Но что было гораздо важнее, Сорча уставилась на чучело и радостно улыбнулась. Искрящимися глазами она обвела окрестности, словно пытаясь его найти, и он с огромным трудом удержался, чтобы не броситься к ней и не заключить в объятия.
Однако битва еще не закончилась.
Граф Дюбелле махнул рукой стражникам. Один из них сбежал по склону на лужайку и сдвинул в сторону чучело и опавшую листву. Он открыл деревянные доски, которые оказались под ними. Начищенным сапогом отодвинул одну из досок и увидел траншею, по которой ушел Ренье.
Лицо графа Дюбелле стало почти лиловым. Он сделал несколько шагов в сторону своей бесполезной ловушки, а потом яростно повернулся к жене:
– Это ты виновата!
И тут Ренье вышел из тени. Рука его лежала на рукояти шпаги, взгляд был устремлен на графа Дюбелле.
– Не понимаю, почему вы удивлены подобным поворотом событий. Разве не вы научили меня копать?
Граф Дюбелле ткнул в него трясущимся пальцем:
– Немедленно застрелите его!
– Бросить ружья! – крикнул один из стражников.
Ренье узнал его: это был Хьюберт. Он состоял в страже еще при его отце и каким-то образом сумел дотянуть до этого дня. Он сильно постарел, но сейчас был полон решимости.
– Тот, кто прицелится в нашего принца, будет иметь дело со мной! – крикнул Хьюберт.
Выхватив пистолет у ближайшего придворного, граф Дюбелле выстрелил.
Придворных окружили люди Ренье с поднятыми мушкетами и обнаженными саблями.
Но граф Дюбелле выстрелил не в Ренье. Он выстрелил в Хьюберта.
Хьюберт покачнулся, на лице его отразилось изумление. И в следующее мгновение он рухнул, словно огромное срубленное дерево.
Сорча закричала и упала на колени рядом с ним.
Придворные завопили и обратились в бегство, словно стадо испуганных оленей.
Но люди Ренье заставили их остановиться.
Ренье прошел дальше, к освещенному солнцем месту.
– Армия Бомонтани стоит всего в пяти милях ниже, на дороге, и ждет сигнала, чтобы войти в Ришарт и захватить его. Но есть более легкий путь, граф Дюбелле. Мы с тобой… мы будем драться, и победитель получит страну.
– А проигравший? – спросил граф Дюбелле.
– Проигравший умрет.
Ренье знал, чем рискует. Граф Дюбелле был знатоком оружия и смертельно боялся заговоров. Он упражнялся во владении огнестрельным оружием, клинками, ножами и кулаками. Он был старше Ренье, но отличался силой, безупречным здоровьем и жестокостью. Он являлся Ренье в кошмарах как непобедимый демон.
Граф Дюбелле тоже это знал. Он улыбнулся той медленной, жестокой улыбкой, которую Ренье видел каждый год, когда тюремщики выволакивали его из камеры. Когда он плакал и молил о милосердии этого изверга.
– Да. Проигравший умрет.
Граф Дюбелле повторил эти слова с великим удовольствием.
Этот тон. Это лицо. Ренье показалось, что кожа у него на спине съежилась и прилипла к костям, пытаясь избежать ударов.
Ему необходимо помнить. Помнить, что граф Дюбелле убил его отца, заточил в тюрьму его друзей, разграбил его страну. Граф Дюбелле похитил его жену, будь у него возможность, избил бы ее, изнасиловал, убил. Все зависит от исхода этого поединка. Он должен сосредоточиться на одном: на том, чтобы переиграть графа Дюбелле.
Противники вышли в центр поляны.
Граф Дюбелле бросил взгляд на свежеиспеченного юного командира стражи:
– Баптист, ты знаешь, что делать.
Юнец посмотрел на труп Хьюберта, на Сорчу, склонившуюся над ним, на кровь у нее на руках и слезы на глазах. И кивнул:
– Я знаю, что делать.
Он отстегнул перевязь с саблей, оставшейся в ножнах, и положил все на землю.
Граф Дюбелле повернулся к нему и зашипел:
– Ты спятил?
– Нет, милорд. Я в здравом уме. – Голос у юнца дрожал, но он скрестил руки на груди, вскинул голову и посмотрел графу в глаза. – Вам не следовало убивать Хьюберта, милорд. Мой отец говорил, что он хороший человек.
– Твой отец! – насмешливо повторил граф. – И кому ты должен хранить верность?
Ренье взглянул на Сорчу. Она медленно выпрямилась над телом Хьюберта и устремила на Баптиста прямой, ясный взгляд.
Баптист не отвел глаза и кашлянул.
– Не знаю, милорд, не знаю.
Граф Дюбелле в бешенстве повернулся к другому молодому стражнику.
У юноши так сильно дрожали руки, что ему едва удалось расстегнуть перевязь. Он тоже положил саблю на землю. Все молодые стражники подошли к Хьюберту. Один снял китель и закрыл Хьюберту лицо. Они подняли тело своего командира и положили в повозку.
– Похоже, твои люди решили, что наш поединок должен быть честным.
Ренье чуть опустил кончик шпаги. Стремительно, словно атакующая змея, граф Дюбелле сделал выпад.
– Очень жаль.
Ренье вскинул шпагу вверх, но его клинок немного опоздал. Ему удалось отклонить смертельный удар Дюбелле, однако кончик попал ему в плечо и ударил в кость.
Граф Дюбелле отскочил назад и захохотал.
Это было равносильно пощечине, Ренье сосредоточился, прогнав все страхи.
Самое плохое случилось. Граф Дюбелле первый ранил его.
Ну и что?
Гораздо важнее, кто нанесет последний удар.
Он услышал осуждающий ропот окружающих. Дюбелле тоже его услышал. Поэтому Ренье улыбнулся.
Дюбелле не мог скрыть свою ненависть.
Он ненавидел Ренье. Ненавидел за то, что тот выжил. За то, что существует. Ненавидел и боялся из-за законных притязаний Ренье на трон.
Улыбка Ренье стала шире. Ненависть и страх. Хорошие признаки. А еще лучше то, что граф Дюбелле не может скрыть своих чувств. Значит, потерял самообладание.
Кровь тонкой струйкой стекала по руке Ренье. Пальцы у него слегка онемели. Он перебросил шпагу в другую руку.
– Ну же, любезный! Пока ты упражнялся в фехтовании, я скитался по миру в поисках моей принцессы. А что еще я делал? Ах да! Терпел твои побои и гнил в твоей темнице.
– Когда я с тобой разберусь, ты будешь гнить в могиле!
Сорча содрогнулась, услышав эти слова, и замерла, когда клинок графа рванулся к Ренье.
Однако Ренье ловко парировал удар. Он ухмыльнулся и сказал:
– Ты прав, конечно. «Защищайся!» – это такое старомодное предупреждение.
Ей надо бы радоваться, что у Ренье хватает остроумия и уверенности, чтобы шутить, но ей хотелось, чтобы он сражался молча, не тратя понапрасну силы. Он должен победить. Не ради их несчастных стран, их тронов и их корон, а ради их любви.
Когда клинки вспыхивали на солнце, пробивавшемся сквозь кроны деревьев, Сорча вздрагивала при каждом ударе. Ее дыхание участилось, словно это она вела бой. Сердце болезненно сжималось.
– Ты долго не продержишься! – Граф Дюбелле проговорил это задыхающимся голосом. – Ты теряешь кровь.
