Страница:
А дикий грохот висел над головой, заглушая все прочие звуки, если они еще остались в этом мире, полком неистовства оживших камней…
Прыгая с уступа на уступ, не замечая огромных глыб, летящих мимо нее и сердито выдергивая подол, если какая-нибудь непочтительная каменюга смела за него ухватить, Хёрдис мчалась вниз по склону, глядя только туда, где меж серо-бурых обломков скалы светлели волосы Хродмара. Почему-то сейчас ее поразил мягкий цвет и светлая нежность его волос рядом с безжалостно-холодными валунами. Там, в камнях, тлела искорка жизни, и Хёрдис летела в неосознанном порыве спасти ее.
Вот он! Хёрдис прыгнула на горбатую спину выступа, покачнулась, даже через толстую кожаную подошву сапог ощутив холодный и острый скол кремня. Все вокруг гремело, дрожало и ползло вниз, неудержимое, гонимое собственной каменной тяжестью. И среди этого водоворота светлела голова Хродмара и знакомое лицо, искаженное страданием, с зажмуренными глазами и приоткрытым ртом, жадно ловящим тяжелый каменный воздух. Любой из этих валунов грозил зацепить и утащить с собой человека. Хёрдис бросилась на колени, потом легла животом на выступ.
— Давай руку! — заорала она, сама себя не слыша. Ужас пронзил ее при мысли, что и он не услышит ее голоса за грохотом лавины. — Давай руку, тролль рябой! — вопила она, как будто это он должен был ее спасти, но он не поднимал головы.
Выступ дрогнул, покачнулся. Хродмар дернулся, неосознанно стремясь уйти из ловушки, но уйти было некуда. Откуда-то издалека Хёрдис вспомнился пожар Прибрежного Дома и это самое лицо, искаженное ненавистью, с пламенным отблеском в глазах и на белых зубах •— лицо ее смерти. Как она ненавидела его тогда, да и разве не ненавидит теперь? Да, он по-прежнему — ее смерть, но исчезни он сейчас из мира, разве она испытает облегчение? Нет, мир опустеет, если из него уйдет эта борьба, эта опасность, эта игра с острым стальным клинком. У нее, Хёрдис Колдуньи, нет в душе ни любви, ни благодарности, ни радости. Есть только обида и ненависть. Только они связывают ее с жизнью, с человеческим миром. Пропади они — что ей останется?
Хёрдис протянула руку вниз и изо всех сил застучала по плечу Хродмара.
— Эй, очнись! — кричала она, холодея от мысли, что его уже не вытащить. — Ты куда собрался, урод косматый! Не уходи от меня!
Хродмар дернул головой, судорожно потянул в себя воздух, и Хёрдис восторженно затеребила его, чувствуя, как от каждого ее движения выступ дрожит сильнее.
— Не уходи от меня! — отчаянно кричала она, обращаясь не столько даже к Хродмару, сколько к самой судьбе, моля оставить ей последнюю, может быть, живую связь с человеческим миром. — Не уходи, я не хочу без тебя жить! Я ненавижу тебя, ты мне нужен! Лучше тебя у меня ничего нет!
Хродмар снова дернул головой, повернул лицо к ней и судорожно заморгал.
Далеко не сразу Хродмар понял, что его тормошит за плечо не каменный обломок, а живая человеческая рука. Чей-то пронзительный, истошный голос пробивался сквозь каменный грохот и свист мерзлой земли, но не мог пробиться. Хродмару казалось, что ему это мерещится. Но голос не замолкал и не растворялся в грохоте, кричал что-то о ненависти и жизни. Пальцы настойчиво дергали накидку Хродмара.
Разлепив тяжелые веки, с трудом одолевая резь от каменной пыли в глазах, Хродмар посмотрел вверх и увидел над своей головой смутное пятно бледного лица с безумно горящими глазами. Со сне и наяву, при жизни и после смерти он узнал бы ведьму, образ своей злой судьбы. Она сопровождала его во всех самых страшных мгновениях жизни: сна принесла ему «гнилую смерть», пожар, Большого Тюленя, великана в Медном Лесу. Неужели к сейчас она не хочет оставить его в покое, пришла полюбоваться, как ее долгие усилия наконец увенчаютея успехом!
Хродмар мотнул головой, пытаясь отогнать дурное виденье, но ведьма не отставала, исступленно кричала что-то, дергала его, протягивала ему узкую серую ладонь, замаранную каменной пылью. Таким жестом предлагают помощь. Но Хродмар охотнее принял бы лапу Нидхёгга, чем руку квиттингской ведьмы.
«Пошла прочь!» — хотел крикнуть он, но из горла рвалось только хриплое рычанье, больше похожее на голос разъяренного зверя.
Хродмар несомненно узнал ее; в глазах его сверкнула такая восхитительная ненависть, что Хёрдис стало жарко и волна новых сил выплеснулась откуда-то из неисчерпаемой глубины ее темной души. Она снова протянула ему руку, но Хродмар с трудом повернулся — каменные обломки уже засыпали его ноги выше колен, — стараясь отстраниться от нее, качнул в руке секиру, но поднять ее у него не было сил.
Он не примет помощи от нее! Вот дурак — да разве сейчас время разбираться! Хёрдис задохнулась от негодования, хотела крикнуть что-нибудь обидное, но не придумала ничего подходящего и тем сберегла силы. Этот урод предпочитает умереть, чем принять ее руку! Но если он ее не примет, то все кончится: и ненависть, и месть, и жизнь. Он должен ее принять! Не ее, так хоть…
Зажмурившись до боли, Хёрдис восстановила в памяти лицо Модольва Золотой Пряжки. Сейчас только этот человек из окружения Хродмара пришел ей на память, но в нем она была уверена — Модольву Хродмар доверяет как себе самому. Не помня никаких заклинаний, Хёрдис сосредоточилась. И, как всегда в мгновения сильных душевных потрясений, в глубине ее души проснулись темные и могучие силы.
— Хродмар! Мальчик мой! Давай руку, скорее! Бледное пятно, склонившееся над качавшимся валуном, было лицом Модольва. Хродмар отчетливо видел растрепанные косы, свисавшие вниз, широкие щеки и толстый нос своего родича, рот в окружении желтоватых прядей бороды, искаженный волнением и страхом. Ему редко приходилось видеть Модольва ярла в волнении или тревоге, но нынешний случай, что ни говори, того заслуживал. Прямо перед глазами Хродмара была знакомая широкая ладонь, загрубевшая от многолетнего трения о весло и рукоять меча.
— Хродмар, давай же! — слышал он хриплый, прерывающийся от волнения и усталости голос Модольва. — Давай руку, я вытащу тебя, а не то будет поздно! Тебя засыплет! Лезь, мальчик мой! Подумай о матери!
«Подумай о матери!» Эти же самые слова Модольв говорил над ним, лежавшим в горячке «гнилой смерти». Едва ли Хродмар слышал и осознавал их тогда, но сейчас они нашли живой отклик в его душе. Он хотел жить! С трудом подняв руку, Хродмар вцепился в ладонь родича, дернулся, попытался высвободить ноги из каменных обломков. Отталкиваясь обухом секиры, он полез вверх, чья-то рука тянула его, наверху слышалось пыхтение и повизгивание, непонятно кем издаваемое, но Хродмар не задумывался об этом. Словно проснувшись, он хотел жить. Жить, вылезти отсюда, а остальное не важно.
Хёрдис хрипло дышала и повизгивала от натуги, боли и жути. Молодой сильный мужчина и так был не легким, а каменные обломки крепко держали его в плену и не хотели расставаться со своей добычей. Но упрямству Хёрдис Колдуньи мог позавидовать камень! Ногами цепляясь за выступы скалы позади себя, она обеими руками схватила жесткую руку Хродмара и тащила, тащила, слившись с ним в единое целое и готовая скорее сползти в жадную каменную реку, чем выпустить его. Лавина уже сорвала и второй валун, каменная осыпь, сожравшая ноги Хродмара, ползла и тянула его за собой, но и Хёрдис держала. Пока еще он оставался на месте, но медленно, палец за пальцем, он начинал сползать следом за лавиной, и Хёрдис сползала за ним. Уже ее голова и плечи свесились с валуна, уже в лицо ей самой дышал холодный зев смерти с острыми обломками каменных зубов… За грохотом лавины Хёрдис не слышала собственного крика, не замечала, как от ужаса и напряжения по щекам ее льются слезы.
И вдруг какая-то иная сила обхватила ее поперек пояса и вздернула в воздух. Внизу хрипло вскрикнул Хродмар — его дернуло так, что чуть не оторвало ноги. А Свальнир застыл, упираясь огромными ногами в две горы, держа в руках два человеческих тела. Каменная лавина жадной змеей ползла внизу, между его ног, а он смотрел на человека, крепко сцепившегося руками с Хёрдис, и недоумевал, откуда тот взялся. Великан видел на камнях одну только Хёрдис и только ее собирался спасать. Но оторвать этот нежданный привесок, не повредив само сокровище, было трудно, и Свальнир подложил вторую ладонь под легкое тело чужого человека, чтобы тот не слишком сильно тянул руки обожаемой Хзксы. И понес их прочь от лавины.
Выбрав пустой склон, покрытый мхом, Свальнир осторожно сел, положил оба тела на землю и легонько подул в лицо Хёрдис. Сокровище открыло глаза, заморгало. Свальнир старательно раздвинул широкий рот в улыбке — он уже знал, что у людей именно так принято выражать радость. А радость, скорее всего, сейчас будет кстати, и обожаемое сокровище останется довольно.
Хёрдис мотнула головой, потом вдруг подскочила как ужаленная и попыталась сесть.
— Где? — взвизгнула она.
И тут же заметила, что ее руки все еще безотчетно сжимают руки Хродмара. Он лежал на мху почти рядом с ней, запрокинув голову, и грудь его резко вздымалась, дыхание с хрипом вырывалось из приоткрытого рта. Из уголков зажмуренных глаз ползли слезы, промывая в серой каменной пыли мокрые дорожки на висках. Не поднимая век, он вдруг закашлялся, хрипя и давясь, пытаясь выбросить из горла и легких холодную тяжесть каменной пыли. Хёрдис перевела дух и стала старательно отцеплять свои пальцы от его. Руки у обоих дрожали и были холодны, как лёд.
— Тебе не больно? Тебе хорошо? — заботливо гудел Свальнир, нависая над ней, как гора.
Хёрдис замутило от воспоминания о только что пережитом, и она скривилась.
— Чудовище! — слабо крикнула она. — Хоть иногда от тебя бывает польза! Ты что, раньше не мог догадаться!
— Я не понял, чего ты хочешь, — виновато прогудел великан. — У тебя ничего не сломалось?
«Сейчас еще медвежатины притащит!» — сердито подумала Хёрдис, но на злость у нее сейчас не оставалось сил. И она сказала:
— У меня все хорошо. Я хочу только одного: уйди с глаз моих! Уйди вон за ту горку и там полежи. А потом я тебя позову.
Свальнир ничего не понял, но он чувствовал, что обожаемое сокровище и правда этого хочет. Стараясь ступать потише, он отошел точно за указанную горку, лег и пристроился так, чтобы не сводить глаз с Хёрдис. Единственное желание сокровища, которое он никогда не выполнит — это расстаться с ней.
Хродмар потерял сознание только на миг — когда неведомая сила вдруг рванула его кверху и дыхание перехватило так, словно он разорван пополам и воздуху больше некуда идти. Но сразу же он ощутил полет, движение вверх и холод стремительных воздушных потоков. Грохот и каменная пыль быстро ушли вниз, воздух стал гораздо чище и вокруг потише. Оказывается, эта жуткая каменная смерть заполнила не весь мир. Открыть глаз Хродмар не мог, как будто веки окаменели, и истерзанный грохотом слух онемел от тишины. В полубеспамятстве от бессилия Хродмар смутно ощущал, что полет прекратился, что он лежит на твердой земле, ничто вокруг него не движется, не катится, не ползет и не тянет за собой. Болело решительно все, что было в нем. А значит, все было на месте.
Когда Хродмар наконец смог пошевелиться и поднял руку протереть глаза, рядом с ним обнаружилось что-то живое. Поначалу он принял неподвижно сидящую фигуру за валун, но валун дышал. Квиттингская ведьма, бледная до синевы, с растрепанными волосами, сидела рядом с ним на земле и смотрела на него большими темно-карими глазами. Глаза, обведенные темными кругами, на бледном лице ведьмы казались особенно большими и блестящими.
Поначалу Хродмар принял ее за дурное виденье, но потом почему-то поверил, что она живая. Но никаких чувств ее близость у него не вызвала — у него просто не осталось сил на чувства. Ее присутствие даже показалось ему естественным: раз уж она — его злая судьба, значит, они будут неразлучны, пока сам он жив. Он жив! Хродмару казалось, что от всего мира уцелели только они вдвоем — он и ведьма. Но само то, что они выжили, было так важно, что все прежние счеты казались несущественными. По крайней мере сейчас.
Хродмар с трудом сел, опираясь ладонями о землю, помотал головой, приходя в себя. Ведьма сидела и молча ждала. Хродмар посмотрел на нее, но она и тогда не подала голоса, а просто сидела и смотрела ему в лицо своими большими карими глазами. Им было нечего сказать друг другу.
