Додд Кристина. Принц похищает невесту

   – Арну?
   Он выпрямился.
   – Я – другое дело! Надеюсь, ты мне доверяешь?
   Сорча испытала облегчение. Он на нее не рассердился.
   – Ты же знаешь, что доверяю. Пусть ты простой рыбак, но ты – мой благородный рыцарь!
   Арну привлек ее к себе, и Сорча растаяла в его объятиях, но он тут же отпустил ее.
   – Отлично. Ты мне доверяешь. Значит, мы едем па постоялый двор.
   Она сдалась.
   – Хорошо, Арну. Едем.

Глава 15

   – У тебя очень большой член? – спросила Сорча жизнерадостно.
   – Что?!
   При каждом шаге своего коня Ренье ощущал встряску, которая отдавалась в его чреслах.
   Но хуже всего было то, что рядом ехала принцесса Радостная Малинка, которая весело обсуждала его отнюдь не безупречное поведение в каменном круге и задавала ему бесконечные вопросы по этому поводу.
   Что, к дьяволу, произошло на холме в круге камней? Он планировал поцелуй. Простой поцелуй. Невинную игру губ, которая должна была бы расположить Сорчу к глуповатому Арну. Он решил, что если Сорча ответит на поцелуй, он перейдет к более тесной близости на следующий день.
   Вместо этого он целовал ее, смаковал ее тело, словно умирающий от голода, и едва сумел остановиться.
   И теперь становилось очевидно, что его величайший страх оказался реальностью: он лишился разума, потому что…
   – Что ты сказала? – переспросил он.
   – У тебя очень большой член? – Похоже, Сорче доставляло удовольствие произносить это слово. – Так его называла Ивлин. Мужским членом.
   Он мысленно послал проклятия этому барышнику Макмуртри за то, что он отправил Сорчу в публичный дом. Мысленно проклял обаяние Сорчи, ее открытость, любознательность, но в первую очередь свое собственное тело, которое требовало утоления страсти немедленно.
   – Принцесса не должна произносить таких слов.
   – Для принцесс всегда существуют особые правила, – с сарказмом произнесла Сорча. – Меня тошнит от правил, предписанных принцессам. Когда я стану королевой, то издам закон, который будет гласить: «Принцессы могут называть мужской член мужским членом, и никто им мешать не будет».
   – Отлично. Тогда и будешь называть его… – Он запнулся. – Будешь называть его так, как пожелаешь. А до тех пор давай не будет обсуждать мой…
   Он снова запнулся.
   – «Дудка» звучит излишне простонародно.
   Губы у Сорчи опухли от его поцелуев. Ее веки соблазнительно опускались.
   Ее мальчишеский костюм не оказывал никакого влияния на его либидо. Для него она выглядела как женщина, которую только что любили, и ему хотелось снова ее любить.
   – Дудкой принцессы это тоже не называют, – сказал он.
   – А как они это называют? – с досадой спросила Сорча.
   – Принцессы об этом вообще не говорят.
   – Ну и глупо! А как же мне задавать тебе вопросы?
   – Никак.
   – Но мне надо тебя расспросить. В Бомонтани мне, как принцессе, положено быть чистой, невежественной и неприкосновенной, – сказала Сорча и с отвращением добавила: – Мой будущий муж наверняка будет заниматься со мной любовью через отверстие в простыне.
   – Не будет.
   – Ты не можешь мне это обещать.
   На самом деле он как раз мог ей это обещать. Он бросил на нее быстрый взгляд.
   – Так что давай, Арну. – Она улыбалась ему, играя ямочками, стараясь уговорить. – Я не стану называть его мужским членом, если не хочешь. Но ты должен рассказать мне то, что я хочу знать. Твоя штука исключительно большая?
   – Моя штука… – Окажись рядом стена, Ренье стал бы биться об нее головой. Вероятность победы была бы примерно такой же. – Пожалуйста, ваше высочество, называйте это членом.
   – Ладно. Так это правда? Потому что когда мы уходили, Ивлин отвела меня в сторону и сказала на ухо, что ты, похоже, очень щедро одарен, а когда я спросила, что это значит, ответила…
   – Да. Он громадный. – Ренье готов был сказать что угодно, лишь бы прервать это обсуждение, прежде чем он будет вынужден продемонстрировать ей свои размеры. И форму. А также правильное использование его… члена. – Если бы все мужчины Европы выложили свои члены на стол, мой оказался бы самым большим.
   – Правда?
   Боже правый! Она ему поверила!
   – Нет.
   – Может, и нет, но мне определенно хотелось бы увидеть всех участников этого действа.
   Потрясенный, Ренье остановил коня.
   Она тоже остановилась.
   Он уставился на нее, стройную, сильную и совершенно серьезную.
   Увидеть всех участников действа. Ей захотелось посмотреть, как все мужчины Европы шлепнут свои пенисы на стол, чтобы она смогла их оценить.
   У него в животе возникло странное ощущение. Оно казалось смутно знакомым, словно он испытывал подобное чувство когда-то очень давно. Звуки вырвались изнутри, словно из земли пробился артезианский источник – сдавленные, надтреснутые, неуверенные. Но они продолжали звучать и становились громче.
   Это был смех! Искренний, настоящий смех, который сотряс седло и заставил коня шарахнуться. Смех! Ренье не смеялся так с тех пор, как… Он не мог вспомнить, когда именно так смеялся.
   Сорча захихикала, и этот радостный звук заставил птиц закружиться, а кроликов – высунуть мордочки из подземных норок.
   Ренье встретился с ней взглядом – и снова захохотал.
   – Если мне когда-нибудь удастся… собрать всех мужчин Европы вместе, я разрешу тебе… купить стол, – сказал он сквозь смех.
   – Я напомню тебе о твоем обещании.
   Наконец он успокоился, вытер слезы и сказал:
   – Я не смеялся так уже много лет.
   – Не думала, что ты наделен чувством юмора.
   Он и сам был этим удивлен. Но еще более удивительной была мысль о том, что Сорча рассмешила его нарочно. Это была совсем не та Сорча, которую он знал мальчишкой. Тогда кем же она была?
   – Ты только посмотри на эту дорогу, Арну! Она настолько широкая, что по ней рядом могут ехать двое. – Она повела рукой вокруг. – Посмотри на эту местность! Горы остаются позади, а мы возвращаемся к цивилизации. Когда доедем до Эдинбурга, у нас больше не будет возможности быть вместе.
   Ох, нет! Опять! Боже правый, она ведь не пытается снова его соблазнить?
   Но она пыталась сделать именно это. И Ренье уже было не до юмора.
   – Если тебе что-нибудь втемяшится в голову, ты не отступишься.
   Он снова послал своего коня вперед.
   Она продолжала ехать рядом с ним, сидя в седле по-мужски. Конь двигался между ее бедрами так плавно, как это делал бы Ренье, если бы… Проклятие! Надо прогнать эти мысли, иначе он кончит. Стараться не думать о том, как он будет укладывать ее к себе в постель и раздевать. Не представлять себе ее округлые формы, белую грудь с веснушками, бледно-персиковые соски и огненные завитки внизу живота, которые приглашали мужчину прикоснуться к ним и, вспыхнув, превратиться в угли.
   Судя по той боли, которую Ренье сейчас испытывал, он действительно получил ожог. Он прикоснулся к ней – и их обоих охватило пламя. Ее изумленное, потрясенное, полное страсти лицо подвигло его на еще больший накал пылкости – и глупости.
   Только серебряный крест, который она носила на шее, остановил его. Он обжег ему ладонь, и, уставившись на него, Ренье вспомнил, что видел его свечение в самый мрачный момент своей жизни.
   – Бабушка всегда говорила мне, что я должна ловить удобный момент.
   Сорча сжала кулак, словно ловила что-то. Ловила так выразительно, что Ренье содрогнулся.
