Страница:
Слова произносятся чуть ли не в точности те, что предсказывала Мэви во тьме жарких ночей во время хладнокровных консультаций меж взрывами страсти.
Ваун играет, как она его учила.
— Властью, богатством и славой, мэм. Комната шелестит, как гнездилище гишсацев. Фрисд пристально смотрит на Вауна.
— Сколько славы? Сколько богатства? Сколько власти?
— Вы просите меня назвать точную цену, мэм?
— Разумеется, да.
Ваун делает глубокий вдох и думает, не последний ли это его вдох. Ну, Мэви, не ошибись!
— Я хочу стать всенародно известен как спаситель планеты и немедленно получить звание адмирала Патруля с соответствующим денежным вознаграждением и привилегиями, а также поместье на мой вкус.
Аудитория разражается протестующими воплями. Некоторые выкрикивают проклятия, большая часть просто смеется — злобный смех, терпеливый смех, спокойный смех. Но Рокер не смеется, не смеется и адмиралиссимус. Фрисд разглядывает выскочку и демонстрирует клыки.
— Невероятно хорошо подготовлен! Вы имеете в виду какое-то определенное поместье, лейтенант, или мы все должны трепетать в ожидании вашего решения?
— Простите, мэм, я пока еще не спас планету и не остался в живых, так что я не буду принимать решения.
Фрисд легонько кивает, признавая, что в сказанном есть смысл. Но Мэви опять права.
— Тем не менее я считаю, что условия должны быть оговорены точно и заранее.
— Мэм, я хочу это. Вэлхэл.
Еще громче — те, кто смеялся, теперь ругаются. Те, что богохульствовали, теперь смеются. Лицо Рокера становится бесцветным.
Фрисд оценивающе смотрит на здоровяка.
— Кто бы ему это ни подсказал, это, по-моему, был не адмирал Рокер.
— Нет мэм, нет! — Взгляд Рокера говорил, что Вауну ничего хорошего ждать не придется, когда они останутся наедине. — Конечно, я согласен, мэм, что вечную преданность Вауна необходимо подкрепить обещанием щедрого вознаграждения. Но его амбиции представляются некоторым образом чрезмерными.
— Правда?
Фрисд задумчиво оглядела комнату. Наводненное властью помещение совсем стихло. Ваун почти слышал стук собственного смятенного сердца.
Затем Фрисд крадучись подошла к нему по пушистому ковру. Приблизившись, она дала страху, ненависти и презрению вспыхнуть в своих глазах так, чтобы это видел только Ваун. И слова ее были столь тихи, что слышал только он:
— Значит, вот какую цену ты назначаешь за спасение мира, лейтенант?
Он стойко встретил ее взгляд.
— Да, мэм. Еще тише:
— И по-другому — никак?
— Побеждает назначивший наибольшую цену, мэм, — говорит Ваун неподвижными губами, и эта дерзость вгоняет Фрисд в краску.
— Я могу тебя уничтожить, знаешь ли. Холодный ручеек пробегает по его груди.
— Я вам нужен.
— Думаешь, у меня и в самом деле нет выбора? Выбор — это власть, а власть — это выбор. Прошло столетие, и вот наконец она загнана в угол, и загнана туда искусственным недочеловеком, пеоном с грязной Путры. Если б она могла разорвать его ногтями в клочья, она была бы счастлива.
— Вы платите за планету… мэм.
Потом все долго молчат, а в душе Фрисд долг борется с личным удовлетворением… и в конечном итоге именно Фрисд моргает и отворачивается.
— Свободен.
Изо всех сил пытаясь скрыть ликование, Ваун отдает честь. Теперь он уверен, что сейчас должно исполниться еще одно из пророчеств Мэви. Кто сможет заплатить за планету? Фрисд должна поддержать Рокера. Друзья поддержат, несомненно, а врагам надо будет согласиться на что угодно, даже если досадить ему можно будет, лишь бросив в котел Вэлхэл. Таким образом ультийское главнокомандование будет часами спорить, дискутировать, дебатировать, чтобы в конце концов принять условия Вауна.
И все-таки его шансы на получение затребованного едва ли больше нуля, а Рокер уж сделает все от него зависящее, чтобы они стали еще меньше.
Солнце висело низко над морем, поливая красным светом самоубийцы-буруны, насмерть разбивающиеся о песок. С желтыми от усталости глазами похмельный Ваун стоит в обществе лизоблюдов и выслушивает со всем, на какое способен, хладнокровием сальные инсинуации — высмеивается его беспомощность.
— Обожаю сюрпризы! — говорит Буриор Легарфу и выглядывает из-за своего костлявого носа, дабы убедиться, что Ваун слышит. — Интересно, что это за таинственный Куилд?
Ваун решил не портить ей удовольствие объяснениями. Немногие из лакеев Рокера были очень удачливы в роли убийц; их бы трагический случай, планируемый Рокером, подлинно поразил.
Песок, будто шрамами, исполосован длинными тенями. Бэндор нарядился в розовое над темнеющим горизонтом.
Парочка старших офицеров пинает футбольный мяч. Похотливая адмирал Гаргель. глава медицинского корпуса, клоунничает с Липо и Тоулетом и визжит, когда они пытаются насыпать песок в ложбинку меж ее грудей. Понятно, это эротическая стимуляция; в любую минуту все трое исчезнут в кустах.
Еще несколько человек толкутся на ветру — безымянные граждане, присутствия которых никто не объяснял. Большинство из них, похоже, трепещут перед своими выдающимися компаньонами и ведут себя тише воды, ниже травы. Один или двое выглядят сильно встревоженными.
Фейрн стоит немного в стороне от пляжа, полускрытая за деревьями, и Вауну хочется, чтобы ее здесь не было. Какова бы ни была природа ее странной детской фиксации на нем, предстоящая катастрофа расстроит ее невероятно. Неизбежный лейтенант Клинок находится при ней. Защита Клинка, возможно, была надежна, но если Фейрн нуждалась в утешении, то от Клинка толку не больше, чем от гигантского морского слизня.
Самая большая в Вэлхэле пиподовая чаща шелестела неподалеку прибрежной галькой, оживленная остывающим к вечеру воздухом. Служба охраны должна была бы отогнать пиподов в менее многолюдные места, но раз она этого не сделала, сомнений в верности информации Клинка не оставалось и пиподы были гвоздем программы.
В конце концов на пляж с жалобным воем в ослепляющем облаке песка вылетел автомобиль на воздушной подушке. Внутри ютились массивные формы Рокера, рядом мужик еще крупнее — наверняка таинственный профессор Куилд. Ваун и так не доверял ни одному академику принципиально, а якшающимся с Рокером и подавно.
