Страница:
Понимают ли они, что потеряли? Ваун думал об этом, швыряя вслед за картиной стакан.
В Доме-на-Утесе был небольшой ком. Для службы безопасности он значился как стоящий в пляжном павильоне. Ваун включил его вручную и плюхнулся в кресло.
Возможно, Рокер обнаружит его… мало того, возможно, что Рокер обнаружит этот секретный файл… но дела таковы, что без риска не обойтись.
— Обслуга!
Мгновенно появилась женщина-сим, соблазнительно прислонилась к мольберту, который бы тут же перекувырнулся, прислонись так к нему настоящая девушка.
— Каков прогресс в расшифровке полученного прошлым вечером сообщения?
— Никакого, адмирал! — вздохнула она. — Нам нужен ключ. Сэр, уже сорок два гостя прибыли, и, насколько я поняла, в скором времени ожидаются еще двести.
Мне нужны распоряжения касательно расселе…
— Посели их куда хочешь! Попробуй использовать в качестве ключа слова «Ооцарсис с Искуота».
Сим исчез. С ним исчезла часть комнаты вместе со всем содержимым, включая мольберт.
— Машины хорошо умеют анализировать данные, — раздался голос Тэма с противоположной стороны стола из золотого дерева, — но они не так хорошо умеют анализировать отсутствие данных. — Некоторое время он покопался в книге, а потом ни с того ни с сего довольно сконфуженно ухмыльнулся. — В любом случае, это служит оправданием тому, что я записал несколько собственных откровений.
— Черт возьми, Тэм! Почему ты мне ничего не сказал? Послушай, ты два года скрывал это!
— Смотри, — сказал образ Тэма и превратился в уличную сцену, в звуки голосов и шум моторов, в людей в странных одеждах, спешащих по тенистым переулкам.
— Избавь меня от своих шуток, Тэм, — раздраженно сказал Ваун. — Я тебя хочу видеть. Твою улыбку. Твой — проклятие! — смех!
— Ты обратил внимание? — Тэм вернулся и его улыбка — тоже. — Это со Скица, записано в 29416-м, наше время. Ничего необычного, кроме того, что для трущоб все выглядит уж очень мирно. Никто не встревожен.
— Тебя всегда тянуло к секретам и тайнам, гаденыш. Почему ты не говорил мне? Я бы мог помочь, нет, что ли? Поддержать тебя!
— Ты видел копов?
Сцена мгновенно вернулась обратно. Застывший кадр: двое парней в форме, выделенные из толпы. Может быть, это были Радж с Дайсом. Или Аббат с Приором.
Или Ваун с Вауном. Братья.
Пары бренди сгущались. Ваун сел.
— Это лишь один пример, — сказал Тэм. — Теперь взгляни вот на это. Это то, что меня насторожило. Это сводка новостей. Фотография парня на балконе, читающего речь. Видишь, позади него? Советник или министр? Может быть, секретарь? Теперь вот это — посмотри на спейсера за рулем…
Друг за другом пронеслись пять или шесть эпизодов, загораживая собой мольберт и забрызганный краской стол и полки. По стенам полз солнечный свет из окна, но Ваун сосредоточился на демонстрации кадров и забыл о Рокере.
— Итак. — Тэм снова вернулся, и в его самоуничижении появилось некоторое самодовольство. — Это схема. Никогда не произносить речей и не трясти знаками отличия, всегда оставаться на заднем плане. Совсем не то, что мы видели на Авалоне! Они не могли оставаться тайной при таком их количестве, но ты заметил отсутствие каких-либо признаков очевидных репрессий? Столетие тому назад, сразу же после Великой Чумы, остатки скицской культуры… Скрипнул пол.
— Остановить! — рявкнул Ваун, бросаясь на кровать — за пистолетом под подушкой. Тэм исчез, Ваун развернулся — в дверях стоял лейтенант Клинок, стоял и смотрел в смертоносный прицел. Потом он посмотрел на Вауна и поднял брови.
Позади него, прикрыв рот рукой, стояла Фейрн.
— Идиот припадочный! — заорал Ваун. — Ты чуть не умер!
— Прошу прощения за вторжение, сэр. — Клинок резко встал по стойке «смирно», глядя поверх головы Вауна. — Я думал, что будут еще двери.
— А я думал, что ты Рокер! — Ваун заткнул пистолет за пояс.
Смысл слов заставил Клинка немного нахмуриться, но потом он снова стал безучастен. Он казался совершенно невозмутимым, несмотря на то, что едва избежал гибели, но Ваун видел, как розовато-лиловые глаза тайком сканируют комнату.
— Если б я знал, что вы придете, я бы навощил пол.
— Сэр, адмиралиссимус послал меня сказать, что он готов.
— Скажите ему, пусть сам приходит! — злоба вернулась к Вауну, и ее встреча с остатками бренди привела к образованию крепчайшей смеси. Хуже всего, возможно, было горькое понимание того, насколько часто он недооценивал Рокера.
Какая из девчонок, выбежав из этой постели, доложила о секретном любовном гнездышке? На боссу, конечно, хватило ума не приходить самому сюда, куда не простирается зрение службы безопасности.
Клинок вспыхнул и обратился к Фейрн:
— Скажи, пожалуйста, адмиралу Рокеру, что мы идем. — Он закрыл за ней дверь и повернулся к Вауну.
— Мы идем, да? — спросил Ваун.
Клинок шагнул вперед.
Ваун вытащил из-за пояса пистолет.
— Через твой труп.
Клинок остановился, и на его лице опять появилось раздражение.
— Сэр, адмиралиссимус…
— В задницу адмиралиссимуса!
Насчет этого Мэви тоже врала, и Вауну давно уже следовало догадаться.
Рокер не интересовался молоденькими мальчиками. А маленькая уборная в доме для гостей… Когда Ваун обнаружил, как здорово она напичкана датчиками, он понял, насколько далеко зашла Мэви в своем вранье.
Клинок вздохнул.
— Сэр, мне приказано привести вас.
— А хороший спейсер выполняет приказ, даже если это грозит ему смертью?
— Да, сэр, — печально сказал Клинок. Он наверняка говорил искренне. Этот парень загарпунил трех стрилеров и вернулся без единого синяка.
Ваун начинал чувствовать себя невыразимо глупо.
— Даже если бы у меня не было пистолета, ты бы все равно не заставил меня.
Еще сама Большая Свинья смогла бы, а ты — нет.
— Да, сэр. Но я должен попытаться.
— Ты человек?
— Сэр?
Клинок сделал еще шаг. Комната была слишком захламлена для драки. Два стула, куча картин и табурет между ними.
Ваун снял рычажок с предохранителя.
— Ты рэндом или тоже машина, как я? Может быть, новая, улучшенная формула?
В сумеречном свете розовато-лиловые глаза казались темными и очень честными.
