Страница:
– Если хотите, можете в следующий раз лично заменить меня под градом грязи. Устраивает?
– Я вовсе не о том. Что собираетесь делать?
– Если бы не война с принцепсом, и не сумасшедший Ральф за спиной – ушел бы в отставку.
– Не выйдет. Впрочем, у меня есть конкретное предложение. Как я понял, ресурсов на войну с Иллирой у нас сейчас нет.
– Есть кое-что.
– Но этого, как я понял, недостаточно. Вы сможете договориться с принцепсом?
– Нет, – отрезал Стриж.
– Может быть, желаете просто смыться отсюда подобру-поздорову? Зачем вам бунтующий народ, ваше превосходительство?
– Смыться, увы, не могу – за мною старый долг.
– Так я и знал.
– Если бы меня заботила моя шкура, я бы тоже спокойно сидел на месте. Его величие ждет моей лояльности, и не ждет сопротивления, иначе не вернул бы мне дочь. И не обещал бы мне приватно пост губернатора новых территорий.
– Вот это да! Даже так?
– Его прожженное величие умеет при случае быть щедрым. Обычно за чужой счет.
– Сколько у нас псиоников?
– Без разницы. У нас нет энергии для ретрансляторов, солдаты Оттона поголовно в пси-защите. Я не пошлю людей в заведомо проигранный бой.
– А может, не хотите воевать с соотечественниками?
– И это правда, не хочу, хотя, если не останется иного выхода… Поймите, мои друзья в Порт-Иллири убиты, мертвы – пусть так – но суть моей родины не в зарвавшемся Оттоне.
– Это что – так важно для вас, не проливать иллирианской крови?
– Разве это так трудно понять? – Дезет безнадежно покачал головой. – Даже если поверить в то, что на нас брошены исключительно отбросы моей Иллиры, мне все равно тяжело убивать людей, которые всего две недели назад шагали по плитам тех же площадей, которые я сам топтал мальчишкой.
– Идеалист. Не я идеалист – вы. А как насчет способа выиграть свой бой совсем без боя?
Стриж пожал плечами.
– А разве такое возможно?
– Мне кажется, вполне. Но сначала позвольте задать вам странный вопрос – сколько ныне здравствующих потомков у Иеремии Фалиана?
– Занятный оборот дела. Дед, крепкий как стальная балка, прожил семьдесят с лишним лет. Законных потомков по мужской линии не осталось – последним был Мюф Фалиан. Но у старика с полдюжины дочерей, каждая родила по полдесятка ребятишек, наверняка у его проповедничества есть и многочисленные правнуки.
– Отлично! А теперь слушайте меня внимательно…
Когда довольный Хэри Майер ушел победителем, Стриж попросил Белочку задержаться.
– Джу, только не пытайтесь меня обмануть, эта идея пришла в голову не Хэри Грубияну.
– Он не грубиян.
– Не важно. Сознавайтесь, что науськали философа, это был ваш план – от начала и до конца?
– Ну, допустим, а как вы догадались?
– В самой идее чувствуется подход сострадалистки! Но не только… Такое мог измыслить только человек, сам побывавший в Аномалии.
* * *
7008 год, Консулярия, левобережье Бланка-Рива.
Тихая, как крольчонок, девочка куталась в куртку из козьего меха. Кончик слишком длинного тонкого носа и округлый подбородок покраснели на речном ветру. Голая равнина по ту сторону Бланка-Рива уходила за горизонт – до самых гор. Поземка улеглась совсем недавно, оставив после себя нетронуто сияющее на солнце полотно снега. Кое-где полотно пятнали черные проплешины – остовы сгоревших или стены еще уцелевших домов. Иллирианцы не суетились, их машины, прикрытые маскировкой, словно растворились в пейзаже.
Коренастый каленусиец в белом камуфляже, в тяжелой пси-защите, со шрамом на щеке повернулся к женщине-центуриону:
– Как ты думаешь, Берта, она справится?
Центурионша Робертина Чен еще раз окинула взглядом озябшую девочку и молча кивнула, но меченый шрамом парень не унимался:
– Лучше бы нам прислали взрослого псионика, как в третью центурию. Грешно гнать на такое дело детишек – мне от этого не по себе.
– Она молодчина, да и выбора у нее нет. Если иллирианцы дойдут до Арбела, этот крольчонок первым пойдет под нож – пси-способности такой силы не прощают детям врагов.
– Все равно, не нравится мне это, – упрямо повторил меченый. – Мало ли сенсов-мужиков?
– Много, но не все они – потомки праведного Фалиана, – наставительно сказала Берта и подула на тыльную сторону озябших ладоней.
Снежная равнина за рекой застыла в холоде и молчании.
– Чего мы ждем? Дождемся, прямо сейчас пальнут из тяжелых излучателей через реку и привет праотцам – все мы тут как на ладони.
– Едва ли, войны-то у нас как бы и нет совсем – ни на словах, ни на бумаге. Мы им пока что фруктовая муха на лысине жандарма, вреда никакого и прихлопнуть никогда не поздно. Однако ж, на Арбел кроме как через Бланка-Рива не пройти. Здесь они пойдут.
Меченый с холодным презрением напоказ высморкался в снег.
– Ну-ну…
Центурионша подмигнула.
– Не ну, если дело будет сделано и до вечера удержимся, считай – ты выжил и поймал за хвост свою удачу, то, что ты хочешь.
Меченый грустно улыбнулся, на секунду потеряв привычный имидж головореза. Он и Берта ждали, настороженно рассматривая руины, дома, поле, жидкую полосу леса, затаившийся в недобром ожидании берег.
Минуты шли. Минуты постепенно слагались в часы.
* * *
Дмитрий Фиджино крепко застегнул шлем пси-защиты, не оглядываясь, вышел из разоренного дома, оставив за спиной стены со следами сорванных гобеленов и последний избегнувший камина табурет; четко, без спешки спустился по ступеням огороженного ажурной решеткой крыльца. Диск светила едва-едва приподнялся над пологой равниной. Равнина, одетая в тонкую скорлупу свежевыпавшего снега, сияла под косыми лучами. Свежая белизна оказалась уже изрядно потоптанной – техники сосредоточенно возились возле машин.
Фиджино вытащил из поясного футляра уником. Защищенный канал молчал, колонель сверился с часами – рано. Редкие центурии каленусийцев за рекой слились с пейзажем. Фиджино осмотрелся, острый, необычный для этих мест холод заставлял стынуть лицо. У самого фундамента докторского дома аккуратно лежал длинный, упакованный в пластиковый мешок сверток. Прикомандированный накануне офицер прето перехватил взгляд колонеля:
– Земля слишком твердая, чтобы копать могилы для казненных террористов.
