Страница:
[13]Что за болезнь?
— «Гнилая смерть», — осторожно ответил Модольв. — И многие у нас заболели…
— «Гнилая смерть»… — повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.
Краска схлынула с ее лица, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.
— Что… что с моим сыном?.. — почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.
— Хродмар тоже болел… — сказал Модольв. Глаза Стейнвёр стали как две стеклянные бусины', и он не смог дольше тянуть. — Он жив, сестра, жив! Он совсем выздоровел. Вот только не знаю, сможешь ли ты теперь узнать твоего сына. От прежнего Хрод-мара остались только глаза и волосы. А остальное…
Из глаз Стейнвёр хлынули слезы, словно весеннее солнце могучим ударом тепла растопило зимние льды в горах.
— Где… где он? — нетерпеливо воскликнула она. В ней кипели разом и тревога, и облегчение, и гнев на брата, который так ее напугал.
— Он там, на берегу, возле корабля. Он не знает, как показаться тебе на глаза…
Фру Стейнвёр, не находя слов и не в силах справиться с судорогой в горле, досадливо махнула на него руками и бросилась бежать за ворота.
Хродмар медленно шел знакомой дорогой к усадьбе, уже чувствуя, как сейчас вопьются в его лицо десятки изумленных, испуганных, недоумевающих глаз домочадцев. Вот впереди показались ворота усадьбы с двумя старыми медвежьими черепами на верхушках воротных столбов; вот маленькая женская фигурка вылетела из-за створок и со всех ног бежит ему навстречу. У Хродмара дрогнуло сердце, стукнулось где-то возле горла: с одного взгляда он узнал мать. Да и как можно не узнать ее? Она бежала как на пожар, подол рубахи путался у нее в ногах, длинные концы головного покрывала вились за спиной, едва поспевая, а руки были протянуты вперед. И Хродмару вдруг стало нестерпимо стыдно. Как он мог подумать, что мать не узнает его? Или что он станет менее дорог ей?
Стейнвёр подбежала, только мельком глянула в лицо Хродмару и сильно обняла его, как будто сына у нее отнимали.
— Мальчик мой! — вскрикнула она сквозь слезы. — Как вы меня испугали! Вот же дурень мой братец! «Гнилая смерть»… Он так говорил, как будто ты умер!
— Я не умер, матушка, — ткхо сказал Хродмар, поверх головы фру Стейнвёр глядя на подходящего отца, на людей за его спиной. — Но у нас умерло двадцать семь человек.
— Это много! — Стейнвёр оторвалась от груди Хродмара, но одной рукой держалась за его плечо, вытерла лицо краем головного покрывала. — Это очень много для торгового похода! — взяв себя в руки, сказала она. — А конунг ждал вас с таким нетерпением, как будто вы должны привезти ему невесту. Он…
— Он уже хотел посылать Халльмунда Могучего искать вас, — добавил Кари ярл, подходя ближе. — Он ждет железа… А железо вы привезли?
— Железо мы привезли, — подтвердил Хродмар. Он заметил, как скользнул по его лицу взгляд отца — скользнул и метнулся в сторону. Даже самым близким и любящим людям нелегко привыкнуть, что у него теперь совсем другое лицо.
— Ничего, ты ведь остался тот нее самый! — Стейнвёр, перекинув взгляд с мужа на сына, бодро похлопала Хродмара по плечу. Опомнившись от первого потрясения, она снова обрела равновесие и доброе Расположение духа. — Змея меняет шкуру каждый год и все же остается змеей. Так и человек — если ты был достойным человеком раньше, то и в новой шкуре ты им останешься. А что до невест…
— У меня теперь есть невеста! — поспешно сказал Хродмар. Ему было немного жаль мать, на которую обрушивалось разом столько новостей, но он считал, что родным нужно узнать все сразу и ко всему сразу начинать привыкать. — Простите, что я выбрал невесту, не спросив вас, но я не мог иначе. Это очень хорошая девушка, и род ее не хуже нашего — она дочь квиттингского хёвдинга…
— И всю эту сагу нам предстоит узнать стоя на дороге? — спросил невозмутимый Кари ярл. — Пойдем-ка к очагу, сын, — там ты можешь удивлять нас хоть до ночи!
— Да, пойдемте! — заторопилась Стейнвёр. — Эй, режьте бычка, того, черного, зовите людей! Всю дружину, всех людей в усадьбе! И пошлите за Стуре-Оддом! И к Арнвиду Сосновой Игле! Ну, и к Кольбейну Косматому тоже, пусть не болтает, что мы-де его не любим! У нас будет большой пир!
— И в честь умерших, и в честь будущей невестки! — подхватил Кари ярл. — Это вы неплохо придумали!
Из-за стволов редкого сосняка со стороны горловины фьорда вылетел всадник. Мужчина лет двадцати пяти, с короткой светлой бородкой и гривной в виде серебряной змеи на шее вскинул руку и приветственно замахал.
— Эй, Хродмар! — весело кричал он еще издалека. — Конунг на тебя гневается! Он так ждал тебя, даже посылал гадать о твоем возвращении, а ты к нему даже не завернул! Это квитты научили тебя быть таким неучтивым!
— Дай же мне самой обнять сначала моего сына! — с шутливым гневом крикнула Стейнвёр. Понимая чувства Хродмара, она шагнула вперед, словно хотела заслонить его от глаз всадника, но лицо Хродмара все равно возвышалось над ее головой. — Я знаю конунга — ему наверняка не терпится послать его в новый поход!
— Однако Торбранд конунг упрям! — сказал за ее спиной Кари ярл. — Если он так быстро прислал за Хродмаром, значит, у него на дворе тоже режут скотину и катят бочонки с пивом. Ступайте все переоденьтесь — занимательную сагу о железе, «гнилой смерти» и невесте Хродмара мы будем слушать не у нашего очага, а в Ясеневом Дворе.
Всадник тем временем приблизился, осадил коня.
— Здравствуй, Снеколль! — крикнул ему Хродмар, подняв голову навстречу. Рано или поздно через это придется пройти — так нечего тянуть.
— Э… Здравствуй… — ошалело выговорил всадник. У него было такое изумленное лицо, как будто он шагнул через порог дружинного дома, а оказался в спальне кюны. Его-то никто не успел предупредить и подготовить. Конечно, он узнал Хродмара сына Кари, с которым был знаком уже семь лет, но не сразу взял в толк, что с ним случилось. — Хродмар… Да ты ли это? Или какой-то мерзкий тролль украл твое лицо, а взамен оставил…
Снеколль запнулся, постепенно осознавая произошедшее.
— Может быть, тролли украли лицо моего сына, но его сердце осталось при нем! — гордо воскликнула Стейнвёр, готовая защищать сына хоть перед всем светом. — Его доблести не убыло ни капли! И если кто усомнится в этом, так сразу поймет, что сильно ошибся!
