Дюма Александр. Двадцать лет спустя

   — Я спасена! — воскликнула она, вставая. — О да, я знаю человека, который сумеет увезти меня из Парижа; я слишком долго не вспоминала о нем.
   — Да, — продолжала она задумчиво, но в каком-то радостном возбуждении, как я неблагодарна. Я двадцать лет оставляла в забвении человека, которого давно должна была бы сделать маршалом Франции. Моя свекровь осыпала золотом, почестями и ласками Кончини, который погубил ее; король сделал Витри маршалом Франции за убийство; а я даже не вспоминала и оставила в бедности этого благородного д'Артаньяна, который меня спас.
   Она подбежала к письменному столу и поспешно набросала несколько слов.

Глава 6. СВИДАНИЕ

   Д'Артаньян спал эту ночь в комнате Портоса, как все ночи с начала возмущения. Шпаги свои они держали у изголовья, а пистолеты клали на стол так, чтобы они были под рукой.
   Под утро д'Артаньяну приснилось, что все небо покрылось желтым облаком, из которого полил золотой дождь, и что он подставил свою шляпу под кровельный желоб.
   Портосу снилось, что дверца его кареты оказалась слишком мала, чтобы вместить его полный герб.
   В семь часов их разбудил слуга без ливреи, принесший д'Артаньяну письмо.
   — От кого? — спросил гасконец.
   — От королевы, — отвечал слуга.
   — Ого! — произнес Портос, приподымаясь на постели. — Ну и что там?
   Д'Артаньян попросил слугу пройти в соседнюю комнату и, как только дверь затворилась, вскочил с постели и поспешно прочел записку. Портос смотрел на него, выпучив глаза и не решаясь заговорить.
   — Друг Портос, — сказал наконец д'Артаньян, протягивая ему письмо, — вот наконец твой баронский титул и мой капитанский патент. Читай и суди сам.
   Портос протянул руку, взял письмо и прочел дрожащим голосом:
   «Королева желает переговорить с господином д'Артаньяном, которого просит последовать за подателем этого письма».
   — Что же, — произнес Портос, — я не вижу тут ничего особенного.
   — А я вижу, и очень много, — возразил Д'Артаньян. — Если уж позвали меня, то, значит, дела плохи. Подумай, что должно было произойти, чтобы через двадцать лет королева вспомнила обо мне!
   — Правда, — согласился Портос.
   — Наточи свою шпагу, барон, заряди пистолеты и задай лошадям овса. Ручаюсь, что еще сегодня у нас будет дело; а главное — никому ни слова.
   — Не готовят ли нам западню, чтобы избавиться от нас? — спросил Портос, уверенный, что его будущее величие уже теперь многим не дает покоя.
   — Если это западня, — возразил д'Артаньян, — то я ее разгадаю, будь покоен. Если Мазарини итальянец, то я гасконец.
   Д'Артаньян в один миг оделся. Портос, по-прежнему лежавший в постели, уже застегивал ему плащ, когда в дверь снова постучали.
   Вошел другой слуга.
   — От его преосвященства кардинала Мазарини, — произнес он.
   Д'Артаньян посмотрел на Портоса.
   — Дело осложняется, — сказал тот. — С чего же начинать?
   — Не беда, — отвечал Д'Артаньян, прочитав записку кардинала, — все устраивается отлично — его преосвященство назначает мне свидание через полчаса.
   — А, тогда все в порядке.
   — Друг мой, — сказал Д'Артаньян, обращаясь к слуге, — передайте его преосвященству, что через полчаса я буду к его услугам.
   Слуга поклонился и вышел.
   — Хорошо, что этот не видал того, — заметил д'Артаньян.
   — Значит, ты думаешь, они прислали за тобой не по одному и тому же делу?
   — Не думаю, а уверен в этом.
   — Однако, Д'Артаньян, торопись. Не забывай, что тебя ждет королева, а после королевы кардинал, а после кардинала я.
   Д'Артаньян позвал слугу Анны Австрийской.
   — Я готов, мой друг, — сказал он, — проводите меня.
   Слуга провел его окольными улицами, и через несколько минут они вступили через маленькую калитку в дворцовый сад, а затем по потайной лестнице д'Артаньяна ввели в молельню королевы.
   Лейтенант мушкетеров испытывал безотчетное волнение: в нем не было больше юношеской самоуверенности, и благодаря приобретенной им опытности он понимал всю важность совершающихся событий.
   Через минуту легкий шум нарушил тишину молельни. Д'Артаньян вздрогнул, увидев, как чья то рука приподымает портьеру. По форме, белизне и красоте он узнал эту руку, которую ему однажды, так давно, дозволили поцеловать.
   В молельню вошла королева.
   —Это вы, господин Д'Артаньян, — сказала она, устремив на офицера ласковый и в то же время грустный взгляд. — Это вы, и я вас узнаю. Взгляните и вы на меня, я королева. Узнаете вы меня?
   — Нет, ваше величество, — ответил д'Артаньян.
   — Разве вы забыли уже, — сказала Анна Австрийская тем чарующим тоном, какой она умела придать своему голосу, когда хотела этого, — как некогда одной королеве понадобился храбрый и преданный дворянин и как она нашла этого дворянина? Для этого дворянина, который, быть может, думает, что его забыли, она сохранила место в глубине своего сердца. Знаете вы это?
   — Нет, ваше величество, я этого не знаю, — сказал мушкетер.
   — Тем хуже, сударь, — произнесла Анна Австрийская, — тем хуже; я хочу сказать — для королевы, так как ей опять понадобилась такая же храбрость и преданность.
   — Неужели, — возразил Д'Артаньян, — королева, окруженная такими преданными слугами, такими мудрыми советниками, такими выдающимися по заслугам и положению людьми, удостоила обратить свой взор на простого солдата?
   Анна поняла скрытый упрек, который только смутил, но не рассердил ее.
   Самоотверженность и бескорыстие гасконского дворянина много раз заставляли ее чувствовать угрызения совести, он превзошел ее благородством.
   — Все, что вы говорите о людях, окружающих меня, может быть и верно, — сказала она, — но я могу довериться только вам, господин Д'Артаньян. Я знаю, что вы служите господину кардиналу, но послужите немного мне, и я позабочусь о вас. Скажите, не согласились ли бы вы сделать для меня то же, что сделал некогда для королевы дворянин, вам неизвестный.
   — Я сделаю все, что прикажет ваше величество, — сказал Д'Артаньян.
   Королева на минуту задумалась; в ответе мушкетера ей послышалась излишняя осторожность.
   — Вы, может быть, любите спокойствие? — спросила она.
   — Я не знаю, что это такое: я никогда не отдыхал, ваше величество.
   — Есть у вас друзья?
   — У меня их было трое: двое покинули Париж, и я не знаю, где они находятся. Со мной остался только один, но этот человек, кажется, из тех, что знали дворянина, о котором ваше величество удостоили рассказать мне.
   — Отлично! — сказала королева. — Вы вдвоем с вашим другом стоите целой армии.
   — Что я должен сделать, ваше величество?
   — Приходите еще раз, в пять часов, и я вам скажу; но не говорите ни единой душе о свидании, которое я вам назначила.
   — Слушаюсь, ваше величество.
   — Поклянитесь на распятии.
   — Ваше величество, я никогда не нарушал своего слова. Что я сказал, то сказал.
   Королева, не привыкшая к такому языку, необычному в устах ее придворных, вывела заключение, что д'Артаньян вложит все свое усердие в исполнение ее плана, и осталась этим очень довольна. На самом деле это была одна из хитростей гасконца, подчас желавшего скрыть под личиной солдатской резкости и прямоты свою проницательность.
   — Ваше величество ничего мне больше сейчас не прикажет? — спросил он.
   — Нет, — отвечала Анна Австрийская, — до пяти часов вы свободны и можете идти.
   Д'Артаньян поклонился и вышел.
