Страница:
– Туле. Приехали.
Контур пологого холма напоминал сутулую спину спящей собаки. С вершины открывался вид на аккуратные квадратики убранных полей, день выдался пасмурным – витые нити ручьев, сливаясь в реку, темнели остывающей на ветру водой. Дома Туле оказались широко разбросанными по склонам – аккуратно расчищенные площадки, стандартные постройки цвета терракоты – из самодельного кирпича, серые – деревянные, цветные – из пластикофанеры.
Единственная улица оказалась пустой, лишь возле придорожного деревца отиралась пегая, со сломанным рогом коза. Животное приподнялось на задних копытах и грудью налегло на растение, с хрустом сломало тонкий ствол и принялось обгладывать сочные листья и гроздья ягод с рухнувшей в грязь кроны. Лиловая раздувшаяся туча закрыла полнеба.
– Это и есть искомое Туле?
Тройка чужаков в одиночестве шла по пустой, неприветливой улице, Джу снова спиной почувствовала взгляд – на этот раз иной, чем в лесу, скорее изучающий, чем враждебный. Она немного приподняла ментальный барьер, встречая волну чужого жгучего, яркими цветами полыхающего любопытства. Эмоция неизвестного существа была детской, непосредственной и столь яркой, что казалась чуть ли не осязаемой, потом медленно угасла, осталась позади.
Они прошли еще немного и остановились. Дочерна загорелый парень стоял перед ними, небрежно облокотившись о забор. Руки его оставались на виду и без оружия, зато за спиной вожака устроились еще двое мужчин, эти откровенно держали излучатели на виду. Стволы, все-таки, чуть опустили.
– Заходите поболтать.
Белочка напряглась, изо всех сил стараясь не выказывать страха – аура места вопила о прямой, грубой и открытой физической опасности. На миг она увидела себя чужими глазами.
Среди пустого двора стояли трое – черноволосый, настороженный, готовый к драке мужчина, его слегка помятый рослый спутник с лицом интеллектуала, и коротко стриженная женщина с заострившимися скулами. В ее видении над ее собственной головой отчетливо сияла аура пси-активности. “Тот, что стоит впереди – сенс. Боевой псионик высшей пробы”, – поняла Джу. Она легко воспринимала настроение загорелого незнакомца: равнодушие – для Майера, чуть презрительное, окрашенное сочувствием внимание к ней самой и холодная, яркая, как блеск клинка, ненависть – для Стрижа.
“Нам нельзя идти с ними…” – она шептала едва слышно, почти не шевеля губами.
“Нельзя, но придется,” – так же беззвучно прошептал в ответ иллирианец.
Загорелый принужденно, как-то деревянно улыбнулся и помахал рукой.
– Меня зовут Ральф. Пошли?
Пришельцы свернули в гостеприимно распахнутую калитку, плотно утоптанная дорожка вела к низкому крыльцу, сбитому из широких деревянных плах. Высокому Майеру пришлось пригнуться, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку. Середину просторной комнаты занимал пустой, чисто струганный стол, его обступили табуреты, сложный, витой рисунок неизвестного дерева подчеркивала шлифовка. Комната выглядела странной, через полминуты Джу поняла, в чем дело – на стенах не было светильников – не только пси-управляемых, никаких. На краю стола стояла самая настоящая свеча в медном подсвечнике, рядом валялся коробок спичек. Белочка поймала взгляд иллирианца и молча, взглядом же, показала – на свечу, на табуреты, на Ральфа. Стриж чуть заметно кивнул. “Луддиты”.
Ральф широко, белозубо улыбался, но улыбка получилась чуть асимметричной и не очень искренней (“кривая ухмылка негодяя”). Двое других луддитов топтались у дверей, отрезая отступление во двор.
– Садитесь, гости, – радушно объявил Ральф.
И тут же без обиняков добавил:
– Стволы на стол. Оба ствола.
“Он вытащил информацию из мозгов растяпы Майера.” Белочке мучительно захотелось чуть-чуть сдвинуть пси-барьер и пройтись по Ральфу той самой наводкой, прелести которой в свое время сполна изведал жестоко посрамленный Хастерс Буллиан. Она с сожалением отказалась от идеи – о ментальной расправе над человеком, способным на чтение даже не эмоций – мыслей, не приходилось и мечтать. Стриж медленно выложил на столешницу оба пистолета – свой и Доктора, Ральф тут же прибрал их, спутники Ральфа придвинулись поближе. Джу показалось, что тяжеловатые фигуры напрочь загораживают свет.
– Я приехала издалека, чтобы увидеть мастера Фалиана…
Ральф перевел взгляд на Белочку, жесткие, рубленые черты его лица не дрогнули, только левая бровь удивленно задралась.
– Я не знаю такого.
“Он лжет,” – поняла Джу.
– Зато я точно знаю, что Фалиан уроженец Туле.
– У меня неважная память.
“И к тому же издевается.”
Ральф повернулся к Стрижу.
– Ты пойдешь с нами. Один, прямо сейчас.
– Сначала мы желаем обсудить частные дела, притом без свидетелей, то есть без вас, – вмешалась Белочка.
Спутники Ральфа уставились на нее, как на зачумленную, сам Ральф, напротив, охотно согласился.
– Только недолго. Время – тоже ценность. Пошли, ребята.
Луддиты вывалились во двор, не затворив дверей, это вслед им проделала сама Белочка – невежливым прицельным пинком.
– Что будем делать?
Стриж выглянул в окно – троица ждала во дворе.
– Ничего не будем. Вы, леди, остаетесь здесь. Вы, Майер, тоже. Я ухожу с ними и улаживаю свои дела. Это мои дела. Только мои. Что бы там не произошло, вернусь я или нет, никто из вас не должен вмешиваться – ни под каким видом.
– Они убьют вас, Алекс.
– Это что – такое пожелание удачи? Ну, спасибо. Посмотрим. Во всяком случае, я постараюсь максимально усложнить эту задачу – попросту не дам им повода. Так не портите мои дела, не вмешивайтесь бестолково, пожалуйста, во имя Разума, в который я не верю.
Стриж ушел жестко, не оглядываясь, Джу проводила взглядом одинокий силуэт, опустилась на деревянный табурет, уперевшись в доски стены стриженным затылком. Большая лиловая туча отступила, унесенная вечерним ветром, солнце врывалось в окно, нехотя, лениво бросало прощальные лучи на пустой стол. Так кончился первый день в Туле.
