Страница:
Якобинцы понимали только одно: все обвинят их, потому что от них исходила инициатива в составлении роковой петиции. Конституционалисты, отколовшиеся от них и создавшие новый клуб фейянов, были вправе отступиться от этого народного движения, вступившего в противоречие с декретом Собрания.
Члены клуба благодарили меня и метра Дюпле: они кричали, что не признают никакой петиции, требующей отрешения короля, никакого документа, имеющего хождение от имени Собрания; наконец они заявляли, что клуб снова принесет клятву верности Конституции и подчинится декретам Собрания.
После того, что я видел в предшествующие дни, после того, что я писал под диктовку гражданина Бриссо, мне показалось, будто якобинцы смирились слишком быстро, совсем не проявив боевого духа. По сути, за их поведением крылись отказ защищать права народа и трусость, что было мне противно.
Я вышел из клуба и в глубокой задумчивости вернулся в мастерскую.
Спустя полчаса со стороны площади Людовика XV донесся громкий шум. Это наемная гвардия, разгоряченная бойней на Марсовом поле, возвращалась в Париж по улице Сент-Оноре, чтобы показать свою силу якобинцам.
Те едва успели закрыть решетчатые ворота. Наемные гвардейцы, столпившись перед монастырем, требовали пушку, чтобы разнести ворота и уничтожить логово республиканцев. Они смеялись, хлопали в ладоши, свистели. Улицу заполнили люди; они угрюмо переглядывались, готовые сразиться с гвардейцами.
Чувствовалось, что в эту минуту назревает одно из тех страшных недоразумений, когда люди хватаются за ружья, толком не зная, в кого же они должны стрелять.
Вдруг на другой стороне Люксембургской улицы я заметил, как вдоль ограды особняка канцлера, стараясь не обращать на себя внимания, идет человек, чьим очевидным желанием было проскользнуть незамеченным.
Я толкнул локтем хозяина и шепнул:
— Гражданин Робеспьер!
Это, действительно, был Робеспьер; за ним послали курьера в Национальное собрание, но он добрался до клуба в ту минуту, когда ворота захлопнулись перед самым его носом.
Ясно, что, если бы его заметили национальные гвардейцы, он подвергся бы смертельной опасности.
В этот миг Робеспьера узнали какие-то люди, несомненно якобинцы, и радостно его приветствовали. В душе он, конечно, проклинал эти почести.
Робеспьер ускорил шаг, устремившись вниз по улице, чтобы пробраться в предместье Сент-Оноре. На Люксембургской улице многие кричали:
— Да здравствует Робеспьер!
Он побледнел, остановился, решая, свернуть ли ему с Люксембургской улицы, или продолжать идти своей дорогой. Он выбрал второе.
— Да здравствует Робеспьер! — снова воскликнул кто-то. — Раз уж так нужен король, пусть им будет Робеспьер!
Робеспьер совершенно растерялся; озираясь по сторонам, он искал, где бы спрятаться.
Дюпле подбежал к нему и предложил:
— Зайдите ко мне, гражданин, ко мне! Меня зовут Дюпле, я мастер-столяр и настоящий республиканец.
— Да, идите к нам, к нам! — воскликнули г-жа Дюпле и мадемуазель Корнелия.
И все трое, мужчина и две женщины, обступили Робеспьера, который покорно позволил увлечь себя в аллею. Я шел последним и, заперев калитку на ключ, защелкнул засовы.
Все произошло так быстро, что только несколько человек видели этот маневр. Они не проронили ни слова; у калитки не возникло никакой суматохи.
Робеспьер был необычайно бледен. Он сел, вернее, рухнул на первый попавшийся стул. Пока мадемуазель Корнелия, страстная его поклонница, протирала ему лоб своим носовым платком, г-жа Дюпле набрала ему из фонтана стакан свежей воды. Робеспьер поднес стакан ко рту. Рука его дрожала, и зубы стучали о стекло. Однако он выпил воду, огляделся и, пытаясь улыбнуться, сказал:
— Вижу, что я среди друзей.
— Скажите лучше, что среди почитателей, среди приверженцев! — воскликнул метр Дюпле.
— О да, конечно! — в один голос подхватили три женщины (на шум выбежала и мадемуазель Эстелла).
— Эх, если бы я знал об этом раньше! — посетовал метр Дюпле. — Я бы ни за что не позволил, чтобы за вами посылали в Национальное собрание.
— Как? — удивился Робеспьер.
— Да это все Рене, — пояснил метр Дюпле, указывая на меня. — Рене, славный малый, настоящий патриот, он, вы знаете, друг господина Друэ из Сент-Мену — того, кто задержал короля. Рене прибежал и сказал, что на Марсовом поле убивают людей. Нам лишь оставалось броситься к якобинцам, а, поскольку я член клуба…
— Совершенно верно, — перебил его Робеспьер, — я вас помню.
— Ну, вот мы и решили послать за вами.
— Я пришел как раз в ту минуту, когда закрыли ворота. Не желая возвращаться к себе, в глубь Маре, куда новости доходят до меня лишь на следующий день, я пошел просить убежища к Петиону — он живет в предместье Сент-Оноре. Вы встретили меня по пути и приютили у себя. Я прошу у вас разрешения дождаться здесь сумерек. Среди аристократов, доносчиков Лафайета, подручных Байи жизнь честного человека не может быть в безопасности. Умереть я не боюсь, но желаю погибнуть с пользой для родины.
При этой сцене я присутствовал без всякого душевного волнения: меня не трогали слова, сказанные Робеспьером. У этого человека слова не шли от сердца; глаза щурились и избегали прямо смотреть на вас; узкий покатый лоб не казался достаточно просторным, чтобы в нем могла гнездиться великая мысль; особа великого гражданина напоминала мне его речи: приглаженные, подправленные и дополненные.
— Значит, вы друг гражданина Друэ? — оказывая мне честь, спросил он.
— Он заботился обо мне как отец, — ответил я. — Своими немногими знаниями я обязан ему и Руссо.
— Неужели, молодой человек, вы читали Руссо?
— Я знаю его наизусть.
— Это добрый учитель! Великий учитель! Я тоже его воспитанник и, надеюсь, когда-нибудь воздам ему должное.
Дюпле и его жена слушали Робеспьера, разинув рот и скрестив на груди руки; оставалось лишь встать на колени. Уже несколько минут Дюпле, казалось, никак не решался обратиться к гостю с просьбой. Два-три раза он обменивался с женой выразительными взглядами. Наконец метр Дюпле осмелел.
— Не окажет ли нам гражданин Робеспьер честь отужинать с нами? — спросил он в третьем лице, словно обращался к королю.
— Я не хотел бы причинять вам большого беспокойства, — ответил Робеспьер. — К тому же моя сестра будет волноваться.
— Вы ведь шли к гражданину Петиону?
— Да, но от него я мог бы предупредить мою сестру.
