Страница:
Александр Дюма
Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
ЧАСТЬ III
Глава 1. БЕСПОЛЕЗНЫЕ УСИЛИЯ
Отправившись к де Гишу, Рауль застал у него де Варда и Маникана. После истории с дуэлью де Вард делал вид, что незнаком с Раулем.
Де Гиш встал навстречу Раулю. Горячо пожимая руку друга, Рауль бросил беглый взгляд на его гостей, стараясь угадать, чем они озабочены.
Де Вард был холоден и непроницаем. Маникан как будто весь был погружен в созерцание убранства комнаты.
Де Гиш увел Рауля в соседний кабинет и усадил его.
— Ты выглядишь молодцом! — сказал он ему.
— Странно, — отвечал Рауль, — настроение у меня весьма неважное.
— Так же как и у меня, Рауль. Любовные дела не ладятся.
— Тем лучше, граф. Я был бы очень огорчен, если бы твои дела шли хорошо.
— Так не огорчайся. Я очень несчастлив и вдобавок вижу кругом одних счастливцев.
— Но понимаю, — отвечал Рауль. — Пожалуйста, друг мой, объяснись.
— Сейчас поймешь. Я напрасно боролся со своим чувством; оно росло и постепенна захватывало меня целиком Я вспомнил твои советы, призывал на помощь все свои силы; я хорошо понимал, на что я иду. Это гибель, я знаю. Но пусть! Я все-таки пойду вперед.
— Безумец! Ведь первый же шаг погубит тебя.
— Пусть будет что будет.
— Однако ты рассчитываешь на успех, ты думаешь, что принцесса полюбит тебя!
— Я не уверен, Рауль, но надеюсь, потому что без надежды жить невозможно.
— Но допустим, ты добьешься счастья, ведь тогда ты уж наверняка погибнешь.
— Умоляю тебя, Рауль, не спорь со мной, ты меня не переубедишь: я не хочу этого. Я так долго добивался, что уже не могу отступить, я так сильно страдал, что смерть показалась бы мне благодеянием. Я не только безумно влюблен, Рауль, меня терзает также неистовая ревность.
Рауль сжал кулаки; можно было подумать, что его охватил гнев.
— Ну, хорошо! — сказал он.
— Хорошо или плохо — мне все равно. Вот чего я хочу от тебя, моего друга, моего брата. Последние три дня принцесса в непрерывном опьянении от восторга. В первый день я не решался взглянуть на нее, — я ненавидел ее за то, что она не страдает, подобно мне. На другой день я не мог отвести от нее глаз, и она, я это заметил… она, Рауль, смотрела на меня если не с состраданием, то с некоторой благосклонностью. Но между нами встал третий; чья-то улыбка вызывает ее улыбку. Рядом с ее лошадью постоянно скачет лошадь другого, над ее ухом постоянно звучит ласковый голос другого. Рауль, моя голова пылает все эти три дня, в моих жилах разливается огонь. Я должен прогнать эту тень, потушить эту улыбку, заглушить этот голос!
— Ты собираешься убить принца? — воскликнул Рауль.
— Нет, нет! К принцу я не ревную; я ревную не к мужу, а к любовнику.
— К любовнику?
— Да… А разве ты теперь ничего не замечаешь?
В дороге ты был более проницателен.
— Ты ревнуешь к герцогу Бекингэму?
— Я умираю от ревности!
— Опять?
— О, на этот раз дело легко уладить, я уже послал ему письмо.
— Так это ты ему писал?
— А ты почем знаешь?
— Он сам сообщил мне. Вот, смотри.
И Рауль протянул де Гишу письмо, полученное им почти в одно время с письмом друга. Де Гиш с жадностью прочитал его и заметил:
— Это письмо благородного и, главное, учтивого человека.
— Конечно, герцог — человек воспитанный. Надеюсь, твое письмо составлено в таких же выражениях.
— Я покажу тебе мое письмо, если ты пойдешь нему от моего имени.
— Но это почти невозможно.
— Почему?
— Герцог обращается ко мне за советами так же, как и ты.
— Да, но, надеюсь, ты мне отдашь предпочтение. Послушай, вот что я попрошу тебя сказать герцогу… Это нетрудно… В один из ближайших дней: сегодня, завтра, послезавтра, — словом, когда ему будет угодно, я желал бы встретиться с ним в Венсенском лесу.
— Герцог — иностранец. Да и особое его положение не позволяет ему принять вызов… Вспомни, что Венсенский лес расположен совсем недалеко от Бастилии.
— Последствия касаются только меня.
— Но повод к этой встрече… Какой я выставлю повод?
— Будь — спокоен, он тебя не спросит об атом… Я так же раздражаю герцога, как и он меня. Прошу тебя, пойди к герцогу; я готов упрашивать его принять мой вызов.
— Это лишнее… Герцог предупредил меня, что хочет поговорить со мной. Он на карточной игре у короля… Пойдем туда. Я вызову его в галерею. Ты же держись в стороне. Мне достаточно будет двух слов.
— Ну так идем!
По дороге Рауль, который один только знал тайны обеих сторон, обдумывал, как бы устроить их примирение.
Войдя в залитую светом галерею, где, точно — звезды на небесном своде, двигались Самые прославленные придворные красавицы, Рауль на мгновенье забыл о до Гише и загляделся на Луизу. Находясь среди своих подруг, она, точно зачарованная голубка, не сводила глаз с блестящей группы, окружавшей короля.
В десяти шагах от принца герцог Бекингэм пленял французов и англичан своим величественным видом и роскошью наряда.
Кое-кто из старых придворных вспоминал его отца, но это воспоминание было не во вред сыну.
Бекингэм разговаривал с Фуке. Фуке рассказывал ему что-то о Бель-Иле.
— Сейчас я не могу подойти к нему, — заметил Рауль.
— Подожди удобного момента, но, пожалуйста, кончим сегодня. Я весь горю.
— Вот кто нам поможет, — сказал Рауль, завидев д'Артаньяна в новом блестящем мундире капитана мушкетеров.
И Рауль направился к д'Артаньяну.
— Вас искал граф де Ла Фер, шевалье, — сказал он.
— Я только что с ним говорил, — ответил д'Артаньян, рассеянно оглядываясь кругом.
Вдруг взор его стал напряженным, как у орла, заметившего добычу.
Рауль проследил за направлением его взгляда и увидел, что де Гиш кланяется д'Артаньяну. Но он не мог разобрать, на кого был обращен пытливый и надменный взгляд капитана.
— Шевалье, — сказал Рауль, — вы могли бы оказать мне большую услугу.
— Какую, милый виконт?
— Мне нужно сказать два слова герцогу Бекингэму, но он разговаривает с господином Фуке, и мне, конечно, невозможно вмешаться в их беседу.
— Вот как! С господином Фуке? Господин Фуке здесь? — спросил Д'Артаньян.
— Разве вы не видите? Вон там.
— Так ты думаешь, что мне удобнее подойти к нему, чем тебе?
— Вы человек более значительный.
— Да, это правда. Я капитан мушкетеров. Этот чин я получил так недавно, что постоянно забываю о нем.
— Смотрите, он глядит на вас… если я не ошибаюсь.
— Нет, нет, не ошибаешься, именно мне он оказывает эту честь.
— Так теперь самая подходящая минута.
— Ты думаешь?
— Пожалуйста, пойдите.
— Иду.
Де Гиш не спускал глаз с Рауля; тот сделал ему знак, что дело улажено.
Д'Артаньян направился прямо к группе, окружавшей герцога, и вежливо раскланялся с г-ном Фуке и остальными.
— Здравствуйте, господин Д'Артаньян. Мы беседовали о Бель-Иле, — начал Фуке непринужденным тоном светского человека, которым многие не могут овладеть за всю жизнь.
— О Бель-Иле? Вот как! — удивился Д'Артаньян. — Ведь он принадлежит вам, господин Фуке?
— Господин Фуке сейчас только сказал мне, что он подарил его королю, — заметил Бекингэм. — Очень рад вас видеть, господин Д'Артаньян.
— А вы знаете Бель-Иль, шевалье? — спросил мушкетера Фуке.
— Я был там только раз, сударь, — любезно отвечал Д'Артаньян.
— И долго там пробыли?
— Один день, монсеньер.
— Что же вы там видели?
— Все, что можно увидеть в течение одного дня.
— С вашими глазами, сударь, за день можно увидеть много.
В это время Рауль сделал знак Бекингэму.
— Господин суперинтендант, — сказал Бекингэм, — оставляю вам вместо себя капитана, который лучше меня разбирается в бастионах, эскарпах, контрэскарпах; меня зовет приятель.
И Бекингэм направился к Раулю, остановившись по дороге у стола, за которым играли принцесса, королева-мать, молодая королева и король.
— Смотри, Рауль, — подтолкнул друга де Гиш. — Вот он… поспеши.
Сказав комплимент принцессе, Бекингэм снова двинулся к Раулю. Рауль пошел к нему навстречу. Де Гиш остался на месте и внимательно наблюдал.
В тот момент, когда они должны были встретиться, к герцогу Бекингэму подошел принц.
На его накрашенных губах играла очаровательная улыбка.
— Боже мой! — произнес он с дружеской любезностью — Что я слышал, милый герцог?
Бекингэм оглянулся; он не заметил, как подошел принц.
Герцог невольно вздрогнул. Легкая бледность покрыла его щеки.
— Что же вы услышали, ваше высочество? — спросил он. — Что так поразило вас?
— Даже привело в отчаяние, сударь! — отвечал принц — Это известие огорчит весь двор.
— Ваше высочество очень благосклонны ко мне, — поклонился Бекингэм. Я догадываюсь, что речь идет о моем отъезде.
— Именно.
— Увы, ваше высочество, я в Париже всего пять-шесть дней, и мой отъезд может огорчить только меня.
Де Гиш услышал эту фразу и, в свою очередь, вздрогнул.
— Его отъезд! — пробормотал он — Что он говорит?
Филипп продолжал прежним любезным тоном:
— Я вполне понимаю, что король Великобритании призывает вас, сударь; всем известно, что его величество Карл Второй не может обойтись без вас.
Но и мы не можем так легко расстаться с вами Примите же выражение моего искреннего сожаления.
— Ваше высочество, — сказал герцог, — поверьте мне, я покидаю французский двор.
— Потому, что такова воля короля, я понимаю. Но если вы думаете, что мое желание имеет какой-нибудь вес у короля, то я берусь упросить его величество Карла Второго оставить вас во Франции еще на некоторое время.
— Я крайне польщен, ваше высочество, — отвечал Бекингэм — Но я получил категорический приказ. Я не могу дольше оставаться во Франции, я и так уже просрочил время и рискую вызвать неудовольствие моего государя Только сегодня я вспомнил, что должен был уехать уже четыре дня назад.
— Вот как! — воскликнул принц.
— Да, — прибавил Бекингэм, возвышая голос настолько, чтобы его могли услышать принцесса и королевы. — Но я похож на того восточного человека, — который увидел чудесный сон и на несколько дней потерял рассудок, а в одно прекрасное утро проснулся здоровым, то есть в здравом рассудке.
Французский двор опьяняет, как этот сон, ваше высочество, но в конце концов нужно проснуться и уехать. Я не могу долее оставаться здесь, как вы любезно предлагаете мне, ваше высочество.
— Когда же вы едете? — заботливо спросил Филипп.
— Завтра, ваше высочество… Уже три дня мои экипажи готовы.
Принц склонил голову, точно желая сказать: «Что ж, если это дело решенное, герцог, говорить больше не о чем».
Бекингэм посмотрел на королев; Анна Австрийская взглядом одобрила его.
Бекингэм улыбнулся в ответ, скрывая улыбкой сердечное волнение.
Принц удалился.
Но в эту минуту с другой стороны залы к герцогу направился де Гиш.
Рауль испугался, что нетерпеливый юноша может сам сделать вызов, и бросился к нему навстречу.
— Нет, нет, Рауль, теперь тебе нечего беспокоиться, — сказал де Гиш, протягивая герцогу обе руки и увлекая его за колонну.
— О герцог, герцог! — воскликнул он. — Простите меня за мое письмо: я был сумасшедший. Отдайте мне его.
— Это правда, — отвечал молодой герцог с грустной улыбкой. — Вам не за что сердиться на меня… Ведь я покидаю ее и больше не увижу никогда.
Услышав эти по-дружески звучащие слова, Рауль понял, что его присутствие излишне, и отошел в сторону.
Он столкнулся с де Бардом, который говорил с шевалье де Лорреном об отъезде Бекингэма.
— Весьма своевременный отъезд, — заметил де Вард.
— Почему?
— Потому, что он предохраняет милого герцога от удара шпаги.
И они расхохотались.
Рауль с негодованием отвернулся, нахмурив брови и вспыхнув до корней волос.
Шевалье де Лоррен куда-то ушел, де Вард спокойно ждал.
— Милостивый государь, — обратился Рауль к де Варду, — вы все не можете отучиться от привычки оскорблять отсутствующих. Вчера вы задели господина д'Артаньяна, сегодня нападаете на герцога Бекингэма.
— Милостивый государь, — отвечал де Вард, — вы отлично знаете, что иногда я оскорбляю и присутствующих.
Де Вард почти касался плечом Рауля. Они обменивались ненавидящими взглядами.
Вдруг около них раздался изысканно вежливый голос:
— Мне послышалось, будто здесь назвали мое имя?
Рауль и де Вард обернулись. Это был д'Артаньян; он с улыбкой положил руку на плечо де Варда. Рауль отступил, чтобы дать место мушкетеру. Де Вард задрожал всем телом, побледнел, но не сделал ни одного шага.
Д'Артаньян, продолжая улыбаться, стал рядом с де Вардом.
— Спасибо, милый Рауль, — сказал он. — Господин де Вард, я хотел бы поговорить с вами. Не уходите, Рауль; все могут слышать то, что я хочу сказать господину де Варду.
Улыбка исчезла с его лица, взгляд стал холодным и острым, как стальной клинок.
— Я к вашим услугам, сударь, — промолвил де Вард.
— Милостивый государь, — продолжал д'Артаньян, — я давно ищу возможности поговорить с вами, но это случилось только сегодня. Правда, место не особенна удобное. Но, может быть, вы соблаговолите пройти ко мне? Это совсем близко.
— Слушаю, сударь, — сказал де Вард.
— Вы здесь один? — спросил д'Артаньян.
— Нет, со мной господа Маникан и де Гиш, двое моих друзей.
— Хорошо, — одобрил д'Артаньян. Но — двоих мало. Вы найдете еще кого-нибудь, не правда ли?
— Конечно, — сказал молодой человек, не понимая, чего хочет д'Артаньян. — Сколько вам угодно.
— Друзей?
— Да, сударь.
— Так запаситесь ими, пожалуйста. Подойдите и вы, Рауль. Приведите также господина де Гиша и герцога Бекингэма.
— Боже мой, сударь, сколько шуму, — отвечал де Вард, принужденно улыбаясь.
Капитан сделал знак, призывавший его к терпению, и направился в свою комнату, где сидел в ожидании граф де Ла Фер.
— Ну, что? — спросил он, завидев д'Артаньяна.
— Господин де Вард оказывает мне честь своим визитом в обществе нескольких своих и наших друзей.
Действительно, вслед за мушкетером показались де Вард и Маникан. За ними шли де Гиш и Бекингэм, удивленные, не понимая, чего от них хотят.
Последним вошел Рауль с несколькими придворными. Заметив графа, он встал подле него.
Д'Артаньян принял гостей как нельзя более любезно. Извинившись перед каждым за причиненное им беспокойство, он повернулся к де Варду, который, несмотря на все свое самообладание, не мог скрыть удивления, смешанного с тревогой.
— Милостивый государь, — начал д'Артаньян, — теперь, когда мы не в королевском дворце и можем говорить громко, не нарушая приличий, я сообщу вам, почему я взял на себя смелость пригласить вас и всех этих господ. Я узнал от графа де Ла Фер, моего друга, что вы распространяете обо мне оскорбительные слухи; мне сказали, что вы считаете меня своим смертельным врагом на том основании, что я будто бы был врагом вашего отца.
— Это правда, милостивый государь, я говорил это, — отвечал де Вард, и его бледность сменилась легким румянцем.
— Итак, вы обвиняете меня в преступлении или в низости? Прошу вас точнее формулировать ваше обвинение.
— При свидетелях, милостивый государь?
— Разумеется, при свидетелях; вы видите, что я нарочно выбрал их судьями в деле чести.
— Вы не цените моей деликатности, милостивый государь. Я обвинял вас, это правда, но подробности своего обвинения я держал в тайне. Я довольствовался тем, что выражал свою ненависть перед людьми, которые не могли не сообщить вам о ней. Вы не приняли в расчет моей сдержанности, хотя и были заинтересованы в моем молчании. Я не узнаю вашего обычного благоразумия, господин д'Артаньян.
Д'Артаньян стал кусать усы.
— Милостивый государь, — сказал ой, — я уже имел честь просить вас точнее формулировать обвинение, возводимое вами на меня.
— Вслух?
— Разумеется.
— Даже если речь идет о постыдном поступке?
— Непременно.
Свидетели этой сцены стали было тревожно переглядываться, но, видя, что Д'Артаньян не обнаруживает никакого волнения, успокоились.
Де Вард хранил молчание.
— Говорите, милостивый государь, — попросил мушкетер. — Вы видите, все ждут.
— Ну так слушайте. Мой отец любил одну женщину, одну благородную женщину, и эта женщина любила отца.
Д'Артаньян переглянулся с Атосом.
Де Вард продолжал:
— Господин Д'Артаньян перехватил письма, в которых назначалось свидание, и, переодевшись, явился вместо того, кого ожидали; затем он воспользовался темнотой…
— Это правда, — подтвердил Д'Артаньян.
В комнате пробежал легкий ропот.
— Да, я совершил этот дурной поступок. Вы должны были бы прибавить, милостивый государь, если уж вы так беспристрастны, что в то время, когда произошло это событие, мне не было еще двадцати одного года.
— Поступок тем не менее постыдный, — сказал де Вард. — Для совершеннолетнего дворянина такая неделикатность непростительна.
Снова раздался ропот, в котором теперь слышалось удивление и даже сомнение.
— Это была скверная выходка, — согласился д'Артаньян. — Не дожидаясь упреков господина де Варда, я сам горько упрекал себя за нее. С годами я стал рассудительнее и честнее, и я искупил свою вину долгими сожалениями. Обращаюсь к вашему суду, господа. Дело происходило в тысяча шестьсот двадцать шестом году, в такие времена, о которых вы, господа, знаете только по рассказам, — времена, когда любовь была неразборчива в средствах, а совесть не служила, как теперь, источником отрады и мук. Мы были молодыми солдатами, вечно в боях, вечно с обнаженными шпагами. Каждую минуту нам угрожала смерть; война делала нас грубыми, а кардинал заставлял торопиться. Словом, я раскаялся в своем поступке; больше того, я и до сих пор раскаиваюсь в нем, господин де Вард.
— Это понятно, сударь, такой поступок не мог не вызвать раскаяния.
Тем не менее вы погубили женщину. Та, о которой вы говорите, не вынеся стыда и обиды, бежала из Франции, и с тех пор никому не известно, что с ней сталось.
— Вы ошибаетесь, — мрачно усмехнулся граф де Ла Фер, протянув руку к де Варду, — ее видели, милостивый государь, и среди нас есть даже люди, которые узнают ее по моему описанию. Это была двадцатипятилетняя худенькая и бледная блондинка, которая была замужем в Англии.
— Замужем? — спросил де Вард.
— Разве вы не знали этого? Видите, мы лучше вас осведомлены, господин де Вард. Известно ли вам, что ее называли обыкновенно миледи, не прибавляя к этому титулу никакого имени?
— Да, сударь, я это знаю.
— Боже мой! — прошептал Бекингэм.