Снеколль глуповато похлопал глазами. Он уже сообразил, что случилось, устыдился своих слов и лихорадочно думал, как бы повеселее извиниться, чтобы больше не обидеть товарища. А Хродмар даже усмехнулся, видя его растерянность. Надо привыкать. Теперь такое повторится еще не раз.
Усадьба конунга фьяллей была построена вокруг ясеня, который и дал усадьбе название — Ясеневый Двор. Огромный ствол возвышался посередине палаты, а крона шумела над крышей. Ясень делил гридницу конунгов на две половины, и поэтому места в ней распределялись не так, как принято: место самого конунга было позади ясеня, в середине короткой дальней стены, по левую руку от него был женский стол, а по правую — почетный мужской. Гости менее почетные сидели в ближней к дверям половине гридницы. На одном из почетных мест сейчас сидел Модольв, а на другом — Хродмар. Торбранд конунг и его дружина уже выслушали их рассказ о плавании к Острому мысу, и теперь в гриднице висел гул голосов — здесь нашлось что обсудить.
— Значит, Стюрмир конунг отказался продать вам железо? — переспросил Торбранд конунг.
Отставив кубок, он покусывал соломинку, и в его водянистых глазах плавало раздумье. Торбранду сыну Тородда было тридцать пять лет, но в его светло-русых косах на висках уже заметна была седина. Он был некрасив — черты его лица были острыми, крупный нос нависал над широким тонкогубым ртом. Бледность и светлые волосы делали его внешность на первый взгляд бесцветной и невыразительной, но острые и умные блекло-голубые глаза быстро рассеивали это впечатление. Враги называли Торбранда конунга Троллем. К тому же он был умен и осторожен, ему везло в походах, и за девять лет своего правления он не проиграл ни одной битвы.
— Нельзя сказать, чтобы он отказывался, — уточнил Модольв. — Но подобные цены, по сути дела, можно посчитать отказом. На них особенно настаивал его родич Гримкель Черная Борода, из рода Лей-рингов.
— Гримкель — глупец! — Торбранд конунг махнул рукой с зажатой в пальцах соломинкой, как будто отмел недостойного прочь. — Он очень нахален, но только в тех пределах, которые ему положит конунг. Никогда он не решился бы на ссору с вами бех. позволения Стюрмира. Где лошадка бежит, там и уздечка звенит!
—Так что он там говорил про меня? — требовательно крикнула с середины женского стола кюна Бломменатт. — Я что-то плохо расслышала. Расскажи еще раз, Модольв ярл, и погромче. Пусть все люди слышат, что о нас думают квитты!
Торбранд конунг покосился на жену. Гримкель Черная Борода — не мудрец, но во мнении о клоне Бломменатт не слишком ошибся. Это была весьма честолюбивая женщина; у нее имелось двое сыновей, и она никак не могла смириться с тем, что конунгом станет только один из них, Тормунд, а младший, Торгейр, ее любимец, на всю жизнь останется ярлом. В глазах матери младший сын был не менее старшего достоин зваться конунгом, а значит, для него было необходимо завоевать еще одну державу. «Что тут такого особенного?* — с воодушевлением говорила она на пирах и оглядывалась, словно удивляясь, что среди сотни доблестных воинов, сидящих за столами, ни у кого нет большого желания ее поддержать. Она была неглупа, но никогда не задумывалась о том, чего будет стоить другим людям исполнение ее желаний. Торбранд конунг на это обыкновенно отвечал, что он не будет возражать, если его взрослый сын отправится на завоевание новой державы, но кюна Бломменатт считала, что эту задачу должен взять на себя отец. Торбранд конунг никогда не позволял жене руководить собой, но слухи о ее честолюбивых мечтах распространялись по всему Морскому Пути и порождали множество ненужных разговоров и сложностей. И в своем последнем походе Модольв ярл, кстати двоюродный брат кюны, как раз и пожал плоды ее неразумного честолюбия.
— Я бы лучше попросил Модольва ярла припомнить, что еще говорил Гримкель Черная Борода о нашем оружии и наших кораблях, — сказал Торб-Ранд конунг, взглядом позволив родичу не замечать вопроса кюны. — Не обещал ли он забить нам в глотку то железо, которое вы честно хотели купить?
— Если и не обещал, то только потому, что постыдился Фрейвида Огниво, — вместо дяди ответил Хродмар. — Если бы не Фрейвид, то Гримкеля удалось бы успокоить только мечом. Ему не терпелось подраться.
— Все дело в желании — кто очень сильно хочет, тот непременно добьется! — заметил Хравн хёльд из усадьбы Пологий Холм. — А драку найти гораздо легче, чем дружбу.
— И в этом я бы охотно ему помог! — сказал Хродмар. — Самого Фрейвида хёвдинга нельзя обвинить в неуважении к гостям, но прочие квитты обходились с нами не слишком дружелюбно. У них немало удальцов, кому хочется испытать свою удачу! Старший сын их конунга считает себя совсем взрослым и задирает всех встречных.
— Сколько ему лет? — ревниво спросила кюна
Бломменатт.
— Семнадцать, надо полагать. Этим летом он уехал от воспитателя к отцу.
— И его воспитателем, мне думается, был Фрейвид Огниво? — уточнил Торбранд конунг.
—Да.
— Твой будущий родич? — с тенью улыбки спросил конунг. Когда он улыбался, уголки его губ не приподнимались, как у всех людей, а опускались вниз, а глаза оставались пронзительно-внимательными.
— Да, — просто ответил Хродмар.
— Выходит, что и сын конунга тебе вроде родича! — крикнул Снеколль Китовое Ребро.
— Нет, — Хродмар решительно мотнул головой. — С ним я ничего общего иметь не желаю. Мы с ним условились встретиться снова через полгода, на Середине Зимы.
— Зачем? — Торбранд конунг поднял брови, но по глазам его было видно, что он уже и сам догадался.
— Он тоже хотел стать зятем Фрейвида, надо полагать, — невозмутимо ответил Хродмар.
— А что об этом думает сам Фрейвид?
— О Фрейвиде никогда нельзя знать наверняка, что он думает! — вставил Модольв. — Он как неверный лед — если на вид все гладко, это еще не значит, что можно смело ставить ногу. Но его дочь выбрала Хродмара.
Люди в гриднице одобрительно засмеялись, раздались выкрики, посыпались вопросы о сроке свадьбы, размерах приданого и красоте невесты. Хродмар слушал все это с невозмутимым лицом и только дышал чуть чаще.
— Дочь Фрейвида — очень красивая девушка! — подчеркнуто четко выговорил Модольв, повысив голос. «Не думайте, что теперь за Хродмара согласится выйти только уродина», — звучало в его словах, и очень многие поняли его правильно. — Она разумна, учтива, хорошая хозяйка. Она знает целебные травы и умеет ходить за больными. Если бы не она, то едва ли хоть кто-то из моей дружины вернулся бы домой.
