Страница:
Стриж отступил в сторону, освобождая проход. Джу онемела.
– Но я… Может быть…
– Нет.
Она вышла в коридор и только тогда заметила, что в момент эмоционального напряжения “потеряла” ментальный барьер – безмолвно-жадное любопытство охранника окатило мутной волной. Взгляд широколицего парня бродил по ее спине где-то начиная от лопаток и пониже. Белочка обернулась, просто так, не пытаясь использовать пси-наводку, но охранник интуитивно понял опасность и больше не улыбался.
– Проходите, пожалуйста. Здесь нельзя оставаться.
Джу вышла из бывшей школы, забыв забрать у телохранителя пистолет, в правом виске, чуть повыше уха, тонко звенел сверчок. Аура места поблекла, выцвела, плоские серые силуэты людей казались картонными фигурками, лица – белыми пятнами без глаз, рты – широкими щелями. Джу запиналась, ноги ослабели, скула отчаянно чесалась, но почему-то никак не получалось поднять руку, чтобы почесать. Приходилось ступать осторожно, шнурок парусинового сапога опять развязался. Уже возле самого дома ее окликнули.
– Госпожа Джулия! – Минна с недоумением смотрела в лицо Джу. – Вы плачете?
Псионичка наконец-то потерла зудевшую скулу и почувствовала на кончиках пальцев влагу.
– Нет, это только ветер и песок, а у меня разболелся глаз.
Маленький дом встретил хозяйку молчанием и пустотой, остолбеневшая Минна осталась за порогом. Белочка поискала забытый в резиденции пистолет, не нашла, тогда она обошла стол, вытащила из-под узкой койки тяжелый ящик универсальной аптечки, долго перебирала мертво шуршащие упаковки, пока не выбрала ту, которая подходила лучше других.
Оказалось, что таблетки очень удобно давить стальной ложкой, Белочка быстро растолкла их в пыль, залила водой из кувшина, мутная жидкость на вкус отдавала горькой полынью и еще чем-то – грязью?
Она выпила всю кружку до дна, легла на койку, не снимая сапог (шнурок так и остался незавязанным), потом закрыла глаза, но не увидела Холодной Пустоты, вместо честной черноты Космоса вокруг колыхалась бесцветная мгла. Серые нити наподобие пучка водорослей прикрепились к рыхлому основанию без формы и названия. Джу знала – нити радуются, их скрученные концы жадно шарили в киселе тумана.
– Это же не Лимб. Нет! Не надо! Я передумала! – она пыталась кричать, но голос потерялся, поглощенный безвидным маревом. Стриж ушел навсегда. Вокруг не было ничего, кроме пустоты, холода и страдания. Туман скручивался кольцами.
– Нет…
Серые нити, удерживаемые основанием, упруго качнулись и потянулись, приглашая Белочку подойти поближе.
Они очень долго ждали и, наконец, получили свое.
* * *
– Командир, что-то не так?
Стриж вскинул голову, широколицый охранник топтался на пороге.
– Все в порядке, Миша. Ты проводил гостью?
– Давно ушла. Если явится снова – выставить без доклада?
Консул с удивлением уставился на собственного телохранителя.
– Нет, конечно. Все остается как обычно.
Миша смущенно убрался за дверь, Стриж тщетно попытался успокоиться – иррациональная тревога не отпускала. “В конце концов, через реку она не пройдет, ее не пропустят охранные отряды.”
Он попытался заняться делами, буквы складывались в слова без смысла. Пасмурные сумерки без спешки опутывали Арбел, скоро почти совсем стемнело. Фонарь куда-то исчез.
– Миша!
– Я здесь, командир.
– Я уйду, ненадолго. За мною следовать не нужно. Если кто-нибудь явится, скажи им…
– Что прием давно окончен. Пусть выметаются до утра.
– Вот именно, так и скажи.
Стриж вышел в совсем новую, едва народившуюся ночь. Невидимые в темноте тучи заволокли небо. Звезд не было, но не было и дождя. Еще ни одна капля влаги не упала на землю, пахло пылью, выбитой ногами сухой травой, где-то в отдалении хрипели псы. Через некоторое время звуки грызни сменились переливчатым низким воем. В доме по соседству вспыхнул неяркий свет и отворилось окно.
– Пошла вон, проклятая!
Неясного вида неряшливый предмет пролетел в темноте у самого виска Стрижа и с шумом бухнулся в бурьян. Дезет повернул прочь, отыскивая потерянную дорогу, белое пятно вынырнуло из темноты и едва не врезалось в консула северо-востока.
– Минна? Как Нина?
– Нина спит, с ней все в порядке. Я искала вас, мастер Стриж, меня прогнала охрана.
– Что-то случилось?
– Леди Джулия ушла к себе и закрылась, на стук не отвечает.
Стриж помедлил. Оцепенение безветрия накрыло Арбел, но где-то в самой вышине, наверное перемещались упругие струи воздуха – в сплошной пелене туч вдруг открылось рваное окно. Селена-прим была огромна, ее оранжевое сияние высветило стены из пластикофанеры, сухую колею дороги, прекрасное, утонченное тревогой лицо Минны.
– Пошли.
Они шли, потом побежали. Стриж преодолел невысокий порог и с силой ударил в непробиваемые доски. За дверью мертво молчали.
– Засов задвинут изнутри.
– Мастер, Стриж, там, внутри, плохо.
Дезет бегом обогнул маленький дом – узкое окно глядело в ночь бойницей. Он снял куртку, обмотал руку и разбил стекло, осколки рухнули в истоптанные заросли шарообразных цветов. Щель окна не пропускала Стрижа, в темноте комнаты сначала не удавалось разглядеть ничего, потом оранжевый отблеск Селены выхватил из темноты угол стола, пустой стакан…
– Минна!
– Что там, мастер Дезет?
– В окно не пролезть. Быстро, топор!
– Так что там?
– Ломаем дверь. Она из двойного дуба, иначе не справиться.
Крестьянка кивнула, не прося объяснений и шарахнулась в сторону крошечного сарайчика. Дезет вернулся на крыльцо, изо всех сил – бесполезно – толкнул тяжелую створку.
– Разум Милосердный, ну только не это…
Пронзительно, остро и зло звенели цикады. Пахло раздавленной сапогами полынью. “Откуда здесь полынь?”.
– Нет. Нет и нет, только не это, – он повторял одно и то же, мучительно понимая – поздно.
Минна белым пятном вынырнула из темноты.
– Топора в сарае нет.
Стриж схватил женщину за плечи и, встряхнув, развернул прочь.
– Во всей проклятой деревне нет топора?! Не верю! Беги и найди. Постой… Не найдешь инструмента, принеси излучатель.
Он вернулся на крыльцо, Минна уже исчезла, словно белый лоскут, сорванный с места крутящимся вихрем, Стриж налег на дверь изо всех сил – тяжелый засов выдержал, не дрогнув. Тогда иллирианец отступил на несколько шагов и с размаху ударил в дверь плечом. Потом еще раз – ему показалось, что хрустнула кость. Ушко стального засова подалось и со стуком отлетело, не выдержали забитые в дерево гвозди. Стриж влетел внутрь единственной комнаты, с размаху врезался в стол.
– Джу!
Он пошарил в прореженной оранжевыми бликами Селены темноте, наткнулся на койку, нашел неподвижное тело. Руки Белочки оказались холодными и твердыми на ощупь.
– Минна! Минна! Быстро, зови врача! Приведи сюда Хэри Майера…
Дезет уже забыл, что сам отослал сноху Фалиана, он отыскал в темноте и с третьей попытки, безжалостно ломая хрупкие спички, зажег свечу. У мертвой Джу были безнадежно ледяные пальцы и каменно-белое, точеное, словно бы еще присыпанное сверкающей мраморной пылью лицо. Ниточка пульса на запястье не прощупывалась. Стриж нашел сонную артерию, та чуть-чуть билась.
– Погодите, Джу, не умирайте, не надо радикальных мер… Я сам когда-то едва не ошибся так же. Пока человек жив, остается его spes, все еще можно исправить… Минна!!!
– Я здесь, мастер Стриж.
Крестьянка бело-черным силуэтом стояла на пороге.
– Где доктор?
– Но…
– Что “но”? Где ты пропадала?! Почему ты не привела Майера?!
– Но я принесла топор…
* * *
Разбуженный все-таки среди ночи Майер выслушал путаный рассказ, смерил Дезета ледяным взглядом, а потом сделал все, что умел. Сделав, ушел, не прощаясь с иллирианцем.
Смог он не так уж много. Стриж просидел на стуле возле узкой койки до утра. Джулия Симониан уже не жила, но еще и не умирала. Днем закрытые покрывалом носилки отправили в резиденцию консула, предварительно очистив одну из полупустых комнат. Ральф выслушал приятеля без особого энтузиазма.
– Не принимаю я заявок на чудесные исцеления.
– Я не так уж часто о чем-то просил. Она-то возилась с тобою предостаточно.
Валентиан заметно смутился:
– Я помню и ценю. Хотя – какая-такая особая ценность жизнь калеки? Пойми, Алекс, у каждого псионика своя ниша. Я – боевой сенс, пусть изувеченный навсегда, но от этого я не сделался милосердным врачом.
– Ты проводник Лимба.
– Ладно, я боевой сенс, я проводник Лимба. Если вся эта возня так нужна для твоего спокойствия и удовольствия, я попробую, но пойми – эффект может получиться каким угодно. Псионики-сострадалисты вообще неустойчивы, они не живут долго, я не удивляюсь, что ее в конце концов потянуло на суицид. Если девушки не окажется в Лимбе, тогда я бессилен. Она, кстати, может погибнуть и прямо там, у меня на глазах, если приключится ментальный шторм, если что-то пойдет неправильно, да мало ли почему. Ты на все согласен?
– Да. Моя помощь нужна?
– Еще чего, обойдусь без тебя, нулевик паршивый. В прошлый раз в Лимбе ты очень хорошо висел на моей шее – не хуже увесистого жернова.
– Что я буду должен тебе потом?
Ральф криво усмехнулся.
– Я могу запросить очень многое. Жизнь увечного сенса может оказаться длинной, очень длинной, Алекс. Сочтемся. Не боишься?
– Нет. Когда начнешь?
– Да хоть прямо сейчас. Но с чокнутыми, алкоголиками и самоубийцами нечеловечески тяжело работать. Я бы на твоем месте не очень-то обольщался…
* * *
Нити, съежившись, отшатнулись. Ветер рванул спирали тумана, они раскручивались, раздергивались на клочки, превращаясь в мелкие перистые облачка. Облачка легким пухом облетели в пространство. Пустота покачнулась, выгнулась, вывернулась наизнанку, и откатила в ничто. Рядом, сбоку, под ногам и за спиной окрепли, взметнулись ввысь твердые скалы Лимба. Реальность мощно отмежевалась от хаоса.
Джу, затаив дыхание, замерла на скользком камне – так близко к краю пропасти она еще не стояла никогда. На дне, за тонкой пленкой туманного марева, молчал серо-розовый город. За плечом молчал Мюф.
– Спасибо, дружок. Это ты вытащил меня?
Тень Мюфа не ответила. Белочка поспешила убраться подальше от обрыва и села на неровную грань огромного обломка. Прозрачные капли осевшего тумана извилистыми дорожками скатывались по острому сколу камня.
– Прости, Мюф, мы не сумели по-честному тебе помочь. Это я во всем виновата.
Внук Фалиана материализовался легко и мягко – маленькая фигурка казалась слепленной из плотного облака. Ответ, не касаясь слуха, звенел прямо в разуме Белочки.
“Нет, ты не виновата. Просто здесь тебе не место. Уходи, Джу.”
– Я остаюсь, мне больше нечего делать в Мире.
“Ты еще передумаешь, но тогда может оказаться совсем-совсем поздно. Лучше уходи прямо сейчас.”
– Я оставляю тебе свое место там. Ты хотел в Мир – теперь ты свободен.
“Мне уже не скучно. Иногда дедушка приходит сюда из Города”.
– Ты опять увидишь солнце и траву, и не будет ни тумана, ни ветра, ни холода, ни скал.
“Кто-то должен караулить Порог.”
– Я сама останусь здесь, я буду его караулить.
Мюф молчал, по-птичьи склонив голову набок. Белочке показалось, что внук Иеремии Фалиана с предыдущей их встречи словно бы подрос.
“Я так не хочу. Уходи. У каждого свой порог, Джу”.
Белочка, вздохнула и, сдавшись, соскользнула с холодного камня, попятилась, стоя лицом к обрыву.
“Раз-два, привет,
Обратно хода нет.”
Казалось, что реальность Лимба вот-вот мягко расступится за спиной, но ничего по-прежнему не происходило.
– Я не могу уйти.
“Я тебе помогаю, как могу – не получается. Что-то снаружи держит Дверь.”
Белочка вернулась к обломку. Холод усилился, сотни острых ледяных игл кололи руки и лицо. Перистые клочки белизны над пропастью уплотнились, потеряли прозрачную легкость, собрались в кучевые облака. Бесформенные комки ослепительно сияющей белой субстанции замерли в неподвижности внезапно наступившего безветрия. Кудрявая поверхность туч теперь напоминала извитые переплетения нитей, сияние белизны медленно угасало, сменяясь свинцово-серыми, фиолетовыми и бледно-терракотовыми тонами. Сквозь холодную чистоту Лимба ярко, яростно и зловеще проступала Аномалия.