Младший князь Фиджино отвернулся, придавил кнопку уникома. Механики продолжали возиться у машин, розово сверкал снег, Фиджино раздражала мирная, радостная красота утра – она не вязалась с тем, что предстояло сделать. Офицер прето упорно торчал рядом, слева и на полшага сзади, именно эта позиция заставляла колонеля почти физически – спиной – чувствовать собственную уязвимость.
– Вы не хотите пройти в дом, Хорхе?
Преторианец невежливо проигнорировал вопрос.
Дмитрий бросил взгляд на полевой уником – только что отключенный экран почему-то светился, помехи мало-помалу сложились в картинку.
– Холерство – кто и зачем гонит видеосвязь по защищенному каналу? – Фиджино тут же осекся, изображение внезапно оформилось, окрепло, обрело четкость контуров…
Контуры оказались знакомыми – брюзгливое лицо его величия принцепса Иллиры не предвещало ничего хорошего. Жирный подбородок Оттона заметно дрожал:
– Подданные великой Иллиры…
– В чем дело, Фиджино?.. – встрепенулся преторианец.
– Понятия не имею – я не допущен к высоким тайнам пропаганды, – злорадно отпарировал армейский колонель. Солдаты у машин насторожились. Преторианец нервно покусывал тонкие сухие губы – он явно был шокирован.
Оттон те временем продолжал вещать с экрана:
– Подданные великой Иллиры! Дети мои… Враги нации, устроившиеся в непосредственной близости к верхам власти, спровоцировали широкомасштабный конфликт с Каленусийской Конфедерацией…
Лица солдат вытянулись сильно и разом – словно они скорчили гримасы по команде.
– Убавьте звук, колонель, – приказал преторианский офицер. В голосе его дрожала нотка неуверенности.
– Изменнически убавить звук в то время как его величие произносит речь? Не могу, коллега, – не без злорадства ответил Фиджино.
Экранный Оттон передохнул и свирепо потряс дряблыми щеками:
– Изменники, нацепившие золото эполет, негодяи, презревшие национальные интересы, подлецы и карьеристы, готовые ради корыстных целей потопить в крови…
– Ну, это уже слишком, – взорвался преторианец. – Это фальшивка и провокация. Князь Фиджино, я приказываю вам немедленно выключить уником.
– Я уже сказал, коллега…
Солдаты придвинулись поближе, кто-то насмешливо хмыкнул – смех четко и резко отозвался в стылом безветрии.
Фиджино посмотрел прямо в высветленные яростью глаза преторианского офицера. “Ненавижу вас всех,” – мысленно произнес он. “Ненавижу вашу медленную, эстетизированную жестокость трусов – это я делаю как солдат. И, как дворянин, презираю вашу спесь безродных выскочек”.
Преторианец понял без слов. Он схватился за кобуру, неловко царапая рукоять пистолета. Как это бывает порой, оружие, обычно такое послушное, безнадежно застряло.
– Сержант, разоружите изменника, – презрительно бросил Фиджино. – Канал защищен от вмешательства. Слова его величия, переданные по защищенному каналу, не допускают двоетолкования. Здесь командую я, и я не потерплю вольно разгуливающих предателей.
Преторианец рванулся, его с большой охотой сбили с ног, сорвали кобуру и эполеты.
– Вы еще пожалеете…
– Возможно. Но это будет потом и вы об этом ничего не узнаете. Выигрывает тот, кто дольше проживет, – тихо ответил преторианцу-простолюдину колонель-князь.
Умеренно избитого и крепко связанного офицера претории втолкнули в подвал докторского дома. Фиджино лично три раза повернул ключ, потом прикрепил этот ключ к цепочке, спрятанной под мундиром – рядом с ладанкой, в которой хранился седой локон леди Тани. “Прости меня, мама.”
– Что будем делать, отступать, мой колонель?
Дмитрий Фиджино раздумывал не более секунды, он тут же обернулся к замершему в нерешительности младшему армейскому офицеру:
– У нас есть приказ – дойти до Арбела. Преторианской сволочи место под замком, но мы – солдаты, мы не можем нарушать приказы. По машинам, ребята…
Каленусийские амфибии уходили к реке, снежная пыль смешалась с выхлопами сгоревшего топлива. Ближе к берегу Бланка-Рива, среди редкого кустарника и небольших валунов, там, где плоскость равнины шла под уклон, заглох первый двигатель. Темный корпус амфибии застыл в неподвижности, остальные машины протянули еще метров сто.
– В чем дело?
– Псионические штучки, мой колонель.
– Какой чумы, Олаф, водители поголовно в пси-защите, я не чувствую наводок.
– Этот сюрприз по другой части, похоже, глохнет исключительно техника.
– Разве такое возможно?
– Не знаю, мой колонель.
Дмитрий выпрыгнул на снег, прячась от выстрелов за корпусом личной амфибии, пространство за рекой враждебно молчало.
– Странно, они не стреляют. Займись машиной, посмотри, что с ней.
– Уже занялся. Ничего особенного, эта сволочь просто не заводится, вот и все.
– Будь они прокляты до самого дна сердца, это штучки луддитов. Никогда бы не поверил, что подобное возможно.
Фиджино взялся за уником – эфир мертво молчал. Вернее, не совсем молчал, некая передача все-таки шла и расшифровывалась в звуке. Низкий, тревожный, на одной ноте гул постепенно нарастал, одновременно понижаясь тоном, пока не стал просто болью в ухе.
– Разум Милосердный… – лицо водителя перекосила гримаса. – Простите, мой колонель… Я не могу. Наизнанку выворачивает.
Фиджино закрыл глаза, тщетно борясь с подступающим вплотную безумием.
– Сволочи. Они все-таки ударили, нашли слабое место. Это не пси-наводка, это хуже – взломан защищенный канал, нам гонят акустический наркотик.
Люди выпрыгивали из брошенных, мертвых, безнадежно заглохших машин, бестолково метались, топча белую скорлупу снега.
– Выключить связь! – сорванный голос колонеля заглох, придавленный расстоянием, потерялся в неразберихе паники.
Кто-то беспорядочно стрелял (“Он свихнулся! Ложись!”), кто-то бежал подальше от Бланка-Рива, другие, напротив, непонятно зачем выскакивали на тонкий прибрежный лед – тот уже ломался хрупкими, неровными кусками.
– Отходим! – кричал колонель.
Паника нарастала, один из солдат, по-видимому, несильный сенс, сорвав шлем пси-защиты, тщетно пытался ответить ударом на удар – его попытки уничтожались расстоянием.
Фиджино дотронулся до усов – их концы промокли от крови, кровь сочилась из собственного носа колонеля.
– Будьте вы прокляты, каленусийские фанатики. Будь проклят наш возлюбленный Оттон. Уходим, парни. В этой дыре больше нечего делать.
Он повернулся и из последних сил, падая, вставая и падая снова, побрел прочь, в сторону покинутой четверть часа назад деревни.
* * *
Брошенные иллирианцами машины чернели на снегу словно туши забитых животных. Центурионша Робертина Чен погрела ладонями отмороженные щеки – кожу немилосердно саднило.
– С крольчонком все в порядке, ты как следует посмотрел?
Меченый платком вытер девочке губы, тонкий нос, округлый подбородок.
– Юшка пошла. А так – ничего. Все-таки нельзя было ставить детишек…
– Ментально работать с техникой могут только те, в ком кровь Фалиана.
– Вот носом у нее теперь и идет эта кровь Фалиана.
Подошли люди третьей центурии, здоровяк в белом камуфляже осторожно принял обессиленного ребенка на руки.
– Ты, девочку – в тыл. Остальные – за мной.
Меченый бешено скалил яркие зубы:
– Доктор Хэри сам поддельную речь составил, морду принцепса из старой хроники склеил. Потом ей эту запись семь раз показывали…
– Пошли, пошли… Эй, парни! Оружие приготовить. Пси-шлемы застегнуть. Кто колпак сдуру стянет или потеряет – сама убью!
– Иллирианцев втрое больше.
– Вот и надо идти, пока они не в себе. Хитрость один раз хорошо пригодилась, второго не будет. Нет сейчас у нас права отступать, ребятишками прикрываясь, иначе Разум Мировой отвернется от нас, воззовем, но не услышит, и поделом. За нами Арбел, там старики и детишки наши. Если трусы есть, пусть сразу останутся, сопли вытирать, штаны на морозе сушить, без барахла обойдемся. Остальные – за мной.
Меченый согласно кивнул, белозубо расхохотался и хлопнул командиршу пониже талии. Берта слегка смутилась, поправила локон на лбу и решительно выпрямила широкую спину.
На оборудованные излучателями аэросани садились по двое. Вился взбитый в пыль, уже посеревший снег, его ясное сияние потускнело, угасло. Деревня встретила освободителей молчанием – зияли окна с разбитыми стеклами, небо посерело, налетел острый, колючий ветерок, в распахнутые двери пустых домов мело ледяной крупой.
– На восток ушли.
– Смотрите, труп паренька в мешке.
– Покажите.
– Изверги – уши-то… и лица-то почти нет.
– В сторону! Пусть мама Берта глянет.
Луддиты расступились и замолчали. Бойца второй центурии, бывшего школьного учителя рвало – здесь же, на месте, прямо в истоптанный иллирианскими сапогами, оскверненный снег. Пронизанную ненавистью тишину нарушали только его виноватые всхлипывания и монотонный стук; неизвестный узник упорно, видимо, каблуком, изнутри долбил дверь подвала.
– Ключей нам не заготовлено, найдите топор.
Замок долго не поддавался, потом отлетел под метким, сильным ударом; избитый человек в изорванном черном мундире, до последней минуты надеясь на спасение, затравленно отшатнулся, попытался поплотнее прижаться к подвальной стене. Чужие солдаты обступили его, непонятные слова каленусийской речи заметалась под низким потолком.
Преторианец широко открытыми, остановившимися глазами смотрел на крепкие фигуры фермеров, на уставленные в его грудь стволы, но он уже не видел ничего.
Обострившейся в эти последние минуты интуицией он чувствовал, знал – далеко-далеко к югу, за заснеженной равниной, по ту сторону восточных гор идет сейчас прохладный зимний дождь.
Там вздрагивают под ударами дождевых капель крошечные жесткие листья вечнозеленых кустов, там вода стекает по черепичной крыше, по правильным, холодным лицам статуй.
И маленькая женщина в белом плаще ждет его на пороге.
– Я сдаюсь. Не причиняйте мне вреда. Я ни в чем не виноват, – тихо сказал преторианец, в этот короткий миг он сам поверил себе.
– Что он говорит? – неуверенно спросил Меченый.
– Не знаю. А что он может сказать?
Центурионша пожала широкими, мужскими плечами и вскинула излучатель.
* * *
А Дмитрий Фиджино честно вернулся в Иллиру. Он, с остатками полка, укрываясь от центурий и отбиваясь от осмелевших крестьян, пешком, по заснеженной равнине прошел трудный путь на восток. Иллирианцев, раненых и обмороженных, выжило меньше трети. Сразу за перевалом их встретили, окружили и обезоружили преторианские гвардейцы.
Пройдя сквозь огонь, холод, отчаяние и позор отступления, наследник дома Фиджино существенно пересмотрел прежние ценности, он не ссылался на титул, не требовал для себя особого суда, он даже не удивился суровому приему на родине. Поседевший за неделю, бледный до синевы колонель стойко отрицал измену и заговор, нечеловеческое упорство уже не могло защитить его самого, зато спасало от расправы старого князя Фиджино.
Ошельмованные солдаты свято верили, что их разжалованного командира не посмели казнить, по крайней мере, он официально не числился среди четвертованных. Следы бывшего князя так и затерялись в тюрьмах претории.
* * *
7008 год, Консулярия, Арбел, Резиденция.
– Вы все пишете, Хэри?
– Ага.
– Может быть, вы, наконец-то объясните мне, что творится в этом мире?
Пси-философ рассмеялся:
– Я уже объяснял один раз, и не было воздаяния мне помимо скандала. Люди не хотят истины, люди не любят истины, носителей истины пребольно лупят по любимым местам! Впрочем, не стану скрывать, в прошлый раз это была не истина, а так – в прошлый раз я сам заблуждался. Но вот сейчас…
– Я вся внимание.
– Для начала забудьте все, сказанное в “Относительности реальности”. В мире борются не ментальное и психическое, а добро и зло.
– Как банально!
– Что делать, но это действительно так. Назовем эти мировые субстанции Разум и Оркус – раз уж нам так понравились эти названия. Мы, Джу – только заложники этой борьбы. Наше пси и наше кси мечется, не в состоянии отделить хорьков от сусликов, добро от зла, волю от принуждения, свое от навязанного нам извне, делает глупости, ставит в тупик сами мировые силы, и, в конце концов отчаливает в Великую Холодную Пустоту, чтобы освободить место новому поколению наивных идеалистов. Дураки ищут идеала, умники – власти, и все они – щенки перед вечностью и бессмертным игроком.
– Фу. А Лимб?