Шли часы, Белочка проводила их на табурете, спиной к щелястой стене. Лилово-золотой закат медленно угасал на стекле, чернели и удлинялись тени предметов. Спустя некоторое время тени плотно сомкнулись и пришла темнота. Джу на ощупь нашла спички, запалила свечу и долго смотрела на пляску вертлявого огонька.
Потом она сняла пси-барьер и не почувствовала ничего, оставалось только слушать тишину. Чуть слышно скрипели деревянные балки старого дома, ночь за окном мертво молчала – ни крика, ни шагов. К утру, близ пасмурного рассвета, в бесцветном сумраке, сменившем пробитую редкими звездами черноту, вернулись блеклые тени. Вместе с ними пришел сон. У сна не было ни имени, ни формы, в безвидной мгле хаоса лениво и хищно шевелились цепкие серые нити.
* * *
Стриж вернулся к полудню следующего дня, когда его перестали ждать. Он чуть нагнулся под низкой притолокой и вошел в комнату, за его спиной тут же заперли дверь. Иллирианец придвинул себе табурет и сел, бессильно облокотившись о стол. Пси-философ потер ладонями помятую физиономию и попытался изобразить улыбку.
– Доброго дня, Алекс. Рад видеть вас живым и веселым.
Мрачный, как смерть, Дезет посмотрел на Майера словно на безумца и промолчал.
– Что с вами? Побили?
– Нет.
– Выдворяют?
– Нет.
– Разговор состоялся?
– Именно. И не только. Но лучше бы его не было.
Глава XXVIII
Глава XXIX
Контур пологого холма напоминал сутулую спину спящей собаки. С вершины открывался вид на аккуратные квадратики убранных полей, день выдался пасмурным – витые нити ручьев, сливаясь в реку, темнели остывающей на ветру водой. Дома Туле оказались широко разбросанными по склонам – аккуратно расчищенные площадки, стандартные постройки цвета терракоты – из самодельного кирпича, серые – деревянные, цветные – из пластикофанеры.
Единственная улица оказалась пустой, лишь возле придорожного деревца отиралась пегая, со сломанным рогом коза. Животное приподнялось на задних копытах и грудью налегло на растение, с хрустом сломало тонкий ствол и принялось обгладывать сочные листья и гроздья ягод с рухнувшей в грязь кроны. Лиловая раздувшаяся туча закрыла полнеба.
– Это и есть искомое Туле?
Тройка чужаков в одиночестве шла по пустой, неприветливой улице, Джу снова спиной почувствовала взгляд – на этот раз иной, чем в лесу, скорее изучающий, чем враждебный. Она немного приподняла ментальный барьер, встречая волну чужого жгучего, яркими цветами полыхающего любопытства. Эмоция неизвестного существа была детской, непосредственной и столь яркой, что казалась чуть ли не осязаемой, потом медленно угасла, осталась позади.
Они прошли еще немного и остановились. Дочерна загорелый парень стоял перед ними, небрежно облокотившись о забор. Руки его оставались на виду и без оружия, зато за спиной вожака устроились еще двое мужчин, эти откровенно держали излучатели на виду. Стволы, все-таки, чуть опустили.
– Заходите поболтать.
Белочка напряглась, изо всех сил стараясь не выказывать страха – аура места вопила о прямой, грубой и открытой физической опасности. На миг она увидела себя чужими глазами.
Среди пустого двора стояли трое – черноволосый, настороженный, готовый к драке мужчина, его слегка помятый рослый спутник с лицом интеллектуала, и коротко стриженная женщина с заострившимися скулами. В ее видении над ее собственной головой отчетливо сияла аура пси-активности. “Тот, что стоит впереди – сенс. Боевой псионик высшей пробы”, – поняла Джу. Она легко воспринимала настроение загорелого незнакомца: равнодушие – для Майера, чуть презрительное, окрашенное сочувствием внимание к ней самой и холодная, яркая, как блеск клинка, ненависть – для Стрижа.
“Нам нельзя идти с ними…” – она шептала едва слышно, почти не шевеля губами.
“Нельзя, но придется,” – так же беззвучно прошептал в ответ иллирианец.
Загорелый принужденно, как-то деревянно улыбнулся и помахал рукой.
– Меня зовут Ральф. Пошли?
Пришельцы свернули в гостеприимно распахнутую калитку, плотно утоптанная дорожка вела к низкому крыльцу, сбитому из широких деревянных плах. Высокому Майеру пришлось пригнуться, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку. Середину просторной комнаты занимал пустой, чисто струганный стол, его обступили табуреты, сложный, витой рисунок неизвестного дерева подчеркивала шлифовка. Комната выглядела странной, через полминуты Джу поняла, в чем дело – на стенах не было светильников – не только пси-управляемых, никаких. На краю стола стояла самая настоящая свеча в медном подсвечнике, рядом валялся коробок спичек. Белочка поймала взгляд иллирианца и молча, взглядом же, показала – на свечу, на табуреты, на Ральфа. Стриж чуть заметно кивнул. “Луддиты”.
Ральф широко, белозубо улыбался, но улыбка получилась чуть асимметричной и не очень искренней (“кривая ухмылка негодяя”). Двое других луддитов топтались у дверей, отрезая отступление во двор.
– Садитесь, гости, – радушно объявил Ральф.
И тут же без обиняков добавил:
– Стволы на стол. Оба ствола.
“Он вытащил информацию из мозгов растяпы Майера.” Белочке мучительно захотелось чуть-чуть сдвинуть пси-барьер и пройтись по Ральфу той самой наводкой, прелести которой в свое время сполна изведал жестоко посрамленный Хастерс Буллиан. Она с сожалением отказалась от идеи – о ментальной расправе над человеком, способным на чтение даже не эмоций – мыслей, не приходилось и мечтать. Стриж медленно выложил на столешницу оба пистолета – свой и Доктора, Ральф тут же прибрал их, спутники Ральфа придвинулись поближе. Джу показалось, что тяжеловатые фигуры напрочь загораживают свет.
– Я приехала издалека, чтобы увидеть мастера Фалиана…
Ральф перевел взгляд на Белочку, жесткие, рубленые черты его лица не дрогнули, только левая бровь удивленно задралась.
– Я не знаю такого.
“Он лжет,” – поняла Джу.
– Зато я точно знаю, что Фалиан уроженец Туле.
– У меня неважная память.
“И к тому же издевается.”
Ральф повернулся к Стрижу.
– Ты пойдешь с нами. Один, прямо сейчас.
– Сначала мы желаем обсудить частные дела, притом без свидетелей, то есть без вас, – вмешалась Белочка.
Спутники Ральфа уставились на нее, как на зачумленную, сам Ральф, напротив, охотно согласился.
– Только недолго. Время – тоже ценность. Пошли, ребята.
Луддиты вывалились во двор, не затворив дверей, это вслед им проделала сама Белочка – невежливым прицельным пинком.
– Что будем делать?
Стриж выглянул в окно – троица ждала во дворе.
– Ничего не будем. Вы, леди, остаетесь здесь. Вы, Майер, тоже. Я ухожу с ними и улаживаю свои дела. Это мои дела. Только мои. Что бы там не произошло, вернусь я или нет, никто из вас не должен вмешиваться – ни под каким видом.
– Они убьют вас, Алекс.
– Это что – такое пожелание удачи? Ну, спасибо. Посмотрим. Во всяком случае, я постараюсь максимально усложнить эту задачу – попросту не дам им повода. Так не портите мои дела, не вмешивайтесь бестолково, пожалуйста, во имя Разума, в который я не верю.
Стриж ушел жестко, не оглядываясь, Джу проводила взглядом одинокий силуэт, опустилась на деревянный табурет, уперевшись в доски стены стриженным затылком. Большая лиловая туча отступила, унесенная вечерним ветром, солнце врывалось в окно, нехотя, лениво бросало прощальные лучи на пустой стол. Так кончился первый день в Туле.
Шли часы, Белочка проводила их на табурете, спиной к щелястой стене. Лилово-золотой закат медленно угасал на стекле, чернели и удлинялись тени предметов. Спустя некоторое время тени плотно сомкнулись и пришла темнота. Джу на ощупь нашла спички, запалила свечу и долго смотрела на пляску вертлявого огонька.
Потом она сняла пси-барьер и не почувствовала ничего, оставалось только слушать тишину. Чуть слышно скрипели деревянные балки старого дома, ночь за окном мертво молчала – ни крика, ни шагов. К утру, близ пасмурного рассвета, в бесцветном сумраке, сменившем пробитую редкими звездами черноту, вернулись блеклые тени. Вместе с ними пришел сон. У сна не было ни имени, ни формы, в безвидной мгле хаоса лениво и хищно шевелились цепкие серые нити.
* * *
Стриж вернулся к полудню следующего дня, когда его перестали ждать. Он чуть нагнулся под низкой притолокой и вошел в комнату, за его спиной тут же заперли дверь. Иллирианец придвинул себе табурет и сел, бессильно облокотившись о стол. Пси-философ потер ладонями помятую физиономию и попытался изобразить улыбку.
– Доброго дня, Алекс. Рад видеть вас живым и веселым.
Мрачный, как смерть, Дезет посмотрел на Майера словно на безумца и промолчал.
– Что с вами? Побили?
– Нет.
– Выдворяют?
– Нет.
– Разговор состоялся?
– Именно. И не только. Но лучше бы его не было.
Глава XXVIII
Рассказ Стрижа, записанный им самим
7006 год, Каленусийская Конфедерация, поселок Туле.
Я, Александер Дезет, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, пишу эти заметки, чтобы засвидетельствовать странные события, участником которых мне пришлось стать по принуждению обстоятельств.
Вечер дня, которому предстояло оказаться поворотным ключом, я провел в компании нью-луддитов, в одном из домов маленького местечка Туле, расположенного на северо-восточных землях Каленусийской Конфедерации. Хмурый день медленно брел к закату. Трое конвоиров, мучаясь подавленной ненавистью, проводили меня в дом с верандой, стоявший на отшибе.
Есть ситуации легко предсказуемые, которые, тем не менее, получив статус свершившегося факта, поражают нас мучительной досадой, в тот день в подобной ситуации оказался я: Иеремия Фалиан собственной персоной ждал меня за порогом. Ждал не в одиночестве, компания, составленная из полудесятка вооруженных фермеров, расселась вдоль стен. Их красные, обветренные, героические лица еще более раскраснелись от обеденной дозы чаки – крепкого напитка местной возгонки. Я вошел. Хозяева, против ожидания, держались почти корректно. Быть может, хороший псионик прочел бы за их твердокаменными лбами весьма интересные способы моей финальной утилизации, но, хвала фортуне, псиоником я не был никогда.
Говорил в основном Фалиан, по обычным меркам обычного человека не слишком много, скупо роняя слова с примесью архаичного диалекта восточных территорий. Я слушал внимательно, всячески изображая спокойствие – не знаю, насколько мне это удавалось.
Крестьяне Каленусии – люди здравомыслящие. Впрочем, природная смекалистость не вполне заменяет теоретические познания в психологии. Меня запугивали не слишком умело, но тщательно, с размахом, и не вполне безуспешно – я прекрасно знал, что они способны осуществить любую из предложенных фантазий.
Альтернативу назвали в свой черед, я уже приготовился к такому повороту. Усталость последних недель достигла предела, я не мог ни полноценно бояться, ни слишком радоваться, поэтому только вяло согласился, до глубины души поразив людей, чьим пленником оказался. Должно быть, кое-кто из них принял мое пассивное отчаяние за холодный расчет злодея крупного масштаба.
Они хотели, на первый взгляд, немного – моего участия в мистическом ритуале, которые практикует эта секта. Плоские, обдуваемые всеми ветрами холмы северо-востока, грубая жизнь, множество переселенцев из выжженной конфликтами последнего столетия Ахара – все это делало северо-восточные территории питательной средой для религиозного брожения. Ереси, отколовшись от Церкви Разума, кишели и множились там, как бактерии в бульоне. Вечерний лиловый свет, проходя сквозь окна, пятнал руки, лица и одежду – и этих людей, и мою. На минуту я подумал о возможности жертвоприношения, но постарался избавиться от назойливых опасений. Есть ожидания, которые при всей своей нелепости мистическим образом оправдываются.
Я – нулевик, человек без внешних проявлений пси-активности. Не знаю, почему, но в эзотерических верованиях луддитов это качество играло важную роль. Мне что-то объясняли, добросовестно пробиваясь сквозь скепсис завзятого атеиста, я, не желая спорить и понимать, тем не менее, охотно соглашался, должно быть, под воздействием мучительного ожидания растратив остатки здравого смысла. Вечер полыхал золотом и пурпуром, черные тени холмов распластались по земле – таким вечерам присуща тонкая аура иррационального.