– Что это, Мюф?
“Оркус… Ментальный шторм. Уходи. Тебе нельзя здесь оставаться.”
– Дверь в Мир!
“Не получается!”
– Мюф, помоги!
“Я не могу!”
Взвыл притихший было ветер. Лилово-черная груда расползалась гигантской пирамидой, напоминавшей перевернутую воронку, вихрь бешено крутил плотные как клубы жирного дыма струи тумана. В редкие – пока редкие – разрывы истерзанной серой завесы полыхнуло пронзительной, страшной терракотой. Перевернутая воронка Оркуса медленно проступала прямо в небе – сквозь взбаламученную рваную массу туч.
“Беги! Беги в Город, Джу!”
Белочка невольно отстранилась от бесконечной пустоты пропасти. Вниз уходило подобие гигантской крутой лестницы, узкие высокие, в треть человеческого роста ступени, высеченные самой природой Лимба.
“Не бойся, вниз…”
Она, решилась и, ухватив пальцами крошащийся край карниза, и приникла к скале и сделала первый шаг…
Что ж, это было не слишком трудно, скорее нереально, как во сне. Ветер, сменивший затишье, с бешеной силой прижимал ее к скале, иногда Белочке казалось, что, даже разжав пальцы она не сможет сорваться. Рев урагана то утихал, то возобновлялся с утроенной силой, в нем мешались благородные боевые гимны и нечистый, издевательский хохот, стройные звуки органа и вой терзаемого животного, какофония измучила слух.
– Ты меня не поймаешь, Оркус!
Дно пропасти еще хранило относительное затишье, груда мелко битого камня хрустела под ногами. Улицы Города начались вдруг, словно продолжение плоти скалы, свинцовая крыша облаков уже погрузила Лимб в предгрозовой полумрак. Джу мчалась, что было сил, мимо кружевных арок и резных пилонов и не смела смотреть вверх – там во всей красе парил, угрожая, ненавистный Оркус. Ветер глумливо свистел, рвал флаги на шпилях башен, туча острой летучей пыли резала лицо. По мозаичной плитке площадей, по фонтанам, каналам, вычурным мостикам метались рваные тени – их отбрасывали бешено гонимые в недосягаемой, страшной вышине остатки растерзанных туч. Мертвенный сумеречный свет заливал город. Свет был – но нигде не было солнца.
Она бежала наугад, мчалась как загнанный лисенок, петляя в лабиринте серо-розовых игрушечных улиц, бежала до тех пор, пока не остановилась у крыльца белого палаццо. Ветер разочарованно вздохнул. Стало чуть потише. Пологие мозаичные ступени ласково легли под ноги, арочная галерея окружала словно бы уже знакомый внутренний дворик. Периметр двора украшали цветущие апельсиновые деревца в кадках. Опущенные чашечки цветов выглядели застывшими, неживыми.
Возле низкого бортика бассейна в деревянном кресле, укрыв колени пледом, сидел грузный старик, одетый в черную шелковую рубашку, старик задумался, склонив лысый череп, лица Белочка поначалу не разглядела. Второе кресло, напоминая тень пророка древних, занимал прямой, высокий, чуточку призрачный Иеремия Фалиан. Чеканный профиль проповедника и серебряный ежик седых волос остались такими же, как при жизни, но сквозь ладонь старческой руки Белочка отчетливо видела резной узор на подлокотнике.
Полковник Департамента Септимус Хиллориан, слегка ссутулившись, устроился прямо на бортике бассейна, он небрежно сдвинул кепи на ухо, поигрывал сигаретной пачкой и, казалось, иронизировал по поводу серьезности происходящего. Худая, отрешенная физиономия наблюдателя почти не изменилась, вместе с тем сомнений не оставалось – Хиллориан лишился чего-то важного. Белочка хотела нехорошо съязвить, но прикусила язык – у полковника не хватало тени. Септимус по-приятельски кивнул:
– Здравствуйте, Джу. Здесь, в безвременье, я не говорю – “добрый день”.
Лысый старик поднял шарообразную голову и улыбнулся тонкими сухими губами:
– Я – Аналитик. Тот самый, Элвис Миниор Лютиан. Не будем терять времени, оно нынче в цене.
Белочка поискала, куда присесть, не нашла, и осталась стоять, прислонившись узкой спиной к массивной колонне.
– Итак, господа, перед нами концептуальная проблема, – продолжал между тем Аналитик. – Великое и ничтожное не так уж сильно отличаются, как полагают многие. События великого масштаба и, скажем так, повышенной интенсивности, слагаются из крошечных мелочей. Порой стоит убрать кирпич – рушится стена, отбросить камешек – море сносит дамбу… Н-да. Леди Джулия, ваше самоубийство было опрометчивым поступком – оно поставило под сомнение будущее Геонии…
Белочка яростно вздернула точеный носик:
– Катитесь вы в преисподнюю, лжец! Дезет мне кое-что порассказал. Я не хочу быть кирпичиком в пирамиде ваших потусторонних махинаций…
Аналитик словно бы коротко хрюкнул, пряча смех в недрах собственного массивного корпуса.
– Позволю себе заметить, леди Джулия, что мы и так в преисподней. Вообще-то, этическая сторона проблемы неоднозначна. Имеет ли человек право распоряжаться собственной смертью по собственному усмотрению?
Застывший как статуя Иеремия Фалиан словно бы ожил, глаза проповедника яростно полыхнули синим:
– Жизнь человеческая – великий дар свыше! Самоубийца бросает дар милосердия в грязь и плюет в лицо Разуму!
Полковник Септимус захохотал:
– Жизнь и есть грязь, ваше проповедничество, на весах общества они имеют равную цену. Вы думаете, каждый каленусийский солдат гибнет за отечество? Нет, кое-кто умирает и от поноса.
Аналитик беспомощно развел руками и обратился к Джу:
– Здесь нет времени суток, иначе бы я сказал “наш полковник и наш святой отец пикируются с утра до вечера”… Итак, продолжим. Как я уже сказал, ваша смерть поломала мою тщательно продуманную схему. Поздравляю – вы, леди, сокрушили самого Элвиса Миниора Лютиана. Если бы вы знали цену своего триумфа… Придется ее назвать.
Джу престала следить за Аналитиком, она заворожено уставилась на играющего сигаретной пачкой Хиллориана – интересно, закурит все-таки призрак или нет? Мертвый наблюдатель заметил ее любопытство и убрал сигареты в карман.
– …придется вам ее назвать.
– А? Я отвлеклась.