Медленно одолевая головокружение, Хродмар поднялся на ноги и огляделся. Одна из гор позади, самая дальняя, показалась ему знакомой. Значит, на эту гору он и раньше смотрел с востока то есть его товарищи должны остаться где-то возле нее. «Под ней», — сначала по привычке подумал Хродмар и содрогнулся. Он знал кое-кого, кто действительно остался подгорой. Он огляделся.
— Вон там! — хрипло сказала ведьма. Хродмар вздрогнул, словно с ним заговорил камень, и посмотрел на нее. Сидя на земле, она смотрела на него снизу вверх и показывала рукой куда-то в сторону. — Они там.
Хродмар не сразу узнал бывший перевал. Каменная лавина доползла до подножия той горы, что поросла сосняком, и там остановилась. Бывшая лощина была плотно завалена утесами и каменными обломками, и в середине громоздилось даже некое возвышение.
— Достойная могила для конунга, — невыразительно прохрипела ведьма и потерла оцарапанную щеку.
По бледной коже ползла темно-красная капля крови, похожая на слезу.
Хродмар смотрел на эту каплю, морщась от усилия сообразить, что это значит. Протянув руку, он кончиком пальца смазал каплю, поднес к глазам. Ведьма выжидательно смотрела на него снизу вверх. Она, похоже, знала, почему это важно.
И Хродмар догадался. Догадка насмешила его: он фыркнул, закашлялся, потом все-таки отрывисто и коротко рассмеялся.
— Асвальд обломался, — прохрипел он, вспоминая рассказ о синей крови,
Ведьма едва ли его поняла, но тоже заулыбалась правой половиной рта. Ее лицо казалось наивным и счастливым почти по-детски, но в нем и сейчас оставалось что-то неистребимо дикое,
У нее красная кровь! Она быстро стыла и сохла на грязных пальцах Хродмара, и это была не синяя кровь нечисти, а живая человеческая кровь.
Хродмар вяло потер руку о штаны, зацепил какой-то лоскут, оглядел себя. Да, любой тролль выглядит получше! Каким-то чудом он сохранил оба сапога, и даже обрывки ремешков, когда-то зеленых, еще обвивали их, покрытые густым слоем грязи. Медвежья накидка торчала клочьями и казалась седой от пыли. Седыми выглядели и слипшиеся пряди волос, упавших на грудь; Хродмар потер их пальцами, и проявился прежний светлый цвет, только очень грязный. Удивительное дело, он даже не поседел…
— Ты противен даже Хель! — с ехидным наслаждением сказала ведьма. — Она в пятый раз отказалась от тебя.
Хродмар не нашел что ответить. Соглашаться с ведьмой не хотелось, но она была права.
Ничего не сказав, он повернулся и медленно пошел прочь, стараясь выбрать взглядом наиболее простой путь к сосновой горе, где остались его товарищи. Искать Стюрмира никому больше не придется. Он остался под горой вместе с дружиной и стягом из трех волчьих хвостов. Теперь эту гору будут называть Курганом Конунга. А впрочем, кто будет ее называть так или иначе? Троллям до этого нет дела, а люди… Откуда люди возьмутся в долинах Медного Леса?
Хёрдис все так же неподвижно сидела на земле и смотрела, как знакомая фигура Хродмара, не изменившаяся со дня их первой встречи, медленно удаляется вниз по склону, то останавливаясь, то спотыкаясь, придерживаясь за тонкие кривые сосенки. Теперь он будет о ней помнить. Теперь он и сам не скоро решит, ненавидит он ее или благодарен за спасение, и поэтому будет думать о ней часто, напряженно и подолгу. Будет думать о ней гораздо больше, чем оставшаяся в Кремнистом Склоне родня или те люди, кто знал ее как прорицательницу Йорейду. А пока кто-то думает о ней, ее связь с человеческим миром не прервется.
А мир вокруг был тих, спокоен и удивительно хорош. Душу Хёрдис наполняло умиротворение и понимание. Она не просто знала, какзакончили свою жизнь Фрейвид и Стюрмир, она знала, почемувсе вышло именно так. Почему Вильмунд оседлал своего Коня Ужаса. И почему Хродмар остался жив, хотя должен был погибнуть. И почему она сама оказалась в пещере великана, который придет за ней, как только Хродмар скроется из виду. И ни при чем здесь чудесные мечи, драгоценные обручья, волшебные огнива и копья, подаренные богами. Каждый идет по дороге своей судьбы, и ведут его собственные душевные силы. Кого куда.
Хёрдис смотрела вслед Хродмару, который уходил все дальше от нее, измученный, но живой. Она уже не помнила о Стюрмире и его людях, погребенных под каменной лавиной. Хродмар был жив, и впервые в жизни сердце Хёрдис согревалось чувством, что она сделала какое-то важное и хорошее дело.
Хродмар ярл с семью спутниками вышел к Острому мысу через три дня после Праздника Дис. Не зная, как повернулась война за время их блужданий по горам Медного Леса, они не стремились попасть именно сюда, но только в это место они и смогли выйти. Неведомые и невидимые силы, правящие Медным Лесом, открыли им только одну дорогу в горах, и фьялли были благодарны судьбе за то, что она привела их к людям. Хирдманы считали это лишним доказательством огромной удачи Хродмара ярла, а сам он в глубине души подумывал, не ведьму ли он должен благодарить за это. Ведь только потом, рассказывая товарищам о своем спасении, он вспомнил, что видел лицо и руку Модольва. Но ведь Модольв уплыл с Ингвильдой к Аскефьорду и никак не мог оказаться с ними в Медном Лесу. Значит, его все-таки спасла ведьма. Но жалеть об этом Хродмару не приходило в голову. Жить на свете не так уж плохо, особенно если война идет успешно, а дома ждет любимая невеста.
На Остром мысу их встретили люди Торбранда конунга. Он пришел сюда вместе с войском сразу после Битвы Конунгов, потому что сопротивляться было уже некому. Раньше их сюда добрался с остатками дружины Гримкель Черная Борода и уже успел провозгласить себя конунгом квиттов и постоять на верхней площадке Престола Закона. Эти Лейринги — очень расторопный народ, никогда своего не упустят.
— И когда я услышал, что от имени всех квиттов Гримкель конунг предлагает платить мне дань, я поверил, что ты жив, Хродмар Удачливый! — говорил Торбранд, снова и снова хлопая Хродмара по плечу. Принимая Хродмара в усадьбе Лейрингов, он все никак не мог успокоиться и отделаться от чувства, что боги прислали ему подарок из Валхаллы. — Твоя удача еще долго будет помогать нам! Мы с Гримкелем конунгом заключили уговор, и он даже принес мне обет верности. Я даже думаю, что еще несколько лет он будет соблюдать эти обеты. Все-таки мы хорошо их потрепали. От Лейрингов после битвы остались только женщины, мальчишки моложе двенадцати лет и пара безногих стариков. Ну, и Гримкель конунг, который в битве сумел вовремя понять, где кончается храбрость и начинается безрассудство.
— А где кюна Далла? — спросил Хродмар. — У нее ведь должен быть ребенок, сын, я так слышал. Неосторожно оставлять ее на свободе.
— Гримкель клянется, что не знает, где она. И я почти верю ему. Квитты говорят, что у Лейрингов есть внутренняя усадьба в этом же проклятом Медном Лесу, в двух днях пути от восточного побережья. Она может быть там. Или где угодно. Ты прав, меня тревожит ее исчезновение. Ребенок, мальчик… Придет время, и он вообразит себя конунгом квиттов. Тем более что у Стюрмира не осталось других наследников…
— А что творится на восточном побережье?
— Квитты говорят, что к Празднику Дис должен был прислать свою помощь Хильмир конунг. Из-за нашего проворства слэтты опоздали, но исе же… Как раз об этом я и думал! Вот что, Хродмар ярл! — Торбранд конунг снова хлопнул Хродмара по плечу. — Я дам тебе время отдохнуть, посмотреть на твою долю добычи, а потом… Кому-то все равно придется искать кюну Даллу, плыть на восточное побережье проведать Хельги хёвдинга. Он-то еще не приносил мне никаких обетов верности. Я думаю, твоя удача будет очень кстати в любом из этих дел.
— Да, конечно, конунг! — ответил Хродмар и погладил рубцы на щеке. — Но надо полагать, что Асвальду Сутулому и другим тоже хочется проявить свою удачу.
— Ты не хочешь? — Торбранд удивленно поднял брови. — А я думал, что после всего этого тебя можно смело посылать хоть в Нифльхель!
— Можно, да. Но сначала я хотел бы съездить домой. Хотя бы ненадолго.
Хродмар потер пальцами нос, и Торбранд вдруг вспомнил.
— Ну, конечно! — воскликнул он и расхохотался. — Я совсем забыл! У тебя же там невеста!
— Так ты отпустишь меня? — спросил Хродмар, не зная, надеяться или нет.
Торбранд перестал смеяться и помрачнел.
— Да, этой войны нам хватит надолго. Я не ясновидящий, но все же возьмусь предсказать, что ее хватит и нам, и нашим детям, и внукам. Прежде чем дальше испытывать судьбу, следует позаботиться о том, чтобы они были, эти самые дети и внуки. Поэтому ты можешь отправляться к своей невесте и справлять свадьбу. Сколько тебе понадобится на дорогу, знает один Ньёрд, а на свадьбу я даю тебе семь дней. Через семь дней ты должен отправиться обратно. И не считай, что у тебя очень скупой конунг. Так получается. Мне нужна твоя удача.
Хродмар кивнул, не споря и даже не обижаясь. Среди бурь и лавин этой войны он все же увидел просвет. Доблесть, слава и добыча — все это хорошо, но человеку хочется чего-то еще. Даже в злобной ведьме обнаружилась красная человеческая кровь. А человек, пока он жив, продолжает стремиться к счастью. Семь дней — это гораздо меньше, чем хотелось бы, но гораздо лучше, чем совсем ничего.
— Да, вот еще что! — крикнул Торбранд, когда Хродмар был уже у двери.
Обернувшись на голос, Хродмар вернулся. Торбранд вынул из-за пазухи что-то длинное и плоское, завернутое в льняную плотную ткань.
— Возьми, — сказал он и вложил сверток в руки Хродмара, И тот сразу понял, что это такое,
— Это обломки копья Властелина, — подтвердил его догадку Торбранд конунг. — Потом подобрали. Древко и нижний конец клинка засыпало камнями, их не нашли, а острие нашлось. Если будешь разворачивать, то осторожнее — он еще острее, чем язык Асвальда Сутулого. Отдай Стуре-Одду, пусть сделает из него нож. Оружие Властелина остается оружием Властелина. А я теперь хорошо запомнил заклятье.
— Заклятье? — Хродмар посмотрел на Торбран-да, пытаясь сообразить.
— Ну да. Разве я не успел тебе рассказать тогда? Властелин сказал мне, что я не должен направлять его копье на то, из чего сделана цепь Глейпнир. Не морщись, я сам тебе скажу! — Торбранд усмехнулся и перечислил: — Женские бороды, шум кошачьих шагов, птичья слюна, медвежьи жилы, рыбьи голоса… и корни гор. Я метнул копье в великана, и оно сломалось. К кошкам, рыбам и птицам он явно не имеет отношения. Значит, дело в корнях гор. Каменный дух Медного Леса — это и есть великан. Ох и хватит нам еще забот с этим Медным Лесом, Хродмар Удачливый! — со вздохом добавил Торбранд.
Хродмар молча кивнул. Ему вспомнилось бледное лицо ведьмы, ее блестящие карие глаза и капля красной крови на щеке. Она засыпала каменной лавиной Стюрмира, но вытащила его самого. Она владеет корнями гор и потому будет сильнее любого конунга. И пусть погиб Стюрмир, разбито войско квиттов, Медный Лес остался нерушим. И он будет стоять, неподвластный даже самым сильным захватчикам, пока держит его часть цепи Глейпнир, на которой стоит мир, пока не пришло Затмение Богов и Фенрир Волк не сожрал солнце. Силы Медного Леса спят в годы благоденствия, но просыпаются и многократно возрастают в годы бедствий. А глубина этих сил неизвестна даже самим его порождениям.
Ведьма ничего не сказала ему на прощание. И Хродмару почему-то казалось, что там, в дремучих глубинах Медного Леса, дочь Стоячих Камней все так же сидит на холодном мху и смотрит ему вслед.
декабрь 1996— май 1997 г.
Москва
Пояснительный словарь
Прыгая с уступа на уступ, не замечая огромных глыб, летящих мимо нее и сердито выдергивая подол, если какая-нибудь непочтительная каменюга смела за него ухватить, Хёрдис мчалась вниз по склону, глядя только туда, где меж серо-бурых обломков скалы светлели волосы Хродмара. Почему-то сейчас ее поразил мягкий цвет и светлая нежность его волос рядом с безжалостно-холодными валунами. Там, в камнях, тлела искорка жизни, и Хёрдис летела в неосознанном порыве спасти ее.
Вот он! Хёрдис прыгнула на горбатую спину выступа, покачнулась, даже через толстую кожаную подошву сапог ощутив холодный и острый скол кремня. Все вокруг гремело, дрожало и ползло вниз, неудержимое, гонимое собственной каменной тяжестью. И среди этого водоворота светлела голова Хродмара и знакомое лицо, искаженное страданием, с зажмуренными глазами и приоткрытым ртом, жадно ловящим тяжелый каменный воздух. Любой из этих валунов грозил зацепить и утащить с собой человека. Хёрдис бросилась на колени, потом легла животом на выступ.
— Давай руку! — заорала она, сама себя не слыша. Ужас пронзил ее при мысли, что и он не услышит ее голоса за грохотом лавины. — Давай руку, тролль рябой! — вопила она, как будто это он должен был ее спасти, но он не поднимал головы.
Выступ дрогнул, покачнулся. Хродмар дернулся, неосознанно стремясь уйти из ловушки, но уйти было некуда. Откуда-то издалека Хёрдис вспомнился пожар Прибрежного Дома и это самое лицо, искаженное ненавистью, с пламенным отблеском в глазах и на белых зубах •— лицо ее смерти. Как она ненавидела его тогда, да и разве не ненавидит теперь? Да, он по-прежнему — ее смерть, но исчезни он сейчас из мира, разве она испытает облегчение? Нет, мир опустеет, если из него уйдет эта борьба, эта опасность, эта игра с острым стальным клинком. У нее, Хёрдис Колдуньи, нет в душе ни любви, ни благодарности, ни радости. Есть только обида и ненависть. Только они связывают ее с жизнью, с человеческим миром. Пропади они — что ей останется?
Хёрдис протянула руку вниз и изо всех сил застучала по плечу Хродмара.
— Эй, очнись! — кричала она, холодея от мысли, что его уже не вытащить. — Ты куда собрался, урод косматый! Не уходи от меня!
Хродмар дернул головой, судорожно потянул в себя воздух, и Хёрдис восторженно затеребила его, чувствуя, как от каждого ее движения выступ дрожит сильнее.
— Не уходи от меня! — отчаянно кричала она, обращаясь не столько даже к Хродмару, сколько к самой судьбе, моля оставить ей последнюю, может быть, живую связь с человеческим миром. — Не уходи, я не хочу без тебя жить! Я ненавижу тебя, ты мне нужен! Лучше тебя у меня ничего нет!
Хродмар снова дернул головой, повернул лицо к ней и судорожно заморгал.
Далеко не сразу Хродмар понял, что его тормошит за плечо не каменный обломок, а живая человеческая рука. Чей-то пронзительный, истошный голос пробивался сквозь каменный грохот и свист мерзлой земли, но не мог пробиться. Хродмару казалось, что ему это мерещится. Но голос не замолкал и не растворялся в грохоте, кричал что-то о ненависти и жизни. Пальцы настойчиво дергали накидку Хродмара.
Разлепив тяжелые веки, с трудом одолевая резь от каменной пыли в глазах, Хродмар посмотрел вверх и увидел над своей головой смутное пятно бледного лица с безумно горящими глазами. Со сне и наяву, при жизни и после смерти он узнал бы ведьму, образ своей злой судьбы. Она сопровождала его во всех самых страшных мгновениях жизни: сна принесла ему «гнилую смерть», пожар, Большого Тюленя, великана в Медном Лесу. Неужели к сейчас она не хочет оставить его в покое, пришла полюбоваться, как ее долгие усилия наконец увенчаютея успехом!
Хродмар мотнул головой, пытаясь отогнать дурное виденье, но ведьма не отставала, исступленно кричала что-то, дергала его, протягивала ему узкую серую ладонь, замаранную каменной пылью. Таким жестом предлагают помощь. Но Хродмар охотнее принял бы лапу Нидхёгга, чем руку квиттингской ведьмы.
«Пошла прочь!» — хотел крикнуть он, но из горла рвалось только хриплое рычанье, больше похожее на голос разъяренного зверя.
Хродмар несомненно узнал ее; в глазах его сверкнула такая восхитительная ненависть, что Хёрдис стало жарко и волна новых сил выплеснулась откуда-то из неисчерпаемой глубины ее темной души. Она снова протянула ему руку, но Хродмар с трудом повернулся — каменные обломки уже засыпали его ноги выше колен, — стараясь отстраниться от нее, качнул в руке секиру, но поднять ее у него не было сил.
Он не примет помощи от нее! Вот дурак — да разве сейчас время разбираться! Хёрдис задохнулась от негодования, хотела крикнуть что-нибудь обидное, но не придумала ничего подходящего и тем сберегла силы. Этот урод предпочитает умереть, чем принять ее руку! Но если он ее не примет, то все кончится: и ненависть, и месть, и жизнь. Он должен ее принять! Не ее, так хоть…
Зажмурившись до боли, Хёрдис восстановила в памяти лицо Модольва Золотой Пряжки. Сейчас только этот человек из окружения Хродмара пришел ей на память, но в нем она была уверена — Модольву Хродмар доверяет как себе самому. Не помня никаких заклинаний, Хёрдис сосредоточилась. И, как всегда в мгновения сильных душевных потрясений, в глубине ее души проснулись темные и могучие силы.
— Хродмар! Мальчик мой! Давай руку, скорее! Бледное пятно, склонившееся над качавшимся валуном, было лицом Модольва. Хродмар отчетливо видел растрепанные косы, свисавшие вниз, широкие щеки и толстый нос своего родича, рот в окружении желтоватых прядей бороды, искаженный волнением и страхом. Ему редко приходилось видеть Модольва ярла в волнении или тревоге, но нынешний случай, что ни говори, того заслуживал. Прямо перед глазами Хродмара была знакомая широкая ладонь, загрубевшая от многолетнего трения о весло и рукоять меча.
— Хродмар, давай же! — слышал он хриплый, прерывающийся от волнения и усталости голос Модольва. — Давай руку, я вытащу тебя, а не то будет поздно! Тебя засыплет! Лезь, мальчик мой! Подумай о матери!
«Подумай о матери!» Эти же самые слова Модольв говорил над ним, лежавшим в горячке «гнилой смерти». Едва ли Хродмар слышал и осознавал их тогда, но сейчас они нашли живой отклик в его душе. Он хотел жить! С трудом подняв руку, Хродмар вцепился в ладонь родича, дернулся, попытался высвободить ноги из каменных обломков. Отталкиваясь обухом секиры, он полез вверх, чья-то рука тянула его, наверху слышалось пыхтение и повизгивание, непонятно кем издаваемое, но Хродмар не задумывался об этом. Словно проснувшись, он хотел жить. Жить, вылезти отсюда, а остальное не важно.
Хёрдис хрипло дышала и повизгивала от натуги, боли и жути. Молодой сильный мужчина и так был не легким, а каменные обломки крепко держали его в плену и не хотели расставаться со своей добычей. Но упрямству Хёрдис Колдуньи мог позавидовать камень! Ногами цепляясь за выступы скалы позади себя, она обеими руками схватила жесткую руку Хродмара и тащила, тащила, слившись с ним в единое целое и готовая скорее сползти в жадную каменную реку, чем выпустить его. Лавина уже сорвала и второй валун, каменная осыпь, сожравшая ноги Хродмара, ползла и тянула его за собой, но и Хёрдис держала. Пока еще он оставался на месте, но медленно, палец за пальцем, он начинал сползать следом за лавиной, и Хёрдис сползала за ним. Уже ее голова и плечи свесились с валуна, уже в лицо ей самой дышал холодный зев смерти с острыми обломками каменных зубов… За грохотом лавины Хёрдис не слышала собственного крика, не замечала, как от ужаса и напряжения по щекам ее льются слезы.
И вдруг какая-то иная сила обхватила ее поперек пояса и вздернула в воздух. Внизу хрипло вскрикнул Хродмар — его дернуло так, что чуть не оторвало ноги. А Свальнир застыл, упираясь огромными ногами в две горы, держа в руках два человеческих тела. Каменная лавина жадной змеей ползла внизу, между его ног, а он смотрел на человека, крепко сцепившегося руками с Хёрдис, и недоумевал, откуда тот взялся. Великан видел на камнях одну только Хёрдис и только ее собирался спасать. Но оторвать этот нежданный привесок, не повредив само сокровище, было трудно, и Свальнир подложил вторую ладонь под легкое тело чужого человека, чтобы тот не слишком сильно тянул руки обожаемой Хзксы. И понес их прочь от лавины.
Выбрав пустой склон, покрытый мхом, Свальнир осторожно сел, положил оба тела на землю и легонько подул в лицо Хёрдис. Сокровище открыло глаза, заморгало. Свальнир старательно раздвинул широкий рот в улыбке — он уже знал, что у людей именно так принято выражать радость. А радость, скорее всего, сейчас будет кстати, и обожаемое сокровище останется довольно.
Хёрдис мотнула головой, потом вдруг подскочила как ужаленная и попыталась сесть.
— Где? — взвизгнула она.
И тут же заметила, что ее руки все еще безотчетно сжимают руки Хродмара. Он лежал на мху почти рядом с ней, запрокинув голову, и грудь его резко вздымалась, дыхание с хрипом вырывалось из приоткрытого рта. Из уголков зажмуренных глаз ползли слезы, промывая в серой каменной пыли мокрые дорожки на висках. Не поднимая век, он вдруг закашлялся, хрипя и давясь, пытаясь выбросить из горла и легких холодную тяжесть каменной пыли. Хёрдис перевела дух и стала старательно отцеплять свои пальцы от его. Руки у обоих дрожали и были холодны, как лёд.
— Тебе не больно? Тебе хорошо? — заботливо гудел Свальнир, нависая над ней, как гора.
Хёрдис замутило от воспоминания о только что пережитом, и она скривилась.
— Чудовище! — слабо крикнула она. — Хоть иногда от тебя бывает польза! Ты что, раньше не мог догадаться!
— Я не понял, чего ты хочешь, — виновато прогудел великан. — У тебя ничего не сломалось?
«Сейчас еще медвежатины притащит!» — сердито подумала Хёрдис, но на злость у нее сейчас не оставалось сил. И она сказала:
— У меня все хорошо. Я хочу только одного: уйди с глаз моих! Уйди вон за ту горку и там полежи. А потом я тебя позову.
Свальнир ничего не понял, но он чувствовал, что обожаемое сокровище и правда этого хочет. Стараясь ступать потише, он отошел точно за указанную горку, лег и пристроился так, чтобы не сводить глаз с Хёрдис. Единственное желание сокровища, которое он никогда не выполнит — это расстаться с ней.
Хродмар потерял сознание только на миг — когда неведомая сила вдруг рванула его кверху и дыхание перехватило так, словно он разорван пополам и воздуху больше некуда идти. Но сразу же он ощутил полет, движение вверх и холод стремительных воздушных потоков. Грохот и каменная пыль быстро ушли вниз, воздух стал гораздо чище и вокруг потише. Оказывается, эта жуткая каменная смерть заполнила не весь мир. Открыть глаз Хродмар не мог, как будто веки окаменели, и истерзанный грохотом слух онемел от тишины. В полубеспамятстве от бессилия Хродмар смутно ощущал, что полет прекратился, что он лежит на твердой земле, ничто вокруг него не движется, не катится, не ползет и не тянет за собой. Болело решительно все, что было в нем. А значит, все было на месте.
Когда Хродмар наконец смог пошевелиться и поднял руку протереть глаза, рядом с ним обнаружилось что-то живое. Поначалу он принял неподвижно сидящую фигуру за валун, но валун дышал. Квиттингская ведьма, бледная до синевы, с растрепанными волосами, сидела рядом с ним на земле и смотрела на него большими темно-карими глазами. Глаза, обведенные темными кругами, на бледном лице ведьмы казались особенно большими и блестящими.
Поначалу Хродмар принял ее за дурное виденье, но потом почему-то поверил, что она живая. Но никаких чувств ее близость у него не вызвала — у него просто не осталось сил на чувства. Ее присутствие даже показалось ему естественным: раз уж она — его злая судьба, значит, они будут неразлучны, пока сам он жив. Он жив! Хродмару казалось, что от всего мира уцелели только они вдвоем — он и ведьма. Но само то, что они выжили, было так важно, что все прежние счеты казались несущественными. По крайней мере сейчас.
Хродмар с трудом сел, опираясь ладонями о землю, помотал головой, приходя в себя. Ведьма сидела и молча ждала. Хродмар посмотрел на нее, но она и тогда не подала голоса, а просто сидела и смотрела ему в лицо своими большими карими глазами. Им было нечего сказать друг другу.
Медленно одолевая головокружение, Хродмар поднялся на ноги и огляделся. Одна из гор позади, самая дальняя, показалась ему знакомой. Значит, на эту гору он и раньше смотрел с востока то есть его товарищи должны остаться где-то возле нее. «Под ней», — сначала по привычке подумал Хродмар и содрогнулся. Он знал кое-кого, кто действительно остался подгорой. Он огляделся.
— Вон там! — хрипло сказала ведьма. Хродмар вздрогнул, словно с ним заговорил камень, и посмотрел на нее. Сидя на земле, она смотрела на него снизу вверх и показывала рукой куда-то в сторону. — Они там.
Хродмар не сразу узнал бывший перевал. Каменная лавина доползла до подножия той горы, что поросла сосняком, и там остановилась. Бывшая лощина была плотно завалена утесами и каменными обломками, и в середине громоздилось даже некое возвышение.
— Достойная могила для конунга, — невыразительно прохрипела ведьма и потерла оцарапанную щеку.
По бледной коже ползла темно-красная капля крови, похожая на слезу.
Хродмар смотрел на эту каплю, морщась от усилия сообразить, что это значит. Протянув руку, он кончиком пальца смазал каплю, поднес к глазам. Ведьма выжидательно смотрела на него снизу вверх. Она, похоже, знала, почему это важно.
И Хродмар догадался. Догадка насмешила его: он фыркнул, закашлялся, потом все-таки отрывисто и коротко рассмеялся.
— Асвальд обломался, — прохрипел он, вспоминая рассказ о синей крови,
Ведьма едва ли его поняла, но тоже заулыбалась правой половиной рта. Ее лицо казалось наивным и счастливым почти по-детски, но в нем и сейчас оставалось что-то неистребимо дикое,
У нее красная кровь! Она быстро стыла и сохла на грязных пальцах Хродмара, и это была не синяя кровь нечисти, а живая человеческая кровь.
Хродмар вяло потер руку о штаны, зацепил какой-то лоскут, оглядел себя. Да, любой тролль выглядит получше! Каким-то чудом он сохранил оба сапога, и даже обрывки ремешков, когда-то зеленых, еще обвивали их, покрытые густым слоем грязи. Медвежья накидка торчала клочьями и казалась седой от пыли. Седыми выглядели и слипшиеся пряди волос, упавших на грудь; Хродмар потер их пальцами, и проявился прежний светлый цвет, только очень грязный. Удивительное дело, он даже не поседел…
— Ты противен даже Хель! — с ехидным наслаждением сказала ведьма. — Она в пятый раз отказалась от тебя.
Хродмар не нашел что ответить. Соглашаться с ведьмой не хотелось, но она была права.
Ничего не сказав, он повернулся и медленно пошел прочь, стараясь выбрать взглядом наиболее простой путь к сосновой горе, где остались его товарищи. Искать Стюрмира никому больше не придется. Он остался под горой вместе с дружиной и стягом из трех волчьих хвостов. Теперь эту гору будут называть Курганом Конунга. А впрочем, кто будет ее называть так или иначе? Троллям до этого нет дела, а люди… Откуда люди возьмутся в долинах Медного Леса?
Хёрдис все так же неподвижно сидела на земле и смотрела, как знакомая фигура Хродмара, не изменившаяся со дня их первой встречи, медленно удаляется вниз по склону, то останавливаясь, то спотыкаясь, придерживаясь за тонкие кривые сосенки. Теперь он будет о ней помнить. Теперь он и сам не скоро решит, ненавидит он ее или благодарен за спасение, и поэтому будет думать о ней часто, напряженно и подолгу. Будет думать о ней гораздо больше, чем оставшаяся в Кремнистом Склоне родня или те люди, кто знал ее как прорицательницу Йорейду. А пока кто-то думает о ней, ее связь с человеческим миром не прервется.
А мир вокруг был тих, спокоен и удивительно хорош. Душу Хёрдис наполняло умиротворение и понимание. Она не просто знала, какзакончили свою жизнь Фрейвид и Стюрмир, она знала, почемувсе вышло именно так. Почему Вильмунд оседлал своего Коня Ужаса. И почему Хродмар остался жив, хотя должен был погибнуть. И почему она сама оказалась в пещере великана, который придет за ней, как только Хродмар скроется из виду. И ни при чем здесь чудесные мечи, драгоценные обручья, волшебные огнива и копья, подаренные богами. Каждый идет по дороге своей судьбы, и ведут его собственные душевные силы. Кого куда.
Хёрдис смотрела вслед Хродмару, который уходил все дальше от нее, измученный, но живой. Она уже не помнила о Стюрмире и его людях, погребенных под каменной лавиной. Хродмар был жив, и впервые в жизни сердце Хёрдис согревалось чувством, что она сделала какое-то важное и хорошее дело.
Хродмар ярл с семью спутниками вышел к Острому мысу через три дня после Праздника Дис. Не зная, как повернулась война за время их блужданий по горам Медного Леса, они не стремились попасть именно сюда, но только в это место они и смогли выйти. Неведомые и невидимые силы, правящие Медным Лесом, открыли им только одну дорогу в горах, и фьялли были благодарны судьбе за то, что она привела их к людям. Хирдманы считали это лишним доказательством огромной удачи Хродмара ярла, а сам он в глубине души подумывал, не ведьму ли он должен благодарить за это. Ведь только потом, рассказывая товарищам о своем спасении, он вспомнил, что видел лицо и руку Модольва. Но ведь Модольв уплыл с Ингвильдой к Аскефьорду и никак не мог оказаться с ними в Медном Лесу. Значит, его все-таки спасла ведьма. Но жалеть об этом Хродмару не приходило в голову. Жить на свете не так уж плохо, особенно если война идет успешно, а дома ждет любимая невеста.
На Остром мысу их встретили люди Торбранда конунга. Он пришел сюда вместе с войском сразу после Битвы Конунгов, потому что сопротивляться было уже некому. Раньше их сюда добрался с остатками дружины Гримкель Черная Борода и уже успел провозгласить себя конунгом квиттов и постоять на верхней площадке Престола Закона. Эти Лейринги — очень расторопный народ, никогда своего не упустят.
— И когда я услышал, что от имени всех квиттов Гримкель конунг предлагает платить мне дань, я поверил, что ты жив, Хродмар Удачливый! — говорил Торбранд, снова и снова хлопая Хродмара по плечу. Принимая Хродмара в усадьбе Лейрингов, он все никак не мог успокоиться и отделаться от чувства, что боги прислали ему подарок из Валхаллы. — Твоя удача еще долго будет помогать нам! Мы с Гримкелем конунгом заключили уговор, и он даже принес мне обет верности. Я даже думаю, что еще несколько лет он будет соблюдать эти обеты. Все-таки мы хорошо их потрепали. От Лейрингов после битвы остались только женщины, мальчишки моложе двенадцати лет и пара безногих стариков. Ну, и Гримкель конунг, который в битве сумел вовремя понять, где кончается храбрость и начинается безрассудство.
— А где кюна Далла? — спросил Хродмар. — У нее ведь должен быть ребенок, сын, я так слышал. Неосторожно оставлять ее на свободе.
— Гримкель клянется, что не знает, где она. И я почти верю ему. Квитты говорят, что у Лейрингов есть внутренняя усадьба в этом же проклятом Медном Лесу, в двух днях пути от восточного побережья. Она может быть там. Или где угодно. Ты прав, меня тревожит ее исчезновение. Ребенок, мальчик… Придет время, и он вообразит себя конунгом квиттов. Тем более что у Стюрмира не осталось других наследников…
— А что творится на восточном побережье?
— Квитты говорят, что к Празднику Дис должен был прислать свою помощь Хильмир конунг. Из-за нашего проворства слэтты опоздали, но исе же… Как раз об этом я и думал! Вот что, Хродмар ярл! — Торбранд конунг снова хлопнул Хродмара по плечу. — Я дам тебе время отдохнуть, посмотреть на твою долю добычи, а потом… Кому-то все равно придется искать кюну Даллу, плыть на восточное побережье проведать Хельги хёвдинга. Он-то еще не приносил мне никаких обетов верности. Я думаю, твоя удача будет очень кстати в любом из этих дел.
— Да, конечно, конунг! — ответил Хродмар и погладил рубцы на щеке. — Но надо полагать, что Асвальду Сутулому и другим тоже хочется проявить свою удачу.
— Ты не хочешь? — Торбранд удивленно поднял брови. — А я думал, что после всего этого тебя можно смело посылать хоть в Нифльхель!
— Можно, да. Но сначала я хотел бы съездить домой. Хотя бы ненадолго.
Хродмар потер пальцами нос, и Торбранд вдруг вспомнил.
— Ну, конечно! — воскликнул он и расхохотался. — Я совсем забыл! У тебя же там невеста!
— Так ты отпустишь меня? — спросил Хродмар, не зная, надеяться или нет.
Торбранд перестал смеяться и помрачнел.
— Да, этой войны нам хватит надолго. Я не ясновидящий, но все же возьмусь предсказать, что ее хватит и нам, и нашим детям, и внукам. Прежде чем дальше испытывать судьбу, следует позаботиться о том, чтобы они были, эти самые дети и внуки. Поэтому ты можешь отправляться к своей невесте и справлять свадьбу. Сколько тебе понадобится на дорогу, знает один Ньёрд, а на свадьбу я даю тебе семь дней. Через семь дней ты должен отправиться обратно. И не считай, что у тебя очень скупой конунг. Так получается. Мне нужна твоя удача.
Хродмар кивнул, не споря и даже не обижаясь. Среди бурь и лавин этой войны он все же увидел просвет. Доблесть, слава и добыча — все это хорошо, но человеку хочется чего-то еще. Даже в злобной ведьме обнаружилась красная человеческая кровь. А человек, пока он жив, продолжает стремиться к счастью. Семь дней — это гораздо меньше, чем хотелось бы, но гораздо лучше, чем совсем ничего.
— Да, вот еще что! — крикнул Торбранд, когда Хродмар был уже у двери.
Обернувшись на голос, Хродмар вернулся. Торбранд вынул из-за пазухи что-то длинное и плоское, завернутое в льняную плотную ткань.
— Возьми, — сказал он и вложил сверток в руки Хродмара, И тот сразу понял, что это такое,
— Это обломки копья Властелина, — подтвердил его догадку Торбранд конунг. — Потом подобрали. Древко и нижний конец клинка засыпало камнями, их не нашли, а острие нашлось. Если будешь разворачивать, то осторожнее — он еще острее, чем язык Асвальда Сутулого. Отдай Стуре-Одду, пусть сделает из него нож. Оружие Властелина остается оружием Властелина. А я теперь хорошо запомнил заклятье.
— Заклятье? — Хродмар посмотрел на Торбран-да, пытаясь сообразить.
— Ну да. Разве я не успел тебе рассказать тогда? Властелин сказал мне, что я не должен направлять его копье на то, из чего сделана цепь Глейпнир. Не морщись, я сам тебе скажу! — Торбранд усмехнулся и перечислил: — Женские бороды, шум кошачьих шагов, птичья слюна, медвежьи жилы, рыбьи голоса… и корни гор. Я метнул копье в великана, и оно сломалось. К кошкам, рыбам и птицам он явно не имеет отношения. Значит, дело в корнях гор. Каменный дух Медного Леса — это и есть великан. Ох и хватит нам еще забот с этим Медным Лесом, Хродмар Удачливый! — со вздохом добавил Торбранд.
Хродмар молча кивнул. Ему вспомнилось бледное лицо ведьмы, ее блестящие карие глаза и капля красной крови на щеке. Она засыпала каменной лавиной Стюрмира, но вытащила его самого. Она владеет корнями гор и потому будет сильнее любого конунга. И пусть погиб Стюрмир, разбито войско квиттов, Медный Лес остался нерушим. И он будет стоять, неподвластный даже самым сильным захватчикам, пока держит его часть цепи Глейпнир, на которой стоит мир, пока не пришло Затмение Богов и Фенрир Волк не сожрал солнце. Силы Медного Леса спят в годы благоденствия, но просыпаются и многократно возрастают в годы бедствий. А глубина этих сил неизвестна даже самим его порождениям.
Ведьма ничего не сказала ему на прощание. И Хродмару почему-то казалось, что там, в дремучих глубинах Медного Леса, дочь Стоячих Камней все так же сидит на холодном мху и смотрит ему вслед.
декабрь 1996— май 1997 г.
Москва
Пояснительный словарь
альвы — духи плодородия, по положению ниже богов. Делятся на две группы: темные (свартальвы, см.) и светлые (льесальвы, они же просто альвы). Светлые альвы обитают в Альвхейме (см.) Как говорит о них «Младшая Эдда», «светлые альвы обликом своим прекраснее солнца».
Асгард — небесная крепость, место обитания богов-асов. Буквально означает «ограда асов». В кем находится множество прекрасных чертогов, в которых обитают боги. Асгард окружен высокой каменной стеной, построенной великаном, и ведет в него радужный мост Биврёст, непреодолимый для врагов.
Бальдр — второй сын Одина. «О нем можно сказать только доброе. Он лучше всех, и все его прославляют. Так он прекрасен лицом и так светел, что исходит от него сияние. Он самый мудрый из асов, самый красноречивый и благостный. Он живет в месте, что зовется Брейдаблик, на небесах. В этом месте же может быть никакого порока…»< «Младшая Здда». Далее — МЭ.>. Был убит слепым Хедом стрелой из побега омелы и остался у Хель, несмотря на попытки вызволить его. Видимо, в его образе отразились культовые жертвоприношения: Бальдр — «умирающий и воскресающий бог», символ ежегодно обновляющейся растительности. Бальдру было посвящено воскресенье.
берсерк — буквально «медвежья шкура» или «медвежья рубашка». Так называли могучего воина, способного во время битвы приходить в исступление<
Асгард — небесная крепость, место обитания богов-асов. Буквально означает «ограда асов». В кем находится множество прекрасных чертогов, в которых обитают боги. Асгард окружен высокой каменной стеной, построенной великаном, и ведет в него радужный мост Биврёст, непреодолимый для врагов.
Бальдр — второй сын Одина. «О нем можно сказать только доброе. Он лучше всех, и все его прославляют. Так он прекрасен лицом и так светел, что исходит от него сияние. Он самый мудрый из асов, самый красноречивый и благостный. Он живет в месте, что зовется Брейдаблик, на небесах. В этом месте же может быть никакого порока…»< «Младшая Здда». Далее — МЭ.>. Был убит слепым Хедом стрелой из побега омелы и остался у Хель, несмотря на попытки вызволить его. Видимо, в его образе отразились культовые жертвоприношения: Бальдр — «умирающий и воскресающий бог», символ ежегодно обновляющейся растительности. Бальдру было посвящено воскресенье.
берсерк — буквально «медвежья шкура» или «медвежья рубашка». Так называли могучего воина, способного во время битвы приходить в исступление<