– Верно, – согласился Ренье. Стремительным движением Ренье пробил защиту графа Дюбелле и рассек ему щеку до самого рта.
Мужчины загудели, женщины взвизгнули. Жюльенна завопила, увидев, как обнажились зубы Дюбелле.
Сорча улыбнулась с кровожадной радостью. Она не испытывала жалости к графу Дюбелле. За те страдания и смерть, которые он сеял, она готова была его убить собственными руками.
– Ну вот. Теперь ты тоже теряешь кровь.
Ренье держал шпагу наготове, пока граф Дюбелле ощупывал рану.
– Ах ты, жалкий королевский щенок! – Граф с трудом выговаривал слова. – Ты изуродовал меня!
Клинки снова скрестились.
И шпага Ренье снова стремительно метнулась к противнику. Граф парировал удар, однако на второй его щеке тоже появилась кровь. Он отшатнулся.
Ренье остановился.
– Ну вот. Теперь все в порядке, обе щеки у тебя одинаковые.
Граф Дюбелле повернулся и посмотрел на жену. При виде его лица, которое стало похоже на маску смерти, прекрасные голубые глаза Жюльенны наполнились ужасом. Она прижала руку к губам, отвернулась… и ее вырвало.
Когда Дюбелле повернулся к Ренье, его взгляд был полон смертельной злобы. Он ринулся в бой, нанося серию стремительных ударов, настолько быстрых, что сталь его клинка яростно сверкала.
Может быть, когда-то Ренье тоже учился так биться, но это было очень давно. С тех пор он бродил по свету, разыскивая Сорчу.
И тем не менее шпага Ренье металась, парируя удары.
Кто-то из оказавшихся рядом дотронулся до локтя Сорчи. Тихим теплым голосом какая-то женщина проговорила:
– Возможно, Ренье не такой хороший фехтовальщик, как граф Дюбелле, но он демонстрирует удивительную способность задевать графа за живое.
Кто-то снова прикоснулся к Сорче.
– Ренье очень хорошо ведет бой. Не дает возможности графу Дюбелле спровоцировать его на стремительные выпады.
– И теперь видна разница между молодостью и опытом, – добавил первый голос. – Граф Дюбелле потеет, как и положено такой свинье, как он.
Голоса показались Сорче смутно знакомыми, но она не могла заставить себя посмотреть на женщин. Все ее внимание было сосредоточено на Ренье.
Одна из женщин, стоявших рядом, взяла Сорчу под руку.
– Ренье не проиграет. Он сражается за вас.
Эти заверения вызвали у Сорчи только раздражение. Помехи будили в ней желание закричать. Неужели эти женщины не видят, что происходит? Не видят, как серебряные клинки сверкают, рассекая воздух, как кровь сочится из раны Ренье, как ужасна мертвая голова, в которую превратился граф Дюбелле? Звон стали о сталь наполнял Сорче сознание. Неужели эти женщины не понимают, что Ренье может погибнуть? Она резко бросила:
– Он сражается за свою жизнь!
Женщина, стоявшая по другую сторону от Сорчи, крепко обняла ее и сказала:
– Ну конечно же. За свою жизнь, за свою страну и за свою любовь.
– Его любовь придаст ему силы, – добавила первая женщина.
Ренье не любит ее, но если любовь способна придать ему силы, у Сорчи хватит любви на двоих.
Ренье начал сдавать.
Грудь его вздымалась от усилий, он едва успевал поднять шпагу, чтобы парировать удар.
Граф Дюбелле демонстрировал технику, которую отточил за много лет тренировок. В его светлых глазах горела злоба. Он заставлял Ренье отступать все дальше. Теснил его к скале, к обрыву над долиной, к ловушке, которую он для него приготовил. Граф задыхался, но по-прежнему улыбался, когда сказал:
– А ты все-таки умрешь там, где я тебе прикажу.
Одна нога Ренье потеряла опору, заскользила, и он опустился на одно колено.
Граф Дюбелле поднял шпагу, чтобы нанести смертельный удар.
И стремительным движением, которое глаз Сорчи не успел зафиксировать, Ренье провел клинок под гардой графа Дюбелле. Острие вошло снизу вверх, пройдя под ребра в грудь.
Граф Дюбелле пошатнулся, повиснув на шпаге Ренье.
– Нет, – сказал ему Ренье. – Не умру.
Рывком освободив шпагу, он подсек рукой колени графа Дюбелле и опрокинул его в могилу.
Глава 28
Глава 29
Однако битва еще не закончилась.
Граф Дюбелле махнул рукой стражникам. Один из них сбежал по склону на лужайку и сдвинул в сторону чучело и опавшую листву. Он открыл деревянные доски, которые оказались под ними. Начищенным сапогом отодвинул одну из досок и увидел траншею, по которой ушел Ренье.
Лицо графа Дюбелле стало почти лиловым. Он сделал несколько шагов в сторону своей бесполезной ловушки, а потом яростно повернулся к жене:
– Это ты виновата!
И тут Ренье вышел из тени. Рука его лежала на рукояти шпаги, взгляд был устремлен на графа Дюбелле.
– Не понимаю, почему вы удивлены подобным поворотом событий. Разве не вы научили меня копать?
Граф Дюбелле ткнул в него трясущимся пальцем:
– Немедленно застрелите его!
– Бросить ружья! – крикнул один из стражников.
Ренье узнал его: это был Хьюберт. Он состоял в страже еще при его отце и каким-то образом сумел дотянуть до этого дня. Он сильно постарел, но сейчас был полон решимости.
– Тот, кто прицелится в нашего принца, будет иметь дело со мной! – крикнул Хьюберт.
Выхватив пистолет у ближайшего придворного, граф Дюбелле выстрелил.
Придворных окружили люди Ренье с поднятыми мушкетами и обнаженными саблями.
Но граф Дюбелле выстрелил не в Ренье. Он выстрелил в Хьюберта.
Хьюберт покачнулся, на лице его отразилось изумление. И в следующее мгновение он рухнул, словно огромное срубленное дерево.
Сорча закричала и упала на колени рядом с ним.
Придворные завопили и обратились в бегство, словно стадо испуганных оленей.
Но люди Ренье заставили их остановиться.
Ренье прошел дальше, к освещенному солнцем месту.
– Армия Бомонтани стоит всего в пяти милях ниже, на дороге, и ждет сигнала, чтобы войти в Ришарт и захватить его. Но есть более легкий путь, граф Дюбелле. Мы с тобой… мы будем драться, и победитель получит страну.
– А проигравший? – спросил граф Дюбелле.
– Проигравший умрет.
Ренье знал, чем рискует. Граф Дюбелле был знатоком оружия и смертельно боялся заговоров. Он упражнялся во владении огнестрельным оружием, клинками, ножами и кулаками. Он был старше Ренье, но отличался силой, безупречным здоровьем и жестокостью. Он являлся Ренье в кошмарах как непобедимый демон.
Граф Дюбелле тоже это знал. Он улыбнулся той медленной, жестокой улыбкой, которую Ренье видел каждый год, когда тюремщики выволакивали его из камеры. Когда он плакал и молил о милосердии этого изверга.
– Да. Проигравший умрет.
Граф Дюбелле повторил эти слова с великим удовольствием.
Этот тон. Это лицо. Ренье показалось, что кожа у него на спине съежилась и прилипла к костям, пытаясь избежать ударов.
Ему необходимо помнить. Помнить, что граф Дюбелле убил его отца, заточил в тюрьму его друзей, разграбил его страну. Граф Дюбелле похитил его жену, будь у него возможность, избил бы ее, изнасиловал, убил. Все зависит от исхода этого поединка. Он должен сосредоточиться на одном: на том, чтобы переиграть графа Дюбелле.