Для свершения действа компания покинула дом с верандой. Меня то ли тащили, то ли провожали – со стороны это, должно быть, гляделось забавно. Помощник Иеремии Фалиана, Ральф, высокий загорелый парень, шел за мною след в след, этот, в отличие от иных, был трезв, как стеклышко и явно искал повод для драки. Широкая песчаная тропа обогнула возвышенность, ветхий мост без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами…
Стояла осень. Тропа закончилась круглым, низким лазом в стене наполовину облетевших кустов – раздвинутые ветви прижали колышками. За лазом открылась круглая поляна, покрывающая ее трава пожухла, стены заменяли колючие заросли. Чернело костровище, потолком своеобразной комнате служило небо. Холодный ветер насквозь пробивал редкую стену растительности. В сгустившейся темноте люди рассаживались по раскиданным там и сям бревнам, скоро все импровизированные сидения оказались заняты. Разожгли костер, ветер трепал пламя, я и Ральф настороженно сидели бок о бок, довольно долгое время попросту не происходило ничего….
Что-то неуловимо переменилось. Я не могу описать это явление – быть может, разрушалась сама ткань бытия. Такое бывает, когда в отдалении, искажая предметы, дрожит перегретое зыбкое марево. Наверное, оно дрожало лишь в моем разбуженном воображении – вокруг быстро сгущалась прохладные сумерки.
Порыв ветра налетел, сбил струю дыма, поляну, костер и людей как бы заволокло серой завесой, туман уплотнялся все сильнее, звуки глохли в бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом.
Меня окатил иррациональный страх – я продолжал сидеть рядом с ярко и честно ненавидевшим меня Ральфом, на отполированном до блеске бревне, и, тем не менее, знал, что нахожусь в совершенно другом месте.
Свистел ветер, скопище перистых облаков неслось мимо, неистово погоняемое ударами холодного воздуха. Скользкий камень под подошвами ботинок доверия не внушал – совсем рядом скала обрывалась отвесным уступом. Пропасть уходила глубоко, сквозь пленку тумана просвечивали крошечные крыши нижнего города. За моей спиной что-то молчало, существо было маленьким и словно бы лишь наполовину живым, я чувствовал его молчание лопатками, но физически не мог оглянуться…
Оглядываться было по крайней мере глупо. Рядом со мною топтался озлобленный Ральф. Сейчас я удивляюсь собственной беспечности, тогда она воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Он молча махнул рукой в сторону перистой массы облаков, я понял с полуслова, мы начали спуск, цепляясь за выступы скалы. Пожалуй, в реальности мне не проделать подобного эксперимента, здесь же все совершалось с легкостью, обычной для снов. Несмотря на это я нисколько не сомневался – стоит лишь сорваться вниз, смерть придет неизбежно, так же, как приходит она к сломавшему шею альпинисту. Ральф пару раз замешкался, потом отстал, задержавшись чуть повыше, я слышал, как он тяжело дышит, цепляясь за камень.
Город в Долине ждал. Я не видел его, уткнувшись в серую массу скалы, и, тем не менее, каждым суставом, каждым нервом чувствовал равномерный, упрямый зов. В эти минуты, в ирреальном мире Лимба я понял то, чего не мог понять до сих пор – я понял тоску псиоников.
Дно тем временем приближалось, я отвлекся, выбирая удобный уступ, и получил удар по пальцам и предплечью. Ральф, по-видимому, метил в голову, однако, опасаясь сорваться, промахнулся. Не знаю, было ли это неожиданной инициативой или частью заранее подготовленного плана. Не сомневаюсь, что у ахарианского беженца достаточно весомых причин для мести. Тогда я удержался только чудом. Дуэль без правил завязалась в воздухе, среди влажных обрывков тумана, две букашки, прилепившиеся к отвесной стене, отчаянно пытались уничтожить друг друга. Не стану описывать подробности. Моей заслуги тут нет – исход решил случай.
Достаточно сказать, что сорвавшийся Ральф пролетел некоторое расстояние, кувыркаясь словно тряпичная кукла, пока не скрылся в тумане. Я так и не понял тогда – рухнул он на дно или застрял ниже по склону. Лимб ждал, и я продолжил сползать по почти отвесной стене. Не помню, сколько это длилось, в конце концов подошвы ботинок встретили каменистое дно Долины. Я сделал первый шаг, он дался с трудом, словно приходилось брести в плотной прозрачной субстанции. Потом стало полегче.
Что я могу сказать? Город в Долине воистину прекрасен. Вспомните все, что вы видели в невероятных снах детства, добавьте то, что вы хотели бы увидеть, но не увидите никогда. Блеклость красок, присущая миражу, сохранялась. Преобладал серо-розовый цвет. Острые шпили колоколен уходили ввысь, ажурные арки казались невесомыми игрушками. Улицы оставались пусты. Мозаика мостовых сама стлалась под ноги, мягко выгибались мосты над каналом. К тому, что плескалось там вместо воды, я старался не присматриваться – эта субстанция веяла не влагой, а пустотой. Каждый мой шаг приглушенно звенел по мостовой, и эхо металось меж стен.
…Спустя некоторое время к звуку моих шагов прибавился еще один звук – меня догоняли. Я обогнул резной пилон, укрылся за ним и остановился, поджидая преследователя. Его худая фигура казалась полупрозрачной, он посмотрел прямо мне в лицо и сделал неопределенный приветственный жест. Признаться, я пережил не лучшую в жизни минуту, узнав в призраке убитого мною Хиллориана. Колонель подошел, он почти не изменился, если не обращать внимание на то, что сквозь его плечо я мог свободно рассмотреть орнамент пилона. Призрак заговорил первым, с неповторимой сердитой иронией, присущей Септимусу при жизни. Мы вяло обменялись приветствиями, мое потрясение оказалось слишком велико. По репликам мертвого наблюдателя я успел оценить его осведомленность – он ехидно упомянул мою “привычку сбрасывать людей со скал”. Я не захотел спорить, хотя в Воронку Оркуса Хиллориан упал как раз при попытке отправить на дно меня самого. Вспомнился Ральф, и совпадение поразило меня до глубины души – похоже, Лимб гримасничал вовсю, пародируя верхний мир.
Мы шли плечом к плечу, призрак при всей своей эфирной сущности умудрялся вполне предметно стучать ботинками по мостовой. Цель прогулки – белого камня палаццо – выходило роскошным фасадом на маленькую уютную площадь. Колонель провел меня вовнутрь, путаница комнат не отложилась в моей памяти, зато я точно помню – внутренний двор окружала арочная галерея. Подле небольшого бассейна, заполненного пустотой, стояло резное кресло. В кресле, опустив лишенную растительности голову, сидел полный горбоносый старик в черной расстегнутой шелковой рубашке, его колени укрывал мягкий кротовый плед. Фигура, в отличие от силуэта колонеля, казалась несколько менее призрачной. Я вежливо кивнул и представился, “Элвис Миниор Лютиан Аналитик,” – сдержанно ответил он. Я присел на край бассейна, выпуклые глаза старика смотрели мне прямо в лицо, пауза затягивалась, он прервал ее сам, вздохнув и закашлявшись. Я немного знал о его жизни и кое-что про обстоятельства смерти. Иллюзия реальности Аналитика была потрясающей.