— Итак, эта женщина, родом из Англии, вернулась в Англию, после того как три раза устраивала заговоры против господина д'Артаньяна. По-вашему, она была права? Согласен, ведь господин Д'Артаньян оскорбил ее. Но нехорошо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, по имени Фелтон, находившегося на службе у лорда Винтера. Вы побледнели, милорд Бекингэм? Ваши глаза зажглись гневом и скорбью? В таком случае закончите эту повесть, милорд, и скажите господину де Варду, кто была эта женщина, вложившая нож в руку убийцы вашего отца.
Все вскрикнули. Герцог вытер платком лоб.
На некоторое время воцарилось глубокое молчание.
— Вы видите, господин де Вард, — сказал Д'Артаньян, на которого рассказ этот произвел тем большее впечатление, что слова Атоса пробудили в нем живые воспоминания, — вы видите, не я был причиной гибели этой женщины, потому что душа ее давно уже погибла. Теперь, когда все разъяснено, мне остается, господин де Вард, смиренно попросить у вас прощения за этот постыдный поступок, как я, наверное, попросил бы его у вашего отца, если бы он был жив, Когда он вернулся во. Францию после казни Карла Первого.
— Это слишком, господин д'Артаньян! — воскликнули присутствующие.
— Нет, господа, — сказал капитан. — Теперь, господин де Вард, надеюсь, между нами все кончено. И вам больше не придется распространять порочащие меня слухи. Наши счеты сведены, не правда ли?
Де Вард поклонился, что-то пробормотав.
— Надеюсь также, — продолжал д'Артаньян, подходя к молодому человеку, — что впредь вы вообще откажетесь от своей дурной привычки злословить.
Ведь если вы настолько совестливы и щепетильны, что ставите в вину мне, старому солдату, спустя тридцать пять лет, глупую юношескую выходку, если, повторяю, вы выступаете таким рыцарем чести, то этим самым вы берете на себя обязательство никогда со своей стороны не совершать ничего противного совести и чести. Поэтому берегитесь, чтобы до моих ушей не дошла какая-нибудь история, в которой будет замешано ваше имя.
— Милостивый государь, — покраснел де Вард, — ваши угрозы излишни.
— Я еще не кончил, господин де Вард! — перебил его д'Артаньян. — Вам придется выслушать меня.
Кружок сомкнулся теснее.
— Вы только что говорили во всеуслышание о чести одной женщины и вашего отца. Это звучало очень хорошо. Приятно думать, что у наших детей есть та порядочность и деликатность, которой, видимо, недоставало нам.
Приятно, что молодой человек в том возрасте, когда обыкновенно стремятся похитить честь женщины, наоборот, уважает и защищает эту честь.
Де Вард сжал губы и стиснул кулаки. По-видимому, ему было непонятно, куда клонит д'Артаньян свою речь, начало которой не обещало ничего хорошего.
— Как же в таком случае вы могли позволить себе, — продолжал д'Артаньян, — сказать виконту де Бражелону, что он не знает своей матери?
Глаза Рауля сверкнули.
— Это мое личное дело, шевалье! — воскликнул он, выступая вперед.
Де Вард злобно усмехнулся.
Д'Артаньян отстранил Рауля рукой.
— Не перебивайте меня, молодой человек! — продолжал он, не сводя с де Варда властного взгляда. — Я затронул здесь вопрос, который не разрешается шпагой. Мы обсуждаем его среди людей чести, не раз обнажавших шпагу. Для этого я нарочно призвал их сюда. Эти господа знают, что тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной. Итак, я повторяю свой вопрос господину де Варду: зачем вы оскорбили этого молодого человека, задев его отца и мать?
— Но мне кажется, — отвечал де Вард, — что мы вольны говорить все, что угодно, если можем подтвердить свои слова всеми средствами, находящимися в распоряжении порядочного человека.
— Какие же есть у порядочного человека средства подтвердить оскорбление?
— Шпага.
— Вы грешите не только против логики, но и против религии и чести. Вы рискуете жизнью нескольких людей, не считая вашей, которая, мне кажется, подвергается большой опасности. Чтобы быть последовательным, с вашими рыцарскими идеями, вы должны сейчас же извиниться перед господином де Бражелоном. Вы скажете ему, что легкомысленно его оклеветали, что благородство и чистота его происхождения сказываются во всех его поступках.
Вы сделаете это, господин де Вард, как сделал только что я, старый капитан, перед вами, молокососом.
— А если не сделаю? — спросил де Вард.
— Тогда случится…
— Случится то, чему вы думаете помешать, — улыбаясь, сказал де Вард Ваша логика приведет прямо к поединку, запрещенному королем.
— Нет, милостивый государь, — спокойно остановил его капитан, — вы заблуждаетесь.
— Так что же случится?
— То, что я пойду к королю, который относится ко мне хорошо, — я имел счастье оказать ему некоторые услуги в те времена, когда вас еще не было на свете, и еще недавно, по моей просьбе, король прислал мне у подписанный, но незаполненный приказ на имя господина Безмо де Монлезена, коменданта Бастилии, — я скажу королю: «Государь, один человек низко оскорбил господина де Бражелона, задев честь его матери. Я написал имя этого человека на приказе, который ваше величество соблаговолили дать мне, и таким образом господин де Вард отсидит в Бастилии три года». — И д'Артаньян, вынув из кармана подписанный королем приказ, протянул его де Варду.
Видя, что молодой человек принимает его слова за шутку, он пожал плечами и спокойно направился к столу, где стояла чернильница с гигантским пером, которое устрашило бы даже Портоса.
Тогда де Вард понял, что это была не пустая угроза. В те времена Бастилия была пугалом для всех. Он сделай шаг по направлению к Раулю и еле слышно произнес:
— Сударь, я приношу вам извинения, продиктованные мне только что господином д'Артаньяном. Я вынужден это сделать.
— Погодите, погодите, господин де Вард, — перебил его мушкетер с самым невозмутимым спокойствием, ваши выражения неудачны. Я не говорил: «Я вынужден принести вам извинения». Я сказал: «Моя совесть побуждает меня принести вам извинения». Так будет лучше, поверьте, тем более что эта фраза будет точнее выражать ваши чувства.
— Я подписываюсь под ней, — сказал де Вард, — но, право, господа, согласитесь, что лучше подставить себя под удар шпаги, чем подвергаться подобной тирании.
— Нет, сударь, — заметил Бекингэм, — потому что удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты; он свидетельствует только о степени вашей ловкости.
— Милостивый государь! — воскликнул де Вард.
— Вы опять собираетесь сказать какую-нибудь гадость? — перебил его д'Артаньян. — Лучше помолчите!
— Все, сударь? — спросил де Вард.