   «Черт возьми, — подумал он, — я, кажется, и в самом деле им очень нужен».
   Так как полчаса уже прошло, то он прошел по внутренней галерее и постучался к кардиналу.
   Бернуин впустил его.
   — Я к вашим услугам, монсеньер, — произнес д'Артаньян, входя в кабинет кардинала.
   По своему обыкновению, он сразу осмотрелся кругом и заметил, что перед Мазарини лежит запечатанный конверт. Но конверт этот лежал верхней стороной вниз, так что нельзя было рассмотреть, кому он адресован.
   — Вы от королевы? — спросил Мазарини, пытливо поглядывая на мушкетера.
   — Я, монсеньер? Кто вам это сказал?
   — Никто, но я знаю.
   — Очень сожалею, но должен сказать вам, монсеньер, что вы ошибаетесь, — бесстыдно заявил гасконец, помнивший данное им Анне Австрийской обещание.
   — Я сам видел, как вы шли по галерее.
   — Это оттого, что меня провели по потайной лестнице.
   — А зачем?
   — Не знаю; вероятно, тут какое-нибудь недоразумение.
   Мазарини знал, что нелегко заставить д'Артаньяна сказать то, чего тот не хочет говорить; поэтому он на время отказался от попыток проникнуть в его тайну.
   — Поговорим о моих делах, — сказал кардинал, — раз о своих вы говорить не желаете.
   Д'Артаньян молча поклонился.
   — Любите вы путешествовать? — спросил Мазарини.
   — Я почти всю жизнь провел в дороге.
   — Вас ничто в Париже не удерживает?
   — Меня ничто не может удержать, кроме приказа свыше.
   — Хорошо. Вот письмо, которое надо доставить по адресу.
   — По адресу, монсеньер? Но я не вижу никакого адреса.
   Действительно, на конверте не было никакой надписи.
   — Письмо в двух конвертах, — сказал Мазарини.
   — Понимаю. Я должен вскрыть верхний, когда прибуду в назначенное мне место.
   — Совершенно верно. Возьмите его и отправляйтесь. У вас есть друг, господин дю Валлон, которого я очень ценю. Возьмите его с собой.
   «Черт возьми, — подумал д'Артаньян, — он знает, что мы слышали вчерашний разговор, и хочет удалить нас из Парижа».
   — Вы колеблетесь? — спросил Мазарини.
   — Нет, монсеньер, я тотчас же отправлюсь. Но только я должен попросить вас об одной вещи.
   — О чем же? Говорите.
   — Пройдите к королеве, ваше преосвященство.
   — Когда?
   — Сейчас.
   — Зачем?
   — Чтобы сказать ей следующее: «Я посылаю д'Артаньяна по одному делу, и он должен сейчас же отправиться в путь».
   — Видите, вы были у королевы! — сказал Мазарини.
   — Я уже имел честь докладывать вашему преосвященству, что тут, вероятно, какое-нибудь недоразумение.
   — Что это значит? — спросил кардинал.
   — Могу я повторить вашему преосвященству мою просьбу?
   — Хорошо, я иду. Подождите меня здесь.
   Мазарини взглянул, не забыл ли он какого-нибудь ключа в замке, и вышел.
   Прошло десять минут, в течение которых д'Артаньян тщетно пытался разобрать сквозь наружный конверт адрес на письме.
   Кардинал возвратился бледный и, видимо, озабоченный. Он молча подсел опять к письменному столу и начал что-то обдумывать. Д'Артаньян внимательно следил за ним, стараясь прочесть его мысли. Но лицо кардинала было столь же непроницаемо, как конверт пакета, который он отдал мушкетеру.
   «Эге! — подумал д'Артаньян. — Он, кажется, сердит. Уж не на меня ли? Он размышляет. Не собирается ли он отправить меня в Бастилию? Только смотрите, монсеньер, при первом же слове, которое вы скажете, я вас задушу и сделаюсь фрондером. Меня повезут с триумфом, как Бруселя, и Атос назовет меня французским Брутом. Это будет недурно».
   Пылкое воображение гасконца уже рисовало ему всю выгоду, какую он сможет извлечь из такого положения.
   Но он ошибся. Мазарини заговорил с ним ласковее прежнего.
   — Вы правы, дорогой д'Артаньян, — сказал он, — вам еще нельзя ехать.
   «Ага», — подумал д'Артаньян.
   — Верните мне, пожалуйста, письмо.
   Д'Артаньян подал письмо. Кардинал проверил, цела ли печать.
   — Вы мне понадобитесь сегодня вечером, — сказал Мазарини. — Приходите через два часа.
   — Через два часа, монсеньер, — возразил д'Артаньян, — у меня назначено свидание, которое я не могу пропустить.
   — Не беспокойтесь, — сказал Мазарини, — это по одному и тому же делу.
   «Прекрасно, — подумал д'Артаньян, — я так и думал».
   — Итак, возвращайтесь в пять часов и приведите с собой милейшего господина дю Валлона. Но только оставьте его в приемной: я хочу поговорить с вами наедине.
   Д'Артаньян молча поклонился, думая про себя:
   «Оба дают одно и то же приказание, оба назначают одно и то же время, оба в Пале-Рояле. Понимаю. Вот тайна, за которую господин де Гонди заплатил бы сто тысяч ливров».
   — Вы задумались? — спросил Мазарини с тревогой.
   — Да, я думаю о том, надо ли нам вооружиться или нет.
   — Вооружитесь до зубов, — сказал кардинал.
   — Хорошо, монсеньер, будет исполнено.
   Д'Артаньян поклонился, вышел и поспешил домой передать своему другу лестные отзывы Мазарини, чем доставил Портосу несказанное удовольствие.

Глава 7. БЕГСТВО

   Несмотря на признаки волнения в городе, Пале-Рояль представлял самое веселое зрелище, когда д'Артаньяна явился туда к пяти часам дня. И не удивительно: раз королева возвратила народу Бруселя и Бланмениля, ей теперь действительно нечего было бояться, потому что народу больше нечего было от нее требовать. Возбуждение горожан было остатком недавнего волнения: надо было дать ему время утихнуть, подобно тому как после бури требуется иногда несколько дней для того, чтобы море совсем успокоилось.
   Устроено было большое празднество, поводом к которому послужил приезд ланского победителя. Приглашены были принцы и принцессы; уже с полудня двор наполнился их каретами. После обеда у королевы должна была состояться игра.
   Анна Австрийская пленяла всех в этот день своим умом и грацией; никогда еще не видели ее такой веселой. Жажда мести придавала блеск ее глазам и озаряла лицо улыбкой.
   Когда встали из-за стола, Мазарини скрылся. Д'Артаньян уже был на своем посту, дожидаясь кардинала в передней. Тот появился с сияющим лицом, взял его за руку и ввел в кабинет.
   — Мой дорогой д'Артаньян, — сказал министр, садясь, — я окажу вам сейчас величайшее доверие, какое только министр может оказать офицеру.
   Д'Артаньян поклонился.
   — Я надеюсь, — сказал он, — что министр окажет мне его безо всякой задней мысли и в полном убеждении, что я действительно достоин доверия.
   — Вы достойнее всех, мой друг, иначе бы я к вам не обратился.
   — В таком случае, — сказал д'Артаньян, — признаюсь вам, монсеньер, что я уже давно жду подобного случая. Скажите же мне скорее то, что собирались сообщить.
   — Сегодня вечером, любезный д'Артаньян, — продолжал Мазарини, — судьба государства будет в ваших руках.
   Он остановился.
   — Объяснитесь, монсеньер, я жду.
   — Королева решила проехаться с королем в Сен-Жермен.
   — Ага, — сказал д'Артаньян, — иначе говоря, королева хочет уехать из Парижа.
   — Вы понимаете, женский каприз…
   — Да, я очень хорошо понимаю, — сказал д'Артаньян.
   — За этим-то она и призвала вас к себе сегодня утром и приказала вам снова явиться в пять часов.
   — Стоило требовать с меня клятвы, что я никому не скажу об этом свидании, — прошептал д'Артаньян. — О, женщины! Даже будучи королевами, они остаются женщинами!
   — Вы, может быть, не одобряете этого маленького путешествия, дорогой господин д'Артаньян? — спросил Мазарини с беспокойством.
   — Я, монсеньер? — сказал д'Артаньян. — А почему бы?
   — Вы пожимаете плечами.
   — Это у меня такая привычка, когда я говорю с самим собой, монсеньер.
   — Значит, вы одобряете?
   — Я не одобряю и не осуждаю, монсеньер: я только жду ваших приказаний.
   — Хорошо. Итак, я остановил свои выбор на вас. Я вам поручаю отвезти короля и королеву в Сен-Жермен.
   «Ловкий плут!» — подумал д'Артаньян.
   —Вы видите, — продолжал Мазарини, видя бесстрастие д'Артаньяна, — как я вам уже говорил, в ваших руках будет судьба государства.
   — Да, монсеньер, и я чувствую всю ответственность такого поручения.
   — Но все же вы предлагаете его?
   — Я согласен на все.
   — Вы считаете это дело возможным?
   — Все возможно.
   — Могут на вас напасть дорогой?
   — Весьма вероятно.
   — Как же вы поступите в этом случае?
   — Я пробьюсь сквозь ряды нападающих.
   — А если не пробьетесь?
   — В таком случае — тем хуже для них: я пройду по их трупам.
   — И вы доставите короля и королеву здравыми и невредимыми в Сен-Жермен?
   — Да.
   — Вы ручаетесь жизнью?
   — Ручаюсь.
   — Вы герой, мой дорогой! — сказал Мазарини, с восхищением глядя на мушкетера.
   Д'Артаньян улыбнулся.
   — А я? — спросил Мазарини после минутного молчания, пристально глядя на д'Артаньяна.
   — Что, монсеньер?
   — Если я тоже захочу уехать?
   — Это будет труднее.
   — Почему так?
   — Ваше преосвященство могут узнать.
   — Даже в этом костюме? — сказал Мазарини.
   И он сдернул с кресла плащ, прикрывавший полный костюм всадника, светло-серый с красным, весь расшитый серебром.
   — Если ваше преосвященство переоденетесь, тогда будет легче.
   — А! — промолвил Мазарини, вздохнув свободнее.
   — Но вам придется сделать то, что, как вы недавно говорили, вы сделали бы на нашем месте.
   — Что такое?
   — Кричать: «Долой Мазарини!»
   — Я буду кричать.
   — По-французски, на чистом французском языке, монсеньер. Остерегайтесь плохого произношения. В Сицилии убили шесть тысяч анжуйцев за то, что они плохо говорили по-итальянски. Смотрите, чтобы французы не отплатили вам за сицилийскую вечерню.
   — Я постараюсь.
   — На улице много вооруженных людей, — продолжал Д'Артаньян, — уверены ли вы, что никто не знает о намерении королевы?
   Мазарини задумался.
   — Для изменника, монсеньер, ваше предложение было бы как нельзя более на руку; все можно было бы объяснить случайным нападением.
   Мазарини вздрогнул; но он рассудил, что человек, собирающийся предать, не станет предупреждать об этом.
   — Потому-то, — живо ответил он, — я и доверяюсь не первому встречному, а избрал себе в проводники именно вас.
   — Так вы не едете вместе с королевой?
   — Нет, — сказал Мазарини.
   — Значит, позже.
   — Нет, — снова ответил Мазарини.
   — А! — сказал д'Артаньян, начиная понимать.
   — Да, у меня свои планы: уезжая вместе с королевой, я только увеличиваю опасность ее положения; если я уеду после королевы, ее отъезд угрожает мне большими опасностями. К тому же, когда королевская семья очутится вне опасности, обо мне могут позабыть: великие мира сего неблагодарны.
   — Это правда, — сказал д'Артаньян, невольно бросая взгляд на алмаз королевы, блестевший на руке Мазарини.
   Мазарини заметил этот взгляд и тихонько повернул свой перстень алмазом вниз.
   — И я хочу, — прибавил Мазарини с тонкой улыбкой, — помешать им быть неблагодарными в отношении меня.
   — Закон христианского милосердия, — сказал д'Артаньян, — предписывает нам не вводить ближнего в соблазн.
   — Вот именно потому я и хочу уехать раньше их, — добавил Мазарини.
   Д'Артаньян улыбнулся: он слишком хорошо знал итальянское лукавство.
   Мазарини заметил его улыбку и воспользовался моментом.
   — Итак, вы начнете с того, что поможете мне выбраться из Парижа, не так ли, дорогой д'Артаньян?
   — Трудная задача, монсеньер! — сказал д'Артаньян, принимая свой прежний серьезный вид.
   — Но, — сказал Мазарини, внимательно следя за каждым движением лица д'Артаньяна, — вы не делали таких оговорок, когда дело шло о короле и королеве.
   — Король и королева — мои повелители, монсеньер, — ответил мушкетер. — Моя жизнь принадлежит им. Если они ее требуют, мне нечего возразить.
   «Это правда, — пробормотал Мазарини. — Твоя жизнь мне не принадлежит, и мне следует купить ее у тебя, не так ли?»
   И с глубоким вздохом он начал поворачивать перстень алмазом наружу.
   Д'Артаньян улыбнулся.
   Эти два человека сходились в одном — в лукавстве. Если бы они так же сходились в мужестве, один под руководством другого совершил бы великие дела.
   — Вы, конечно, понимаете, — сказал Мазарини, — что если я требую от вас этой услуги, то собираюсь и — отблагодарить за нее.
   — Только собираетесь, ваше преосвященство? — спросил д'Артаньян.
   — Смотрите, любезный д'Артаньян, — сказал Мазарини, снимая перстень с пальца, — вот алмаз, который был когда-то вашим. Справедливость требует, чтобы я его вам вернул: возьмите его, умоляю.
   Д'Артаньян не заставил Мазарини повторять; он взял перстень, посмотрел, прежний ли в нем камень, и, убедившись в чистоте его воды, надел его себе на палец с несказанным удовольствием.
   — Я очень дорожил им, — сказал Мазарини, провожая камень взглядом, — но все равно, я отдаю его вам с большой радостью.
   — А я, монсеньер, принимаю его с не меньшей радостью. Теперь поговорим о ваших делах. Вы хотите уехать раньше всех?
   — Да, хотел бы.
   — В котором часу?
   — В десять.
   — А королева, когда она поедет?
   — В полночь.
   — Тогда это возможно: сначала я вывезу вас, а затем, когда вы будете вне города, вернусь за королевой.
   — Превосходно. Но как же мне выбраться из Парижа?
   — Предоставьте это мне.
   — Даю вам полную власть, возьмите конвой, какой найдете нужным.
   Д'Артаньян покачал головой.
   — Мне кажется, это самое надежное средство, — сказал Мазарини.
   — Для вас, монсеньер, но не для королевы.
   Мазарини прикусил губы.
   — Тогда как же мы поступим? — спросил он.
   — Предоставьте это мне, монсеньер.
   — Гм! — сказал Мазарини.
   — Предоставьте мне все решать и устраивать…
   — Однако же…
   — Или ищите себе другого, — прибавил Д'Артаньян, поворачиваясь к нему спиной.
   «Эге, — сказал Мазарини про себя, — он, кажется, собирается улизнуть с перстнем».
   И он позвал его назад.
   — Д'Артаньян, дорогой мой Д'Артаньян! — сказал он ласковым голосом.
   — Что прикажете, монсеньер?
   — Вы отвечаете мне за успех?
   — Я не отвечаю ни за что; я сделаю все, что смогу.
   — Все, что сможете?
   — Да.
   — Ну хорошо, я вам вверяюсь.
   «Великое счастье!» — подумал д'Артаньян.
   — Итак, в половине десятого вы будете здесь?
   — Я застану ваше преосвященство готовым?
   — Разумеется, я буду готов.
   — Итак, решено. Теперь не угодно ли вам, монсеньер, чтобы я повидался с королевой?
   — Зачем?
   — Я желал бы получить приказание из собственных уст ее величества.
   — Она поручила мне передать его вам.
   — Но она могла забыть что-нибудь.
   — Вы непременно хотите ее видеть?
   — Это необходимо, монсеньер.
   Мазарини колебался с минуту. Д'Артаньян стоял на своем.
   — Ну хорошо, — сказал Мазарини, — я проведу вас к ней, но ни слова о нашем разговоре.
   — Все останется между нами, монсеньер, — сказал Д'Артаньян.
   — Вы клянетесь молчать?
   — Я никогда не клянусь. Я говорю «да» или «нет» и держу свое слово как дворянин.
   — Я вижу, мне придется слепо на вас положиться.
   — Это будет самое лучшее, поверьте мне, монсеньер.
   — Идемте, — сказал Мазарини.
   Мазарини ввел д'Артаньяна в молельню королевы, затем велел ему обождать.
   Д'Артаньян ждал недолго. Через пять минут вошла королева в парадном туалете. В этом наряде ей едва можно было дать тридцать пять лет; она все еще была очень красива.
   — Это вы, Д'Артаньян! — сказала она с любезной улыбкой. — Благодарю вас, что вы настояли на свидании со мной.
   — Простите меня, ваше величество, — сказал д'Артаньян, — но я хотел получить приказание из ваших собственных уст.
   — Вы знаете, в чем дело?
   — Да, ваше величество.
   — Вы принимаете поручение, которое я на вас возлагаю?
   — Принимаю с благодарностью.
   — Хорошо, будьте здесь в полночь.
   — Слушаю, ваше величество.
   — Д'Артаньян, — сказала королева, — я слишком хорошо знаю ваше бескорыстие, чтобы говорить вам сейчас о моей благодарности, но, клянусь вам, я не забуду эту вторую услугу, как забыла первою.
   — Ваше величество вольны помнить или забывать, я не понимаю, о чем угодно говорить вашему величеству.
   И д'Артаньян поклонился.
   — Ступайте, — сказала королева с очаровательнейшей улыбкой, — ступайте и возвращайтесь в полночь.
   Движением руки она отпустила д'Артаньяна, и он удалился; но, выходя, он бросил взгляд на портьеру, из-за которой появилась королева, и из-под нижнего края драпировки заметил кончик бархатного башмака.
   «Отлично, — подумал он, — Мазарини подслушивал, не выдам ли я его. Право, этот итальянский паяц не стоит того, чтобы ему служил честный человек».
   Несмотря на это, д'Артаньян точно явился на свиданье; в половине десятого он вошел в приемную.
   Бернуин ожидал его и ввел в кабинет.
   Он нашел кардинала переодетым для поездки верхом. Он был очень красив в этом костюме, который носил, как мы уже говорили, с большим изяществом.
   Однако он был очень бледен, и его пробирала дрожь.
   — Вы один? — спросил Мазарини.
   — Да, ваше преосвященство.
   — А добрейший дю Валлон? Разве он не доставит нам удовольствия быть нашим спутником?
   — Конечно, монсеньер, он ожидает нас в своей карете.
   — Где?
   — У калитки дворцового сада.
   — Так мы поедем в его карете?
   — Да, монсеньер.
   — И без других провожатых, кроме вас двоих?
   — Разве этого мало? Даже одного из нас было бы достаточно.
   — Право, дорогой д'Артаньян, ваше хладнокровие меня просто пугает.
   — Я думал, напротив, что оно должно вас ободрить.
   — А Бернуина разве мы не возьмем с собой?
   — Для него нет места, он догонит ваше преосвященство.
   — Нечего делать, — сказал Мазарини, — приходится вас во всем слушаться.
   — Монсеньер, еще есть время одуматься, — сказал д'Артаньян. — Это целиком во власти вашего преосвященства.