— Прекрасно, мы ее предупредим отсюда.
— У вас есть надежный человек?
— Это я, гражданин, — предложил я свои услуги.
— Вы будете столь любезны?
— Буду рад оказать вам услугу и доставить удовольствие метру Дюпле.
— Тогда будьте добры, дайте мне бумагу и перо.
Обе девушки тут же принесли ему все необходимое: одна — перо и бумагу, другая — небольшую дощечку, которую Робеспьер положил на колени. Он написал тонким, мелким почерком, сделав при этом две поправки, следующие строчки:
«Сестра, не волнуйтесь, я в надежном месте.
Ваш брат Максимилиан».
Запечатав записку, твердыми, прямыми буквами, в чем-то соответствующими его характеру, он надписал адрес: «Мадемуазель Шарлотте де Робеспьер, улица Сентонж, № 7, в Маре».
Я взял письмо и ушел.
XLVII. ВСЕЛЕНИЕ
КОММЕНТАРИИ
Члены клуба благодарили меня и метра Дюпле: они кричали, что не признают никакой петиции, требующей отрешения короля, никакого документа, имеющего хождение от имени Собрания; наконец они заявляли, что клуб снова принесет клятву верности Конституции и подчинится декретам Собрания.
После того, что я видел в предшествующие дни, после того, что я писал под диктовку гражданина Бриссо, мне показалось, будто якобинцы смирились слишком быстро, совсем не проявив боевого духа. По сути, за их поведением крылись отказ защищать права народа и трусость, что было мне противно.
Я вышел из клуба и в глубокой задумчивости вернулся в мастерскую.
Спустя полчаса со стороны площади Людовика XV донесся громкий шум. Это наемная гвардия, разгоряченная бойней на Марсовом поле, возвращалась в Париж по улице Сент-Оноре, чтобы показать свою силу якобинцам.
Те едва успели закрыть решетчатые ворота. Наемные гвардейцы, столпившись перед монастырем, требовали пушку, чтобы разнести ворота и уничтожить логово республиканцев. Они смеялись, хлопали в ладоши, свистели. Улицу заполнили люди; они угрюмо переглядывались, готовые сразиться с гвардейцами.
Чувствовалось, что в эту минуту назревает одно из тех страшных недоразумений, когда люди хватаются за ружья, толком не зная, в кого же они должны стрелять.
Вдруг на другой стороне Люксембургской улицы я заметил, как вдоль ограды особняка канцлера, стараясь не обращать на себя внимания, идет человек, чьим очевидным желанием было проскользнуть незамеченным.
Я толкнул локтем хозяина и шепнул:
— Гражданин Робеспьер!
Это, действительно, был Робеспьер; за ним послали курьера в Национальное собрание, но он добрался до клуба в ту минуту, когда ворота захлопнулись перед самым его носом.
Ясно, что, если бы его заметили национальные гвардейцы, он подвергся бы смертельной опасности.
В этот миг Робеспьера узнали какие-то люди, несомненно якобинцы, и радостно его приветствовали. В душе он, конечно, проклинал эти почести.
Робеспьер ускорил шаг, устремившись вниз по улице, чтобы пробраться в предместье Сент-Оноре. На Люксембургской улице многие кричали:
— Да здравствует Робеспьер!
Он побледнел, остановился, решая, свернуть ли ему с Люксембургской улицы, или продолжать идти своей дорогой. Он выбрал второе.
— Да здравствует Робеспьер! — снова воскликнул кто-то. — Раз уж так нужен король, пусть им будет Робеспьер!
Робеспьер совершенно растерялся; озираясь по сторонам, он искал, где бы спрятаться.
Дюпле подбежал к нему и предложил:
— Зайдите ко мне, гражданин, ко мне! Меня зовут Дюпле, я мастер-столяр и настоящий республиканец.
— Да, идите к нам, к нам! — воскликнули г-жа Дюпле и мадемуазель Корнелия.
И все трое, мужчина и две женщины, обступили Робеспьера, который покорно позволил увлечь себя в аллею. Я шел последним и, заперев калитку на ключ, защелкнул засовы.
Все произошло так быстро, что только несколько человек видели этот маневр. Они не проронили ни слова; у калитки не возникло никакой суматохи.
Робеспьер был необычайно бледен. Он сел, вернее, рухнул на первый попавшийся стул. Пока мадемуазель Корнелия, страстная его поклонница, протирала ему лоб своим носовым платком, г-жа Дюпле набрала ему из фонтана стакан свежей воды. Робеспьер поднес стакан ко рту. Рука его дрожала, и зубы стучали о стекло. Однако он выпил воду, огляделся и, пытаясь улыбнуться, сказал:
— Вижу, что я среди друзей.
— Скажите лучше, что среди почитателей, среди приверженцев! — воскликнул метр Дюпле.
— О да, конечно! — в один голос подхватили три женщины (на шум выбежала и мадемуазель Эстелла).
— Эх, если бы я знал об этом раньше! — посетовал метр Дюпле. — Я бы ни за что не позволил, чтобы за вами посылали в Национальное собрание.
— Как? — удивился Робеспьер.
— Да это все Рене, — пояснил метр Дюпле, указывая на меня. — Рене, славный малый, настоящий патриот, он, вы знаете, друг господина Друэ из Сент-Мену — того, кто задержал короля. Рене прибежал и сказал, что на Марсовом поле убивают людей. Нам лишь оставалось броситься к якобинцам, а, поскольку я член клуба…
— Совершенно верно, — перебил его Робеспьер, — я вас помню.
— Ну, вот мы и решили послать за вами.
— Я пришел как раз в ту минуту, когда закрыли ворота. Не желая возвращаться к себе, в глубь Маре, куда новости доходят до меня лишь на следующий день, я пошел просить убежища к Петиону — он живет в предместье Сент-Оноре. Вы встретили меня по пути и приютили у себя. Я прошу у вас разрешения дождаться здесь сумерек. Среди аристократов, доносчиков Лафайета, подручных Байи жизнь честного человека не может быть в безопасности. Умереть я не боюсь, но желаю погибнуть с пользой для родины.
При этой сцене я присутствовал без всякого душевного волнения: меня не трогали слова, сказанные Робеспьером. У этого человека слова не шли от сердца; глаза щурились и избегали прямо смотреть на вас; узкий покатый лоб не казался достаточно просторным, чтобы в нем могла гнездиться великая мысль; особа великого гражданина напоминала мне его речи: приглаженные, подправленные и дополненные.
— Значит, вы друг гражданина Друэ? — оказывая мне честь, спросил он.
— Он заботился обо мне как отец, — ответил я. — Своими немногими знаниями я обязан ему и Руссо.
— Неужели, молодой человек, вы читали Руссо?
— Я знаю его наизусть.
— Это добрый учитель! Великий учитель! Я тоже его воспитанник и, надеюсь, когда-нибудь воздам ему должное.