   – Сомневаюсь, что твоя бабушка имела в виду меня.
   – Нет, она говорила обо мне, а я знаю, что нельзя упускать представившуюся возможность. Если бы ты позволил мне поиграть на твоей дудке…
   – Может, хватит об этом трещать? – одернул он Сорчу.
   Нижняя губа у Сорчи задрожала, а глаза наполнились слезами.
   Он почувствовал себя мерзавцем и стал объяснять ей то, чего не стал бы объяснять ни одной женщине на свете.
   – Я хотел сказать, что когда ты говоришь об этом, мои интимные части становятся твердыми.
   Вытянув шею, она посмотрела на его вздувшиеся штаны:
   – Твердыми?
   – Да.
   Он старался не смотреть на Сорчу, опасаясь, что не выдержит, выпрыгнет из седла и бросится на нее.
   А она, конечно, отреагировала со свойственной ей искренней любознательностью.
   – Неутоленное желание причиняет мне боль, – добавил он.
   Сорча фыркнула.
   – Я могу избавить тебя от боли, если…
   Он поднял руку, призывая ее замолчать.
   – Но если бы я это сделала, – не унималась девушка, – ты бы сейчас ехал совершенно спокойно.
   – Нет, мне одного раза мало.
   – Правда? – обрадовалась Сорча.
   – Утром, днем и ночью, милая моя. Утром, днем и ночью.
   – Тогда я рада, что мы едем на постоялый двор. Мы проведем ночь вместе.
   Именно на это и рассчитывал Ренье, однако заскрипел зубами, услышав ее жизнерадостное предложение.
   – Нам надо воспользоваться возможностью насладиться друг другом.
   Казалось, Сорчу совершенно не тревожит пристойность. Она готова отдаться мужчине, которого считала порядочным и добрым. Она не испытывала горя из-за смерти Ренье.
   Но что тут было плохого? Ведь прежде его нисколько не интересовало то, что она о нем думает! А теперь ее равнодушие вызывало у него досаду.
   – А как же твой принц? – Поймав на себе ее изумленный взгляд, Ренье понял, что сорвался на крик. Роль глуповатого Арну давалась ему все труднее и труднее. – Я хотел сказать… ты ведь должна думать о своем принце.
   – О каком принце? О том, за которого мне придется выйти замуж? – Она пожала плечами. – Я даже не знаю, кто это, и меня это не интересует. Очень может быть, что он испортит мне жизнь.
   – Я имел в виду принца, с которым ты была помолвлена.
   «Как же Ренье? Скажи мне, как ты относилась к Ренье».
   – А! Ты о нем. Ренье никогда не был предметом моих девичьих грез.
   Выманивая у нее ответы таким нечестным способом, он почти наверняка должен был услышать нелестные высказывания в свой адрес, но любопытство взяло верх.
   – Вы же вместе росли. Когда он погиб, разве ты не плакала?
   Она обогнала Ренье. Ее спина и шея были напряженно выпрямлены, Сорча долго молчала, и Ренье решил, что она не хочет открывать низкородному Арну интимные тайны своей жизни.
   Наконец Сорча вернулась и теперь ехала рядом с ним.
   – Какое-то время было так много горя! – едва слышно проговорила она. – Меня отправили в изгнание одну. Мои сестры попали в другие места. Отец погиб в бою. Бабушка чуть было не потеряла контроль над страной, а все мои связи с Бомонтанью были разорваны. Смерть Ренье была… Конечно, мне было его жаль. Но моя привязанность к нему осталась в далеком прошлом, мы оба были еще детьми. Я не восхищалась им как юношей, а он вообще меня не замечал. Так что смерть Ренье явилась еще одним ударом в том страшном году.
   Ренье поразило, что Сорча говорит так спокойно. Ее отец, ее страна, ее одиночество она воспринимала лишь как испытания, через которые ей суждено пройти. Неужели Сорча не чувствовала боли?
   Но в этот момент девушка смахнула слезинку со щеки.