Противники вышли в центр поляны.
Граф Дюбелле бросил взгляд на свежеиспеченного юного командира стражи:
– Баптист, ты знаешь, что делать.
Юнец посмотрел на труп Хьюберта, на Сорчу, склонившуюся над ним, на кровь у нее на руках и слезы на глазах. И кивнул:
– Я знаю, что делать.
Он отстегнул перевязь с саблей, оставшейся в ножнах, и положил все на землю.
Граф Дюбелле повернулся к нему и зашипел:
– Ты спятил?
– Нет, милорд. Я в здравом уме. – Голос у юнца дрожал, но он скрестил руки на груди, вскинул голову и посмотрел графу в глаза. – Вам не следовало убивать Хьюберта, милорд. Мой отец говорил, что он хороший человек.
– Твой отец! – насмешливо повторил граф. – И кому ты должен хранить верность?
Ренье взглянул на Сорчу. Она медленно выпрямилась над телом Хьюберта и устремила на Баптиста прямой, ясный взгляд.
Баптист не отвел глаза и кашлянул.
– Не знаю, милорд, не знаю.
Граф Дюбелле в бешенстве повернулся к другому молодому стражнику.
У юноши так сильно дрожали руки, что ему едва удалось расстегнуть перевязь. Он тоже положил саблю на землю. Все молодые стражники подошли к Хьюберту. Один снял китель и закрыл Хьюберту лицо. Они подняли тело своего командира и положили в повозку.
– Похоже, твои люди решили, что наш поединок должен быть честным.
Ренье чуть опустил кончик шпаги. Стремительно, словно атакующая змея, граф Дюбелле сделал выпад.
– Очень жаль.
Ренье вскинул шпагу вверх, но его клинок немного опоздал. Ему удалось отклонить смертельный удар Дюбелле, однако кончик попал ему в плечо и ударил в кость.
Граф Дюбелле отскочил назад и захохотал.
Это было равносильно пощечине, Ренье сосредоточился, прогнав все страхи.
Самое плохое случилось. Граф Дюбелле первый ранил его.
Ну и что?
Гораздо важнее, кто нанесет последний удар.
Он услышал осуждающий ропот окружающих. Дюбелле тоже его услышал. Поэтому Ренье улыбнулся.
Дюбелле не мог скрыть свою ненависть.
Он ненавидел Ренье. Ненавидел за то, что тот выжил. За то, что существует. Ненавидел и боялся из-за законных притязаний Ренье на трон.
Улыбка Ренье стала шире. Ненависть и страх. Хорошие признаки. А еще лучше то, что граф Дюбелле не может скрыть своих чувств. Значит, потерял самообладание.
Кровь тонкой струйкой стекала по руке Ренье. Пальцы у него слегка онемели. Он перебросил шпагу в другую руку.
– Ну же, любезный! Пока ты упражнялся в фехтовании, я скитался по миру в поисках моей принцессы. А что еще я делал? Ах да! Терпел твои побои и гнил в твоей темнице.
– Когда я с тобой разберусь, ты будешь гнить в могиле!
Сорча содрогнулась, услышав эти слова, и замерла, когда клинок графа рванулся к Ренье.
Однако Ренье ловко парировал удар. Он ухмыльнулся и сказал:
– Ты прав, конечно. «Защищайся!» – это такое старомодное предупреждение.
Ей надо бы радоваться, что у Ренье хватает остроумия и уверенности, чтобы шутить, но ей хотелось, чтобы он сражался молча, не тратя понапрасну силы. Он должен победить. Не ради их несчастных стран, их тронов и их корон, а ради их любви.
Когда клинки вспыхивали на солнце, пробивавшемся сквозь кроны деревьев, Сорча вздрагивала при каждом ударе. Ее дыхание участилось, словно это она вела бой. Сердце болезненно сжималось.
– Ты долго не продержишься! – Граф Дюбелле проговорил это задыхающимся голосом. – Ты теряешь кровь.
– Верно, – согласился Ренье. Стремительным движением Ренье пробил защиту графа Дюбелле и рассек ему щеку до самого рта.
Мужчины загудели, женщины взвизгнули. Жюльенна завопила, увидев, как обнажились зубы Дюбелле.
Сорча улыбнулась с кровожадной радостью. Она не испытывала жалости к графу Дюбелле. За те страдания и смерть, которые он сеял, она готова была его убить собственными руками.
– Ну вот. Теперь ты тоже теряешь кровь.
Ренье держал шпагу наготове, пока граф Дюбелле ощупывал рану.
– Ах ты, жалкий королевский щенок! – Граф с трудом выговаривал слова. – Ты изуродовал меня!
Клинки снова скрестились.
И шпага Ренье снова стремительно метнулась к противнику. Граф парировал удар, однако на второй его щеке тоже появилась кровь. Он отшатнулся.
Ренье остановился.
– Ну вот. Теперь все в порядке, обе щеки у тебя одинаковые.
Граф Дюбелле повернулся и посмотрел на жену. При виде его лица, которое стало похоже на маску смерти, прекрасные голубые глаза Жюльенны наполнились ужасом. Она прижала руку к губам, отвернулась… и ее вырвало.
Когда Дюбелле повернулся к Ренье, его взгляд был полон смертельной злобы. Он ринулся в бой, нанося серию стремительных ударов, настолько быстрых, что сталь его клинка яростно сверкала.
Может быть, когда-то Ренье тоже учился так биться, но это было очень давно. С тех пор он бродил по свету, разыскивая Сорчу.
И тем не менее шпага Ренье металась, парируя удары.
Кто-то из оказавшихся рядом дотронулся до локтя Сорчи. Тихим теплым голосом какая-то женщина проговорила:
– Возможно, Ренье не такой хороший фехтовальщик, как граф Дюбелле, но он демонстрирует удивительную способность задевать графа за живое.
Кто-то снова прикоснулся к Сорче.
– Ренье очень хорошо ведет бой. Не дает возможности графу Дюбелле спровоцировать его на стремительные выпады.
– И теперь видна разница между молодостью и опытом, – добавил первый голос. – Граф Дюбелле потеет, как и положено такой свинье, как он.
Голоса показались Сорче смутно знакомыми, но она не могла заставить себя посмотреть на женщин. Все ее внимание было сосредоточено на Ренье.
Одна из женщин, стоявших рядом, взяла Сорчу под руку.
– Ренье не проиграет. Он сражается за вас.
Эти заверения вызвали у Сорчи только раздражение. Помехи будили в ней желание закричать. Неужели эти женщины не видят, что происходит? Не видят, как серебряные клинки сверкают, рассекая воздух, как кровь сочится из раны Ренье, как ужасна мертвая голова, в которую превратился граф Дюбелле? Звон стали о сталь наполнял Сорче сознание. Неужели эти женщины не понимают, что Ренье может погибнуть? Она резко бросила:
– Он сражается за свою жизнь!
Женщина, стоявшая по другую сторону от Сорчи, крепко обняла ее и сказала:
– Ну конечно же. За свою жизнь, за свою страну и за свою любовь.
– Его любовь придаст ему силы, – добавила первая женщина.
Ренье не любит ее, но если любовь способна придать ему силы, у Сорчи хватит любви на двоих.
Ренье начал сдавать.
Грудь его вздымалась от усилий, он едва успевал поднять шпагу, чтобы парировать удар.
Граф Дюбелле демонстрировал технику, которую отточил за много лет тренировок. В его светлых глазах горела злоба. Он заставлял Ренье отступать все дальше. Теснил его к скале, к обрыву над долиной, к ловушке, которую он для него приготовил. Граф задыхался, но по-прежнему улыбался, когда сказал:
– А ты все-таки умрешь там, где я тебе прикажу.
Одна нога Ренье потеряла опору, заскользила, и он опустился на одно колено.
Граф Дюбелле поднял шпагу, чтобы нанести смертельный удар.
И стремительным движением, которое глаз Сорчи не успел зафиксировать, Ренье провел клинок под гардой графа Дюбелле. Острие вошло снизу вверх, пройдя под ребра в грудь.
Граф Дюбелле пошатнулся, повиснув на шпаге Ренье.
– Нет, – сказал ему Ренье. – Не умру.
Рывком освободив шпагу, он подсек рукой колени графа Дюбелле и опрокинул его в могилу.
Глава 28
Ренье с трудом выпрямился. Он посмотрел вниз, на тело своего заклятого врага.
Все замерли. Затаили дыхание.
Много лет, во тьме и при свете, он представлял себе этот момент. Планировал каждое движение, каждый выпад, каждую защиту. Предвкушал радость торжества.
Но сейчас он испытывал лишь удовлетворение от хорошо выполненной работы.
Кто-то из мужчин крикнул:
– Он это сделал!
И поляна взорвалась криками. Женщины верещали, мужчины орали.
Ренье повернулся к толпе.
Кое-то из разряженных, раскормленных сторонников графа Дюбелле попытался спрятаться в толпе. Ренье велел своим людям их отпустить.
Немало придворных графа и его стражников на самом деле ненавидели Дюбелле, и сейчас радость озаряла их лица.
Когда-то Ренье представлял себе, как обратится с речью к толпе.
Но сейчас ему хотелось сказать несколько выстраданных слов всего одной женщине.
Он поискал ее взглядом и сразу нашел. Она была бледна, глаза широко открыты.
О чем она думает? Что чувствует?
Он перестал понимать ее в тот день, когда она раскрыла его обман. Он сообщил ей о своих планах, предъявил свои права и потребовал ее сотрудничества. С того момента Сорча замкнулась в себе.
Ренье знал, что ему необходимо сделать.
Когда Ренье направился к ней, Сорче захотелось побежать к нему навстречу. Завопить от радости. Броситься к нему, обнять его, поцеловать.
Но ему нужна была королева, а не жена.
Поэтому она заставила себя остановиться, дождаться, пока он к ней подойдет. Когда он оказался достаточно близко, она протянула к нему руку и сказала:
– Отличная работа, милорд. – Голос у нее дрогнул, и она поспешила добавить: – Я ни минуты не сомневалась в том, что вы одержите победу.
А он… он повел себя совершенно не как король.
Он повел себя как мужчина.
Ренье обхватил ее обеими руками и обнял так, словно она была его драгоценнейшим сокровищем. Словно ему отчаянно хотелось до нее дотронуться.
– Боже правый, – прошептал Ренье, – я думал, этот ублюдок тебя убил. Причинил тебе боль. Это было?
Потрясенная столь бурным проявлением чувств, Сорча молча покачала головой.
– Но когда увидел тебя, сразу понял, что мои молитвы услышаны и я одержу победу. Ради тебя.
Он отступил на шаг и обхватил ее лицо ладонями.
– Я люблю тебя. – Не дав ей времени опомниться, он изящно опустился перед ней на одно колено. – Когда мне удалось выбраться из темницы, я поклялся, что вернусь и убью графа Дюбелле и никогда больше ни перед кем не преклоню колени.
– Ренье…
Ее руки, которые он держал в ладонях, дрожали. Он ранен. Истекает кровью. Ему необходима помощь. К тому же человек, который собирается стать королем, не должен прилюдно унижаться в момент своего триумфа. Бабушка будет возмущена, узнав об этом. Да и Сорчу не похвалит за то, что она его не остановила.
Но Сорча не могла поступить иначе. Она была счастлива, когда Ренье опустился перед ней на колено и объяснился в любви: «Я тебя люблю». Сорче хотелось, чтобы он повторял эти слова снова и снова.
– Восемь лет я жил во мраке. Единственным светом для меня были воспоминания о тебе. Я вспоминал, как ты обижалась, когда я тебя дразнил, вспоминал звонкий твой смех. Твой взгляд, твою походку, вспоминал, как ты росла, превращаясь из ребенка в женщину.
– Ты думал обо мне, пока был в тюрьме?
– Не переставал думать. – Его темные глаза сияли, наконец-то он решился рассказать ей правду. – В день нашей свадьбы я поклялся, что никогда тебе об этом не скажу, что было величайшей глупостью с моей стороны.
– Почему?
Она провела большим пальцем по его щеке, стирая пятнышко грязи.
– Потому что мое чувство к тебе оказалось таким сильным. Я боялся, что ты заставишь меня опуститься перед тобой на колени.
– Я никогда бы так не поступила!
– Знаю. – Он продолжал смотреть ей в глаза. – Но женщины требуют этого.
Жюльенна. Он говорит о Жюльенне!
– Я к их числу не отношусь.
Как он смеет сравнивать ее с Жюльенной?!
– Я знаю. Я и тогда это знал, но испугался.
Он был бледен. На лбу выступили капельки пота. Еще немного, и он потеряет сознание. Он словно прочел ее мысли.
– Позволь мне. Тебе это необходимо. Если со мной что-то случится, ты будешь королевой, и все должны знать, как я к тебе отношусь.
Теплый огонек надежды чуть остыл.
– Ты делаешь это, чтобы укрепить мое положение на тот случай, если ты умрешь?
– Отчасти.
– Думаю, ты не умрешь от раны.
Ренье покачал головой:
– Ты неправильно меня поняла. Я опустился перед тобой на колено и объяснился в любви, потому что жить не могу без тебя. Но ты не знаешь обо мне самого главного. – Он осмотрелся, медленно поднялся на ноги. – Мы можем немного пройтись?
– Конечно.
Сорча позволила ему взять ее под руку. Ее снедало любопытство. Что еще он ей хочет сказать, когда они останутся наедине?
Он увел ее от толпы, двигаясь медленно и опираясь на нее. Остановившись на опушке леса, Ренье тихо произнес:
– Мне нужно рассказать тебе о том, что произошло в темнице графа Дюбелле.
Она не знала, не сочтет ли Ренье то, что они его обсуждали, предательством, но все равно призналась:
– Марлон мне рассказал.
– Марлон не рассказал тебе самого главного, поскольку ему это было неизвестно. Это знали только я и ты.
– Я? – Ренье говорил загадками, что было совершенно ему, не свойственно. – О чем ты?
– Восемь лет я жил во мраке, холоде и сырости и на седьмой год сломался. Я унижался и умолял графа Дюбелле вернуть мне жизнь, здоровье и свободу. Бесполезно. – Губы Ренье горько скривились. – Марлон презирал меня, но это было пустяком по сравнению с тем, как я сам себя презирал. В течение всего следующего года я презирал себя с такой яростью, что мне было все равно, останусь я жив или умру. Я предал мой род, моего отца, тебя!
– Меня – нет.
– Только потому, что я был настолько избалован и никчемен, что ты ничего от меня не ждала. Но в своих мыслях я тебя предал. Я лежал в темноте и постепенно оказался там, где страха уже не было. Когда меня вывели и избили на следующий год, граф Дюбелле не смог меня сломить. Он попытался меня убить, и когда тюремщики вернули меня в камеру, я понял, что ему это удалось. Жизнь вытекала из меня – из ран у меня на спине, но не только. Она вытекала из моей души и моего сердца.
Ренье говорил это так серьезно и наблюдал за ней так пристально, что у нее волосы зашевелились.
– Когда надежды на то, что я выживу, не осталось, тюремщики отнесли меня в камеру моих друзей. – Его голос понизился до шепота. – В темноте легко было приветствовать смерть.
– И ты умер.
Она знала об этом. Она уже слышала эту историю.
– Совершенно точно, умер. Я помню об этом все. Воздух был зловонным. Равнодушные камни смыкались вокруг меня. Ни единый звук не нарушал тишины. Некому было перевязать мои раны или прогнать мою боль. Ты помнишь, Сорча?
Да. Она это помнила. Она помнила этот сон так ясно, как в ту первую ночь, когда он к ней пришел.
– Крысиные кости служили мне постелью, а паутина – одеялом, – пробормотала Сорча.
Он продолжил:
– Где-то рядом вода собиралась в лужу, и медленная капель, которая когда-то сводила меня с ума, теперь ничего не значила. Мой мир состоял из печали и одиночества. Я понимал, что умираю, и приветствовал конец безнадежности, горя и страданий. Я прикоснулся к костлявой руке Смерти и ушел…
У Сорчи глаза были полны слез. Ей мучительно трудно было слушать его рассказ, заново переживать все вместе с ним.
Ренье сжал ее руки и посмотрел ей в глаза.
– Я увидел крест. Он светился, словно голубой уголек. Я не смог устоять. Я должен был до него дотронуться. И когда я это сделал, он меня обжег. Я понял, что крест висит на шее женщины, и с тяжелым вздохом вернулся к мучительной жизни.
Сорча видела его в том воспоминании, которое они разделили. Она сказала:
– И тут первый луч рассвета проник в мою келью, и первая чайка у меня за окном издала протяжный сладкий крик.
– Это действительно была ты, дорогая. – Он улыбнулся, и его улыбка была нежной и полной силы. Он поцеловал кончики ее пальцев. – Я знал, что это была ты.
– Да. Это была я.
Вытащив крест из-за ворота, она показала его Ренье.
– Я много лет не верил в Бога. Стоит ли уповать на Него и молиться Ему, когда Он обошелся со мной столь жестоко? Но теперь у меня есть свидетельства Божьей милости. У меня есть ты и твоя любовь, и я могу только ответно любить тебя. – Он показал ей метку, оставшуюся на обожженной ладони: – Не знаю, достаточно ли этого, но надеюсь, что да.
Она прижала пальцы к его губам.
– Я тоже не знаю. Но если ты будешь любить меня вечно, думаю, что достаточно.
Он поцеловал ее.
– Милая моя Сорча, что бы ни случилось, у тебя была помощь, о которой ты и не подозревала. Ты не заметила, кто стоит позади нас?
Она с трудом оторвала взгляд от Ренье и посмотрела на двух женщин, которые поддерживали ее во время поединка.
Блондинка. Маленькая. Женственная.
Брюнетка. Высокая. Стройная.
Обе в солдатской форме. Такие знакомые…
– Клариса? Эми?
Сорча очнулась от долгого кошмара одиночества и невыразимого страха.
– Сорча!
Они бросились к ней.
Она смеялась и плакала. Они лихорадочно обнимались и обменивались обрывками фраз, пытаясь за мгновение рассказать о том, что случилось за десять лет.
Клариса рассказала ей свою главную новость. Эми – свою.
– Мальчик? – переспросила Сорча у Эми. – Девочка! – воскликнула она, поворачиваясь к Кларисе.
Обернувшись, она увидела Ренье, стоявшего с двумя незнакомыми мужчинами. Все трое смотрели на них с любовью и нежностью.
– Простите меня! – Она поцеловала сестер. – Простите. – Она снова вернулась к Ренье и взяла его за руку: – Это ты привез их сюда?
– Как только мы добрались до Бомонтани, я отправил курьера, чтобы их пригласить. Им пришлось ждать весны, но…
– Ты такой добрый! Такой умный и необыкновенный! Я перед тобой в неоплатном долгу.
Она опомниться не успела, как снова оказалась в его объятиях. Он прижал ее к себе и поцеловал. Безыскусно. От всего сердца.
Она обвила его шею руками и отвечала ему, наслаждаясь, радуясь, отдавая все, что было в ее душе, потому что не могла иначе. Потому что они были единым целым.
Все замерли. Затаили дыхание.
Много лет, во тьме и при свете, он представлял себе этот момент. Планировал каждое движение, каждый выпад, каждую защиту. Предвкушал радость торжества.
Но сейчас он испытывал лишь удовлетворение от хорошо выполненной работы.
Кто-то из мужчин крикнул:
– Он это сделал!
И поляна взорвалась криками. Женщины верещали, мужчины орали.
Ренье повернулся к толпе.
Кое-то из разряженных, раскормленных сторонников графа Дюбелле попытался спрятаться в толпе. Ренье велел своим людям их отпустить.
Немало придворных графа и его стражников на самом деле ненавидели Дюбелле, и сейчас радость озаряла их лица.
Когда-то Ренье представлял себе, как обратится с речью к толпе.
Но сейчас ему хотелось сказать несколько выстраданных слов всего одной женщине.
Он поискал ее взглядом и сразу нашел. Она была бледна, глаза широко открыты.
О чем она думает? Что чувствует?
Он перестал понимать ее в тот день, когда она раскрыла его обман. Он сообщил ей о своих планах, предъявил свои права и потребовал ее сотрудничества. С того момента Сорча замкнулась в себе.
Ренье знал, что ему необходимо сделать.
Когда Ренье направился к ней, Сорче захотелось побежать к нему навстречу. Завопить от радости. Броситься к нему, обнять его, поцеловать.
Но ему нужна была королева, а не жена.
Поэтому она заставила себя остановиться, дождаться, пока он к ней подойдет. Когда он оказался достаточно близко, она протянула к нему руку и сказала:
– Отличная работа, милорд. – Голос у нее дрогнул, и она поспешила добавить: – Я ни минуты не сомневалась в том, что вы одержите победу.
А он… он повел себя совершенно не как король.
Он повел себя как мужчина.
Ренье обхватил ее обеими руками и обнял так, словно она была его драгоценнейшим сокровищем. Словно ему отчаянно хотелось до нее дотронуться.
– Боже правый, – прошептал Ренье, – я думал, этот ублюдок тебя убил. Причинил тебе боль. Это было?
Потрясенная столь бурным проявлением чувств, Сорча молча покачала головой.
– Но когда увидел тебя, сразу понял, что мои молитвы услышаны и я одержу победу. Ради тебя.
Он отступил на шаг и обхватил ее лицо ладонями.
– Я люблю тебя. – Не дав ей времени опомниться, он изящно опустился перед ней на одно колено. – Когда мне удалось выбраться из темницы, я поклялся, что вернусь и убью графа Дюбелле и никогда больше ни перед кем не преклоню колени.
– Ренье…
Ее руки, которые он держал в ладонях, дрожали. Он ранен. Истекает кровью. Ему необходима помощь. К тому же человек, который собирается стать королем, не должен прилюдно унижаться в момент своего триумфа. Бабушка будет возмущена, узнав об этом. Да и Сорчу не похвалит за то, что она его не остановила.
