдать ей все свое внимание.
   Она предпочла бы увидеть какую-нибудь из его улыбок. Любую из его улыбок.
   – Вы не посмеете!
   Как беспомощно это прозвучало! Как тривиально!
   Он придвинулся еще ближе.
   – Еще как посмею. И у меня все прекрасно получится.
   Его дыхание обжигало ее щеку. Другую щеку холодила стена. Она почему-то, как в яркой вспышке света, увидела рисунок темного мореного дуба. Вот еще один угол, другая стена – и она знала, что где-то там находится дверь.
   С тем же успехом выход мог находиться где-нибудь во Франции: там ей от него было бы ровно столько же пользы.
   – Отпустите меня.
   Мэри старалась ударить его локтем, но у нее ничего не получилось. Она еще раз попыталась рухнуть на пол, надеясь, что ее вес заставит его убрать удерживающую ее ногу. Но ее многочисленные юбки смягчили удар.
   Он только сказал:
   – Повтори-ка. Вот увидишь, тебе это понравится.
   – Ах! Боже мой!
   От досады она изо всех сил хлопнула ладонями по стене.
   – Да, да. – Он потянул ее за юбку. – Я настаиваю.
   Ее юбки задрались так сильно, что оказались выше подвязок, закрепленных у колен. Оборки защекотали голую кожу бедра. Она надеялась – нет, она молила небеса, – чтобы он опомнился, остановился и не обнажал ее совсем. Ведь на ней не было ничего, что прикрыло бы ее наготу. Она слыхала, что некоторые распущенные светские дамы завлекали мужчин, скрывая свой стыд под новомодными панталонами. Но Мэри была девушкой приличной – и вот сейчас она за это поплатится. Он просто сошел с ума, и, похоже, ей уже ничто не поможет.
   Почувствовав прохладу обнаженной кожей, она поняла, что все ее надежды оказались тщетными. Она была нага, как новорожденный младенец, и он со вздохом начал ласкать ее самые интимные места.
   – Дивно, – прошептал он у ее уха. Мэри резко наклонила голову, рассчитывая боднуть его в нос, но он успел увернуться. Она снова попыталась вырваться, пока он еще не восстановил равновесие. Но он не дал ей сделать и шага.
   – Ты научила меня уважать твои бойцовские качества. – Он с силой дернул ее за юбку, словно хотел поскорее сорвать с нее всю одежду. – Такие уроки не забываются.
   На секунду она подумала, не обезумел ли он окончательно, но ей следовало бы знать, что разум ему никогда не изменяет.
   Ее нижние юбки, шурша, упали на пол, и она поняла, что он их развязал.
   Она сгорала от стыда из-за того, что оказалась в таком унизительном положении. Ее шерстяная юбка неудержимо скользила вниз, и Мэри попыталась подхватить ее, хотя это уже ничего не меняло. Просто – жест отчаяния.
   Себастьян не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая ее ласкать.
   Разъярившись, Джиневра разразилась ругательствами, произнося слова, смысла которых Мэри даже не знала.
   – Ну и язычок! – выдохнул он у ее шеи. – Ты меня поражаешь, Джиневра Мэри.
   Значит он понял, что эта дурочка вернулась. Мэри боялась, что он воспользуется этим так же бесцеремонно, как он пользовался преимуществами, которые давала ему его сила.
   Он поднял ногу и согнул колено, так что она скользнула ему на бедро. Его голос и руки стали ласково настойчивыми.
   – Двигайся вместе со мной.
   Похоже, он прекрасно оценивал ее ощущения, опыта ему было не занимать: он заставил ее двигаться до тех пор, пока прикосновения к его ноге не вызвали во всем ее теле сладкий трепет. И это в ее теле, в теле невозмутимой и респектабельной экономки леди Валери.
   Мэри стиснула зубы. А он поглаживал ее бережно, нежно, словно она представляла собой хрупкую драгоценную статуэтку. Нет, она не будет умолять его о пощаде, что бы он ни делал. И она ни за что не даст воли тем вскрикам, что так и рвались из ее горла. Она привстала на цыпочки, пытаясь уйти от этой близости, но где-то там внутри нее зародилась томительная тяжесть.
   – Тебе это нравится, я знаю. – Он имел наглость комментировать ее реакцию! Его пальцы нырнули в треугольник туго закрученных волос.
   – А так тебе понравится?
   И он нажал сильнее. Она вскрикнула.
   – Что, чересчур? – он ослабил давление.
   Это мало что изменило. Она уперлась лбом ему в плечо, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Он заставлял ее скользить, пока у нее не начали подкашиваться ноги и ее тело не обмякло бессильно у него на бедре. Эти новые ощущения были для нее слишком острыми. Он не позволял ей отступить, не давал и секунды передохнуть, и теперь… ее пальцы скользили по стене, пытаясь ухватиться за что-то там, где ничего не было. Ее тело сотрясали волны экстаза.
   Он рассмеялся, торжествуя. Наконец ему удалось разбудить ее такую откровенную чувственность. Подхватив ее на руки, он нежно стиснул зубами кожу у основания ее шеи.
   Мэри резко втянула в себя воздух, пытаясь убедить себя в том, что снедающее ее бурное чувство – это гнев.
   – Отпустишь ты меня, чудовище?!
   Это был не вопрос, это было требование. Но он предпочел истолковать эти слова как вопрос.
   – Конечно, отпущу, когда кончу. А я пока не кончил.
   Что это должно было означать? Неужели он намерен и дальше унижать ее? Или он намерен овладеть ею, словно шестнадцатилетней дурочкой? Однако деваться ей было некуда. Она уже лежала на постели, и он удерживал ее своим телом.
   Его руки, казалось, находили самые уязвимые места ее тела, заставляя ее трепетать и содрогаться.
   Боль и наслаждение. Досада и страсть. Ярость и подчинение. Боже, как ему удавалось вызывать в ней такие противоречивые чувства? Где ее здравый смысл и самоуважение? Как она его ненавидит!
   – Тебе нравится меня унижать, да? – спросила она дрожащим голосом.
   – Неужели ты сейчас испытываешь унижение? – Его полураскрытые губы оставляли влажный след на коже, которую никто не видел с тех пор, как она перестала быть младенцем. – По вкусу не скажешь. Я бы определил это скорее как желание, Джиневра Мэри, причем неистовое желание. Согласна?
   – Я ненавижу тебя, – отвечала она, и ее ответ был искренним.
   Однако он не отступался.
   – Но ты хочешь меня? Я стою перед тобою на коленях, моля о крохе снисхождения. Ты же видишь. А хочешь почувствовать?
   Пока он не произносил этих слов, она старалась не думать о том, что происходит. Он действительно стоял рядом с ней на коленях, словно проситель. С чего бы это? Зачем такому человеку, как он, так непонятно вести себя? Чего он надеется добиться столь странной игрой?
   И что она боится потерять?
   Только невинность. Нет, что всего хуже, остатки холодной отстраненности.
   – Джиневра Мэри, – прошептал он. – Откликнись! Скажи мне, как ты жаждешь моего прикосновения.
   – Нисколько!
   – Лжешь!
   Конечно, она лжет. Разве возможно сохранить отстраненность и хладнокровие, когда его руки продолжают так ласкать ее?
   Мэри вся таяла. Ей казалось, что этого не выдержать. Невыносимо было ощущать, что ее тело не желает больше повиноваться приказам разума.
   Себастьян продолжал эту обольстительную игру, чередуя прикосновения и поцелуи. Вскоре она уже не смогла сопротивляться настойчивым прикосновениям его пальцев. Он поглаживал нежную кожу, понуждая ее раздвинуть ноги.
   Мэри закрыла глаза, надеясь, что хоть это поможет ей взять себя в руки, но ничего не вышло – ее ощущения стали только еще более острыми. Она невольно открылась навстречу его ласкам, одновременно испытывая ужас и страсть столь сильные, что от них сотрясалось все ее тело.
   Прикосновение. Его прикосновение. Настоящий пир прикосновений для изголодавшейся женщины. Еще немного, и страсть испепелит ее.
   Мэри необходимо было овладеть собой, чтобы спасти свою жизнь. Но Джиневра насмешливо откликнулась: «Поздно! Ты уже больше никогда в жизни не будешь принадлежать себе».
   – Ради Бога! – у нее уже не осталось ни капли гордости. Голос ее задрожал. Перед глазами все плыло. – Не надо! Не делай этого! Ты причиняешь мне невыносимые страдания.
   Его рука замерла.
   – Страдания? – в его голосе звучало изумление. Рука скользнула ей на бедро.
   Мэри затаила дыхание. Неужели ее мольбы спасли ее?
   – Нет, тебе не больно. – Теперь его голос звучал уверенно и гневно. – Не пытайся меня обмануть, Джиневра Мэри.
   Она едва успела испугаться, когда его палец проник в нее. Мэри прижала кулаки к губам, чтобы заглушить вскрик, потому что в нем прозвучало бы отнюдь не возмущение, а ликующий восторг. Она не могла позволить, чтобы он услышал это. Он только еще сильнее уверится в том, что она – распутница. Или, что ещё хуже, это добавит ему самодовольства. Он будет смеяться над тем, насколько легко с ней справиться.
   Его палец двигался в ней, находя все более чувствительные точки. Он безжалостно будил самые острые ощущения. С ними невозможно было совладать. Мэри чувствовала, что скоро окончательно потеряет рассудок.
   Она стонала. Глаза ее были закрыты, голова бессильно запрокинулась.
   Сейчас она не могла бы оказать ему ни малейшего сопротивления. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, и он несомненно этим воспользуется.
   – Ради Бога! – прошептала она едва слышно. – Не надо!
   – Не надо звучит как вызов.
   Мэри не могла даже открыть глаз. Но она и так знала, какое у него сейчас лицо. Это был Себастьян, Себастьян с его суровыми чертами и кровоподтеками на загорелом лице. С его широкими плечами, которые таили такую мощь. Себастьян, который терзал ее, ласкал ее, который посмел…
   – Смотри на меня! – процедил он сквозь зубы.
   Распахнув глаза, она с изумлением взглянула ему в лицо. Его темно-серые глаза горели, выражая непреклонную решимость довести дело до конца. Мощно раздвинув ей ноги, он улегся между них. Вскинув руки, она схватила его за волосы и дернула, что было силы, так что он охнул от боли. Однако он и тут не упустил ничего. Он воспользовался ее движением, чтобы припасть к ее рту. Его язык толкался в ее губы, без слов говоря о его намерениях. Она может сопротивляться сколько угодно, он все равно добьется своего.
   Мэри колотила его по плечам, пока что-то не прикоснулось к самым тайнам ее женственности, там, где совсем недавно побывал его палец. Ужаснувшись, она посмотрела ему в глаза. Он ответил ей серьезным взглядом и резко подался вперед.