— Я вполне человек, сэр. Мне не превзойти вас ни в чем. Я понимаю, потому что видел ваше доггоцевское досье. — Он был выше, но не намного крупнее. Его молодость будет серьезным недостатком против опытного драчуна Вауна. — Мы все его изучали, сэр.
Ваун хмыкнул и обратился к кому:
— Служба, запросите Центральную Базу Данных. Устное донесение: доггоцевское досье на лейтенанта Клинка.
— Клинок Сила Эстетизм, родился в 29385-м, единственный сын…
— Надо будет сказать Мэви, что у тебя не было выбора.
— Сэр? — Клинок приблизился еще на шаг.
— Имечко у тебя… Ком продолжал:
— …с исключительной безупречностью. Первый в девяносто третьем упражнении. Первый в занятиях по физической подготовке. Первый по электронике, Первый в галактическом, Первый в гравитационных, Эксперт в стрельбе, Первый по навигации, Первый по артиллерии, Первый по физике, Первый по легкой ат…
Для рэндома это был жуткий перечень достижений. Клинок фигурировал как лучший во всем со времен адмирала Вауна студент сорок восемь лет спустя.
Каталог его почестей тянулся и тянулся, но Клинок, похоже, принял интерес Вауна за какое-то издевательство, ибо лицо его помрачнело, а губы побелели. Он продолжал приближаться.
В конце концов Ваун остановил ком.
— Ты хоть в чем-нибудь был не Первым? — поинтересовался он.
Клинок был уже в пределах досягаемости и слишком близко, чтобы одновременно следить и за пистолетом, и за глазами Вауна. Его взгляд неуверенно прыгал то вверх, то вниз. Следующее движение было бы откровенным насилием, и если в гимнастическом зале он частенько встречался с подобного рода ситуациями — это была реальность. Ваун не выказывал ни малейших признаков беспокойства, что его не успокаивало.
— Политическая история, сэр. Боевые искусства.
— Почему боевые искусства?
— Сломал руку, сэр.
Ему повезло, что его одноклассники только руку ему и сломали. Ваун бросил пистолет через плечо на кровать.
— Я бы не стал сражаться с Первым без необходимости. Знаешь что? Ты все же слишком ценен, чтобы тебя пристрелить! Братья бы немало заплатили за образец твоего генотипа: они постоянно стараются усовершенствовать свою схему.
Глаза парня блеснули, как случалось всякий раз, когда он подавлял гнев или то, что считалось бы гневом среди обычных представителей дикой расы. Однако в том, что он — человек, сомнений быть не может. Доггоцевские гномы уж проверили его клеточные ядра с предельной аккуратностью.
Ваун улыбнулся.
— Ну давай, бери меня силой. Я редко уступаю лейтенантам.
Насмешка наконец прозвучала вслух.
— Вам это легко, — грустно сказал Клинок. — Вы лучше от природы.
— А тебе это было сложнее? Ты был явно намного лучше других в школе.
— Нет, это не было легко, — по-прежнему спокойно сказал Клинок. — Я из кожи вон лез, черт, старался, каждую минуту. Еще когда мне было семь лет, я хотел стать похожим на адмирала Вауна настолько, насколько смогу.
Его мать была квартирмейстером в Хайпорте; он не хлебнул участи слизняка, подобно Вауну. Но никто, будучи столь успешным, как Клинок, не мог бы быть популярен и любим, даже будь он одарен чувством юмора и несколькими чисто человеческими слабостями. А в данный момент он явно собирался прыгнуть на Вауна.
— Ты столь совершенен, что тебе это во вред, — задумчиво проговорил Ваун.
— Мозги у тебя усохли от юношеских мечтаний о славе и героизме. И ты никогда не страдал от унижений, надо думать. А унижения так полезны для формирования характера. Уйди сейчас, потому что, если начну я, я, несомненно, окажу тебе услугу и выбью из тебя все это дерьмо.
Клинок широко улыбнулся.
— Я бы предпочел, чтобы вы ударили первым, сэр.
— Полагаешь, у тебя есть шанс?
— Никакого, сэр. Но я все же попытаюсь. Ваун должен бы быть сейчас взбешен не на шутку. Где его адреналин? У Клинка белые губы, но он не трепещет, и этого должно быть достаточно для того, чтобы разбудить в Вауне кровожадность.
— Я из тебя кашу сделаю.
— Я согласен, сэр. Сумасшедший, тупой самоубийца!
— Зачем? Ты знаешь, что замыслил Рокер? Клинок замешкался.
— Фейрн знает Куилда. Она говорит, что он авторитет в области пиподов, сэр.
Боги и планеты! Пиподы? У Вауна сердце замерло, застучало снова, но теперь не за счет бренди.
— Ой, вот что! — сказал он, передернувшись. — Понятно. Разумеется.
Какой мерзостный способ убийства!
— Сэр?
— Я объясню тебе, что замыслил адмирал. Он собирается скормить меня пиподам.
— Не похоже на правду, сэр. — Клинок чувствовал, что желание драки улетучивается из Вауна; он расслабился настолько, что смог облизать губы.
— Даже если ты поверишь мне, — вздохнул Ваун, — ты все равно попробуешь доставить меня ему, так?
— Да, сэр. Это мой долг, сэр. И ваш. Он именно это и хотел сказать. И он был хорошим стрелком. Слишком хорошим, неохотно согласился Ваун, для того даже, чтобы пострадать настолько, насколько пострадал от рук Вауна тот хамоватый лейтенант прошлой ночью. А если повторить это упражнение, то у Рокера появятся все нужные ему оправдания.
— Ладно, — сказал он устало. — Пойдем! Веди меня.
Представители дикой расы сражаются за территорию чуть ли не так же одержимо, как и за секс. Рокер посчитал, что завоевать обратно Вэлхэл, украденный у него давным-давно Вауном и Мэви, — чистое веселье.
В Доме-на-Утесе был небольшой ком. Для службы безопасности он значился как стоящий в пляжном павильоне. Ваун включил его вручную и плюхнулся в кресло.
Возможно, Рокер обнаружит его… мало того, возможно, что Рокер обнаружит этот секретный файл… но дела таковы, что без риска не обойтись.
— Обслуга!
Мгновенно появилась женщина-сим, соблазнительно прислонилась к мольберту, который бы тут же перекувырнулся, прислонись так к нему настоящая девушка.
— Каков прогресс в расшифровке полученного прошлым вечером сообщения?
— Никакого, адмирал! — вздохнула она. — Нам нужен ключ. Сэр, уже сорок два гостя прибыли, и, насколько я поняла, в скором времени ожидаются еще двести.
Мне нужны распоряжения касательно расселе…
— Посели их куда хочешь! Попробуй использовать в качестве ключа слова «Ооцарсис с Искуота».
Сим исчез. С ним исчезла часть комнаты вместе со всем содержимым, включая мольберт.
— Машины хорошо умеют анализировать данные, — раздался голос Тэма с противоположной стороны стола из золотого дерева, — но они не так хорошо умеют анализировать отсутствие данных. — Некоторое время он покопался в книге, а потом ни с того ни с сего довольно сконфуженно ухмыльнулся. — В любом случае, это служит оправданием тому, что я записал несколько собственных откровений.
— Черт возьми, Тэм! Почему ты мне ничего не сказал? Послушай, ты два года скрывал это!
— Смотри, — сказал образ Тэма и превратился в уличную сцену, в звуки голосов и шум моторов, в людей в странных одеждах, спешащих по тенистым переулкам.
— Избавь меня от своих шуток, Тэм, — раздраженно сказал Ваун. — Я тебя хочу видеть. Твою улыбку. Твой — проклятие! — смех!
— Ты обратил внимание? — Тэм вернулся и его улыбка — тоже. — Это со Скица, записано в 29416-м, наше время. Ничего необычного, кроме того, что для трущоб все выглядит уж очень мирно. Никто не встревожен.
— Тебя всегда тянуло к секретам и тайнам, гаденыш. Почему ты не говорил мне? Я бы мог помочь, нет, что ли? Поддержать тебя!
— Ты видел копов?
Сцена мгновенно вернулась обратно. Застывший кадр: двое парней в форме, выделенные из толпы. Может быть, это были Радж с Дайсом. Или Аббат с Приором.
Или Ваун с Вауном. Братья.
Пары бренди сгущались. Ваун сел.
— Это лишь один пример, — сказал Тэм. — Теперь взгляни вот на это. Это то, что меня насторожило. Это сводка новостей. Фотография парня на балконе, читающего речь. Видишь, позади него? Советник или министр? Может быть, секретарь? Теперь вот это — посмотри на спейсера за рулем…
Друг за другом пронеслись пять или шесть эпизодов, загораживая собой мольберт и забрызганный краской стол и полки. По стенам полз солнечный свет из окна, но Ваун сосредоточился на демонстрации кадров и забыл о Рокере.
— Итак. — Тэм снова вернулся, и в его самоуничижении появилось некоторое самодовольство. — Это схема. Никогда не произносить речей и не трясти знаками отличия, всегда оставаться на заднем плане. Совсем не то, что мы видели на Авалоне! Они не могли оставаться тайной при таком их количестве, но ты заметил отсутствие каких-либо признаков очевидных репрессий? Столетие тому назад, сразу же после Великой Чумы, остатки скицской культуры… Скрипнул пол.
— Остановить! — рявкнул Ваун, бросаясь на кровать — за пистолетом под подушкой. Тэм исчез, Ваун развернулся — в дверях стоял лейтенант Клинок, стоял и смотрел в смертоносный прицел. Потом он посмотрел на Вауна и поднял брови.
Позади него, прикрыв рот рукой, стояла Фейрн.
— Идиот припадочный! — заорал Ваун. — Ты чуть не умер!
— Прошу прощения за вторжение, сэр. — Клинок резко встал по стойке «смирно», глядя поверх головы Вауна. — Я думал, что будут еще двери.
— А я думал, что ты Рокер! — Ваун заткнул пистолет за пояс.
Смысл слов заставил Клинка немного нахмуриться, но потом он снова стал безучастен. Он казался совершенно невозмутимым, несмотря на то, что едва избежал гибели, но Ваун видел, как розовато-лиловые глаза тайком сканируют комнату.
— Если б я знал, что вы придете, я бы навощил пол.
— Сэр, адмиралиссимус послал меня сказать, что он готов.
— Скажите ему, пусть сам приходит! — злоба вернулась к Вауну, и ее встреча с остатками бренди привела к образованию крепчайшей смеси. Хуже всего, возможно, было горькое понимание того, насколько часто он недооценивал Рокера.
Какая из девчонок, выбежав из этой постели, доложила о секретном любовном гнездышке? На боссу, конечно, хватило ума не приходить самому сюда, куда не простирается зрение службы безопасности.
Клинок вспыхнул и обратился к Фейрн:
— Скажи, пожалуйста, адмиралу Рокеру, что мы идем. — Он закрыл за ней дверь и повернулся к Вауну.
— Мы идем, да? — спросил Ваун.
Клинок шагнул вперед.
Ваун вытащил из-за пояса пистолет.
— Через твой труп.
Клинок остановился, и на его лице опять появилось раздражение.
— Сэр, адмиралиссимус…
— В задницу адмиралиссимуса!
Насчет этого Мэви тоже врала, и Вауну давно уже следовало догадаться.
Рокер не интересовался молоденькими мальчиками. А маленькая уборная в доме для гостей… Когда Ваун обнаружил, как здорово она напичкана датчиками, он понял, насколько далеко зашла Мэви в своем вранье.
Клинок вздохнул.
— Сэр, мне приказано привести вас.
— А хороший спейсер выполняет приказ, даже если это грозит ему смертью?
— Да, сэр, — печально сказал Клинок. Он наверняка говорил искренне. Этот парень загарпунил трех стрилеров и вернулся без единого синяка.
Ваун начинал чувствовать себя невыразимо глупо.
— Даже если бы у меня не было пистолета, ты бы все равно не заставил меня.
Еще сама Большая Свинья смогла бы, а ты — нет.
— Да, сэр. Но я должен попытаться.
— Ты человек?
— Сэр?
Клинок сделал еще шаг. Комната была слишком захламлена для драки. Два стула, куча картин и табурет между ними.
Ваун снял рычажок с предохранителя.
— Ты рэндом или тоже машина, как я? Может быть, новая, улучшенная формула?
В сумеречном свете розовато-лиловые глаза казались темными и очень честными.
— Я вполне человек, сэр. Мне не превзойти вас ни в чем. Я понимаю, потому что видел ваше доггоцевское досье. — Он был выше, но не намного крупнее. Его молодость будет серьезным недостатком против опытного драчуна Вауна. — Мы все его изучали, сэр.
Ваун хмыкнул и обратился к кому:
— Служба, запросите Центральную Базу Данных. Устное донесение: доггоцевское досье на лейтенанта Клинка.
— Клинок Сила Эстетизм, родился в 29385-м, единственный сын…
— Надо будет сказать Мэви, что у тебя не было выбора.
— Сэр? — Клинок приблизился еще на шаг.
— Имечко у тебя… Ком продолжал:
— …с исключительной безупречностью. Первый в девяносто третьем упражнении. Первый в занятиях по физической подготовке. Первый по электронике, Первый в галактическом, Первый в гравитационных, Эксперт в стрельбе, Первый по навигации, Первый по артиллерии, Первый по физике, Первый по легкой ат…
Для рэндома это был жуткий перечень достижений. Клинок фигурировал как лучший во всем со времен адмирала Вауна студент сорок восемь лет спустя.
Каталог его почестей тянулся и тянулся, но Клинок, похоже, принял интерес Вауна за какое-то издевательство, ибо лицо его помрачнело, а губы побелели. Он продолжал приближаться.
В конце концов Ваун остановил ком.
— Ты хоть в чем-нибудь был не Первым? — поинтересовался он.
Клинок был уже в пределах досягаемости и слишком близко, чтобы одновременно следить и за пистолетом, и за глазами Вауна. Его взгляд неуверенно прыгал то вверх, то вниз. Следующее движение было бы откровенным насилием, и если в гимнастическом зале он частенько встречался с подобного рода ситуациями — это была реальность. Ваун не выказывал ни малейших признаков беспокойства, что его не успокаивало.
— Политическая история, сэр. Боевые искусства.
— Почему боевые искусства?
— Сломал руку, сэр.
Ему повезло, что его одноклассники только руку ему и сломали. Ваун бросил пистолет через плечо на кровать.
— Я бы не стал сражаться с Первым без необходимости. Знаешь что? Ты все же слишком ценен, чтобы тебя пристрелить! Братья бы немало заплатили за образец твоего генотипа: они постоянно стараются усовершенствовать свою схему.
Глаза парня блеснули, как случалось всякий раз, когда он подавлял гнев или то, что считалось бы гневом среди обычных представителей дикой расы. Однако в том, что он — человек, сомнений быть не может. Доггоцевские гномы уж проверили его клеточные ядра с предельной аккуратностью.
Ваун улыбнулся.
— Ну давай, бери меня силой. Я редко уступаю лейтенантам.
Насмешка наконец прозвучала вслух.
— Вам это легко, — грустно сказал Клинок. — Вы лучше от природы.
— А тебе это было сложнее? Ты был явно намного лучше других в школе.
— Нет, это не было легко, — по-прежнему спокойно сказал Клинок. — Я из кожи вон лез, черт, старался, каждую минуту. Еще когда мне было семь лет, я хотел стать похожим на адмирала Вауна настолько, насколько смогу.
Его мать была квартирмейстером в Хайпорте; он не хлебнул участи слизняка, подобно Вауну. Но никто, будучи столь успешным, как Клинок, не мог бы быть популярен и любим, даже будь он одарен чувством юмора и несколькими чисто человеческими слабостями. А в данный момент он явно собирался прыгнуть на Вауна.
— Ты столь совершенен, что тебе это во вред, — задумчиво проговорил Ваун.
— Мозги у тебя усохли от юношеских мечтаний о славе и героизме. И ты никогда не страдал от унижений, надо думать. А унижения так полезны для формирования характера. Уйди сейчас, потому что, если начну я, я, несомненно, окажу тебе услугу и выбью из тебя все это дерьмо.
Клинок широко улыбнулся.
— Я бы предпочел, чтобы вы ударили первым, сэр.
— Полагаешь, у тебя есть шанс?
— Никакого, сэр. Но я все же попытаюсь. Ваун должен бы быть сейчас взбешен не на шутку. Где его адреналин? У Клинка белые губы, но он не трепещет, и этого должно быть достаточно для того, чтобы разбудить в Вауне кровожадность.
— Я из тебя кашу сделаю.
— Я согласен, сэр. Сумасшедший, тупой самоубийца!
— Зачем? Ты знаешь, что замыслил Рокер? Клинок замешкался.
— Фейрн знает Куилда. Она говорит, что он авторитет в области пиподов, сэр.
Боги и планеты! Пиподы? У Вауна сердце замерло, застучало снова, но теперь не за счет бренди.
— Ой, вот что! — сказал он, передернувшись. — Понятно. Разумеется.
Какой мерзостный способ убийства!
— Сэр?
— Я объясню тебе, что замыслил адмирал. Он собирается скормить меня пиподам.
— Не похоже на правду, сэр. — Клинок чувствовал, что желание драки улетучивается из Вауна; он расслабился настолько, что смог облизать губы.
— Даже если ты поверишь мне, — вздохнул Ваун, — ты все равно попробуешь доставить меня ему, так?
— Да, сэр. Это мой долг, сэр. И ваш. Он именно это и хотел сказать. И он был хорошим стрелком. Слишком хорошим, неохотно согласился Ваун, для того даже, чтобы пострадать настолько, насколько пострадал от рук Вауна тот хамоватый лейтенант прошлой ночью. А если повторить это упражнение, то у Рокера появятся все нужные ему оправдания.
— Ладно, — сказал он устало. — Пойдем! Веди меня.
Представители дикой расы сражаются за территорию чуть ли не так же одержимо, как и за секс. Рокер посчитал, что завоевать обратно Вэлхэл, украденный у него давным-давно Вауном и Мэви, — чистое веселье.
***
В своей новехонькой форме лейтенант Ваун стоит по стойке «смирно» настолько прямо, что, кажется, вот-вот зазвенит, как струна. Каменным взором он смотрит перед собой в большие хрустальные окна, на бескрайний океан за ними, бегущий навстречу небу. Вокруг него огромная зала блещет мебелью и утварью, а также медалями и нашивками захватчиков. Наваленные как попало по креслам и диванчикам, тут собрались набобы и сегуны планеты, адмиралы ультийского главнокомандования. Они в бешенстве пялятся на совершенную копию коммодора Приора, которого знали так давно.
Власть и богатство.
Несомненным центром этой кучи властителей является адмиралиссимус Фрисд собственной персоной. Ее форма сияет ярче прочих, блещет украшенными драгоценностями орденами и медалями; один взгляд ее зеленых глаз может заставить замолчать даже Рокера. Рядом с ней на диване сидит несообразно скромный капитан с толстой шеей и длинными ресницами. У него чересчур широкие плечи галорианца, а ее тонкая рука покоится на его бедре.
Мэви рассказала Вауну о Фрисд. Ей двести тридцать лет, может быть, даже двести сорок; более века она была адмиралиссимусом и безжалостно истребляла всех потенциальных преемников. Часто меняет любовников и кичится ими, как доказательством своей неувядаемой жизненной силы; упивается скандалами.
Ваун не слишком хорошо видит Фрисд, глядя прямо поверх ее головы, но был бы более чем согласен способствовать ей в учинении скандалов. Великолепно! Эта мысль напоминает ему о Мэви и о ее прощальном поцелуе, когда ему было предписано предстать перед сей комиссией.
Сейчас совет ждет комментариев адмиралиссимуса.
— Да, сходство потрясающее, — говорит она в конце концов. У нее низкий и хриплый голос. — Скажите что-нибудь, лейтенант. Можно Клятву Верности.
Монотонно, словно автомат, Ваун повторяет древние слова.
