Джентл Мэри. Том II: Отряд

   — Не прикажешь.
   — Я… черта с два. Ты разве не понимаешь — я люблю тебя, глупышка. Но я прикажу. Ничего другого не остается.
   Аш приложила ладонь к щеке Флориан. «Я не умру, и я не сдамся».
   В ее голове раздался крик Диких Машин, крик горя и торжества. Она почувствовала, как в нее вливается сила. Сила входила в нее помимо сознания, в самую глубину души, туда, где скрываются самые изначальные стремления, убеждения, движения тела…
   — Я умею выжить и победить там, где не осталось надежды, — говорит Аш, криво улыбаясь. — Чем я, по-вашему, занималась всю жизнь?
   — КАК СОЛДАТ…
   — Задолго до того…
   Она касается лба женщины-лекаря, ее прикосновение легче пуха, но когда пальцы продвигаются вверх, Флора напрягается и вздрагивает от боли. Кровь засохла в золотистых волосах и не течет больше, но Аш чувствует пальцами сильную припухлость. «Ей бы в госпиталь; оказаться бы сейчас в аббатстве…»
   — Еще даже до тебя, — тихонько шепчет она раненой. — Давай, держись, будь умницей. Когда меня насиловали, когда отряд Грифона-на-золоте был перевешан до последнего человека, после сдачи крепости. Когда меня бросил Гильом. Когда я стала шлюхой, чтобы не умереть с голода. С тех пор. Держись. Все дело в том, чтоб держаться.
   — ОНА УМИРАЕТ. БУРГУНДИЯ УХОДИТ.
   — Времени нет. Не спорьте. — Аш просовывает руку под камзол Флориан, щупает холодную кожу, находит пульс. — Я уже видела такие ранения.
   — ОНА ЕЩЕ ДЫШИТ…
   — ЕЩЕ БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ…
   Давление в мозгу невыносимо.
   — И я сотворю… свое чудо, а не ваше.
   — НЕТ…
   Вокруг, за стеной темноты, убивали друг друга люди. В панике или подчинив себе ярость. В трепещущем свете факелов мелькнул Роберт Ансельм, подхвативший штандарт Лазоревого Льва, когда Джон Баррен кубарем перелетел через стену. Пальцы, лицо, все тело онемело от холода. Бой продолжается.
   — ТЫ НЕ…
   Она ощущала в себе их силу. Она потянулась к ней той частью души, которой привыкла слушать голоса, и жадно впивала ее. Они сопротивлялись. Она ощущала их, их безграничный разум, мешавший ей.
   — Ну, — зарычала Аш, — вы что, не поняли, она нужна мне живой! Она же Бургундия!
   — ЭТО БЕСПОЛЕЗНО, — спорили Дикие Машины. — ЧТО ТОЛКУ УНИЧТОЖАТЬ СПОСОБНОСТЬ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА, ЕСЛИ СОХРАНЯЕТСЯ ВАША РАСА? ВСЕ ВЕРНЕТСЯ, А МЫ БУДЕМ БЕССИЛЬНЫ.
   Аш чувствует, как история, прошлое и память, расплывается, изменяясь. Ее охватывает чувство пустоты, которую не может заполнить новое будущее, только собственная реальность.
   Она тихо убеждает:
   — Вам нужна самая природа Бургундии, чтобы чудеса не смогли вернуться.
   От картин, проносящихся в мозгу, кружится голова. Дикие Машины разворачивают перед ней расчеты пяти тысячелетий, прошлое и настоящее.
   И в сердце их — так быстро, что она не способна уследить мыслью, — вершится новый расчет.
   Обеими руками — одной голой, другой — перевязанной (тупая холодная боль), Аш разрывает ворот камзола Флориан, прижимает ладонь к горячей коже и, не задумываясь, облизывает грязный палец, подносит его к ноздрям женщины, чувствуя на влажной коже легчайшее дуновение.