   О, теперь он вспомнил! В Бомонтани жила бабушка с ее бесконечными правилами. Она тщательно натаскивала Сорчу. «Принцесса не рыдает и не плачет. Принцесса всегда сохраняет достоинство, потому что никогда не знает, кто наблюдает за ней в этот момент, желая научиться правильно себя вести». Сорча могла нарушить некоторые из запретов бабушки, но не все сразу.
   – И как ты пережила тот год?
   – Я сохраняла достоинство, конечно, но порой мне хотелось… хотелось выразить свои чувства в… в…
   Она не могла найти нужных слов. И потому он сделал это за нее:
   – В громком вопле?
   Она устремила на него округлившиеся глаза, в которых отражалось потрясение.
   – Да. Наверное, мне хотелось завопить.
   Час назад она лежала у него в объятиях, обнаженная, и высказывала свои требования, не заботясь о своем положении и благопристойности. А сейчас с трудом могла выразить свое желание дать выход печали.
   Сорча казалась такой открытой и непосредственной, но за этим простым фасадом скрывала характер, выкованный в огне горя и одиночества.
   Сорча завораживала его.
   А это опасно: из-за последней женщины, которая ею завораживала, он чуть было не погиб.
   Он поступает правильно, пытаясь выведать все тайны Сорчи. Он собирается уложить ее в постель. Очень скоро она станет для него просто еще одной женщиной. И конечно, его королевой.
   – А почему бы тебе не завопить сейчас? – предложил он.
   – Здесь? – Сорча внимательно осмотрелась. – На дороге?
   – А почему бы и нет? Здесь никто тебя не услышит, кроме меня, а я никому не стану рассказывать.
   – Нет. – Она решительно покачала головой. – Время миновало.
   – А разве это правильно – дать пройти моменту потери, не отметив его горем?
   Она заморгала, глядя на него.
   – Арну, это очень мудро!
   Мудро? Да. Потому что он хорошо знал, что такое отчаяние. Знал, что такое оплакать потери.
   – Издай громкий и долгий вопль ярости и боли. Сразу почувствуешь себя лучше.
   – Я и так себя прекрасно чувствую.
   О! Вот она, воспитанница бабушки!
   – Тени твоих умерших будут спать спокойнее, в том числе и Ренье.
   Ему следовало бы стыдиться того, что он ею манипулирует, но ему хотелось, ему было необходимо знать, что она о нем горевала.
   – Ладно. Сейчас попробую. – Сорча набрала в легкие воздуха, запрокинула голову, посидела достаточно Долго и выдохнула. – Не могу. Чувствую себя ужасно глупо. Дождусь более подходящего момента. Жизнь такова, что горе объявится достаточно скоро.
   – Да.
   Скорее, чем Сорча подозревает.
   До встречи с Сорчей он намеревался отвезти ее в Бомонтань, жениться на ней, возглавить армию, отправиться в Ришарт и убить графа Дюбелле.
   Чтобы осуществить этот план, Ренье придется обмануть Сорчу.
   Но обман казался пустяком. Главное, предъявить принцессу для женитьбы, чтобы получить обратно свою страну.
   Все зависело от него. Его лучшие друзья страдали, умирали, чтобы вызволить его из темницы. Он намеревался освободить свой народ от тирана. Он добивался короны.
   Он искал мщения.
   Сорча с ее нежными губами, женственным телом и широко открытыми, невинными глазами не помешает ему идти к цели. Не помешают ему идти к цели и ее чувства к ней.
   Ее веселый голос прервал его размышления.
   – У тебя такое мрачное выражение лица, а я так счастлива! Ведь ты первый мужчина, которого я поцеловала.
   – Рад это слышать.
   Ему не придется убивать других мужчин.
   – Целоваться с тобой было очень приятно.
   – Приятно. Вот как. – Она обладала уникальным даром оскорблять мужчину. – А бушующий океан хорошо смотрится.
   Сорча задумалась.