– Соберитесь, девушка, шутки кончились. Передо мной стоит нелегкий выбор, – продолжил Лютиан, – я не могу заставить вас жить. Здесь, в Лимбе, я могу многое. Например, сделать так, чтобы вы исчезли из прошлого Дезета. Скажем, Хиллориан прошлого отправляет вас на разведку в компании Дирка, а не Стрижа, вы переступаете-таки черту реальности и антиреальности, ту самую, которую вы видели в Аномалии…
– Вы – грязный сплетник.
– Я – Аналитик, – с достоинством возразил тот. – Итак, я могу обидеться на вашу детскую строптивость и изъять вас из событий вообще. Результат просчитан – Дезет не появляется в Каленусии, восстание фермерских территорий возглавляет Ральф Валентиан, он гибнет, не получив медицинской помощи во время отступления из Туле, сектор северо-востока оккупируют войска конфедератов, псиоников массово казнят как в столице, так и в секторах. Еще много лет спустя живого псионика можно встретить разве что в Иллирианском Союзе… Предсмертный дар Разума отвергнут более чем наполовину, Порог под угрозой, Оркус начинает и выигрывает… Вы знаете, леди Джулия, пожалуй, я выше личных обид.
– Вот как? Тогда опишите иные варианты.
– Второй вариант – сделать так, чтобы вы не умирали совсем, допустим, в темноте перепутали слабительное и снотворное…
Белочка задохнулась от гнева.
– Да как вы сме…
– Смею, смею, – всхохотнул Аналитик. – Конечно, подправить события в Аномалии куда проще, чем вмешиваться в дела полноценной реальности, но ночь полнолуния дает мне шанс… Вы ведь покончили с собой в полнолуние?
– Вы этого не сделаете.
– Не сделаю. Но совсем по другой, не сентиментальной причине. Если вы останетесь в целости и сохранности, через десять лет северо-восточный сектор станет таким теократическим оазисом, по сравнению с которым Иллирианский Союз – просто образец свободы и гуманизма. Прочие события мало предсказуемы.
– Не верю. Почему?
– Я не стану комментировать эту линию.
– Почему?
– Не хочу, это слишком гадкий вариант.
– Больше вариантов, как я поняла, не предвидится?
– Их два, но оба зависят не от меня, а только от вас. Третья линия событий – вы окончательно и добровольно выбираете смерть. То, что осталось от вас в реальности, тихо и безболезненно угаснет, finita, вас больше нет – там. Все прочее, кроме материальной оболочки, получает некое существование – здесь, в преддверии Лимба, или в Холодной Пустоте – на выбор. Это именно то, что древние называли “нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная”. Если же вы, паче чаяния, отъявленная мазохистка, можете ради любопытства отправляться даже в Оркус.
– К чему это приведет реальный Мир?
– Понятия не имею. Это дает непредсказуемый шанс.
– А…
– Дезет всю жизнь будет уверен, что он – ваш убийца.
– Ну, а последний вариант?
– Четвертая линия – вы выбираете реанимацию и жизнь, со всеми мучениями и радостями жизни. В этом случае я не даю никаких гарантий, я понятия не имею, что будет с вами, я не хочу доискиваться, какой в конце концов окажется ваша смерть. Посмертия в Лимбе, раз отказавшись, вы уже не получите, лучшим вариантом окажется Холодная Пустота. Быть может, вы протянете бесцветные десятилетия, быть может – яркие недели или даже часы. Вы будете страдать – как любой человек, быть может, гораздо разнообразнее и интенсивнее среднего человека. Ваша смерть в итоге может оказаться мучительной. Не исключаю, что вы горько пожалеете о том, что сейчас выжили.
– Что станет с реальностью?
– Тот же самый непредсказуемый шанс. Выбрав четвертую линию, вы взвалите ответственность на себя. Не исключаю, что лучшие побуждения обернутся несчастьем, вполне возможно, вам останется лишь в бессилии наблюдать катастрофу. Если Мир окажется поглощен Оркусом, вы разделите общую участь, но не как воительница и мученица, а как никчемная капля воды в людском океане. Если Оркус проиграет – не ждите ни воздаяния, ни славы, ни хвалы – вы не героиня, вы только малый гвоздик в оси событий. И еще.. одно обещаю твердо – вы никогда не будете уверены, что выбрали правильно.
– А…
– С Дезетом теперь разбирайтесь сами. Вы оба меня больше не интересуете.
– Но…
– Советов не даю.
Белочка устала стоять у колонны, беседа слишком походила на суд, ноги ныли, аура места подавляла – в ней доминировали оттенки презрения, раздражения и сухой, холодной насмешки. Ментальный образ призраков в точности совпадал с визуальным – мертвые устроители судеб Мира словно бы грешили одномерностью. Джу оттолкнула колонну и сделала решительный шаг вперед, стиснув кулачки:
– И это Аналитик? О, Хаос Мира! Раз советов здесь не дают, зачем тогда вы вообще нужны?! Вместо манекенов? Великий Элвис Миниор Лютиан был на высоте, пока ставил опыты над двуногими хомяками, опыт не пошел, теперь наш гений в глубоком ауте. Вы не просто призрак, вы призрак-мошенник. Да и ваш Мировой Разум с его даром, если он вообще существует – просто старый, бессильный хрыч!
Иеремия гневно нахмурился. Призрак полковника Хиллориана ударил кулаком по бортику резервуара и коротко, с удовольствием всхохотнул:
– Люблю, когда умненькая пикантная девочка еще и сквернословит. Это придает перцу.
Аналитик печально, укоризненно покачал головой.
– Зачем вы так, госпожа Симониан? В конце концов, это жестоко. Плюнуть в лицо умирающей вечности слишком легко, умирающая вечность необидчива. Оставим эмоции. Выбирайте свой путь, леди Джулия. В конце концов, у вас теперь все возможности…
– Я здесь не останусь – вы противны. Мне противны вы все.
– Вы хорошо подумали?
– Да!
– Ваше отвращение – единственный мотив?
– Нет. Я хочу сама определять свою судьбу.
– Ну что ж, тогда оглянитесь назад. И не жалуйтесь. Это первый сюрприз свободного выбора.
Белочка обернулась, сердце бешено застучало – перед нею стоял Ральф. Ральф был страшен, и, не в пример призрачному, мертвому Хиллориану, выглядел вполне телесно, закатанные до локтей рукава рубашки обнажали твердые мышцы предплечий, крепко посаженную голову облепили исхлестанные дождем волосы, сквозь упавшие на лицо спутанные пряди неистово горели обведенные черной тенью глаза. Псионик двигался с неспешной, опасной уверенностью, в сумрачной реальности Лимба от его увечий не осталось и следа. Он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой, потом по-тигриному мягко ступил вперед и протянул Джулии раскрытую ладонь:
– Но я… Может быть…
– Нет.