Дюпле и его жена слушали Робеспьера, разинув рот и скрестив на груди руки; оставалось лишь встать на колени. Уже несколько минут Дюпле, казалось, никак не решался обратиться к гостю с просьбой. Два-три раза он обменивался с женой выразительными взглядами. Наконец метр Дюпле осмелел.
— Не окажет ли нам гражданин Робеспьер честь отужинать с нами? — спросил он в третьем лице, словно обращался к королю.
— Я не хотел бы причинять вам большого беспокойства, — ответил Робеспьер. — К тому же моя сестра будет волноваться.
— Вы ведь шли к гражданину Петиону?
— Да, но от него я мог бы предупредить мою сестру.
— Прекрасно, мы ее предупредим отсюда.
— У вас есть надежный человек?
— Это я, гражданин, — предложил я свои услуги.
— Вы будете столь любезны?
— Буду рад оказать вам услугу и доставить удовольствие метру Дюпле.
— Тогда будьте добры, дайте мне бумагу и перо.
Обе девушки тут же принесли ему все необходимое: одна — перо и бумагу, другая — небольшую дощечку, которую Робеспьер положил на колени. Он написал тонким, мелким почерком, сделав при этом две поправки, следующие строчки:
«Сестра, не волнуйтесь, я в надежном месте.
Ваш брат Максимилиан».
Запечатав записку, твердыми, прямыми буквами, в чем-то соответствующими его характеру, он надписал адрес: «Мадемуазель Шарлотте де Робеспьер, улица Сентонж, № 7, в Маре».
Я взял письмо и ушел.
XLVII. ВСЕЛЕНИЕ
Я уже говорил, что природа сделала меня неутомимым ходоком; именно в дни, подобные пережитым нами, я оценил способность, какой наделила меня наша общая добрая мать.
Правда, я еще не слишком хорошо знал мой любимый Париж, чтобы легко выбираться из той запутанной сети улочек, куда заводит улица Сент-Оноре; сеть эта простирается от улицы Мясника Обри до улицы Бушера; пять или шесть минут ушли у меня на расспросы, но я все-таки добрался до места.
Я увидел жалкий дом на бедной улице. Это и был дом № 7. По темной лестнице я поднялся на второй этаж, совсем невысокий. На площадку выходили три двери; на одной из них висела табличка: «Гражданин Максимилиан де Робеспьер, адвокат и депутат Национального собрания».
Я позвонил. За дверью послышались осторожные шаги, затем они замерли в ожидании.
— Это вы, Максимилиан? — спросил голос, в котором чувствовалось волнение.
— Нет, мадемуазель, — ответил я, — но у меня известие от него.
Дверь тотчас распахнулась.
— С ним ничего не случилось? — спросила высокая худая женщина; на вид ей можно было дать лет сорок.
— Вот несколько слов, они успокоят вас, — сказал я и подал письмо. Было слишком темно, чтобы его можно было прочитать в коридоре или на лестничной площадке. Мадемуазель де Робеспьер пошла к себе, пригласив меня зайти. Следуя за нею, я вошел в некое подобие столовой, откуда двери вели в рабочий кабинет и спальню. Квартира выглядела неуютно, бедно, голо, хотя это была не нищета, а скорее убожество.
Мадемуазель де Робеспьер прочла письмо брата.
— Когда мой брат не считает нужным сообщать мне, где он находится, у него есть на то свои причины. Вы его видели, сударь?
— Я только что от него, мадемуазель.
— С ним что-то случилось?
— Нет.
— Передайте ему мой привет, сударь, и поблагодарите от меня людей, оказавших ему гостеприимство. Вы, наверное, шли сюда долго, и мне хотелось бы предложить вам прохладительное, но мой брат скромен и неприхотлив, и в доме у нас есть только вода.
В это мгновение в коридоре послышались чьи-то шаги и в дверях столовой появилась женщина; за ее спиной вырисовывался силуэт мужчины.
Несмотря на сгущающуюся темноту, я узнал женщину и невольно воскликнул:
— О, госпожа Ролан!
Мадемуазель де Робеспьер с оттенком удивления в голосе, повторила:
— Госпожа Ролан!?
— Да, это я, мадемуазель. Мы с мужем, узнав, что гражданину Робеспьеру, вашему брату, угрожают враги, пришли предложить ему убежище в нашей квартире на улице Генего.
— Я благодарю вас от имени моего брата, сударыня, — с большим достоинством ответила мадемуазель Шарлотта. — Вы так великодушно предлагаете ему пристанище, но он уже обрел его, хотя и не знаю, где именно. Этот господин только что сообщил мне об этом, — прибавила она, указывая на меня.
— Это доказывает, мадемуазель, — вмешался в разговор гражданин Ролан, — что другие граждане оказались более счастливыми, хотя и не такими занятыми, как мы. Ваш брат, без сомнения, у них, а мы зашли к вам. Прощайте, мадемуазель, не смеем вас больше беспокоить. — И, поклонившись, он вышел вместе с женой.
Поскольку мое поручение было исполнено, я вышел с г-ном Роланом и его супругой и, возвращаясь к Дюпле, беседовал с ними.
Госпожа Ролан находилась в Якобинском клубе, когда против якобинцев устроили демонстрацию наемные гвардейцы. Некоторых членов клуба охватил такой страх, что один из них, спасаясь, влез по столбу на женскую трибуну. Госпожа Ролан пристыдила его, заставив слезть тем же путем, каким он взобрался туда.
Они спросили меня о Робеспьере. Я ответил, что мне запретили раскрывать его местонахождение, но он в безопасности, у людей, готовых пожертвовать за него своей жизнью. Госпожа Ролан поручила мне передать Робеспьеру: она не сомневается, что сегодня же вечером в Клубе фейянов во всем будут обвинять его. Уверенные в этом, они с мужем отправятся к г-ну Бюзо просить его защитить своего коллегу. Госпожа Ролан считала, что до тех пор, пока все не утихнет, Робеспьеру следует показываться только друзьям. Мы расстались у Нового моста: чета Ролан пошла по улице Руль, я — по улице Сент-Оноре.
Было уже совсем поздно, когда я вернулся к метру Дюпле. Фелисьен за время моего отсутствия тоже пришел домой; все семейство было за столом, и молодой подмастерье искоса поглядывал на чужака, которого усадили на почетное место, между г-жой Дюпле и мадемуазель Корнелией.
Я сообщил г-ну де Робеспьеру, что поручение его выполнено, и передал слова сестры. Кроме того, я рассказал, что к нему домой заходили г-н Ролан и его жена. Услышав об этом, он перебил меня и повторил:
— Гражданин Ролан! Гражданка Ролан!
Казалось, он так потрясен их визитом, что вот-вот начнет выпытывать у меня, с какой целью те приходили.
Я занял свое место за столом. Молчание гражданина Робеспьера как бы передалось всем; но если я, подобно остальным, и был безмолвен, то вовсе не оставался бездеятельным: беготня по Марсову полю и Парижу пробудила во мне волчий аппетит.
— Сударь, не соизволите ли вы оказать мне еще одну услугу? — после долгого молчания обратился ко мне Робеспьер со своей обычной вежливостью.
— Для меня это будет не только удовольствием и честью, но и долгом, — уверил его я.
— Прекрасно, — сказал он. — На сей раз вам придется пройти всего несколько шагов, а мне не надо будет писать письма. Вы пойдете на улицу Сент-Анн. Слева, если идти вверх по улице в сторону бульвара, находится гостиница «Дю Берри». Там вы спросите молодого человека по фамилии Сен-Жюст. Он проживает на пятом этаже, в номере с окном во двор. Если он у себя, вы приведете его сюда, сказав, что я прошу об этом. Надеюсь, мой дорогой хозяин позволит мне принять его здесь; пока еще этот молодой человек себя ничем не проявил, но скоро станет одним из первых среди нас, если не первым. Если его дома не окажется, тогда сообщите ему свою фамилию и адрес дома, где я обрел таких добрых друзей и благородных защитников, а к фамилии и адресу добавьте: «Срочно, ради дела общественного спасения». Как бы поздно Сен-Жюст ни вернулся, он придет прямо сюда, можете быть уверены.
Я хотел встать из-за стола, но Робеспьер, взяв меня за руку, попросил:
— Заканчивайте ужин. Дело немного подождет, ведь впереди у нас вся ночь.
Тем не менее я поспешил и через пять минут уже шел вверх по улице Сент-Анн.
Гостиница «Дю Берри» находилась между улицами Нёв-де-Пти-Шан и Нёв-Сент-Огюстен. Я спросил у портье о гражданине Сен-Жюсте. Тот посмотрел на доску, где висели ключи постояльцев, и, заметив, что ключей гражданина Сен-Жюста на месте нет, сказал:
— Пятый этаж, номер девятнадцатый, в глубине коридора.
Поднявшись по плохо освещенной лестнице, я отыскал указанный коридор, а в нем № 19. Я постучал. «Войдите!» — послышался в ответ резкий, сильный голос.
Я повернул ключ, вошел в комнату и увидел молодого человека в рубашке с закатанными рукавами; он работал у открытого окна, вычитывая гранки какого-то сочинения в стихах и был настолько поглощен работой, что я смог подойти к нему почти вплотную, а он даже не обернулся.
Странно: хотя на нем была рубашка с закатанными рукавами, а окно было распахнуто из-за сильной жары, он не снял широкого батистового галстука, крепко, словно ошейник, обтягивавшего шею, явно слишком короткую при его высоком росте.
Он правил гранки книги — она называлась (мне удалось прочитать заглавие) «Мои досуги, или Новый орган».
Поглощенность молодого поэта объяснялась тем, что он пытался заменить одну рифму другой. Отыскав нужную рифму, он повернулся ко мне:
— Простите, гражданин, что вам угодно?
— Гражданин Сен-Жюст, меня прислал к вам гражданин Робеспьер, — ответил я.
— Вас?
— Да, он ждет вас и желает немедленно говорить с вами.
— Где же он?
— Если бы вас не было дома, то я должен был оставить вам адрес. Но раз вы здесь, я должен проводить вас к нему.
— Разве он не на улице Сентонж?
— Нет, он совсем близко отсюда, на улице Сент-Оноре.
— У якобинцев?
— О якобинцах говорить не стоит! Якобинского клуба больше не существует: он закрыт!
— Кто посмел сделать это? — спросил он.
— Наемная гвардия. Час тому назад она посмела сделать и еще кое-что.
— Что именно?
— На Марсовом поле расстреляла народ, погибло, должно быть, семьсот или восемьсот человек.
Сен-Жюст издал какой-то хриплый возглас, больше похожий на рычание.
— Как? — спросил я. — Неужели вам, патриоту, другу господина де Робеспьера, ничего не известно о том, что происходит в Париже?
— Я обещал моему книгопродавцу закончить к четвергу вычитку этих гранок и поэтому велел коридорному ничем меня не беспокоить. Завтрак мне приносили в номер, и, как сами видите, вот мой обед, но времени поесть у меня не было. Вчера вечером я узнал от якобинцев, что петицию должны отозвать; я не сомневался: поскольку петиция отозвана, на Марсовом поле что-то произойдет. Теперь нельзя терять ни минуты. Если Робеспьер зовет меня, я готов.
Молодой человек надел безупречной чистоты жилет из белой бумазеи, сюртук из серого репса, прицепил на бок шпагу со стальной рукояткой, надел некое подобие шапокляка (их носили в то время) и произнес всего два слова:
— Ведите меня.
Я пошел впереди, он последовал за мной.
Правда, я еще не слишком хорошо знал мой любимый Париж, чтобы легко выбираться из той запутанной сети улочек, куда заводит улица Сент-Оноре; сеть эта простирается от улицы Мясника Обри до улицы Бушера; пять или шесть минут ушли у меня на расспросы, но я все-таки добрался до места.
Я увидел жалкий дом на бедной улице. Это и был дом № 7. По темной лестнице я поднялся на второй этаж, совсем невысокий. На площадку выходили три двери; на одной из них висела табличка: «Гражданин Максимилиан де Робеспьер, адвокат и депутат Национального собрания».
Я позвонил. За дверью послышались осторожные шаги, затем они замерли в ожидании.
— Это вы, Максимилиан? — спросил голос, в котором чувствовалось волнение.
— Нет, мадемуазель, — ответил я, — но у меня известие от него.
Дверь тотчас распахнулась.
— С ним ничего не случилось? — спросила высокая худая женщина; на вид ей можно было дать лет сорок.
— Вот несколько слов, они успокоят вас, — сказал я и подал письмо. Было слишком темно, чтобы его можно было прочитать в коридоре или на лестничной площадке. Мадемуазель де Робеспьер пошла к себе, пригласив меня зайти. Следуя за нею, я вошел в некое подобие столовой, откуда двери вели в рабочий кабинет и спальню. Квартира выглядела неуютно, бедно, голо, хотя это была не нищета, а скорее убожество.
Мадемуазель де Робеспьер прочла письмо брата.
— Когда мой брат не считает нужным сообщать мне, где он находится, у него есть на то свои причины. Вы его видели, сударь?
— Я только что от него, мадемуазель.
— С ним что-то случилось?
— Нет.
— Передайте ему мой привет, сударь, и поблагодарите от меня людей, оказавших ему гостеприимство. Вы, наверное, шли сюда долго, и мне хотелось бы предложить вам прохладительное, но мой брат скромен и неприхотлив, и в доме у нас есть только вода.
В это мгновение в коридоре послышались чьи-то шаги и в дверях столовой появилась женщина; за ее спиной вырисовывался силуэт мужчины.
Несмотря на сгущающуюся темноту, я узнал женщину и невольно воскликнул:
— О, госпожа Ролан!
Мадемуазель де Робеспьер с оттенком удивления в голосе, повторила:
— Госпожа Ролан!?
— Да, это я, мадемуазель. Мы с мужем, узнав, что гражданину Робеспьеру, вашему брату, угрожают враги, пришли предложить ему убежище в нашей квартире на улице Генего.
— Я благодарю вас от имени моего брата, сударыня, — с большим достоинством ответила мадемуазель Шарлотта. — Вы так великодушно предлагаете ему пристанище, но он уже обрел его, хотя и не знаю, где именно. Этот господин только что сообщил мне об этом, — прибавила она, указывая на меня.
— Это доказывает, мадемуазель, — вмешался в разговор гражданин Ролан, — что другие граждане оказались более счастливыми, хотя и не такими занятыми, как мы. Ваш брат, без сомнения, у них, а мы зашли к вам. Прощайте, мадемуазель, не смеем вас больше беспокоить. — И, поклонившись, он вышел вместе с женой.
Поскольку мое поручение было исполнено, я вышел с г-ном Роланом и его супругой и, возвращаясь к Дюпле, беседовал с ними.
Госпожа Ролан находилась в Якобинском клубе, когда против якобинцев устроили демонстрацию наемные гвардейцы. Некоторых членов клуба охватил такой страх, что один из них, спасаясь, влез по столбу на женскую трибуну. Госпожа Ролан пристыдила его, заставив слезть тем же путем, каким он взобрался туда.
Они спросили меня о Робеспьере. Я ответил, что мне запретили раскрывать его местонахождение, но он в безопасности, у людей, готовых пожертвовать за него своей жизнью. Госпожа Ролан поручила мне передать Робеспьеру: она не сомневается, что сегодня же вечером в Клубе фейянов во всем будут обвинять его. Уверенные в этом, они с мужем отправятся к г-ну Бюзо просить его защитить своего коллегу. Госпожа Ролан считала, что до тех пор, пока все не утихнет, Робеспьеру следует показываться только друзьям. Мы расстались у Нового моста: чета Ролан пошла по улице Руль, я — по улице Сент-Оноре.
Было уже совсем поздно, когда я вернулся к метру Дюпле. Фелисьен за время моего отсутствия тоже пришел домой; все семейство было за столом, и молодой подмастерье искоса поглядывал на чужака, которого усадили на почетное место, между г-жой Дюпле и мадемуазель Корнелией.
Я сообщил г-ну де Робеспьеру, что поручение его выполнено, и передал слова сестры. Кроме того, я рассказал, что к нему домой заходили г-н Ролан и его жена. Услышав об этом, он перебил меня и повторил:
— Гражданин Ролан! Гражданка Ролан!
Казалось, он так потрясен их визитом, что вот-вот начнет выпытывать у меня, с какой целью те приходили.
Я занял свое место за столом. Молчание гражданина Робеспьера как бы передалось всем; но если я, подобно остальным, и был безмолвен, то вовсе не оставался бездеятельным: беготня по Марсову полю и Парижу пробудила во мне волчий аппетит.
— Сударь, не соизволите ли вы оказать мне еще одну услугу? — после долгого молчания обратился ко мне Робеспьер со своей обычной вежливостью.
— Для меня это будет не только удовольствием и честью, но и долгом, — уверил его я.
— Прекрасно, — сказал он. — На сей раз вам придется пройти всего несколько шагов, а мне не надо будет писать письма. Вы пойдете на улицу Сент-Анн. Слева, если идти вверх по улице в сторону бульвара, находится гостиница «Дю Берри». Там вы спросите молодого человека по фамилии Сен-Жюст. Он проживает на пятом этаже, в номере с окном во двор. Если он у себя, вы приведете его сюда, сказав, что я прошу об этом. Надеюсь, мой дорогой хозяин позволит мне принять его здесь; пока еще этот молодой человек себя ничем не проявил, но скоро станет одним из первых среди нас, если не первым. Если его дома не окажется, тогда сообщите ему свою фамилию и адрес дома, где я обрел таких добрых друзей и благородных защитников, а к фамилии и адресу добавьте: «Срочно, ради дела общественного спасения». Как бы поздно Сен-Жюст ни вернулся, он придет прямо сюда, можете быть уверены.
Я хотел встать из-за стола, но Робеспьер, взяв меня за руку, попросил:
— Заканчивайте ужин. Дело немного подождет, ведь впереди у нас вся ночь.
Тем не менее я поспешил и через пять минут уже шел вверх по улице Сент-Анн.
Гостиница «Дю Берри» находилась между улицами Нёв-де-Пти-Шан и Нёв-Сент-Огюстен. Я спросил у портье о гражданине Сен-Жюсте. Тот посмотрел на доску, где висели ключи постояльцев, и, заметив, что ключей гражданина Сен-Жюста на месте нет, сказал:
— Пятый этаж, номер девятнадцатый, в глубине коридора.
Поднявшись по плохо освещенной лестнице, я отыскал указанный коридор, а в нем № 19. Я постучал. «Войдите!» — послышался в ответ резкий, сильный голос.
Я повернул ключ, вошел в комнату и увидел молодого человека в рубашке с закатанными рукавами; он работал у открытого окна, вычитывая гранки какого-то сочинения в стихах и был настолько поглощен работой, что я смог подойти к нему почти вплотную, а он даже не обернулся.
Странно: хотя на нем была рубашка с закатанными рукавами, а окно было распахнуто из-за сильной жары, он не снял широкого батистового галстука, крепко, словно ошейник, обтягивавшего шею, явно слишком короткую при его высоком росте.
Он правил гранки книги — она называлась (мне удалось прочитать заглавие) «Мои досуги, или Новый орган».
Поглощенность молодого поэта объяснялась тем, что он пытался заменить одну рифму другой. Отыскав нужную рифму, он повернулся ко мне:
— Простите, гражданин, что вам угодно?
— Гражданин Сен-Жюст, меня прислал к вам гражданин Робеспьер, — ответил я.
— Вас?
— Да, он ждет вас и желает немедленно говорить с вами.
— Где же он?
— Если бы вас не было дома, то я должен был оставить вам адрес. Но раз вы здесь, я должен проводить вас к нему.
— Разве он не на улице Сентонж?
— Нет, он совсем близко отсюда, на улице Сент-Оноре.
— У якобинцев?
— О якобинцах говорить не стоит! Якобинского клуба больше не существует: он закрыт!
— Кто посмел сделать это? — спросил он.
— Наемная гвардия. Час тому назад она посмела сделать и еще кое-что.
— Что именно?
— На Марсовом поле расстреляла народ, погибло, должно быть, семьсот или восемьсот человек.
Сен-Жюст издал какой-то хриплый возглас, больше похожий на рычание.
— Как? — спросил я. — Неужели вам, патриоту, другу господина де Робеспьера, ничего не известно о том, что происходит в Париже?
— Я обещал моему книгопродавцу закончить к четвергу вычитку этих гранок и поэтому велел коридорному ничем меня не беспокоить. Завтрак мне приносили в номер, и, как сами видите, вот мой обед, но времени поесть у меня не было. Вчера вечером я узнал от якобинцев, что петицию должны отозвать; я не сомневался: поскольку петиция отозвана, на Марсовом поле что-то произойдет. Теперь нельзя терять ни минуты. Если Робеспьер зовет меня, я готов.
Молодой человек надел безупречной чистоты жилет из белой бумазеи, сюртук из серого репса, прицепил на бок шпагу со стальной рукояткой, надел некое подобие шапокляка (их носили в то время) и произнес всего два слова:
— Ведите меня.
Я пошел впереди, он последовал за мной.
КОММЕНТАРИИ
Волонтер девяносто второго года
«Волонтёр девяносто второго года» — книга Дюма, в которой история первых двух лет Великой французской революции излагается так, как она виделась неискушенному, но смышленому деревенскому пареньку. Этот роман был задуман в 1856 г. под названием «Рене из Аргонна» (Аргонн — холмистая возвышенность на востоке Франции, часть которой в междуречье рек Эна и Эр именуется Аргоннским лесом) и предназначался для иллюстрированного издания «Журнал для всех». Однако, начав работу, Дюма изменил свои планы и представил издателю «Соратников Иегу». К своему замыслу Дюма вернулся в конце 1861 г., и роман, названный уже «Волонтёр девяносто второго года», публиковался с 25.04 по 3.10.1862 в еженедельнике «Монте-Кристо», причем в последнем номере было обещано продолжение. С 23.02 по 11.03.1867 в газете «Мушкетер» последовала публикация начала этого же романа, но под названием: «Мемуары волонтёра 92-го года: Рене Бессон».
Роман остался незаконченным (хотя часть связанных с ним замыслов Дюма реализовал в своих более поздних произведениях: «Белые и синие», «Эктор де Сент-Эрмин» и «Таинственный доктор») и отдельным изданием во Франции был выпущен лишь в 1989 (!) г.
Время действия романа относится в основном к 1790 — июлю 1792 гг. Перевод выполнен с издания, вышедшего под названием: «Рене Бессон, свидетель Революции» («Rene Besson, un temoin de la Revolution», Paris, Francois Bourin, 1989).
На русском языке «Волонтёр девяносто второго года» публикуется впервые. Волонтёры — см. примеч. к с. 7.
… Бегство Людовика XVI и его арест в Вареные… — См. примеч. к с. 128.
Жоржель, Жан Франсуа (1731 — 1813) — французский церковный деятель и дипломат; помощник (викарий) кардинала-епископа Луи Рогана (1734 — 1803) по управлению Страсбурской епархией; был замешан вместе со своим шефом в аферу с похищением ожерелья Марии Антуанетты и арестован, но оправдался; в 1793 г. был выслан из Франции; оставил изданные в Париже обширные мемуары под названием «Записки беспристрастного современника об исторических событиях конца восемнадцатого столетия, с 1760 по 1810 год» («Memoires pour servir a l'histoire des evenements du dix-huitieme siecle, depuis 1760 jusqu'a 1810, par un contemporain impartial»).
Лакретелъ Младший, Жан Шарль Доминик де (1766 — 1855) — французский историк и публицист, участник Великой французской революции; сторонник конституционной монархии; один из вождей отрядов буржуазной молодежи, осуществлявших террор против якобинцев; автор ряда работ по истории Революции.
Тьер, Луи Адольф (1797-1877) — французский государственный деятель и историк; сторонник конституционной монархии; глава правительства в 1836, 1840 и 1871 гг., президент Французской республики (1871 — 1873 гг.); жестоко подавлял современное ему революционное движение. Тьер — автор многотомных трудов «История Революции» (1823 — 1827) и «История Консульства и Империи» (1845 — 1869), в которых защищал Великую французскую революцию от нападок реакции и прославлял Наполеона, один из создателей теории классовой борьбы.
Мишле, Жюль (1798 — 1874) — французский историк романтического направления; придерживался демократических взглядов; автор многотомных трудов по истории Франции и всеобщей истории, в том числе «Истории Французской революции», впервые вышедшей в Париже в 1847-1853 гг., на которую Дюма неоднократно ссылается в дилогии «Сотворение и искупление».
Блан, Луи (1811 — 1882) — французский политический деятель, публицист и историк; представитель французского утопического социализма, сторонник социальных реформ; автор труда «История Французской революции», в котором защищал якобинцев.
Кампан, Жанна Луиза Генриетта Жене, госпожа (1752 — 1822) — французская писательница и педагог, основательница и директриса нескольких женских учебных заведений; служила при французском дворе; автор интересных «Записок о частной жизни королевы Марии Антуанетты» («Memoires sur la vie privee de la reine Marie-Antoinette», Paris, 1823); другие сочинения писательницы богаты сведениями о жизни многих выдающихся людей ее времени.
Вебер, Йозеф (род. в 1755 г.) — молочный брат королевы Марии Антуанетты. Здесь имеется в виду его трехтомное сочинение «Мемуары о Марии Антуанетте, королеве Франции и Наварры», изданное в 1804 г. в Лондоне и переизданное в 1822 г. в Париже. Несмотря на обилие приводимых автором фактов, ученые относятся к этому сочинению с большим недоверием.
Леонар — имеется в виду Леонар Антье (ум. в 1819 г.), личный парикмахер Марии Антуанетты, знаменитый мастер дамских причесок; обычно его называли только по имени; в начале 90-х гг. XVIII в. эмигрировал и до 1814 г. работал в России. Леонар — персонаж романов Дюма «Джузеппе Бальзамо» и «Графиня де Шарни». Упоминаемые Дюма мемуары, вышедшие в 1814 г. в Париже под названием «Воспоминания Леонара, куафера Марии Антуанетты» («Souvenirs de Leonard, coiffeur de Marie-Antoinette») были дезавуированы его семьей.
Бертран де Мольвшь, Антуан Франсуа, маркиз де (1744 — 1818) — французский государственный деятель и историк, противник Революции; после женитьбы носил фамилию Бермон; морской министр в октябре 1791 — марте 1792 гг.; обвиненный в упущениях по службе, эмигрировал в Англию и вернулся только после реставрации Бурбонов; автор многотомной «Истории Французской революции» («Histoire de la Revolution francaise») и «Материалов к изучению истории конца царствования Людовика XVI» («Memoires pour servir a Phistoire de la fin du regne de Louis XVI»).