Что я могу еще добавить? Не стану дословно передавать наш разговор, это заняло бы увесистый том – время в Лимбе летит совсем не так, как в мире вещей. Остановлюсь на главном. Если верить Элвису Лютиану, то во вселенной существует бог. Мне, как убежденному атеисту эта идея всегда представлялась чужеродной – она словно ищет и не может найти уголок в упорно отвергающем ее рассудке. Тем не менее, если принять эту гипотезу, она объясняет многое.
Итак, бог – Создатель, Именователь, Мировой Разум, имя в данном случае не существенно – есть. И он умирает. Время жизни этого существа непредставимо огромно, но не бесконечно. Быть может, его кончина – только уход в иные, лучшие пространства, но тогда я, потрясенный до глубины души, не задавался этим вопросом. Умирание бога уже затянулось на эпохи, быть может, оно продлится еще сотни лет.
Я молчал. Аналитик продолжил. Способности псиоников – всего лишь наследство. Прощальный дар Именователя.
Помнится, Аналитик добросовестно пытался мне объяснить избирательность дара. Все сводилось к случаю. Передача наследства шла постепенно, сначала одарялись редкие счастливчики, потом – их потомки, в конце концов – тысячи людей. До тех пор, пока…
Аналитик откинулся в кресле, словно прислушиваясь к подавленной боли. Я понял без слов. За мною стоял опыт экспедиции в Аномалию, пустая дорога на восток и в жирной копоти придорожный столб. Оказалось, что пси-дар – не благо. “Не всегда благо,” – поправил он. “А как же всемогущество мысли?” Аналитик сдержанно рассмеялся. “Вы про кассету? Это был мой личный обман”. Я внутренне согласился, существо, у возможностей которого есть предел, не может раздавать неограниченный ментальный дар другим. Я сдержанно поинтересовался причинами лжи.
Пожалуй, его ответ поразил меня едва ли не больше всех иных подробностей Лимба. Оказалось, что Аналитик при жизни манипулировал всеми – Хиллорианом, Фантомом, всей Системой Пирамиды. Мною – заочно, уже после своего самоубийства, через экспедицию и все того же обманутого Хиллориана. Колонеля он обманул дважды, сначала запугав перспективой нарушения фундаментального исключения Калассиана, потом сообщив правду о миссии Мюфа и ложь о мнимо существовавшем и якобы утраченном по вине Хиллориана всемогуществе.
“Зачем?” “Мне нужно было его отчаяние.” “Но цель?” “Моя цель – вы. Ваши взаимодействия с ним, ваша судьба и мотивации.” Признаться, это было последним, что я хотел бы услышать. Оказаться целью Элвиса Миниора Лютиана при любом раскладе – удовольствие сугубо ниже среднего.
Он говорил и говорил, и я верил ему, хотя знал, что вера моя опрометчива до безумия. По какой-то сложной причине, рассчитанной Аналитиком в Системе, я был винтиком, на которой держалась вся комбинация. “Мы должны создать общество, в котором дар Именователя не смогут сделать злом.” Я удивился, разве бог в традиционной концепции может быть источником зла? “Именователь не зло, он по-своему любит нас. Но во зло можно использовать все, любой дар, даже талант, даже свободу.”
“А нельзя ли обойтись без сомнительных подарков свыше?” – спросил я. “А вы бы выбросили такое? Вы бы сумели подавить соблазн? Вспомните коня Сея.” Я напряг память – Элвис намекал на древнюю легенду о заколдованном коне, который обрекал владельца на несчастье. Каждый новый владелец, прекрасно зная об участи предыдущего, теме не менее, вожделел чуда. Элвис Миниор погладил кротовый плед и неожиданно брюзгливо добавил: “Когда дела устаканятся, отпадет печальная необходимость в таких, как я.”
Я понял, что пора уходить. Напоследок я поинтересовался антиподом Именователя – если выбрать концепцию, в которой присутствует не абстрактный Мировой Разум, а настоящий бог, так должен же, в конце концов, быть и дьявол. Хотя, по мне так сам Элвис Миниор Лютиан Аналитик и есть самый настоящий сатана.
“Оркус? Мы сами создаем себе зло.”
Я уходил по арочной галерее, унося в душе этот двусмысленный ответ Аналитика.
Вежливый призрак Хиллориана ждал меня за порогом. Мне показалось, что он не хочет расставаться – я прибавил шагу, покидая серо-розовый город. Колонель упрямо брел следом до самых скал.
Уход из Лимба давался тяжело. Казалось, тяжесть города тащит меня вниз, камень под пальцами крошился, уступы скалы ускользали из-под ног. Почти на середине пути я увидел бесформенный комок, прилепившийся к скале. Им оказался злосчастный Ральф. Каленусиец был все еще жив, он зацепился за что-то и теперь ненадежно висел, явно не имея возможности дотянуться до подходящей опоры. Я не видел лица его – только макушку, висок, мокрые от тумана волосы. Я задержался ненадолго, закрепился как мог, нашел на ощупь его ледяную руку, сжал ее, и потянул каленусийца на себя. Несколько секунд мы болтались между небом и землей, потом он справился, ухватившись за уступ неподалеку.
Восхождение закончилось без эксцессов и в полном молчании. Там, наверху, не было никого. И все так же я ощущал незримое присутствие маленького замерзшего существа. Присмиревший Ральф молчал, стараясь смотреть мимо меня. Мы вместе, встав лицом к обрыву, пятились в мутное облако, потом исчезло и оно, превращаясь в мираж, в холодный утренний туман, в горький, почти невидимый дым догоревшего костра…
Я очнулся и обнаружил, что лежу ничком на той самой круглой огороженной поляне, Фалиан нетерпеливо тряс меня за плечо. Ральф, бледный до трупной синевы, но живой, валялся рядом. Я встал и пошел прочь, не обращая внимание на яростные окрики луддитов. Наверное, я шатался как пьяный. Уже близ окраинных домов Туле я почувствовал легкую боль в кисти. На двух фалангах левой руки, у основания ногтей, там, куда пришелся удар Ральфа, сочилась кровью глубокая рваная ссадина.
“Относительность реальности.”