Куилд, пожавший Вауну руку с сокрушительной, вероятно, на его взгляд, силой, мало напоминал ученого. Он не только был выше Рокера и жирнее его: его волосы ниспадали до плеч, а дикарская борода свисала чуть не до пояса бесстыдство, свойственное, скорее, заболоченным джунглям, нежели колледжам, отделанным слоновой костью. Мало того, его руки заросли густой шерстью, а из-за воротника сорняками торчали темные завитушки. Любой нормальный мужик, получив в наказание такую шкуру, придумал бы что-нибудь с дозировкой бустера.
Ваун повернул бесстрастное лицо в сторону бесстыдно скалящегося Рокера и cтал ждать, какая такая умеренно рискованная судьба припасена ему. Шайка сообщников собирается поближе, чтобы послушать.
— Профессор Куилд, — громко объявляет Рокер. — Декан факультета биологии аборигенов стравакийского университета.
Украшенные лентами лизоблюды удовлетворенно закивали, поглядывая на Вауна, ожидая его реакции, и тут наконец-то поступила ожидаемая информация.
Ваун посмотрел на пляж — туда, где распространялась рощица пиподов. Не прятались ли тут все эти годы давно пропавшие Сессии и Дайс, замаскированные под пиподов?
— Silisentiens horribilis, — просиял волосатый мыслитель. — Что вам известно о наших псевдоразумных, адмирал?
— Меньше, чем следовало бы знать в эту минуту, я полагаю.
— Именно. — В джунглях бороды блеснули белые зубы. — Приходилось ли вам когда-нибудь подходить близко к одному из них?
— Дважды. — Понимая, что вокруг лес глаз и ушей, Ваун сохранял непроницаемое выражение лица.
— Как вы поступили?
— Сорвал с себя одежду, потом пал ниц. «Так было прошлой ночью. А в первый раз я с криком убежал, а Нивел…»
Куилд нехотя кивнул, будто бы вверенный ему класс не оправдывал надежд.
— Тактика раздевания разумна. Мы не установили, почему пиподов возбуждает одежда, хотя подозреваем, что всякие внешние атрибуты рассматриваются ими как оружие, однако последние испытания убедительно подтвердили реакцию отвращения.
— Надеюсь, в процессе эксперимента вы убили не слишком много студентов?
Кустистые брови хмуро ощетинились.
— Это дело серьезное, адмирал. Мы использовали, если хотите знать, приговоренных преступников. Выжившим смягчили приговор.
— Про невыживших, полагаю, можно сказать то же самое. Может, перейдем к делу, профессор?
— Пали ниц, говорите? Зачем ниц?
— Будучи ребенком, я узнал, что пиподы менее охотно нападают на тех, кто припадает к земле. «Но забыл. И побежал. Нивел кричал и кричал…»
— А! Вот где общепринятая мудрость ошибочна. Поза не имеет значения.
— Склонен согласиться, — ответил Ваун, вспоминая, каким чудом спасся прошлой ночью. Куилд оскалился.
— Значение имеет то, какую часть тела вы им демонстрируете. Что они видят — хотя, разумеется, восприятие пиподов настроено на невозможные для нас частоты, но «видеть» — более или менее подходящее определение… Что видит пипод, когда вы падаете перед ним ниц?
О, конечно!
— Волосы?
— Именно! Волосы. Имея волокнистую структуру, пиподы ассоциируют разумность с нитеобразной фактурой. Иными словами, с волосатостью, хотя, конечно, это антропоморфные спекуляции. Когда мы обрили заключенным головы, эффект от падания ниц дал менее пяти процентов уровня надежности. Иными словами, был незначителен.
То ли от усталости, то ли от страха, но Ваун испытывал злобную неприязнь к этому напыщенному антропоидному самолюбованию.
— Кажется, я вижу, почему вы добились успеха в своих исследованиях, профессор.
Багрянец ярости вспыхнул над чудовищной бородой, но тут вмешался нетерпеливый Рокер.
— Профессор Куилд совершил открытие достаточно случайно. Он… — Куилд попытался прервать Рокера, но дрогнул перед Рокеровской ухмылкой. — Он был вызван на дуэль. На дуэль с пиподом. Незаконно, конечно, но таков старинный фаришианский обычай. Возможно, вы о нем слышали?
Ваун не слышал. Нивел кричал всю обратную дорогу до деревни. Их было одиннадцать, несущих домой крики, и даже сморщившаяся нога Нивела, никогда до этого не двигавшаяся, извивалась и корчилась.
Ваун поежился на холодном морском ветру.
— Догадываюсь. Меня вызывают на фаришианскую дуэль с пиподом?
— Это было бы убийством, — отрезал Куилд. — Они бы среагировали на вас агрессивно намного раньше, чем на меня. Мне бы удалось подойти гораздо ближе.
— Я бы не стал вам мешать, — Ваун раздраженно посмотрел на Рокера. — Сэр, это имеет отношение к делу?
Рокеру, очевидно, нравилось разыгрывать спектакль перед своей карманной аудиторией. Даже Гаргель со своими партнерами по развлечениям вернулась на представление.
— Расскажите ему о стоячей волне, профессор. Куилд вдруг застеснялся.
— Ну, для публикации это еще не созрело, но у нас есть доказательства, что низкочастотная коммуникация пиподов не настолько дискретная схема поведения, насколько она оценивалась доселе. Похоже, что это постоянная форма… ну, по нашей рабочей терминологии — континуум излучения и реакции. Типа шепота на заднем плане, если хотите. А порой она приобретает даже топографические черты.
Стоячая волна есть относительная…
— Не понимаю, какое все это может иметь отношение ко мне, сэр, — оборвал Ваун.
Но имело. О да, имело.
Рокер выпятил нижнюю губу, будто бы собираясь обернуть ею сочный пучок травы.
— Где Дайс и Сессии, адмирал? Где кукушата? Ваун махнул рукой.
— Где-то там, среди десяти миллиардов прочих людей. Работают торговцами, пекарями или малярами, кто знает? Живут в трущобах, куда никогда не заходят спейсеры. И пиподы тоже! Я полагаю, пластическая опера…
— Пластическая операция не дала бы никакого эффекта! — пророкотал Куилд.
Его раздражало, когда его перебивали. — На длине волн, которой пользуются пиподы, такие мелочи были бы совершенно неуловимы.
Псих! Ваун повернулся к нему.
— Вы говорите, что можете общаться с этими овощами, профессор? Полагаете, что у них есть чувствительность и мозги, чтобы отличать конкретного человека от остальных? Вы…
— Не мозги, но ответ на оба ваши вопроса утвердительный. — Здоровяк улыбнулся и провел мохнатой лапой по бороде. Лизоблюды заулыбались. — Мы достаточно четко установили при помощи простой психологической обработки с системой поощрений, что они могут отличать людей друг от друга. Они «заглядывают», если воспользоваться этим приблизительным термином, глубоко в человеческую психику — буквально вплоть до клеточного уровня и скорее всего до молекулярного. Вероятно, они могут читать и сами ДНК. Может, они и не так проницательны, как вы, адмирал, но несколько раз они нас удивили.
— Надеюсь, сегодня они не будут нас удивлять. — Ваун повернулся к адмиралиссимусу. — Сэр, вы подумали о связанных с этим опасностях?
Рокер обменялся довольными взглядами со своей свитой.
— О вашей неизменной отваге в Патруле ходят легенды, адмирал Ваун. Ваше ежегодное обращение к новобранцам вдохновляет…
— Хватит вам, черт возьми! Этот тип заявляет, что существует что-то типа всемирной системы коммуникации пиподов, не так ли, профессор? Я ему не верю, потому что за десять тысяч лет мы должны были…
Куилд смог-таки перекричать Вауна.
— Есть много старых записей об одновременных выступлениях пиподов в масштабах континента.
— Именно об этом я и говорю! Именно побоище вы и рискуете устроить. Мы находимся на материке, и вам это известно, Рокер! В 98-м или типа того был набег пиподов на берег, буйствовали и вэлхэловские рощи. Если вы начнете баламутить пиподов здесь, вы навлечете опасность на все береговые поселения от Асимфирта до мыса и Бог знает, как далеко вглубь…
— Ваши опасения приняты к сведению, адмирал, — сказал с ухмылкой Рокер.
Солнце село; соленый морской ветер был остр, как нож. Ваун еще раз передернулся. Какой невыразимо чудовищный способ смерти! А если он откажется подчиниться приказам во время чрезвычайного положения, тогда Рокер его пристрелит. Это, наверное, лучше.
— Давайте все проясним, — сказал он, в то время как его мысли метались в поисках выхода. — Во-первых, вы заявляете, что на самом деле можете беседовать c этими тварями? Во-вторых, вы считаете, что они достаточно умны, чтобы давать полезные ответы? В-третьих, вы думаете, что они будут так добры и побегут искать мои копии, и, в-четвертых, что они каким-то образом могут направить вас туда, где могут быть эти копии? Какой наивный полудурок в это поверит? Как вы сможете их стимулировать, чтобы они хоть чуть-чуть заинтересовались вашей проблемой? Что…
— Повторяю, адмирал, — рявкнул Рокер, — что ваши опасения приняты к сведению. В конце концов понятие коллективного сознания может быть нам чуждо… но мне казалось, что уж вы-то сможете принять это быстрее, чем большинство…
Буриор радостно прыснула, услышав шутку, некоторые последовали ее примеру.
Несколько пиподов брели в сторону наблюдателей. Служба безопасности никогда не позволила бы им подходить так близко, если бы Рокер не сунул нос в стандартную систему распоряжений Вауна.
Ухмылка адмиралиссимуса сказала Вауну, что он побежден. Усмешки на лицах приспешников Рокера подтверждали это. Всем им казалось, что они в безопасности, поскольку прибыл вооруженный отряд Рокера и потому, что в случае неприятностей служба безопасности устроила бы массированный артобстрел. Имеют ли они какоенибудь представление о том, как быстро перемещается разъяренный пипод? Что же, он не порадует их, дав возможность послушать свои мольбы. Все смертные в конце концов умирают. Поражение неизбежно, но самое близкое к победе — уйти отважно.
Ваун даже не мог просто двинуть Рокеру в челюсть и заслужить приятный и быстрый расстрел, потому что Рокер о его желаниях знал и, несомненно, связал бы его и бросил пиподам. Выхода не было.
— Сэр, прошу ясных указаний.
— Очень хорошо. Адмирал Ваун, вы будете сопровождать гражданского работника Куилда до места рядом с рощей пиподов с целью облегчить коммуникацию с ними. Вы поможете исследованиям профессора Куилда всеми возможными способами.
Ясно?
— Сэр!
— А потом мы выследим ваших пропавших братьев, — сказал Рокер, удовлетворенно улыбаясь. — После стольких лет воссоединение семьи станет для вас волнующим событием.
Ваун мельком задумался, успеет ли он сломать эту толстую шею прежде, чем будет остановлен службой безопасности. С сожалением он пришел к выводу, что не сможет. Рэндомы! Дикая раса! Секс и власть — вот все, что их интересует.
— Превосходно! — сказал Куилд, блеснув зубами в гуще бороды, и глянул на пиподов. — Мы можем подойти чуть ближе, прежде чем снимем одежду, адмирал. В интересах приличий.
— Ведите, — отрезал Ваун.
Вслед за здоровяком профессором он побрел по песку. Рэндомы! Похоть и жадность до чего угодно их доведут. Братья могут быть беспощадны, как был беспощаден Приор, но они хоть совершают свои преступления по причинам более высоким, нежели обычная жадность.
Ваун играет, как она его учила.
— Властью, богатством и славой, мэм. Комната шелестит, как гнездилище гишсацев. Фрисд пристально смотрит на Вауна.
— Сколько славы? Сколько богатства? Сколько власти?
— Вы просите меня назвать точную цену, мэм?
— Разумеется, да.
Ваун делает глубокий вдох и думает, не последний ли это его вдох. Ну, Мэви, не ошибись!
— Я хочу стать всенародно известен как спаситель планеты и немедленно получить звание адмирала Патруля с соответствующим денежным вознаграждением и привилегиями, а также поместье на мой вкус.
Аудитория разражается протестующими воплями. Некоторые выкрикивают проклятия, большая часть просто смеется — злобный смех, терпеливый смех, спокойный смех. Но Рокер не смеется, не смеется и адмиралиссимус. Фрисд разглядывает выскочку и демонстрирует клыки.
— Невероятно хорошо подготовлен! Вы имеете в виду какое-то определенное поместье, лейтенант, или мы все должны трепетать в ожидании вашего решения?
— Простите, мэм, я пока еще не спас планету и не остался в живых, так что я не буду принимать решения.
Фрисд легонько кивает, признавая, что в сказанном есть смысл. Но Мэви опять права.
— Тем не менее я считаю, что условия должны быть оговорены точно и заранее.
— Мэм, я хочу это. Вэлхэл.
Еще громче — те, кто смеялся, теперь ругаются. Те, что богохульствовали, теперь смеются. Лицо Рокера становится бесцветным.
Фрисд оценивающе смотрит на здоровяка.
— Кто бы ему это ни подсказал, это, по-моему, был не адмирал Рокер.
— Нет мэм, нет! — Взгляд Рокера говорил, что Вауну ничего хорошего ждать не придется, когда они останутся наедине. — Конечно, я согласен, мэм, что вечную преданность Вауна необходимо подкрепить обещанием щедрого вознаграждения. Но его амбиции представляются некоторым образом чрезмерными.
— Правда?
Фрисд задумчиво оглядела комнату. Наводненное властью помещение совсем стихло. Ваун почти слышал стук собственного смятенного сердца.
Затем Фрисд крадучись подошла к нему по пушистому ковру. Приблизившись, она дала страху, ненависти и презрению вспыхнуть в своих глазах так, чтобы это видел только Ваун. И слова ее были столь тихи, что слышал только он:
— Значит, вот какую цену ты назначаешь за спасение мира, лейтенант?
Он стойко встретил ее взгляд.
— Да, мэм. Еще тише:
— И по-другому — никак?
— Побеждает назначивший наибольшую цену, мэм, — говорит Ваун неподвижными губами, и эта дерзость вгоняет Фрисд в краску.
— Я могу тебя уничтожить, знаешь ли. Холодный ручеек пробегает по его груди.
— Я вам нужен.
— Думаешь, у меня и в самом деле нет выбора? Выбор — это власть, а власть — это выбор. Прошло столетие, и вот наконец она загнана в угол, и загнана туда искусственным недочеловеком, пеоном с грязной Путры. Если б она могла разорвать его ногтями в клочья, она была бы счастлива.
— Вы платите за планету… мэм.
Потом все долго молчат, а в душе Фрисд долг борется с личным удовлетворением… и в конечном итоге именно Фрисд моргает и отворачивается.
— Свободен.
Изо всех сил пытаясь скрыть ликование, Ваун отдает честь. Теперь он уверен, что сейчас должно исполниться еще одно из пророчеств Мэви. Кто сможет заплатить за планету? Фрисд должна поддержать Рокера. Друзья поддержат, несомненно, а врагам надо будет согласиться на что угодно, даже если досадить ему можно будет, лишь бросив в котел Вэлхэл. Таким образом ультийское главнокомандование будет часами спорить, дискутировать, дебатировать, чтобы в конце концов принять условия Вауна.
И все-таки его шансы на получение затребованного едва ли больше нуля, а Рокер уж сделает все от него зависящее, чтобы они стали еще меньше.
Солнце висело низко над морем, поливая красным светом самоубийцы-буруны, насмерть разбивающиеся о песок. С желтыми от усталости глазами похмельный Ваун стоит в обществе лизоблюдов и выслушивает со всем, на какое способен, хладнокровием сальные инсинуации — высмеивается его беспомощность.
— Обожаю сюрпризы! — говорит Буриор Легарфу и выглядывает из-за своего костлявого носа, дабы убедиться, что Ваун слышит. — Интересно, что это за таинственный Куилд?
Ваун решил не портить ей удовольствие объяснениями. Немногие из лакеев Рокера были очень удачливы в роли убийц; их бы трагический случай, планируемый Рокером, подлинно поразил.
Песок, будто шрамами, исполосован длинными тенями. Бэндор нарядился в розовое над темнеющим горизонтом.
Парочка старших офицеров пинает футбольный мяч. Похотливая адмирал Гаргель. глава медицинского корпуса, клоунничает с Липо и Тоулетом и визжит, когда они пытаются насыпать песок в ложбинку меж ее грудей. Понятно, это эротическая стимуляция; в любую минуту все трое исчезнут в кустах.
Еще несколько человек толкутся на ветру — безымянные граждане, присутствия которых никто не объяснял. Большинство из них, похоже, трепещут перед своими выдающимися компаньонами и ведут себя тише воды, ниже травы. Один или двое выглядят сильно встревоженными.
Фейрн стоит немного в стороне от пляжа, полускрытая за деревьями, и Вауну хочется, чтобы ее здесь не было. Какова бы ни была природа ее странной детской фиксации на нем, предстоящая катастрофа расстроит ее невероятно. Неизбежный лейтенант Клинок находится при ней. Защита Клинка, возможно, была надежна, но если Фейрн нуждалась в утешении, то от Клинка толку не больше, чем от гигантского морского слизня.
Самая большая в Вэлхэле пиподовая чаща шелестела неподалеку прибрежной галькой, оживленная остывающим к вечеру воздухом. Служба охраны должна была бы отогнать пиподов в менее многолюдные места, но раз она этого не сделала, сомнений в верности информации Клинка не оставалось и пиподы были гвоздем программы.
В конце концов на пляж с жалобным воем в ослепляющем облаке песка вылетел автомобиль на воздушной подушке. Внутри ютились массивные формы Рокера, рядом мужик еще крупнее — наверняка таинственный профессор Куилд. Ваун и так не доверял ни одному академику принципиально, а якшающимся с Рокером и подавно.
Куилд, пожавший Вауну руку с сокрушительной, вероятно, на его взгляд, силой, мало напоминал ученого. Он не только был выше Рокера и жирнее его: его волосы ниспадали до плеч, а дикарская борода свисала чуть не до пояса бесстыдство, свойственное, скорее, заболоченным джунглям, нежели колледжам, отделанным слоновой костью. Мало того, его руки заросли густой шерстью, а из-за воротника сорняками торчали темные завитушки. Любой нормальный мужик, получив в наказание такую шкуру, придумал бы что-нибудь с дозировкой бустера.
Ваун повернул бесстрастное лицо в сторону бесстыдно скалящегося Рокера и cтал ждать, какая такая умеренно рискованная судьба припасена ему. Шайка сообщников собирается поближе, чтобы послушать.
— Профессор Куилд, — громко объявляет Рокер. — Декан факультета биологии аборигенов стравакийского университета.
Украшенные лентами лизоблюды удовлетворенно закивали, поглядывая на Вауна, ожидая его реакции, и тут наконец-то поступила ожидаемая информация.
Ваун посмотрел на пляж — туда, где распространялась рощица пиподов. Не прятались ли тут все эти годы давно пропавшие Сессии и Дайс, замаскированные под пиподов?
— Silisentiens horribilis, — просиял волосатый мыслитель. — Что вам известно о наших псевдоразумных, адмирал?
— Меньше, чем следовало бы знать в эту минуту, я полагаю.
— Именно. — В джунглях бороды блеснули белые зубы. — Приходилось ли вам когда-нибудь подходить близко к одному из них?
— Дважды. — Понимая, что вокруг лес глаз и ушей, Ваун сохранял непроницаемое выражение лица.
— Как вы поступили?
— Сорвал с себя одежду, потом пал ниц. «Так было прошлой ночью. А в первый раз я с криком убежал, а Нивел…»
Куилд нехотя кивнул, будто бы вверенный ему класс не оправдывал надежд.
— Тактика раздевания разумна. Мы не установили, почему пиподов возбуждает одежда, хотя подозреваем, что всякие внешние атрибуты рассматриваются ими как оружие, однако последние испытания убедительно подтвердили реакцию отвращения.
— Надеюсь, в процессе эксперимента вы убили не слишком много студентов?
Кустистые брови хмуро ощетинились.
— Это дело серьезное, адмирал. Мы использовали, если хотите знать, приговоренных преступников. Выжившим смягчили приговор.
— Про невыживших, полагаю, можно сказать то же самое. Может, перейдем к делу, профессор?
— Пали ниц, говорите? Зачем ниц?
— Будучи ребенком, я узнал, что пиподы менее охотно нападают на тех, кто припадает к земле. «Но забыл. И побежал. Нивел кричал и кричал…»
— А! Вот где общепринятая мудрость ошибочна. Поза не имеет значения.
— Склонен согласиться, — ответил Ваун, вспоминая, каким чудом спасся прошлой ночью. Куилд оскалился.
— Значение имеет то, какую часть тела вы им демонстрируете. Что они видят — хотя, разумеется, восприятие пиподов настроено на невозможные для нас частоты, но «видеть» — более или менее подходящее определение… Что видит пипод, когда вы падаете перед ним ниц?
О, конечно!
— Волосы?
— Именно! Волосы. Имея волокнистую структуру, пиподы ассоциируют разумность с нитеобразной фактурой. Иными словами, с волосатостью, хотя, конечно, это антропоморфные спекуляции. Когда мы обрили заключенным головы, эффект от падания ниц дал менее пяти процентов уровня надежности. Иными словами, был незначителен.
То ли от усталости, то ли от страха, но Ваун испытывал злобную неприязнь к этому напыщенному антропоидному самолюбованию.
— Кажется, я вижу, почему вы добились успеха в своих исследованиях, профессор.
Багрянец ярости вспыхнул над чудовищной бородой, но тут вмешался нетерпеливый Рокер.
— Профессор Куилд совершил открытие достаточно случайно. Он… — Куилд попытался прервать Рокера, но дрогнул перед Рокеровской ухмылкой. — Он был вызван на дуэль. На дуэль с пиподом. Незаконно, конечно, но таков старинный фаришианский обычай. Возможно, вы о нем слышали?
Ваун не слышал. Нивел кричал всю обратную дорогу до деревни. Их было одиннадцать, несущих домой крики, и даже сморщившаяся нога Нивела, никогда до этого не двигавшаяся, извивалась и корчилась.
Ваун поежился на холодном морском ветру.
— Догадываюсь. Меня вызывают на фаришианскую дуэль с пиподом?
— Это было бы убийством, — отрезал Куилд. — Они бы среагировали на вас агрессивно намного раньше, чем на меня. Мне бы удалось подойти гораздо ближе.
— Я бы не стал вам мешать, — Ваун раздраженно посмотрел на Рокера. — Сэр, это имеет отношение к делу?
Рокеру, очевидно, нравилось разыгрывать спектакль перед своей карманной аудиторией. Даже Гаргель со своими партнерами по развлечениям вернулась на представление.
— Расскажите ему о стоячей волне, профессор. Куилд вдруг застеснялся.
— Ну, для публикации это еще не созрело, но у нас есть доказательства, что низкочастотная коммуникация пиподов не настолько дискретная схема поведения, насколько она оценивалась доселе. Похоже, что это постоянная форма… ну, по нашей рабочей терминологии — континуум излучения и реакции. Типа шепота на заднем плане, если хотите. А порой она приобретает даже топографические черты.
Стоячая волна есть относительная…
— Не понимаю, какое все это может иметь отношение ко мне, сэр, — оборвал Ваун.
Но имело. О да, имело.
Рокер выпятил нижнюю губу, будто бы собираясь обернуть ею сочный пучок травы.
— Где Дайс и Сессии, адмирал? Где кукушата? Ваун махнул рукой.
— Где-то там, среди десяти миллиардов прочих людей. Работают торговцами, пекарями или малярами, кто знает? Живут в трущобах, куда никогда не заходят спейсеры. И пиподы тоже! Я полагаю, пластическая опера…
— Пластическая операция не дала бы никакого эффекта! — пророкотал Куилд.
Его раздражало, когда его перебивали. — На длине волн, которой пользуются пиподы, такие мелочи были бы совершенно неуловимы.
Псих! Ваун повернулся к нему.
— Вы говорите, что можете общаться с этими овощами, профессор? Полагаете, что у них есть чувствительность и мозги, чтобы отличать конкретного человека от остальных? Вы…
— Не мозги, но ответ на оба ваши вопроса утвердительный. — Здоровяк улыбнулся и провел мохнатой лапой по бороде. Лизоблюды заулыбались. — Мы достаточно четко установили при помощи простой психологической обработки с системой поощрений, что они могут отличать людей друг от друга. Они «заглядывают», если воспользоваться этим приблизительным термином, глубоко в человеческую психику — буквально вплоть до клеточного уровня и скорее всего до молекулярного. Вероятно, они могут читать и сами ДНК. Может, они и не так проницательны, как вы, адмирал, но несколько раз они нас удивили.
— Надеюсь, сегодня они не будут нас удивлять. — Ваун повернулся к адмиралиссимусу. — Сэр, вы подумали о связанных с этим опасностях?
Рокер обменялся довольными взглядами со своей свитой.
— О вашей неизменной отваге в Патруле ходят легенды, адмирал Ваун. Ваше ежегодное обращение к новобранцам вдохновляет…
— Хватит вам, черт возьми! Этот тип заявляет, что существует что-то типа всемирной системы коммуникации пиподов, не так ли, профессор? Я ему не верю, потому что за десять тысяч лет мы должны были…
Куилд смог-таки перекричать Вауна.
— Есть много старых записей об одновременных выступлениях пиподов в масштабах континента.
— Именно об этом я и говорю! Именно побоище вы и рискуете устроить. Мы находимся на материке, и вам это известно, Рокер! В 98-м или типа того был набег пиподов на берег, буйствовали и вэлхэловские рощи. Если вы начнете баламутить пиподов здесь, вы навлечете опасность на все береговые поселения от Асимфирта до мыса и Бог знает, как далеко вглубь…
— Ваши опасения приняты к сведению, адмирал, — сказал с ухмылкой Рокер.
Солнце село; соленый морской ветер был остр, как нож. Ваун еще раз передернулся. Какой невыразимо чудовищный способ смерти! А если он откажется подчиниться приказам во время чрезвычайного положения, тогда Рокер его пристрелит. Это, наверное, лучше.
— Давайте все проясним, — сказал он, в то время как его мысли метались в поисках выхода. — Во-первых, вы заявляете, что на самом деле можете беседовать c этими тварями? Во-вторых, вы считаете, что они достаточно умны, чтобы давать полезные ответы? В-третьих, вы думаете, что они будут так добры и побегут искать мои копии, и, в-четвертых, что они каким-то образом могут направить вас туда, где могут быть эти копии? Какой наивный полудурок в это поверит? Как вы сможете их стимулировать, чтобы они хоть чуть-чуть заинтересовались вашей проблемой? Что…
— Повторяю, адмирал, — рявкнул Рокер, — что ваши опасения приняты к сведению. В конце концов понятие коллективного сознания может быть нам чуждо… но мне казалось, что уж вы-то сможете принять это быстрее, чем большинство…
Буриор радостно прыснула, услышав шутку, некоторые последовали ее примеру.
Несколько пиподов брели в сторону наблюдателей. Служба безопасности никогда не позволила бы им подходить так близко, если бы Рокер не сунул нос в стандартную систему распоряжений Вауна.
Ухмылка адмиралиссимуса сказала Вауну, что он побежден. Усмешки на лицах приспешников Рокера подтверждали это. Всем им казалось, что они в безопасности, поскольку прибыл вооруженный отряд Рокера и потому, что в случае неприятностей служба безопасности устроила бы массированный артобстрел. Имеют ли они какоенибудь представление о том, как быстро перемещается разъяренный пипод? Что же, он не порадует их, дав возможность послушать свои мольбы. Все смертные в конце концов умирают. Поражение неизбежно, но самое близкое к победе — уйти отважно.
Ваун даже не мог просто двинуть Рокеру в челюсть и заслужить приятный и быстрый расстрел, потому что Рокер о его желаниях знал и, несомненно, связал бы его и бросил пиподам. Выхода не было.
— Сэр, прошу ясных указаний.
— Очень хорошо. Адмирал Ваун, вы будете сопровождать гражданского работника Куилда до места рядом с рощей пиподов с целью облегчить коммуникацию с ними. Вы поможете исследованиям профессора Куилда всеми возможными способами.
Ясно?
— Сэр!
— А потом мы выследим ваших пропавших братьев, — сказал Рокер, удовлетворенно улыбаясь. — После стольких лет воссоединение семьи станет для вас волнующим событием.
Ваун мельком задумался, успеет ли он сломать эту толстую шею прежде, чем будет остановлен службой безопасности. С сожалением он пришел к выводу, что не сможет. Рэндомы! Дикая раса! Секс и власть — вот все, что их интересует.
— Превосходно! — сказал Куилд, блеснув зубами в гуще бороды, и глянул на пиподов. — Мы можем подойти чуть ближе, прежде чем снимем одежду, адмирал. В интересах приличий.
— Ведите, — отрезал Ваун.
Вслед за здоровяком профессором он побрел по песку. Рэндомы! Похоть и жадность до чего угодно их доведут. Братья могут быть беспощадны, как был беспощаден Приор, но они хоть совершают свои преступления по причинам более высоким, нежели обычная жадность.
***
Вот это я называю сексуальная внешность! — произнес страстный хриплый голос.
Ваун изучал свое изображение в зеркале над тазом. Его голова гладкая, как свежевымытый доггоцевский котелок, и украшена восемьюдесятью блестящими серебряными пуговицами, отмечающими те места, где просверлены дырки.
Сексуальная? У него нет бровей, у него красные веки, а его бесформенный белый халат кончается у колен и локтей.
Он поворачивается лицом к стоящей в дверях девушке. Неужели прошло всего четыре недели с тех пор, как он встретился с ней в Доггоце? Высокая, темнокожая, со знаками отличия офицера медицинского корпуса… Она все еще старше него по званию, но теперь его повышение официально. Кроме того, его ждут и другие вещи.
— Мэм! — говорит он. — Даже во время нашей последней встречи я был сексуальнее.
— Ах! — Ее полуночные глаза сверкают. — Ты воспользовался моим советом касательно бустера.
— У меня не было выбора. Анализ крови? Она, смеясь, качает головой.
— Достаточно того, как ты смотришь на меня. Кроме того, ходят слухи, что ты переспал с адмиралиссимусшей.
— О Кранц, нет! — Ваун начинает улыбаться, и улыбка переходит в зевок, уничтожающий последнийслед искренности в его отрицании. Ранним, быстротечным сладким утром, пока Рокер спал, в его постель приходила Мэви, но клевета Фрисд не причинит никакого вреда его карьере.
Тем не менее он чувствует, что покраснел от того, что и в самом деле рассматривал темнокожую девушку, гадая, того же оттенка ее соски, как и пышные, страстные губы, чуть приоткрывшиеся, чтобы показать белоснежные зубы.
— И мне не нужно быть гением медицины, чтобы догадаться, что ты не выспался, лейтенант.
— Совершенно верно, мэм.
— Ну, она ушла. Можем перейти к делу. Ясный взор врача продолжает исследовать слухи о нем и Фрисд. Пусть пошпионит! Да, Фрисд ушла — ушла, не попрощавшись, не поблагодарив, беззлобно; просто ушла. Вызвала свой торч, своего лопатоплечего капитана-галорианца, чтобы тот его вел, и улетела. Что бы ни болтали, ее любовником Ваун не был никогда.
Его никто не просил.
— У тебя тут хорошо, — сказала доктор. — Собираюсь насладиться этим назначением, хотя оно может продлиться недолго. Готов к выкачке мозгов?
Он пожал плечами, вспомнил, что она старше него по званию, и сказал:
— Мэм!
Но все-таки не своим доггоцевским голосом. Она заметила, осветила его еще одним лукавым взором дивных глаз — гагаты в янтаре — повернулась и пошла вперед.
Он, босой, двинулся следом; через две двери врач остановилась и махнула рукой:
— Садись в свободное кресло. Я сейчас вернусь. Ваун недоверчиво вошел и заморгал от яркого света. Временный хирургический кабинет был завален металлом, пах химией и жужжал, как живой. Самой понятной в гуще оборудования была пара наклонных кресел, стоявших спинка к спинке. Сквозь паутину проводов, трубочек и мониторов Ваун видит, что одно уже занято. Он прокладывает путь сквозь эту сумятицу, намереваясь взглянуть на другого пациента.
Стройный крепкий парень, можно сказать, изящный… Дайс, конечно. Глаза закрыты, изможденные щеки бледны. Голени и плечи торчат из такого же, как у Вауна, бесформенного халата; запястья и лодыжки обездвижены яркими лентами.
Верхнюю часть головы покрывает металлический резервуар, из которого растут пучками трубки и провода.
Пять лет назад — трое мальчиков на корабле лениво дрейфуют по залитой солнцем воде Дельты. Дайс. Счастливые дни…
Это, конечно, не Дайс. Дайс пока на свободе. Ваун всегда знал, что Приор очень похож на Дайса, но увидеть его оказалось достаточно, чтобы внутренности завязались в узлы, а руки затряслись. Он чувствует холодные струйки на ребрах.
«О, Дайс! О, Радж! О, я!»
Дайс, учившийся получать удовольствие от рыбных блюд.
Потом знакомые глаза медленно открываются.
— Привет, брат!
Та же улыбка. Голос не совсем тот и очень слаб.
Как он смеет пытаться быть дружелюбным?
— Ты изнасиловал мою мать! Улыбка исчезает.
— Не хотелось бы обсуждать это здесь, если ты не против, Ваун.
Это, конечно, подстроено. Здесь камеры и слушатели. Но Вауну по крайней мере нечего скрывать.
— Ты свел ее с ума!
Теперь на осунувшемся лице Приора отсутствует какое-либо выражение.
— Это был несчастный случай.
— Изнасилование — не несчастный случай. — В Вауне просыпается непонятная ярость; кровь бьет в ушах.
— Хочешь отомстить? — шепчет Приор. — Давай! Сними эту мерзость с моей головы и сунь туда пальцы.
— Куда?
— В розовый студень. — Похоже, его позабавило, что Ваун потрясен. — Они сняли верхушку. Потом дали мне зеркало. — Он попытался улыбнуться. — Не многим людям дается возможность разглядеть себя столь ясно.
Струйка слюны стекает из угла его рта.
— Тогда скажи нам пароль, и, может быть, мне разрешат это сделать. Это будет приятно.
Сможет ли он и в самом деле запустить палец в человеческий мозг?
— Пароль? Вот что они тебе велели узнать — пароль? Пароля нет, брат.
— Посмотрим, — Вауна раздражает, что его гнев начинает загрязняться чем-то вроде жалости. Он вспоминает: изнасилование, но это помогает не так хорошо, как хотелось бы.
— Пароля нет, — настаивает Приор. — Язык.
— О? — Ну, в этом есть смысл. Целый новый язык? Работы будет побольше, нежели ожидал Ваун, но сама мысль будоражит воображение.
Глаза Приора закрыты, но он продолжает шептать.
— Мир. Жизнь. Чтобы ты мог сойти за меня. Я знаю.
— Ты заслужил это и даже больше! — в конце концов Вауну удается заговорить более жестко.
— Я не против. Приятные воспоминания, добро пожаловать, брат. Наслаждайся.
Ваун в замешательстве. Он потерял свой гнев, остался лишь страх. И чертова жалость. Его брат, такой беспомощный. Гудят машины. Текут по трубочкам жидкости.
— Постараюсь, — говорит Ваун. — Конечно, постараюсь. И воспользуюсь всем интересным, что смогу найти. Твои всепрощающие настроения очень трогательны.
Жаль, что я не могу их с тобой разделить. Приор вновь открывает глаза и слабо улыбается. — Ты выращен, как рэндом; ты по-прежнему немного ошарашен. Но не волнуйся — в конце концов ты никогда не предашь Братство.
— Вот как, не предам? Я бы сказал: «Смотри, как я это делаю!», но не доставлю тебе такого удовольствия.
— Нет, брат Ваун. В решающий час ты встанешь за свой народ.
В последнем спокойном заявлении слышится жуткая уверенность лежащего на смертном одре. Ваун, помнящий о невидимых слушателях, близок к панике.
— Это война! — кричит он. — И начал ее ты. Веки Приора приподнимаются.
— Я? Да? Разве собаки и кошки воюют? Подожди, и ты все узнаешь, Ваун.
Ксанакорский улей… его сожгли. Сожгли наших братьев, как клопов. Малышей… И Монада. Полагаю, они показывали тебе тот отрывок? Я рыдал, когда его показывали мне. Я вырос на Монаде. Ты был изготовлен на Монаде.
— Мне плевать!
— Это пройдет. Когда ты вспомнишь. Лес…
— Ты первый начал.
— Нет. Кошки и собаки. Это эволюция. Ваун презрительно фыркает, не будучи уверенным, какие последуют слова, если он попытается заговорить.
Темные глаза широко раскрываются и пристально смотрят.
— Знаешь про эволюцию? Пойди почитай. Выживают наиболее приспособленные.
Мы — следующая стадия, брат. Лучшая часть человечества, целый новый вид. Homo factus. Что бы ни случилось со мной или с тобой, роли не играет. Конец неизбежен. Дни дикой расы сочтены.
— И вы нас уничтожите, да? Сожжете? Приор снова пробует улыбнуться.
— «Нас»? Их!
— Думаешь, что я один из вас? А я не просил…
— Да, ты не просил. Но тем не менее ты — наш брат.
Вауну хочется чувствовать себя настолько же убежденным и уверенным, каким кажется заключенный. Как он может оставаться бесстрастным, зная, что его ждет?
Ваун изучал свое изображение в зеркале над тазом. Его голова гладкая, как свежевымытый доггоцевский котелок, и украшена восемьюдесятью блестящими серебряными пуговицами, отмечающими те места, где просверлены дырки.
Сексуальная? У него нет бровей, у него красные веки, а его бесформенный белый халат кончается у колен и локтей.
Он поворачивается лицом к стоящей в дверях девушке. Неужели прошло всего четыре недели с тех пор, как он встретился с ней в Доггоце? Высокая, темнокожая, со знаками отличия офицера медицинского корпуса… Она все еще старше него по званию, но теперь его повышение официально. Кроме того, его ждут и другие вещи.
— Мэм! — говорит он. — Даже во время нашей последней встречи я был сексуальнее.
— Ах! — Ее полуночные глаза сверкают. — Ты воспользовался моим советом касательно бустера.
— У меня не было выбора. Анализ крови? Она, смеясь, качает головой.
— Достаточно того, как ты смотришь на меня. Кроме того, ходят слухи, что ты переспал с адмиралиссимусшей.
— О Кранц, нет! — Ваун начинает улыбаться, и улыбка переходит в зевок, уничтожающий последнийслед искренности в его отрицании. Ранним, быстротечным сладким утром, пока Рокер спал, в его постель приходила Мэви, но клевета Фрисд не причинит никакого вреда его карьере.
Тем не менее он чувствует, что покраснел от того, что и в самом деле рассматривал темнокожую девушку, гадая, того же оттенка ее соски, как и пышные, страстные губы, чуть приоткрывшиеся, чтобы показать белоснежные зубы.
— И мне не нужно быть гением медицины, чтобы догадаться, что ты не выспался, лейтенант.
— Совершенно верно, мэм.
— Ну, она ушла. Можем перейти к делу. Ясный взор врача продолжает исследовать слухи о нем и Фрисд. Пусть пошпионит! Да, Фрисд ушла — ушла, не попрощавшись, не поблагодарив, беззлобно; просто ушла. Вызвала свой торч, своего лопатоплечего капитана-галорианца, чтобы тот его вел, и улетела. Что бы ни болтали, ее любовником Ваун не был никогда.
Его никто не просил.
— У тебя тут хорошо, — сказала доктор. — Собираюсь насладиться этим назначением, хотя оно может продлиться недолго. Готов к выкачке мозгов?
Он пожал плечами, вспомнил, что она старше него по званию, и сказал:
— Мэм!
Но все-таки не своим доггоцевским голосом. Она заметила, осветила его еще одним лукавым взором дивных глаз — гагаты в янтаре — повернулась и пошла вперед.
Он, босой, двинулся следом; через две двери врач остановилась и махнула рукой:
— Садись в свободное кресло. Я сейчас вернусь. Ваун недоверчиво вошел и заморгал от яркого света. Временный хирургический кабинет был завален металлом, пах химией и жужжал, как живой. Самой понятной в гуще оборудования была пара наклонных кресел, стоявших спинка к спинке. Сквозь паутину проводов, трубочек и мониторов Ваун видит, что одно уже занято. Он прокладывает путь сквозь эту сумятицу, намереваясь взглянуть на другого пациента.
Стройный крепкий парень, можно сказать, изящный… Дайс, конечно. Глаза закрыты, изможденные щеки бледны. Голени и плечи торчат из такого же, как у Вауна, бесформенного халата; запястья и лодыжки обездвижены яркими лентами.
Верхнюю часть головы покрывает металлический резервуар, из которого растут пучками трубки и провода.
Пять лет назад — трое мальчиков на корабле лениво дрейфуют по залитой солнцем воде Дельты. Дайс. Счастливые дни…
Это, конечно, не Дайс. Дайс пока на свободе. Ваун всегда знал, что Приор очень похож на Дайса, но увидеть его оказалось достаточно, чтобы внутренности завязались в узлы, а руки затряслись. Он чувствует холодные струйки на ребрах.
«О, Дайс! О, Радж! О, я!»
Дайс, учившийся получать удовольствие от рыбных блюд.
Потом знакомые глаза медленно открываются.
— Привет, брат!
Та же улыбка. Голос не совсем тот и очень слаб.
Как он смеет пытаться быть дружелюбным?
— Ты изнасиловал мою мать! Улыбка исчезает.
— Не хотелось бы обсуждать это здесь, если ты не против, Ваун.
Это, конечно, подстроено. Здесь камеры и слушатели. Но Вауну по крайней мере нечего скрывать.
— Ты свел ее с ума!
Теперь на осунувшемся лице Приора отсутствует какое-либо выражение.
— Это был несчастный случай.
— Изнасилование — не несчастный случай. — В Вауне просыпается непонятная ярость; кровь бьет в ушах.
— Хочешь отомстить? — шепчет Приор. — Давай! Сними эту мерзость с моей головы и сунь туда пальцы.
— Куда?
— В розовый студень. — Похоже, его позабавило, что Ваун потрясен. — Они сняли верхушку. Потом дали мне зеркало. — Он попытался улыбнуться. — Не многим людям дается возможность разглядеть себя столь ясно.
Струйка слюны стекает из угла его рта.
— Тогда скажи нам пароль, и, может быть, мне разрешат это сделать. Это будет приятно.
Сможет ли он и в самом деле запустить палец в человеческий мозг?
— Пароль? Вот что они тебе велели узнать — пароль? Пароля нет, брат.
— Посмотрим, — Вауна раздражает, что его гнев начинает загрязняться чем-то вроде жалости. Он вспоминает: изнасилование, но это помогает не так хорошо, как хотелось бы.
— Пароля нет, — настаивает Приор. — Язык.
— О? — Ну, в этом есть смысл. Целый новый язык? Работы будет побольше, нежели ожидал Ваун, но сама мысль будоражит воображение.
Глаза Приора закрыты, но он продолжает шептать.
— Мир. Жизнь. Чтобы ты мог сойти за меня. Я знаю.
— Ты заслужил это и даже больше! — в конце концов Вауну удается заговорить более жестко.
— Я не против. Приятные воспоминания, добро пожаловать, брат. Наслаждайся.
Ваун в замешательстве. Он потерял свой гнев, остался лишь страх. И чертова жалость. Его брат, такой беспомощный. Гудят машины. Текут по трубочкам жидкости.
— Постараюсь, — говорит Ваун. — Конечно, постараюсь. И воспользуюсь всем интересным, что смогу найти. Твои всепрощающие настроения очень трогательны.
Жаль, что я не могу их с тобой разделить. Приор вновь открывает глаза и слабо улыбается. — Ты выращен, как рэндом; ты по-прежнему немного ошарашен. Но не волнуйся — в конце концов ты никогда не предашь Братство.
— Вот как, не предам? Я бы сказал: «Смотри, как я это делаю!», но не доставлю тебе такого удовольствия.
— Нет, брат Ваун. В решающий час ты встанешь за свой народ.
В последнем спокойном заявлении слышится жуткая уверенность лежащего на смертном одре. Ваун, помнящий о невидимых слушателях, близок к панике.
— Это война! — кричит он. — И начал ее ты. Веки Приора приподнимаются.
— Я? Да? Разве собаки и кошки воюют? Подожди, и ты все узнаешь, Ваун.
Ксанакорский улей… его сожгли. Сожгли наших братьев, как клопов. Малышей… И Монада. Полагаю, они показывали тебе тот отрывок? Я рыдал, когда его показывали мне. Я вырос на Монаде. Ты был изготовлен на Монаде.
— Мне плевать!
— Это пройдет. Когда ты вспомнишь. Лес…
— Ты первый начал.
— Нет. Кошки и собаки. Это эволюция. Ваун презрительно фыркает, не будучи уверенным, какие последуют слова, если он попытается заговорить.
Темные глаза широко раскрываются и пристально смотрят.
— Знаешь про эволюцию? Пойди почитай. Выживают наиболее приспособленные.
Мы — следующая стадия, брат. Лучшая часть человечества, целый новый вид. Homo factus. Что бы ни случилось со мной или с тобой, роли не играет. Конец неизбежен. Дни дикой расы сочтены.
— И вы нас уничтожите, да? Сожжете? Приор снова пробует улыбнуться.
— «Нас»? Их!
— Думаешь, что я один из вас? А я не просил…
— Да, ты не просил. Но тем не менее ты — наш брат.
Вауну хочется чувствовать себя настолько же убежденным и уверенным, каким кажется заключенный. Как он может оставаться бесстрастным, зная, что его ждет?