Буйе, Франсуа Клод Амур, маркиз де (1739 — 1800) — французский генерал, участник Войны за независимость североамериканских колоний Англии; ярый противник Французской революции; в 1789 — 1790 гг. губернатор Меца, Туля, Вердена, провинций Эльзас и Франш-Конте, командующий войсками на немецкой границе; принимал участие в организации бегства Людовика XVI в Варенн; после ареста короля эмигрировал в Англию, где и умер. Оставил «Воспоминания о Французской революции от ее начала до отступления герцога Брауншвейгского» (Memoires sur la Revolution francaise, de-puis son origine jusqu'a la retraite du due de Brunswick», Paris, 1801).
Шуазёлъ — вероятно, имеется в виду Шуазёль-Стенвиль, Клод Антуан Габриель, герцог де (1762 — 1838) — французский офицер, сын министра Людовика XV (см. примеч. к с. 525); во время Революции — сторонник конституционной монархии; в 1791 г. должен был во главе отряда драгун прикрывать отъезд короля; в 1792 г. эмигрировал и сражался против Республики в рядах английской армии.
Возможно, однако, что это граф Анн Максим Юрбен де Шуазёль д'Айлькур (1783 — 1854) — крупный чиновник; писатель, автор нескольких книг о Французской революции.
Вапори, Франсуа Флоран, граф де (1763 — 1822) — телохранитель Людовика XVI; в 1791 г. сопровождал королевскую семью во время ее бегства в Варенн.
Мустье, Франсуа Мельхиор де (1740 — 1828) — телохранитель Людовика XVI; в 1791 г. сопровождал королевскую семью в Варенн; был арестован, но вскоре освобожден и эмигрировал; до Реставрации служил в чине полковника в русской армии; в 1815 г. вернулся во Францию и получил чин генерала и графский титул; тогда же опубликовал в Париже «Описание поездки Его Величества Людовика XVI со времени его отъезда в Монмеди и его ареста в Варение» («Relation du voyage de S.M. Louis XVI lors de son depart pour Mont-medy et de son arrestation a Varennes»).
Гогела, Франсуа, барон де (1744/1746 — 1831) — приближенный королевской семьи; в 1791 г. — адъютант де Буйе, имел от него поручение обеспечить охрану Людовика XVI по пути в Варенн; пытался отбить задержанного короля, был ранен и арестован; освобожденный после восстановления Людовика на престоле, эмигрировал; сражался против Революции в рядах австрийской армии; после реставрации Бурбонов — генерал; в 1823 г. опубликовал «Записки о событиях, относящихся к поездке Людовика XVI в Варенн» («Мё-moire sur les evenements relatifs au voyage de Louis XVI a Varennes»).
«Графиня де Шарни» — роман Дюма, опубликованный в 1832-1853 гг.
Сен-Мену — городок в департаменте Марна, в 40 км к северо-востоку от его главного города Шалон-сюр-Марн; здесь на почтовой станции был опознан во время своего бегства Людовик XVI.
«История Людовика XVI» — имеется в виду книга Дюма «Людовик XVI и Революция, или Людовик XVI и Мария Антуанетта» («Louis XVI et la Revolution ou Louis XVI et Marie-Antoinette», Paris, Cadot, 1850-1851).
Доезжачий — старший псарь, обучающий собак и распоряжающийся ими на охоте.
… семьсот четыре года потратила монархия на то, чтобы добраться до Варенна, но лишь девятнадцать месяцев понадобилось ей, чтобы приехать из Варенна на площадь Революции. — Дюма, по-видимому, хотел вести отсчет от 987 г. — начала царствования Гуго Капета (см. примеч. к с. 28), но при этом ошибся ровно на 100 лет: с 987 до 1791 г. прошло 804 года.
Король с семьей бежали из Парижа в ночь с 20 на 21 июня 1791 г., а казнен на площади Революции (см. примеч. к с. 48) он был 21 января 1793 г., так что от бегства до казни прошло ровно 19 месяцев.
… не было бы ни гражданской войны… — Дюма имеет в виду многочисленные контрреволюционный мятежи, порой очень большого размаха, а также отдельные контрреволюционные выступления и заговоры, потрясавшие Францию в 1793-1799 гг.
«Волонтёр девяносто второго года» — книга Дюма, в которой история первых двух лет Великой французской революции излагается так, как она виделась неискушенному, но смышленому деревенскому пареньку. Этот роман был задуман в 1856 г. под названием «Рене из Аргонна» (Аргонн — холмистая возвышенность на востоке Франции, часть которой в междуречье рек Эна и Эр именуется Аргоннским лесом) и предназначался для иллюстрированного издания «Журнал для всех». Однако, начав работу, Дюма изменил свои планы и представил издателю «Соратников Иегу». К своему замыслу Дюма вернулся в конце 1861 г., и роман, названный уже «Волонтёр девяносто второго года», публиковался с 25.04 по 3.10.1862 в еженедельнике «Монте-Кристо», причем в последнем номере было обещано продолжение. С 23.02 по 11.03.1867 в газете «Мушкетер» последовала публикация начала этого же романа, но под названием: «Мемуары волонтёра 92-го года: Рене Бессон».
Роман остался незаконченным (хотя часть связанных с ним замыслов Дюма реализовал в своих более поздних произведениях: «Белые и синие», «Эктор де Сент-Эрмин» и «Таинственный доктор») и отдельным изданием во Франции был выпущен лишь в 1989 (!) г.
Время действия романа относится в основном к 1790 — июлю 1792 гг. Перевод выполнен с издания, вышедшего под названием: «Рене Бессон, свидетель Революции» («Rene Besson, un temoin de la Revolution», Paris, Francois Bourin, 1989).
На русском языке «Волонтёр девяносто второго года» публикуется впервые. Волонтёры — см. примеч. к с. 7.
… Бегство Людовика XVI и его арест в Вареные… — См. примеч. к с. 128.
Жоржель, Жан Франсуа (1731 — 1813) — французский церковный деятель и дипломат; помощник (викарий) кардинала-епископа Луи Рогана (1734 — 1803) по управлению Страсбурской епархией; был замешан вместе со своим шефом в аферу с похищением ожерелья Марии Антуанетты и арестован, но оправдался; в 1793 г. был выслан из Франции; оставил изданные в Париже обширные мемуары под названием «Записки беспристрастного современника об исторических событиях конца восемнадцатого столетия, с 1760 по 1810 год» («Memoires pour servir a l'histoire des evenements du dix-huitieme siecle, depuis 1760 jusqu'a 1810, par un contemporain impartial»).
Лакретелъ Младший, Жан Шарль Доминик де (1766 — 1855) — французский историк и публицист, участник Великой французской революции; сторонник конституционной монархии; один из вождей отрядов буржуазной молодежи, осуществлявших террор против якобинцев; автор ряда работ по истории Революции.
Тьер, Луи Адольф (1797-1877) — французский государственный деятель и историк; сторонник конституционной монархии; глава правительства в 1836, 1840 и 1871 гг., президент Французской республики (1871 — 1873 гг.); жестоко подавлял современное ему революционное движение. Тьер — автор многотомных трудов «История Революции» (1823 — 1827) и «История Консульства и Империи» (1845 — 1869), в которых защищал Великую французскую революцию от нападок реакции и прославлял Наполеона, один из создателей теории классовой борьбы.
Мишле, Жюль (1798 — 1874) — французский историк романтического направления; придерживался демократических взглядов; автор многотомных трудов по истории Франции и всеобщей истории, в том числе «Истории Французской революции», впервые вышедшей в Париже в 1847-1853 гг., на которую Дюма неоднократно ссылается в дилогии «Сотворение и искупление».
Блан, Луи (1811 — 1882) — французский политический деятель, публицист и историк; представитель французского утопического социализма, сторонник социальных реформ; автор труда «История Французской революции», в котором защищал якобинцев.
Кампан, Жанна Луиза Генриетта Жене, госпожа (1752 — 1822) — французская писательница и педагог, основательница и директриса нескольких женских учебных заведений; служила при французском дворе; автор интересных «Записок о частной жизни королевы Марии Антуанетты» («Memoires sur la vie privee de la reine Marie-Antoinette», Paris, 1823); другие сочинения писательницы богаты сведениями о жизни многих выдающихся людей ее времени.
Вебер, Йозеф (род. в 1755 г.) — молочный брат королевы Марии Антуанетты. Здесь имеется в виду его трехтомное сочинение «Мемуары о Марии Антуанетте, королеве Франции и Наварры», изданное в 1804 г. в Лондоне и переизданное в 1822 г. в Париже. Несмотря на обилие приводимых автором фактов, ученые относятся к этому сочинению с большим недоверием.
Леонар — имеется в виду Леонар Антье (ум. в 1819 г.), личный парикмахер Марии Антуанетты, знаменитый мастер дамских причесок; обычно его называли только по имени; в начале 90-х гг. XVIII в. эмигрировал и до 1814 г. работал в России. Леонар — персонаж романов Дюма «Джузеппе Бальзамо» и «Графиня де Шарни». Упоминаемые Дюма мемуары, вышедшие в 1814 г. в Париже под названием «Воспоминания Леонара, куафера Марии Антуанетты» («Souvenirs de Leonard, coiffeur de Marie-Antoinette») были дезавуированы его семьей.
Бертран де Мольвшь, Антуан Франсуа, маркиз де (1744 — 1818) — французский государственный деятель и историк, противник Революции; после женитьбы носил фамилию Бермон; морской министр в октябре 1791 — марте 1792 гг.; обвиненный в упущениях по службе, эмигрировал в Англию и вернулся только после реставрации Бурбонов; автор многотомной «Истории Французской революции» («Histoire de la Revolution francaise») и «Материалов к изучению истории конца царствования Людовика XVI» («Memoires pour servir a Phistoire de la fin du regne de Louis XVI»).
Буйе, Франсуа Клод Амур, маркиз де (1739 — 1800) — французский генерал, участник Войны за независимость североамериканских колоний Англии; ярый противник Французской революции; в 1789 — 1790 гг. губернатор Меца, Туля, Вердена, провинций Эльзас и Франш-Конте, командующий войсками на немецкой границе; принимал участие в организации бегства Людовика XVI в Варенн; после ареста короля эмигрировал в Англию, где и умер. Оставил «Воспоминания о Французской революции от ее начала до отступления герцога Брауншвейгского» (Memoires sur la Revolution francaise, de-puis son origine jusqu'a la retraite du due de Brunswick», Paris, 1801).
Шуазёлъ — вероятно, имеется в виду Шуазёль-Стенвиль, Клод Антуан Габриель, герцог де (1762 — 1838) — французский офицер, сын министра Людовика XV (см. примеч. к с. 525); во время Революции — сторонник конституционной монархии; в 1791 г. должен был во главе отряда драгун прикрывать отъезд короля; в 1792 г. эмигрировал и сражался против Республики в рядах английской армии.
Возможно, однако, что это граф Анн Максим Юрбен де Шуазёль д'Айлькур (1783 — 1854) — крупный чиновник; писатель, автор нескольких книг о Французской революции.
Вапори, Франсуа Флоран, граф де (1763 — 1822) — телохранитель Людовика XVI; в 1791 г. сопровождал королевскую семью во время ее бегства в Варенн.
Мустье, Франсуа Мельхиор де (1740 — 1828) — телохранитель Людовика XVI; в 1791 г. сопровождал королевскую семью в Варенн; был арестован, но вскоре освобожден и эмигрировал; до Реставрации служил в чине полковника в русской армии; в 1815 г. вернулся во Францию и получил чин генерала и графский титул; тогда же опубликовал в Париже «Описание поездки Его Величества Людовика XVI со времени его отъезда в Монмеди и его ареста в Варение» («Relation du voyage de S.M. Louis XVI lors de son depart pour Mont-medy et de son arrestation a Varennes»).
Гогела, Франсуа, барон де (1744/1746 — 1831) — приближенный королевской семьи; в 1791 г. — адъютант де Буйе, имел от него поручение обеспечить охрану Людовика XVI по пути в Варенн; пытался отбить задержанного короля, был ранен и арестован; освобожденный после восстановления Людовика на престоле, эмигрировал; сражался против Революции в рядах австрийской армии; после реставрации Бурбонов — генерал; в 1823 г. опубликовал «Записки о событиях, относящихся к поездке Людовика XVI в Варенн» («Мё-moire sur les evenements relatifs au voyage de Louis XVI a Varennes»).
«Графиня де Шарни» — роман Дюма, опубликованный в 1832-1853 гг.
Сен-Мену — городок в департаменте Марна, в 40 км к северо-востоку от его главного города Шалон-сюр-Марн; здесь на почтовой станции был опознан во время своего бегства Людовик XVI.
«История Людовика XVI» — имеется в виду книга Дюма «Людовик XVI и Революция, или Людовик XVI и Мария Антуанетта» («Louis XVI et la Revolution ou Louis XVI et Marie-Antoinette», Paris, Cadot, 1850-1851).
Доезжачий — старший псарь, обучающий собак и распоряжающийся ими на охоте.
… семьсот четыре года потратила монархия на то, чтобы добраться до Варенна, но лишь девятнадцать месяцев понадобилось ей, чтобы приехать из Варенна на площадь Революции. — Дюма, по-видимому, хотел вести отсчет от 987 г. — начала царствования Гуго Капета (см. примеч. к с. 28), но при этом ошибся ровно на 100 лет: с 987 до 1791 г. прошло 804 года.
Король с семьей бежали из Парижа в ночь с 20 на 21 июня 1791 г., а казнен на площади Революции (см. примеч. к с. 48) он был 21 января 1793 г., так что от бегства до казни прошло ровно 19 месяцев.
… не было бы ни гражданской войны… — Дюма имеет в виду многочисленные контрреволюционный мятежи, порой очень большого размаха, а также отдельные контрреволюционные выступления и заговоры, потрясавшие Францию в 1793-1799 гг.