— Такая невеста стоит недешево! — сказала кюна Бломменатт.
В голосе ее сквозил оттенок тщательно скрываемой ревности. Любые достоинства других женщин она воспринимала как вызов. В придачу ей было неприятно, что в ее близкой родне завелся такой урод, каким стал теперь Хродмар; она досадовала на Хродмара, как будто он сам был виноват, стыдилась этой глупой досады, а из-за этого стыда злилась еще сильнее и теперь выискивала в поведении Хродмара промахи, которые могли бы оправдать ее досаду.
— И вы думаете, что Фрейвид Огниво легко отдаст ее вам? — продолжала она. — Если правда все то, что я о нем слышала, этот человек не упустит своей выгоды. Мне думается, что за сына конунга Фрейвид отдаст дочь гораздо охотнее, чем за тебя. Ведь он так и не довел дело до настоящего обручения?
— Послушай, сестра… — начал Модольв, бросив тревожный взгляд на лицо Хродмара.
— Послушай, родственница! — перебивая его, веско произнес Хродмар. Поднявшись на ноги, он повернулся так, чтобы лучше видеть кюну за женским столом, и положил руки на пояс. — Я не знаю и не хочу знать, что там думает и замышляет Фрейвид хёвдинг. Но его дочь будет моей женой, даже если мне придется сходить за ней в Нифльхель*. Так будет, что бы ни случилось. И я прошу это запомнить всех, кто сомневается в моей удаче!
— Вот теперь я узнаю прежнего Хродмара сына Кари! — с удовольствием воскликнул Торбранд конунг, пока оскорбленная кюна подыскивала ответ. — Ты вернулся таким же, каким уплывал! А в твоей удаче глупо сомневаться, если проклятие квиттингской ведьмы вместо гибели принесло тебе хорошую невесту! Пожалуй, я отдам тебе «Кленовый Дракон». Что ты скажешь на это?
— Я рад, что ты доверяешь мне, — ответил Хродмар. — А сам себе я уже давно доверяю!
— А могу я узнать, о каком походе ты говоришь, конунг? — подал голос Кари ярл. — Думаю, это любопытно не мне одному.
Хирдманы в гриднице одобрительно зашумели, но быстро умолкли, чтобы не мешать конунгу ответить.
— Странно мне слышать такой вопрос! — ответил Торбранд конунг, к в его глазах сверкнуло скрытое лукавство. — Твой сын, Кари ярл, не задал мне его. Должно быть, он лучше всех понял меня. Скажи этим храбрым мужам, Хродмар ярл, куда бы ты повел твой новый корабль?
— Если я хоть что-нибудь понимаю, то нос моего корабля повернется на юг, к Квиттингу. К Острому мысу, где живет Гримкель! — уверенно ответил Хродмар. В глубине сознания он успел отметить, что «Хродмар ярл» звучит очень даже неплохо, особенно в устах конунга. — Гримкель Черная Борода так сильно хочет с нами встретиться, что жестоко было бы лишить его этой радости!
Торбранд конунг рассмеялся, вслед за ним засмеялись и все хирдманы, видя, что Хродмар правильно понял конунга. Даже кюна Бломменатт решила позабыть неучтивый ответ и глянула на Хродмара благосклонно: ведь его слова отвечали и ее самым заветным желаниям.
— Стюрмир конунг не нанес нам обид… пока еще, — переждав смех, продолжал Торбранд конунг. —Но о нас неучтиво говорил Гримкель ярл. Вот мы и разберемся с Гримкелем ярлом, кто кому забьет в глотку железо. Ну… — конунг задумчиво подвигал бровями, — если же Стюрмир конунг посчитает себя оскорбленным и пожелает вступиться за родича… Как ты думаешь, Хродмар ярл, что тогда будет?
Хродмар сын Кари и раньше считался любимцем Торбранда конунга, и причиной тому было не только их родство. Торбранд конунг был человеком отважным, но осторожным и расчетливым. Умея крепко держать себя в руках, он чувствовал расположение к людям, способным на порывы и безрассудство, как в любви, так и в ненависти. Открытый и смелый сын Кари ярла нравился ему, и с двенадцати лет Хродмару не раз приходилось сопровождать Торбранда конунга в походах. Милость конунга, отдавшего Хродмару под начало один из своих кораблей с дружиной, никого не удивила. И по пути к Острому мысу, откуда его родичи в последний раз отплыли так бесславно, конунг собирался непременно остановиться возле Прибрежного Дома и проверить, выполнил ли Фрейвид хёвдинг СЕое обещание утопить ведьму. «Мы заберем твою невесту, Хродмар, и по возвращении справим свадьбу! — говорил он. — Надеюсь, согласие конунга уничтожит все сомнения Фрей-вида и убедит его, что его дочь будут рады принять в Аскефьорде».
Подготовка к походу шла вовсю, оба берега фьорда были заняты вытащенными на песок кораблями, и каждый день подходили новые. «Кленовым Драконом», доставшимся под начало Хродмару, назывался Дреки на двадцать восемь скамей. На носу его возвышалась вырезанная из клена голова дракона с Длинными загнутыми рогами, как у козла. Почти все драконьи головы на боевых кораблях фьяллей имели козлиные рога, как напоминание о небесных козлах, запряженных в колесницу Тора. Хродмар гордился выпавшей ему честью: после того как в прошлогоднем походе умер, простудившись, Хармунд Овсянка, конунгов ярл, собиравший дань с жителей дальних островов, многие люди постарше и с заслугами метили на его место. Хродмар не скрывал радости, что конунг выбрал именно его, но в то же время полагал это вполне естественным. Хуже других он себя никогда не считал.
Хродмар велел заново проконопатить корабль и сам проводил возле него целые дни. Его прежние тревоги из-за обезображенного лица отступили и уже казались смешными. Во всяком случае, Хродмар был уверен, что вследствие этого похода на Квиттинг приобрел гораздо больше, чем потерял. «Кленовый Дракон» и Ингвильда — а взамен лишь несколько жалких рубцов на лице! «Эти рубцы украсят тебя не хуже боевых шрамов! — как-то сказала ему мать. — Они покажут всем твою большую удачу, потому что ты перенес такую страшную болезнь и остался жив!» А поскольку ни для какого человека нет украшения лучше, чем удача, Хродмар был согласен с матерью.
В полдень фру Стейнвёр прислала за Хродма-ром: перед новым походом ей хотелось почаще видеть его. Отослав раба назад, Хродмар присел на бревно, чтобы перемотать красный ремешок на сапоге. Вдруг кто-то прыгнул сзади ему на плечи; мгновенно Хродмар скрутил нападавшего и со всевозможной осторожностью опустил его на песок. Это был Тормунд, одиннадцатилетний старший сын конунга.
— А, ты не заметил, как я подошел! — орал мальчишка, яростно дрыгая ногами, стараясь вырваться, но Хродмар держал его крепко. — Если бы я шел с оружием, то сейчас в тебе была бы уже пара дырок!
— Если бы ты шел с оружием, то я не дал бы тебе подойти так близко! — уверенно возразил Хродмар. — Настоящий воин должен чувствовать врага за сто шагов.
Наконец мальчик перестал брыкаться, и Хродмар выпустил его. Оба сына Торбранда конунга унаследовали его боевой дух в полной мере и целые дни проводили среди дружины, возле кораблей.
— Я тоже настоящий воин! — гордо заявил Тормунд, сев на песок. — Меня тоже возьмут в этот поход. А раз я пойду на корабле с дружиной, то тебе придется называть меня Тормунд конунг, ага!
— Конунгом тебя назовут, когда ты сам поведешь дружину, — непреклонно возразил Хродмар. Он понимал желание мальчика поскорее отличиться, но сам привык гордиться только тем, на что действительно имел право. — И кто это тебе сказал, что ты пойдешь в этот поход?
— Это мать сказала,
— Тебе?
— Отцу.
— А он что ей ответил?
— Что подумает.
— Тогда я бы на твоем месте не спешил радоваться, — честно предупредил Хродмар. — Если бы твой отец собирался взять тебя в поход, он обошелся бы без подсказок матери.
Тормунд слегка надулся. В одиннадцать лет он был достаточно сообразителен и знал, что независимо от желаний матери решение всегда остается за отцом.
— А говорят, что этот корабль теперь будет называться «Рябой Дракон»! — сказал он чуть погодя, надеясь отчасти отомстить Хродмару.
Хродмар промолчал.
— А отчего ты не спросишь, кто так говорит? — спросил Тормунд, обиженный невниманием к своей новости. По его мнению, любой достойный человек должен был взвиться над берегом, хватаясь за меч и изрыгая проклятья.
— А я и сам знаю, — равнодушно ответил Хродмар. Взрослый человек увидел бы, чего ему стоит это равнодушие, но Тормунд еще не дорос до такой проницательности.
— Кто? — тут же спросил мальчик.
— А хотя бы Асвальд Сутулый. Что, угадал? Тормунд угрюмо кивнул, раздосадованный, что его загадка оказалась так проста, а потом потребовал:
— Расскажи мне про ведьму!
— Про какую ведьму?
— Про квиттингскую. Которая наслала на вас мор. Ее утопили,да?
— Надо полагать, что да. Фрейвид Огниво обещал утопить ее, чтобы она больше никому не вредила. Если тебе, Тормунд конунг, что-нибудь подобное встретится в походах, то имей в виду: перед тем как убить ведьму или колдуна, нужно надеть им на голову кожаный мешок. А иначе они смогут своими мертвыми глазами вредить и после смерти.
— Вот попадись мне ведьма… — мечтательно начал Тормунд. — Ну, расскажи мне про нее!
— Да ведь ты уже слышал. Не меньше восьми раз, надо полагать.
— Ну, я забыл. Расскажи!
Но Хродмару не очень-то хотелось возвращаться воспоминаниями к Хёрдис. Его мысли занимала ее сестра, так на нее непохожая. В его представлении они были как свет и мрак, прекрасный светлый альв и темный, подземный. Хродмар с нетерпением считал дни до начала похода и был твердо намерен вернуться вместе с Ингвильдой, увезти ее даже без согласия Фрейвида, если тот добром не захочет сдержать слова. Неотвязная тоска по ней томила и мучила его; невеста уже стала частью его самого, и то, что она осталась так далеко, во власти каких-то чужих людей, казалось ему нелепостью, которую нужно как можно скорее исправить. Вся его душа сосредоточилась на воспоминании о ней, о том, как они были вместе; Хродмар как наяву видел перед собой ее глаза, ощущал тепло ее рук, и весь окружающий мир, где ее не было, казался сном. Настоящая его жизнь была там, где осталась она, и всем существом Хродмар стремился поскорее соединиться с ней. Даже «Кленовый Дракон» и звание ярла было лишь временным утешением; днем, среди людей, Хродмару было приятно ощущать на себе уважительные и завистливые взгляды, слышать обращение «Хродмар ярл», но вечерами, засыпая, он томился и понимал, что без Ингпильды все это не имеет особой цены. Он жаждал любви, поэтому одно удовлетворенное честолюбие не могло сделать его счастливым.
— А где твой брат? — спросил он у Тормунда, надеясь отвлечь мальчика от разговора о Квиттинге.
Тормунд презрительно сморщил кос:
— А, дома валяется!
— Отчего же?
— Мать не пустила. Говорит, он прихворнул. У него руки такие горячие, а глаза красные…
— Что?!
Вот теперь Хродмар взвился над песком, сжал кулаки, впился взглядом в лицо мальчика, и глаза его так вспыхнули, что Тормунду стало страшно. Все-таки он еще не привык к изменившемуся лицу своего давнего приятеля и иногда побаивался, не тролль ли какой-нибудь вернулся к ним вместо Хродмара.
— Глаза красные? — осипшим голосом переспросил Хродмар. Будто холодная рука схватила его за горло и сжала. — А глотать не больно?
— Не знаю… — опасливо и растерянно отозвался Тормунд и тихонько отполз по песку в сторонку. — Я пойду встречать рыбаков…
А Хродмар, ничего не ответив, со всех ног пустился бежать к Аскегорду.
Младший, девятилетний сын конунга Торгейр лежал в девичьей, где его устроили поближе к матери, и тихо похныкивал. У него болели все кости, шумело в ушах, а при попытках накормить его чем-нибудь немедленно начиналась рвота.
— Давно с ним так? — тяжело дыша не столько от бега, сколько от волнения, спросил Хродмар, едва глянув на мальчика.
— Со вчерашнего вечера, — ответила ему нянька-рабыня. Она с удивлением посматривала на Хродмара: в доме у кюны Бломмекатт были строгие по-Рядки и мужчинам, дажэ ярлам и хёвдингам, запрещалось врываться в женские покои.
— Голова болит?
— Говорит, да.
— Горло красное? И глаза?
— Да. А ты откуда знаешь, Хродмар ярл?
Хродмар промолчал. А женщина вдруг испуганно ахнула и прижала ко рту край покрывала. Обезображенное лицо Хродмара навело ее на ответ.
Меньше чем за полдня ужасная новость облетела весь Аскефьорд. Всем кораблям, собранным для похода, было приказано отойти подальше от усадьбы конунга и жечь можжевельник. Кому бы то ни было запретили являться в Ясеневый Двор. Тормунда больше не пускали к брату, и кюна Бломменатт то и дело притягивала его к себе, щупала лоб, заглядывала в глаза и в горло.
— «Гнилая смерть», — осторожно ответил Модольв. — И многие у нас заболели…
— «Гнилая смерть»… — повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.
Краска схлынула с ее лица, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.
— Что… что с моим сыном?.. — почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.
— Хродмар тоже болел… — сказал Модольв. Глаза Стейнвёр стали как две стеклянные бусины', и он не смог дольше тянуть. — Он жив, сестра, жив! Он совсем выздоровел. Вот только не знаю, сможешь ли ты теперь узнать твоего сына. От прежнего Хрод-мара остались только глаза и волосы. А остальное…
Из глаз Стейнвёр хлынули слезы, словно весеннее солнце могучим ударом тепла растопило зимние льды в горах.
— Где… где он? — нетерпеливо воскликнула она. В ней кипели разом и тревога, и облегчение, и гнев на брата, который так ее напугал.
— Он там, на берегу, возле корабля. Он не знает, как показаться тебе на глаза…
Фру Стейнвёр, не находя слов и не в силах справиться с судорогой в горле, досадливо махнула на него руками и бросилась бежать за ворота.
Хродмар медленно шел знакомой дорогой к усадьбе, уже чувствуя, как сейчас вопьются в его лицо десятки изумленных, испуганных, недоумевающих глаз домочадцев. Вот впереди показались ворота усадьбы с двумя старыми медвежьими черепами на верхушках воротных столбов; вот маленькая женская фигурка вылетела из-за створок и со всех ног бежит ему навстречу. У Хродмара дрогнуло сердце, стукнулось где-то возле горла: с одного взгляда он узнал мать. Да и как можно не узнать ее? Она бежала как на пожар, подол рубахи путался у нее в ногах, длинные концы головного покрывала вились за спиной, едва поспевая, а руки были протянуты вперед. И Хродмару вдруг стало нестерпимо стыдно. Как он мог подумать, что мать не узнает его? Или что он станет менее дорог ей?
Стейнвёр подбежала, только мельком глянула в лицо Хродмару и сильно обняла его, как будто сына у нее отнимали.
— Мальчик мой! — вскрикнула она сквозь слезы. — Как вы меня испугали! Вот же дурень мой братец! «Гнилая смерть»… Он так говорил, как будто ты умер!
— Я не умер, матушка, — ткхо сказал Хродмар, поверх головы фру Стейнвёр глядя на подходящего отца, на людей за его спиной. — Но у нас умерло двадцать семь человек.
— Это много! — Стейнвёр оторвалась от груди Хродмара, но одной рукой держалась за его плечо, вытерла лицо краем головного покрывала. — Это очень много для торгового похода! — взяв себя в руки, сказала она. — А конунг ждал вас с таким нетерпением, как будто вы должны привезти ему невесту. Он…
— Он уже хотел посылать Халльмунда Могучего искать вас, — добавил Кари ярл, подходя ближе. — Он ждет железа… А железо вы привезли?
— Железо мы привезли, — подтвердил Хродмар. Он заметил, как скользнул по его лицу взгляд отца — скользнул и метнулся в сторону. Даже самым близким и любящим людям нелегко привыкнуть, что у него теперь совсем другое лицо.
— Ничего, ты ведь остался тот нее самый! — Стейнвёр, перекинув взгляд с мужа на сына, бодро похлопала Хродмара по плечу. Опомнившись от первого потрясения, она снова обрела равновесие и доброе Расположение духа. — Змея меняет шкуру каждый год и все же остается змеей. Так и человек — если ты был достойным человеком раньше, то и в новой шкуре ты им останешься. А что до невест…
— У меня теперь есть невеста! — поспешно сказал Хродмар. Ему было немного жаль мать, на которую обрушивалось разом столько новостей, но он считал, что родным нужно узнать все сразу и ко всему сразу начинать привыкать. — Простите, что я выбрал невесту, не спросив вас, но я не мог иначе. Это очень хорошая девушка, и род ее не хуже нашего — она дочь квиттингского хёвдинга…
— И всю эту сагу нам предстоит узнать стоя на дороге? — спросил невозмутимый Кари ярл. — Пойдем-ка к очагу, сын, — там ты можешь удивлять нас хоть до ночи!
— Да, пойдемте! — заторопилась Стейнвёр. — Эй, режьте бычка, того, черного, зовите людей! Всю дружину, всех людей в усадьбе! И пошлите за Стуре-Оддом! И к Арнвиду Сосновой Игле! Ну, и к Кольбейну Косматому тоже, пусть не болтает, что мы-де его не любим! У нас будет большой пир!
— И в честь умерших, и в честь будущей невестки! — подхватил Кари ярл. — Это вы неплохо придумали!
Из-за стволов редкого сосняка со стороны горловины фьорда вылетел всадник. Мужчина лет двадцати пяти, с короткой светлой бородкой и гривной в виде серебряной змеи на шее вскинул руку и приветственно замахал.
— Эй, Хродмар! — весело кричал он еще издалека. — Конунг на тебя гневается! Он так ждал тебя, даже посылал гадать о твоем возвращении, а ты к нему даже не завернул! Это квитты научили тебя быть таким неучтивым!
— Дай же мне самой обнять сначала моего сына! — с шутливым гневом крикнула Стейнвёр. Понимая чувства Хродмара, она шагнула вперед, словно хотела заслонить его от глаз всадника, но лицо Хродмара все равно возвышалось над ее головой. — Я знаю конунга — ему наверняка не терпится послать его в новый поход!
— Однако Торбранд конунг упрям! — сказал за ее спиной Кари ярл. — Если он так быстро прислал за Хродмаром, значит, у него на дворе тоже режут скотину и катят бочонки с пивом. Ступайте все переоденьтесь — занимательную сагу о железе, «гнилой смерти» и невесте Хродмара мы будем слушать не у нашего очага, а в Ясеневом Дворе.
Всадник тем временем приблизился, осадил коня.
— Здравствуй, Снеколль! — крикнул ему Хродмар, подняв голову навстречу. Рано или поздно через это придется пройти — так нечего тянуть.
— Э… Здравствуй… — ошалело выговорил всадник. У него было такое изумленное лицо, как будто он шагнул через порог дружинного дома, а оказался в спальне кюны. Его-то никто не успел предупредить и подготовить. Конечно, он узнал Хродмара сына Кари, с которым был знаком уже семь лет, но не сразу взял в толк, что с ним случилось. — Хродмар… Да ты ли это? Или какой-то мерзкий тролль украл твое лицо, а взамен оставил…
Снеколль запнулся, постепенно осознавая произошедшее.
— Может быть, тролли украли лицо моего сына, но его сердце осталось при нем! — гордо воскликнула Стейнвёр, готовая защищать сына хоть перед всем светом. — Его доблести не убыло ни капли! И если кто усомнится в этом, так сразу поймет, что сильно ошибся!
Снеколль глуповато похлопал глазами. Он уже сообразил, что случилось, устыдился своих слов и лихорадочно думал, как бы повеселее извиниться, чтобы больше не обидеть товарища. А Хродмар даже усмехнулся, видя его растерянность. Надо привыкать. Теперь такое повторится еще не раз.
Усадьба конунга фьяллей была построена вокруг ясеня, который и дал усадьбе название — Ясеневый Двор. Огромный ствол возвышался посередине палаты, а крона шумела над крышей. Ясень делил гридницу конунгов на две половины, и поэтому места в ней распределялись не так, как принято: место самого конунга было позади ясеня, в середине короткой дальней стены, по левую руку от него был женский стол, а по правую — почетный мужской. Гости менее почетные сидели в ближней к дверям половине гридницы. На одном из почетных мест сейчас сидел Модольв, а на другом — Хродмар. Торбранд конунг и его дружина уже выслушали их рассказ о плавании к Острому мысу, и теперь в гриднице висел гул голосов — здесь нашлось что обсудить.
— Значит, Стюрмир конунг отказался продать вам железо? — переспросил Торбранд конунг.
Отставив кубок, он покусывал соломинку, и в его водянистых глазах плавало раздумье. Торбранду сыну Тородда было тридцать пять лет, но в его светло-русых косах на висках уже заметна была седина. Он был некрасив — черты его лица были острыми, крупный нос нависал над широким тонкогубым ртом. Бледность и светлые волосы делали его внешность на первый взгляд бесцветной и невыразительной, но острые и умные блекло-голубые глаза быстро рассеивали это впечатление. Враги называли Торбранда конунга Троллем. К тому же он был умен и осторожен, ему везло в походах, и за девять лет своего правления он не проиграл ни одной битвы.
— Нельзя сказать, чтобы он отказывался, — уточнил Модольв. — Но подобные цены, по сути дела, можно посчитать отказом. На них особенно настаивал его родич Гримкель Черная Борода, из рода Лей-рингов.
— Гримкель — глупец! — Торбранд конунг махнул рукой с зажатой в пальцах соломинкой, как будто отмел недостойного прочь. — Он очень нахален, но только в тех пределах, которые ему положит конунг. Никогда он не решился бы на ссору с вами бех. позволения Стюрмира. Где лошадка бежит, там и уздечка звенит!
—Так что он там говорил про меня? — требовательно крикнула с середины женского стола кюна Бломменатт. — Я что-то плохо расслышала. Расскажи еще раз, Модольв ярл, и погромче. Пусть все люди слышат, что о нас думают квитты!
Торбранд конунг покосился на жену. Гримкель Черная Борода — не мудрец, но во мнении о клоне Бломменатт не слишком ошибся. Это была весьма честолюбивая женщина; у нее имелось двое сыновей, и она никак не могла смириться с тем, что конунгом станет только один из них, Тормунд, а младший, Торгейр, ее любимец, на всю жизнь останется ярлом. В глазах матери младший сын был не менее старшего достоин зваться конунгом, а значит, для него было необходимо завоевать еще одну державу. «Что тут такого особенного?* — с воодушевлением говорила она на пирах и оглядывалась, словно удивляясь, что среди сотни доблестных воинов, сидящих за столами, ни у кого нет большого желания ее поддержать. Она была неглупа, но никогда не задумывалась о том, чего будет стоить другим людям исполнение ее желаний. Торбранд конунг на это обыкновенно отвечал, что он не будет возражать, если его взрослый сын отправится на завоевание новой державы, но кюна Бломменатт считала, что эту задачу должен взять на себя отец. Торбранд конунг никогда не позволял жене руководить собой, но слухи о ее честолюбивых мечтах распространялись по всему Морскому Пути и порождали множество ненужных разговоров и сложностей. И в своем последнем походе Модольв ярл, кстати двоюродный брат кюны, как раз и пожал плоды ее неразумного честолюбия.
— Я бы лучше попросил Модольва ярла припомнить, что еще говорил Гримкель Черная Борода о нашем оружии и наших кораблях, — сказал Торб-Ранд конунг, взглядом позволив родичу не замечать вопроса кюны. — Не обещал ли он забить нам в глотку то железо, которое вы честно хотели купить?
— Если и не обещал, то только потому, что постыдился Фрейвида Огниво, — вместо дяди ответил Хродмар. — Если бы не Фрейвид, то Гримкеля удалось бы успокоить только мечом. Ему не терпелось подраться.
— Все дело в желании — кто очень сильно хочет, тот непременно добьется! — заметил Хравн хёльд из усадьбы Пологий Холм. — А драку найти гораздо легче, чем дружбу.
— И в этом я бы охотно ему помог! — сказал Хродмар. — Самого Фрейвида хёвдинга нельзя обвинить в неуважении к гостям, но прочие квитты обходились с нами не слишком дружелюбно. У них немало удальцов, кому хочется испытать свою удачу! Старший сын их конунга считает себя совсем взрослым и задирает всех встречных.
— Сколько ему лет? — ревниво спросила кюна
Бломменатт.
— Семнадцать, надо полагать. Этим летом он уехал от воспитателя к отцу.
— И его воспитателем, мне думается, был Фрейвид Огниво? — уточнил Торбранд конунг.
—Да.
— Твой будущий родич? — с тенью улыбки спросил конунг. Когда он улыбался, уголки его губ не приподнимались, как у всех людей, а опускались вниз, а глаза оставались пронзительно-внимательными.
— Да, — просто ответил Хродмар.
— Выходит, что и сын конунга тебе вроде родича! — крикнул Снеколль Китовое Ребро.
— Нет, — Хродмар решительно мотнул головой. — С ним я ничего общего иметь не желаю. Мы с ним условились встретиться снова через полгода, на Середине Зимы.
— Зачем? — Торбранд конунг поднял брови, но по глазам его было видно, что он уже и сам догадался.
— Он тоже хотел стать зятем Фрейвида, надо полагать, — невозмутимо ответил Хродмар.
— А что об этом думает сам Фрейвид?
— О Фрейвиде никогда нельзя знать наверняка, что он думает! — вставил Модольв. — Он как неверный лед — если на вид все гладко, это еще не значит, что можно смело ставить ногу. Но его дочь выбрала Хродмара.
Люди в гриднице одобрительно засмеялись, раздались выкрики, посыпались вопросы о сроке свадьбы, размерах приданого и красоте невесты. Хродмар слушал все это с невозмутимым лицом и только дышал чуть чаще.
— Дочь Фрейвида — очень красивая девушка! — подчеркнуто четко выговорил Модольв, повысив голос. «Не думайте, что теперь за Хродмара согласится выйти только уродина», — звучало в его словах, и очень многие поняли его правильно. — Она разумна, учтива, хорошая хозяйка. Она знает целебные травы и умеет ходить за больными. Если бы не она, то едва ли хоть кто-то из моей дружины вернулся бы домой.
— Такая невеста стоит недешево! — сказала кюна Бломменатт.
В голосе ее сквозил оттенок тщательно скрываемой ревности. Любые достоинства других женщин она воспринимала как вызов. В придачу ей было неприятно, что в ее близкой родне завелся такой урод, каким стал теперь Хродмар; она досадовала на Хродмара, как будто он сам был виноват, стыдилась этой глупой досады, а из-за этого стыда злилась еще сильнее и теперь выискивала в поведении Хродмара промахи, которые могли бы оправдать ее досаду.
— И вы думаете, что Фрейвид Огниво легко отдаст ее вам? — продолжала она. — Если правда все то, что я о нем слышала, этот человек не упустит своей выгоды. Мне думается, что за сына конунга Фрейвид отдаст дочь гораздо охотнее, чем за тебя. Ведь он так и не довел дело до настоящего обручения?
— Послушай, сестра… — начал Модольв, бросив тревожный взгляд на лицо Хродмара.
— Послушай, родственница! — перебивая его, веско произнес Хродмар. Поднявшись на ноги, он повернулся так, чтобы лучше видеть кюну за женским столом, и положил руки на пояс. — Я не знаю и не хочу знать, что там думает и замышляет Фрейвид хёвдинг. Но его дочь будет моей женой, даже если мне придется сходить за ней в Нифльхель*. Так будет, что бы ни случилось. И я прошу это запомнить всех, кто сомневается в моей удаче!
— Вот теперь я узнаю прежнего Хродмара сына Кари! — с удовольствием воскликнул Торбранд конунг, пока оскорбленная кюна подыскивала ответ. — Ты вернулся таким же, каким уплывал! А в твоей удаче глупо сомневаться, если проклятие квиттингской ведьмы вместо гибели принесло тебе хорошую невесту! Пожалуй, я отдам тебе «Кленовый Дракон». Что ты скажешь на это?
— Я рад, что ты доверяешь мне, — ответил Хродмар. — А сам себе я уже давно доверяю!
— А могу я узнать, о каком походе ты говоришь, конунг? — подал голос Кари ярл. — Думаю, это любопытно не мне одному.
Хирдманы в гриднице одобрительно зашумели, но быстро умолкли, чтобы не мешать конунгу ответить.
— Странно мне слышать такой вопрос! — ответил Торбранд конунг, к в его глазах сверкнуло скрытое лукавство. — Твой сын, Кари ярл, не задал мне его. Должно быть, он лучше всех понял меня. Скажи этим храбрым мужам, Хродмар ярл, куда бы ты повел твой новый корабль?
— Если я хоть что-нибудь понимаю, то нос моего корабля повернется на юг, к Квиттингу. К Острому мысу, где живет Гримкель! — уверенно ответил Хродмар. В глубине сознания он успел отметить, что «Хродмар ярл» звучит очень даже неплохо, особенно в устах конунга. — Гримкель Черная Борода так сильно хочет с нами встретиться, что жестоко было бы лишить его этой радости!
Торбранд конунг рассмеялся, вслед за ним засмеялись и все хирдманы, видя, что Хродмар правильно понял конунга. Даже кюна Бломменатт решила позабыть неучтивый ответ и глянула на Хродмара благосклонно: ведь его слова отвечали и ее самым заветным желаниям.
— Стюрмир конунг не нанес нам обид… пока еще, — переждав смех, продолжал Торбранд конунг. —Но о нас неучтиво говорил Гримкель ярл. Вот мы и разберемся с Гримкелем ярлом, кто кому забьет в глотку железо. Ну… — конунг задумчиво подвигал бровями, — если же Стюрмир конунг посчитает себя оскорбленным и пожелает вступиться за родича… Как ты думаешь, Хродмар ярл, что тогда будет?
Хродмар сын Кари и раньше считался любимцем Торбранда конунга, и причиной тому было не только их родство. Торбранд конунг был человеком отважным, но осторожным и расчетливым. Умея крепко держать себя в руках, он чувствовал расположение к людям, способным на порывы и безрассудство, как в любви, так и в ненависти. Открытый и смелый сын Кари ярла нравился ему, и с двенадцати лет Хродмару не раз приходилось сопровождать Торбранда конунга в походах. Милость конунга, отдавшего Хродмару под начало один из своих кораблей с дружиной, никого не удивила. И по пути к Острому мысу, откуда его родичи в последний раз отплыли так бесславно, конунг собирался непременно остановиться возле Прибрежного Дома и проверить, выполнил ли Фрейвид хёвдинг СЕое обещание утопить ведьму. «Мы заберем твою невесту, Хродмар, и по возвращении справим свадьбу! — говорил он. — Надеюсь, согласие конунга уничтожит все сомнения Фрей-вида и убедит его, что его дочь будут рады принять в Аскефьорде».
Подготовка к походу шла вовсю, оба берега фьорда были заняты вытащенными на песок кораблями, и каждый день подходили новые. «Кленовым Драконом», доставшимся под начало Хродмару, назывался Дреки на двадцать восемь скамей. На носу его возвышалась вырезанная из клена голова дракона с Длинными загнутыми рогами, как у козла. Почти все драконьи головы на боевых кораблях фьяллей имели козлиные рога, как напоминание о небесных козлах, запряженных в колесницу Тора. Хродмар гордился выпавшей ему честью: после того как в прошлогоднем походе умер, простудившись, Хармунд Овсянка, конунгов ярл, собиравший дань с жителей дальних островов, многие люди постарше и с заслугами метили на его место. Хродмар не скрывал радости, что конунг выбрал именно его, но в то же время полагал это вполне естественным. Хуже других он себя никогда не считал.
Хродмар велел заново проконопатить корабль и сам проводил возле него целые дни. Его прежние тревоги из-за обезображенного лица отступили и уже казались смешными. Во всяком случае, Хродмар был уверен, что вследствие этого похода на Квиттинг приобрел гораздо больше, чем потерял. «Кленовый Дракон» и Ингвильда — а взамен лишь несколько жалких рубцов на лице! «Эти рубцы украсят тебя не хуже боевых шрамов! — как-то сказала ему мать. — Они покажут всем твою большую удачу, потому что ты перенес такую страшную болезнь и остался жив!» А поскольку ни для какого человека нет украшения лучше, чем удача, Хродмар был согласен с матерью.
В полдень фру Стейнвёр прислала за Хродма-ром: перед новым походом ей хотелось почаще видеть его. Отослав раба назад, Хродмар присел на бревно, чтобы перемотать красный ремешок на сапоге. Вдруг кто-то прыгнул сзади ему на плечи; мгновенно Хродмар скрутил нападавшего и со всевозможной осторожностью опустил его на песок. Это был Тормунд, одиннадцатилетний старший сын конунга.
— А, ты не заметил, как я подошел! — орал мальчишка, яростно дрыгая ногами, стараясь вырваться, но Хродмар держал его крепко. — Если бы я шел с оружием, то сейчас в тебе была бы уже пара дырок!
— Если бы ты шел с оружием, то я не дал бы тебе подойти так близко! — уверенно возразил Хродмар. — Настоящий воин должен чувствовать врага за сто шагов.
Наконец мальчик перестал брыкаться, и Хродмар выпустил его. Оба сына Торбранда конунга унаследовали его боевой дух в полной мере и целые дни проводили среди дружины, возле кораблей.
— Я тоже настоящий воин! — гордо заявил Тормунд, сев на песок. — Меня тоже возьмут в этот поход. А раз я пойду на корабле с дружиной, то тебе придется называть меня Тормунд конунг, ага!
— Конунгом тебя назовут, когда ты сам поведешь дружину, — непреклонно возразил Хродмар. Он понимал желание мальчика поскорее отличиться, но сам привык гордиться только тем, на что действительно имел право. — И кто это тебе сказал, что ты пойдешь в этот поход?
— Это мать сказала,
— Тебе?
— Отцу.
— А он что ей ответил?
— Что подумает.
— Тогда я бы на твоем месте не спешил радоваться, — честно предупредил Хродмар. — Если бы твой отец собирался взять тебя в поход, он обошелся бы без подсказок матери.
Тормунд слегка надулся. В одиннадцать лет он был достаточно сообразителен и знал, что независимо от желаний матери решение всегда остается за отцом.
— А говорят, что этот корабль теперь будет называться «Рябой Дракон»! — сказал он чуть погодя, надеясь отчасти отомстить Хродмару.
Хродмар промолчал.
— А отчего ты не спросишь, кто так говорит? — спросил Тормунд, обиженный невниманием к своей новости. По его мнению, любой достойный человек должен был взвиться над берегом, хватаясь за меч и изрыгая проклятья.
— А я и сам знаю, — равнодушно ответил Хродмар. Взрослый человек увидел бы, чего ему стоит это равнодушие, но Тормунд еще не дорос до такой проницательности.
— Кто? — тут же спросил мальчик.
— А хотя бы Асвальд Сутулый. Что, угадал? Тормунд угрюмо кивнул, раздосадованный, что его загадка оказалась так проста, а потом потребовал:
— Расскажи мне про ведьму!
— Про какую ведьму?
— Про квиттингскую. Которая наслала на вас мор. Ее утопили,да?
— Надо полагать, что да. Фрейвид Огниво обещал утопить ее, чтобы она больше никому не вредила. Если тебе, Тормунд конунг, что-нибудь подобное встретится в походах, то имей в виду: перед тем как убить ведьму или колдуна, нужно надеть им на голову кожаный мешок. А иначе они смогут своими мертвыми глазами вредить и после смерти.
— Вот попадись мне ведьма… — мечтательно начал Тормунд. — Ну, расскажи мне про нее!
— Да ведь ты уже слышал. Не меньше восьми раз, надо полагать.
— Ну, я забыл. Расскажи!
Но Хродмару не очень-то хотелось возвращаться воспоминаниями к Хёрдис. Его мысли занимала ее сестра, так на нее непохожая. В его представлении они были как свет и мрак, прекрасный светлый альв и темный, подземный. Хродмар с нетерпением считал дни до начала похода и был твердо намерен вернуться вместе с Ингвильдой, увезти ее даже без согласия Фрейвида, если тот добром не захочет сдержать слова. Неотвязная тоска по ней томила и мучила его; невеста уже стала частью его самого, и то, что она осталась так далеко, во власти каких-то чужих людей, казалось ему нелепостью, которую нужно как можно скорее исправить. Вся его душа сосредоточилась на воспоминании о ней, о том, как они были вместе; Хродмар как наяву видел перед собой ее глаза, ощущал тепло ее рук, и весь окружающий мир, где ее не было, казался сном. Настоящая его жизнь была там, где осталась она, и всем существом Хродмар стремился поскорее соединиться с ней. Даже «Кленовый Дракон» и звание ярла было лишь временным утешением; днем, среди людей, Хродмару было приятно ощущать на себе уважительные и завистливые взгляды, слышать обращение «Хродмар ярл», но вечерами, засыпая, он томился и понимал, что без Ингпильды все это не имеет особой цены. Он жаждал любви, поэтому одно удовлетворенное честолюбие не могло сделать его счастливым.
— А где твой брат? — спросил он у Тормунда, надеясь отвлечь мальчика от разговора о Квиттинге.
Тормунд презрительно сморщил кос:
— А, дома валяется!
— Отчего же?
— Мать не пустила. Говорит, он прихворнул. У него руки такие горячие, а глаза красные…
— Что?!
Вот теперь Хродмар взвился над песком, сжал кулаки, впился взглядом в лицо мальчика, и глаза его так вспыхнули, что Тормунду стало страшно. Все-таки он еще не привык к изменившемуся лицу своего давнего приятеля и иногда побаивался, не тролль ли какой-нибудь вернулся к ним вместо Хродмара.
— Глаза красные? — осипшим голосом переспросил Хродмар. Будто холодная рука схватила его за горло и сжала. — А глотать не больно?
— Не знаю… — опасливо и растерянно отозвался Тормунд и тихонько отполз по песку в сторонку. — Я пойду встречать рыбаков…
А Хродмар, ничего не ответив, со всех ног пустился бежать к Аскегорду.
Младший, девятилетний сын конунга Торгейр лежал в девичьей, где его устроили поближе к матери, и тихо похныкивал. У него болели все кости, шумело в ушах, а при попытках накормить его чем-нибудь немедленно начиналась рвота.
— Давно с ним так? — тяжело дыша не столько от бега, сколько от волнения, спросил Хродмар, едва глянув на мальчика.
— Со вчерашнего вечера, — ответила ему нянька-рабыня. Она с удивлением посматривала на Хродмара: в доме у кюны Бломмекатт были строгие по-Рядки и мужчинам, дажэ ярлам и хёвдингам, запрещалось врываться в женские покои.
— Голова болит?
— Говорит, да.
— Горло красное? И глаза?
— Да. А ты откуда знаешь, Хродмар ярл?
Хродмар промолчал. А женщина вдруг испуганно ахнула и прижала ко рту край покрывала. Обезображенное лицо Хродмара навело ее на ответ.
Меньше чем за полдня ужасная новость облетела весь Аскефьорд. Всем кораблям, собранным для похода, было приказано отойти подальше от усадьбы конунга и жечь можжевельник. Кому бы то ни было запретили являться в Ясеневый Двор. Тормунда больше не пускали к брату, и кюна Бломменатт то и дело притягивала его к себе, щупала лоб, заглядывала в глаза и в горло.