   – Ты прав. Целовать тебя было не просто приятно. Это было… потрясающе, великолепно.
   Он хмыкнул и постарался спрятать улыбку. «Вот так-то лучше».
   А потом желание улыбаться исчезло.
   Когда ему было семнадцать, он верил каждой капле лести, которую лили в его неопытные уши. Но теперь верил только Сорче.
   Он не в состоянии ее не трогать. С этим он смирился. Но существовал способ ввести Сорчу в заблуждение, удовлетворить ее бабку (хотя и не полностью, потому что бабушка никогда не бывает полностью удовлетворена) и получить супружеские права.
   Он не намерен лишать Сорчу невинности прямо на земле. Их союз – дело государственное. Им следует сочетаться браком в церкви Бомонтани и Ришарта, Нагорной церкви. В присутствии представителей обеих их стран. Представители присягнут в том, что церемония бракосочетания состоялась и была истинной в глазах Бога и людей. Они должны продемонстрировать простыни, запятнанные доказательством ее девственности, чтобы не было сомнений в том, что она не знала других мужчин.
   Завтра утром они приедут в ту деревню, в которую он решил направиться. В поселок изгнанников.
   Завтра ночью он будет держать Сорчу в объятиях.

Глава 16

   Сорче никак не удавалось понять, что необычного в этой деревне.
   Дома не походили на те дома, которые она видела в других деревнях Шотландии. Они были скромными, но крыши чуть наклонены относительно конькового прогона. Окна более широкие и низкие. Серебряные кресты закреплены над входными дверями – кресты, которые она узнавала, точно такие же, как тот, который она носила на шее.
   Понимание обрушилось па Сорчу, словно удар кувалды. Это была деревня Бомонтани, перенесенная в глушь Шотландии!
   – Я узнаю это место, – сказала она.
   – Ты здесь бывала? – вскинул бровь Арну.
   – Нет. Да. – Она сама не знала, что говорит. – Эта деревня напомнила мне мою родину.
   – Вот это совпадение! Я слышал, здесь хороший постоялый двор. Если мы здесь остановимся, ты сможешь привести себя в порядок перед приездом в Эдинбург.
   – Именно это побудило тебя остановиться на постоялом дворе?
   Она бросила на него кокетливый взгляд.
   – Да.
   – Да?
   Сорча вздохнула. Почему Арну так упрям? Почему отказывается от близости с ней? Прошлую ночь они провели в сенном сарае, и он хотел ее. Когда он обнял ее, чтобы согреть, Сорча почувствовала, как его член упирается ей в спину.
   И все же…
   – Привести себя в порядок – это чудесная мысль.
   Принять настоящую ванну в настоящей лохани казалось настоящим блаженством. Не таким, как спать обнаженной в объятиях Арну, но она больше не станет об этом говорить. По крайней мере сейчас. Неожиданная атака будет гораздо эффективнее. Она вымоется и наденет ночную сорочку, которую ей подарили девицы в заведении мадам. И тогда Арну перед ней не устоит.
   Они свернули на улочку, которая вела к главной площади. Здесь здания были более высокими, а над дверьми висели вывески: пивная «Рыжая скала», мясная лавка «Ледяная вершина», постоялый двор «Серебряный ключ». Мужчин и женщин где-то около дюжины собралось у колодца в центре площади. На женщинах были маленькие вышитые шапочки и белые фартуки. На мужчинах – черные штаны с красными подтяжками. Сорча сразу заподозрила, что это изгнанники. Ее подозрения подтвердились, когда она рассмотрела колодец: у него была островерхая крышка на столбиках, выкрашенных голубой краской.
   – Ты только посмотри! – сказала она Арну, указывая на центр площади.
   – Колодец, – невозмутимо отозвался Арну.
   – Это не просто колодец! Острый верх крыши отгоняет зло, которое может опуститься сверху. А голубой цвет благословляет воду и отводит дурной глаз. Это – традиции Бомонтани и Ришарта. – Возможность снова увидеть все это утоляла тоску, которую она скрывала.
   – Значит, у Бомонтани и Ришарта одинаковые традиции.
   Арну говорил так, словно знал ответ.
   – У них общая граница. Общие традиции. Общий язык. У них одна церковь. И они спорят обо всем. – Сорча широко улыбнулась, потому что самой давней традицией было то, что жители Бомонтани осуждают жителей Ришарта, а жители Ришарта порицают жителей Бомонтани. – Как думаешь, они иностранцы?
   – Иностранцы? – Ренье с притворным недоумением посмотрел на нее. – Ты считаешь, они не из Шотландии?
   – Ладно. Я сама узнаю.
   Она направила коня к собравшимся у колодца. Одна из женщин, уже немолодая, сидела на скамейке у колодца. Деревенский священник в традиционной черной сутане и трое полных мужчин стояли, пробуя вино. Пять молодых женщин – Сорча решила, что это сестры, – встали в кружок, наблюдая за Сорчей и пересмеиваясь, словно находили ее крайне забавной. Одна, беременная, поглаживала живот. Две женщины лет сорока с небольшим спорили о том, кому первой взять ведро.
   Когда Сорча въехала на площадь, все замолчали и настороженно уставились на нее. Она широко улыбнулась: у всех были острые носы, высокие скулы, кремово-смуглая кожа, глаза – разных цветов. Сорча никогда не встречалась с этими людьми, но она их знала. Они были частью самого красивого народа в мире. Сорча не удержалась и спросила:
   – Вы из Бомонтани?
   Они попятились, несколько встревоженные. Ренье не стал вмешиваться, лишь ухмыльнулся. Сорче здесь ничто не угрожало. Жители деревни – люди осторожные, к тому же очень скоро узнают, кто она. И тогда они поймут, как им повезло. Однако Сорча покорит их своим бьющим через край жизнелюбием еще до того, как они узнают ее имя. Ренье в этом не сомневался.
   – Я из Бомонтани! – крикнула она. – Вы бежали от мятежников?
   – Некоторые из нас из Бомонтани, другие – из Ришарта.
   Востроглазая, тонкогубая, костлявая женщина – спорившая с другой женщиной из-за ведра – подошла ближе к Сорче:
   – Как ты докажешь, что ты родом из Бомонтани?
   Сорча перешла на язык их общей родины и сказала:
   – Пусть я далеко от дома, но у очага моих соотечественников мне всегда рады.
   Услышав знакомую пословицу, которую Сорча произнесла так напевно и легко, женщина прижала ладонь к груди.
   По небольшой толпе пробежал тихий шепот.
   – Добро пожаловать, добро пожаловать! – Женщина заулыбалась. – Простите мне мое недоверие. К нам из дома никто не приезжал с тех пор, как мы здесь поселились. Нам пришлось бежать из родных стран, и мы осели здесь, в Новой Проспере, ища безопасности. Безопасность не всегда так легко дается: некоторые люди в Шотландии недовольны вторжением чужаков, а другие боятся тех, кто говорит на незнакомом языке.
   Полный джентльмен пробился сквозь толпу и встал рядом с говорившей дамой.
   – Я – господин Монтаро, хозяин постоялого двора. А это – моя жена, Тулия. Заходите, выпейте вина. Отдохнете, поедите и расскажете нам, что вам известно о Ришарте.
   – И о Бомонтани, – добавила Тулия.
   – Я ничего не знаю. Уже десять лет я живу на чужбине, но сейчас возвращаюсь домой!
   Говоря об этом, Сорча буквально светилась от радости.
   – А он?
   Господин Монтаро указал на Ренье.
   – Он из Нормандии, – ответила Сорча. Тулия пристально на него посмотрела:
   – Он похож на бомонтаньяра.
   – Нет, он из Ришарта, – сурово поправил ее господин Монтаро. – Не все красивые молодые люди родом из Бомонтани.
   – Если они оттуда – значит, им не повезло! – парировала Тулия.