Но Сорча не могла поступить иначе. Она была счастлива, когда Ренье опустился перед ней на колено и объяснился в любви: «Я тебя люблю». Сорче хотелось, чтобы он повторял эти слова снова и снова.
– Восемь лет я жил во мраке. Единственным светом для меня были воспоминания о тебе. Я вспоминал, как ты обижалась, когда я тебя дразнил, вспоминал звонкий твой смех. Твой взгляд, твою походку, вспоминал, как ты росла, превращаясь из ребенка в женщину.
– Ты думал обо мне, пока был в тюрьме?
– Не переставал думать. – Его темные глаза сияли, наконец-то он решился рассказать ей правду. – В день нашей свадьбы я поклялся, что никогда тебе об этом не скажу, что было величайшей глупостью с моей стороны.
– Почему?
Она провела большим пальцем по его щеке, стирая пятнышко грязи.
– Потому что мое чувство к тебе оказалось таким сильным. Я боялся, что ты заставишь меня опуститься перед тобой на колени.
– Я никогда бы так не поступила!
– Знаю. – Он продолжал смотреть ей в глаза. – Но женщины требуют этого.
Жюльенна. Он говорит о Жюльенне!
– Я к их числу не отношусь.
Как он смеет сравнивать ее с Жюльенной?!
– Я знаю. Я и тогда это знал, но испугался.
Он был бледен. На лбу выступили капельки пота. Еще немного, и он потеряет сознание. Он словно прочел ее мысли.
– Позволь мне. Тебе это необходимо. Если со мной что-то случится, ты будешь королевой, и все должны знать, как я к тебе отношусь.
Теплый огонек надежды чуть остыл.
– Ты делаешь это, чтобы укрепить мое положение на тот случай, если ты умрешь?
– Отчасти.
– Думаю, ты не умрешь от раны.
Ренье покачал головой:
– Ты неправильно меня поняла. Я опустился перед тобой на колено и объяснился в любви, потому что жить не могу без тебя. Но ты не знаешь обо мне самого главного. – Он осмотрелся, медленно поднялся на ноги. – Мы можем немного пройтись?
– Конечно.
Сорча позволила ему взять ее под руку. Ее снедало любопытство. Что еще он ей хочет сказать, когда они останутся наедине?
Он увел ее от толпы, двигаясь медленно и опираясь на нее. Остановившись на опушке леса, Ренье тихо произнес:
– Мне нужно рассказать тебе о том, что произошло в темнице графа Дюбелле.
Она не знала, не сочтет ли Ренье то, что они его обсуждали, предательством, но все равно призналась:
– Марлон мне рассказал.
– Марлон не рассказал тебе самого главного, поскольку ему это было неизвестно. Это знали только я и ты.
– Я? – Ренье говорил загадками, что было совершенно ему, не свойственно. – О чем ты?
– Восемь лет я жил во мраке, холоде и сырости и на седьмой год сломался. Я унижался и умолял графа Дюбелле вернуть мне жизнь, здоровье и свободу. Бесполезно. – Губы Ренье горько скривились. – Марлон презирал меня, но это было пустяком по сравнению с тем, как я сам себя презирал. В течение всего следующего года я презирал себя с такой яростью, что мне было все равно, останусь я жив или умру. Я предал мой род, моего отца, тебя!
– Меня – нет.
– Только потому, что я был настолько избалован и никчемен, что ты ничего от меня не ждала. Но в своих мыслях я тебя предал. Я лежал в темноте и постепенно оказался там, где страха уже не было. Когда меня вывели и избили на следующий год, граф Дюбелле не смог меня сломить. Он попытался меня убить, и когда тюремщики вернули меня в камеру, я понял, что ему это удалось. Жизнь вытекала из меня – из ран у меня на спине, но не только. Она вытекала из моей души и моего сердца.
Ренье говорил это так серьезно и наблюдал за ней так пристально, что у нее волосы зашевелились.
– Когда надежды на то, что я выживу, не осталось, тюремщики отнесли меня в камеру моих друзей. – Его голос понизился до шепота. – В темноте легко было приветствовать смерть.
– И ты умер.
Она знала об этом. Она уже слышала эту историю.
– Совершенно точно, умер. Я помню об этом все. Воздух был зловонным. Равнодушные камни смыкались вокруг меня. Ни единый звук не нарушал тишины. Некому было перевязать мои раны или прогнать мою боль. Ты помнишь, Сорча?
Да. Она это помнила. Она помнила этот сон так ясно, как в ту первую ночь, когда он к ней пришел.
– Крысиные кости служили мне постелью, а паутина – одеялом, – пробормотала Сорча.
Он продолжил:
– Где-то рядом вода собиралась в лужу, и медленная капель, которая когда-то сводила меня с ума, теперь ничего не значила. Мой мир состоял из печали и одиночества. Я понимал, что умираю, и приветствовал конец безнадежности, горя и страданий. Я прикоснулся к костлявой руке Смерти и ушел…
У Сорчи глаза были полны слез. Ей мучительно трудно было слушать его рассказ, заново переживать все вместе с ним.
Ренье сжал ее руки и посмотрел ей в глаза.
– Я увидел крест. Он светился, словно голубой уголек. Я не смог устоять. Я должен был до него дотронуться. И когда я это сделал, он меня обжег. Я понял, что крест висит на шее женщины, и с тяжелым вздохом вернулся к мучительной жизни.
Сорча видела его в том воспоминании, которое они разделили. Она сказала:
– И тут первый луч рассвета проник в мою келью, и первая чайка у меня за окном издала протяжный сладкий крик.
– Это действительно была ты, дорогая. – Он улыбнулся, и его улыбка была нежной и полной силы. Он поцеловал кончики ее пальцев. – Я знал, что это была ты.
– Да. Это была я.
Вытащив крест из-за ворота, она показала его Ренье.
– Я много лет не верил в Бога. Стоит ли уповать на Него и молиться Ему, когда Он обошелся со мной столь жестоко? Но теперь у меня есть свидетельства Божьей милости. У меня есть ты и твоя любовь, и я могу только ответно любить тебя. – Он показал ей метку, оставшуюся на обожженной ладони: – Не знаю, достаточно ли этого, но надеюсь, что да.
Она прижала пальцы к его губам.
– Я тоже не знаю. Но если ты будешь любить меня вечно, думаю, что достаточно.
Он поцеловал ее.
– Милая моя Сорча, что бы ни случилось, у тебя была помощь, о которой ты и не подозревала. Ты не заметила, кто стоит позади нас?
Она с трудом оторвала взгляд от Ренье и посмотрела на двух женщин, которые поддерживали ее во время поединка.
Блондинка. Маленькая. Женственная.
Брюнетка. Высокая. Стройная.
Обе в солдатской форме. Такие знакомые…
– Клариса? Эми?
Сорча очнулась от долгого кошмара одиночества и невыразимого страха.
– Сорча!
Они бросились к ней.
Она смеялась и плакала. Они лихорадочно обнимались и обменивались обрывками фраз, пытаясь за мгновение рассказать о том, что случилось за десять лет.
Клариса рассказала ей свою главную новость. Эми – свою.
– Мальчик? – переспросила Сорча у Эми. – Девочка! – воскликнула она, поворачиваясь к Кларисе.
Обернувшись, она увидела Ренье, стоявшего с двумя незнакомыми мужчинами. Все трое смотрели на них с любовью и нежностью.
– Простите меня! – Она поцеловала сестер. – Простите. – Она снова вернулась к Ренье и взяла его за руку: – Это ты привез их сюда?
– Как только мы добрались до Бомонтани, я отправил курьера, чтобы их пригласить. Им пришлось ждать весны, но…
– Ты такой добрый! Такой умный и необыкновенный! Я перед тобой в неоплатном долгу.
Она опомниться не успела, как снова оказалась в его объятиях. Он прижал ее к себе и поцеловал. Безыскусно. От всего сердца.
Она обвила его шею руками и отвечала ему, наслаждаясь, радуясь, отдавая все, что было в ее душе, потому что не могла иначе. Потому что они были единым целым.
Глава 29
– В мое время младенцам не разрешалось ходить по тронному залу. Их держали в детской, где за ними присматривали няньки, как и положено.
Королева Клавдия постучала тростью по мраморному полу и с укоризной посмотрела на свою правнучку. В ее время дети знали свое место, а коронование короля и королевы рассматривалось как церемония, достойная уважения, а не как цирк, где камеристки носятся по комнатам с зажатыми во рту шпильками, тронный зал завален горой нижних юбок, а все три ее внучки насмехаются над ней.
Малышка Сорча заулыбалась, демонстрируя пять безупречно белых зубов, и заковыляла прямо к королеве Клавдии.
– Заберите ребенка, пока он не обслюнявил мне платье! – потребовала бабушка.
Клариса подхватила дочку и ласково залепетала:
– Малышка Сорча собиралась пустить слюнки на шелковое платье бабушки? Собиралась? Правда собиралась?
– Клариса, она обслюнявит и твое шелковое платье, – сообщила Эми. – Осторожнее! Ну вот!
Длинная нитка слюней свесилась с губ малышки, и все три внучки королевы Клавдии радостно рассмеялись, будто ребенок сделал что-то умное. Королева Клавдия не могла понять, почему внучки, которых она растила, повзрослев, стали такими неотесанными.
Хорошо еще, что оказались плодовитыми. У Кларисы уже родилась малышка. У Эми был маленький сын, Сорча пока ничего не говорила, но королева Клавдия прожила достаточно долго, чтобы понять, почему Сорча выглядит такой цветущей. Она была уже на четвертом месяце своего династического долга. Этой зимой она обеспечит два королевства наследником.
Но сначала ей надо короноваться. Церемония начнется меньше чем через два часа, а никто из принцесс еще не готов, если не считать Кларисы. Но у той теперь на плече было пятно от слюней.
– Сколько еще времени вам понадобится? – спросила королева Клавдия.
– Мы все уже закололи волосы, а мне осталось только надеть платье. А Сорча ушла за ширму и жалуется на то, что корсет у нее слишком тугой. – Эми подмигнула королеве Клавдии самым неприличным образом.
Королева Клавдия разрывалась между желанием отчитать ее и подозвать ближе к себе, чтобы получить подтверждение беременности Сорчи.
Но тут Клариса спустила малышку на пол, и та снова потопала к королеве Клавдии.
– Кажется, она рано пошла? – спросила королева Клавдия.
– Очень рано, – подтвердила Клариса. – Но Миллисент, сестра Роберта, сказала, что он тоже рано пошел.
Ледяным тоном королева Клавдия заявила:
– Я уверена, все рано проявившиеся способности у этого ребенка унаследованы от нашей семьи.
Девушки снова рассмеялись:
– Конечно, бабушка.
Клариса подхватила малышку Сорчу и закружилась с ней.
– Обещай мне отправить ребенка в детскую хотя бы на время коронации! – сказала бабушка.
– Конечно, бабушка, – ответила Клариса и добавила: – Мы не хотим тебя огорчать.
– А, к дьяволу! – огрызнулась королева Клавдия.
Сорча вышла из-за ширмы. Клариса и Эми уставились на королеву. Все три внучки выглядели потрясенными.
– Бабушка! Ты хорошо себя чувствуешь?
Эми была искренне встревожена.
С того момента, когда Сорчу похитил этот разбойник граф Дюбелле и у королевы Клавдии заболела грудь, да так сильно, что на неделю она слегла, все семейство со страхом и надеждой ожидало самого худшего. Однако этого не случилось. И не случится. По крайней мере пока этот визит не закончится. И пока не родится наследник. И пока она не поедет в Италию и не согреет свои старые кости.
Наставив узловатый палец на Сорчу, королева Клавдия заявила:
– Если ей можно говорить «член», то мне можно говорить «к дьяволу».
Еще секунду сестры сохраняли возмущенный вид, а потом расхохотались:
– Конечно, бабушка, говори что хочешь.
Клариса была очень хороша: локон светлых волос падал ей на плечо, ярко-янтарные глаза лучились радостью, на шелковом платье чудесного голубого цвета почти не было заметно влажное пятно.
– Не упоминай сегодня ничьих членов, ладно, Сорча?
Как всегда, в Эми ощущалось озорство, но замужество и рождение ребенка успокоили ее лучше, чем могла надеяться королева Клавдия. Благодаря черным волосам и зеленым глазам она превратилась в настоящую красавицу.
– Я делаю это только для того, чтобы подразнить Ренье. – Сорча подняла руки, чтобы камеристка могла надеть на нее платье. Когда ее голова высунулась из ворота, она добавила: – После того как мы поженились, он стал таким скучным. Не разрешает мне убегать в го…
Она замолчала и бросила виноватый взгляд в сторону бабушки.
Королева Клавдия вздохнула:
– В город, в таверну, где ты пьешь бог знает что и поешь вульгарные песни?
– Да. Он хочет, чтобы я больше этого не делала.
Наряд Сорчи был сшит из белого атласа, отделан золотым позументом и украшен всеми орденами, какие когда-либо вручались их семье. На ней была огромная нитка жемчуга и жемчужные серьги. С высокой прической из рыжих волос, где в каждом завитке сверкала бриллиантовая шпилька, со спокойным и ясным взглядом синих глаз, Сорча казалась воплощением королевского достоинства.
Вот почему королеве Клавдии было так неприятно слушать ее рассказы о тавернах.
– Мужчины похожи на старых котов, – заметила Клариса. – Когда они женятся, перестают бродяжничать и все время проводят, свернувшись у камина.
Эми озорно улыбнулась и добавила:
– Да. И время от времени смотрят на вас, словно хотят сказать: «А нам не положено что-то делать?»
Девицы снова захохотали, да так громко, что никто не услышал стука в дверь.
Прикрыв глаза ладонью, Ренье заглянул в комнату.
– Все одеты? Нам пора отправляться в собор.
– Можешь смотреть. Все одеты. И без нас церемонию не начнут, – ехидно ответила Сорча.
– Верно. Но если мы вернемся слишком поздно, повар испортит обед. – Ренье ухмыльнулся. – Я давно знаком с вами, принцессы, вы обожаете вкусно поесть.
– Он прав, нам надо идти. – Сорча хлопнула в ладоши, отдавая распоряжения. – Ренье, ты ведешь бабушку. Клариса, поцелуй малышку и отдай ее няне. Эми, кто-то должен мне помочь с этим чудовищным шлейфом.
Ренье помог королеве Клавдии подняться на ноги и повел ее к дверям. А там, вопреки всем правилам, обернулся, чтобы посмотреть на сестер. Его взгляд скользнул по Кларисе и Эми и задержался на Сорче.
– Смотрите, бабушка, – проговорил он, – Потерянные принцессы. Они нашлись, они вместе, они счастливы – и они чудесные.
Королева Клавдия обернулась и посмотрела на внучек. Они стояли, обнявшись, и улыбались друг другу. Блондинка, брюнетка и рыжая. Они были династией, которой королева могла гордиться.
Ренье сжал ее локоть:
– Ты хорошо поработала, старушка. Хорошо поработала.
– Да, – удовлетворенно подтвердила королева Клавдия. – Это так.
И они все, Бог свидетель, будут жить долго и счастливо, иначе она им покажет!
Королева Клавдия постучала тростью по мраморному полу и с укоризной посмотрела на свою правнучку. В ее время дети знали свое место, а коронование короля и королевы рассматривалось как церемония, достойная уважения, а не как цирк, где камеристки носятся по комнатам с зажатыми во рту шпильками, тронный зал завален горой нижних юбок, а все три ее внучки насмехаются над ней.
Малышка Сорча заулыбалась, демонстрируя пять безупречно белых зубов, и заковыляла прямо к королеве Клавдии.
– Заберите ребенка, пока он не обслюнявил мне платье! – потребовала бабушка.
Клариса подхватила дочку и ласково залепетала:
– Малышка Сорча собиралась пустить слюнки на шелковое платье бабушки? Собиралась? Правда собиралась?
– Клариса, она обслюнявит и твое шелковое платье, – сообщила Эми. – Осторожнее! Ну вот!
Длинная нитка слюней свесилась с губ малышки, и все три внучки королевы Клавдии радостно рассмеялись, будто ребенок сделал что-то умное. Королева Клавдия не могла понять, почему внучки, которых она растила, повзрослев, стали такими неотесанными.
Хорошо еще, что оказались плодовитыми. У Кларисы уже родилась малышка. У Эми был маленький сын, Сорча пока ничего не говорила, но королева Клавдия прожила достаточно долго, чтобы понять, почему Сорча выглядит такой цветущей. Она была уже на четвертом месяце своего династического долга. Этой зимой она обеспечит два королевства наследником.
Но сначала ей надо короноваться. Церемония начнется меньше чем через два часа, а никто из принцесс еще не готов, если не считать Кларисы. Но у той теперь на плече было пятно от слюней.
– Сколько еще времени вам понадобится? – спросила королева Клавдия.
– Мы все уже закололи волосы, а мне осталось только надеть платье. А Сорча ушла за ширму и жалуется на то, что корсет у нее слишком тугой. – Эми подмигнула королеве Клавдии самым неприличным образом.
Королева Клавдия разрывалась между желанием отчитать ее и подозвать ближе к себе, чтобы получить подтверждение беременности Сорчи.
Но тут Клариса спустила малышку на пол, и та снова потопала к королеве Клавдии.
– Кажется, она рано пошла? – спросила королева Клавдия.
– Очень рано, – подтвердила Клариса. – Но Миллисент, сестра Роберта, сказала, что он тоже рано пошел.
Ледяным тоном королева Клавдия заявила:
– Я уверена, все рано проявившиеся способности у этого ребенка унаследованы от нашей семьи.
Девушки снова рассмеялись:
– Конечно, бабушка.
Клариса подхватила малышку Сорчу и закружилась с ней.
– Обещай мне отправить ребенка в детскую хотя бы на время коронации! – сказала бабушка.
– Конечно, бабушка, – ответила Клариса и добавила: – Мы не хотим тебя огорчать.
– А, к дьяволу! – огрызнулась королева Клавдия.
Сорча вышла из-за ширмы. Клариса и Эми уставились на королеву. Все три внучки выглядели потрясенными.
– Бабушка! Ты хорошо себя чувствуешь?
Эми была искренне встревожена.
С того момента, когда Сорчу похитил этот разбойник граф Дюбелле и у королевы Клавдии заболела грудь, да так сильно, что на неделю она слегла, все семейство со страхом и надеждой ожидало самого худшего. Однако этого не случилось. И не случится. По крайней мере пока этот визит не закончится. И пока не родится наследник. И пока она не поедет в Италию и не согреет свои старые кости.
Наставив узловатый палец на Сорчу, королева Клавдия заявила:
– Если ей можно говорить «член», то мне можно говорить «к дьяволу».
Еще секунду сестры сохраняли возмущенный вид, а потом расхохотались:
– Конечно, бабушка, говори что хочешь.
Клариса была очень хороша: локон светлых волос падал ей на плечо, ярко-янтарные глаза лучились радостью, на шелковом платье чудесного голубого цвета почти не было заметно влажное пятно.
– Не упоминай сегодня ничьих членов, ладно, Сорча?
Как всегда, в Эми ощущалось озорство, но замужество и рождение ребенка успокоили ее лучше, чем могла надеяться королева Клавдия. Благодаря черным волосам и зеленым глазам она превратилась в настоящую красавицу.
– Я делаю это только для того, чтобы подразнить Ренье. – Сорча подняла руки, чтобы камеристка могла надеть на нее платье. Когда ее голова высунулась из ворота, она добавила: – После того как мы поженились, он стал таким скучным. Не разрешает мне убегать в го…
Она замолчала и бросила виноватый взгляд в сторону бабушки.
Королева Клавдия вздохнула:
– В город, в таверну, где ты пьешь бог знает что и поешь вульгарные песни?
– Да. Он хочет, чтобы я больше этого не делала.
Наряд Сорчи был сшит из белого атласа, отделан золотым позументом и украшен всеми орденами, какие когда-либо вручались их семье. На ней была огромная нитка жемчуга и жемчужные серьги. С высокой прической из рыжих волос, где в каждом завитке сверкала бриллиантовая шпилька, со спокойным и ясным взглядом синих глаз, Сорча казалась воплощением королевского достоинства.
Вот почему королеве Клавдии было так неприятно слушать ее рассказы о тавернах.
– Мужчины похожи на старых котов, – заметила Клариса. – Когда они женятся, перестают бродяжничать и все время проводят, свернувшись у камина.
Эми озорно улыбнулась и добавила:
– Да. И время от времени смотрят на вас, словно хотят сказать: «А нам не положено что-то делать?»
Девицы снова захохотали, да так громко, что никто не услышал стука в дверь.
Прикрыв глаза ладонью, Ренье заглянул в комнату.
– Все одеты? Нам пора отправляться в собор.
– Можешь смотреть. Все одеты. И без нас церемонию не начнут, – ехидно ответила Сорча.
– Верно. Но если мы вернемся слишком поздно, повар испортит обед. – Ренье ухмыльнулся. – Я давно знаком с вами, принцессы, вы обожаете вкусно поесть.
– Он прав, нам надо идти. – Сорча хлопнула в ладоши, отдавая распоряжения. – Ренье, ты ведешь бабушку. Клариса, поцелуй малышку и отдай ее няне. Эми, кто-то должен мне помочь с этим чудовищным шлейфом.
Ренье помог королеве Клавдии подняться на ноги и повел ее к дверям. А там, вопреки всем правилам, обернулся, чтобы посмотреть на сестер. Его взгляд скользнул по Кларисе и Эми и задержался на Сорче.
– Смотрите, бабушка, – проговорил он, – Потерянные принцессы. Они нашлись, они вместе, они счастливы – и они чудесные.
Королева Клавдия обернулась и посмотрела на внучек. Они стояли, обнявшись, и улыбались друг другу. Блондинка, брюнетка и рыжая. Они были династией, которой королева могла гордиться.
Ренье сжал ее локоть:
– Ты хорошо поработала, старушка. Хорошо поработала.
– Да, – удовлетворенно подтвердила королева Клавдия. – Это так.
И они все, Бог свидетель, будут жить долго и счастливо, иначе она им покажет!