— Акцент, конечно, не тот. Но это мы подправим. Вольно, лейтенант.
Это значит: «Посмотри на меня!», и Ваун подчиняется.
Фрисд еще некоторое время разглядывает его, а потом убирает руку с бедра капитана.
— В чем ты отличаешься от настоящих людей мужского пола, лейтенант?
Кранц! На что она намекает?
— Только в некоторых биологических тонкостях, мэм, насколько мне известно.
Я так понимаю, что у меня меньшее число хромосом… типа того.
— То есть, невооруженным глазом ничего невозможно заметить?
Некоторые из наблюдателей неуверенно улыбаются, а Ваун чувствует, как краска ударяет ему в лицо.
— Это верно, мэм.
Фрисд загадочно улыбается и смотрит на Рокера.
— Он и впрямь так стоек, как это записано в доггоцевских бумагах? Высшие достижения во всем на свете?
— Несомненно, мэм. Похоже, что он научился всему, не особо стараясь.
Первого стрилера он выловил со второй попытки.
«А еще я выловил твою любовницу, Рокер. И уложил твою девчонку в твою собственную постель, Рокер. Попроси службу безопасности, чтобы она показала тебе запись. Рокер».
Если не считать Вауна, Рокер — единственный, кто стоит на ногах. В сидящих вокруг него людях Ваун узнает дружков и советчиков Рокера: Уэджери, Малгрова, Шрина. Инструкции Мэви оказывались полезными при том, что в комнате бушевали невидимые потоки раздражения. Фрисд давно уже пережила обычные сроки самоустранения — злые языки шептали, что ей приходится принимать бустер каждые два-три часа, и очень скоро начнется отторжение его организмом. Падальщики дрались за первый кусок туши, и то, как Рокер выступил в деле разоблачения Приора, выдвинуло его на передовую позицию. Его противники от отчаяния объединились, и Фрисд собрала совещание, чтобы вынести решение.
Если она поддержит Рокера, он победит. В прошлом Фрисд всегда властвовала, разделяя, и разоружала банды, сражая главарей.
Очевидно, такая игра по-прежнему была ей по душе. Она загадочна.
— Как я поняла, лейтенант, вы согласились участвовать в переливании сознания заключенного Приора.
— Мэм.
— Вы с ним не знакомы?
— Нет, мэм.
— Полагаю, что он намного старше вас, но биологически вы близнецы. Ты обязан знать, что будет с ним. Как ты относишься к тому, чтобы уничтожить своего брата-близнеца?
— Мэм, он изнасиловал мою мать. Он свел ее с ума.
Фрисд кривит губы и кивает. Ее задумчивый взгляд бродит по напыщенной компании.
— Были ли прецеденты выкачки мозгов у коммодоров?
Молчание тянется бесконечно, пока один долговязый, до чудного краснолицый мужчина не говорит:
— Очевидно, нет, мэм, иначе адмирал Рокер нам бы о них рассказал.
Фрисд смотрит на Рокера. Ее шея не толще руки Вауна.
Длинная губа Рокера лишь чуть-чуть кривится.
— Если вы помните историю бунта на «Молнии», мэм, вы согласитесь: то, что сделали там с главарями, было гораздо хуже, чем выкачка мозгов.
Фрисд морщится. — Надеюсь, мы не докатимся до варварства древних времен, адмирал. Давайте проголосуем… предварительное отношение собрания к вопросу. Многие ли считают переливание сознания оправданным в данных обстоятельствах?
Ваун не отваживается оглядеться и посмотреть на результат, но он видит Рокера, и Рокер не рад. Итоги не обнародуются, а возможно, адмиралиссимус и не потрудится провести точный подсчет голосов.
— Похоже, вы таки нас не убедили, адмирал, — нежно говорит Фрисд.
Очевидно, судьба Приора решена. Обсуждение закончено.
Румяный мужик поднимает руку, Фрисд взглядом предоставляет ему слово.
— Благодарю, мэм… — Должно быть, он один из лидеров антирокеровской коалиции, ибо все замирают. — Я понял, что против коммодора Приора выдвинуты некие странные обвинения в изнасиловании и что он пока откладывал свою защиту.
Это вполне понятно. Но мы можем спросить, почему дело так долго лежало под сукном — пять лет, не так ли? Признаю, что имеется достаточно свидетельств, чтобы передать дело в трибунал. Все прочее — беспорядок, мэм.
Фрисд ждет, мужик пожимает плечами и продолжает:
— Нам не было дано никаких доказательств этой сомнительной войны на Авалоне. Нам просто показали пару непонятных перехватов — фрагментарных и неразборчивых. Таких улик не примут ни в каком суде, ни в гражданском, ни в военном. Свидетельские показания последних эмигрантов спорны и основаны на слухах. Считается, что некий анклав, средоточие запрещенных технологий, был разрушен в каком-то поселении в глухом углу планеты… когда это было?
— По нашему летосчислению — в 29364-м, — холодно сказал Рокер.
Остальные гадко улыбаются.
— И сколько прошло времени после этого до того момента, когда «Зеленые пастбища» покинули Авалон?
— Семь лет, семь ультийских лет.
— Приор был тогда курсантом, так? Ваши свидетели согласны в одном — в том, что к началу полета Приор был подростком. Во времена тех печальных событий, когда бы это ни было, он был всего лишь ребенком и никем иным. Сейчас с Авалона прибывает очередной корабль. Не было выдвинуто никаких доказательств, что это не самый обычный межзвездный…
— Приор сам назначил себя командиром вылетающего навстречу корабля, перебил его Рокер.
Долговязый мужчина, похоже, еще уютнее угнездился в своем мягком кресле.
— Необычно, но навряд ли это бунт! И в высшей степени естественно. Он родился на Авалоне. Ему интересно было бы услышать новости с родной планеты.
Он одаривает Рокера сияющей улыбкой, будто бы прося его подтвердить сказанное. Потом вновь обращается к Фрисд.
— Абсолютно никаких доказательств того, что стандартных мер предосторожности будет недостаточно, представлено не было, мэм. Их, наверное, можно усилить. Мы можем и на это пойти. Но нарушить конституционные права одного из старших членов Патруля и подвергнуть его варварству переливания сознания… для этого нужны доказательства, мэм! Настоящие доказательства!
Все взгляды обращаются к Рокеру, чья голова глубоко вжата в бычьи плечи.
Он смотрит на оппонента.
— Мы говорим здесь не о пиратском набеге, не о каноэ с людоедами! Наши стандартные меры предосторожности способны обнаруживать обычные подрывные действия, да, и я не утверждаю, что вторжение силами обычных вооруженных формирований на межзвездных расстояниях может быть чем-то иным, нежели фантазиями на общественном коме. Нет, здесь мы боремся с болезнью! Дайте инфекции зацепиться, и нам уже от нее не избавиться! Одного корабля с инженерами и оборудованием за глаза хватит.
Как кажется Вауну, Рокер не очень убедителен. Будто неуловимый туман недоверия поднимается над знатной аудиторией. Заскорузлые аристократы никогда не проявляют сердечности по отношению к революционным идеям.
— Вы рискуете судьбой целой планеты из-за одного человека! — рявкает Рокер.
Только хуже сделал — теперь ему придется придумывать что-то еще.
Ваун размышляет о том, что ждет его, если они откажутся от выкачки мозгов. Тогда он станет не более чем лишним свидетелем, и его бросят в тюрьму и продержат там до тех пор, пока Q-корабль не подвергнется проверке и не будет установлена истина. Прежде, чем это случится, большая часть свидетельств канет в туманных лабиринтах патрульной политики, тем более что ставки столь высоки. А если Рокер не прав, если экипаж и пассажиры — обычные люди… что тогда?
Он провел две упоительные недели с Мэви в раю Вэлхэла, но слизень с Путры не имеет отношения к возвышенному и блестящему миру власти. Вечно терпеть в Патруле его, естественно, не будут, и лучшее, на что ему можно надеяться, — что его вышвырнут назад в его болото. Собрание озабочено Приором. О благополучии Вауна никто ни здесь, ни где-либо еще не беспокоится… кроме Мэви, но, при всем благородстве своего происхождения, она для спейсеров не более чем девочка для развлечений. Краснорожий вдыхает аромат победы.
— В конце концов, — весело говорит он, — если людям на Авалоне пришлось боротьcя с этаким злом, то авалонское командование наверняка выслало бы нам предостережение. Радиоволны, наверное, побыстрее доходят, чем Q-корабли?
Рокер улыбается.
Прежде чем он успевает воспользоваться предоставившейся возможностью, Фрисд показывает, что она по-прежнему способна быть обоюдоострой.
— Лейтенант?
Ваун уже настолько заиндевел, что еле шевелит губами.
— Мэм?
— Отвечайте на возражение адмирала Хагара.
— Q-корабли движутся по кратчайшей линии, вдоль светового луча, мэм. Их сингулярности генерируют интерференции, препятствующие осуществлению радиосвязи между местом назначения и местом старта… мэм.
Детский лепет. Аудитория смущенно поеживается.
— Спасибо, — говорит удовлетворенная Фрисд. — Я так и думала, что есть какой-нибудь такой закон.
Лицо Хагара становится неимоверно пунцовым.
Адмиралиссимус кладет одну руку на колено своего спутника, другую на диван и легко встает. Она неторопливо подходит к Вауну, чтобы рассмотреть его с близкого расстояния. Ее сладкие алые губы еще сохраняют остатки улыбки, но то, что Ваун видит в ее глазах, приводит его в смятение. Интересно, с кем опаснее связываться — с ней или с Братством? Ошеломленный, Ваун понимает, что в настоящий момент над ним нависла еще большая опасность, нежели над Приором.
Фрисд смотрит на Вауна, но обращается ко всем. Ее голос — мурлыканье оголодавшего хищника.
— Мы обязаны помнить, что на карту поставлено нечто большее, чем судьба коммодора. Лейтенант Ваун?
— Мэм?
— Этот Q-корабль прибывает очень скоро. Возможно, он представляет собой серьезную угрозу нашей… нашей культуре. Адмирал Рокер доложил, что ты готов предпринять попытку подтвердить — или опровергнуть — враждебность их намерений.
Если это враги, то экипаж — твои копии.
Зеленые глаза замечают пот, бегущий по лицу Вауна, и удовлетворенно сверкают.
Фрисд тем не менее молчит, поэтому говорит Ваун:
— Мэм.
— В этом случае они, несомненно, сочтут тебя предателем, и ты окажешься в невероятной опасности.
Начинаются большие-большие вопросы. Хорошо — о, как же хорошо! — что Мэви тщательно его подготовила.
— Ты согласен взяться за это дело?
— Мэм.
— Зачем?
— Я предан Империи, мэм. Она сардонически улыбается.
— И в данный момент иного выбора у тебя нет, а? Если ты отказываешься сотрудничать — для тебя есть лабораторная клетка… верно?
— Мэм? — спрашивает Ваун так, будто бы искренне изумлен.
— Это понятно, что ты предпочитаешь оставить клетки своего тела сосредоточенными в одном месте, так что твое желание продолжать выполнять задание естественно. Лейтенант, наступит время, когда у тебя появится выбор. Ты свяжешься с Братством — допустим, что корабль является именно тем, чем он является по заверениям Рокера. Ты будешь изображать из себя коммодора Приора.
Ты будешь управлять космическим кораблем. Так скажи мне, ты по-прежнему будешь на нашей стороне, а не на их?
— Мэм, моя культура — это ваша культура. Меня не воспитывали, как члена Братства. Мэм, вам известно мое прошлое. Я ультиец и спейсер.
— Прекрасно подготовленный, — медленно говорит Фрисд.
Она отворачивается и шагает к окну. Все взгляды обращены на нее. То самое мастерство драматической актрисы, о котором упоминала Мэви.
Она говорит, не оборачиваясь, но ее голос, как и ее личность, заполняет всю комнату.
— Если же ты дезертируешь… что тогда? Братство вознаградит тебя, полагаю. Не могу представить себе, в чем бы состояла награда… а ты?
— Нет, мэм.
— Что бы это ни было, это будет что-то ценное, и мы должны предложить что-нибудь еще дороже. Мы должны предложить нечто настолько ценное, что они не смогут предложить больше.
Она резко разворачивается.
— Итак? Чего ты жаждешь, лейтенант? Я знаю, чего ищет в жизни большинство людей — власти, богатства и славы. Но все это для них совершенно ничего не значит. Отчасти для них это средство удовлетворить себя сексуально и-в конечном итоге — средство вырастить потомство в надежде на биологическое бессмертие. Ты фактически стерилен. Девчонок с двенадцатью хромосомами не существует. Какие обещания ты мог бы взять с собой, отправившись выполнять задание? Какой мотивацией тебя можно снабдить?
Власть и богатство.
Несомненным центром этой кучи властителей является адмиралиссимус Фрисд собственной персоной. Ее форма сияет ярче прочих, блещет украшенными драгоценностями орденами и медалями; один взгляд ее зеленых глаз может заставить замолчать даже Рокера. Рядом с ней на диване сидит несообразно скромный капитан с толстой шеей и длинными ресницами. У него чересчур широкие плечи галорианца, а ее тонкая рука покоится на его бедре.
Мэви рассказала Вауну о Фрисд. Ей двести тридцать лет, может быть, даже двести сорок; более века она была адмиралиссимусом и безжалостно истребляла всех потенциальных преемников. Часто меняет любовников и кичится ими, как доказательством своей неувядаемой жизненной силы; упивается скандалами.
Ваун не слишком хорошо видит Фрисд, глядя прямо поверх ее головы, но был бы более чем согласен способствовать ей в учинении скандалов. Великолепно! Эта мысль напоминает ему о Мэви и о ее прощальном поцелуе, когда ему было предписано предстать перед сей комиссией.
Сейчас совет ждет комментариев адмиралиссимуса.
— Да, сходство потрясающее, — говорит она в конце концов. У нее низкий и хриплый голос. — Скажите что-нибудь, лейтенант. Можно Клятву Верности.
Монотонно, словно автомат, Ваун повторяет древние слова.
— Акцент, конечно, не тот. Но это мы подправим. Вольно, лейтенант.
Это значит: «Посмотри на меня!», и Ваун подчиняется.
Фрисд еще некоторое время разглядывает его, а потом убирает руку с бедра капитана.
— В чем ты отличаешься от настоящих людей мужского пола, лейтенант?
Кранц! На что она намекает?
— Только в некоторых биологических тонкостях, мэм, насколько мне известно.
Я так понимаю, что у меня меньшее число хромосом… типа того.
— То есть, невооруженным глазом ничего невозможно заметить?
Некоторые из наблюдателей неуверенно улыбаются, а Ваун чувствует, как краска ударяет ему в лицо.
— Это верно, мэм.
Фрисд загадочно улыбается и смотрит на Рокера.
— Он и впрямь так стоек, как это записано в доггоцевских бумагах? Высшие достижения во всем на свете?
— Несомненно, мэм. Похоже, что он научился всему, не особо стараясь.
Первого стрилера он выловил со второй попытки.
«А еще я выловил твою любовницу, Рокер. И уложил твою девчонку в твою собственную постель, Рокер. Попроси службу безопасности, чтобы она показала тебе запись. Рокер».
Если не считать Вауна, Рокер — единственный, кто стоит на ногах. В сидящих вокруг него людях Ваун узнает дружков и советчиков Рокера: Уэджери, Малгрова, Шрина. Инструкции Мэви оказывались полезными при том, что в комнате бушевали невидимые потоки раздражения. Фрисд давно уже пережила обычные сроки самоустранения — злые языки шептали, что ей приходится принимать бустер каждые два-три часа, и очень скоро начнется отторжение его организмом. Падальщики дрались за первый кусок туши, и то, как Рокер выступил в деле разоблачения Приора, выдвинуло его на передовую позицию. Его противники от отчаяния объединились, и Фрисд собрала совещание, чтобы вынести решение.
Если она поддержит Рокера, он победит. В прошлом Фрисд всегда властвовала, разделяя, и разоружала банды, сражая главарей.
Очевидно, такая игра по-прежнему была ей по душе. Она загадочна.
— Как я поняла, лейтенант, вы согласились участвовать в переливании сознания заключенного Приора.
— Мэм.
— Вы с ним не знакомы?
— Нет, мэм.
— Полагаю, что он намного старше вас, но биологически вы близнецы. Ты обязан знать, что будет с ним. Как ты относишься к тому, чтобы уничтожить своего брата-близнеца?
— Мэм, он изнасиловал мою мать. Он свел ее с ума.
Фрисд кривит губы и кивает. Ее задумчивый взгляд бродит по напыщенной компании.
— Были ли прецеденты выкачки мозгов у коммодоров?
Молчание тянется бесконечно, пока один долговязый, до чудного краснолицый мужчина не говорит:
— Очевидно, нет, мэм, иначе адмирал Рокер нам бы о них рассказал.
Фрисд смотрит на Рокера. Ее шея не толще руки Вауна.
Длинная губа Рокера лишь чуть-чуть кривится.
— Если вы помните историю бунта на «Молнии», мэм, вы согласитесь: то, что сделали там с главарями, было гораздо хуже, чем выкачка мозгов.
Фрисд морщится. — Надеюсь, мы не докатимся до варварства древних времен, адмирал. Давайте проголосуем… предварительное отношение собрания к вопросу. Многие ли считают переливание сознания оправданным в данных обстоятельствах?
Ваун не отваживается оглядеться и посмотреть на результат, но он видит Рокера, и Рокер не рад. Итоги не обнародуются, а возможно, адмиралиссимус и не потрудится провести точный подсчет голосов.
— Похоже, вы таки нас не убедили, адмирал, — нежно говорит Фрисд.
Очевидно, судьба Приора решена. Обсуждение закончено.
Румяный мужик поднимает руку, Фрисд взглядом предоставляет ему слово.
— Благодарю, мэм… — Должно быть, он один из лидеров антирокеровской коалиции, ибо все замирают. — Я понял, что против коммодора Приора выдвинуты некие странные обвинения в изнасиловании и что он пока откладывал свою защиту.
Это вполне понятно. Но мы можем спросить, почему дело так долго лежало под сукном — пять лет, не так ли? Признаю, что имеется достаточно свидетельств, чтобы передать дело в трибунал. Все прочее — беспорядок, мэм.
Фрисд ждет, мужик пожимает плечами и продолжает:
— Нам не было дано никаких доказательств этой сомнительной войны на Авалоне. Нам просто показали пару непонятных перехватов — фрагментарных и неразборчивых. Таких улик не примут ни в каком суде, ни в гражданском, ни в военном. Свидетельские показания последних эмигрантов спорны и основаны на слухах. Считается, что некий анклав, средоточие запрещенных технологий, был разрушен в каком-то поселении в глухом углу планеты… когда это было?
— По нашему летосчислению — в 29364-м, — холодно сказал Рокер.
Остальные гадко улыбаются.
— И сколько прошло времени после этого до того момента, когда «Зеленые пастбища» покинули Авалон?
— Семь лет, семь ультийских лет.
— Приор был тогда курсантом, так? Ваши свидетели согласны в одном — в том, что к началу полета Приор был подростком. Во времена тех печальных событий, когда бы это ни было, он был всего лишь ребенком и никем иным. Сейчас с Авалона прибывает очередной корабль. Не было выдвинуто никаких доказательств, что это не самый обычный межзвездный…
— Приор сам назначил себя командиром вылетающего навстречу корабля, перебил его Рокер.
Долговязый мужчина, похоже, еще уютнее угнездился в своем мягком кресле.
— Необычно, но навряд ли это бунт! И в высшей степени естественно. Он родился на Авалоне. Ему интересно было бы услышать новости с родной планеты.
Он одаривает Рокера сияющей улыбкой, будто бы прося его подтвердить сказанное. Потом вновь обращается к Фрисд.
— Абсолютно никаких доказательств того, что стандартных мер предосторожности будет недостаточно, представлено не было, мэм. Их, наверное, можно усилить. Мы можем и на это пойти. Но нарушить конституционные права одного из старших членов Патруля и подвергнуть его варварству переливания сознания… для этого нужны доказательства, мэм! Настоящие доказательства!
