Джентл Мэри. Том II: Отряд

   — Конечно, уверена, — быстро проговорила Флора ломким голосом. — Я видела ребят с такими ранениями, каких ты себе и представить не можешь. Если его не спасет чудо, он уже труп.
   — Значит, надеяться на священников? — Ансельм допил свою чашу и утер губы.
   — Его священники молятся, но ответа нет. И с нашими ранеными здесь то же самое, — сказала Флора. — Может, тут плохой воздух из-за этих рек. Раны не заживают.
   — Кто знает, насколько плохо его дело? Флора посмотрела на Аш:
   — Наверняка? Он знает, его врачи; мы с вами трое. Де Ла Марш. Сестры, наверное. Слухи расходятся ли? Кто знает?
   Аш поймала себя на том, что грызет ноготь; почувствовала соленый пот и увидела, что уже проступили синяки от ударов, но только под перчатками.
   — Это все меняет. Если он умирает — почему он мне не сказал? Христос Зеленый… Интересно, сможет ли он приказать войску отправиться в Африку до того, как… — Аш не договорила. — Надо же, умирает. Знаешь, Флориан, какая была моя первая мысль, когда ты это сказала? «По крайней мере, мне теперь не придется обращаться к Диким Машинам». Я весь день это дело оттягиваю. И теперь мне не придется. Когда Карл умрет, визиготы сразу войдут сюда через стены!
   — Тогда и станет ясно, может, твои демонические машины — просто голоса, — деловито объявил Роберт Ансельм. — Один пердеж в воздухе. Узнаем, на что они способны.
   Флора потянулась взять Аш за руку, но передумала.
   — Нельзя же вечно бояться.
   — Тебе легко говорить.
   Аш отрывисто попросила:
   — Роберт, разбуди меня через час. Я хочу поспать, пока не принесут поесть.
   Она заметила, что они обменялись взглядами, но сделала вид, что не видела этого. Стемнело, и в комнате стало холоднее. Снизу доносился шум, главный зал заполнялся народом. Она слушала, как стражники патрулируют по ближайшим коридорам, проложенным внутри стен толщиной в двадцать футов; как щебечут пажи, раздевая ее до рубашки и помогая надеть халат; но все это проходило на периферии ее сознания, а все тело оцепенело от потрясения. Она улеглась в свою кровать-ящик, вблизи очага, думая: «Умирает? А где гарантии? Только Господь знает последний час человека…
   Но в прошлом Флора чаще всего не ошибалась, когда речь шла о раненых моего отряда.
   Дерьмо».
   Пламя лизало мокрые дымящиеся поленья, обугливая их сырую кору. В центре очага поленья превратились в золу, сохранявшую зернистую структуру, потом тяга из трубы разворошила золу, полетели искры. Дым щипал ей глаза. Она все время их вытирала.
   «Да я-то о чем беспокоюсь? Просто очередной наниматель, не выполнивший договора. Если бы я смогла заставить его послать оперативную группу из Фландрии в Северную Африку… да ладно, времени нет.
   А если подумать, то интересно, где же сейчас Джон де Вир? Оксфорд, ты мне нужен здесь; мы бы добились своего, имея таких хороших ребят.
   Но, честно говоря, мне бы кстати было и твое общество, а не только твои воинские умения».
   Теперь, когда она лежала в постели, напряжение боя ослабло; она помассировала одно растянутое плечо; поудивлялась, откуда на руках берутся во время боя черно-синие синяки. И привычно быстро сумела заставить себя заснуть.
   На грани подсознания холодный сквозняк из окон превратился в сильный пронизывающий ветер, и перед ее глазами опять возник белый снег и яркое синее небо.
   Она оказалась в лесу и опустилась коленями в снег. Перед ней на боку лежала дикая кабаниха. Видная до самой последней белой волосинки, по-зимнему толстой, и до серо-коричневой щетинки. Земля была испещрена беспорядочными отпечатками копыт.
   Аш уставилась на жирный живот зверя, прямо перед ее глазами среди толстой шкуры виднелись соски и крестец. Безо всякого предупреждения свинья стала корчиться, выгибаться, согнула спину. Из ее тела хлынула красно-синяя масса.
   «Только не тут! — подумала Аш. — Не в снегу!»
   Тяжело рухнувшее тело свиноматки с острым хребтом пошло рябью. Дымящаяся масса вылилась из ее влагалища: сначала вышло длинное слепое рыло, потом тело в форме слезы; все это быстро выпало на зловонный снег. Тело кабанчика было покрыто слизью. Он шлепнулся в снег, мокрые ножки дергались; морда слепо вращалась, отыскивая сосок свиноматки. Та рычала, хрюкала. Аш увидела, как она начала разворачиваться, намереваясь встать.
   — Нет… — Аш проговорила это хрипло, громко и чуть не вернулась в свою постель в переполненной комнате на верхнем этаже башни; но она нарочно постаралась не думать об этом.
   Как бывает во сне, она двигалась в среде такой густой, как мед. Свет отражался от каждого кристалла снега. Она обхватила руками новорожденного кабанчика, запачкав пальцы слизью и жидкостью, и подтолкнула его к материнскому животу.
   Аш отдернула свои голые руки.
   Теперь, когда рыло свиноматки почти лежало на поросенке, она, казалось, его заметила. Отвесив челюсть, она вгрызлась в белую нить последа. Ее голова снова упала плашмя. Она больше не замечала новорожденного, не вылизывала его, но к этому моменту его рыльце уже прочно вцепилось в мех на ее животе, обнаружило сосок.
   — Только не в снегу, — бормотала Аш, полная сострадания. — Он не выживет.
   — Да и не такие странные дела происходили. Слава тебе Господи.
   — Годфри?
   — Тебя трудно отыскать!
   Под тяжелой походкой Роберта Ансельма задрожали половицы возле ее головы, он протопал мимо нее к очагу, где стояло подогретое вино. Она с открытыми глазами откатилась подальше. И прошептала, укутанная в халат и меха-одеяла:
   — Только когда я захочу. Может, ты демон. Так что скажи-ка мне то, что можешь знать только ты. Ну!
   — В Милане, когда ты была учеником оружейника, ты спала под верстаком своего хозяина, не имея права ни входить в гостиницы, ни выйти замуж без его разрешения. Я бывал там у тебя. Ты говорила, что хотела бы. учредить бизнес по торговле оружием.
   — Боже, ну да! Я теперь вспомнила…
   — Тебе было одиннадцать, насколько мы могли вычислить. Ты мне сказала, что устала от необходимости разбивать головы мальчиков — учеников. По-моему, ты это делала метлой, с которой спала.
   — Годфри, но ты же мертв. Я тебя видела. Я пальцы засовывала в твою рану.
   — Да, я помню, как умирал.
   — Ты где?
   — Нигде. В муках. В чистилище.
   — Годфри… кто ты?
   «Пусть скажет душа», — подумала она. Ногти больно врезались в ладони. Перед ней промелькнула вся история ее отряда — она слышала голос Анжелотти, тут, в переполненной комнате; Томас Рочестер; Людмила Ростовая громко жаловалась на ожоги, перевязанные и намазанные толстым слоем гусиного жира. Тихо, заглушаемая шумом, она прошептала:
   — А теперь ты кто?
   — Посланец.
   — Посланец?
   — Здесь, во мраке, я могу молиться. И мне приходят ответы. Это ответы для тебя, дитя, Я старался поговорить с тобой; передать тебе эти послания. Но ты никогда не расслабляешься, только на грани сна.
   У нее волосы зашевелились на затылке. Хотя она лежала ничком, все ее тело сжалось в предчувствии надвигающегося нападения.
   В памяти Аш мгновенно промелькнул калейдоскоп сотен стычек, сотен битв, где она участвовала; и в голове у нее всегда звучал этот же голос: «Советую это, советую то, нападай, отступай ". Каменный голем: военная машина. И сейчас она слышит этот же голос: но все же не такой, совсем изменившийся, освященный неким присутствием.
   — Это ты, — подтвердила она. Глаза ее наполнились слезами, но она их не заметила. — Мне все равно, кто ты — демон или чудо, но я намерена впустить тебя назад, Годфри.
   — Я не тот, кого ты знала.
   — Мне все равно, что ты не святой или не дух. Ты вернулся домой, — Аш, лежа под своими одеялами и мехами, закрыла руками лицо. Теплым дыханием грела свою холодную кожу. — Знаешь, что ты говоришь со мной точно так же, как каменный голем? Годфри — ты его тоже слышишь?
   — Со мной говорит некий голос, о войне. Я подумал, что раз уж я стал… этим… что такой голос — наверное, твоя военная машина. Я пытался говорить через него, обращался к людям Карфагена, но они посчитали мои слова какой-то ошибкой.
   Аш отняла руки от лица. Хотя бы чтоб увидеть, что в комнате уже зажгли свечи, что она лежит в своей постели, вокруг люди ее отряда, а не в засыпанном снегом лесу, и не в камере в Карфагене. Перед ее глазами был желтый свет; ей стало жарко, потом холодно.
   — А моя сестра? Она тоже говорит с тобой?
   — Со мной — нет. Я пробовал. Но теперь она и с военной машиной не говорит.
   — Не говорит?
   «Не с тех пор ли, как я побывала у нее? С прошлой ночи? Дерьмо! Если это так…»
   — Слезы Иисуса! — набожно произнесла Аш. — Если это так, значит, нападение на стену — не по совету…
   — Стену?
   Сильно встряхивая головой, Аш прошептала:..
   — Роли не играет! Сейчас не до того! Дерьмо, если она сама так решила — стрелять по своим, — ну, это было довольно дерьмовое решение!
   — Дитя, я не уловил смысла.
   — Но ты слышишь все же? Если она обращается к нему… к тебе — ты это слышишь?
   — Я слышу все.
   — Все?
   Этажом ниже трещали половицы и доносился шум — это пришла смена с дежурства: буйные, воинственные, громкоголосые новобранцы. Аш передернуло.
   Она заговорила, едва шевеля губами:
   — Годфри, я дала слово, что опять обращусь к каменному голему. Я его боюсь. Нет, не так — я боюсь того, кто говорит через него. Других машин.
   — Они называют себя «Дикие Машины». Как будто твоя военная машина — ручная и домашняя!
   Ее охватили страх и изумление. Она подумала сначала:
   «Но ведь он не должен знать о них, он погиб до того, как я обнаружила?» А потом: «Но это ведь Годфри. Он-то всегда знает».
   — Откуда ты о них узнал?
   — Со мной говорит не один голос. Дитя, я здесь среди множества голосов. Я пытался говорить с тобой, но ты отгородилась от меня стеной. И тогда я стал слушать их. Возможно, я на краю Ада, и я слышу разговор великих демонов между собой: это Дикие Машины.
   — Что… что они говорят?
   — Они говорят мне: «Мы тебя изучаем…»
   Когда Годфри повторял эти слова, она услышала эхо тех голосов, которые привели ее некогда в смятение.
   — Может быть, они хотят узнать людей, — сказала она и добавила с трудом, стараясь говорить с сарказмом: — Один Зеленый Христос знает, почему! Они двести лет слушали военные сообщения от обширной визиготской империи, они все должны знать о придворной политике и предательствах, что следует знать!
   — Я слышу их, эти голоса во мраке. Они говорят: «Мы изучаем Милость Господню к человеку…» Они говорят: «Прошлым летом солнце зашло над землями Германии». Я слышу, как они говорят: «Это была еще проба нашей силы».
   Все ее тело всколыхнулось от глубокого вздоха.
   — Да, ты действительно слышишь их. Мне они тоже это говорили.
   — Что послужило демонстрацией силы? Но это было сделано не для того, чтобы принести тьму в христианский мир. Это было сделано, только чтобы посмотреть, могут ли они проявить такую силу? Могут ли ею воспользоваться? Но они еще не полностью ее реализовали. Это все в перспективе.
   — Они берут свою силу от энергии солнца. Я слышала, как они говорили, что взяли от солнца за это лето больше энергии, чем за предыдущие десять тысяч лет. — Аш облизнула пересохшие губы. — И когда это случится в следующий раз, то с той целью, чтобы при помощи Фарис совершить чудо. Я только вот чего не поняла: почему они не сделали этого раньше…
   Голос Годфри Максимилиана неумолимо шептал у нее в голове с отчаянной решительностью:
   — Они требуют милости от солнца, так же, как мы молимся святым о Божественной Милости. Как я совершал свои крошечные чудеса милостью Божьей, так и они сделают ее каналом для проявления их воли и совершения их чуда. Уже скоро! Это будет скоро.
   — Да, но, Годфри…
   Голос, который был и един, и множествен, достаточно громкий, чтобы она прикусила язык в потрясении, ворвался в ее сознание:
   ЭТО ОНА!
   Аш толчком села.
   — Позовите ко мне священника! И когда к ней повернулись все, кто был в комнате, она объяснила:
   — Все! Они меня нашли!

4

 
   — Говорить с дьяволами ужасно опасно! — угрюмо протестовал Роберт Ансельм. — Ты нужна нам здесь. Командовать отрядом. Дьяволы могут тебя погубить.
   Аш, глядя на его взмокший лоб под низко надвинутым шерстяным капюшоном, подумала: «Я тебе нужна для командования отрядом. Ведь так? И ты это понял за последние три месяца? Дерьмо, Роберт. Никогда не считала тебя одним из этих прирожденных заместителей.
   Интересно, каково тебе тут было?»
   Антонио Анжелотти тихо проговорил:
   — Но ведь это был мессир Годфри. Живой, да, мадонна? Еще живой?
   — Нет, он у мер. Это была… — Аш запнулась. — Это была его душа. Я знаю душу Годфри так же, как свою. Даже лучше, — она криво улыбнулась.
   Флора положила руку на плечо Аш, ее костяшки пальцев тут же согрелись о шею Аш, и сказала, обращаясь не к Аш, а к Анжелотти:
   — Что значит для тебя священник? Это дело не стоит того, чтобы потерять нашу девочку.
   Свалявшиеся кудри пушкаря отливали золотом в свете свечей кудрями; наконец он выглядел как полноправный участник кампании: глубокие морщины опускались от уголков его губ, глаза запали. Левая рука от плеча до локтя была забинтована толстой повязкой в пятнах.
   — Аш меня спасла, — сказал он. — Мессир Годфри молился со мной. Если я могу ему помочь, я готов.
   — Ты был одержим демонами, — вмешался Роберт Ансельм, — и что, если ты в итоге опять станешь одержимым демонами?
   — Слишком опасно, — подтвердила хирург.
   — Я подписала договор. Герцог имеет право требовать этого от меня. Даже если он умирает, — Аш протянула руки к своим пажам. — Ну ладно, сделаю это один раз. Ребята… Я вполне могу поговорить с Дикими Машинами. Теперь они знают, что я жива. Можете заключать пари, что они поговорят со мной!
   Один из пажей закончил привязывать восемнадцать пар металлических подвесок, которыми камзол крепился к рейтузам, и вручил ей короткую мантию. Она вползла в нее.
   — Прямо сейчас? — спросил Роберт Ансельм.
   — Сейчас. Это одно из известных нам правил, Роберт. Мы должны раздобыть всю информацию, какую сможем. Иначе отряд опозорится. Таково мое решение, — она передернула плечами: — Дигори! Ричард!
   На верхней площадке спиральной лестницы появились оба отрядных священника, Дигори Пастон немного впереди, его сухопарое лицо горело энтузиазмом. Позади него, как медведь, вышагивал Ричард Фэвершэм.
   — Капитан, — орарь Дигори Пастона криво висел на его плечах. Он огляделся. — Очистите помещение. Пусть пажи принесут чистую воду и хлеб, а потом уйдут вниз. Уходят все, за исключением мастера Ансельма, мастера Анжелотти и… хирурга, — он покраснел до кончиков ушей. — Мастер Ансельм, мастер Анжелотти, прошу вас, охраняйте дверь.
   — Одну минутку, — Аш уперлась кулаками в бедра.
   — Прошу вас, капитан, — взмолился священник. — Это изгнание дьявола.
   Аш долгую минуту глядела на него молча. Потом сказала:
   — Да, в принципе все может обернуться именно этим.
   — Тогда позвольте мне и отцу Фавершэму сделать все необходимое. Нам потребуется вся Божья милость, которую мы сможем получить.
   От сквозняков по потолку комнаты метались тени от пламени свечей. Аш перешла поближе к огню, сложив руки, следила, как оба священника очищают комнату удивительно неспешно, без суеты. Пока Ричард Фавершэм размахивал кадилом, Дигори Пастон ходил за ним, по всем коридорам, проложенным в стенах, появлялся в оконных проемах, снова исчезал, их пение отдавалось эхом в сводчатых каменных помещениях.
   — Тебе надо через это пройти, — уступая, Флора встала около Аш в желтом свете свечей.
   — Кто-то же должен.
   — Они должны, да?
   — Чтобы выиграть эту…
   — Ах, войну! — Флора встала спиной к исходящему от огня теплу. Какую-то секунду на Аш с лица Флоры глядели нефритовые глаза ее брата. — Кровавая, бесцельная, разрушительная!.. Неужели я никогда тебе этого не втолкую? Большинство людей всю жизнь строят!
   — Но не те, кого я знаю, — мягко сказала Аш. — Может, ты исключение.
   — Я всю свою жизнь собираю людей, после того как ты доведешь их до расчлененного состояния. Иногда меня от этого тошнит. На этой стене погибло десять наших!
   — Мы все смертны, — сказала Аш. Флора стала отворачиваться. Аш поймала ее за рукав и повторила: — Когда-то умрем все. Какая разница, что мы делаем в жизни. Обрабатываем поля, продаем шерсть, продаем свой зад, молимся всю свою жизнь в монастыре — все мы умрем. Четыре вещи проходят через всю жизнь, как времена года: голод, чума, смерть и война ^{note 42}. Так было до моего рождения, и так будет долго после меня. Люди смертны. Точка.
   — И ты следуешь за четырьмя всадниками, потому что тебе это нравится и потому что это окупается.
   — Не старайся затеять ссору, Флора. Я драться с тобой не собираюсь. Здесь не просто война. Здесь просто плохая война. Это полное и окончательное разрушение…
   — Мертвец есть мертвец, — рявкнула Флориан. — Не думаю, что твои гражданские жертвы волнует, в какой войне они погибнут — просто в войне или в «плохой» войне.
   Пастон и Фавершэм пели: «Христос Император, Христос Виридианус». Их голоса сливались, один высокий, один низкий. Светло было только в той части комнаты, где стояли свечи. Стоявшие у входных дверей Анжелотти и Ансельм в этом свете казались просто парой вооруженных солдат. Пушкарь, кажется, что-то бесстрастно говорил очень тихим голосом. Аш заметила, что Ансельм хмурится.
   От нетерпения она переминалась с ноги на ногу, рассматривала ставни на окнах, штабели ящиков с оружием.
   — Ах да, Флориан, пока я не забыла: я видела сестру Симеон в башне Филипа Красивого. Она хочет, чтобы твоя Маргарет Шмидт вернулась назад. Меня потрясло, когда я увидела ее на стене: никогда не думала, что встречу ее с пушкарями. Я думала, она станет одной из помощниц хирурга.
   — Она не «моя» Маргарет, — тихо объяснила Флора дель Гиз.
   — О-о, — Аш растерялась.
   Флора смотрела на нее со смешанным выражением угрюмости и горькой насмешки.
   — Лично меня ничего не удивляет. Она… Вроде бы она записалась в книгах отряда как помощник пушкаря.
   — С ней все будет в порядке, — проговорила Аш, несколько растерянно, ожидая, когда закончится благословение. — Она была при одном из лучших пушкарей Анжелотти, он ее обучит.
   Флориан смотрела на Аш:
   — Я так и не смогла объяснить тебе свою мысль, верно? Ее учат убивать других! Не для защиты, не ради ее Господа даже. Ради денег. И потому, что ей это понравится. А если в конце ее начнет воротить от всего этого, что ей светит? Назад она не вернется.
   — Я не заставляла ее вербоваться к нам, — тихо произнесла Аш.
   Она слишком молода и сама себя не знает!
   Дигори Пастон и Ричард Фавершэм снова вошли в главную комнату, внеся с собой аромат ладана, и вместе запели торжественное благословение.
   — Ладно, — властно сказала Аш, — я поступлю с ней так, как всегда с очень молодыми рекрутами. Сегодня ночью поставлю ее в пикет, на восточную стену, над рекой Оуч. С той стороны атаки не будет, но холод будет обалденный, — и перевела взгляд со священников на Флору. — Большинство молодых ребят после такого увольняются. Они имеют моральное право говорить, что были на войне, так что их гордость не страдает. Но если она останется, Флориан, я ее не заставлю уходить. Потому что она нам нужна. Пока мы не получили провиант и не ушли из города, нам понадобится любой, кого мы сможем заполучить.
   Наступившее молчание сказало ей, что служба окончена.
   На нее смотрели Фавершэм и Пастон.
   Флора перевела взгляд на ожидающих священников.
   — Девочка, у тебя благочестия меньше, чем у кролика. Верно?
   Губы Аш скривились, возможно, это должно было означать улыбку, если бы ее лицо не застыло от страха:
   — Ты бы удивилась…
   — Хирург… должен остаться на всю службу. Изгнание бесов иногда оказывается опасным, — сказал Дигори Пастон.
   — Хорошо, — Аш взялась руками за пояс; его на ней не оказалось; она увидела, что он еще лежит на кровати, вместе с кошельком и кинжалом; так что она была безоружна. — Дигори, Ричард, прошу вас помолиться за меня, пока я все это буду делать. И когда я обращусь с вопросом — я прошу вас помолиться о Божьей милости, чтобы Он подавил голос между моей душой и каменным големом.
   Флора подняла на нее мрачный взгляд:
   — Ты хочешь рискнуть — отрезать себя от Диких Машин? Герцогу это не понравится!
   — Я задам интересующие его вопросы. Если Годфри прав, и на данном этапе я испугала Фарис настолько, что она не обращается к военной машине, я не собираюсь задавать вопросы о ее тактике. А великая стратегия Карфагена нам известна.
   — Она могла измениться. А если ты так поступишь, мы про это не узнаем.
   — Ты вспомни, они меня просто развернули, Флориан. Они заставили меня пойти к ним, — голос у Аш стал тоненьким. — Ну ладно, мы далеко от Карфагена. Но такое больше не случится. Ни за что. От меня люди зависят.
   — А Годфри?
   Аш не успела ответить, — скрытый смысл этого был слишком ощутим для нее, — как Дигори Пастон схватил ее за руку своей костлявой лапой и повел к очагу, в котором прыгало ослепительное пламя. Холодная, насквозь продуваемая сквозняками, пыльная, заваленная багажом комната была полна движущихся теней. Под его настойчивым понуканием Аш упала на колени. Сверху, с рамы очага смотрели древние резные фигуры. Перед ее глазами мелькали тени и листва на дереве Зеленого Христа.
   Дигори Пастон взял кусок черного хлеба и преломил его. Ричард Фавершэм опрыскал его водой и солью.
   — Огонь и соль и свет свечей — да приимет Христос твою душу…
   Аш закрыла глаза. Не стали видны обеспокоенные лица двух священников; исчезла Флора, ходящая взад-вперед в освещенном свечами углу; исчезли голоса Ансельма и Анжелотти. Коленям было больно стоять на жестком полу из-за синяков после сегодняшней схватки на стенах Дижона.
   — Л это было не твое дело, вести атаку, дитя! Грешно искушать смерть таким образом.
   К ее губам поднесли посоленный хлеб. Она его взяла в рот. Во рту он превратился в слизистый твердый ком.
   — Какого черта, — она проглотила хлеб, — откуда ты знал, что я буду делать тут сегодня, Годфри?
   — Ты молилась. Нашему Господу или военной машине, а, может, и обоим. Я тебя слышал. «Храни меня в живых, пока мир не придет сюда!» У меня не было информации, где ты сражалась и как; но я не дурак, и я тебя знаю.
   — Ладно, я была на поле боя. Иногда это нужно. Это не было самоубийством, Годфри.
   — Но вряд ли безопасно.
   Она посмеялась этому, проглатывая хлеб, и чуть не поперхнулась. И слушала с закрытыми глазами, все ее чувства обострились. Той частью своего существа, которая у нее была предназначена для общения, она разделяла с ним и веселье, и доброту, и любовь. Слезы навернулись ей на глаза: она сморгнула, чтобы их отогнать. В пустоте своего разума она чувствовала возможность услышать не только голос Годфри Максимилиана, одинокого во мраке.
   — Что бывает после смерти?
   Она не об этом собиралась спросить. Ушами она слышала резкое «Благословенна будь!» Дигори Пастона, и «Аминь!» Ричарда Фавершэма.
   — Как это выразить? Вот Преддверие Ада, вот Чистилище. Вот боль! А вовсе не Общность благословенных!
   — Годфри…
   При звуке его голоса ее затопило страдание.
   — Мне надо видеть Лик Господа нашего! Мне это обещано!
   Она ощутила боль, поморгала и ненадолго открыла глаза, но достаточно, чтобы увидеть, что вонзила ногти себе в ладони.
   — Я хочу найти тебя.
   — Я… нигде. Меня не найти. У меня нет глаз, чтобы видеть, нет рук, чтобы обнимать. Я — то, что слушает, то, что слышит. Все — тьма. Голоса… подсматривают за мной. Разоблачают меня. Часы, дни — или это годы? Здесь только голоса, ничего больше…
   — Годфри!
   Только тьма, и пожирающие меня Великие Демоны!
   Аш протянула руки. Ее схватили мужские руки, жесткие, от погоды и физической работы, холодные от ноябрьской стужи. Она ухватилась за них, как будто это был Годфри Максимилиан.
   — Я тебя не оставлю.
   — Помоги мне!
   — Мы все сделаем, что можно. Верь мне. Ни перед чем не остановимся. Я организую тебе помощь.
   Она говорила абсолютно убежденно, решительно, как в бою. Сейчас не важно, что такое спасение может быть просто невозможно или недоступно; главное — необходимость дойти до него.
   Теперь он тихо смеялся:
   — Ты часто говорила нам эти слова, малышка, в самых невероятных боевых ситуациях.
   — Ну да, и оказывалась права.
   — Молись за меня.
   — Да, — она прислушалась к себе. В пустоте своей раздробленной души искала, не прозвучат ли Голоса более громкие, чем голос Господа.
   — Давно ли ты говорила со мной в последний раз?
   — Минуты… Меньше часа.
   — А я не могу сказать, дитя. Здесь, где я нахожусь, времени не существует. Я читал однажды у Фомы Аквинского, что срок пребывания души в Аду может представлять собой не дольше, чем один удар пульса, но для пропащих душ этот срок — вечность.
   Ей мгновенно передалось его безысходное отчаяние. И она тут же грубо спросила:
   — Ты слышишь мою сестру. Обращалась ли она снова к каменному голему?
   — Еще один раз. Я сначала решил, что это ты. Она обращалась к Карфагену, к машине, сказала, что ты жива. Сказала, что ты, как и она, можешь спрашивать и получать ответы от военной машины, И сказала своему хозяину, королю-калифу, что теперь их подслушивают.