   Говорит вслух:
   — Бургундия нужна вам — в вечности.
   Под ее коленями скопилась лужа талого снега. На штанах и башмаках кровь. Из темноты дует ледяной ветер, застилает слезами, слепит глаза. Вспыхивает, догорая, последний факел.
   Аш подняла голову, увидела на снегу горящие брызги греческого огня и голема, перешагнувшего развалины стены и поднимающего наконечник трубки метателя.
   Под наушники шлема пробился рев. Человек в латах с гербом Льва выскочил вперед, занес и опустил тупой набалдашник алебарды: брызнули осколки камня, струя пламени стекла из разбитой руки голема, лизнула гранитное тулово.
   — За Льва! — проревел знакомый голос Роберта Ансельма.
   Аш открыла рот, чтобы крикнуть. Голем взмахнул каменным обрубком. Роберт Ансельм тяжело рухнул лицом вниз в грязь. Бак с греческим огнем взорвался беззвучной бело-голубой вспышкой.
   В ослепительной белой вспышке она увидела линию сражающихся за стеной часовни: силуэты луков и изгибы алебард: штандарт Льва, орлиное знамя Фридриха поодаль, толчею людей и каменных тел.
   — Давайте, подходите, — выкрикнул мужской голос в коротком взрыве смеха, — если вы такие твердые!
   От руин пролегла чернильная тень, дальше все было темно. Теперь над шумом боя повсюду слышались голоса, солдаты наперебой соревновались в насмешках.
   — За Льва! — раскатился голос Ансельма. — За Льва!
   Ее щеки коснулось горячее дыхание. Аш не повернула головы.
   Краем глаза она заметила ступившую на камень лапу с огромными острыми когтями.
   Пальцы больше не чувствовали биения сердца, влажный палец не встречал дыхания, но тело Флориан оставалось теплым.
   Она закрыла глаза перед величием геральдического зверя, которого Божья Благодать — пролившаяся через мужчин и женщин отряда Лазоревого Льва — вывела из темноты.
   — Сейчас.
   Она тянется к ним, впивает их силу: золотое сияние солнца. Она чувствует, как начались перемены, которых уже нельзя остановить.
   — Я не сдаюсь, — говорит она, прижимая к себе Флориан, — а если уж проигрываю, так стараюсь сохранить все, что возможно.
   Момент изменения.
   Она чувствует вес Флоры. Только теперь открывает глаза, смотрит на протоптанный след на старом опрокинутом алтаре, на заснеженные руины стен, узнает знакомые очертания.
   Но лес моложе, и долина другая, и нет разбитых окон и деревьев остролиста.
   У нее хватает времени улыбнуться. «Фортуна. Просто повезло».
   И словно взрывается разум, безмерная мысленная мощь Диких Машин протекает сквозь нее, обволакивает ее, становится подвластным ей орудием. Она способна проделывать тончайшие вычисления — что должно стать невозможным, что материализовать, что оставить в потенции.
   — Ну, теперь не подведи, — ее руки обнимают Флориан, ее ладони касаются Бургундии. — Давай, девочка! — и, тихо, в темноту: — В надежное место.
   Она на миг задумывается неужели каждый священник, обладающий Благодатью, чувствовал то же, что она сейчас.
   Любовь к миру, каким бы жестоким, горестным и горьким он ни был. Любовь к своим. Воля и желание защитить.
   И тогда властным тоном командира она говорит:
   — Пошли!
   Она переносит Бургундию.
 