— Все, — ответил д'Артаньян, — эти господа и я удовлетворены.
— Поверьте, сударь, — сказал де Вард, — что ваша попытка помирить нас очень неудачна.
Де Гиш встал навстречу Раулю. Горячо пожимая руку друга, Рауль бросил беглый взгляд на его гостей, стараясь угадать, чем они озабочены.
Де Вард был холоден и непроницаем. Маникан как будто весь был погружен в созерцание убранства комнаты.
Де Гиш увел Рауля в соседний кабинет и усадил его.
— Ты выглядишь молодцом! — сказал он ему.
— Странно, — отвечал Рауль, — настроение у меня весьма неважное.
— Так же как и у меня, Рауль. Любовные дела не ладятся.
— Тем лучше, граф. Я был бы очень огорчен, если бы твои дела шли хорошо.
— Так не огорчайся. Я очень несчастлив и вдобавок вижу кругом одних счастливцев.
— Но понимаю, — отвечал Рауль. — Пожалуйста, друг мой, объяснись.
— Сейчас поймешь. Я напрасно боролся со своим чувством; оно росло и постепенна захватывало меня целиком Я вспомнил твои советы, призывал на помощь все свои силы; я хорошо понимал, на что я иду. Это гибель, я знаю. Но пусть! Я все-таки пойду вперед.
— Безумец! Ведь первый же шаг погубит тебя.
— Пусть будет что будет.
— Однако ты рассчитываешь на успех, ты думаешь, что принцесса полюбит тебя!
— Я не уверен, Рауль, но надеюсь, потому что без надежды жить невозможно.
— Но допустим, ты добьешься счастья, ведь тогда ты уж наверняка погибнешь.
— Умоляю тебя, Рауль, не спорь со мной, ты меня не переубедишь: я не хочу этого. Я так долго добивался, что уже не могу отступить, я так сильно страдал, что смерть показалась бы мне благодеянием. Я не только безумно влюблен, Рауль, меня терзает также неистовая ревность.
Рауль сжал кулаки; можно было подумать, что его охватил гнев.
— Ну, хорошо! — сказал он.
— Хорошо или плохо — мне все равно. Вот чего я хочу от тебя, моего друга, моего брата. Последние три дня принцесса в непрерывном опьянении от восторга. В первый день я не решался взглянуть на нее, — я ненавидел ее за то, что она не страдает, подобно мне. На другой день я не мог отвести от нее глаз, и она, я это заметил… она, Рауль, смотрела на меня если не с состраданием, то с некоторой благосклонностью. Но между нами встал третий; чья-то улыбка вызывает ее улыбку. Рядом с ее лошадью постоянно скачет лошадь другого, над ее ухом постоянно звучит ласковый голос другого. Рауль, моя голова пылает все эти три дня, в моих жилах разливается огонь. Я должен прогнать эту тень, потушить эту улыбку, заглушить этот голос!
— Ты собираешься убить принца? — воскликнул Рауль.
— Нет, нет! К принцу я не ревную; я ревную не к мужу, а к любовнику.
— К любовнику?
— Да… А разве ты теперь ничего не замечаешь?
В дороге ты был более проницателен.
— Ты ревнуешь к герцогу Бекингэму?
— Я умираю от ревности!
— Опять?
— О, на этот раз дело легко уладить, я уже послал ему письмо.
— Так это ты ему писал?
— А ты почем знаешь?
— Он сам сообщил мне. Вот, смотри.
И Рауль протянул де Гишу письмо, полученное им почти в одно время с письмом друга. Де Гиш с жадностью прочитал его и заметил:
— Это письмо благородного и, главное, учтивого человека.
— Конечно, герцог — человек воспитанный. Надеюсь, твое письмо составлено в таких же выражениях.
— Я покажу тебе мое письмо, если ты пойдешь нему от моего имени.
— Но это почти невозможно.
— Почему?
— Герцог обращается ко мне за советами так же, как и ты.
— Да, но, надеюсь, ты мне отдашь предпочтение. Послушай, вот что я попрошу тебя сказать герцогу… Это нетрудно… В один из ближайших дней: сегодня, завтра, послезавтра, — словом, когда ему будет угодно, я желал бы встретиться с ним в Венсенском лесу.
— Герцог — иностранец. Да и особое его положение не позволяет ему принять вызов… Вспомни, что Венсенский лес расположен совсем недалеко от Бастилии.
— Последствия касаются только меня.
— Но повод к этой встрече… Какой я выставлю повод?
— Будь — спокоен, он тебя не спросит об атом… Я так же раздражаю герцога, как и он меня. Прошу тебя, пойди к герцогу; я готов упрашивать его принять мой вызов.
— Это лишнее… Герцог предупредил меня, что хочет поговорить со мной. Он на карточной игре у короля… Пойдем туда. Я вызову его в галерею. Ты же держись в стороне. Мне достаточно будет двух слов.
— Ну так идем!
По дороге Рауль, который один только знал тайны обеих сторон, обдумывал, как бы устроить их примирение.
Войдя в залитую светом галерею, где, точно — звезды на небесном своде, двигались Самые прославленные придворные красавицы, Рауль на мгновенье забыл о до Гише и загляделся на Луизу. Находясь среди своих подруг, она, точно зачарованная голубка, не сводила глаз с блестящей группы, окружавшей короля.
В десяти шагах от принца герцог Бекингэм пленял французов и англичан своим величественным видом и роскошью наряда.
Кое-кто из старых придворных вспоминал его отца, но это воспоминание было не во вред сыну.
Бекингэм разговаривал с Фуке. Фуке рассказывал ему что-то о Бель-Иле.
— Сейчас я не могу подойти к нему, — заметил Рауль.
— Подожди удобного момента, но, пожалуйста, кончим сегодня. Я весь горю.
— Вот кто нам поможет, — сказал Рауль, завидев д'Артаньяна в новом блестящем мундире капитана мушкетеров.
И Рауль направился к д'Артаньяну.
— Вас искал граф де Ла Фер, шевалье, — сказал он.
— Я только что с ним говорил, — ответил д'Артаньян, рассеянно оглядываясь кругом.
Вдруг взор его стал напряженным, как у орла, заметившего добычу.
Рауль проследил за направлением его взгляда и увидел, что де Гиш кланяется д'Артаньяну. Но он не мог разобрать, на кого был обращен пытливый и надменный взгляд капитана.
— Шевалье, — сказал Рауль, — вы могли бы оказать мне большую услугу.
— Какую, милый виконт?
— Мне нужно сказать два слова герцогу Бекингэму, но он разговаривает с господином Фуке, и мне, конечно, невозможно вмешаться в их беседу.
— Вот как! С господином Фуке? Господин Фуке здесь? — спросил Д'Артаньян.
— Разве вы не видите? Вон там.