Ну и во что мне теперь верить или не верить?
Dixi.
* * *
Хэри Майер скептически прищурился на свечу в медном подсвечнике.
– Dixi? “Относительность реальности”? Причем здесь моя книга? Фанатики накачали вас наркотиком и оставили спать на поляне. Успокойтесь. Вы пересказали собственный бред – несомненный и стопроцентный. Нематериальное невозможно облечь в такие яркие вещественные образы, пси-сфера – лишь мир абстрактных идей. К тому же, просчитать и организовать события на годы вперед – такое недоступно никакому Аналитику, никакой Системе Пирамиды. Кстати, каким образом в дело попал этот несчастный Ральф?
– Вы же знаете, Майер, на нулевиков не действуют наркотики. Ральф – всего лишь проводник, им нужен был я.
– Симониан, скажите вы что-нибудь.
– Не знаю, можно ли верить потустороннему Лютиану. Может быть, нет. Но я точно знаю одно – камни, туман, обрыв, город – все это существует. Это Лимб. И тень Мюфа до сих пор сидит на пороге его…
Я, Александер Дезет, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, пишу эти заметки, чтобы засвидетельствовать странные события, участником которых мне пришлось стать по принуждению обстоятельств.
Вечер дня, которому предстояло оказаться поворотным ключом, я провел в компании нью-луддитов, в одном из домов маленького местечка Туле, расположенного на северо-восточных землях Каленусийской Конфедерации. Хмурый день медленно брел к закату. Трое конвоиров, мучаясь подавленной ненавистью, проводили меня в дом с верандой, стоявший на отшибе.
Есть ситуации легко предсказуемые, которые, тем не менее, получив статус свершившегося факта, поражают нас мучительной досадой, в тот день в подобной ситуации оказался я: Иеремия Фалиан собственной персоной ждал меня за порогом. Ждал не в одиночестве, компания, составленная из полудесятка вооруженных фермеров, расселась вдоль стен. Их красные, обветренные, героические лица еще более раскраснелись от обеденной дозы чаки – крепкого напитка местной возгонки. Я вошел. Хозяева, против ожидания, держались почти корректно. Быть может, хороший псионик прочел бы за их твердокаменными лбами весьма интересные способы моей финальной утилизации, но, хвала фортуне, псиоником я не был никогда.
Говорил в основном Фалиан, по обычным меркам обычного человека не слишком много, скупо роняя слова с примесью архаичного диалекта восточных территорий. Я слушал внимательно, всячески изображая спокойствие – не знаю, насколько мне это удавалось.
Крестьяне Каленусии – люди здравомыслящие. Впрочем, природная смекалистость не вполне заменяет теоретические познания в психологии. Меня запугивали не слишком умело, но тщательно, с размахом, и не вполне безуспешно – я прекрасно знал, что они способны осуществить любую из предложенных фантазий.
Альтернативу назвали в свой черед, я уже приготовился к такому повороту. Усталость последних недель достигла предела, я не мог ни полноценно бояться, ни слишком радоваться, поэтому только вяло согласился, до глубины души поразив людей, чьим пленником оказался. Должно быть, кое-кто из них принял мое пассивное отчаяние за холодный расчет злодея крупного масштаба.
Они хотели, на первый взгляд, немного – моего участия в мистическом ритуале, которые практикует эта секта. Плоские, обдуваемые всеми ветрами холмы северо-востока, грубая жизнь, множество переселенцев из выжженной конфликтами последнего столетия Ахара – все это делало северо-восточные территории питательной средой для религиозного брожения. Ереси, отколовшись от Церкви Разума, кишели и множились там, как бактерии в бульоне. Вечерний лиловый свет, проходя сквозь окна, пятнал руки, лица и одежду – и этих людей, и мою. На минуту я подумал о возможности жертвоприношения, но постарался избавиться от назойливых опасений. Есть ожидания, которые при всей своей нелепости мистическим образом оправдываются.
Я – нулевик, человек без внешних проявлений пси-активности. Не знаю, почему, но в эзотерических верованиях луддитов это качество играло важную роль. Мне что-то объясняли, добросовестно пробиваясь сквозь скепсис завзятого атеиста, я, не желая спорить и понимать, тем не менее, охотно соглашался, должно быть, под воздействием мучительного ожидания растратив остатки здравого смысла. Вечер полыхал золотом и пурпуром, черные тени холмов распластались по земле – таким вечерам присуща тонкая аура иррационального.
Для свершения действа компания покинула дом с верандой. Меня то ли тащили, то ли провожали – со стороны это, должно быть, гляделось забавно. Помощник Иеремии Фалиана, Ральф, высокий загорелый парень, шел за мною след в след, этот, в отличие от иных, был трезв, как стеклышко и явно искал повод для драки. Широкая песчаная тропа обогнула возвышенность, ветхий мост без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами…
Стояла осень. Тропа закончилась круглым, низким лазом в стене наполовину облетевших кустов – раздвинутые ветви прижали колышками. За лазом открылась круглая поляна, покрывающая ее трава пожухла, стены заменяли колючие заросли. Чернело костровище, потолком своеобразной комнате служило небо. Холодный ветер насквозь пробивал редкую стену растительности. В сгустившейся темноте люди рассаживались по раскиданным там и сям бревнам, скоро все импровизированные сидения оказались заняты. Разожгли костер, ветер трепал пламя, я и Ральф настороженно сидели бок о бок, довольно долгое время попросту не происходило ничего….
Что-то неуловимо переменилось. Я не могу описать это явление – быть может, разрушалась сама ткань бытия. Такое бывает, когда в отдалении, искажая предметы, дрожит перегретое зыбкое марево. Наверное, оно дрожало лишь в моем разбуженном воображении – вокруг быстро сгущалась прохладные сумерки.
Порыв ветра налетел, сбил струю дыма, поляну, костер и людей как бы заволокло серой завесой, туман уплотнялся все сильнее, звуки глохли в бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом.
Меня окатил иррациональный страх – я продолжал сидеть рядом с ярко и честно ненавидевшим меня Ральфом, на отполированном до блеске бревне, и, тем не менее, знал, что нахожусь в совершенно другом месте.
