Дворецкая Елизавета. Стоячие камни

   — Поставь, — еле шевеля губами, сказала она.
   Незнакомец послушно поставил корову на каменистую землю. Посмотрев на Хёрдис — довольна ли она? — он повернулся опять к пещере, и она подумала: сейчас он так по одной будет выносить ей всех остальных.
   — Я знаю, кто ты такой, — сказала она.
   Незнакомец обернулся. Его густые черные брови двинулись вверх-вниз, на низком лбу прорезались две глубокие продольные морщины.
   — Кто? — с заметной тревогой спросил он.
   — Ты — сломавшийся берсерк, — сказала Хёрдис, как будто думая вслух.
   Она таких не встречала, но слышала рассказы о сломавшихся берсерках, страшнее которых нет на свете людей. Берсерк умеет доводить себя до исступления, когда его сила и быстрота возрастают многократно, чувства страха и боли исчезают. Берсерки могут сражаться со стрелой в спине и руками разрывать противника на части. Но однажды боевое исступление перехлестнет пределы, разъяренный дух сметет преграды и умчится прочь, чтобы никогда не вернуться в тело. С ним улетает и разум, а берсерк остается, вялый и обессиленный, лишенный памяти и нередко речи. Со временем он снова научится попадать ложкой в рот, но проку от него отныне не будет никакого, и все вокруг будут бояться его, как оборотня. Однажды уснувшая сила взыграет и берсерк в бессмысленной неосознанной ярости перебьет все и всех, до кого сможет дотянуться. И убить его будет нелегко.
   Меховая безрукавка незнакомца была перетянута простым поясом безо всяких украшений, но на поясе висел не топор и не нож, а меч — это показалось Хёрдис подтверждением ее догадки. Ножны были обыкновенные, из бурой толстой кожи, но зато рукоять меча была искусно отлита из черного металла. В узоре ее навершия виделась искусно вырезанная драконья голова. Хёрдис не слишком разбиралась в оружии, но по одной этой рукояти любой дурак поймет, что такой меч стоит немногим меньше, чем украденное стадо. У простого бродяги просто неоткуда взяться такому мечу.
   — Ты был берсерком, но сломался, поубивал своих, и тебя хотели убить, но ты убежал в горы и теперь живешь один, да? — спросила Хёрдис. — Ты хоть сам что-нибудь о себе помнишь?
   — Да, я… — Незнакомец опустил голову, повел могучими плечами. — Я все о себе помню. Я убивал… Да, но нечасто. Я живу здесь один… очень давно. Но я ничего тебе не сделаю, клянусь Прародителем, — вдруг с горячей поспешностью заверил он. — Ты такая красивая…
   Хёрдис опустила ресницы, но продолжала краешком глаза наблюдать за ним. Хирдманы и гости Фрейвида не раз пытались ее обнимать, но их привлекала именно ее беспутная слава. Никто и никогда не смотрел на нее с таким изумленным восхищением. Конечно, она сейчас не красивее любой трол-лихи, тут и говорить нечего. Но этот горный полоумок действительно считает ее красивой. Любая красота существует только в чьих-то глазах…
   — Гони сюда всех коров! — велела Хёрдис. — Да не носи ты их, каменная голова, они могут идти своими ногами. Ты что, забыл, как они ходят? Не на плечах же ты их нес сюда от пастбища…
   — Я… — начал незнакомец, как будто это и хотел подтвердить, но сам себя прервал и опять ушел в пещеру.
   Хёрдис присела на камень, пожала плечами. Таких странных людей она еще не встречала. Меч, странные привычки, нелепые речи — все это дразнило ее любопытство. За неподвижностью его лица скрывалась какая-то жуткая и восхитительная тайна.
   — Ну, что ты там возишься! — крикнула Хёрдис в пещеру. Ей показалось, что она слишком долго ждет.
   В ответ послышалось неразборчивое гудение его голоса и жалобное коровье мычание. Вскочив с камня, Хёрдис вбежала в пещеру. Через вход проникало еще достаточно света, и она увидела такое, чего не видела никогда в жизни. Все стадо было здесь, и тридцать коров были связаны хвостами в три связки по десять штук. Они толкались в общей куче, тянули в разные стороны, недоуменно и обиженно мычали.
   Незнакомец старательно отвязывал хвосты, нетерпеливо дергал, торопясь. Раздавалось жалобное мычание. Хёрдис прислонилась к стене пещеры, исчерпав силы, отпущенные на удивление. По крайней мере, на сегодня.
   — Это ты зачем? — бесцветным голосом спросила она.
   — А так удобнее, они не… ну, не разва… не разбегаются, — смущенно ответил незнакомец, с неловким усердием дергая хвосты.
   Обратно они шли вдвоем. Незнакомец грубым громким голосом покрикивал на коров, как заправский пастух, и они не разбредались, а послушно шли стадом. Уже стемнело, но луна, почти полная, заливала желтым светом долины, так что каждый камешек на дороге был виден.
   Когда впереди показался Кремнистый Склон, незнакомец остановился и виновато посмотрел на Хёрдис.
   — Я дальше не пойду, — сказал он. — Нельзя.
   — Уж конечно, нельзя! — одобрила Хёрдис. — Хёвдинг тебя не погладит по головке за такое бесчинство. Ступай себе.
   Чернобородый вдруг вздохнул, посмотрел на нее глазами одинокой собаки, и Хёрдис стало его жалко. Раньше она никогда никого не жалела — ее бы кто пожалел! — и новое чувство смутило ее, встревожило, как признаки опасной болезни.
   — Ладно, ты приходи когда-нибудь к нам на пастбище! — торопливо сказала она, надеясь этой жертвой прогнать тревожащее чувство. — В усадьбу не лезь, а на пастбище приходи. Я там буду — молока тебе дам, еще чего-нибудь,..
   — Ты будешь? — оживился незнакомец.
   — Буду, буду! — заверила Хёрдис, уже торопясь поскорее от него отделаться. — Иди себе.
   Незнакомец вздохнул.
   — Как тебя зовут? — спросила Хёрдис.
   Он помедлил, потом ответил, словно вспомнил:
   — Берг.
   Гора — нечего сказать, подходящее имя для такого увальня!
   — А тебя как? — с надеждой спросил он.
   Как же, не на такую напал! Станет она открывать настоящее имя кому ни попадя!
   — Хэкса! — тут же ответила Хёрдис. — Колдунья.
   Берг кивнул, нисколько не удивленный таким странным именем.
   — Иди, иди к своему Прародителю! — Хёрдис махнула ему рукой, и он послушно повернулся.
   Хёрдис закричала на коров, хлестнула хворостиной, погнала к воротам усадьбы. Сзади было как-то тихо, ни единого звука шагов по кремневым обломкам не долетало до нее. Хёрдис быстро обернулась.
   Желтый лунный свет ярко заливал долину Кремнистого Склона, но Берга нигде не было. На миг Хёрдис стало страшно — не под землю же он провалился!
   Но уже скрипели ворота, на дворе гомонили работники и женщины, светили факелы. Хёрдис со свистом рассекла воздух хворостиной, громко закричала на коров. Нечего копаться, Хёрдис Колдунья, победительница фьяллей, вернулась домой!
 
   Фрейвид хёвдинг на этот раз выполнил все свои обещания: он принял Хёрдис обратно в дом, оставил ей огниво и даже не стал любопытствовать, каким образом ей удалось так быстро найти и вернуть стадо. Остальные же просто не решались расспрашивать ее ни о чем, хотя многие подозревали, что она сама и увела коров, а потом якобы нашла и вернула, чтобы снова втереться в доверие. Только Асольв по простоте душевной пошутил, не у троллей ли она отбила скотину, но Хёрдис ответила ему только загадочным движением бровей. Много выдумывать ей сейчас не хотелось, а рассказывать по правде было почти нечего. Коровы, дескать, были в пещере у одного беглого придурка, я велела ему вернуть их, он и вернул. Сагу сложить не о чем.
   Но терпеть Хёрдис в усадьбе фру Альмвейг решительно отказалась, другие домочадцы тоже сторонились ее, и Фрейвид счел самым разумным отправить ее на пастбища.
   — Раз она так ловко отыскала наших коров, пусть она и охраняет их! — решил Фрейвид. — Пусть смотрит, чтобы тот, кто их украл, не сделал этого еще раз.
   При этом он так странно глянул на Хёрдис своими холодными голубыми глазами, что у нее опасливо дрогнуло сердце. Похоже, он знает больше, чем говорит. Может, ему известен этот берсерк или кто он там?
   На Пастбищной горе стояло несколько полуземлянок для пастухов — крошечных, три-четыре шага в длину и в ширину. Без окошек, с дерновыми крышами, густо поросшими травой, со стенами, сложенными из замшелых камней, — они сильно напоминали жилища троллей. Никто из пастухов не захотел делить жилье с Хёрдис, и одна из хижин досталась ей в полное владение. Еще год назад пастухи передрались бы за такой случай — авось что и выйдет, но теперь ее слишком боялись, и колдунья заслонила девушку в глазах всех домочадцев.
   Но Хёрдис понравилось жить на пастбище. Здесь она была избавлена от косых взглядов, от шепота за спиной, от скучных домашних дел. Доить коров ее не пускали, опасаясь дурного глаза, и целыми днями они с Серым могли свободно бродить по окрестным горам, не боясь упреков в безделье. От вольной жизни и обильной еды Хёрдис стала быстро поправляться, худоба и бледность исчезли, волосы снова заструились красивыми волнами.
   Однажды рано утром, когда только-только начало светать, Хёрдис разбудил бешеный лай Серого за стенами хижины. Мигом сбросив с себя сон, она села на травяной подстилке, прижимая к себе овчину-одеяло и прислушиваясь. Голос верного соратника и ярла показался ей странным: в нем были ярость и страх, он лаял, словно гнал прочь собственную боязнь, но она прорывалась сквозь лай жалобным повизгиванием. И снова Хёрдис вспомнилось то тревожное и пронзительное чувство, испытанное в горах во время поисков стада. В вечерних или в утренних сумерках Медный Лес яснее напоминал о своей колдовской силе, скрытой от людей. Час, когда встречаются Свет и Тьма, жизнь и нежить, одаряет богатыми возможностями того, кто сумеет ими воспользоваться.
   Хёрдис торопливо обулась, просунула голову в дыру накидки — осень была уже близка и по утрам ощутимо холодало — и выскочила из полуземлянки. Серый был недалеко; с лаем припадая к земле, стуча хвостом, он вертелся и прыгал перед грудой камней. Сначала Хёрдис ничего не увидела; моргнув и вглядевшись, она вдруг различила мощную человеческую фигуру, прижавшуюся спиной к стоячему бурому валуну, и удивилась, что не заметила ее сразу. В глаза ей бросилась грива нечесаных черных волос, черная борода и знакомое уже лицо с грубыми и невыразительными чертами.
   «Берг!» — хотела крикнуть она, но не стала, словно невидимая рука мягко и властно зажала ей рот. Лицо Берга было не совсем таким, как тогда, перед пещерой. В нем было выражение, но какое! В его лице проявилось что-то звериное, он смотрел на пляшущего Серого сосредоточенно, без страха, а как будто угрожающе. Хёрдис показалось, что Берг и Серый ведут неслышный ей разговор, хотя человек не издавал ни единого звука.
   — Серый! — прикрикнула она.
   Берг сильно вздрогнул, а Серый кинулся к Хёрдис, спрятался за нее, потом высунул морду из-за ее коленей и продолжал сердито рычать на гостя, но Уже потише.
   — Чего ты явился с утра пораньше? — вполголоса крикнула Хёрдис Бергу. — Опять за коровами?
   Если так, то у тебя ничего не выйдет — ведь теперь их стерегу я!
   Увидев ее, Берг ответил не сразу, а впился в ее лицо внимательным взглядом, как будто пытался определить, та ли это девушка или другая. Лицо его смягчилось, в глазах заблестела мысль, он вздохнул глубже, словно появление Хёрдис доставило ему облегчение.
   — Нет, я не за коровами, — глухо сказал он, стараясь говорить потише. — Я…
   — Что — ты? — строго спросила Хёрдис и подошла поближе, чтобы их громкие голоса не разбудили пастухов.
   — Я… — Берг отступил чуть назад, отходя к валунам и можжевеловым кустам, и Хёрдис пошла за ним. Здесь было удобно сидеть, а можжевельник и выступы скал скрывали их от глаз. — Я хотел тебя повидать, — наконец выговорил он.
   — Вот как? — спросила Хёрдис и усмехнулась, издевательски, как ей хотелось бы, и недоуменно. Но Берг этих оттенков не замечал.
   — Да, — сказал он и добавил: — Ты такая красивая. Еще лучше, чем тогда.
   — И ты пришел, чтобы сказать мне это?
   — Нет. Да. Чтобы тебя повидать.
   Хёрдис тяжко вздохнула — угораздило же ее сделаться предметом любви этакого пня, который слов знает лишь маленькую горсточку. Наверное, он очень давно не видел женщин, если до сих пор не может опомниться. Хёрдис села на. валун, а Берг тяжело опустился прямо на землю. Теперь их лица были друг против друга. Должно быть, оттого, что сейчас они сидели совсем рядом, сегодня он показался ей еще выше ростом и крупнее, чем при первой встрече.
   — Ну, расскажи чего-нибудь, — предложила Хёрдис, не зная, что еще ему сказать. Опыта любовных свиданий у нее было немного.
   — Я все время думал о тебе, — начал Берг, не сводя с нее глаз, и Хёрдис даже было немного неуютно под его настойчиво-обожающим взглядом. Казалось, эти темные глаза хотят съесть ее, чтобы навек заключить в плен своего обожания. — Я раньше видел много женщин, но они все непохожи на тебя. Они были такие слабые, трусливые, как… как мыши или мелкие тролли. Они начинали визжать и убегать, стоило мне только показаться. Я смотрел на них из камней… А ты такая смелая! Ты не боишься меня. И ты сильная. В тебе есть сила, и даже камни ее знают. Мне вдруг стало скучно одному. И холодно. А ведь я всегда жил один.
   — Если ты всегда жил один, откуда же ты знаешь человеческую речь? — спросила Хёрдис, одновременно слушая его безыскусные признания и думая о своем.
   Однако она отметила, что сегодня Берг держится поживее и говорит поскладнее, чем в первую их встречу. Сейчас он стал гораздо больше похож на человека.
   — Нет, я видел людей, но давно… — Берг как будто смутился, подвигал бровями, на лбу его опять появились и пропали две глубокие складки, как будто вырубленные в камне. — У меня еще хотели отнять мой меч… Много раз.
   Уныло глядя на него, Хёрдис думала о том, о ком думать не хотела — о Хродмаре Метателе Ножа. Она вспоминала его таким, каким видела в первую встречу — еще до «гнилой смерти», когда он был красив, как сам Бальдр. Как ярко блестели на солнце его длинные светлые волосы, как он был ловок и проворен! Он чуть не поймал, притом дважды, даже ее, Хёрдис Колдунью! Потом она вспомнила, как Хродмар сидел возле стоячего камня, поджидая Ингвильду, как порывисто, радостно шагнул ей навстречу, как схватил ее за руки, потом обнял… Хёрдис поморщилась, стараясь прогнать досаду, схожую с завистью. Против воли она не могла не признать, что Хродмар и после болезни остался далеко не худшим из мужчин. Почему все достается Ингвильде? Почему Ингвильде Хродмар подарил много поцелуев и обручальный перстень, а ей, Хёрдис, еще больше проклятий и рад бы был подарить хороший удар секирой по шее? И обожающий взгляд увальня Берга только раздражал ее, казался насмешкой Фрейи*. Чем она так провинилась перед Всадницей Вепря? Почему ей не так повезло, как Ингвильде?
   — За моим мечом однажды приходил даже конунг… — тем временем гудел Берг.
   — Какой меч? — перебила Хёрдис, стараясь отвлечься от досадных мыслей и сравнений. — Этот? Покажи!
   Берг помедлил, потом вытянул меч из ножен и положил на колени. И Хёрдис ахнула: ни у Фрейвида хёвдинга, ни у кого бы то ни было из его знатных гостей ей не случалось видеть такого чуда. Клинок был темным, почти черным, и по нему тянулась цепочка рун. По краям лезвия перебегали едва заметные белые искры, и сам он словно дышал. Он был живым, и крохотные белые камешки в глазах бронзовой драконьей головы на рукояти мерцали ярко, как зимние звезды.
   — Его зовут Дракон Битвы, — с гордостью сказал Берг. — Его ковали… Очень далеко.
   — Вижу! — отозвалась Хёрдис, не в силах оторвать взгляда от клинка. Подняв глаза на Берга, она с жадным нетерпением потребовала: — Дай мне подержать!
   Берг какое-то мгновение колебался, потом взял меч с колен, осторожно, как будто тот был вырезан из тонкой ледяной пластины, и на ладонях подал его Хёрдис. Обхватив пальцами рукоять, она на миг коснулась руки Берга, и ее посетило странное чувство: как будто она коснулась скалы, нагретой солнцем. Впрочем, сейчас Хёрдис было не до того.
   Она взяла меч и крепко сжала рукоять, чтобы не выронить. В первое мгновение он показался ей очень тяжелым, но только на миг. А потом случилось чудо: часть силы меча сама собой перетекла в ее руку и наполнила силой. Теперь меч не был для Хёрдис тяжел, не был и легок, а был как раз по руке. Впервые в жизни она держала боевое оружие мужчины, и ей показалось, что меч стал живым продолжением ее руки. Тысячи невидимых живых нитей соединили ее руку с мечом, в них потекла общая кровь, горячее и бодрее прежней. Вместе они, Хёрдис Колдунья и меч по имени Дракон Битвы, составили новое существо, могучее и несокрушимое. Дракон Битвы сам рвался куда-то вперед, нес ее за собой, и ей стало остро жаль, что поблизости нет ни одного врага. Ах, сейчас бы ей подошел и Торбранд конунг, и какой-нибудь дракон — меч вливал в кровь яростную жажду битвы, уверенность в себе, чувство победы. Хёрдис чуть не задохнулась от обилия сладких и тревожных ощущений, которых раньше не знала… Или знала, но не в такой полноте и яркости.
   Она оглянулась, как будто искала, на кого бы напасть.
   — Ударь сюда! — Берг показал ей на ближайший валун.
   Размахнувшись, Хёрдис рубанула мечом по валуну. Она даже не боялась попортить клинок, веря, что живой меч сильнее мертвого камня. С громким звоном валун разлетелся на две половины, и Хёрдис восторженно взвизгнула. Чувство всемогущества пьянило ее, хотелось рубить еще и еще. Выходите, полчища горных троллей! Сейчас ваши мерзкие головы покатятся под гору со стуком и грохотом! Тюр и Глейпнир!
   — Хватит. — Берг потянул руку к клинку.
   С чувством унылого разочарования Хёрдис неохотно вернула меч.
   — Откуда он у тебя? — ревниво спросила она, и брови ее болезненно хмурились от острого чувства потери. Она так сроднилась с мечом за эти несколько мгновений, что ей уже казалось, будто у нее отняли вещь, принадлежавшую ей с рождения.
   — Его выковали свартальвы. — Берг убрал меч в ножны и показал рукой на землю. — Я им дорого заплатил. А они дали мне три сокровища. Они зовутся Дракон Памяти, Дракон Битвы и еще… Дракон Судьбы.
   — Это тоже мечи? — с любопытством спросила Хёрдис.
   — Нет. — Берг покачал головой. — Дракон Памяти — это кубок, но… его нет. А Дракон Судьбы… Вот он.
   Опустив руку за пазуху, он вынул кусок кожи, развернул его, и Хёрдис вскрикнула. В глаза ей ударил яркий золотой блеск, но тут же он сменился мягким ровным сиянием. Приоткрыв рот, она рассматривала второе чудо. На лоскуте кожи в ладони Берга лежало золотое обручье, выкованное в виде дракона, свернувшегося кольцом. Изгибы его тела были прорисованы черными полосами, так что было видно каждую чешуйку и каждый коготок, в глаза были вставлены два маленьких белых камня, таких же, как на рукояти меча. Хёрдис не верила своим глазам: она и вообразить не могла подобную красоту.
   — Э-это твое? — едва сумела выговорить она, но так и не смогла оторвать глаз от обручья, чтобы посмотреть на Берга.
   — Мое, — ответил он с благодушным удовольствием. Ему явно нравилось то впечатление, которое производили на Хёрдис его сокровища. — У Дракона Судьбы и Дракона Битвы есть одно общее свойство и одно различие. Общее у них то, что они делаются точно по руке владельца, все равно, кто их возьмет. Ведь когда ты взяла в руку Дракон Битвы, тебе было не тяжело?
   Хёрдис кивнула, почти не слушая. Она уже забыла о мече — для нее существовало только обручье.
   — Вот и Дракон Судьбы так. Смотри, я надену его — и оно будет мне но руке, — гудел у нее над ухом Берг.
   Он надел обручье на свое широкое запястье, и тело золотого дракона послушно растянулось, как живое. Хёрдис затрепетала в испуге, что золотая полоска разорвется, но обручье уже опять стало твердым и сияло не хуже прежнего.
   — А теперь, если его наденешь ты…
   Берг снял обручье, взял руку Хёрдис и надел его ей. На миг золото обожгло ее, но тут же стало приятно теплым. Золотой дракон с готовностью сжался и плотно обхватил запястье Хёрдис. Он был вовсе не так тяжел как представлялось, его тяжесть даже была приятна, и Хёрдис застыла, держа руку перед собой И не в силах налюбоваться им. Она не знала, она ли поймала дракона, он ли поймал ее, но они стали отныне неразлучны.
   — А какое у них различное свойство? — спросила она, вспомнив слова Берга.
   — Такое: Дракон Битвы принесет победу любому, кто его возьмет. Его жизнь — битва, он будет благодарен любому, кто даст ему битву. А Дракон Судьбы принесет счастье только тому, кто получил его с… с…
   — С чем? — жадно спросила Хёрдис.
   В ней вспыхнуло жгучее, несбыточное желание владеть этим обручьем. Что бы ни требовалось для этого — она была готова на все.
   Берг опустил глаза, открыл и закрыл рот, потом все-таки сказал:
   — С любовью. Ну, кому его отдали по доброй воле. А если нет, если его взять силой…
   — Что тогда? — спросила Хёрдис. Ей хотелось смеяться: как она возьмет что-то силой у такого здоровяка, как Берг?
   — Тогда — сожрет. Ведь он дракон.
   Хёрдис помолчала, медленно поворачивая перед глазами руку с Драконом на запястье, любуясь искусно вычерченными изгибами его тела, блеском звездных глаз. Теплая тяжесть и блеск обручья на запястье доставляли ей мучительное удовольствие. Она знала, что раньше или позже с сокровищем придется расстаться; разум требовал поскорее его снять, чтобы не успеть привязаться слишком сильно, а сердце умоляло отдалить этот миг, потому что уже привязалось. Это было еще одно общее свойство обоих Драконов, открытое Хёрдис самостоятельно: сердце привязывалось к ним с первого прикосновения, и Разлука кажется жестокой несправедливостью.
   Хёрдис прикоснулась к обручью, как будто хотела снять, но пальцы ее только погладили литые чешуйки. Расстаться с ним было выше ее сил. И обручье сидело на ее запястье так естественно и уютно, словно она с ним и родилась. Она могла бы поклясться чем угодно, что Дракон Судьбы так же не хочет расставаться с ней, как и она с ним!
   — Видишь, как Дракон Судьбы привязался к тебе, — гулко бухнул у нее над ухом Берг. — Это потому, что он знает — я дал его тебе…
   «С любовью», — так и слышалось в его умолчании, и Хёрдис удивленно подняла на него глаза. Берг смотрел на нее с тем же восторгом, как и она на золотого дракона, в его глазах были те же чувства: стремление расстаться, пока не поздно, и боязнь потери, потому что привязанность уже родилась и окрепла. А Хёрдис не верилось, что она сама и есть то самое сокровище, поселившее в глазах и в сердце Берга это мучительное обожание.
   — Ты мне его оставишь? — спросила она о том, о чем только и могла сейчас думать.
   — Я… да, — сказал наконец Берг. — Только ты приходи еще сюда. Каждое утро. Чтобы я мог тебя видеть.
   — Да, я приду, — поспешно согласилась Хёр-дис. — Буду приходить.
   Позади них, возле пастушеских полуземлянок, заскрипела дверь, послышались неразборчивые голоса. Их никто не мог увидеть, но Хёрдис словно опомнилась: рядом был совсем другой мир. Мир, в котором она все знала и понимала, но в котором ее никто не любил. Совсем не то приносил с собой Берг. Рядом с ним было неуютно и страшновато, но мучительно-сладкое любопытство тянуло Хёрдис снова и снова заглядывать в темную бездну… Но, однако, хорошенького понемножку, так можно и к молоку опоздать!
   — Иди! — Хёрдис беспокойно оглянулась к хижинам и махнула Бергу рукой. — Уходи пока! Тут чужих не любят! Уходи!
   Берг взял ее за руку, и Хёрдис замерла, почему-то ощутив себя в плену. Он не сжимал, но в руке его ощущалась такая огромная сила, что она сковывала одним своим присутствием. Хёрдис тревожно ждала, не зная, как освободиться. Берг подержал ее руку, словно не знал, что с ней делать, и выпустил. А может, ему и этого было достаточно.
   Берг стоял возле нее и не уходил, и Хёрдис стояла, почему-то растерявшись и не зная, что делать. Они застыли, словно окаменели. Странная жизнь, которую приносил с собой Берг, сковала Хёрдис и пыталась переделать по себе, подчинить, а у Хёрдис не было воли и сил стряхнуть наваждение. Мысли, слова, даже движения как-то рассыпались, разбежались.
   Серый тявкнул, и Хёрдис очнулась. Прозрачные чары распались. Только Берг все так же стоял неподвижно, слушая что-то, слышное ему одному.
   — Приходи завтра! — сказала ему Хёрдис, повернулась и бросилась бежать к пастбищу.
   Невольно она все ускоряла бег, веря и не веря, что уносит с собой это сокровище, Дракона Судьбы.
 
   — Слышала, что говорят? Хёрдис обзавелась женихом!
   — Что? — Ингвильда изумленно повернулась к брату.
   Асольв усмехнулся, пожал плечами:
   — Это сказала Ауд. Она ходила к Ульву на пастбище, и он ей рассказал. Хёрдис встречается с каким-то человеком не из наших. Он приходит к ней рано утром или вечером, перед сном. Его видели несколько раз с ней, но не могут разглядеть. Ульв сказал только, что он рослый и сильный.
   — Но он правда хочет на ней жениться? Он так сказал, кто-нибудь слышал? Эта Ауд еще не то придумает!
   Ингвильда решительно покачала головой. Она не могла и представить, чтобы Хёрдис полюбила кого-то. Да и как ей можно внушить любовь? Разве что колдовством!
 
   — Нет, она сказала, что у Хёрдис теперь на руке золотое обручье, — упорствовал Асольв. Ему самому были так смешны эти новости, что он улыбался во весь рот.
   — Ну уж этого совсем не может быть! — Ингвильда ухватилась за это совершенно невероятное известие. — Вот видишь, они все придумали! У меня и то нет золотого обручья. Какой же пастух мог подарить Хёрдис такое сокровище?