Дворецкая Елизавета. Стоячие камни

   Ингвильда задумалась. Рассуждения Оддбранда превращали ее туманные догадки в уверенность Если Стюрмир конунг, о котором со времени провозглашения Вильмунда старались не вспоминать как о нечистом духе, все-таки вернется — что тогда будет? Что будет с Вильмундом, с Даллой, да и с самой Ингвильдой? Едва ли Стюрмиру понравится, что его похоронили при жизни, и едва ли он будет благодарен виновникам всего этого. А главный виновник — Фрейвид Огниво. И ей, как дочери Фрейвида, едва ли стоит рассчитывать на дружбу и благосклонность конунга. Одно хорошо — их обручение с Вильмундом он наверняка расторгнет… И что потом?
   Ингвильде вдруг стало очень тревожно, словно ее унесло в море в лодке без весел. Еще не буря, но стоит подуть ветру… Она окинула взглядом долину, по которой пролегал их путь, серое небо, по цвету почти неотличимое от снега. Мягкие облака затягивали, уводили куда-то все глубже и глубже, и Ингвильда вдруг потянулась вперед, вслед за собственным взглядом, не в силах освободиться от наваждения. Тревога ушла, запуталась и растворилась в этом сером мареве, стало спокойно и тихо. Как во сне. Окружающий мир исчез, все вокруг заволоклось туманом, а облака, наоборот, расступились, в просвете показалось море. Темное зимнее море с грязно-белыми бурунчиками пены, низкий пустынный берег, поросший каким-то мелким кустарником, и корабль под красно-зеленым парусом. Словно вняв упреку Оддбранда, взгляд Ингвильды торопливо обшарил украшавшую штевень голову волка с оскаленной мордой и парой рогов вроде бычьих, воинственно поднятых к небесам. Да, это корабль Стюрмира конунга, «Рогатый Волк» ¦— второго такого нет во всем Морском Пути. Одаривать рогами зверей, которым в них отказали боги, было любимым делом знаменитого корабельщика Эгиля Угрюмого, прозванного так за неукротимо веселый нрав.
   «Наверное, этот роскошный парус Стюрмиру подарил конунг слэттов, — сообразила Ингвильда, хотя и понимала, что сейчас нужно смотреть, а с истолкованием увиденного можно и подождать. — А это значит, что он съездил не напрасно и Хильмир конунг пообещал ему помощь. А вот и он сам!»
   Видение становилось все отчетливее, приближалось, притом Ингвильда, к собственному удивлению и удовольствию, могла выбирать, на нос или на корму ей смотреть. На сиденье кормчего она увидела знакомую фигуру —широкие плечи и полуседую голову Метельного Великана. Медленно, боясь спугнуть видение, Ингвильда повела взглядом вдоль борта назад, стараясь разглядеть, нет ли на корабле кого-нибудь из слэттов. Знатные слэтты, кажется, заплетают волосы в одну косу… если она их не путает с соседями—барландцами. Никого похожего она не увидела, а может, не узнала. Морской ветер шевелил волосы гребцов, от волн летели ледяные брызги, и Ингвильда вздрогнула — на нее дохнуло этой влажной стужей. Резкий порыв соленого ветра ударил в лицо Ингвильде, окутал пронзительно холодным облаком и потянул за собой, туда, к этому морю, небу и кораблю…
   Сильная рука сжала плечо Ингвильды и потрясла.
   — Эй, йомфру! — встревоженно позвал Оддбранд. —
   Очнись!
   Рывком, как провалившись, Ингвильда опомнилась, обнаружила себя снова в седле, в долине, укрытой горами от морских ветров. Глаза жгло, как от яркого света; она зажмурилась и опустила голову. У нее не хватало сил даже держать поводья, и Оддбранд перехватил их.
   — Ты, должно быть, видела что-то любопытное! — услышала она приглушенный, уже почти спокойный голос Оддбранда. — Но я подумал, как бы духи не забрали тебя к себе навсегда. По-моему, до этого оставалось немного. Дар ясновидения, конечно, драгоценен, но лучше оставайся здесь и будь обыкновенной женщиной.
   Ингвильда успокоилась и открыла глаза. Ей было неуютно — мир видения и правда стал, пусть ненадолго, так же ярок и осязаем, как и настоящий. Представив, что могла бы очнуться не в седле, а на корабле среди хирдмаяов Стюрмира конунга, Ингвильда содрогнулась и крепче вцепилась в лошадиную гриву. Слава богине Хлин*, это прошло!
   — Я видела корабль, — начала она рассказывать. — Это несомненно он, «Рогатый Волк». Стюрмир конунг жив и здоров, он сам правил рулем.
   — Это на него похоже, — Оддбранд кивнул.
   Там не было слэттов?
   — Я их не нашла. Там плоский берег со множеством мелких заливчиков и мысочков, и на мысках растут тонкие кривые елки чуть ли не до самой воды…
   — Ха! Уж не сам ли Ньёрд перенес Стюрмира за один день от Дороги Рассвета до Хорденланда?
   — Земля хордов? — удивленно переспросила Ингвильда. — Но как они успели?
   — Это далеко! — подтвердил Оддбранд. — Не знаю, что и сказать тебе, йомфру! Похоже, что сегодня утром ты увидела то, что было несколько дней назад!
   Оддбранд почему-то повеселел, как будто ожидание близких неприятностей прибавило ему бодрости. Но Ингвильде было вовсе не весело.
   — Так, значит, он может быть на Остром мысу уже через несколько дней?
   — Да. Может быть, даже раньше нас. Как раз там и встретимся!
   — Но… наверное, стоит предупредить Вильмунда? — Ингвильда посмотрела в начало длинного строя, где краснел плащ молодого конунга.
   — Не стоит! — Оддбранд ухмыльнулся. — Лучше пусть встреча с отцом станет для него приятной неожиданностью!
   Ингвильда поколебалась немного, но все же завладела поводьями и тронула бок лошади свернутой плетью. Перед лицом настоящей беды ее обиды на Вильмунда отступили, и ей хотелось дать ему побольше времени на раздумье о том, как поправить дело. Но не успела лошадь сделать шаг, как Ингвильда испугалась чего-то и снова натянула поводья.
   — Не бойся, йомфру! — подбодрил ее Оддбранд. — Принимать решение нужно один раз — только тогда оно чего-то стоит!
   — А он не подумает, что я лгу?
   — А разве раньше ты когда-нибудь лгала? Если он так подумает, то пусть ему и будет стыдно! — утешил ее Оддбранд.
   — А вдруг он подумает, что я сумасшедшая?
   — А ты уверена, что это не так? — спросил Оддбранд, понизив голос и наклонившись к ней.
   В его голосе крылась усмешка, но Ингвильда не обиделась. Напротив, ей стало весело. В самом деле, может быть, и так! А значит, какой с нее спрос? Отныне она свободна думать и действовать как ей угодно, а если кому-то это не понравится, то это их беда! Не так уж много в ней осталось от той, славкой благоразумием, прежней Ингвильды дочери Фрейвида, какой она была всего лишь полгода назад.
   — Но все же! — Ингвильда с мольбой заглянула в лицо Оддбранду, словно он обладал и полным знанием судьбы, и даже властью ее переменить. — Но что же с нами будет, Оддбранд? Я… я боюсь!
   — Бояться нечего! — Оддбранд уверенно покрутил головой. — С тобой не случится ничего плохого, если только ты будешь держаться поближе ко мне. Я вытащу тебя хоть из пасти Фенрира. Клянусь моим Ключом!
   Оддбранд хлопнул ладонью по боку, где висел его меч с круглым железным кольцом на конце рукояти, там, где у квиттов было изображение волчьей головы. Скова направив лошадь к началу строя, Ингвильда еще успела задуматься: а почему меч Одд-бранда носит такое странное название? Из-за кольца в рукояти? Но его легко можно было бы перековать на что-нибудь покрасивее. Из-за того, что хирдман неразлучен с мечом, как хозяин или управитель с ключами? Или потому, что меч в сильных руках воина является верным ключом к Палатам Павших*? Какие еще тайны хранит этот странный человек?
   — Ты сошла с ума! — только и ответил Виль-мунд конунг, выслушав Ингвильду. — Этого не может быть!
   — Если тебе чего-то не хочется, это еще не значит, что зтого не может быть! — весело ответила она.
   Мысль была перехвачена у того же Оддбранда, который за эти месяцы научил Ингвильду несколько иначе смотреть на мир и еще ни разу не оказался неправ.
   — Этого не может быть! — Вильмунд решительно покачал головой.
   Наверное, Ингвильда сама была виновата: подобные вести надо сообщать с важным и значительным видом, желательно с подвыванием, как это делал Сиггейр из Тюрсхейма. Его боялись и ему верили, А Ингвильда казалась плохой прорицательницей: в свое время ей не хотел верить даже родной отец, так чего же было ждать от Вильмунда?
   Кюна Далла смотрела на нее с гневом и недоверием. Она была убеждена, что Ингвильда им назло выдумывает плохие новости. И наверняка по сговору со своим подлецом папашей!
   — Ты все придумала! — опомнившись, воскликнула Далла. — Помолчи, не смеши людей!
   Ингвильда повела плечом и поехала назад к Оддбранду. Дальше пусть разбираются сами.
   До самого вечера дружина ехала спокойно, только молодой конунг постепенно все больше мрачнел. Он не хотел верить Ингвильде, но сомнение возникло и теперь неудержимо крепло. Может быть, Стюрмир конунг и не вернулся. Но мог и вернуться. Со времени осеннего тинга прошло достаточно времени для путешествия не только к Эльвенэсу, но и обратно. И Вильмунд чувствовал какую-то холодную скользкую растерянность, как будто он стоял в темноте на гладком льду. Вся его гордость и уверенность, призрачно обретенная со званием конунга, мгновенно растаяла. Он был таким же, как и раньше, и вожделенный золотой кубок ничуть не прибавил ему настоящей силы. И чем ближе был вечер, тем настойчивее стучала в голове необходимость что-то решать.
   Ингвильда не знала, как называлась та маленькая усадьба, в которой дружина конунга остановилась на ночлег. Она даже не поняла, которая из женщин, сновавших в факельных отблесках по покоям с мисками, кувшинами и охапками шкур, была здешней хозяйкой. Ее занимало только одно — девичья и лежанка. Оддбранд вполголоса доказывал кому-то возле дверей, что он будет спать у лежанки, поскольку охраняет невесту конунга от всего, в том числе и от дурных снов, чему служит его заклятый особыми рунами меч, Это он говорил в каждой усадьбе, и сама Ингвильда потихоньку начинала верить, что это правда. «Может быть, меч зовется Ключом потому, что открывает дорогу к хорошим сновидениям? Или даже вещим снам? Тогда ему цены нет!» — лениво думала она, полулежа на постели и свесив на пол ноги. Да тролли с ним, с мечом, — с самим Оддбрандом так спокойно и надежно, что ничего больше не надо…
   Внезапно очнувшись, Ингвильда удивилась тишине. Только что по всему дому звучали шаги и голоса, хлопотали женщины, расхаживали туда-сюда хирдманы, сталкиваясь в незнакомых тесных переходах. И вдруг стало совсем тихо. Ингвильда лежала не на краю, а возле стены, кто-то снял с нее сапожки и платье со звенящими украшениями, укрыл теплым меховым одеялом и заботливо подоткнул его по бокам и у горла. Рядом посапывала Бломма, возле самого края спала еще какая-то девушка из хозяйских домочадцев. Должно быть, Ингвильда сама не заметила, как заснула, пока все устраивались, и теперь была уже глубокая ночь, На большом сундуке стоял глиняный светильник с плавающим в тюленьем жиру фитильком. Света от него было немного, и Ингвильда закрыла глаза, надеясь поскорее заснуть опять и не тратить зря драгоценное время отдыха.
   Скрипнула дверь. Не открывая глаз, Ингвильда не столько услышала, сколько ощутила каким-то новым, неведомым чувством шаги и дыхание двух человек, отлично ей знакомых. Может быть, ясновидение — это умение не только видеть далеко, но и видеть близко с закрытыми глазами? Эта мысль почему-то показалась Ингвильде забавной, и она едва не рассмеялась, но сдержала смех и прислушалась. За время, проведенное сначала на Остром мысу, потом на озере Фрейра и наконец в дороге, Ингвильда стала менее робкой и более любопытной, чем была дома.
   — Нет, не здесь! — услышала она растерянный шепот, показавшийся в тишине девичьей очень громким.
   Это был, несомненно, Вильмунд. И его спутницу Ингвильда тоже узнала — просто по дыханию.
   — Не на заднем же дворе! — потише, но с большей досадой ответила кюна Далла. — Хирдманы спят слишком чутко, а мерзнуть в сенях я не собираюсь. Здесь дует изо всех щелей!
   — Так что ты… — начал Вильмунд, но вдруг тихо охнул и замолчал.
   Ингвильда почувствовала его взгляд, суматошно ткнувшийся в нее, как тонкий прутик. Было не больно, но щекотно.
   — Она же здесь! — потише зашептал Вильмунд.
   — Не важно! — ответила Далла. — Она спит, как Сигрдрива*, уколотая шипом сна! Я уже замечала — она во сне не шевелится, не разговаривает и даже не дышит! Она не проснется, даже если тут собрать домашний тинг!
   «Это я-то не дышу? — с полушутливой обидой подумала Ингвильда. — Даже Хёрдис дышала во сне, а мне до нее далеко! А жаль!»
   — Я не знаю, правда она что-то умеет видеть или нет, но я сама подумала — нам неразумно ехать всем вместе! — шептала тем временем кюна Далла. Как видно, она за время дневного пути успела продумать, как ей теперь вести себя, и кое-что придумала. — Если Стюрмир вернулся, ты сам знаешь, как мало его порадуют наши вести.
   — Но я не хотел… — начал Вильмунд, но кюна Далла перебила его:
   — Чего ты хотел, а чего нет, знаешь только ты сам. Я говорю о том, что подумает Стюрмир, а это совсем другое. Он подумает, что ты хотел нарочно отобрать у него престол. И спрашивать ни о чем не будет! Конечно, виноват во всем Фрейвид. В этом-то я сумею его убедить.
   — Ты?
   — Да. Ты останешься здесь, скажешь дружине, что заболел. Я поеду вперед. Если Стюрмир вернулся, я сама расскажу ему, как все было. Отвечать будет Фрейвид, и это будет справедливо.
   — А я…
   — А ты, мой милый, будешь ни в чем не виноват. Ты ведь сам понял, что за человек этот Фрейвид, и даже передумал жениться на его дочери, ведь верно? Ты уже сам отказался от обручения и решил выдать ее за моего родича Аслана, ведь так? Я думаю, Стюрмиру понравится этот замысел. Тогда, если… если она останется наследницей Фрейвида, то все его земли и богатства перейдут в нам… к Лейрингам. Стюрмир будет доволен, уж я сумею это устроить.
   — А я?
   Ингвильда почти не слышала, что кюна говорила дальше. Неподвижно лежа с закрытыми глазами, она не могла решить, достойны ли доверия ее уши. «Так вот почему с недавних пор Вильмунд перестал со мной разговаривать! — быстро мелькало у нее в голове. — Он отказался от меня! И решил передать меня Аслану Облако… то есть, конечно, Далла так решила. Если Вильмунд сам додумался до такого утонченного коварства, то я — восьминогий Слейпнир!»
   Так говорил когда-то Хродмар. При воспоминании о нем Ингзильду вдруг наполнила такая щемящая острая нежность, что под ресницами закрытых глаз горячей волной всплыли слезы. Томительная боль в груди на миг поглотила все прочее. Нет, время ничего не переменило — по-прежнему Хродмар был живой частью ее самой, и чувство это казалось бесконечным, как дыхание. Ни полгода, ни год, ни десять лет не порвут этой связи. И не убьют надежду, что когда-нибудь они снова будут вместе, потому что так и должно быть. Все происходящее казалось дурным сном — сперва ее обручили с Вильмундом, теперь везут, собираясь отдать какому-то Аслану Облако, в то время как для нее все мужчины — бесплотные облака, потому что Хродмар среди них только один, и он далеко! Казалось, со времени их последнего свидания прошли долгие года, но оно было так близко, ярко и живо в ее памяти, словно оно-то одно и происходило в действительности, а после него был только сон, сон…
   А Вильмунд и кюна Далла возбужденным шепотом обсуждали свои дальнейшие шаги, голоса их царапали слух Ингвильды и стучались в сознание, как бродяги в богатый двор. «Вот они, чудесные дары богов!» — с насмешкой подумала Ингвильда. Всегда оно так и бывает! Она сумела увидеть корабль конунга за много переходов отсюда, но не знала того, что совершалось под самым ее носом и имело к ней самое прямое отношение! Не заметила, как у нее поменялся жених! Правду говорят, что наиболее сильным даром ясновидения обладают те, кто слеп от рождения! А кто не от рождения, тот слепнет постепенно! Она, кажется, уже совсем потеряла зрение! Ну, что ж, это справедливо: нельзя одному человеку смотреть сразу в две стороны!
   — Отдай мне это обручье! — говорила между тем кюна Далла. — Я отвезу его Аслану.
   Вильмунд сделал движение, как будто хотел прикрыть ладонью золотого дракона на другом запястье.
   — Не много ли будет для Аслана! — возмущенно воскликнул он, позабыв тревогу и растерянность.
   Золотой дракон так глубоко запустил когти в его сердце, что вырвать их можно было только вместе с куском сердца.
   — Глупец! — зашипела Далла. — Я привезу его на Острый мыс. Если там Стюрмир, то я покажу ему обручье, и он поверит, что ты сам решил отказаться от родства с Фрейвидом, с этим предателем.
   А если Стюрмира там нет, то Аслан его и не увидит! Для него многовато, в этом ты прав! Понял теперь? Вильмунд нахмурился, погладил обручье по тонким чешуйкам, вздохнул, потом вдруг решительно помотал головой.
   — Не отдам! — тихо отрезал он, и по его голосу даже упрямая Далла, не привыкшая сдаваться без борьбы, поняла, что снять обручье можно будет только с мертвого.
   — Тогда я заберу ее с собой, — решила кюна.
   — Кого? — не понял Вильмунд.
   — Ее! — Далла не решалась назвать Ингвильду по имени, боясь разбудить, но показала глазами. — И привезу на Острый мыс. Если Стюрмир там, то ему… ему она пригодится для будущих бесед с Фрейвидом. Так и быть, я скажу, что это ты так решил. За это он многое сможет простить.
   Вильмунд помолчал. И он, и Ингвильда думали об одном: из невесты она превратилась в пленницу. Странно, но Ингвильда не испытывала никакого страха за себя. Она подумала, что Далла просто не хочет оставлять ее наедине с Вильмундом, раз сама уезжает от него. Иначе Вильмунд снова мог бы стать союзником Фрейвида и заплясать уже под другую дудочку. Ах, если бы она только знала, где сейчас Хродмар…
   И вдруг Ингвильда ощутила едва заметное, легчайшее дуновение того же про хладного ветерка, которым потянуло на нее от видения «Рогатого Волка». Тогда она испугалась очнуться на корабле Стюрмира. А если бы это был корабль Хродмара?
   — А Фрейвид… — снова подал голос Вилъмунд.
   — А Фрейвид, выходит, опоздал! — отрезала Далла. — Знаешь, как говорится: кто бодр, тот богат! А Фрейвид что-то слишком долго собирает свое войско!
   — Куда же он запропастился, пожри его Нидхёгг*! — угрюмо буркнул Вильмунд.
   Ни Далла вслух, ни Ингвильда в мыслях не могли ему ответить на этот вопрос.
   В самом деле, Оддбранд Наследство был прав.
   Фрейвид хёвдинг привык быстро делать важные дела. Едва ли сейчас могло найтись у него дело важнее чем сбор войска Квиттингского Запада. Так куда же он подевался? Кто мог ему помешать?
   Кто, кроме его собственного порождения? Даже Ингвильда, подумав как следует, нашла бы человека, способного помешать самому Фрейвиду хёвдингу.
   …К вечеру седьмого дня Хёрдис Колдунья вышла из Медного Леса. Теперь можно было приостановиться и перевести дух. Даже если это гороподобное чудовище, великан, все еще гоняется за ней, то теперь он ей не страшен. Здесь, на густо заселенном побережье, у людей свои порядки.
   Завидев впереди над редким сосняком несколько дымовых столбов, поднимавшихся над невидимой за пригорком усадьбой, Хёрдис остановилась, отвязала лыжи, по привычке оглянулась назад. Никаких великанов позади не наблюдалось. Хёрдис кивнула сама себе, села на поваленное дерево и стала подбирать растрепанные волосы под капюшон. За время путешествия ее лицо обветрилось, но о красоте она сейчас не заботилась. Так даже лучше. Взвалив лыжи на сину, Хёрдис позвала Серого и решительно направилась по тропе в обход длинного пологого пригорка.
   Здешние места лежали далеко в стороне от того пути, каким домочадцы Фрейвида Огниво ездили из Кремнистого Склона к Прибрежному Дому, и Хёрдис никого здесь не знала. Зато и ее не знали, и это было как нельзя более кстати.
   Понимая, что чужую женщину с собакой скорее всего примут за ведьму с волком, Хёрдис благоразумно оставила Серого в лесу, приказав ему поохотиться, а сама бодро направилась в усадьбу. Хозяйский дом был совсем невелик, амбары и хлев тоже не поражали размерами. Едва ли хозяин наберет дружину больше десяти—пятнадцати человек, но Фрейвид хёвдинг и от их помощи не откажется. «Как же, получит он их, пусть дожидается! — мстительно думала Хёрдис. — Ты узнаешь, могучий вождь, каково ходить на войну, оставив за спиной такого противника, как Хёрдис Колдунья!»
   Челядь рассматривала ее с любопытством и опасением, какое вызывает в глуши всякий незнакомец: Хёрдис не походила на обычную бродяжку, и ее сразу отвели к хозяйке. Это была высокая женщина с бледным лицом и бесцветными бровями; она рассматривала Хёрдис с тем же любопытством, но вполне доброжелательно.
   — Кто ты такая и куда идешь? — спросила она.
   — Мое имя — Йорейда, люди зовут меня Малой Вёльвой*! — с уверенной важностью представилась Хёрдис, присвоив имя своей матери. — Я живу в Медном Лесу, а сейчас иду на побережье, в усадьбу Можжевельник к Вальгауту Кукушке. — Здесь она могла быть вполне спокойна, так как усадьбы западного побережья и их хозяев знала отлично. — Вальгаут хёльд получил ратную стрелу от Фрейвида хёвдинга…
   — Да, мой муж тоже видел ратную стрелу! — оживленно перебила ее хозяйка. — Он тоже собирается в поход. Он выезжает уже послезавтра. И что же — Вальгаут Кукушка собирается ехать?
   — Вальгаут хёльд послал за мной, чтобы я предсказала ему судьбу в этом походе! — важно ответила Хёрдис. — Мудрый человек не бросится в такое неверное дело, не узнав воли богов!
   — Это верно! — с благоговейным уважением протянула хозяйка. — Конечно, ты можешь переночевать у нас.
   Хёрдис кивнула, как будто согласилась своим присутствием оказать честь жалкой усадьбе Конец Леса. Здесь и правда заметны были сборы. Несколько раз на глаза ей попался и сам Аудун хёльд, высокий и хмурый на вид человек лет сорока. Ни в нем, ни в его работниках не было заметно большого воодушевления перед скорыми битвами. А это странно — если фьялли идут вперед так же быстро, как и в начале похода, то они должны быть уже не очень далеко отсюда. Правда, до моря тут неблизко, и Аудун хёльд может надеяться, что в его доме врагов не будет.
   Как и ждала Хёрдис, вечером к ней подошла хозяйка.
   — Послушай, Йорейда, — сказала она, нерешительно теребя связку амулетов у себя на груди, — может быть, ты согласишься посмотреть предвестья и для моего мужа? Нет у меня большой надежды на этот поход!
   Челядь, среди которой Хёрдис сидела возле очага, затихла и с любопытством ждала ее ответа. Новоявленная вёльва немного помедлила, потом потянула носом воздух. Работник рядом с ней вздрогнул, кто-то из женщин ойкнул.
   — Хорошо, — сказала Хёрдис, как будто ничего не заметила. — Я чую в твоем доме Ветер Вестей!
   Она нарочно произнесла эти два слова подчеркнуто значительно, склонила набок голову, чуть-чуть расширила глаза, а взгляд сделала застывшим. Эта новая игра нравилась ей и захватывала с каждым мгновением все больше. Хёрдис и сама уже верила, что чует этот самый Ветер Вестей, тонкий, пронзительный, плотный, веющий холодом иных миров. В кучке людей возле очага кто-то поежился, кто-то переглянулся, кто-то схватился за свой амулет.
   — А что это? — со смесью страха и любопытства спросила фру Исрид.
   На пороге гридницы показался Аудун хёльд и застыл, как будто не зная, то ли выйти к челяди и послушать, что скажет эта странная гостья, то ли уйти обратно к мужчинам. Любопытство пересилило, хозяин сошел с порога и медленно приблизился к очагу. А Хёрдис якобы ничего не заметила.
   — Ветер Вестей — это знак самого Вильмейда, отца всех прорицателей! — пояснила она хозяйке. — Он приносит духов, а заклинание заставит их быть послушными и открыть нам будущее. Но для благосклонности духов нужна жертва. У вас есть хороший кабан?
   — Кабана нет, — виновато ответила хозяйка. — Мы — не самые богатые люди на побережье.
   — Есть поросенок! — подала голос старуха со множеством ключей на груди. — Он тоже хорош. Тебе хватит!
   — Хорошо, давайте поросенка! — согласилась Хёрдис. Она решила быть сговорчивой провидицей и не стала требовать сердца по одному от всех животных, что есть в доме. — И принесите мне красной охры — жертву надо как следует украсить!
   Старуха отправилась за поросенком, челядь засуетилась — всем хотелось поучаствовать. Хёрдис тем временем распустила волосы, вынула из очага уголек и принялась рисовать у себя на ладонях таинственные знаки. Некоторые из них были рунами Эадальреда-пленника, остальные принадлежали к плодам ее собственного воображения.
   Притащили поросенка. Он был не слишком велик и упитан, но Хёрдис в кои-то веки решила не привередничать. Обмакнув пальцы в охру, она разукрасила бока поросенка загадочными рунами и потребовала нож. Ей дали большой, кое-как выкованный — великанья работа, да и только! — и Хёрдис долго водила его лезвием над огнем, призывая Локи.
   Наконец все было готово. С кабаном, конечно, она бы не управилась, но поросенок был ей вполне по силам. Перерезав ему горло, Хёрдис дала крови вытечь на камни очага, потом вспорола поросенку брюхо, выпустив внутренности. Хозяева и челядь толпились в стороне, почти не дыша. Хёрдис встала на колени перед очагом, протянула к огню руки, исчерченные угольными рунами и залитые кровью, и пронзительно запела: