Дюма Александр. Двадцать лет спустя

   Проходя мимо д'Артаньяна, он узнал своего бывшего хозяина.
   — Здравствуйте, господин Д'Артаньян, — сказал он с гордым видом.
   — Здравствуйте, господин Дюлорье, — ответил д'Артаньян.
   Планше остановился и вытаращил на д'Артаньяна глаза. Видя, что начальник остановился, первый ряд остановился тоже, а за ним и остальные ряды.
   — Эти горожане ужасно смешны, — сказал д'Артаньян Портосу и направился дальше.
   Минут через пять они спешились у гостиницы «Козочка».
   Прекрасная Мадлен бросилась навстречу д'Артаньяну.
   — Любезная госпожа Тюркен, — сказал д'Артаньян, — если у вас есть деньги, закопайте их поскорее; если есть драгоценности, припрячьте их немедленно; если есть должники, выжмите из них деньги; если есть кредиторы, не платите им.
   — Почему так? — спросила Мадлен.
   — Потому что Париж будет превращен в груду пепла, подобно Вавилону, о котором вы, должно быть, слышали.
   — И вы оставляете меня в такую минуту!
   — Сейчас же, — сказал д'Артаньян.
   — Куда же вы отправляетесь?
   — Ах, вы оказали бы мне огромную услугу, сообщив мне это.
   — О, боже мой, боже мой!
   — Нет ли у вас писем для меня? — спросил д'Артаньян, делая своей хозяйке знак рукой, чтобы она перестала причитать, так как, мол, всякие жалобы все равно бесполезны.
   — Есть письмо, которое только что пришло.
   Она подала его д'Артаньяну.
   — От Атоса! — воскликнул д'Артаньян, узнав твердый и острый почерк своего друга.
   — А! — сказал Портос. — Посмотрим-ка, что он пишет.
   Д'Артаньян распечатал письмо и прочел:

 

   «Дорогой д'Артаньян, дорогой дю Валлон, мои добрые друзья, быть может, я в последний раз шлю вам весть о себе. Нам с Арамисом очень не повезло, но бог, мужество и воспоминание о нашей дружбе поддерживают нас, Позаботьтесь о Рауле. Поручаю вам бумаги, которые находятся в Блуа, и если через два с половиной месяца вы не получите от меня известий, ознакомьтесь с их содержанием. Обнимите виконта от всего сердца за вашего преданного друга Атоса».

 
   — Я думаю, черт возьми, что я обниму его, — сказал д'Артаньян, — тем более что это нам по пути. Если, по несчастью, он лишится бедного Атоса, он станет моим сыном.
   — И моим единственным наследником, — прибавил Портос.
   — Посмотрим, что еще пишет Атос.
   «Если на пути вашем встретится некий господин Мордаунт, остерегайтесь его. Я не могу сказать вам больше в письме.»
   — Мордаунт! — с удивлением произнес д'Артаньян.
   — Мордаунт! — сказал Портос. — Хорошо, будем помнить. Но посмотрите, здесь еще приписка от Арамиса.
   — В самом деле, — сказал д'Артаньян и прочел:
   «Мы скрываем от вас место нашего пребывания, дорогие друзья, зная вашу братскую преданность и будучи вверены, что вы явились бы умереть вместе с нами».
   — Черт возьми! — прервал его Портос так яростно, что Мушкетон подскочил на другом конце комнаты. — Значит, жизнь их в опасности.
   Д'Артаньян продолжал:

 

   «Атос завещает вам Рауля, а я завещаю вам месть. Если бы, по счастью, вам попался в руки некий Мордаунт, велите Портосу отвести его в сторону и свернуть ему шею. В письме я не смею говорить подробнее.

Арамис».

 
   — Ну, это не такое уж трудное дело, — сказал Портос.
   — Напротив, — мрачно сказал д'Артаньян, — оно невыполнимо.
   — Почему?
   — Потому что мы едем именно к этому Мордаунту в Булонь и вместе с ним отправимся в Англию.
   — Ну а что, если вместо этого Мордаунта мы поедем к нашим друзьям? — сказал Портос с таким выразительным жестом, что это испугало бы целую армию.
   — Я уж сам об этом подумываю, — сказал д'Артаньян. — Но на письме нет ни числа, ни штемпеля.
   — Это верно, — сказал Портос.
   И он забегал по комнате, жестикулируя, как сумасшедший, и поминутно вытаскивая на треть шпагу из ножен.
   Что касается д'Артаньяна, то он стоял с унылым видом, и на лице его была глубокая печаль.
   — Ах, как это нехорошо, — говорил он. — Атос нас оскорбляет, желая умереть один. Это нехорошо.
   Мушкетон, видя отчаяние обоих друзей, заливался слезами в своем углу.
   — Довольно, — сказал д'Артаньян, — все это горю не поможет. Поедем проститься с Раулем, как мы уже решили. Быть может, и он получил известие от Атоса.
   — В самом деле, это мысль! — воскликнул Портос. — Право, мой дорогой д'Артаньян, не знаю, как вам это удается, но у вас всегда являются прекрасные мысли. Поедем проститься с Раулем.
   Они сели на коней и поехали. Приехав на улицу Сен-Дени, друзья застали там большое стечение парода. Герцог Бофор только что прибыл из Вандома, и коадъютор представлял его восхищенным и радостным парижанам.
   С герцогом Бофором во главе они считали себя теперь непобедимыми.
   Друзья свернули в переулок, чтобы не встречаться с принцем, и подъехали к заставе Сен-Дени.
   — Правда ли, — спросили часовые у наших всадников, — что Бофор приехал в Париж?
   — Конечно, правда, — ответил д'Артаньян, — и он послал нас навстречу своему отцу, господину до Вандому, который тоже сюда едет.
   — Да здравствует Бофор! — крикнули часовые.
   Они почтительно расступились, чтобы пропустить посланцев великого принца.
   Выехав из города, наши герои, не знавшие усталости и никогда не падавшие духом, понеслись во весь опор; их лошади летели, а они не переставая говорили об Атосе в Арамисе.
   Мушкетон испытывал невообразимые муки, но как добрый слуга утешался сознанием, что оба его господина тоже немало страдают, хотя и по-другому. Ибо он уже привык смотреть на д'Артаньяна как на своего второго господина и повиновался ему даже лучше и быстрее, нежели Портосу.
   Лагерь французской армии был расположен между Сент-Омером и Ламбом.
   Друзья сделали крюк до самого лагеря и подробно рассказали про бегство короля и королевы, о чем до армии дошли пока только смутные слухи. Они нашли Рауля близ его палатки лежащим на охапке сена, из которой лошадь его потихоньку щипала клочок за клочком. Глаза молодого человека были красны, и он казался очень печальным. Маршал Граммон и граф до Гиш вернулись в Париж, и бедный юноша остался совершенно один.
   Подняв глаза, Рауль увидел перед собой двух всадников, смотревших на него; он узнал их и устремился к ним с распростертыми объятиями.
   — А, это вы, дорогие друзья! — воскликнул он. — Вы за мной? Вы возьмете меня с собой? Не имеете ли вы известий от моего опекуна?
   — А разве вы не получали от него писем? — спросил у молодого человека д'Артаньян.
   — Увы, нет, сударь, и я, право, не знаю, что с ним сталось. Я беспокоюсь, так беспокоюсь, что готов плакать.
   И действительно, две крупные слезы скатились по загорелым щекам юноши.
   Портос отвернулся в сторону, чтобы его доброе круглое лицо не выдало того, что делалось у него на сердце.
   — Что за черт! — сказал д'Артаньян, растроганный больше, чем когда-либо. — Не отчаивайтесь, мой друг; хотя вы не получали писем от графа, зато мы получили… одно…
   — А, в самом деле? — воскликнул Рауль.
   — И даже очень успокоительное, — сказал д'Артаньян, видя, какую радость принесло молодому человеку это известие.
   — Оно с вами? — спросил Рауль.
   — Да, то есть оно было со мной, — сказал д'Артаньян, делая вид, что ищет его. — Подождите, оно должно быть здесь, в моем кармане. Он пишет о своем возвращении. Не так ли, Портос?
   Хотя д'Артаньян и был гасконец, он все же не хотел взять на себя одного бремя этой лжи.
   — Да, — сказал Портос, кашляя.
   — О, покажите мне ею письмо! — сказал молодой человек.
   — Да я только что читал его. Неужели я потерял его? Ах, черт возьми, у меня порвался карман.
   — О да, господин Рауль, — сказал Мушкетон, — и письмо было такое утешительное. Господа читали мне его, и я плакал от радости.
   — Но, по крайней мере, господин д'Артаньян, вы знаете, где он? — спросил Рауль, и лицо его слегка прояснилось.
   — Ну еще бы! — сказал д'Артаньян. — Конечно, знаю. Но только это тайна.
   — Не для меня же, наверное?
   — Нет, не для вас, и я вам скажу, где он.
   Портос удивленно воззрился на д'Артаньяна.
   «Куда бы, черт возьми, подальше заслать его, чтобы Рауль не вздумал к нему отправиться», — пробормотал про себя д'Артаньян.
   — Ну, так где же он, сударь? — спросил Рауль своим нежным, ласковым голосом.
   — В Константинополе.
   — У турок? — воскликнул Рауль. — Боже мой, что вы говорите!
   — А что, это вас пугает? — сказал д'Артаньян — Ба, что значат турки для таких людей, как граф де Ла Фер и аббат д'Эрбле?
   — А его друг с ним? — сказал Рауль. — Это меня все-таки успокаивает.
   «Как он умен, этот дьявол д'Артаньян!» — думал Портос, восхищенный хитростью своего друга.
   — А теперь, — продолжав д'Артаньян, спеша переменить разговор, — вот вам пятьдесят пистолей, присланных от графа с тем же курьером. Полагаю, что у вас больше нет денег и что они будут вам очень кстати.
   — У меня еще есть двадцать пистолей.
   — Все равно берите, будет семьдесят.
   — А если вам нужно еще… — сказал Портос, опуская руку в карман.
   — Благодарю вас, — отвечал Рауль, краснея, — тысячу раз благодарю.
   В эту минуту показался Оливен.
   — Кстати, — сказал д'Артаньян так, чтобы лакей мог его слышать, — довольны ли вы Оливеном?
   — Да, ничего себе.
   Оливен, сделав вид, что ничего не слышит, вошел в палатку.
   — А чем он грешит, этот плут?
   — Большой лакомка, — сказал Рауль.
   — О сударь! — сказал Оливен, выступая вперед при этом обвинении.
   — Немного вороват.
   — О сударь, помилуйте!
   — А главное, ужасный трус.
   — О сударь, что вы, помилуйте! За что вы меня позорите?
   — Черт побери! — вскричал д'Артаньян. — Знай, Оливен, что такие люди, как мы, не держат у себя в услужении трусов. Ты можешь обкрадывать своего господина, таскать его сладости и пить его вино, но — черт возьми! Ты не смеешь быть трусом, или я отрублю тебе уши. Посмотри на Мушкетона, скажи ему, чтобы он показал тебе свои честно заработанные раны, и смотри, какую печать достоинства наложила на его чело свойственная ему храбрость.
   Мушкетон был на седьмом небе и охотно обнял бы д'Артаньяна, если бы только посмел. Пока же он дал себе слово умереть за него при первом подходящем случае.
   — Прогоните этого плута, Рауль, — сказал д'Артаньян, — ведь если он трус, он когда-нибудь обесчестит себя.
   — Господин Рауль называет меня трусом, — воскликнул Оливен, — за то, что я отказался его сопровождать, когда на днях он хотел драться с корнетом из полка Граммона.
   — Оливен, лакей всегда должен слушаться своего господина, — строго сказал д'Артаньян.
   И, отведя его в сторону, прибавил:
   — Ты хорошо сделал, если господин твой был неправ, и вот тебе за это экю; но если его когда-нибудь оскорбят, а ты не дашь себя четвертовать за него, то я отрежу тебе язык и вымажу им твою физиономию. Запомни это.
   Оливен поклонился и опустил экю в карман.
   — А теперь, мой друг Рауль, — сказал д'Артаньян, — мы уезжаем, дю Валлон и я, в качестве посланников. Я не могу сказать вам, с какой целью: я этого и сам еще не знаю. Но если вам что-нибудь понадобится, напишите Мадлен Тюркен, в гостиницу «Козочка» на Тиктонской улице, и берите у нее деньги, как у своего банкира, но только умеренно, потому что, предупреждаю вас, ее кошелек набит все же не так туго, как у д'Эмери.
   Он обнял своего временного воспитанника и передав его в мощные объятия Портоса. Грозный великан поднял его на воздух и прижал к своему благородному сердцу.
   — Теперь в дорогу! — сказал д'Артаньян.
   И они снова направились в Булонь, куда прибыли к вечеру на своих взмыленных лошадях.
   В десяти шагах от того места, где они остановились, прежде чем въехать в город, стоял молодой человек, весь в черном; он, казалось, поджидал кого-то и, завидя и, уже не спускал с них глаз.
   Д'Артаньян подошел к нему и, заметив, что он глядит на него в упор, сказал:
   — Эй, любезный, я не люблю, чтобы меня так мерили с ног до головы.
   — Милостивый государь, — произнес молодой человек, не отвечая на резкость д'Артаньяна, — скажите, пожалуйста, не из Парижа ли вы?
   Д'Артаньян подумал, что это какой-нибудь любопытный, которому хочется разузнать столичные новости.
   — Да, сударь, — отвечал он помягче.
   — Не собираетесь ли вы остановиться в гостинице «Герб Англии»?
   — Да, сударь.
   — Не имеете ли вы поручений от его преосвященства кардинала Мазарини?
   — Да, сударь.
   — В таком случае, — сказал молодой человек, — у вас есть до меня дело. Я Мордаунт.
   — А, — прошептал д'Артаньян, — тот самый, которого Атос советует мне остерегаться.
   — А, — пробормотал Портос, — тот самый, которого Арамис просит меня придушить.
   Оба внимательно посмотрели на молодого человека.
   Тот неправильно истолковал их взгляд.
   — Вы сомневаетесь в моей личности? — сказал он. — В таком случае я готов представить вам доказательства.
   — Нет, не надо, — сказал д'Артаньян, — мы отдаем себя в ваше распоряжение.
   — Тогда, господа, поедемте, не откладывая ни минуты — сказал Мордаунт. — Сегодня последний день отсрочки, которой просил у меня кардинал. Судно готово, и если бы вы не явились, я бы уехал без вас, потому что генерал Оливер Кромвель с нетерпением ждет моего возвращения.
   — Ага! — сказал д'Артаньян. — Значит, мы едем к генералу Оливеру Кромвелю?
   — Разве у вас нет письма к нему? — спросил молодой человек.
   — У меня есть письмо, наружный конверт которого я должен был вскрыть только в Лондоне; но так как вы сообщили, кому оно адресовано, то нет надобности это откладывать.
   Д'Артаньян разорвал конверт.
   Письмо действительно было адресовано: «Господину Оливеру Кромвелю, командующему армией английского народа».
   «Вот странное поручение!» — подумал д'Артаньян.
   — Кто этот Оливер Кромвель? — спросил тихонько Портос.
   — Бывший пивовар, — ответил д'Артаньян.
   — Не задумал ли Мазарини нажиться на пиве, вроде как мы на соломе? — спросил Портос.
   — Скорее, скорее, господа, — нетерпеливо воскликнул Мордаунт. — Едемте!
   — Вот как, даже не поужинав, — сказал Портос. — Разве Кромвель не может подождать немного?
   — Да, но я… — сказал Мордаунт.
   — Что вы? — спросил Портос.
   — Я очень спешу.
   — О, если речь идет о вас, — сказал Портос, — то это меня не касается, и я поужинаю с вашего позволения или без оного.
   Мутный взгляд молодого человека вспыхнул и, казалось, готов был сверкнуть молнией, но он удержался.
   — Сударь, — продолжал д'Артаньян, — надо извинить проголодавшихся путешественников. К тому же наш ужин задержит нас недолго. Мы поскачем в гостиницу, а вы идите пешком на пристань. Мы только перехватим кусочек чего-нибудь и поспеем на пристань в одно время с вами.
   — Как вам будет угодно, господа, только не опоздайте, — сказал Мордаунт.
   — Так-то будет лучше, — пробормотал Портос.
   — Как зовется ваше судно? — спросил д'Артаньян.
   — «Стандарт».
   — Отлично. Через полчаса мы будем на борту.
   И приятели, пришпорив коней, поскакали к гостинице «Герб Англии».
   — Ну, что вы скажете об этом молодом человеке? — спросил д'Артаньян на скаку.
   — Скажу, что он мне очень не нравится, — отвечал Портос, — и что у меня все время чесались руки последовать совету Арамиса.
   — Берегитесь, Портос. Он посланный генерала Кромвеля, и нас примут, думаю, не очень любезно, если мы заявим, что свернули шею его доверенному лицу.
   — Все равно, — сказал Портос, — я хорошо знаю, что Арамис дает только хорошие советы.
   — Слушайте, — сказал д'Артаньян, — когда наша миссия будет закончена…
   — Ну?
   — Если он привезет нас обратно во Францию…
   — Тогда?
   — Тогда мы посмотрим.
   Тут приятели доехали до гостиницы «Герб Англии», где поужинали с большим аппетитом. Вслед за тем они немедленно отправились на пристань.
   Бриг уже готов был поднять паруса. На палубе его они увидели Мордаунта, который нетерпеливо шагал взад и вперед.
   — Прямо невероятно, — сказал д'Артаньян, когда лодка везла их к «Стандарту», — до чего этот молодой человек похож на кого-то, не могу только вспомнить, на кого именно.
   Они подъехали к трапу и через минуту были на палубе.
   Но лошадей переправить на бриг было труднее, чем людей, и бриг мог сняться с якоря только в восемь часов вечера.
   Молодой человек сгорал от нетерпения и приказал поднять все паруса.
   Портос, разбитый после трех бессонных ночей и семидесяти миль, проделанных верхом, ушел к себе в каюту и тотчас заснул.
   Д'Артаньян, преодолевая свое отвращение к Мордаунту, стал прогуливаться с ним по палубе, рассказывая ему тысячу мелочей и пытаясь вызвать его на откровенность.
   Мушкетона терзала морская болезнь.

Глава 11. «ШОТЛАНДЕЦ КЛЯТВУ ПРЕСТУПИЛ, ЗА ГРОШ ОН КОРОЛЯ СГУБИЛ»

   А теперь предоставим «Стандарту» спокойно плыть не в Лондон, как думали д'Артаньян и Портос, а в Даргем, куда Мордаунт должен был направиться, согласно распоряжениям, полученным из Англии во время его пребывания в Булони, и перенесемся в королевский лагерь, расположенный на берегу Тайна, близ города Ньюкасла.
   Здесь, между двумя реками, рядом с границей Шотландии, но еще на английской земле, раскинулись палатки маленькой армии. Полночь. Воины, в которых по их голым ногам, коротким юбкам, пестрым пледам и перу на шапочках легко признать шотландских горцев, скучают, стоя на часах. Луна, пробиваясь сквозь густые тучи, всякий раз озаряет мушкеты часовых; и, залитые ее светом, отчетливей выступают стены, крыши и колокольни города, который Карл I только что сдал парламентским войскам, так же как Оксфорд и Ньюарк, еще державшие его сторону в надежде на примирение.
   В одном конце лагеря, возле огромной палатки, битком набитой шотландскими офицерами, собравшимися на военный совет под предводительством старого графа Левена, их командира, положив правую руку на шпагу, спит на траве человек, одетый в платье для верховой езды.
   В пятидесяти шагах от него другой человек, так же одетый, разговаривает с часовым-шотландцем. Хотя он и иностранец, он, видимо, настолько привык к английскому языку, что понимает ответы своего собеседника, говорящего на пертском наречии.
   Когда в Ньюкасле пробило час пополуночи, спавший пробудился; потянувшись, как делает человек, открывающий глаза после глубокого сна, он внимательно осмотрелся кругом и, увидев, что он один, встал, подошел к тому, кто беседовал с часовым, и затем пошел дальше. Другой, надо думать, окончил свои расспросы, потому что через минуту простился с часовым и непринужденно направился туда же, куда и первый.
   Тот ждал его в тени палатки, стоявшей на дороге.
   — Ну что, мой друг? — сказал он на чистейшем французском языке, на каком когда-либо говаривали между Руапом и Туром.
   — А то, мой друг, что нельзя терять ни минуты, надо предупредить короля.
   — Что случилось?
   — Долго рассказывать. К тому же вы сейчас сами услышите. Малейшее слово, произнесенное здесь, может все погубить. Пойдем разыщем лорда Винтера.
   И оба направились в противоположный конец лагеря. Но так как весь лагерь занимал площадь не более чем в пятьсот квадратных футов, то они быстро оказались у палатки того, кого искали.
   — Твой господин спит, Топи? — спросил по-английски один из них у слуги, лежавшего в первом отделении палатки, заменявшем переднюю.
   — Нет, господин граф, не думаю, — ответил слуга — Разве что заснул совсем недавно, так как он больше двух часов ходил взад и вперед, вернувшись от короля. Они затихли только минут десять тому назад; впрочем, вы можете сами посмотреть, — прибавил слуга, пропуская их в палатку.
   Действительно, Винтер сидел перед отверстием, служившим окном, вдыхая ночной воздух и меланхолически следя глазами за луной, мелькавшей, как мы только что говорили, среди больших черных туч.
   Друзья подошли к лорду Винтеру, который, подперев голову рукой, смотрел на небо. Он не слышал, как они вошли, и оставался в том же положении, пока не почувствовал прикосновения к своему плечу. Тогда он обернулся, узнал Атоса и Арамиса и протянул им руку.
   — Заметили вы, какого кровавого цвета сегодня луна? — сказал оп.
   — Нет, — ответил Атос. — Она показалась мне такой же, как всегда.
   — Посмотрите вы, сударь, — продолжал Винтер.
   — Признаюсь, — произнес Арамис, — что я, как и граф де Ла Фер, не вижу в ней ничего особенного.
   — Граф, — промолвил Атос, — в таком опасном положении нужно смотреть на землю, а не в небо. Хорошо ли вы знаете наших шотландцев и уверены вы в них?
   — В шотландцах? — спросил Винтер. — В каких шотландцах?
   — О, боже мой, — сказал Атос, — в наших, в тех, которым доверился король, в шотландцах графа Лечена.
   — Нет, — ответил Винтер и затем прибавил:
   — Вы, значит, совсем не видите этого красноватого отлива на всем небе?
   — Нисколько, — ответили вместе Атос и Арамис.
   — Скажи-ка, — продолжал Винтер, занятый все той же мыслью, — говорят, во Франции ость предание, что накануне своей смерти Генрих Четвертый, играя в шахматы с Бассомпьером, видел кровавые пятна на шахматной доске?
   — Да, — сказал Атос, — и маршал мне самому несколько раз рассказывал об этом.
   — Так, — прошептал Винтер, — а на следующий день Генрих Четвертый был убит.
   — Но какая связь между этим видением Генриха Четвертого и вами? — спросил Арамис.
   — Никакой, господа. Я сумасшедший, право, что занимаю вас такими глупостями; ваше появление в моей палатке в такой час показывает, что вы принесли мне какую-то важную весть.
   — Да, милорд, — произнес Атос, — я желал бы поговорить с королем.
   — С королем? Но он спит.
   — Мне нужно сообщить ему нечто весьма важное.
   — Разве нельзя отложить это до завтра?
   — Нет, он должен немедленно узнать, в чем дело. Боюсь, что, может быть, и сейчас уже поздно.
   — Пойдемте, господа, — сказал Винтер.
   Палатка Винтера стояла рядом с королевской; нечто вроде коридора соединяло их. Этот коридор охранялся не часовыми, а доверенным камердинером Карла I, так что в случае надобности король мог в ту же минуту снестись со своим верным слугой.
   — Эти господа пройдут со мною, — сказал Винтер.
   Лакей поклонился и пропустил.
   Действительно, уступая непреодолимой потребности в сне, король Карл заснул на походной кровати, в своем черном камзоле и высоких сапогах, расстегнув пояс и положив возле себя шляпу. Вошедшие приблизились, и Атос, шедший впереди, с минуту молча всматривался в это благородное бледное лицо, обрамленное длинными черными волосами, прилипшими к вискам от пота во время тяжелого сна, и покрытое синими жилками, которые, казалось, набухли от слез под усталыми глазами.
   Атос глубоко вздохнул; этот вздох разбудил короля, — так легок был его сон.
   Он открыл глаза.
   — А! — сказал он, приподымаясь на локте. — Это вы, граф де Ла Фер?
   — Да, ваше величество, — ответил Атос.
   — Вы бодрствуете, когда я сплю? И вы хотите сообщить мне какую-нибудь новость?
   — Увы! Вы, ваше величество, изволили верно угадать, — ответил Атос.
   — Значит, новость дурная? — спросил король с грустной улыбкой.
   — Да, ваше величество.
   — Все равно, я всегда рад вас видеть, добро пожаловать, вы, кого оторвала от отечества преданность, что не знает страха невзгод, вы, которого прислала мне Генриетта, — какова бы ни была ваша весть, говорите смело.
   — Ваше величество, Кромвель прибыл сегодня ночью в Ньюкасл.
   — А! — сказал король. — Чтобы сразиться со мною?
   — Нет, ваше величество, чтобы купить вас.
   — Что вы говорите?
   — Я говорю, ваше величество, что вы должны шотландской армии четыреста тысяч фунтов стерлингов.
   — Невыплаченного жалованья? Да, я знаю. Уже около года мои храбрые и верные шотландцы бьются только чести ради.
   Атос улыбнулся.
   — Честь — прекрасная вещь, ваше величество, но им надоело сражаться за нее, и сегодня ночью они продали вас за двести тысяч фунтов, то есть за половину того, что вы были им должны.
   — Невозможно, — воскликнул король, — чтобы шотландцы продали своего короля за двести тысяч фунтов!
   — Продали же иудеи своего бога за тридцать сребреников!
   — Какой же Иуда совершил этот гнусный торг?
   — Граф Левей.
   — Вы убеждены в этом, граф?
   — Я слышал это своими собственными ушами.
   Король глубоко вздохнул, словно сердце его разрывалось, и закрыл лицо руками.
   — О, шотландцы, — сказал он, — шотландцы, которых я считал такими верными! Шотландцы, которым я доверился, когда мог бежать в Оксфорд! Шотландцы, мои земляки, мои братья! Но уверены ли вы в этом, граф?
   — Я прилег за палаткой графа Левена и, приподняв полотно, все слышал, все видел.
   — Когда же должен совершиться этот подлый торг?
   — Сегодня утром. Вы видите, ваше величество, нельзя терять времени.
   — К чему же нам время, раз вы говорите, что я продан?
   — Надо переправиться через Тайн в Шотландию, к лорду Монтрозу, который вас не продаст.
   — А что мне делать в Шотландии? Вести партизанскую войну? Это — недостойно короля.
   — Возьмите пример с Роберта Брюса, ваше величество.
   — Нет, нет! Борьба слишком затянулась. Если они продали меня, пусть они меня выдадут. Да падет на них вечный позор этой измены.
   — Ваше величество, — сказал Атос, — быть может, так следует поступить королю, но не мужу и отцу. Я явился от имени вашей супруги и вашей дочери, и от их лица, а также от лица двух других ваших детей, которые в Лондоне, я говорю вам: «Живите, ваше величество, так угодно богу!»