 
   Расшифровка записи беседы профессора Дэвиса, мистера Дэвиса, д-ра Рэтклифа и мс. Лонгман.
   Запись датирована 14/1/2001.
   Место записи не определено, определяемые шумы соотносятся наиболее вероятно с приемной госпиталя. Оригинал пленки с записью не обнаружен. Пропуски и лакуны относятся к данной расшифровке.
 
   ЛЕНТА ЗАПИСИ #####
   Источник ####
   № ####
 
   (Шумы пленки, звук. переключателя.)
 
   ВИЛЬЯМ ДЭВИС: (неразборчиво) …с фоточувствительной эпилепсией телевизор смотреть не следовало бы.
   ВОГАН ДЭВИС: Верно, однако человеку, на шестьдесят лет выпавшему из времени, приходится. Признаться, я поражен. Прихожу к заключению, что с тридцатых годов вкусы населения деградировали. Самые низкопробные развлекательные программы, и ничего больше.
   ПИРС РЭТКЛИФ: С вашего позволения, профессор Воган, представлюсь…
 
   (Неразборчиво. Фоновый шум помещения.)
 
   ВОГАН ДЭВИС: Так вы Рэтклиф. Должен сказать, не скоро вы собрались со мной повидаться. Судя по вашим предыдущим публикациям, вы кажется, склонны к некоторой строгости мышления. Могу я надеяться, что вы обошлись с моей работой с соответствующим пониманием?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Надеюсь, профессор.
   ВОГАН ДЭВИС: Пока живешь, надеешься, доктор Рэтклиф. Кажется, я не отказался бы от чашки чая. Дорогая, вы не могли бы распорядиться?
   АННА ЛОНГМАН: Я спрошу сиделку, можно ли это устроить.
   ВОГАН ДЭВИС: Вильям, может быть, ты…
   ВИЛЬЯМ ДЭВИС: На меня не обращайте внимания. Мне вполне удобно.
   ВОГАН ДЭВИС: Я предпочел бы побеседовать с доктором Рэтклифом наедине.
 
   (Неразборчиво, комнатные шумы, голоса снаружи.)
 
   АННА ЛОНГМАН: (неразборчиво) …кофе… в местном кафе. Вам подать трость?
   ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Господи, не надо. Всего несколько шагов.
 
   (Неразборчиво — открывается и закрывается дверь?)
 
   ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я говорил с этой девушкой. Не будете ли вы столь любезны, чтобы сообщить нам, где вы пропадали в течение, насколько я понял, почти трех недель?
   ПИРС РЭТКЛИФ: С девушкой? А! Анна говорила, что вы беспокоились обо мне.
   ВОГАН ДЭВИС: Будьте любезны, ответьте на вопрос.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Мне он кажется несущественным, профессор Дэвис.
   ВОГАН ДЭВИС: Черт подери, юноша, отвечайте, когда вас спрашивают!
   ПИРС РЭТКЛИФ: Боюсь, я мало что могу сказать.
   ВОГАН ДЭВИС: Подвергались ли вы в прошедший промежуток времени опасности для жизни?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Что? Чему подвергался?
   ВОГАН ДЭВИС: Это абсолютно серьезный вопрос, доктор Рэтклиф, и я буду признателен, если вы отнесетесь к нему соответственно. В свое время я поясню свою мысль.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Нет. То есть… ну… нет.
   ВОГАН ДЭВИС: Вы вернулись из своей археологической экспедиции…
   ПИРС РЭТКЛИФ: Не «моей». Экспедиция Изобель, доктора Напиер-Грант, я хочу сказать.
   ВОГАН ДЭВИС: Сплошные женщины. Несомненно, мы вырождаемся. Однако… Вы вернулись из Северной Африки: не попадали вы за это время в опасное положение или неприятные происшествия?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Если и попадал, то не заметил. Профессор Дэвис, я вас не понимаю.
   ВОГАН ДЭВИС: Девушка сказала мне, что вы читали манускрипт Сибл Хайдингем. Что этот несколько вольный перевод — ваша работа.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Да.
   ВОГАН ДЭВИС: В таком случае не нужно обладать большими умственными способностями, чтобы понять, что происходит! И вы удивляетесь, что я проявляю некоторую озабоченность судьбой коллеги?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Честно говоря, профессор Дэвис, вы не производите впечатления человека, который слишком внимателен к своим ближним.
   ВОГАН ДЭВИС: Вот как? В самом деле, возможно, вы правы.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Я не появлялся, потому что меня допрашивали…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Кто?
   ЛИРС РЭТКЛИФ: Думаю, в настоящий момент лучше не уточнять.
   ВОГАН ДЭВИС: Не случилось ли несчастных случаев с кем-либо из участников вашей экспедиции? Автомобильные аварии и тому подобное?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Экспедиции Изобель. Нет. Изобель бы мне рассказала. Не понимаю, какая тут связь с манускриптом Сибл Хайдингем?
   ВОГАН ДЭВИС: Этот документ объясняет, что с нами происходит.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Да, расщепление истории… (неразборчиво) что вы писали в приложении ко второму изданию? Вы написали его?
   ВОГАН ДЭВИС: О да, доктор Рэтклиф, написал. Оно было у меня в кармане, когда я отправился в Лондон. Будь у издателя побольше здравого смысла, он покинул бы Лондон на время бомбежек, однако…
   ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Возвращаясь к теме… Вы читали манускрипт Сибл Хедингем, вы писали о расколе и о «первой истории»…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Да, и совершенно очевидно, что это необходимо срочно опубликовать! Я был очень близок к истине в моем издании документов, касающихся Аш. Из документа Сибл Хедингем мне стало ясно, что Бургундия была, так сказать, «перенесена» от нас. Перенесена на уровень существования материи, который для нас в настоящее время не наблюдаем — впрочем, может быть, уже добрались и до него?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Да, эксперименты в области физики элементарных частиц и теории вероятности проводились…
   ВОГАН ДЭВИС: Вы пришли к тем же выводам, что и я. По-видимому, до «раскола» мы обладали способностью сознательно делать то, что другие формы жизни проделывают бессознательно.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Превращать невозможное и чудесное в реальность. В материальный мир. (Пауза). Но я не могу понять. Вселенная реальна, понятно, мы ее воспринимаем. Но вселенная неопределенна. Это известно еще с работ Гейзенберга, на субатомном уровне все расплывчато. Наблюдение влияет на ход эксперимента. Вы можете определить местонахождение частицы или ее импульс, но никогда — то и другое вместе. Там все не устойчиво, это не та реальность, о которой говорится в манускрипте.
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Пожалуйста, перестаньте метаться.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Но я это вижу, это устойчиво. Бургундия поддерживает нашу устойчивость. Что было неопределенно сегодня, будет столь же неопределенным и завтра! Она не дает прорваться неконтролируемой ирреальности. Хаосу. Может быть, наше существование и не совершенно, но оно постоянно.
   ВОГАН ДЭВИС: Разумеется, прежде мы должны были обладать способностью сознательно нарушать подобную стабильность, устойчивость. Если взглянуть на историю двадцатого века, доктор Рэтклиф, — а я, по крайней мере, смотрю на его вторую половину глазами чужестранца, — вы неизбежно придете к заключению, что это далеко не лучший из возможных миров. Большинство человечества все еще живет в страдании. Но его реальность устойчива. Человеческие злодеяния ограничены пределом возможного. Нам есть за что испытывать благодарность!
   ПИРС РЭТКЛИФ: Напрашивающийся пример. Я думал об этом. Что мог бы сотворить Гитлер над евреями, будь он чудотворцем, человеком, способным в буквальном смысле изменять ткань реальности? Все превратились бы в светловолосых арийцев. Еврейской расы не было бы вообще. Это похуже холокоста!
   ВОГАН ДЭВИС: Какого холокоста?
 
   (Пауза.)
 
   ПИРС РЭТКЛИФ: Не важно. Кто-нибудь додумался бы использовать это в военных целях, выводить новые породы людей и использовать их как оружие. Как Аш, да, как Аш. Вероятностная бомба — похуже нейтронной.
   ВОГАН ДЭВИС: Нейтронной? Нейтронная бомба?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Это… трудно объяснить… бомба, которая…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Резерфорд! Добился все-таки!
   ПИРС РЭТКЛИФ: Да… нет… неважно. Смотрите.
 
   (Пауза.)
 
   ВОГАН ДЭВИС: Чрезвычайно интересный парадокс, вы не находите? Эта война, вследствие самой природы организованной мысли, потребной чтобы направлять ее, усиливает устойчивость рациональной реальности — и в то же время разрушения, причиненные ею, ведут к хаосу.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Это, видимо, она и поняла, верно?
   ВОГАН ДЭВИС: Аш? Да, вероятно, так.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Знаете, я сам не мог понять. Пока до меня не дошло, что Бургундия по-прежнему существует, все еще делает свое дело. Она у нос в видовой памяти, в подсознании: исчезнувшая золотая страна. И в то же время она продолжает абсолютно подлинное, научно доказуемое существование на неком ином уровне реальности, и продолжает выполнять свою функцию.
   ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы сознаете, что может означать возвращение некоторых вещей?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Насколько я понимаю, кое-что могло сохраниться. Ни один процесс не совершенен, вселенная велика и сложно, а то, что сделала Аш и Дикие Машины… ничего удивительного, если отдельные свидетельства первой истории остались не подчищенными. Реальность обладает собственным весом, она постепенно выдавливает из себя аномалии: свидетельства превращаются в легенду, в миф….
   ВОГАН ДЭВИС: Свидетельства манускриптов.
   ПИРС РЭТКЛИФ: И находки… там статуя, здесь шлем… Слово Аш, приписанные другим персонажам. Это все мне понятно. Один раскол, что сделано, то сделано, а мы еще видим оставшееся, исчезающее у нас на глазах.
   ВОГАН ДЭВИС: Ложная история, возникшая, чтобы заполнить пустоты (в которой, например, Карл Смелый гибнет после, осады — но под Нанси), включает в себя отдельные сохранившиеся осколки истории подлинной. Скажем, хроники, которые были бы составлены в семье дель Гиз после 1477 года.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Не существовавшие после раскола, но которые могли бы существовать, если бы не раскол. Свидетельства полутысячелетней давности, пробивающиеся в реальность сквозь трещины истории. И манускрипт «Фраксинус» тоже. Он вполне мог быть написан.
   ВОГАН ДЭВИС: До, это все вполне ясно. Меня интересует, доктор Рэтклиф, осознали ли вы в данном аспекте значение появления документа Сибл Хедингем?
   ПИРС РЭТКЛИФ: С позволения сказать, профессор Дэвис, вы очень напоминаете одного моего старого учителя. Он обожал ставить меня в тупик подобными вопросами.
   ВОГАН ДЭВИС: А знаете, что мне кажется самым странным? Вы обращаетесь со мной с почтением, которое, по-вашему мнению, подобает оказывать старикам, но ведь для моего сознания, доктор Рэтклиф, вы старше меня!
 
   (Неразборчиво: шум уличного движения — открыто окно? Шипение пленки. Пауза перед продолжением беседы.)
 
   ПИРС РЭТКЛИФ: Находка документа Сибл Хедингем кажется более маловероятной. Аш могла бы написать его… нет, продиктовать кому-либо — уже после раскола, возможно, оставила его в Англии, где гостила у графа Оксфорда?
   ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я намеревался предостеречь вас, и хочу сделать это сейчас. Существует возможное объяснение возвращению свидетельств. Я предполагаю, появление артефактов, существование которых чрезвычайно маловероятно, есть следствие того, что функция, выполняемая Бургундией, по тем или иным причинам иссякает.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Я думал… я опасался… Да. Невероятные события, не имеющие рационального объяснения, непредсказуемые. Но… в чем причина? Почему именно теперь?
   ВОГАН ДЭВИС: Чтобы ответить на этот вопрос, надо понимать, каким образом Бургундия делает то, что делает, а я, отстав на шестьдесят лет от современной науки, полагаю себя не вправе выдвигать теории. Все, что я могу сделать, если мне позволят, это предостеречь.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Да, пожалуйста… Так вы хотели сказать?..
   ВОГАН ДЭВИС: То, что произошло со мной, произошло из-за манускрипта Сибл Хайдингем. Я наткнулся на него в замке Хайдингем в конце тридцать девятого года. Могу предположить, что он… возник там, так сказать… незадолго до этого времени.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Локальный прорыв волны вероятности. Артефакт становится реальным.
   ВОГАН ДЭВИС: В точности как это случилось в Северной Африке несколько месяцев назад. .
   ПИРС РЭТКЛИФ: Карфаген.
   ВОГАН ДЭВИС: Я жил в доме своего брата, работая над вторым изданием, и занимался исследованиями в Оксфорде, интересуясь связью де Виров с Аш. Допускаю, что документ материализовался, если хотите, в замке Хедингем незадолго до моего появления там. Я украл рукопись…
   ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая, возбужденно}. Украли!
   ВОГАН ДЭВИС: Они не соглашались ни продать мне документ, ни позволить поработать с ним. Что же еще мне оставалось?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Ну, я… вам не следовало… Ну, не знаю.
   ВОГАН ДЭВИС: Я украл манускрипт и прочел его. Я знаю латынь, позволю себе заметить, гораздо лучше вас. Было уже поздно включать документ в новое издание, поэтому я написал «приложение», в котором изложил основные выводы, и назначил встречу с лондонским издателем, чтобы передать ему этот текст. Я намеревался организовать новое, переработанное издание, включавшее бы этот документ, (пауза). Я попал под бомбежку. Бомба упала довольно близко. Я мог погибнуть, а мог и уцелеть. Но случилось третье: меня выкинуло из реальности в состояние потенциальной вероятности.
   ПИРС РЭТКЛИФ: При чем тут манускрипт?
   ВОГАН ДЭВИС: А вот при чем. Я предполагаю, что при превращении вероятных процессов в реальные возникает некое энергетическое поле, род излучения. Чем менее вероятен материализующийся объект, тем сильнее это поле.
   ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Это не может быть собственно излучением.
   ВОГАН ДЭВИС: Вы позволите мне закончить? Благодарю. Что бы это ни было, некий субатомный феномен или энергия, я, несомненно, попал в поле его влияния. Я думаю, влияние тем сильнее, чем ближе по времени к материализации артефакта. Это влияние каким-то образом дестабилизировало мою собственную реальность. Разумеется, работая с документом, я не мог ничего заметить. Однако во время воздушного налета, когда состояние реальности стало неустойчивым, колебалось между двумя почти равновозможными состояниями — жить или умереть, — дестабилизация проявилась. Я оказался (и оставался) потенциальным явлением.
   ПИРС РЭТКЛИФ: И вы хотите предостеречь меня… из-за того, что я побывал на раскопках в Карфагене.
   ВОГАН ДЭВИС: Да.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы ничего не заметил. Невозможно определить… Анализы… Должны существовать тесты, определяющие…
   ВОГАН ДЭВИС: Если произошло то, что я называю «заражением», вам может угрожать опасность.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Если эффект уменьшается с течением времени, я мог не… пострадать. Невозможно предсказать, да? Пока я не попаду в аварию, или не окажусь перед необходимостью принять какое-то переломное решение… То, что случилось с вами, может случиться и со мной. С Изобель, с остальными. А может и не случиться.
   ВОГАН ДЭВИС: Надо надеяться, будут разработаны какие-то тесты, которые позволят определить. Я сам мог бы попытаться, но сознаю, что я уже не тот, каким был. Странное ощущение, стать из юноши стариком, лишившись возраста зрелости, (пауза). Я чувствую себя ограбленным.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы и не знал, да? Если заразился?
   ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф!
   ПИРС РЭТКЛИФ: Простите.
   ВОГАН ДЭВИС: Будем надеяться, с вами не произойдет ничего дурного, доктор Рэтклиф.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Это (пауза) некоторый шок.
 
   (Длинная пауза. Фоновые шумы.)
 
   ПИРС РЭТКЛИФ: Сейчас кое-кто проводит эксперименты в области вероятностных процессов: в очень малых масштабах. Меня допрашивали в двух правительственных департаментах. Американцы сняли меня прямо с корабля в Средиземном море. Прямо на Рождество! Я испугался. Несколько дней допроса. Они и сейчас за мной следят. Я понимаю, что выгляжу параноиком…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). В теории есть какие-нибудь достижения?
   ПИРС РЭТКЛИФ: Коллеги Изобель, кажется, считают, что есть. Не думаю, что мне удастся переговорить с ними, не привлекая к себе нового внимания спецслужб. Мне вообще-то кажется… если вы правы… они должны знать… кто-то должен заняться вами. (пауза). И мной.
   ВОГАН ДЭВИС: Я с радостью предоставлю себя для исследования, если это приблизит нас к истине.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Верно ли, что Бургундия не справляется больше со стабилизацией реальности? И почему именно теперь?
 
   (Увеличение фоновых шумов. Входит врач #####; разговор на медицинские темы опускается. Звук закрывающейся двери; долгая пауза).
 
   ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво). … эти мелкие унижения, которые приходится терпеть от медиков. Не удивительно, что Вильям выбрал профессию врача. Доктор Рэтклиф, я понимаю, о каком событии говорится в манускрипте. В этом смысле, я знаю, что произошло с Бургундией.
   ПИРС РЭТКЛИФ: (пауза). Откуда вы знаете? Да, можно предполагать, теоретизировать, однако…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Может быть, я единственный человек на свете, который может обоснованно утверждать, что знает.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Ваша история сохранилась в документации. Психиатрическая клиника, госпиталь.
   ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы-то знаете, что я говорю правду. Последние шестьдесят лет я пребывал… как бы это выразить?.. во вселенском хаосе вероятности. Бесконечные «может быть», пока видовое сознание человечества не выберет из них одно единственное, материализующееся в реальность. Для меня это было мгновение бесконечной протяженности вне времени. Я не теолог и не могу адекватно описать мгновение вечности.
   ПИРС РЭТКЛИФ: (возбужденно). Что вы хотите сказать?
   ВОГАН ДЭВИС: Пока я был в этом состоянии. Хотя слово «пока» не подходит, будучи связано с протяженностью времени. Но оставим это. Пребывая в состоянии потенциальной вероятности, я уловил в бесконечном хаосе возможностей иное состояние порядка.
   ПИРС РЭТКЛИФ: На субатомном уровне? Вы видели…
   ВОГАН ДЭВИС: Я увидел, что был прав. Меня это не слишком удивило. Видите ли, по моей теории, «кровь Бургундии», назовем это так, служила неким якорем или фильтром, предотвращающим любую возможность манипуляций на квантовом уровне. Любое так называемое чудо. И, равным образом, Идеальная Бургундия…
   ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Солнце. Как насчет солнца?
   ВОГАН ДЭВИС: Солнце…
   ПИРС РЭТКЛИФ: Над Бургундией! Они не могли понять, почему… и я не понимаю… если Дикие Машины были реальны в том смысле, как мы это понимаем. Сложные силиконовые структуры могли копировать органическую химию, стать реальными существами… (пауза). Но тогда там было бы темно.
   ВОГАН ДЭВИС: Ах, вот вы о чем. Понятно. Вы меня разочаровали, доктор Рэтклиф.
   ПИРС РЭТКЛИФ: Я разочаровал… вас (громко).
   ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво), …позволите продолжать? (пауза). Нет, я думал, что для вас это должно быть очевидно — как и для Леофрика, хотя он и выразил свое понимание в терминах своей культуры. Я предполагаю, что Ferae Natura Machinae вводили расщепление реальности на квантовом уровне — вызвав угасание солнца. Но в Бургундии Реальность сохраняется: Бургундия поддерживает первоначальное, более вероятное состояние. Мир за ее пределами физически реален, если вы настаиваете на некотором упрощении изложения — но это вторичная реальность. Бургундия же образовывает квантовый пузырь: она уже превращается в Идеальную Бургундию. (пауза). Доктор Рэтклиф?
   ПИРС РЭТКЛИФ: И… О, я… И когда небо темнеет при смерти герцога…
   ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Именно! Две не синхронизированные квантовые реальности пытаются объединиться. Дикие Машины, через Фарис, пытаются выбрать одну из них! Хотя, может быть, точнее было бы сказать: переплетающиеся реальности…