– Шлюз между вечностью и нами, к тому же с крепкой охраной. Представьте, что будет, если каждый встречный и поперечный начнет шляться туда и обратно, пакостить и топтать грань ирреальности…
– А кто такой Аналитик?
– Уполномоченный вечности.
– А мы?
– Статисты вечности.
– Заткнитесь, Хэри!
– Ну вот, я же говорил, что истина приводит к неприятностям!
Белочка засмеялась, глядя на обескураженную физиономию пси-философа.
– И все-таки вечность оставила нам немало – свободу выбора собственного хода в игре. Мы как дети, которые отталкивают руки матери – потому что иначе никогда не выучатся ходить.
– Вот только выбираем мы чаще всего на редкость скверно, – отпарировал Майер.
– Не все так мрачно, в Лимбе я заметила одну забавную вещь… Вы не поверите.
– Хм… Не была ли это некоторая игра, искусственность происходящего?
– Точно! Не знаю почему, но я твердо уверена, что всемогущие тени Лимба – только застывшие символы, притворяющиеся людьми. А мы, заблуждающиеся или нет – мы все настоящие.
Они помолчали, глядя в окно, как медленно опускаются на мерзлую землю пушистые хлопья снега.
– Поздно, мне пора уходить, – сказал философ.
– Погодите, мне кажется, мы не закончили разговор.
Хэри Майер пожал плечами:
– Почему вы живете в консульской резиденции, вольная гражданка Симониан?
– Совсем не по той причине, которая пришла в ваш циничный, распущенный ум. Это вообще странная история – мой домик сгорел, пока я скиталась по Лимбу, я очнулась, вернулась, а потом так и застряла в Резиденции. У меня такое ощущение, словно меня пытаются держать то ли под колпаком, то ли на коротком поводке.
– Кое-кто боится рецидивов вашего суицида.
– У нашего народно-любимого консула поехала крыша.
– Ну, не скажите. Провернуть комбинацию “Порт-Иллири против Калинус-Холла” – такому здравомыслию позавидует любой.
– Вот после этого он и свихнулся. Диктатора мучает совесть, его превосходительству жаль иллирианских солдат.
– А вам их не жаль? Стыдитесь, Джу! И это говорит сострадалистка.
Белочка нахохлилась под накинутой на плечи меховой курточкой.
– На самом деле иллирианцев мне тоже жаль. Странное ощущение – это как огонь свечи и ветер. Иногда мне кажется, что там, за Бланка-Рива, по ночам мерцает их ментальный след… Ну не могли же мы спокойно позволить убивать себя?
– Конечно нет, это было бы чрезвычайно и непростительно глупо.
– Стриж свихнулся. Меня перестали пускать на операции, его помощник, Миша Бейтс, тенью шастает за мной. Этот референт без конца толчется в коридоре, кажется, даже подсматривает в замочную скважину…
– Ну, это уже ваше испорченное воображение.
– Уходите, Майер, выметайтесь вон, уже поздно. Вы все сговорились злить безработную псионичку.
Философ подобрал свою куртку и не торопясь побрел к выходу.
– Его превосходительство просто мелкий тиран, – добавила Белочка напоследок.
Хэри оглянулся. Фонарь отбрасывал глубокие тени на его лицо, превращая ее в подобие драматической маски. Джу немного сдвинула ментальный барьер и поняла – философ смеется:
– Стриж тиран? Не думаю. Не знаю, за что, но он просто по уши в вас влюблен.
Философ ушел. Снег за окном перестал. Засыпанный снегом Арбел на первый взгляд безмятежно спал.
– Ну и дела. Мне все врут, – Белочка пожала плечами. – А может, стоит проверить?
Она выглянула в пустой коридор – непутевый охранник, видно, бродил в совсем других местах. Отсвет тонкого снега падал на стены.
Джу босиком прошлепала по деревянному полу и потянула на себя скрипучую створку. Сдвинутая ширма торчала в углу. В дальней половине диктаторского кабинета стояла деревянная, старомодного вида кровать. Полог был поднят.
– Кто здесь шляется в темноте? – раздался полусонный голос иллирианца.
– Силуэт.
– А, это вы, леди. Чем изображать привидение, шли бы вы спать. Я теперь угрюмый, занятой человек и не люблю все эти псионические штучки. К тому же я туп на романтику, как истинный нулевик.
Белочка засмеялась и задвинула изнутри тяжелую щеколду. У взъерошенного Дезета был слегка глуповатый вид. Он потянул к себе висящую на стуле армейскую рубашку. Подоконники и табуреты оказались завалены снаряжением. На краю низкого струганного фермерского стола лежал полевой уником. Джу, не вдаваясь в объяснения, скользнула поближе…
– Оставьте в покое мою шею, леди! Что вы делаете в постели государственного чиновника?
– Я хочу соблазнить консула!
Белочка ухватила и крепко дернула шнур балдахина, но случайно задела стул. Стул покачнулся и толкнул стол, уником с веселым треском рухнул на пол.
– Ну, это уже чересчур! Это погром. Я только усталый военный диктатор, который хочет высп…
Она поцелуем заставила его замолчать. Ворвавшийся в щель под дверью зимний сквознячок колыхал опущенный балдахин. Кровать возмущенно заскрипела.
– Ну и ну.
– Нельзя прогонять музу. Муза политики призвана вдохновлять… великих людей…
– Теперь я чрезвычайно вдохновился, теперь пеняйте на себя. В конце концов, вы напросились сами!
– Агрессор!
– Я только пользуюсь законным правом победителя.
У притиснутой к допотопной кровати Джу в темноте полыхали щеки. Разум Стрижа по-прежнему оставался непроницаемым – гладкая стена баз единой трещинки – но это им совершенно не мешало.
– …увы, как честный человек, я теперь обязан жениться…
– В этих наглых намерениях я тебя никогда не поощряла!
– Для начала тебе придется порвать с псионической практикой…
– Что?!
– Будешь слушаться меня. Никаких боевых вылазок…
– Да я тебя слушаться и не подумаю!
– Никаких опасных приключений…
– А ну-ка, отпусти меня.
– Слишком поздно. Кстати, у нас, иллирианцев, нет этих бесполезных идей о равноправии женщин…
– Я ухожу, отдавай мое платье.
– Сейчас поищу… Удивительно, платья нигде нет. Потерялось. Кстати, выскакивать нагишом в коридор категорически не советую – кажется, вернулся часовой.
– Ты тиран, а я влипла.
– Без сомнения.
– Ты классический злодей из сказки.
– Конечно. Я честно предупреждал, какой я нехороший.
Белочка бесполезно пошарила в темноте и наступила на сломанный уником.
– Ой! Ну, это чересчур странно – я только подумала уйти и сразу уколола ногу…
Глава XXXII
– Я вовсе не о том. Что собираетесь делать?