Свистел ветер, скопище перистых облаков неслось мимо, неистово погоняемое ударами холодного воздуха. Скользкий камень под подошвами ботинок доверия не внушал – совсем рядом скала обрывалась отвесным уступом. Пропасть уходила глубоко, сквозь пленку тумана просвечивали крошечные крыши нижнего города. За моей спиной что-то молчало, существо было маленьким и словно бы лишь наполовину живым, я чувствовал его молчание лопатками, но физически не мог оглянуться…
Оглядываться было по крайней мере глупо. Рядом со мною топтался озлобленный Ральф. Сейчас я удивляюсь собственной беспечности, тогда она воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Он молча махнул рукой в сторону перистой массы облаков, я понял с полуслова, мы начали спуск, цепляясь за выступы скалы. Пожалуй, в реальности мне не проделать подобного эксперимента, здесь же все совершалось с легкостью, обычной для снов. Несмотря на это я нисколько не сомневался – стоит лишь сорваться вниз, смерть придет неизбежно, так же, как приходит она к сломавшему шею альпинисту. Ральф пару раз замешкался, потом отстал, задержавшись чуть повыше, я слышал, как он тяжело дышит, цепляясь за камень.
Город в Долине ждал. Я не видел его, уткнувшись в серую массу скалы, и, тем не менее, каждым суставом, каждым нервом чувствовал равномерный, упрямый зов. В эти минуты, в ирреальном мире Лимба я понял то, чего не мог понять до сих пор – я понял тоску псиоников.
Дно тем временем приближалось, я отвлекся, выбирая удобный уступ, и получил удар по пальцам и предплечью. Ральф, по-видимому, метил в голову, однако, опасаясь сорваться, промахнулся. Не знаю, было ли это неожиданной инициативой или частью заранее подготовленного плана. Не сомневаюсь, что у ахарианского беженца достаточно весомых причин для мести. Тогда я удержался только чудом. Дуэль без правил завязалась в воздухе, среди влажных обрывков тумана, две букашки, прилепившиеся к отвесной стене, отчаянно пытались уничтожить друг друга. Не стану описывать подробности. Моей заслуги тут нет – исход решил случай.
Достаточно сказать, что сорвавшийся Ральф пролетел некоторое расстояние, кувыркаясь словно тряпичная кукла, пока не скрылся в тумане. Я так и не понял тогда – рухнул он на дно или застрял ниже по склону. Лимб ждал, и я продолжил сползать по почти отвесной стене. Не помню, сколько это длилось, в конце концов подошвы ботинок встретили каменистое дно Долины. Я сделал первый шаг, он дался с трудом, словно приходилось брести в плотной прозрачной субстанции. Потом стало полегче.
Что я могу сказать? Город в Долине воистину прекрасен. Вспомните все, что вы видели в невероятных снах детства, добавьте то, что вы хотели бы увидеть, но не увидите никогда. Блеклость красок, присущая миражу, сохранялась. Преобладал серо-розовый цвет. Острые шпили колоколен уходили ввысь, ажурные арки казались невесомыми игрушками. Улицы оставались пусты. Мозаика мостовых сама стлалась под ноги, мягко выгибались мосты над каналом. К тому, что плескалось там вместо воды, я старался не присматриваться – эта субстанция веяла не влагой, а пустотой. Каждый мой шаг приглушенно звенел по мостовой, и эхо металось меж стен.
…Спустя некоторое время к звуку моих шагов прибавился еще один звук – меня догоняли. Я обогнул резной пилон, укрылся за ним и остановился, поджидая преследователя. Его худая фигура казалась полупрозрачной, он посмотрел прямо мне в лицо и сделал неопределенный приветственный жест. Признаться, я пережил не лучшую в жизни минуту, узнав в призраке убитого мною Хиллориана. Колонель подошел, он почти не изменился, если не обращать внимание на то, что сквозь его плечо я мог свободно рассмотреть орнамент пилона. Призрак заговорил первым, с неповторимой сердитой иронией, присущей Септимусу при жизни. Мы вяло обменялись приветствиями, мое потрясение оказалось слишком велико. По репликам мертвого наблюдателя я успел оценить его осведомленность – он ехидно упомянул мою “привычку сбрасывать людей со скал”. Я не захотел спорить, хотя в Воронку Оркуса Хиллориан упал как раз при попытке отправить на дно меня самого. Вспомнился Ральф, и совпадение поразило меня до глубины души – похоже, Лимб гримасничал вовсю, пародируя верхний мир.
Мы шли плечом к плечу, призрак при всей своей эфирной сущности умудрялся вполне предметно стучать ботинками по мостовой. Цель прогулки – белого камня палаццо – выходило роскошным фасадом на маленькую уютную площадь. Колонель провел меня вовнутрь, путаница комнат не отложилась в моей памяти, зато я точно помню – внутренний двор окружала арочная галерея. Подле небольшого бассейна, заполненного пустотой, стояло резное кресло. В кресле, опустив лишенную растительности голову, сидел полный горбоносый старик в черной расстегнутой шелковой рубашке, его колени укрывал мягкий кротовый плед. Фигура, в отличие от силуэта колонеля, казалась несколько менее призрачной. Я вежливо кивнул и представился, “Элвис Миниор Лютиан Аналитик,” – сдержанно ответил он. Я присел на край бассейна, выпуклые глаза старика смотрели мне прямо в лицо, пауза затягивалась, он прервал ее сам, вздохнув и закашлявшись. Я немного знал о его жизни и кое-что про обстоятельства смерти. Иллюзия реальности Аналитика была потрясающей.
Что я могу еще добавить? Не стану дословно передавать наш разговор, это заняло бы увесистый том – время в Лимбе летит совсем не так, как в мире вещей. Остановлюсь на главном. Если верить Элвису Лютиану, то во вселенной существует бог. Мне, как убежденному атеисту эта идея всегда представлялась чужеродной – она словно ищет и не может найти уголок в упорно отвергающем ее рассудке. Тем не менее, если принять эту гипотезу, она объясняет многое.
Итак, бог – Создатель, Именователь, Мировой Разум, имя в данном случае не существенно – есть. И он умирает. Время жизни этого существа непредставимо огромно, но не бесконечно. Быть может, его кончина – только уход в иные, лучшие пространства, но тогда я, потрясенный до глубины души, не задавался этим вопросом. Умирание бога уже затянулось на эпохи, быть может, оно продлится еще сотни лет.
Я молчал. Аналитик продолжил. Способности псиоников – всего лишь наследство. Прощальный дар Именователя.
Помнится, Аналитик добросовестно пытался мне объяснить избирательность дара. Все сводилось к случаю. Передача наследства шла постепенно, сначала одарялись редкие счастливчики, потом – их потомки, в конце концов – тысячи людей. До тех пор, пока…
Аналитик откинулся в кресле, словно прислушиваясь к подавленной боли. Я понял без слов. За мною стоял опыт экспедиции в Аномалию, пустая дорога на восток и в жирной копоти придорожный столб. Оказалось, что пси-дар – не благо. “Не всегда благо,” – поправил он. “А как же всемогущество мысли?” Аналитик сдержанно рассмеялся. “Вы про кассету? Это был мой личный обман”. Я внутренне согласился, существо, у возможностей которого есть предел, не может раздавать неограниченный ментальный дар другим. Я сдержанно поинтересовался причинами лжи.