Она вышла в коридор и только тогда заметила, что в момент эмоционального напряжения “потеряла” ментальный барьер – безмолвно-жадное любопытство охранника окатило мутной волной. Взгляд широколицего парня бродил по ее спине где-то начиная от лопаток и пониже. Белочка обернулась, просто так, не пытаясь использовать пси-наводку, но охранник интуитивно понял опасность и больше не улыбался.
– Проходите, пожалуйста. Здесь нельзя оставаться.
Джу вышла из бывшей школы, забыв забрать у телохранителя пистолет, в правом виске, чуть повыше уха, тонко звенел сверчок. Аура места поблекла, выцвела, плоские серые силуэты людей казались картонными фигурками, лица – белыми пятнами без глаз, рты – широкими щелями. Джу запиналась, ноги ослабели, скула отчаянно чесалась, но почему-то никак не получалось поднять руку, чтобы почесать. Приходилось ступать осторожно, шнурок парусинового сапога опять развязался. Уже возле самого дома ее окликнули.
– Госпожа Джулия! – Минна с недоумением смотрела в лицо Джу. – Вы плачете?
Псионичка наконец-то потерла зудевшую скулу и почувствовала на кончиках пальцев влагу.
– Нет, это только ветер и песок, а у меня разболелся глаз.
Маленький дом встретил хозяйку молчанием и пустотой, остолбеневшая Минна осталась за порогом. Белочка поискала забытый в резиденции пистолет, не нашла, тогда она обошла стол, вытащила из-под узкой койки тяжелый ящик универсальной аптечки, долго перебирала мертво шуршащие упаковки, пока не выбрала ту, которая подходила лучше других.
Оказалось, что таблетки очень удобно давить стальной ложкой, Белочка быстро растолкла их в пыль, залила водой из кувшина, мутная жидкость на вкус отдавала горькой полынью и еще чем-то – грязью?
Она выпила всю кружку до дна, легла на койку, не снимая сапог (шнурок так и остался незавязанным), потом закрыла глаза, но не увидела Холодной Пустоты, вместо честной черноты Космоса вокруг колыхалась бесцветная мгла. Серые нити наподобие пучка водорослей прикрепились к рыхлому основанию без формы и названия. Джу знала – нити радуются, их скрученные концы жадно шарили в киселе тумана.
– Это же не Лимб. Нет! Не надо! Я передумала! – она пыталась кричать, но голос потерялся, поглощенный безвидным маревом. Стриж ушел навсегда. Вокруг не было ничего, кроме пустоты, холода и страдания. Туман скручивался кольцами.
– Нет…
Серые нити, удерживаемые основанием, упруго качнулись и потянулись, приглашая Белочку подойти поближе.
Они очень долго ждали и, наконец, получили свое.
* * *
– Командир, что-то не так?
Стриж вскинул голову, широколицый охранник топтался на пороге.
– Все в порядке, Миша. Ты проводил гостью?
– Давно ушла. Если явится снова – выставить без доклада?
Консул с удивлением уставился на собственного телохранителя.
– Нет, конечно. Все остается как обычно.
Миша смущенно убрался за дверь, Стриж тщетно попытался успокоиться – иррациональная тревога не отпускала. “В конце концов, через реку она не пройдет, ее не пропустят охранные отряды.”
Он попытался заняться делами, буквы складывались в слова без смысла. Пасмурные сумерки без спешки опутывали Арбел, скоро почти совсем стемнело. Фонарь куда-то исчез.
– Миша!
– Я здесь, командир.
– Я уйду, ненадолго. За мною следовать не нужно. Если кто-нибудь явится, скажи им…
– Что прием давно окончен. Пусть выметаются до утра.
– Вот именно, так и скажи.
Стриж вышел в совсем новую, едва народившуюся ночь. Невидимые в темноте тучи заволокли небо. Звезд не было, но не было и дождя. Еще ни одна капля влаги не упала на землю, пахло пылью, выбитой ногами сухой травой, где-то в отдалении хрипели псы. Через некоторое время звуки грызни сменились переливчатым низким воем. В доме по соседству вспыхнул неяркий свет и отворилось окно.
– Пошла вон, проклятая!
Неясного вида неряшливый предмет пролетел в темноте у самого виска Стрижа и с шумом бухнулся в бурьян. Дезет повернул прочь, отыскивая потерянную дорогу, белое пятно вынырнуло из темноты и едва не врезалось в консула северо-востока.
– Минна? Как Нина?
– Нина спит, с ней все в порядке. Я искала вас, мастер Стриж, меня прогнала охрана.
– Что-то случилось?
– Леди Джулия ушла к себе и закрылась, на стук не отвечает.
Стриж помедлил. Оцепенение безветрия накрыло Арбел, но где-то в самой вышине, наверное перемещались упругие струи воздуха – в сплошной пелене туч вдруг открылось рваное окно. Селена-прим была огромна, ее оранжевое сияние высветило стены из пластикофанеры, сухую колею дороги, прекрасное, утонченное тревогой лицо Минны.
– Пошли.
Они шли, потом побежали. Стриж преодолел невысокий порог и с силой ударил в непробиваемые доски. За дверью мертво молчали.
– Засов задвинут изнутри.
– Мастер, Стриж, там, внутри, плохо.
Дезет бегом обогнул маленький дом – узкое окно глядело в ночь бойницей. Он снял куртку, обмотал руку и разбил стекло, осколки рухнули в истоптанные заросли шарообразных цветов. Щель окна не пропускала Стрижа, в темноте комнаты сначала не удавалось разглядеть ничего, потом оранжевый отблеск Селены выхватил из темноты угол стола, пустой стакан…
– Минна!
– Что там, мастер Дезет?
– В окно не пролезть. Быстро, топор!
– Так что там?
– Ломаем дверь. Она из двойного дуба, иначе не справиться.
Крестьянка кивнула, не прося объяснений и шарахнулась в сторону крошечного сарайчика. Дезет вернулся на крыльцо, изо всех сил – бесполезно – толкнул тяжелую створку.
– Разум Милосердный, ну только не это…
Пронзительно, остро и зло звенели цикады. Пахло раздавленной сапогами полынью. “Откуда здесь полынь?”.
– Нет. Нет и нет, только не это, – он повторял одно и то же, мучительно понимая – поздно.
Минна белым пятном вынырнула из темноты.
– Топора в сарае нет.
Стриж схватил женщину за плечи и, встряхнув, развернул прочь.
– Во всей проклятой деревне нет топора?! Не верю! Беги и найди. Постой… Не найдешь инструмента, принеси излучатель.