– Если бы не война с принцепсом, и не сумасшедший Ральф за спиной – ушел бы в отставку.
– Не выйдет. Впрочем, у меня есть конкретное предложение. Как я понял, ресурсов на войну с Иллирой у нас сейчас нет.
– Есть кое-что.
– Но этого, как я понял, недостаточно. Вы сможете договориться с принцепсом?
– Нет, – отрезал Стриж.
– Может быть, желаете просто смыться отсюда подобру-поздорову? Зачем вам бунтующий народ, ваше превосходительство?
– Смыться, увы, не могу – за мною старый долг.
– Так я и знал.
– Если бы меня заботила моя шкура, я бы тоже спокойно сидел на месте. Его величие ждет моей лояльности, и не ждет сопротивления, иначе не вернул бы мне дочь. И не обещал бы мне приватно пост губернатора новых территорий.
– Вот это да! Даже так?
– Его прожженное величие умеет при случае быть щедрым. Обычно за чужой счет.
– Сколько у нас псиоников?
– Без разницы. У нас нет энергии для ретрансляторов, солдаты Оттона поголовно в пси-защите. Я не пошлю людей в заведомо проигранный бой.
– А может, не хотите воевать с соотечественниками?
– И это правда, не хочу, хотя, если не останется иного выхода… Поймите, мои друзья в Порт-Иллири убиты, мертвы – пусть так – но суть моей родины не в зарвавшемся Оттоне.
– Это что – так важно для вас, не проливать иллирианской крови?
– Разве это так трудно понять? – Дезет безнадежно покачал головой. – Даже если поверить в то, что на нас брошены исключительно отбросы моей Иллиры, мне все равно тяжело убивать людей, которые всего две недели назад шагали по плитам тех же площадей, которые я сам топтал мальчишкой.
– Идеалист. Не я идеалист – вы. А как насчет способа выиграть свой бой совсем без боя?
Стриж пожал плечами.
– А разве такое возможно?
– Мне кажется, вполне. Но сначала позвольте задать вам странный вопрос – сколько ныне здравствующих потомков у Иеремии Фалиана?
– Занятный оборот дела. Дед, крепкий как стальная балка, прожил семьдесят с лишним лет. Законных потомков по мужской линии не осталось – последним был Мюф Фалиан. Но у старика с полдюжины дочерей, каждая родила по полдесятка ребятишек, наверняка у его проповедничества есть и многочисленные правнуки.
– Отлично! А теперь слушайте меня внимательно…
Когда довольный Хэри Майер ушел победителем, Стриж попросил Белочку задержаться.
– Джу, только не пытайтесь меня обмануть, эта идея пришла в голову не Хэри Грубияну.
– Он не грубиян.
– Не важно. Сознавайтесь, что науськали философа, это был ваш план – от начала и до конца?
– Ну, допустим, а как вы догадались?
– В самой идее чувствуется подход сострадалистки! Но не только… Такое мог измыслить только человек, сам побывавший в Аномалии.
* * *
7008 год, Консулярия, левобережье Бланка-Рива.
Тихая, как крольчонок, девочка куталась в куртку из козьего меха. Кончик слишком длинного тонкого носа и округлый подбородок покраснели на речном ветру. Голая равнина по ту сторону Бланка-Рива уходила за горизонт – до самых гор. Поземка улеглась совсем недавно, оставив после себя нетронуто сияющее на солнце полотно снега. Кое-где полотно пятнали черные проплешины – остовы сгоревших или стены еще уцелевших домов. Иллирианцы не суетились, их машины, прикрытые маскировкой, словно растворились в пейзаже.
Коренастый каленусиец в белом камуфляже, в тяжелой пси-защите, со шрамом на щеке повернулся к женщине-центуриону:
– Как ты думаешь, Берта, она справится?
Центурионша Робертина Чен еще раз окинула взглядом озябшую девочку и молча кивнула, но меченый шрамом парень не унимался:
– Лучше бы нам прислали взрослого псионика, как в третью центурию. Грешно гнать на такое дело детишек – мне от этого не по себе.
– Она молодчина, да и выбора у нее нет. Если иллирианцы дойдут до Арбела, этот крольчонок первым пойдет под нож – пси-способности такой силы не прощают детям врагов.
– Все равно, не нравится мне это, – упрямо повторил меченый. – Мало ли сенсов-мужиков?
– Много, но не все они – потомки праведного Фалиана, – наставительно сказала Берта и подула на тыльную сторону озябших ладоней.
Снежная равнина за рекой застыла в холоде и молчании.
– Чего мы ждем? Дождемся, прямо сейчас пальнут из тяжелых излучателей через реку и привет праотцам – все мы тут как на ладони.
– Едва ли, войны-то у нас как бы и нет совсем – ни на словах, ни на бумаге. Мы им пока что фруктовая муха на лысине жандарма, вреда никакого и прихлопнуть никогда не поздно. Однако ж, на Арбел кроме как через Бланка-Рива не пройти. Здесь они пойдут.
Меченый с холодным презрением напоказ высморкался в снег.
– Ну-ну…
Центурионша подмигнула.
– Не ну, если дело будет сделано и до вечера удержимся, считай – ты выжил и поймал за хвост свою удачу, то, что ты хочешь.
Меченый грустно улыбнулся, на секунду потеряв привычный имидж головореза. Он и Берта ждали, настороженно рассматривая руины, дома, поле, жидкую полосу леса, затаившийся в недобром ожидании берег.
Минуты шли. Минуты постепенно слагались в часы.
* * *
Дмитрий Фиджино крепко застегнул шлем пси-защиты, не оглядываясь, вышел из разоренного дома, оставив за спиной стены со следами сорванных гобеленов и последний избегнувший камина табурет; четко, без спешки спустился по ступеням огороженного ажурной решеткой крыльца. Диск светила едва-едва приподнялся над пологой равниной. Равнина, одетая в тонкую скорлупу свежевыпавшего снега, сияла под косыми лучами. Свежая белизна оказалась уже изрядно потоптанной – техники сосредоточенно возились возле машин.
Фиджино вытащил из поясного футляра уником. Защищенный канал молчал, колонель сверился с часами – рано. Редкие центурии каленусийцев за рекой слились с пейзажем. Фиджино осмотрелся, острый, необычный для этих мест холод заставлял стынуть лицо. У самого фундамента докторского дома аккуратно лежал длинный, упакованный в пластиковый мешок сверток. Прикомандированный накануне офицер прето перехватил взгляд колонеля:
– Земля слишком твердая, чтобы копать могилы для казненных террористов.