Пожалуй, его ответ поразил меня едва ли не больше всех иных подробностей Лимба. Оказалось, что Аналитик при жизни манипулировал всеми – Хиллорианом, Фантомом, всей Системой Пирамиды. Мною – заочно, уже после своего самоубийства, через экспедицию и все того же обманутого Хиллориана. Колонеля он обманул дважды, сначала запугав перспективой нарушения фундаментального исключения Калассиана, потом сообщив правду о миссии Мюфа и ложь о мнимо существовавшем и якобы утраченном по вине Хиллориана всемогуществе.
“Зачем?” “Мне нужно было его отчаяние.” “Но цель?” “Моя цель – вы. Ваши взаимодействия с ним, ваша судьба и мотивации.” Признаться, это было последним, что я хотел бы услышать. Оказаться целью Элвиса Миниора Лютиана при любом раскладе – удовольствие сугубо ниже среднего.
Он говорил и говорил, и я верил ему, хотя знал, что вера моя опрометчива до безумия. По какой-то сложной причине, рассчитанной Аналитиком в Системе, я был винтиком, на которой держалась вся комбинация. “Мы должны создать общество, в котором дар Именователя не смогут сделать злом.” Я удивился, разве бог в традиционной концепции может быть источником зла? “Именователь не зло, он по-своему любит нас. Но во зло можно использовать все, любой дар, даже талант, даже свободу.”
“А нельзя ли обойтись без сомнительных подарков свыше?” – спросил я. “А вы бы выбросили такое? Вы бы сумели подавить соблазн? Вспомните коня Сея.” Я напряг память – Элвис намекал на древнюю легенду о заколдованном коне, который обрекал владельца на несчастье. Каждый новый владелец, прекрасно зная об участи предыдущего, теме не менее, вожделел чуда. Элвис Миниор погладил кротовый плед и неожиданно брюзгливо добавил: “Когда дела устаканятся, отпадет печальная необходимость в таких, как я.”
Я понял, что пора уходить. Напоследок я поинтересовался антиподом Именователя – если выбрать концепцию, в которой присутствует не абстрактный Мировой Разум, а настоящий бог, так должен же, в конце концов, быть и дьявол. Хотя, по мне так сам Элвис Миниор Лютиан Аналитик и есть самый настоящий сатана.
“Оркус? Мы сами создаем себе зло.”
Я уходил по арочной галерее, унося в душе этот двусмысленный ответ Аналитика.
Вежливый призрак Хиллориана ждал меня за порогом. Мне показалось, что он не хочет расставаться – я прибавил шагу, покидая серо-розовый город. Колонель упрямо брел следом до самых скал.
Уход из Лимба давался тяжело. Казалось, тяжесть города тащит меня вниз, камень под пальцами крошился, уступы скалы ускользали из-под ног. Почти на середине пути я увидел бесформенный комок, прилепившийся к скале. Им оказался злосчастный Ральф. Каленусиец был все еще жив, он зацепился за что-то и теперь ненадежно висел, явно не имея возможности дотянуться до подходящей опоры. Я не видел лица его – только макушку, висок, мокрые от тумана волосы. Я задержался ненадолго, закрепился как мог, нашел на ощупь его ледяную руку, сжал ее, и потянул каленусийца на себя. Несколько секунд мы болтались между небом и землей, потом он справился, ухватившись за уступ неподалеку.
Восхождение закончилось без эксцессов и в полном молчании. Там, наверху, не было никого. И все так же я ощущал незримое присутствие маленького замерзшего существа. Присмиревший Ральф молчал, стараясь смотреть мимо меня. Мы вместе, встав лицом к обрыву, пятились в мутное облако, потом исчезло и оно, превращаясь в мираж, в холодный утренний туман, в горький, почти невидимый дым догоревшего костра…
Я очнулся и обнаружил, что лежу ничком на той самой круглой огороженной поляне, Фалиан нетерпеливо тряс меня за плечо. Ральф, бледный до трупной синевы, но живой, валялся рядом. Я встал и пошел прочь, не обращая внимание на яростные окрики луддитов. Наверное, я шатался как пьяный. Уже близ окраинных домов Туле я почувствовал легкую боль в кисти. На двух фалангах левой руки, у основания ногтей, там, куда пришелся удар Ральфа, сочилась кровью глубокая рваная ссадина.
“Относительность реальности.”
Ну и во что мне теперь верить или не верить?
Dixi.
* * *
Хэри Майер скептически прищурился на свечу в медном подсвечнике.
– Dixi? “Относительность реальности”? Причем здесь моя книга? Фанатики накачали вас наркотиком и оставили спать на поляне. Успокойтесь. Вы пересказали собственный бред – несомненный и стопроцентный. Нематериальное невозможно облечь в такие яркие вещественные образы, пси-сфера – лишь мир абстрактных идей. К тому же, просчитать и организовать события на годы вперед – такое недоступно никакому Аналитику, никакой Системе Пирамиды. Кстати, каким образом в дело попал этот несчастный Ральф?
– Вы же знаете, Майер, на нулевиков не действуют наркотики. Ральф – всего лишь проводник, им нужен был я.
– Симониан, скажите вы что-нибудь.
– Не знаю, можно ли верить потустороннему Лютиану. Может быть, нет. Но я точно знаю одно – камни, туман, обрыв, город – все это существует. Это Лимб. И тень Мюфа до сих пор сидит на пороге его…
Глава XXIX
В кольце
7006 год и позднее, Порт-Калинус и сектора.
Бои в столице затягивались, переходя в мелкие стычки и удары исподтишка. Жирный дым пылающих машин развеялся, оставив на белом мраморе налет грязной копоти, острое крошево стекла все так же усеивало тротуары квартала, прилегавшего к Пирамиде, остов пустого, разгромленного штурмовыми группами Департамента чернел оголенными ребрами конструкций.
Бои в столице затягивались, переходя в мелкие стычки и удары исподтишка. Жирный дым пылающих машин развеялся, оставив на белом мраморе налет грязной копоти, острое крошево стекла все так же усеивало тротуары квартала, прилегавшего к Пирамиде, остов пустого, разгромленного штурмовыми группами Департамента чернел оголенными ребрами конструкций.