Все взгляды обращаются к Рокеру, чья голова глубоко вжата в бычьи плечи.
Он смотрит на оппонента.
— Мы говорим здесь не о пиратском набеге, не о каноэ с людоедами! Наши стандартные меры предосторожности способны обнаруживать обычные подрывные действия, да, и я не утверждаю, что вторжение силами обычных вооруженных формирований на межзвездных расстояниях может быть чем-то иным, нежели фантазиями на общественном коме. Нет, здесь мы боремся с болезнью! Дайте инфекции зацепиться, и нам уже от нее не избавиться! Одного корабля с инженерами и оборудованием за глаза хватит.
Как кажется Вауну, Рокер не очень убедителен. Будто неуловимый туман недоверия поднимается над знатной аудиторией. Заскорузлые аристократы никогда не проявляют сердечности по отношению к революционным идеям.
— Вы рискуете судьбой целой планеты из-за одного человека! — рявкает Рокер.
Только хуже сделал — теперь ему придется придумывать что-то еще.
Ваун размышляет о том, что ждет его, если они откажутся от выкачки мозгов. Тогда он станет не более чем лишним свидетелем, и его бросят в тюрьму и продержат там до тех пор, пока Q-корабль не подвергнется проверке и не будет установлена истина. Прежде, чем это случится, большая часть свидетельств канет в туманных лабиринтах патрульной политики, тем более что ставки столь высоки. А если Рокер не прав, если экипаж и пассажиры — обычные люди… что тогда?
Он провел две упоительные недели с Мэви в раю Вэлхэла, но слизень с Путры не имеет отношения к возвышенному и блестящему миру власти. Вечно терпеть в Патруле его, естественно, не будут, и лучшее, на что ему можно надеяться, — что его вышвырнут назад в его болото. Собрание озабочено Приором. О благополучии Вауна никто ни здесь, ни где-либо еще не беспокоится… кроме Мэви, но, при всем благородстве своего происхождения, она для спейсеров не более чем девочка для развлечений. Краснорожий вдыхает аромат победы.
— В конце концов, — весело говорит он, — если людям на Авалоне пришлось боротьcя с этаким злом, то авалонское командование наверняка выслало бы нам предостережение. Радиоволны, наверное, побыстрее доходят, чем Q-корабли?
Рокер улыбается.
Прежде чем он успевает воспользоваться предоставившейся возможностью, Фрисд показывает, что она по-прежнему способна быть обоюдоострой.
— Лейтенант?
Ваун уже настолько заиндевел, что еле шевелит губами.
— Мэм?
— Отвечайте на возражение адмирала Хагара.
— Q-корабли движутся по кратчайшей линии, вдоль светового луча, мэм. Их сингулярности генерируют интерференции, препятствующие осуществлению радиосвязи между местом назначения и местом старта… мэм.
Детский лепет. Аудитория смущенно поеживается.
— Спасибо, — говорит удовлетворенная Фрисд. — Я так и думала, что есть какой-нибудь такой закон.
Лицо Хагара становится неимоверно пунцовым.
Адмиралиссимус кладет одну руку на колено своего спутника, другую на диван и легко встает. Она неторопливо подходит к Вауну, чтобы рассмотреть его с близкого расстояния. Ее сладкие алые губы еще сохраняют остатки улыбки, но то, что Ваун видит в ее глазах, приводит его в смятение. Интересно, с кем опаснее связываться — с ней или с Братством? Ошеломленный, Ваун понимает, что в настоящий момент над ним нависла еще большая опасность, нежели над Приором.
Фрисд смотрит на Вауна, но обращается ко всем. Ее голос — мурлыканье оголодавшего хищника.
— Мы обязаны помнить, что на карту поставлено нечто большее, чем судьба коммодора. Лейтенант Ваун?
— Мэм?
— Этот Q-корабль прибывает очень скоро. Возможно, он представляет собой серьезную угрозу нашей… нашей культуре. Адмирал Рокер доложил, что ты готов предпринять попытку подтвердить — или опровергнуть — враждебность их намерений.
Если это враги, то экипаж — твои копии.
Зеленые глаза замечают пот, бегущий по лицу Вауна, и удовлетворенно сверкают.
Фрисд тем не менее молчит, поэтому говорит Ваун:
— Мэм.
— В этом случае они, несомненно, сочтут тебя предателем, и ты окажешься в невероятной опасности.
Начинаются большие-большие вопросы. Хорошо — о, как же хорошо! — что Мэви тщательно его подготовила.
— Ты согласен взяться за это дело?
— Мэм.
— Зачем?
— Я предан Империи, мэм. Она сардонически улыбается.
— И в данный момент иного выбора у тебя нет, а? Если ты отказываешься сотрудничать — для тебя есть лабораторная клетка… верно?
— Мэм? — спрашивает Ваун так, будто бы искренне изумлен.
— Это понятно, что ты предпочитаешь оставить клетки своего тела сосредоточенными в одном месте, так что твое желание продолжать выполнять задание естественно. Лейтенант, наступит время, когда у тебя появится выбор. Ты свяжешься с Братством — допустим, что корабль является именно тем, чем он является по заверениям Рокера. Ты будешь изображать из себя коммодора Приора.
Ты будешь управлять космическим кораблем. Так скажи мне, ты по-прежнему будешь на нашей стороне, а не на их?
— Мэм, моя культура — это ваша культура. Меня не воспитывали, как члена Братства. Мэм, вам известно мое прошлое. Я ультиец и спейсер.
— Прекрасно подготовленный, — медленно говорит Фрисд.
Она отворачивается и шагает к окну. Все взгляды обращены на нее. То самое мастерство драматической актрисы, о котором упоминала Мэви.
Она говорит, не оборачиваясь, но ее голос, как и ее личность, заполняет всю комнату.
— Если же ты дезертируешь… что тогда? Братство вознаградит тебя, полагаю. Не могу представить себе, в чем бы состояла награда… а ты?
— Нет, мэм.
— Что бы это ни было, это будет что-то ценное, и мы должны предложить что-нибудь еще дороже. Мы должны предложить нечто настолько ценное, что они не смогут предложить больше.
Она резко разворачивается.
— Итак? Чего ты жаждешь, лейтенант? Я знаю, чего ищет в жизни большинство людей — власти, богатства и славы. Но все это для них совершенно ничего не значит. Отчасти для них это средство удовлетворить себя сексуально и-в конечном итоге — средство вырастить потомство в надежде на биологическое бессмертие. Ты фактически стерилен. Девчонок с двенадцатью хромосомами не существует. Какие обещания ты мог бы взять с собой, отправившись выполнять задание? Какой мотивацией тебя можно снабдить?