— Так ты думаешь, что мне удобнее подойти к нему, чем тебе?
— Вы человек более значительный.
— Да, это правда. Я капитан мушкетеров. Этот чин я получил так недавно, что постоянно забываю о нем.
— Смотрите, он глядит на вас… если я не ошибаюсь.
— Нет, нет, не ошибаешься, именно мне он оказывает эту честь.
— Так теперь самая подходящая минута.
— Ты думаешь?
— Пожалуйста, пойдите.
— Иду.
Де Гиш не спускал глаз с Рауля; тот сделал ему знак, что дело улажено.
Д'Артаньян направился прямо к группе, окружавшей герцога, и вежливо раскланялся с г-ном Фуке и остальными.
— Здравствуйте, господин Д'Артаньян. Мы беседовали о Бель-Иле, — начал Фуке непринужденным тоном светского человека, которым многие не могут овладеть за всю жизнь.
— О Бель-Иле? Вот как! — удивился Д'Артаньян. — Ведь он принадлежит вам, господин Фуке?
— Господин Фуке сейчас только сказал мне, что он подарил его королю, — заметил Бекингэм. — Очень рад вас видеть, господин Д'Артаньян.
— А вы знаете Бель-Иль, шевалье? — спросил мушкетера Фуке.
— Я был там только раз, сударь, — любезно отвечал Д'Артаньян.
— И долго там пробыли?
— Один день, монсеньер.
— Что же вы там видели?
— Все, что можно увидеть в течение одного дня.
— С вашими глазами, сударь, за день можно увидеть много.
В это время Рауль сделал знак Бекингэму.
— Господин суперинтендант, — сказал Бекингэм, — оставляю вам вместо себя капитана, который лучше меня разбирается в бастионах, эскарпах, контрэскарпах; меня зовет приятель.
И Бекингэм направился к Раулю, остановившись по дороге у стола, за которым играли принцесса, королева-мать, молодая королева и король.
— Смотри, Рауль, — подтолкнул друга де Гиш. — Вот он… поспеши.
Сказав комплимент принцессе, Бекингэм снова двинулся к Раулю. Рауль пошел к нему навстречу. Де Гиш остался на месте и внимательно наблюдал.
В тот момент, когда они должны были встретиться, к герцогу Бекингэму подошел принц.
На его накрашенных губах играла очаровательная улыбка.
— Боже мой! — произнес он с дружеской любезностью — Что я слышал, милый герцог?
Бекингэм оглянулся; он не заметил, как подошел принц.
Герцог невольно вздрогнул. Легкая бледность покрыла его щеки.
— Что же вы услышали, ваше высочество? — спросил он. — Что так поразило вас?
— Даже привело в отчаяние, сударь! — отвечал принц — Это известие огорчит весь двор.
— Ваше высочество очень благосклонны ко мне, — поклонился Бекингэм. Я догадываюсь, что речь идет о моем отъезде.
— Именно.
— Увы, ваше высочество, я в Париже всего пять-шесть дней, и мой отъезд может огорчить только меня.
Де Гиш услышал эту фразу и, в свою очередь, вздрогнул.
— Его отъезд! — пробормотал он — Что он говорит?
Филипп продолжал прежним любезным тоном:
— Я вполне понимаю, что король Великобритании призывает вас, сударь; всем известно, что его величество Карл Второй не может обойтись без вас.
Но и мы не можем так легко расстаться с вами Примите же выражение моего искреннего сожаления.
— Ваше высочество, — сказал герцог, — поверьте мне, я покидаю французский двор.
— Потому, что такова воля короля, я понимаю. Но если вы думаете, что мое желание имеет какой-нибудь вес у короля, то я берусь упросить его величество Карла Второго оставить вас во Франции еще на некоторое время.
— Я крайне польщен, ваше высочество, — отвечал Бекингэм — Но я получил категорический приказ. Я не могу дольше оставаться во Франции, я и так уже просрочил время и рискую вызвать неудовольствие моего государя Только сегодня я вспомнил, что должен был уехать уже четыре дня назад.
— Вот как! — воскликнул принц.
— Да, — прибавил Бекингэм, возвышая голос настолько, чтобы его могли услышать принцесса и королевы. — Но я похож на того восточного человека, — который увидел чудесный сон и на несколько дней потерял рассудок, а в одно прекрасное утро проснулся здоровым, то есть в здравом рассудке.
Французский двор опьяняет, как этот сон, ваше высочество, но в конце концов нужно проснуться и уехать. Я не могу долее оставаться здесь, как вы любезно предлагаете мне, ваше высочество.
— Когда же вы едете? — заботливо спросил Филипп.
— Завтра, ваше высочество… Уже три дня мои экипажи готовы.
Принц склонил голову, точно желая сказать: «Что ж, если это дело решенное, герцог, говорить больше не о чем».
Бекингэм посмотрел на королев; Анна Австрийская взглядом одобрила его.
Бекингэм улыбнулся в ответ, скрывая улыбкой сердечное волнение.
Принц удалился.
Но в эту минуту с другой стороны залы к герцогу направился де Гиш.
Рауль испугался, что нетерпеливый юноша может сам сделать вызов, и бросился к нему навстречу.
— Нет, нет, Рауль, теперь тебе нечего беспокоиться, — сказал де Гиш, протягивая герцогу обе руки и увлекая его за колонну.
— О герцог, герцог! — воскликнул он. — Простите меня за мое письмо: я был сумасшедший. Отдайте мне его.
— Это правда, — отвечал молодой герцог с грустной улыбкой. — Вам не за что сердиться на меня… Ведь я покидаю ее и больше не увижу никогда.
Услышав эти по-дружески звучащие слова, Рауль понял, что его присутствие излишне, и отошел в сторону.
Он столкнулся с де Бардом, который говорил с шевалье де Лорреном об отъезде Бекингэма.
— Весьма своевременный отъезд, — заметил де Вард.
— Почему?
— Потому, что он предохраняет милого герцога от удара шпаги.
И они расхохотались.
Рауль с негодованием отвернулся, нахмурив брови и вспыхнув до корней волос.
Шевалье де Лоррен куда-то ушел, де Вард спокойно ждал.
— Милостивый государь, — обратился Рауль к де Варду, — вы все не можете отучиться от привычки оскорблять отсутствующих. Вчера вы задели господина д'Артаньяна, сегодня нападаете на герцога Бекингэма.
— Милостивый государь, — отвечал де Вард, — вы отлично знаете, что иногда я оскорбляю и присутствующих.
Де Вард почти касался плечом Рауля. Они обменивались ненавидящими взглядами.
Вдруг около них раздался изысканно вежливый голос:
— Мне послышалось, будто здесь назвали мое имя?