Младший князь Фиджино отвернулся, придавил кнопку уникома. Механики продолжали возиться у машин, розово сверкал снег, Фиджино раздражала мирная, радостная красота утра – она не вязалась с тем, что предстояло сделать. Офицер прето упорно торчал рядом, слева и на полшага сзади, именно эта позиция заставляла колонеля почти физически – спиной – чувствовать собственную уязвимость.
– Вы не хотите пройти в дом, Хорхе?
Преторианец невежливо проигнорировал вопрос.
Дмитрий бросил взгляд на полевой уником – только что отключенный экран почему-то светился, помехи мало-помалу сложились в картинку.
– Холерство – кто и зачем гонит видеосвязь по защищенному каналу? – Фиджино тут же осекся, изображение внезапно оформилось, окрепло, обрело четкость контуров…
Контуры оказались знакомыми – брюзгливое лицо его величия принцепса Иллиры не предвещало ничего хорошего. Жирный подбородок Оттона заметно дрожал:
– Подданные великой Иллиры…
– В чем дело, Фиджино?.. – встрепенулся преторианец.
– Понятия не имею – я не допущен к высоким тайнам пропаганды, – злорадно отпарировал армейский колонель. Солдаты у машин насторожились. Преторианец нервно покусывал тонкие сухие губы – он явно был шокирован.
Оттон те временем продолжал вещать с экрана:
– Подданные великой Иллиры! Дети мои… Враги нации, устроившиеся в непосредственной близости к верхам власти, спровоцировали широкомасштабный конфликт с Каленусийской Конфедерацией…
Лица солдат вытянулись сильно и разом – словно они скорчили гримасы по команде.
– Убавьте звук, колонель, – приказал преторианский офицер. В голосе его дрожала нотка неуверенности.
– Изменнически убавить звук в то время как его величие произносит речь? Не могу, коллега, – не без злорадства ответил Фиджино.
Экранный Оттон передохнул и свирепо потряс дряблыми щеками:
– Изменники, нацепившие золото эполет, негодяи, презревшие национальные интересы, подлецы и карьеристы, готовые ради корыстных целей потопить в крови…
– Ну, это уже слишком, – взорвался преторианец. – Это фальшивка и провокация. Князь Фиджино, я приказываю вам немедленно выключить уником.
– Я уже сказал, коллега…
Солдаты придвинулись поближе, кто-то насмешливо хмыкнул – смех четко и резко отозвался в стылом безветрии.
Фиджино посмотрел прямо в высветленные яростью глаза преторианского офицера. “Ненавижу вас всех,” – мысленно произнес он. “Ненавижу вашу медленную, эстетизированную жестокость трусов – это я делаю как солдат. И, как дворянин, презираю вашу спесь безродных выскочек”.
Преторианец понял без слов. Он схватился за кобуру, неловко царапая рукоять пистолета. Как это бывает порой, оружие, обычно такое послушное, безнадежно застряло.
– Сержант, разоружите изменника, – презрительно бросил Фиджино. – Канал защищен от вмешательства. Слова его величия, переданные по защищенному каналу, не допускают двоетолкования. Здесь командую я, и я не потерплю вольно разгуливающих предателей.
Преторианец рванулся, его с большой охотой сбили с ног, сорвали кобуру и эполеты.
– Вы еще пожалеете…
– Возможно. Но это будет потом и вы об этом ничего не узнаете. Выигрывает тот, кто дольше проживет, – тихо ответил преторианцу-простолюдину колонель-князь.
Умеренно избитого и крепко связанного офицера претории втолкнули в подвал докторского дома. Фиджино лично три раза повернул ключ, потом прикрепил этот ключ к цепочке, спрятанной под мундиром – рядом с ладанкой, в которой хранился седой локон леди Тани. “Прости меня, мама.”
– Что будем делать, отступать, мой колонель?
Дмитрий Фиджино раздумывал не более секунды, он тут же обернулся к замершему в нерешительности младшему армейскому офицеру:
– У нас есть приказ – дойти до Арбела. Преторианской сволочи место под замком, но мы – солдаты, мы не можем нарушать приказы. По машинам, ребята…
Каленусийские амфибии уходили к реке, снежная пыль смешалась с выхлопами сгоревшего топлива. Ближе к берегу Бланка-Рива, среди редкого кустарника и небольших валунов, там, где плоскость равнины шла под уклон, заглох первый двигатель. Темный корпус амфибии застыл в неподвижности, остальные машины протянули еще метров сто.
– В чем дело?
– Псионические штучки, мой колонель.
– Какой чумы, Олаф, водители поголовно в пси-защите, я не чувствую наводок.
– Этот сюрприз по другой части, похоже, глохнет исключительно техника.
– Разве такое возможно?
– Не знаю, мой колонель.
Дмитрий выпрыгнул на снег, прячась от выстрелов за корпусом личной амфибии, пространство за рекой враждебно молчало.
– Странно, они не стреляют. Займись машиной, посмотри, что с ней.
– Уже занялся. Ничего особенного, эта сволочь просто не заводится, вот и все.
– Будь они прокляты до самого дна сердца, это штучки луддитов. Никогда бы не поверил, что подобное возможно.
Фиджино взялся за уником – эфир мертво молчал. Вернее, не совсем молчал, некая передача все-таки шла и расшифровывалась в звуке. Низкий, тревожный, на одной ноте гул постепенно нарастал, одновременно понижаясь тоном, пока не стал просто болью в ухе.
– Разум Милосердный… – лицо водителя перекосила гримаса. – Простите, мой колонель… Я не могу. Наизнанку выворачивает.
Фиджино закрыл глаза, тщетно борясь с подступающим вплотную безумием.
– Сволочи. Они все-таки ударили, нашли слабое место. Это не пси-наводка, это хуже – взломан защищенный канал, нам гонят акустический наркотик.
Люди выпрыгивали из брошенных, мертвых, безнадежно заглохших машин, бестолково метались, топча белую скорлупу снега.
– Выключить связь! – сорванный голос колонеля заглох, придавленный расстоянием, потерялся в неразберихе паники.
Кто-то беспорядочно стрелял (“Он свихнулся! Ложись!”), кто-то бежал подальше от Бланка-Рива, другие, напротив, непонятно зачем выскакивали на тонкий прибрежный лед – тот уже ломался хрупкими, неровными кусками.
– Отходим! – кричал колонель.
Паника нарастала, один из солдат, по-видимому, несильный сенс, сорвав шлем пси-защиты, тщетно пытался ответить ударом на удар – его попытки уничтожались расстоянием.
Фиджино дотронулся до усов – их концы промокли от крови, кровь сочилась из собственного носа колонеля.
– Будьте вы прокляты, каленусийские фанатики. Будь проклят наш возлюбленный Оттон. Уходим, парни. В этой дыре больше нечего делать.