   Одна из пяти молодых девиц постаралась поймать взгляд Ренье. Ей было не больше двадцати, она была хорошенькая и кокетливая. Она указала сначала на хозяина постоялого двора, потом на его жену и выразительно закатила глаза. Ренье сразу же понял, что супруги постоянно спорят, как это свойственно всем бомонтаньярам и ришартианцам. А когда в переднем ряду оказались еще три молодые девицы, имевшие сходство с господином Монтаро и Тулией, он решил, что эта чета занимается любовью с не меньшим жаром.
   Сорча спокойно улыбнулась:
   – На самом деле это мой спутник, Арну. Мы собирались остановиться на вашем прекрасном постоялом дворе, прежде чем ехать дальше, в Эдинбург, а оттуда – домой.
   – Кажется, в Бомонтани спокойно, – произнес господин Монтаро. – Но, по слухам, в Ришарте, где правит граф Дюбелле, царит разруха.
   При упоминании Дюбелле старуха плюнула на землю, а молодые женщины стали переговариваться, жужжа, словно рассерженные пчелы.
   – Я поеду в Бомонтань! – объявила Сорча. – Пора.
   Тулия повернулась к мужу:
   – Я считаю, что нам тоже надо ехать. Мы могли бы пожить у моих родителей.
   – Нет, – возразил он. – Мы поедем туда, когда принц вернется и мне возвратят мою собственность. Не раньше.
   – Принц Ренье? Но… ведь он погиб!
   Сорча обвела взглядом собравшихся, ища подтверждения.
   – По слухам, ему удалось бежать из темницы графа Дюбелле, и сейчас он собирает армию, чтобы отвоевать свою страну.
   Серовато-коричневые глаза господина Монтаро вспыхнули зеленым огоньком.
   Ренье видел, как на лице Сорчи изумление сменяется радостью, а при взгляде на него – отчаянием.
   Сорча перевела взгляд с Ренье на господина Монтаро.
   – Не… не могу поверить! – пролепетала она. – Годфри говорил, что Ренье был схвачен графом Дюбелле и убит.
   – Не знаю, кто такой твой Годфри, но он ошибся. Принц Ренье много лет просидел в тюрьме, а потом по милости Божьей вырвался на свободу.
   – Когда это случилось? – спросила Сорча.
   – Мы это слышали почти три года назад. – В голосе Тулии звучала безнадежность. – Об этом писали английские газеты. Но они, как известно, врут.
   Три девушки окружили мать. Одна нежно обняла ее. Священник что-то тихо сказал ей на ухо. Тулия вытерла слезы, кивнула и решительно расправила плечи.
   – Так! – Господин Монтаро громко хлопнул в ладоши. – Сколько комнат вам нужно?
   – Одна, – ответил Ренье.
   Все повернулись и изумленно уставились на него.
   – Одна? О чем ты говоришь? – изумилась Сорча. – Кажется, ты говорил, что не намерен…
   – Я тебя не оставлю. – Взяв девушку за руку, он сжал ее пальцы. – Это слишком опасно.
   Под его пристальным взглядом ее ресницы затрепетали. Сорча была так возбуждена, что забыла изменить голос на низкий, и люди проницательные вполне могли распознать в ней женщину.
   Священник это заметил, конечно. Он вышел вперед и остановился напротив них. Высокий широкоплечий мужчина устремил на приезжих суровый взгляд:
   – Вы женаты?
   – Женаты? – Господин Монтаро смущенно хмыкнул. – Отец Терранс, зрение вам изменяет. Это мужчины.
   – Тот, что поменьше, – женщина, олух!
   Жена бесцеремонно ткнула его локтем в бок.
   – Нет! – Он уставился на Сорчу, осматривая ее со всех сторон. Тоном глубокого изумления он повторил: – Не может быть!
   – Я сразу заметила! – заявила Тулия.
   – Женщина? Неправда! – Глаза у него выкатились, и он возмущенно повернулся к жене.