Он вернулся на крыльцо, Минна уже исчезла, словно белый лоскут, сорванный с места крутящимся вихрем, Стриж налег на дверь изо всех сил – тяжелый засов выдержал, не дрогнув. Тогда иллирианец отступил на несколько шагов и с размаху ударил в дверь плечом. Потом еще раз – ему показалось, что хрустнула кость. Ушко стального засова подалось и со стуком отлетело, не выдержали забитые в дерево гвозди. Стриж влетел внутрь единственной комнаты, с размаху врезался в стол.
– Джу!
Он пошарил в прореженной оранжевыми бликами Селены темноте, наткнулся на койку, нашел неподвижное тело. Руки Белочки оказались холодными и твердыми на ощупь.
– Минна! Минна! Быстро, зови врача! Приведи сюда Хэри Майера…
Дезет уже забыл, что сам отослал сноху Фалиана, он отыскал в темноте и с третьей попытки, безжалостно ломая хрупкие спички, зажег свечу. У мертвой Джу были безнадежно ледяные пальцы и каменно-белое, точеное, словно бы еще присыпанное сверкающей мраморной пылью лицо. Ниточка пульса на запястье не прощупывалась. Стриж нашел сонную артерию, та чуть-чуть билась.
– Погодите, Джу, не умирайте, не надо радикальных мер… Я сам когда-то едва не ошибся так же. Пока человек жив, остается его spes, все еще можно исправить… Минна!!!
– Я здесь, мастер Стриж.
Крестьянка бело-черным силуэтом стояла на пороге.
– Где доктор?
– Но…
– Что “но”? Где ты пропадала?! Почему ты не привела Майера?!
– Но я принесла топор…
* * *
Разбуженный все-таки среди ночи Майер выслушал путаный рассказ, смерил Дезета ледяным взглядом, а потом сделал все, что умел. Сделав, ушел, не прощаясь с иллирианцем.
Смог он не так уж много. Стриж просидел на стуле возле узкой койки до утра. Джулия Симониан уже не жила, но еще и не умирала. Днем закрытые покрывалом носилки отправили в резиденцию консула, предварительно очистив одну из полупустых комнат. Ральф выслушал приятеля без особого энтузиазма.
– Не принимаю я заявок на чудесные исцеления.
– Я не так уж часто о чем-то просил. Она-то возилась с тобою предостаточно.
Валентиан заметно смутился:
– Я помню и ценю. Хотя – какая-такая особая ценность жизнь калеки? Пойми, Алекс, у каждого псионика своя ниша. Я – боевой сенс, пусть изувеченный навсегда, но от этого я не сделался милосердным врачом.
– Ты проводник Лимба.
– Ладно, я боевой сенс, я проводник Лимба. Если вся эта возня так нужна для твоего спокойствия и удовольствия, я попробую, но пойми – эффект может получиться каким угодно. Псионики-сострадалисты вообще неустойчивы, они не живут долго, я не удивляюсь, что ее в конце концов потянуло на суицид. Если девушки не окажется в Лимбе, тогда я бессилен. Она, кстати, может погибнуть и прямо там, у меня на глазах, если приключится ментальный шторм, если что-то пойдет неправильно, да мало ли почему. Ты на все согласен?
– Да. Моя помощь нужна?
– Еще чего, обойдусь без тебя, нулевик паршивый. В прошлый раз в Лимбе ты очень хорошо висел на моей шее – не хуже увесистого жернова.
– Что я буду должен тебе потом?
Ральф криво усмехнулся.
– Я могу запросить очень многое. Жизнь увечного сенса может оказаться длинной, очень длинной, Алекс. Сочтемся. Не боишься?
– Нет. Когда начнешь?
– Да хоть прямо сейчас. Но с чокнутыми, алкоголиками и самоубийцами нечеловечески тяжело работать. Я бы на твоем месте не очень-то обольщался…
* * *
Нити, съежившись, отшатнулись. Ветер рванул спирали тумана, они раскручивались, раздергивались на клочки, превращаясь в мелкие перистые облачка. Облачка легким пухом облетели в пространство. Пустота покачнулась, выгнулась, вывернулась наизнанку, и откатила в ничто. Рядом, сбоку, под ногам и за спиной окрепли, взметнулись ввысь твердые скалы Лимба. Реальность мощно отмежевалась от хаоса.
Джу, затаив дыхание, замерла на скользком камне – так близко к краю пропасти она еще не стояла никогда. На дне, за тонкой пленкой туманного марева, молчал серо-розовый город. За плечом молчал Мюф.
– Спасибо, дружок. Это ты вытащил меня?
Тень Мюфа не ответила. Белочка поспешила убраться подальше от обрыва и села на неровную грань огромного обломка. Прозрачные капли осевшего тумана извилистыми дорожками скатывались по острому сколу камня.
– Прости, Мюф, мы не сумели по-честному тебе помочь. Это я во всем виновата.
Внук Фалиана материализовался легко и мягко – маленькая фигурка казалась слепленной из плотного облака. Ответ, не касаясь слуха, звенел прямо в разуме Белочки.
“Нет, ты не виновата. Просто здесь тебе не место. Уходи, Джу.”
– Я остаюсь, мне больше нечего делать в Мире.
“Ты еще передумаешь, но тогда может оказаться совсем-совсем поздно. Лучше уходи прямо сейчас.”
– Я оставляю тебе свое место там. Ты хотел в Мир – теперь ты свободен.
“Мне уже не скучно. Иногда дедушка приходит сюда из Города”.
– Ты опять увидишь солнце и траву, и не будет ни тумана, ни ветра, ни холода, ни скал.
“Кто-то должен караулить Порог.”
– Я сама останусь здесь, я буду его караулить.
Мюф молчал, по-птичьи склонив голову набок. Белочке показалось, что внук Иеремии Фалиана с предыдущей их встречи словно бы подрос.
“Я так не хочу. Уходи. У каждого свой порог, Джу”.
Белочка, вздохнула и, сдавшись, соскользнула с холодного камня, попятилась, стоя лицом к обрыву.
“Раз-два, привет,
Обратно хода нет.”
Казалось, что реальность Лимба вот-вот мягко расступится за спиной, но ничего по-прежнему не происходило.
– Я не могу уйти.
“Я тебе помогаю, как могу – не получается. Что-то снаружи держит Дверь.”
Белочка вернулась к обломку. Холод усилился, сотни острых ледяных игл кололи руки и лицо. Перистые клочки белизны над пропастью уплотнились, потеряли прозрачную легкость, собрались в кучевые облака. Бесформенные комки ослепительно сияющей белой субстанции замерли в неподвижности внезапно наступившего безветрия. Кудрявая поверхность туч теперь напоминала извитые переплетения нитей, сияние белизны медленно угасало, сменяясь свинцово-серыми, фиолетовыми и бледно-терракотовыми тонами. Сквозь холодную чистоту Лимба ярко, яростно и зловеще проступала Аномалия.