Он повернулся и из последних сил, падая, вставая и падая снова, побрел прочь, в сторону покинутой четверть часа назад деревни.
* * *
Брошенные иллирианцами машины чернели на снегу словно туши забитых животных. Центурионша Робертина Чен погрела ладонями отмороженные щеки – кожу немилосердно саднило.
– С крольчонком все в порядке, ты как следует посмотрел?
Меченый платком вытер девочке губы, тонкий нос, округлый подбородок.
– Юшка пошла. А так – ничего. Все-таки нельзя было ставить детишек…
– Ментально работать с техникой могут только те, в ком кровь Фалиана.
– Вот носом у нее теперь и идет эта кровь Фалиана.
Подошли люди третьей центурии, здоровяк в белом камуфляже осторожно принял обессиленного ребенка на руки.
– Ты, девочку – в тыл. Остальные – за мной.
Меченый бешено скалил яркие зубы:
– Доктор Хэри сам поддельную речь составил, морду принцепса из старой хроники склеил. Потом ей эту запись семь раз показывали…
– Пошли, пошли… Эй, парни! Оружие приготовить. Пси-шлемы застегнуть. Кто колпак сдуру стянет или потеряет – сама убью!
– Иллирианцев втрое больше.
– Вот и надо идти, пока они не в себе. Хитрость один раз хорошо пригодилась, второго не будет. Нет сейчас у нас права отступать, ребятишками прикрываясь, иначе Разум Мировой отвернется от нас, воззовем, но не услышит, и поделом. За нами Арбел, там старики и детишки наши. Если трусы есть, пусть сразу останутся, сопли вытирать, штаны на морозе сушить, без барахла обойдемся. Остальные – за мной.
Меченый согласно кивнул, белозубо расхохотался и хлопнул командиршу пониже талии. Берта слегка смутилась, поправила локон на лбу и решительно выпрямила широкую спину.
На оборудованные излучателями аэросани садились по двое. Вился взбитый в пыль, уже посеревший снег, его ясное сияние потускнело, угасло. Деревня встретила освободителей молчанием – зияли окна с разбитыми стеклами, небо посерело, налетел острый, колючий ветерок, в распахнутые двери пустых домов мело ледяной крупой.
– На восток ушли.
– Смотрите, труп паренька в мешке.
– Покажите.
– Изверги – уши-то… и лица-то почти нет.
– В сторону! Пусть мама Берта глянет.
Луддиты расступились и замолчали. Бойца второй центурии, бывшего школьного учителя рвало – здесь же, на месте, прямо в истоптанный иллирианскими сапогами, оскверненный снег. Пронизанную ненавистью тишину нарушали только его виноватые всхлипывания и монотонный стук; неизвестный узник упорно, видимо, каблуком, изнутри долбил дверь подвала.
– Ключей нам не заготовлено, найдите топор.
Замок долго не поддавался, потом отлетел под метким, сильным ударом; избитый человек в изорванном черном мундире, до последней минуты надеясь на спасение, затравленно отшатнулся, попытался поплотнее прижаться к подвальной стене. Чужие солдаты обступили его, непонятные слова каленусийской речи заметалась под низким потолком.
Преторианец широко открытыми, остановившимися глазами смотрел на крепкие фигуры фермеров, на уставленные в его грудь стволы, но он уже не видел ничего.
Обострившейся в эти последние минуты интуицией он чувствовал, знал – далеко-далеко к югу, за заснеженной равниной, по ту сторону восточных гор идет сейчас прохладный зимний дождь.
Там вздрагивают под ударами дождевых капель крошечные жесткие листья вечнозеленых кустов, там вода стекает по черепичной крыше, по правильным, холодным лицам статуй.
И маленькая женщина в белом плаще ждет его на пороге.
– Я сдаюсь. Не причиняйте мне вреда. Я ни в чем не виноват, – тихо сказал преторианец, в этот короткий миг он сам поверил себе.
– Что он говорит? – неуверенно спросил Меченый.
– Не знаю. А что он может сказать?
Центурионша пожала широкими, мужскими плечами и вскинула излучатель.
* * *
А Дмитрий Фиджино честно вернулся в Иллиру. Он, с остатками полка, укрываясь от центурий и отбиваясь от осмелевших крестьян, пешком, по заснеженной равнине прошел трудный путь на восток. Иллирианцев, раненых и обмороженных, выжило меньше трети. Сразу за перевалом их встретили, окружили и обезоружили преторианские гвардейцы.
Пройдя сквозь огонь, холод, отчаяние и позор отступления, наследник дома Фиджино существенно пересмотрел прежние ценности, он не ссылался на титул, не требовал для себя особого суда, он даже не удивился суровому приему на родине. Поседевший за неделю, бледный до синевы колонель стойко отрицал измену и заговор, нечеловеческое упорство уже не могло защитить его самого, зато спасало от расправы старого князя Фиджино.
Ошельмованные солдаты свято верили, что их разжалованного командира не посмели казнить, по крайней мере, он официально не числился среди четвертованных. Следы бывшего князя так и затерялись в тюрьмах претории.
* * *
7008 год, Консулярия, Арбел, Резиденция.
– Вы все пишете, Хэри?
– Ага.
– Может быть, вы, наконец-то объясните мне, что творится в этом мире?
Пси-философ рассмеялся:
– Я уже объяснял один раз, и не было воздаяния мне помимо скандала. Люди не хотят истины, люди не любят истины, носителей истины пребольно лупят по любимым местам! Впрочем, не стану скрывать, в прошлый раз это была не истина, а так – в прошлый раз я сам заблуждался. Но вот сейчас…
– Я вся внимание.
– Для начала забудьте все, сказанное в “Относительности реальности”. В мире борются не ментальное и психическое, а добро и зло.
– Как банально!
– Что делать, но это действительно так. Назовем эти мировые субстанции Разум и Оркус – раз уж нам так понравились эти названия. Мы, Джу – только заложники этой борьбы. Наше пси и наше кси мечется, не в состоянии отделить хорьков от сусликов, добро от зла, волю от принуждения, свое от навязанного нам извне, делает глупости, ставит в тупик сами мировые силы, и, в конце концов отчаливает в Великую Холодную Пустоту, чтобы освободить место новому поколению наивных идеалистов. Дураки ищут идеала, умники – власти, и все они – щенки перед вечностью и бессмертным игроком.
– Фу. А Лимб?
– Шлюз между вечностью и нами, к тому же с крепкой охраной. Представьте, что будет, если каждый встречный и поперечный начнет шляться туда и обратно, пакостить и топтать грань ирреальности…
– А кто такой Аналитик?
– Уполномоченный вечности.
– А мы?
– Статисты вечности.
– Заткнитесь, Хэри!
– Ну вот, я же говорил, что истина приводит к неприятностям!
Белочка засмеялась, глядя на обескураженную физиономию пси-философа.
– И все-таки вечность оставила нам немало – свободу выбора собственного хода в игре. Мы как дети, которые отталкивают руки матери – потому что иначе никогда не выучатся ходить.
– Вот только выбираем мы чаще всего на редкость скверно, – отпарировал Майер.
– Не все так мрачно, в Лимбе я заметила одну забавную вещь… Вы не поверите.
– Хм… Не была ли это некоторая игра, искусственность происходящего?
– Точно! Не знаю почему, но я твердо уверена, что всемогущие тени Лимба – только застывшие символы, притворяющиеся людьми. А мы, заблуждающиеся или нет – мы все настоящие.
Они помолчали, глядя в окно, как медленно опускаются на мерзлую землю пушистые хлопья снега.
– Поздно, мне пора уходить, – сказал философ.
– Погодите, мне кажется, мы не закончили разговор.
Хэри Майер пожал плечами:
– Почему вы живете в консульской резиденции, вольная гражданка Симониан?
– Совсем не по той причине, которая пришла в ваш циничный, распущенный ум. Это вообще странная история – мой домик сгорел, пока я скиталась по Лимбу, я очнулась, вернулась, а потом так и застряла в Резиденции. У меня такое ощущение, словно меня пытаются держать то ли под колпаком, то ли на коротком поводке.
– Кое-кто боится рецидивов вашего суицида.
– У нашего народно-любимого консула поехала крыша.
– Ну, не скажите. Провернуть комбинацию “Порт-Иллири против Калинус-Холла” – такому здравомыслию позавидует любой.
– Вот после этого он и свихнулся. Диктатора мучает совесть, его превосходительству жаль иллирианских солдат.
– А вам их не жаль? Стыдитесь, Джу! И это говорит сострадалистка.
Белочка нахохлилась под накинутой на плечи меховой курточкой.
– На самом деле иллирианцев мне тоже жаль. Странное ощущение – это как огонь свечи и ветер. Иногда мне кажется, что там, за Бланка-Рива, по ночам мерцает их ментальный след… Ну не могли же мы спокойно позволить убивать себя?
– Конечно нет, это было бы чрезвычайно и непростительно глупо.
– Стриж свихнулся. Меня перестали пускать на операции, его помощник, Миша Бейтс, тенью шастает за мной. Этот референт без конца толчется в коридоре, кажется, даже подсматривает в замочную скважину…
– Ну, это уже ваше испорченное воображение.
– Уходите, Майер, выметайтесь вон, уже поздно. Вы все сговорились злить безработную псионичку.
Философ подобрал свою куртку и не торопясь побрел к выходу.
– Его превосходительство просто мелкий тиран, – добавила Белочка напоследок.
Хэри оглянулся. Фонарь отбрасывал глубокие тени на его лицо, превращая ее в подобие драматической маски. Джу немного сдвинула ментальный барьер и поняла – философ смеется:
– Стриж тиран? Не думаю. Не знаю, за что, но он просто по уши в вас влюблен.
Философ ушел. Снег за окном перестал. Засыпанный снегом Арбел на первый взгляд безмятежно спал.
– Ну и дела. Мне все врут, – Белочка пожала плечами. – А может, стоит проверить?
Она выглянула в пустой коридор – непутевый охранник, видно, бродил в совсем других местах. Отсвет тонкого снега падал на стены.
Джу босиком прошлепала по деревянному полу и потянула на себя скрипучую створку. Сдвинутая ширма торчала в углу. В дальней половине диктаторского кабинета стояла деревянная, старомодного вида кровать. Полог был поднят.
– Кто здесь шляется в темноте? – раздался полусонный голос иллирианца.
– Силуэт.
– А, это вы, леди. Чем изображать привидение, шли бы вы спать. Я теперь угрюмый, занятой человек и не люблю все эти псионические штучки. К тому же я туп на романтику, как истинный нулевик.
Белочка засмеялась и задвинула изнутри тяжелую щеколду. У взъерошенного Дезета был слегка глуповатый вид. Он потянул к себе висящую на стуле армейскую рубашку. Подоконники и табуреты оказались завалены снаряжением. На краю низкого струганного фермерского стола лежал полевой уником. Джу, не вдаваясь в объяснения, скользнула поближе…
– Оставьте в покое мою шею, леди! Что вы делаете в постели государственного чиновника?
– Я хочу соблазнить консула!
Белочка ухватила и крепко дернула шнур балдахина, но случайно задела стул. Стул покачнулся и толкнул стол, уником с веселым треском рухнул на пол.
– Ну, это уже чересчур! Это погром. Я только усталый военный диктатор, который хочет высп…
Она поцелуем заставила его замолчать. Ворвавшийся в щель под дверью зимний сквознячок колыхал опущенный балдахин. Кровать возмущенно заскрипела.
– Ну и ну.
– Нельзя прогонять музу. Муза политики призвана вдохновлять… великих людей…
– Теперь я чрезвычайно вдохновился, теперь пеняйте на себя. В конце концов, вы напросились сами!
– Агрессор!
– Я только пользуюсь законным правом победителя.
У притиснутой к допотопной кровати Джу в темноте полыхали щеки. Разум Стрижа по-прежнему оставался непроницаемым – гладкая стена баз единой трещинки – но это им совершенно не мешало.
– …увы, как честный человек, я теперь обязан жениться…
– В этих наглых намерениях я тебя никогда не поощряла!
– Для начала тебе придется порвать с псионической практикой…
– Что?!
– Будешь слушаться меня. Никаких боевых вылазок…
– Да я тебя слушаться и не подумаю!
– Никаких опасных приключений…
– А ну-ка, отпусти меня.
– Слишком поздно. Кстати, у нас, иллирианцев, нет этих бесполезных идей о равноправии женщин…
– Я ухожу, отдавай мое платье.
– Сейчас поищу… Удивительно, платья нигде нет. Потерялось. Кстати, выскакивать нагишом в коридор категорически не советую – кажется, вернулся часовой.
– Ты тиран, а я влипла.
– Без сомнения.
– Ты классический злодей из сказки.
– Конечно. Я честно предупреждал, какой я нехороший.
Белочка бесполезно пошарила в темноте и наступила на сломанный уником.
– Ой! Ну, это чересчур странно – я только подумала уйти и сразу уколола ногу…
Глава XXXII
Хроника развязки
7008 год, Консулярия, Арбел.
Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое-где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край желтого плаща.
Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое-где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край желтого плаща.