Рауль и де Вард обернулись. Это был д'Артаньян; он с улыбкой положил руку на плечо де Варда. Рауль отступил, чтобы дать место мушкетеру. Де Вард задрожал всем телом, побледнел, но не сделал ни одного шага.
Д'Артаньян, продолжая улыбаться, стал рядом с де Вардом.
— Спасибо, милый Рауль, — сказал он. — Господин де Вард, я хотел бы поговорить с вами. Не уходите, Рауль; все могут слышать то, что я хочу сказать господину де Варду.
Улыбка исчезла с его лица, взгляд стал холодным и острым, как стальной клинок.
— Я к вашим услугам, сударь, — промолвил де Вард.
— Милостивый государь, — продолжал д'Артаньян, — я давно ищу возможности поговорить с вами, но это случилось только сегодня. Правда, место не особенна удобное. Но, может быть, вы соблаговолите пройти ко мне? Это совсем близко.
— Слушаю, сударь, — сказал де Вард.
— Вы здесь один? — спросил д'Артаньян.
— Нет, со мной господа Маникан и де Гиш, двое моих друзей.
— Хорошо, — одобрил д'Артаньян. Но — двоих мало. Вы найдете еще кого-нибудь, не правда ли?
— Конечно, — сказал молодой человек, не понимая, чего хочет д'Артаньян. — Сколько вам угодно.
— Друзей?
— Да, сударь.
— Так запаситесь ими, пожалуйста. Подойдите и вы, Рауль. Приведите также господина де Гиша и герцога Бекингэма.
— Боже мой, сударь, сколько шуму, — отвечал де Вард, принужденно улыбаясь.
Капитан сделал знак, призывавший его к терпению, и направился в свою комнату, где сидел в ожидании граф де Ла Фер.
— Ну, что? — спросил он, завидев д'Артаньяна.
— Господин де Вард оказывает мне честь своим визитом в обществе нескольких своих и наших друзей.
Действительно, вслед за мушкетером показались де Вард и Маникан. За ними шли де Гиш и Бекингэм, удивленные, не понимая, чего от них хотят.
Последним вошел Рауль с несколькими придворными. Заметив графа, он встал подле него.
Д'Артаньян принял гостей как нельзя более любезно. Извинившись перед каждым за причиненное им беспокойство, он повернулся к де Варду, который, несмотря на все свое самообладание, не мог скрыть удивления, смешанного с тревогой.
— Милостивый государь, — начал д'Артаньян, — теперь, когда мы не в королевском дворце и можем говорить громко, не нарушая приличий, я сообщу вам, почему я взял на себя смелость пригласить вас и всех этих господ. Я узнал от графа де Ла Фер, моего друга, что вы распространяете обо мне оскорбительные слухи; мне сказали, что вы считаете меня своим смертельным врагом на том основании, что я будто бы был врагом вашего отца.
— Это правда, милостивый государь, я говорил это, — отвечал де Вард, и его бледность сменилась легким румянцем.
— Итак, вы обвиняете меня в преступлении или в низости? Прошу вас точнее формулировать ваше обвинение.
— При свидетелях, милостивый государь?
— Разумеется, при свидетелях; вы видите, что я нарочно выбрал их судьями в деле чести.
— Вы не цените моей деликатности, милостивый государь. Я обвинял вас, это правда, но подробности своего обвинения я держал в тайне. Я довольствовался тем, что выражал свою ненависть перед людьми, которые не могли не сообщить вам о ней. Вы не приняли в расчет моей сдержанности, хотя и были заинтересованы в моем молчании. Я не узнаю вашего обычного благоразумия, господин д'Артаньян.
Д'Артаньян стал кусать усы.
— Милостивый государь, — сказал ой, — я уже имел честь просить вас точнее формулировать обвинение, возводимое вами на меня.
— Вслух?
— Разумеется.
— Даже если речь идет о постыдном поступке?
— Непременно.
Свидетели этой сцены стали было тревожно переглядываться, но, видя, что Д'Артаньян не обнаруживает никакого волнения, успокоились.
Де Вард хранил молчание.
— Говорите, милостивый государь, — попросил мушкетер. — Вы видите, все ждут.
— Ну так слушайте. Мой отец любил одну женщину, одну благородную женщину, и эта женщина любила отца.
Д'Артаньян переглянулся с Атосом.
Де Вард продолжал:
— Господин Д'Артаньян перехватил письма, в которых назначалось свидание, и, переодевшись, явился вместо того, кого ожидали; затем он воспользовался темнотой…
— Это правда, — подтвердил Д'Артаньян.
В комнате пробежал легкий ропот.
— Да, я совершил этот дурной поступок. Вы должны были бы прибавить, милостивый государь, если уж вы так беспристрастны, что в то время, когда произошло это событие, мне не было еще двадцати одного года.
— Поступок тем не менее постыдный, — сказал де Вард. — Для совершеннолетнего дворянина такая неделикатность непростительна.
Снова раздался ропот, в котором теперь слышалось удивление и даже сомнение.
— Это была скверная выходка, — согласился д'Артаньян. — Не дожидаясь упреков господина де Варда, я сам горько упрекал себя за нее. С годами я стал рассудительнее и честнее, и я искупил свою вину долгими сожалениями. Обращаюсь к вашему суду, господа. Дело происходило в тысяча шестьсот двадцать шестом году, в такие времена, о которых вы, господа, знаете только по рассказам, — времена, когда любовь была неразборчива в средствах, а совесть не служила, как теперь, источником отрады и мук. Мы были молодыми солдатами, вечно в боях, вечно с обнаженными шпагами. Каждую минуту нам угрожала смерть; война делала нас грубыми, а кардинал заставлял торопиться. Словом, я раскаялся в своем поступке; больше того, я и до сих пор раскаиваюсь в нем, господин де Вард.
— Это понятно, сударь, такой поступок не мог не вызвать раскаяния.
Тем не менее вы погубили женщину. Та, о которой вы говорите, не вынеся стыда и обиды, бежала из Франции, и с тех пор никому не известно, что с ней сталось.
— Вы ошибаетесь, — мрачно усмехнулся граф де Ла Фер, протянув руку к де Варду, — ее видели, милостивый государь, и среди нас есть даже люди, которые узнают ее по моему описанию. Это была двадцатипятилетняя худенькая и бледная блондинка, которая была замужем в Англии.
— Замужем? — спросил де Вард.
— Разве вы не знали этого? Видите, мы лучше вас осведомлены, господин де Вард. Известно ли вам, что ее называли обыкновенно миледи, не прибавляя к этому титулу никакого имени?
— Да, сударь, я это знаю.
— Боже мой! — прошептал Бекингэм.
— Итак, эта женщина, родом из Англии, вернулась в Англию, после того как три раза устраивала заговоры против господина д'Артаньяна. По-вашему, она была права? Согласен, ведь господин Д'Артаньян оскорбил ее. Но нехорошо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, по имени Фелтон, находившегося на службе у лорда Винтера. Вы побледнели, милорд Бекингэм? Ваши глаза зажглись гневом и скорбью? В таком случае закончите эту повесть, милорд, и скажите господину де Варду, кто была эта женщина, вложившая нож в руку убийцы вашего отца.
Все вскрикнули. Герцог вытер платком лоб.
На некоторое время воцарилось глубокое молчание.
— Вы видите, господин де Вард, — сказал Д'Артаньян, на которого рассказ этот произвел тем большее впечатление, что слова Атоса пробудили в нем живые воспоминания, — вы видите, не я был причиной гибели этой женщины, потому что душа ее давно уже погибла. Теперь, когда все разъяснено, мне остается, господин де Вард, смиренно попросить у вас прощения за этот постыдный поступок, как я, наверное, попросил бы его у вашего отца, если бы он был жив, Когда он вернулся во. Францию после казни Карла Первого.
— Это слишком, господин д'Артаньян! — воскликнули присутствующие.
— Нет, господа, — сказал капитан. — Теперь, господин де Вард, надеюсь, между нами все кончено. И вам больше не придется распространять порочащие меня слухи. Наши счеты сведены, не правда ли?
Де Вард поклонился, что-то пробормотав.
— Надеюсь также, — продолжал д'Артаньян, подходя к молодому человеку, — что впредь вы вообще откажетесь от своей дурной привычки злословить.
Ведь если вы настолько совестливы и щепетильны, что ставите в вину мне, старому солдату, спустя тридцать пять лет, глупую юношескую выходку, если, повторяю, вы выступаете таким рыцарем чести, то этим самым вы берете на себя обязательство никогда со своей стороны не совершать ничего противного совести и чести. Поэтому берегитесь, чтобы до моих ушей не дошла какая-нибудь история, в которой будет замешано ваше имя.
— Милостивый государь, — покраснел де Вард, — ваши угрозы излишни.
— Я еще не кончил, господин де Вард! — перебил его д'Артаньян. — Вам придется выслушать меня.
Кружок сомкнулся теснее.
— Вы только что говорили во всеуслышание о чести одной женщины и вашего отца. Это звучало очень хорошо. Приятно думать, что у наших детей есть та порядочность и деликатность, которой, видимо, недоставало нам.
Приятно, что молодой человек в том возрасте, когда обыкновенно стремятся похитить честь женщины, наоборот, уважает и защищает эту честь.
Де Вард сжал губы и стиснул кулаки. По-видимому, ему было непонятно, куда клонит д'Артаньян свою речь, начало которой не обещало ничего хорошего.
— Как же в таком случае вы могли позволить себе, — продолжал д'Артаньян, — сказать виконту де Бражелону, что он не знает своей матери?
Глаза Рауля сверкнули.
— Это мое личное дело, шевалье! — воскликнул он, выступая вперед.
Де Вард злобно усмехнулся.
Д'Артаньян отстранил Рауля рукой.
— Не перебивайте меня, молодой человек! — продолжал он, не сводя с де Варда властного взгляда. — Я затронул здесь вопрос, который не разрешается шпагой. Мы обсуждаем его среди людей чести, не раз обнажавших шпагу. Для этого я нарочно призвал их сюда. Эти господа знают, что тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной. Итак, я повторяю свой вопрос господину де Варду: зачем вы оскорбили этого молодого человека, задев его отца и мать?
— Но мне кажется, — отвечал де Вард, — что мы вольны говорить все, что угодно, если можем подтвердить свои слова всеми средствами, находящимися в распоряжении порядочного человека.
— Какие же есть у порядочного человека средства подтвердить оскорбление?
— Шпага.
— Вы грешите не только против логики, но и против религии и чести. Вы рискуете жизнью нескольких людей, не считая вашей, которая, мне кажется, подвергается большой опасности. Чтобы быть последовательным, с вашими рыцарскими идеями, вы должны сейчас же извиниться перед господином де Бражелоном. Вы скажете ему, что легкомысленно его оклеветали, что благородство и чистота его происхождения сказываются во всех его поступках.
Вы сделаете это, господин де Вард, как сделал только что я, старый капитан, перед вами, молокососом.
— А если не сделаю? — спросил де Вард.
— Тогда случится…
— Случится то, чему вы думаете помешать, — улыбаясь, сказал де Вард Ваша логика приведет прямо к поединку, запрещенному королем.
— Нет, милостивый государь, — спокойно остановил его капитан, — вы заблуждаетесь.
— Так что же случится?
— То, что я пойду к королю, который относится ко мне хорошо, — я имел счастье оказать ему некоторые услуги в те времена, когда вас еще не было на свете, и еще недавно, по моей просьбе, король прислал мне у подписанный, но незаполненный приказ на имя господина Безмо де Монлезена, коменданта Бастилии, — я скажу королю: «Государь, один человек низко оскорбил господина де Бражелона, задев честь его матери. Я написал имя этого человека на приказе, который ваше величество соблаговолили дать мне, и таким образом господин де Вард отсидит в Бастилии три года». — И д'Артаньян, вынув из кармана подписанный королем приказ, протянул его де Варду.
Видя, что молодой человек принимает его слова за шутку, он пожал плечами и спокойно направился к столу, где стояла чернильница с гигантским пером, которое устрашило бы даже Портоса.
Тогда де Вард понял, что это была не пустая угроза. В те времена Бастилия была пугалом для всех. Он сделай шаг по направлению к Раулю и еле слышно произнес:
— Сударь, я приношу вам извинения, продиктованные мне только что господином д'Артаньяном. Я вынужден это сделать.
— Погодите, погодите, господин де Вард, — перебил его мушкетер с самым невозмутимым спокойствием, ваши выражения неудачны. Я не говорил: «Я вынужден принести вам извинения». Я сказал: «Моя совесть побуждает меня принести вам извинения». Так будет лучше, поверьте, тем более что эта фраза будет точнее выражать ваши чувства.
— Я подписываюсь под ней, — сказал де Вард, — но, право, господа, согласитесь, что лучше подставить себя под удар шпаги, чем подвергаться подобной тирании.
— Нет, сударь, — заметил Бекингэм, — потому что удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты; он свидетельствует только о степени вашей ловкости.
— Милостивый государь! — воскликнул де Вард.
— Вы опять собираетесь сказать какую-нибудь гадость? — перебил его д'Артаньян. — Лучше помолчите!
— Все, сударь? — спросил де Вард.
— Все, — ответил д'Артаньян, — эти господа и я удовлетворены.
— Поверьте, сударь, — сказал де Вард, — что ваша попытка помирить нас очень неудачна.