– Что это, Мюф?
“Оркус… Ментальный шторм. Уходи. Тебе нельзя здесь оставаться.”
– Дверь в Мир!
“Не получается!”
– Мюф, помоги!
“Я не могу!”
Взвыл притихший было ветер. Лилово-черная груда расползалась гигантской пирамидой, напоминавшей перевернутую воронку, вихрь бешено крутил плотные как клубы жирного дыма струи тумана. В редкие – пока редкие – разрывы истерзанной серой завесы полыхнуло пронзительной, страшной терракотой. Перевернутая воронка Оркуса медленно проступала прямо в небе – сквозь взбаламученную рваную массу туч.
“Беги! Беги в Город, Джу!”
Белочка невольно отстранилась от бесконечной пустоты пропасти. Вниз уходило подобие гигантской крутой лестницы, узкие высокие, в треть человеческого роста ступени, высеченные самой природой Лимба.
“Не бойся, вниз…”
Она, решилась и, ухватив пальцами крошащийся край карниза, и приникла к скале и сделала первый шаг…
Что ж, это было не слишком трудно, скорее нереально, как во сне. Ветер, сменивший затишье, с бешеной силой прижимал ее к скале, иногда Белочке казалось, что, даже разжав пальцы она не сможет сорваться. Рев урагана то утихал, то возобновлялся с утроенной силой, в нем мешались благородные боевые гимны и нечистый, издевательский хохот, стройные звуки органа и вой терзаемого животного, какофония измучила слух.
– Ты меня не поймаешь, Оркус!
Дно пропасти еще хранило относительное затишье, груда мелко битого камня хрустела под ногами. Улицы Города начались вдруг, словно продолжение плоти скалы, свинцовая крыша облаков уже погрузила Лимб в предгрозовой полумрак. Джу мчалась, что было сил, мимо кружевных арок и резных пилонов и не смела смотреть вверх – там во всей красе парил, угрожая, ненавистный Оркус. Ветер глумливо свистел, рвал флаги на шпилях башен, туча острой летучей пыли резала лицо. По мозаичной плитке площадей, по фонтанам, каналам, вычурным мостикам метались рваные тени – их отбрасывали бешено гонимые в недосягаемой, страшной вышине остатки растерзанных туч. Мертвенный сумеречный свет заливал город. Свет был – но нигде не было солнца.
Она бежала наугад, мчалась как загнанный лисенок, петляя в лабиринте серо-розовых игрушечных улиц, бежала до тех пор, пока не остановилась у крыльца белого палаццо. Ветер разочарованно вздохнул. Стало чуть потише. Пологие мозаичные ступени ласково легли под ноги, арочная галерея окружала словно бы уже знакомый внутренний дворик. Периметр двора украшали цветущие апельсиновые деревца в кадках. Опущенные чашечки цветов выглядели застывшими, неживыми.
Возле низкого бортика бассейна в деревянном кресле, укрыв колени пледом, сидел грузный старик, одетый в черную шелковую рубашку, старик задумался, склонив лысый череп, лица Белочка поначалу не разглядела. Второе кресло, напоминая тень пророка древних, занимал прямой, высокий, чуточку призрачный Иеремия Фалиан. Чеканный профиль проповедника и серебряный ежик седых волос остались такими же, как при жизни, но сквозь ладонь старческой руки Белочка отчетливо видела резной узор на подлокотнике.
Полковник Департамента Септимус Хиллориан, слегка ссутулившись, устроился прямо на бортике бассейна, он небрежно сдвинул кепи на ухо, поигрывал сигаретной пачкой и, казалось, иронизировал по поводу серьезности происходящего. Худая, отрешенная физиономия наблюдателя почти не изменилась, вместе с тем сомнений не оставалось – Хиллориан лишился чего-то важного. Белочка хотела нехорошо съязвить, но прикусила язык – у полковника не хватало тени. Септимус по-приятельски кивнул:
– Здравствуйте, Джу. Здесь, в безвременье, я не говорю – “добрый день”.
Лысый старик поднял шарообразную голову и улыбнулся тонкими сухими губами:
– Я – Аналитик. Тот самый, Элвис Миниор Лютиан. Не будем терять времени, оно нынче в цене.
Белочка поискала, куда присесть, не нашла, и осталась стоять, прислонившись узкой спиной к массивной колонне.
– Итак, господа, перед нами концептуальная проблема, – продолжал между тем Аналитик. – Великое и ничтожное не так уж сильно отличаются, как полагают многие. События великого масштаба и, скажем так, повышенной интенсивности, слагаются из крошечных мелочей. Порой стоит убрать кирпич – рушится стена, отбросить камешек – море сносит дамбу… Н-да. Леди Джулия, ваше самоубийство было опрометчивым поступком – оно поставило под сомнение будущее Геонии…
Белочка яростно вздернула точеный носик:
– Катитесь вы в преисподнюю, лжец! Дезет мне кое-что порассказал. Я не хочу быть кирпичиком в пирамиде ваших потусторонних махинаций…
Аналитик словно бы коротко хрюкнул, пряча смех в недрах собственного массивного корпуса.
– Позволю себе заметить, леди Джулия, что мы и так в преисподней. Вообще-то, этическая сторона проблемы неоднозначна. Имеет ли человек право распоряжаться собственной смертью по собственному усмотрению?
Застывший как статуя Иеремия Фалиан словно бы ожил, глаза проповедника яростно полыхнули синим:
– Жизнь человеческая – великий дар свыше! Самоубийца бросает дар милосердия в грязь и плюет в лицо Разуму!
Полковник Септимус захохотал:
– Жизнь и есть грязь, ваше проповедничество, на весах общества они имеют равную цену. Вы думаете, каждый каленусийский солдат гибнет за отечество? Нет, кое-кто умирает и от поноса.
Аналитик беспомощно развел руками и обратился к Джу:
– Здесь нет времени суток, иначе бы я сказал “наш полковник и наш святой отец пикируются с утра до вечера”… Итак, продолжим. Как я уже сказал, ваша смерть поломала мою тщательно продуманную схему. Поздравляю – вы, леди, сокрушили самого Элвиса Миниора Лютиана. Если бы вы знали цену своего триумфа… Придется ее назвать.
Джу престала следить за Аналитиком, она заворожено уставилась на играющего сигаретной пачкой Хиллориана – интересно, закурит все-таки призрак или нет? Мертвый наблюдатель заметил ее любопытство и убрал сигареты в карман.
– …придется вам ее назвать.
– А? Я отвлеклась.
– Соберитесь, девушка, шутки кончились. Передо мной стоит нелегкий выбор, – продолжил Лютиан, – я не могу заставить вас жить. Здесь, в Лимбе, я могу многое. Например, сделать так, чтобы вы исчезли из прошлого Дезета. Скажем, Хиллориан прошлого отправляет вас на разведку в компании Дирка, а не Стрижа, вы переступаете-таки черту реальности и антиреальности, ту самую, которую вы видели в Аномалии…
– Вы – грязный сплетник.
– Я – Аналитик, – с достоинством возразил тот. – Итак, я могу обидеться на вашу детскую строптивость и изъять вас из событий вообще. Результат просчитан – Дезет не появляется в Каленусии, восстание фермерских территорий возглавляет Ральф Валентиан, он гибнет, не получив медицинской помощи во время отступления из Туле, сектор северо-востока оккупируют войска конфедератов, псиоников массово казнят как в столице, так и в секторах. Еще много лет спустя живого псионика можно встретить разве что в Иллирианском Союзе… Предсмертный дар Разума отвергнут более чем наполовину, Порог под угрозой, Оркус начинает и выигрывает… Вы знаете, леди Джулия, пожалуй, я выше личных обид.
– Вот как? Тогда опишите иные варианты.
– Второй вариант – сделать так, чтобы вы не умирали совсем, допустим, в темноте перепутали слабительное и снотворное…
Белочка задохнулась от гнева.
– Да как вы сме…
– Смею, смею, – всхохотнул Аналитик. – Конечно, подправить события в Аномалии куда проще, чем вмешиваться в дела полноценной реальности, но ночь полнолуния дает мне шанс… Вы ведь покончили с собой в полнолуние?
– Вы этого не сделаете.
– Не сделаю. Но совсем по другой, не сентиментальной причине. Если вы останетесь в целости и сохранности, через десять лет северо-восточный сектор станет таким теократическим оазисом, по сравнению с которым Иллирианский Союз – просто образец свободы и гуманизма. Прочие события мало предсказуемы.
– Не верю. Почему?
– Я не стану комментировать эту линию.
– Почему?
– Не хочу, это слишком гадкий вариант.
– Больше вариантов, как я поняла, не предвидится?
– Их два, но оба зависят не от меня, а только от вас. Третья линия событий – вы окончательно и добровольно выбираете смерть. То, что осталось от вас в реальности, тихо и безболезненно угаснет, finita, вас больше нет – там. Все прочее, кроме материальной оболочки, получает некое существование – здесь, в преддверии Лимба, или в Холодной Пустоте – на выбор. Это именно то, что древние называли “нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная”. Если же вы, паче чаяния, отъявленная мазохистка, можете ради любопытства отправляться даже в Оркус.
– К чему это приведет реальный Мир?
– Понятия не имею. Это дает непредсказуемый шанс.
– А…
– Дезет всю жизнь будет уверен, что он – ваш убийца.
– Ну, а последний вариант?
– Четвертая линия – вы выбираете реанимацию и жизнь, со всеми мучениями и радостями жизни. В этом случае я не даю никаких гарантий, я понятия не имею, что будет с вами, я не хочу доискиваться, какой в конце концов окажется ваша смерть. Посмертия в Лимбе, раз отказавшись, вы уже не получите, лучшим вариантом окажется Холодная Пустота. Быть может, вы протянете бесцветные десятилетия, быть может – яркие недели или даже часы. Вы будете страдать – как любой человек, быть может, гораздо разнообразнее и интенсивнее среднего человека. Ваша смерть в итоге может оказаться мучительной. Не исключаю, что вы горько пожалеете о том, что сейчас выжили.
– Что станет с реальностью?
– Тот же самый непредсказуемый шанс. Выбрав четвертую линию, вы взвалите ответственность на себя. Не исключаю, что лучшие побуждения обернутся несчастьем, вполне возможно, вам останется лишь в бессилии наблюдать катастрофу. Если Мир окажется поглощен Оркусом, вы разделите общую участь, но не как воительница и мученица, а как никчемная капля воды в людском океане. Если Оркус проиграет – не ждите ни воздаяния, ни славы, ни хвалы – вы не героиня, вы только малый гвоздик в оси событий. И еще.. одно обещаю твердо – вы никогда не будете уверены, что выбрали правильно.
– А…
– С Дезетом теперь разбирайтесь сами. Вы оба меня больше не интересуете.
– Но…
– Советов не даю.
Белочка устала стоять у колонны, беседа слишком походила на суд, ноги ныли, аура места подавляла – в ней доминировали оттенки презрения, раздражения и сухой, холодной насмешки. Ментальный образ призраков в точности совпадал с визуальным – мертвые устроители судеб Мира словно бы грешили одномерностью. Джу оттолкнула колонну и сделала решительный шаг вперед, стиснув кулачки:
– И это Аналитик? О, Хаос Мира! Раз советов здесь не дают, зачем тогда вы вообще нужны?! Вместо манекенов? Великий Элвис Миниор Лютиан был на высоте, пока ставил опыты над двуногими хомяками, опыт не пошел, теперь наш гений в глубоком ауте. Вы не просто призрак, вы призрак-мошенник. Да и ваш Мировой Разум с его даром, если он вообще существует – просто старый, бессильный хрыч!
Иеремия гневно нахмурился. Призрак полковника Хиллориана ударил кулаком по бортику резервуара и коротко, с удовольствием всхохотнул:
– Люблю, когда умненькая пикантная девочка еще и сквернословит. Это придает перцу.
Аналитик печально, укоризненно покачал головой.
– Зачем вы так, госпожа Симониан? В конце концов, это жестоко. Плюнуть в лицо умирающей вечности слишком легко, умирающая вечность необидчива. Оставим эмоции. Выбирайте свой путь, леди Джулия. В конце концов, у вас теперь все возможности…
– Я здесь не останусь – вы противны. Мне противны вы все.
– Вы хорошо подумали?
– Да!
– Ваше отвращение – единственный мотив?
– Нет. Я хочу сама определять свою судьбу.
– Ну что ж, тогда оглянитесь назад. И не жалуйтесь. Это первый сюрприз свободного выбора.
Белочка обернулась, сердце бешено застучало – перед нею стоял Ральф. Ральф был страшен, и, не в пример призрачному, мертвому Хиллориану, выглядел вполне телесно, закатанные до локтей рукава рубашки обнажали твердые мышцы предплечий, крепко посаженную голову облепили исхлестанные дождем волосы, сквозь упавшие на лицо спутанные пряди неистово горели обведенные черной тенью глаза. Псионик двигался с неспешной, опасной уверенностью, в сумрачной реальности Лимба от его увечий не осталось и следа. Он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой, потом по-тигриному мягко ступил вперед и протянул Джулии раскрытую ладонь: