Страница:
Между ней и покрытым дерном утесом белела тихая дымка. Мелькнула сова, но тут же исчезла. Аш наклонилась вперед, побуждая боевого коня подняться наверх и обойти утес вокруг.
Она поднялась на уступ утеса и смогла окинуть взглядом расстояние донизу и на запад, и вперед. Перед глазами была бледная дымка черно-серых сучков, тут и там прерываемая густыми зарослями остролиста и вечнозеленых деревьев. Вокруг — только макушки деревьев тянутся на целые лиги. Она поднялась на вершину утеса — зрелище то же самое: и на восток — тоже одни деревья: древняя чаща христианского мира.
Ни голосов, ни лая не слышно.
У подножия утеса мелькнуло что-то белое, в том месте, где склон становился пологим и входил в лес. «Опять сова, что ли?» — подумала она. Но пятнышко исчезло прежде, чем она успела рассмотреть. Пробегая взглядом вдоль опушки, она увидела, как мелькнуло пятно другого цвета — бледно-соломенного, золотого, — и она рванула вперед, не раздумывая, отреагировав на то, что ей показалось непокрытой головой то ли мужчины, то ли женщины.
Воздух затрепетал.
Скача верхом с непокрытой головой, без шлема, замерзшая в холодном ветре с востока, совсем одна, она обрадовалась бы, увидев даже солдат-визиготов. Небольшая прогалинка опять перешла в лес, и она снова оказалась в чаще. Она высматривала красно-синие ливреи бургундцев, не блеснет охотничий рог, напрягала слух, чтобы услышать сигнал окончания охоты. «Кто-то, где-то, — думала она, — должен же отвечать за главную свору. Если они выследили оленя, они должны были уже спустить с поводков последнюю смену собак, чтобы его загнать.
Ветер загудел в ветвях.
— Харо! — воскликнула она.
Краешком глаза она заметила движение.
Прямо в глаза ей смотрели влажные карие глаза. Гнедой зафыркал. Аш замерла.
Золотисто-коричневые глаза зверя следили за ней, глядя с удлиненной морды оленя. Над его лбом в воздух вздымались короткие отростки рогов цвета коричневого и слоновой кости. Олень годов двенадцати замер, подняв одну ногу, v него была шкура цвета парного молока.
Аш сжала кулаки. Гнедой отреагировал, попятился, подняв в воздух с подстилки из листьев оба передние копыта. Она выругалась, хлопнула его по шее, и белый олень исчез, пока она не отрывала глаз от земли, устланной опавшими листьями.
— Харо! — заорала она, пришпоривая коня и рванувшись вперед. По ней хлестнули сучки, царапая кирасу, нагрудник и ее обнаженный подбородок. Капля крови упала на нагрудник. Она знала только одно — что единственный олень во всем этом лесу должен был, если охотники правильно послали собак, привести охоту прямо сюда, за ним. Аш изо всех сил пришпоривала коня и мчалась сквозь деревья — и по открытым лужайкам, где углежоги замусорили участки земли своими отходами производства, — мчалась вслед за убегающим оленем.
Ей преградили путь заросли темного остролиста. Пока она его объехала, олень исчез. Она не шевелясь сидела в седле, напряженно вслушивалась и ничего не слышала; и ее вдруг охватила паника — может, она осталась последним живым человеком на земле.
Залаяла гончая. Аш рывком повернула голову и успела увидеть позади себя собаку: та мчалась вдоль того, что могло бы быть проселочной дорогой из лагеря углежогов; из-под лапы собаки грязь из глубоких выбоин летела во все стороны. И через долю секунды собака исчезла, убежала по дороге. Гулкий стук копыт по грязи прозвучал там, куда убежала собака: Аш на миг увидела всадника — капюшон опущен, скачет не разбирая пути — и за ним еще шесть-семь собак, летящих длинной шеренгой, и охотник в запачканном капюшоне, приложив к губам свой кривой рог; и тут же вся эта компания исчезла с глаз.
— Провались ты! — она вонзила шпоры в бока коня и поскакала на дорогу.
Никаких следов.
Несколько минут она безрезультатно металась туда-сюда. Она осадила коня и спешилась, повела его за повод, но ее ищущему взгляду представились только следы ее коня.
— Но ведь они пересекли эту проклятую тропу! — она злобно уставилась на гнедого. Он заморгал длинными палевыми ресницами, в безразличии и усталости. — Христос и все Его святые, помогите мне!
Через несколько сотен ярдов по проселочной дороге старые выбоины от колес оказались заросшими бурой травой. Она шла, ведя коня, и тишину нарушали только топот его копыт и бряцание ее доспеха. Через еще одну сотню ярдов сама дорога перешла в кусты, вереск и поваленные стволы берез.
— Сукин сын!
Аш остановилась. Огляделась, опять прислушалась. У нее все внутри переворачивалось от страха, от понимания: это старая дорога, заброшенная, чаща тянется на лиги и лиги по всей стране, и углубившись в чащобу, человек может умереть и от голода, и от жажды. Она постаралась не думать об этом.
«Это вовсе не чаща. В чаще нам пришлось бы перебираться через стволы упавших деревьев, верно? Ну, пошли дальше», — она твердой рукой погладила гнедого по носу. Он от усталости опустил голову, как будто ему пришлось скакать далеко и долго; и Аш, пытаясь установить местоположение солнца, не могла понять, который же сейчас час дня.
В лесу мелькнуло что-то белое с золотом.
Она отчетливо увидела оленя на фоне черно-зеленой глянцевой листвы остролиста. Его гладкие бока и круп отливали белым. Отростки рожек поднялись, острые и разветвленные; пока она смотрела на него, он повел головой, раздувая ноздри.
«Ветер дует от меня к нему, — сообразила она, — а потом: Христос Зеленый! Спаси Господи!»
На шее оленя находилась золотая коронка. Она разглядела ее во всех подробностях: металлическая коронка удерживалась на верхней части шеи под тяжестью своего собственного веса, оставляя вмятину в белой гладкой шкуре.
На короне висел обрывок разорванной золотой цепи. Последнее его звено было воткнуто в грудь белого оленя.
Как будто на листьях остролиста не было затвердевших шипов, белый олень развернулся и прыгнул прямо в заросли и исчез без следа. Листва сомкнулась за ним.
Аш рванулась вперед, не выпуская из рук поводьев, таща за собой гнедого, предоставив ему самому смотреть, куда ставить копыта. Пока она добиралась по неровной земле до вечнозеленого кустарника, у нее в голове не было ни одной мысли, она только пристально смотрела перед собой с тупым недоверием.
Оказавшись возле остролиста, первым делом она проверила шипы — нет, крови на них не оказалось, потом наклонилась и исследовала землю. Никакого помета. Только один след — видимо, от задней ноги, но он ни о чем не говорит. Причем смазанный, так что может оказаться следом кого угодно, хоть кабана, а если и оленя — то оставлен очень давно.
Она попробовала раздвинуть ветки остролиста.
— Дерьмо! — и рывком отдернула руку. Шип с листа проник под рукавицу, проткнул льняную перчатку, и показалась кровь: на ее глазах на ладонь стекала красная капля.
За пологом зеленых листьев так плотно сплетались черно-коричневые ветви, что животное ни за что не могло бы просочиться через них.
Сначала она решила привязать коня, прикрыть лицо руками в латных рукавицах и, понадеявшись на защиту доспеха, пройти сквозь завесу остролиста. Но отбросила эту мысль, не желая оставаться пешей; и повела коня в обход огромной заросли деревьев остролиста, в том направлении, которое казалось ей западным, но в чем теперь можно быть уверенной?
Меньше всего ее беспокоило, что весь провиант, все запасы воды ушли с отделениями ее отряда, предположительно к броду на западной реке.
«Христос, я должна быть там! Они войдут в лагерь даже без меня. Томас и Эвен не дадут им не выполнить приказ. Но они не успеют проникнуть в него настолько глубоко, чтобы суметь убить Фарис. И я это точно знаю!»
Дело было не в ее гордости, а в объективном знании: ее люди сражаются усерднее и дольше, если с ними Аш; и доверчиво принимают любое ее объяснение, почему победа необходима.
Подлесок стал не таким густым. Судя по почерневшим пням, тут поколение назад, видно, пылал пожар; лес состоял из ясеня и ольхи, причем высота деревьев не превышала пятнадцати футов. На больших пространствах росла бурая трава, без шипов.
Гнедой устало склонился к ее плечу, выбирая, куда ставить копыта рядом с ней на покрытые мохом камни. С неба лился молочный свет. Аш подняла голову к небу, высматривая хоть какой знак направления. Она моргала изо всех сил; смотрела в сторону, потом снова наверх, через голые искривленные сучья ольхи.
Ближе к горизонту на небе проступили белые точки. Они были слишком низко и их было не рассмотреть как следует, но чем-то они были ей знакомы. «Ну да, — подумала она. — Это же звезды».
На ночном небе замерцали августовские созвездия, они были бледными на бледном фоне.
Они, тем не менее, были видны при слабеющем свете солнца.
Аш зашептала:
— Христус регнит, Христус имперад.
Лес трещал вокруг нее.
Перед ней вдруг земля пошла вниз. Под откосом ничего не было видно, только голые вершины деревьев, среди темных глянцевых — вечнозеленые. Под ее башмаками, подошвами сапог была скользкая бурая почти мертвая трава. Она снова забралась в седло, у нее болел каждый мускул, и стала уговаривать гнедого идти вперед и вниз между деревьями.
Землю усеивали красные точки.
Из седла она увидела, чем покрыт откос: под копытами гнедого был шиповник. Бледнозеленый шиповник, мягкий и легко ломающийся. Запах сломанных стеблей витал вокруг нее. А лепестки цветов — красные и розовые — полетели по ветру в туче золотой пыльцы, разнося свой аромат.
Она подумала: вот последний осенний цветок, чудом сохранившийся.
Земля стала плоской, когда она подъехала к высоким валунам, торчащим среди деревьев. Валуны были покрыты мохом, яркой зеленью — цвета лимона и бутылочного стекла. Зелень была очень яркой, как будто солнце, повсюду бледное, светило на эти камни изо всех сил; но, взглянув на небо, она убедилась — оно молочно-белое, покрытое звездами. Гнедой остановился как вкопанный.
В заросших травой берегах бежал ручеек. Траву усеивали белые и красные цветы. Ручеек вытекал из спокойного темного пруда за валунами. Его темная поверхность покрылась рябью, и Аш ничуть не удивилась, увидев белого оленя. Он лакал воду, опустив морду в пруд. Золото короны было таким ярким, что больно резало глаза.
Издали обогнула валуны собака с лохматой шерстью.
Собака не обратила внимания на оленя. Аш видела, как она деловито обнюхала край пруда, в котором абсолютно четко отражались рожки оленя. Вторая собака из этой же своры присоединилась к первой. Они спокойно посуетились тут и ушли туда же, откуда появились.
Аш, когда они ушли, снова посмотрела на белого оленя, но он уже больше не пил из пруда.
За ней следил кот, уши его обросли пучками шерсти. Больше охотничьей собаки, размером почти с ее суку-мастиффа Брифо. Прямо в глаза ей смотрели блестящие черные, как камешки, глаза, не похожие на глаза животного; его черные губы раздвинулись, обнажив острые зубы, и он завопил.
— Кот-волк! note 55 — левую руку на ножны, правую — на рукоять меча; поводья обмотать вокруг бедра — тут кот отвернулся и затопал по усыпанной цветами траве, скрылся за валунами.
Она крепко хлопнула гнедого по шее — ей вовсе не хотелось видеть, как бока коня будут изодраны когтями, не важно, насколько кровожадного зверя, — и спешилась. Здесь на земле не было следов ни оленя, ни кота на упругой траве. Носом она все еще ощущала аромат диких роз, и этот запах вызывал ощущение давно ушедшего лета.
— Господи, избавь нас от.., — вслух проговорила она и удержалась, хоть и очень хотелось, не спросила: Годфри, помоги, что мне делать?
В той части разума, которой она воспринимала голоса, напряжение стало сильнее, и откуда-то издалека зазвучал триумфальный бесконечно тонкий голосок:
— СКОРО! ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ВАС…
— …ПОГАСИМ СОЛНЦЕ!
— …ДОБЕРИСЬ ДО НЕЕ: НАШ ВЫБОР, НАШЕ ДИТЯ…
…ПРИВЛЕЧЕМ ВСЕ НАШИ СИЛЫ…
Но теперь в ее душе примолкли даже голоса Диких Машин, стали слабыми и почти нематериальными.
Раздался звук горна.
— Эй, сюда!
Аш стояла, склонив голову набок, глаза почти закрыла. Женский голос — откуда он? Из-под откоса, из-под деревьев ольхи?
Мягкая белая морда гнедого вдавилась в ее нагрудник, сжимая сталь и подкладку.
— Уф-ф-ф! — пробормотала она и ухмыльнулась коню. Гнедой насторожил уши и поглядел вниз под откос.
— Ну… если ты так считаешь, — Аш тяжело впрыгнула в седло, оттолкнувшись от почерневшего пня дерева. Седло заскрипело, когда она приземлилась в него. Она повернула гнедого и осторожно поехала вниз по откосу, наклоняясь под низко нависшими ветвями ольхи, покрытыми свежими зелеными завитками листиков, как почками на сучках. — Харо! Лев!
— Сам Лев! — Флора дель Гиз, все еще верхом на тощем сером мерине, в сопровождении четырех собак и двух охотников, выехала из чащи. Женщина в мужской одежде ехала совершенно беззаботно, подпрыгивая в седле: Аш удивилась, как она еще усидела в нем. — Ну, видела его? Мы опять потеряли след!
— Видела ли я — что? Я за последний час много чего видела, — угрюмо сказала Аш. — Флориан, я половине из этого не верю — розы зимой, белые олени, золотые короны…
— О, олень несомненно белый, — Флора погнала своего коня к ней, оторвавшись от охотников. — Мы его видели. Он альбинос. Помнишь, Брифо принесла такого же щенка в Милане? — в ее довольной улыбке заметен был оттенок скептицизма. — Короны? И после этого ты будешь говорить мне, чтобы я отставила местное вино!
— Постой, я серьезно… — упрямо говорила Аш.
— Чушь собачья! — весело ответила Флора. — Это был просто олень. Просто не следовало охотиться, когда не сезон, — но куда денешься.
Аш уже не ощущала запаха роз, она подумала, собралась было заговорить, но вдруг осознала, что не знает, о чем собиралась сказать. Эта охота не имеет значения, но есть люди, которых я должна вести; людей, которых ты знаешь! Взгляни-ка на солнце!
Но при первом же взгляде на отрешенное озабоченное лицо Флоры у нее слова застряли во рту. Она даже не могла сказать: Я снова обращусь к Диким Машинам, я не могу удержаться…
— Охотничья команда растянулась на пять лиг! — Флора сбросила капюшон со своих соломенных волос и остро взглянула на Аш. Если Томас и Эвен не могут выбраться к визиготскому лагерю, это хорошо. Потому что если найдут его, все — они считай трупы.
— А если не найдут, тогда мы все — трупы. Надо было мне ухитриться остаться с ними!
Аш в досаде стукнула себя кулаком по бедру, рукавица царапнула по набедреннику; женщина с остриженными, как у раба, серебристыми волосами, в доспехе, верхом на грязной светлой лошади. Гнедой жалобно вздрогнул. Аш подняла глаза, взглянула через голые по-зимнему ветви ольхи, но небо слишком мутно — нависли тучи или что-то вроде, и не видно невидимого солнца.
Один охотник — краснолицый, лихорадочно тощий наклонился к подножию валунов; его лохматые собаки тоже сунулись мордами туда же. Очень слабый звук лая послышался из-за деревьев. От неподвижно стоящих коней донесся густой запах из двух конских куч.
— Ты пойми, нам никак не вытащить каменного голема, — объясняла Аш. — Значит, надо убить ее. Флориан, наплевать мне, сестра не сестра. Если Эвен и Томас прямо сейчас не совершают нападения, не убивают ее, я думаю, что нам финиш.
Казалось, в первый раз за сегодняшний день хирург забыла об охоте. Она сощурилась, глядя на молочно-белое небо:
— И что тогда будет?
Аш вдруг сардонически улыбнулась:
— Я до сих пор не видела чуда, которое совершалось бы для меня! Не знаю. Если кто-то и знал, как это было, когда Гундобад лепил своих чудищ, так они давным-давно померли и не могут рассказать нам свои впечатления!
— Дерьмо! — хихикнула Флора. — А мы думали, что ты-то знаешь!
Аш схватила Флору за руку, легонько хлопнула по плечу. Два мерина стояли бок о бок. Аш обратила внимание на абсолютно счастливое лицо Флоры — хоть и заляпанное грязью, лиственным перегноем, украшенное парой-другой царапин — видимо, шлепнулась хоть разок.
— Чему суждено случиться, то… уже происходит. Начало происходить, — настойчиво сказала Аш. — Мне кажется, я чувствую.
И как только она это проговорила, периферическим зрением она заметила мелькание белого пятна, собаки взвыли и ринулись вперед, один охотник прокричал в горн сигнал — дать знать Мастеру Охоты, что его пара спущена с поводка; а Флора дель Гиз привстала в стременах и заорала:
— Даешь! Давай, командир!
В фарлонге впереди среди деревьев ольхи бежал белый олень. Аш смотрела поверх яростно вертящихся задов собак, большими прыжками настигавших свою дичь. Мерин Флоры раскидывал копытами комья мха. Впереди мчались охотники.
«Милый Христос Зеленый с Дерева, в такое время, как сейчас, не до преследования этого чертова оленя…»
От ее крика гнедой вздрогнул. Он рванул по неровной местности, спотыкаясь, легким галопом, так, что у нес все зубы застучали от тряски. Во время скачки она заметила какие-то красные вспышки, поняла, что они выехали из ольшанника в рябиновый лес, и осенние ветви усеяны красными ягодами. Впереди них, через участок выгоревшей земли, в поле ее зрения попали другие собаки — не меньше дюжины, они направлялись к подножию гранитных скал.
— Флориан!
Хирург, подпрыгивая в своем седле даже при степенном шаге коня, подняла руку — в знак того, что слышит. Но не оглянулась. Аш увидела, что она старается пятками подгонять свою лошадь.
«Сукин сын, да ведь она вылетит, или конь сломает ногу…»
Бурелом закончился. Под рябинами мох и бурая трава покрывали землю с включениями обломков гранита. Здесь свет затмевал все: светило осеннее солнце с бледного покрытого тучами неба. Она подняла голову и долго смотрела на небо; увидела, что обрамленный деревьями горизонт был чистым, не было бледных точек-звезд, и поскакала дальше, агонизирующе медленным шагом, у нее вдруг поднялось настроение.
— Флориан! — прокричала она вслед бургундке. — Подожди!
Но ее голос утонул в громком вое собак. Аш въехала на гребень откоса. Длинные следы скольжения по грязи показывали, где один из охотников упал на скалы. Она погнала коня между скалами. Собак все больше, звучат рожки; и крик откуда-то спереди, от подножия скалы.
— Аш, они его загнали, — вот дерьмо!
Между тонкими рябинками появился мерин Флоры. Волкодав note 56 с короткой мордой, торчащими ушами подпрыгивал, кусая мерина. Аш увидела, как Флора пяткой отбивается от него. Черный пес прыгал и обнажал клыки. И дико лаял.
— Эй, иди забери своего чертова волкодава! — злобно крикнула Аш охотнику, летящему к ним между деревьев. Она пришпорила коня, подъехала к Флоре, отогнала собаку сапогом со стальной шпорой, обернулась поговорить с хирургом — но той уже не было.
«Мне надо отыскать брод… о-о, дерьмо!»
И послала своего гнедого вслед за мерином Флоры. Тут, среди рябин, ветер дул очень сильно; ей очень не хватало шлема и капюшона. У нее покраснел нос и кончики ушей. Тыльной стороной ладони она утерла нос, от ее теплого дыхания побелела сталь на манжете варежки. Флора гнала своего мерина вверх по откосу.
По обе стороны откоса земля уходила вниз, и стало понятно, что они оказались на огромном выступе земли, который скорее всего тянулся вверх на целые лиги, заросший чащей. Поколение назад тут пылал пожар, сжегший все древние деревья. И откос зарос рябинами высотой в пятнадцать-двадцать футов. Вокруг все было усыпано красными ягодами, их давили сапогами и копытами, мимо промчались еще две-три пары собак, и Аш отвела пятки назад и всадила шпоры в бока гнедого, и исключительно от этого и от импульса ее силы воли измученное животное стало подниматься по откосу до подножия обросшей мохом скалы.
По поверхности скалы сбегал тонкий ручеек. Он сверкал холодным блеском, отражая солнце.
Гнедой наклонил голову. Аш спешилась, набросила поводья на ветвь и потопала пешком дальше, к гребню, за которым исчезла Флора. Воздух разорвали звуки горнов. Далеко внизу, под откосом, слева отсюда, огромное количество народу — некоторые еще верхом, но в основном пешие — устремилось вверх по откосу, вместе с собаками; в холодном воздухе ярко сверкали красно-синие ливреи. Бургундские ливреи.
Аш, тяжело дыша, добралась до верха и остановилась, переводя дух; ее доспехи стесняли не больше, чем при пешем бое, — добираясь до вершины, она мысленно отметила: «Позже все отзовется!» — и ее перегнали два дородных мужика, мчащихся за своими собаками, в разорванных рейтузах, закатанных ниже колена.
Рога трубили так, что у нее лопались барабанные перепонки. Два всадника в плащах и богатых бархатных шляпах пришпоривали своих коней вверх по откосу, наклоняясь под увешанными ягодами ветвями рябин. Она неслышно выругалась; добралась до вершины и оказалась у подножия скалы перед кустарником: это был колючий шиповник и боярышник с облетевшими листьями. Волкодав скулил, нюхая скалу, и она положила руку на кинжал, когда он оглянулся на нее.
— Ну-ка, попробуй, сволочь! — прорычала она тихо. Волкодав опустил морду, понюхал и вдруг деловито пошагал направо, обходя скалу сбоку.
Слева тоже раздался громкий звук рожков. Она, задыхаясь, колебалась; ее окружила толпа — две-три дюжины охотников и жителей Дижона; у женщин были раскрасневшиеся лица под льняными шапочками, они упорно бежали за собаками. Никто не взглянул на спешившегося всадника, они рвались наверх по неровной земле и тут же устремлялись в обход скалы налево.
— Флориан, черт побери! — заорала Аш.
Около нее загромыхали доспехи другого рыцаря — она узнала по ливрее, что это Арман де Ланнуа; он прошел мимо нее пешком. Обернулся к ней и крикнул:
— Клянусь, мы сегодня выгнали из убежища не меньше дюжины оленей! И еще ни одного не загнали!
Он поскользнулся на мокрой холодной скале, но восстановил равновесие и побежал.
— Да мне-то насрать! — риторически заявила Аш в пространство и опять подняла глаза к холодному небу. — Мне-то что? Ни хрена! Я вообще никогда не любила охоту!
Между двумя ударами пульса внутренним ухом она услышала голос Годфри Максимилиана:
— Но ты получишь другого герцога, если сможешь.
От удивления она прикусила губу и вздрогнула. И задрожала всем телом, ожидая неминуемого. И точно: за такой же промежуток времени другие голоса заглушили его голос, зазвучал рев сплетающихся многих голосов, толпы, собрания:
— УЖЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО; ОН СЛАБЕЕТ, ОН УМИРАЕТ…
— ПОРА, ВСЕ ЭТО ВОПРОС ВРЕМЕНИ.
— МЫ ВЫБИРАЕМ ПРОШЛОЕ; А ЧТО ПРИДЕТ…
— ОН УМИРАЕТ.
— ОН УМИРАЕТ!
— УЖЕ СЕЙЧАС, ОН УМИРАЕТ…
— Господи, упокой его и приими его… — Аш судорожно вдохнула воздух и на минуту от испуга ощутила благочестивость. У нее болели колени и мышцы икр, и она заставила себя побежать, — не чтобы убежать от голосов в голове, а просто чтобы не стоять на одном месте. Она бежала, тяжело топая башмаками по земле, за волкодавом; в обход скалы направо.
Губы ее пересохли, глубоко вздохнуть ей мешал металлический доспех, но она бежала по казням; закрыла лицо руками и нырнула в выросший на пути куст боярышника. Шипы длиной в шесть дюймов царапали тыльные стороны ее рукавиц. Один оцарапал голову. Она прорвалась через кусты, выставив наплечник вперед.
— Аш! — услышала она голос Флоры, настойчиво и громко перекрикивающий лай собак.
И остановилась, отняв руки от лица.
Оба волкодава, белый и черный, скакали перед скалой по бурому мху; собачник понукал их. Белый олень ощетинился отростками рогов. Прислонившись крестцом к скале, обросшей зеленым мхом, он злобно смотрел на собак покрасневшими глазами в красных кругах. Бока его тяжело поднимались и опускались. На шее у него не было короны, на вытоптанной земле не наблюдалось металлических звеньев цепи.
Олень сделал выпад в сторону Аш и боярышника. Черный волкодав вцепился зубами, ободрав его заднюю ногу над поджилками. Охотник яростно загудел в свой рог, бегая за своими собаками, поскользнулся и тяжело упал на смерзшуюся грязь.
— Убей его! — вопила Флора из кустов боярышника в дюжине ярдов от них. Из-за скалы вышел тощий мерин. Спешившаяся Флора металась из стороны в сторону и кричала, расставив руки. Олень посмотрел на нее, опустил голову, но передумал и въехал рогами в одного волкодава, прямо поперек его тупой оскалившейся морды.
— Убей его, Аш! Не дай ему уйти! — Флора хлопала своими грязными голыми руками одной об другую. Хлопок ее ладоней, как выстрел, эхом отозвался от скал. — Мы должны узнать… кто герцог…
— Ну что, тебе нужны внутренности хренового оленя… Для предсказания… — Аш машинально вытащила меч. От твердого эфеса оружия ладонь ощутила боль, через льняные перчатки боевых рукавиц. Полированная сталь доспеха и клинка была покрыта тонким слоем ржавчины. Аш выступила из кустов, закрывая собой прореху в кустах, через которую олень мог бы убежать вниз по склону.
Она поднялась на уступ утеса и смогла окинуть взглядом расстояние донизу и на запад, и вперед. Перед глазами была бледная дымка черно-серых сучков, тут и там прерываемая густыми зарослями остролиста и вечнозеленых деревьев. Вокруг — только макушки деревьев тянутся на целые лиги. Она поднялась на вершину утеса — зрелище то же самое: и на восток — тоже одни деревья: древняя чаща христианского мира.
Ни голосов, ни лая не слышно.
У подножия утеса мелькнуло что-то белое, в том месте, где склон становился пологим и входил в лес. «Опять сова, что ли?» — подумала она. Но пятнышко исчезло прежде, чем она успела рассмотреть. Пробегая взглядом вдоль опушки, она увидела, как мелькнуло пятно другого цвета — бледно-соломенного, золотого, — и она рванула вперед, не раздумывая, отреагировав на то, что ей показалось непокрытой головой то ли мужчины, то ли женщины.
Воздух затрепетал.
Скача верхом с непокрытой головой, без шлема, замерзшая в холодном ветре с востока, совсем одна, она обрадовалась бы, увидев даже солдат-визиготов. Небольшая прогалинка опять перешла в лес, и она снова оказалась в чаще. Она высматривала красно-синие ливреи бургундцев, не блеснет охотничий рог, напрягала слух, чтобы услышать сигнал окончания охоты. «Кто-то, где-то, — думала она, — должен же отвечать за главную свору. Если они выследили оленя, они должны были уже спустить с поводков последнюю смену собак, чтобы его загнать.
Ветер загудел в ветвях.
— Харо! — воскликнула она.
Краешком глаза она заметила движение.
Прямо в глаза ей смотрели влажные карие глаза. Гнедой зафыркал. Аш замерла.
Золотисто-коричневые глаза зверя следили за ней, глядя с удлиненной морды оленя. Над его лбом в воздух вздымались короткие отростки рогов цвета коричневого и слоновой кости. Олень годов двенадцати замер, подняв одну ногу, v него была шкура цвета парного молока.
Аш сжала кулаки. Гнедой отреагировал, попятился, подняв в воздух с подстилки из листьев оба передние копыта. Она выругалась, хлопнула его по шее, и белый олень исчез, пока она не отрывала глаз от земли, устланной опавшими листьями.
— Харо! — заорала она, пришпоривая коня и рванувшись вперед. По ней хлестнули сучки, царапая кирасу, нагрудник и ее обнаженный подбородок. Капля крови упала на нагрудник. Она знала только одно — что единственный олень во всем этом лесу должен был, если охотники правильно послали собак, привести охоту прямо сюда, за ним. Аш изо всех сил пришпоривала коня и мчалась сквозь деревья — и по открытым лужайкам, где углежоги замусорили участки земли своими отходами производства, — мчалась вслед за убегающим оленем.
Ей преградили путь заросли темного остролиста. Пока она его объехала, олень исчез. Она не шевелясь сидела в седле, напряженно вслушивалась и ничего не слышала; и ее вдруг охватила паника — может, она осталась последним живым человеком на земле.
Залаяла гончая. Аш рывком повернула голову и успела увидеть позади себя собаку: та мчалась вдоль того, что могло бы быть проселочной дорогой из лагеря углежогов; из-под лапы собаки грязь из глубоких выбоин летела во все стороны. И через долю секунды собака исчезла, убежала по дороге. Гулкий стук копыт по грязи прозвучал там, куда убежала собака: Аш на миг увидела всадника — капюшон опущен, скачет не разбирая пути — и за ним еще шесть-семь собак, летящих длинной шеренгой, и охотник в запачканном капюшоне, приложив к губам свой кривой рог; и тут же вся эта компания исчезла с глаз.
— Провались ты! — она вонзила шпоры в бока коня и поскакала на дорогу.
Никаких следов.
Несколько минут она безрезультатно металась туда-сюда. Она осадила коня и спешилась, повела его за повод, но ее ищущему взгляду представились только следы ее коня.
— Но ведь они пересекли эту проклятую тропу! — она злобно уставилась на гнедого. Он заморгал длинными палевыми ресницами, в безразличии и усталости. — Христос и все Его святые, помогите мне!
Через несколько сотен ярдов по проселочной дороге старые выбоины от колес оказались заросшими бурой травой. Она шла, ведя коня, и тишину нарушали только топот его копыт и бряцание ее доспеха. Через еще одну сотню ярдов сама дорога перешла в кусты, вереск и поваленные стволы берез.
— Сукин сын!
Аш остановилась. Огляделась, опять прислушалась. У нее все внутри переворачивалось от страха, от понимания: это старая дорога, заброшенная, чаща тянется на лиги и лиги по всей стране, и углубившись в чащобу, человек может умереть и от голода, и от жажды. Она постаралась не думать об этом.
«Это вовсе не чаща. В чаще нам пришлось бы перебираться через стволы упавших деревьев, верно? Ну, пошли дальше», — она твердой рукой погладила гнедого по носу. Он от усталости опустил голову, как будто ему пришлось скакать далеко и долго; и Аш, пытаясь установить местоположение солнца, не могла понять, который же сейчас час дня.
В лесу мелькнуло что-то белое с золотом.
Она отчетливо увидела оленя на фоне черно-зеленой глянцевой листвы остролиста. Его гладкие бока и круп отливали белым. Отростки рожек поднялись, острые и разветвленные; пока она смотрела на него, он повел головой, раздувая ноздри.
«Ветер дует от меня к нему, — сообразила она, — а потом: Христос Зеленый! Спаси Господи!»
На шее оленя находилась золотая коронка. Она разглядела ее во всех подробностях: металлическая коронка удерживалась на верхней части шеи под тяжестью своего собственного веса, оставляя вмятину в белой гладкой шкуре.
На короне висел обрывок разорванной золотой цепи. Последнее его звено было воткнуто в грудь белого оленя.
3
Как будто на листьях остролиста не было затвердевших шипов, белый олень развернулся и прыгнул прямо в заросли и исчез без следа. Листва сомкнулась за ним.
Аш рванулась вперед, не выпуская из рук поводьев, таща за собой гнедого, предоставив ему самому смотреть, куда ставить копыта. Пока она добиралась по неровной земле до вечнозеленого кустарника, у нее в голове не было ни одной мысли, она только пристально смотрела перед собой с тупым недоверием.
Оказавшись возле остролиста, первым делом она проверила шипы — нет, крови на них не оказалось, потом наклонилась и исследовала землю. Никакого помета. Только один след — видимо, от задней ноги, но он ни о чем не говорит. Причем смазанный, так что может оказаться следом кого угодно, хоть кабана, а если и оленя — то оставлен очень давно.
Она попробовала раздвинуть ветки остролиста.
— Дерьмо! — и рывком отдернула руку. Шип с листа проник под рукавицу, проткнул льняную перчатку, и показалась кровь: на ее глазах на ладонь стекала красная капля.
За пологом зеленых листьев так плотно сплетались черно-коричневые ветви, что животное ни за что не могло бы просочиться через них.
Сначала она решила привязать коня, прикрыть лицо руками в латных рукавицах и, понадеявшись на защиту доспеха, пройти сквозь завесу остролиста. Но отбросила эту мысль, не желая оставаться пешей; и повела коня в обход огромной заросли деревьев остролиста, в том направлении, которое казалось ей западным, но в чем теперь можно быть уверенной?
Меньше всего ее беспокоило, что весь провиант, все запасы воды ушли с отделениями ее отряда, предположительно к броду на западной реке.
«Христос, я должна быть там! Они войдут в лагерь даже без меня. Томас и Эвен не дадут им не выполнить приказ. Но они не успеют проникнуть в него настолько глубоко, чтобы суметь убить Фарис. И я это точно знаю!»
Дело было не в ее гордости, а в объективном знании: ее люди сражаются усерднее и дольше, если с ними Аш; и доверчиво принимают любое ее объяснение, почему победа необходима.
Подлесок стал не таким густым. Судя по почерневшим пням, тут поколение назад, видно, пылал пожар; лес состоял из ясеня и ольхи, причем высота деревьев не превышала пятнадцати футов. На больших пространствах росла бурая трава, без шипов.
Гнедой устало склонился к ее плечу, выбирая, куда ставить копыта рядом с ней на покрытые мохом камни. С неба лился молочный свет. Аш подняла голову к небу, высматривая хоть какой знак направления. Она моргала изо всех сил; смотрела в сторону, потом снова наверх, через голые искривленные сучья ольхи.
Ближе к горизонту на небе проступили белые точки. Они были слишком низко и их было не рассмотреть как следует, но чем-то они были ей знакомы. «Ну да, — подумала она. — Это же звезды».
На ночном небе замерцали августовские созвездия, они были бледными на бледном фоне.
Они, тем не менее, были видны при слабеющем свете солнца.
Аш зашептала:
— Христус регнит, Христус имперад.
Лес трещал вокруг нее.
Перед ней вдруг земля пошла вниз. Под откосом ничего не было видно, только голые вершины деревьев, среди темных глянцевых — вечнозеленые. Под ее башмаками, подошвами сапог была скользкая бурая почти мертвая трава. Она снова забралась в седло, у нее болел каждый мускул, и стала уговаривать гнедого идти вперед и вниз между деревьями.
Землю усеивали красные точки.
Из седла она увидела, чем покрыт откос: под копытами гнедого был шиповник. Бледнозеленый шиповник, мягкий и легко ломающийся. Запах сломанных стеблей витал вокруг нее. А лепестки цветов — красные и розовые — полетели по ветру в туче золотой пыльцы, разнося свой аромат.
Она подумала: вот последний осенний цветок, чудом сохранившийся.
Земля стала плоской, когда она подъехала к высоким валунам, торчащим среди деревьев. Валуны были покрыты мохом, яркой зеленью — цвета лимона и бутылочного стекла. Зелень была очень яркой, как будто солнце, повсюду бледное, светило на эти камни изо всех сил; но, взглянув на небо, она убедилась — оно молочно-белое, покрытое звездами. Гнедой остановился как вкопанный.
В заросших травой берегах бежал ручеек. Траву усеивали белые и красные цветы. Ручеек вытекал из спокойного темного пруда за валунами. Его темная поверхность покрылась рябью, и Аш ничуть не удивилась, увидев белого оленя. Он лакал воду, опустив морду в пруд. Золото короны было таким ярким, что больно резало глаза.
Издали обогнула валуны собака с лохматой шерстью.
Собака не обратила внимания на оленя. Аш видела, как она деловито обнюхала край пруда, в котором абсолютно четко отражались рожки оленя. Вторая собака из этой же своры присоединилась к первой. Они спокойно посуетились тут и ушли туда же, откуда появились.
Аш, когда они ушли, снова посмотрела на белого оленя, но он уже больше не пил из пруда.
За ней следил кот, уши его обросли пучками шерсти. Больше охотничьей собаки, размером почти с ее суку-мастиффа Брифо. Прямо в глаза ей смотрели блестящие черные, как камешки, глаза, не похожие на глаза животного; его черные губы раздвинулись, обнажив острые зубы, и он завопил.
— Кот-волк! note 55 — левую руку на ножны, правую — на рукоять меча; поводья обмотать вокруг бедра — тут кот отвернулся и затопал по усыпанной цветами траве, скрылся за валунами.
Она крепко хлопнула гнедого по шее — ей вовсе не хотелось видеть, как бока коня будут изодраны когтями, не важно, насколько кровожадного зверя, — и спешилась. Здесь на земле не было следов ни оленя, ни кота на упругой траве. Носом она все еще ощущала аромат диких роз, и этот запах вызывал ощущение давно ушедшего лета.
— Господи, избавь нас от.., — вслух проговорила она и удержалась, хоть и очень хотелось, не спросила: Годфри, помоги, что мне делать?
В той части разума, которой она воспринимала голоса, напряжение стало сильнее, и откуда-то издалека зазвучал триумфальный бесконечно тонкий голосок:
— СКОРО! ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ВАС…
— …ПОГАСИМ СОЛНЦЕ!
— …ДОБЕРИСЬ ДО НЕЕ: НАШ ВЫБОР, НАШЕ ДИТЯ…
…ПРИВЛЕЧЕМ ВСЕ НАШИ СИЛЫ…
Но теперь в ее душе примолкли даже голоса Диких Машин, стали слабыми и почти нематериальными.
Раздался звук горна.
— Эй, сюда!
Аш стояла, склонив голову набок, глаза почти закрыла. Женский голос — откуда он? Из-под откоса, из-под деревьев ольхи?
Мягкая белая морда гнедого вдавилась в ее нагрудник, сжимая сталь и подкладку.
— Уф-ф-ф! — пробормотала она и ухмыльнулась коню. Гнедой насторожил уши и поглядел вниз под откос.
— Ну… если ты так считаешь, — Аш тяжело впрыгнула в седло, оттолкнувшись от почерневшего пня дерева. Седло заскрипело, когда она приземлилась в него. Она повернула гнедого и осторожно поехала вниз по откосу, наклоняясь под низко нависшими ветвями ольхи, покрытыми свежими зелеными завитками листиков, как почками на сучках. — Харо! Лев!
— Сам Лев! — Флора дель Гиз, все еще верхом на тощем сером мерине, в сопровождении четырех собак и двух охотников, выехала из чащи. Женщина в мужской одежде ехала совершенно беззаботно, подпрыгивая в седле: Аш удивилась, как она еще усидела в нем. — Ну, видела его? Мы опять потеряли след!
— Видела ли я — что? Я за последний час много чего видела, — угрюмо сказала Аш. — Флориан, я половине из этого не верю — розы зимой, белые олени, золотые короны…
— О, олень несомненно белый, — Флора погнала своего коня к ней, оторвавшись от охотников. — Мы его видели. Он альбинос. Помнишь, Брифо принесла такого же щенка в Милане? — в ее довольной улыбке заметен был оттенок скептицизма. — Короны? И после этого ты будешь говорить мне, чтобы я отставила местное вино!
— Постой, я серьезно… — упрямо говорила Аш.
— Чушь собачья! — весело ответила Флора. — Это был просто олень. Просто не следовало охотиться, когда не сезон, — но куда денешься.
Аш уже не ощущала запаха роз, она подумала, собралась было заговорить, но вдруг осознала, что не знает, о чем собиралась сказать. Эта охота не имеет значения, но есть люди, которых я должна вести; людей, которых ты знаешь! Взгляни-ка на солнце!
Но при первом же взгляде на отрешенное озабоченное лицо Флоры у нее слова застряли во рту. Она даже не могла сказать: Я снова обращусь к Диким Машинам, я не могу удержаться…
— Охотничья команда растянулась на пять лиг! — Флора сбросила капюшон со своих соломенных волос и остро взглянула на Аш. Если Томас и Эвен не могут выбраться к визиготскому лагерю, это хорошо. Потому что если найдут его, все — они считай трупы.
— А если не найдут, тогда мы все — трупы. Надо было мне ухитриться остаться с ними!
Аш в досаде стукнула себя кулаком по бедру, рукавица царапнула по набедреннику; женщина с остриженными, как у раба, серебристыми волосами, в доспехе, верхом на грязной светлой лошади. Гнедой жалобно вздрогнул. Аш подняла глаза, взглянула через голые по-зимнему ветви ольхи, но небо слишком мутно — нависли тучи или что-то вроде, и не видно невидимого солнца.
Один охотник — краснолицый, лихорадочно тощий наклонился к подножию валунов; его лохматые собаки тоже сунулись мордами туда же. Очень слабый звук лая послышался из-за деревьев. От неподвижно стоящих коней донесся густой запах из двух конских куч.
— Ты пойми, нам никак не вытащить каменного голема, — объясняла Аш. — Значит, надо убить ее. Флориан, наплевать мне, сестра не сестра. Если Эвен и Томас прямо сейчас не совершают нападения, не убивают ее, я думаю, что нам финиш.
Казалось, в первый раз за сегодняшний день хирург забыла об охоте. Она сощурилась, глядя на молочно-белое небо:
— И что тогда будет?
Аш вдруг сардонически улыбнулась:
— Я до сих пор не видела чуда, которое совершалось бы для меня! Не знаю. Если кто-то и знал, как это было, когда Гундобад лепил своих чудищ, так они давным-давно померли и не могут рассказать нам свои впечатления!
— Дерьмо! — хихикнула Флора. — А мы думали, что ты-то знаешь!
Аш схватила Флору за руку, легонько хлопнула по плечу. Два мерина стояли бок о бок. Аш обратила внимание на абсолютно счастливое лицо Флоры — хоть и заляпанное грязью, лиственным перегноем, украшенное парой-другой царапин — видимо, шлепнулась хоть разок.
— Чему суждено случиться, то… уже происходит. Начало происходить, — настойчиво сказала Аш. — Мне кажется, я чувствую.
И как только она это проговорила, периферическим зрением она заметила мелькание белого пятна, собаки взвыли и ринулись вперед, один охотник прокричал в горн сигнал — дать знать Мастеру Охоты, что его пара спущена с поводка; а Флора дель Гиз привстала в стременах и заорала:
— Даешь! Давай, командир!
В фарлонге впереди среди деревьев ольхи бежал белый олень. Аш смотрела поверх яростно вертящихся задов собак, большими прыжками настигавших свою дичь. Мерин Флоры раскидывал копытами комья мха. Впереди мчались охотники.
«Милый Христос Зеленый с Дерева, в такое время, как сейчас, не до преследования этого чертова оленя…»
От ее крика гнедой вздрогнул. Он рванул по неровной местности, спотыкаясь, легким галопом, так, что у нес все зубы застучали от тряски. Во время скачки она заметила какие-то красные вспышки, поняла, что они выехали из ольшанника в рябиновый лес, и осенние ветви усеяны красными ягодами. Впереди них, через участок выгоревшей земли, в поле ее зрения попали другие собаки — не меньше дюжины, они направлялись к подножию гранитных скал.
— Флориан!
Хирург, подпрыгивая в своем седле даже при степенном шаге коня, подняла руку — в знак того, что слышит. Но не оглянулась. Аш увидела, что она старается пятками подгонять свою лошадь.
«Сукин сын, да ведь она вылетит, или конь сломает ногу…»
Бурелом закончился. Под рябинами мох и бурая трава покрывали землю с включениями обломков гранита. Здесь свет затмевал все: светило осеннее солнце с бледного покрытого тучами неба. Она подняла голову и долго смотрела на небо; увидела, что обрамленный деревьями горизонт был чистым, не было бледных точек-звезд, и поскакала дальше, агонизирующе медленным шагом, у нее вдруг поднялось настроение.
— Флориан! — прокричала она вслед бургундке. — Подожди!
Но ее голос утонул в громком вое собак. Аш въехала на гребень откоса. Длинные следы скольжения по грязи показывали, где один из охотников упал на скалы. Она погнала коня между скалами. Собак все больше, звучат рожки; и крик откуда-то спереди, от подножия скалы.
— Аш, они его загнали, — вот дерьмо!
Между тонкими рябинками появился мерин Флоры. Волкодав note 56 с короткой мордой, торчащими ушами подпрыгивал, кусая мерина. Аш увидела, как Флора пяткой отбивается от него. Черный пес прыгал и обнажал клыки. И дико лаял.
— Эй, иди забери своего чертова волкодава! — злобно крикнула Аш охотнику, летящему к ним между деревьев. Она пришпорила коня, подъехала к Флоре, отогнала собаку сапогом со стальной шпорой, обернулась поговорить с хирургом — но той уже не было.
«Мне надо отыскать брод… о-о, дерьмо!»
И послала своего гнедого вслед за мерином Флоры. Тут, среди рябин, ветер дул очень сильно; ей очень не хватало шлема и капюшона. У нее покраснел нос и кончики ушей. Тыльной стороной ладони она утерла нос, от ее теплого дыхания побелела сталь на манжете варежки. Флора гнала своего мерина вверх по откосу.
По обе стороны откоса земля уходила вниз, и стало понятно, что они оказались на огромном выступе земли, который скорее всего тянулся вверх на целые лиги, заросший чащей. Поколение назад тут пылал пожар, сжегший все древние деревья. И откос зарос рябинами высотой в пятнадцать-двадцать футов. Вокруг все было усыпано красными ягодами, их давили сапогами и копытами, мимо промчались еще две-три пары собак, и Аш отвела пятки назад и всадила шпоры в бока гнедого, и исключительно от этого и от импульса ее силы воли измученное животное стало подниматься по откосу до подножия обросшей мохом скалы.
По поверхности скалы сбегал тонкий ручеек. Он сверкал холодным блеском, отражая солнце.
Гнедой наклонил голову. Аш спешилась, набросила поводья на ветвь и потопала пешком дальше, к гребню, за которым исчезла Флора. Воздух разорвали звуки горнов. Далеко внизу, под откосом, слева отсюда, огромное количество народу — некоторые еще верхом, но в основном пешие — устремилось вверх по откосу, вместе с собаками; в холодном воздухе ярко сверкали красно-синие ливреи. Бургундские ливреи.
Аш, тяжело дыша, добралась до верха и остановилась, переводя дух; ее доспехи стесняли не больше, чем при пешем бое, — добираясь до вершины, она мысленно отметила: «Позже все отзовется!» — и ее перегнали два дородных мужика, мчащихся за своими собаками, в разорванных рейтузах, закатанных ниже колена.
Рога трубили так, что у нее лопались барабанные перепонки. Два всадника в плащах и богатых бархатных шляпах пришпоривали своих коней вверх по откосу, наклоняясь под увешанными ягодами ветвями рябин. Она неслышно выругалась; добралась до вершины и оказалась у подножия скалы перед кустарником: это был колючий шиповник и боярышник с облетевшими листьями. Волкодав скулил, нюхая скалу, и она положила руку на кинжал, когда он оглянулся на нее.
— Ну-ка, попробуй, сволочь! — прорычала она тихо. Волкодав опустил морду, понюхал и вдруг деловито пошагал направо, обходя скалу сбоку.
Слева тоже раздался громкий звук рожков. Она, задыхаясь, колебалась; ее окружила толпа — две-три дюжины охотников и жителей Дижона; у женщин были раскрасневшиеся лица под льняными шапочками, они упорно бежали за собаками. Никто не взглянул на спешившегося всадника, они рвались наверх по неровной земле и тут же устремлялись в обход скалы налево.
— Флориан, черт побери! — заорала Аш.
Около нее загромыхали доспехи другого рыцаря — она узнала по ливрее, что это Арман де Ланнуа; он прошел мимо нее пешком. Обернулся к ней и крикнул:
— Клянусь, мы сегодня выгнали из убежища не меньше дюжины оленей! И еще ни одного не загнали!
Он поскользнулся на мокрой холодной скале, но восстановил равновесие и побежал.
— Да мне-то насрать! — риторически заявила Аш в пространство и опять подняла глаза к холодному небу. — Мне-то что? Ни хрена! Я вообще никогда не любила охоту!
Между двумя ударами пульса внутренним ухом она услышала голос Годфри Максимилиана:
— Но ты получишь другого герцога, если сможешь.
От удивления она прикусила губу и вздрогнула. И задрожала всем телом, ожидая неминуемого. И точно: за такой же промежуток времени другие голоса заглушили его голос, зазвучал рев сплетающихся многих голосов, толпы, собрания:
— УЖЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО; ОН СЛАБЕЕТ, ОН УМИРАЕТ…
— ПОРА, ВСЕ ЭТО ВОПРОС ВРЕМЕНИ.
— МЫ ВЫБИРАЕМ ПРОШЛОЕ; А ЧТО ПРИДЕТ…
— ОН УМИРАЕТ.
— ОН УМИРАЕТ!
— УЖЕ СЕЙЧАС, ОН УМИРАЕТ…
— Господи, упокой его и приими его… — Аш судорожно вдохнула воздух и на минуту от испуга ощутила благочестивость. У нее болели колени и мышцы икр, и она заставила себя побежать, — не чтобы убежать от голосов в голове, а просто чтобы не стоять на одном месте. Она бежала, тяжело топая башмаками по земле, за волкодавом; в обход скалы направо.
Губы ее пересохли, глубоко вздохнуть ей мешал металлический доспех, но она бежала по казням; закрыла лицо руками и нырнула в выросший на пути куст боярышника. Шипы длиной в шесть дюймов царапали тыльные стороны ее рукавиц. Один оцарапал голову. Она прорвалась через кусты, выставив наплечник вперед.
— Аш! — услышала она голос Флоры, настойчиво и громко перекрикивающий лай собак.
И остановилась, отняв руки от лица.
Оба волкодава, белый и черный, скакали перед скалой по бурому мху; собачник понукал их. Белый олень ощетинился отростками рогов. Прислонившись крестцом к скале, обросшей зеленым мхом, он злобно смотрел на собак покрасневшими глазами в красных кругах. Бока его тяжело поднимались и опускались. На шее у него не было короны, на вытоптанной земле не наблюдалось металлических звеньев цепи.
Олень сделал выпад в сторону Аш и боярышника. Черный волкодав вцепился зубами, ободрав его заднюю ногу над поджилками. Охотник яростно загудел в свой рог, бегая за своими собаками, поскользнулся и тяжело упал на смерзшуюся грязь.
— Убей его! — вопила Флора из кустов боярышника в дюжине ярдов от них. Из-за скалы вышел тощий мерин. Спешившаяся Флора металась из стороны в сторону и кричала, расставив руки. Олень посмотрел на нее, опустил голову, но передумал и въехал рогами в одного волкодава, прямо поперек его тупой оскалившейся морды.
— Убей его, Аш! Не дай ему уйти! — Флора хлопала своими грязными голыми руками одной об другую. Хлопок ее ладоней, как выстрел, эхом отозвался от скал. — Мы должны узнать… кто герцог…
— Ну что, тебе нужны внутренности хренового оленя… Для предсказания… — Аш машинально вытащила меч. От твердого эфеса оружия ладонь ощутила боль, через льняные перчатки боевых рукавиц. Полированная сталь доспеха и клинка была покрыта тонким слоем ржавчины. Аш выступила из кустов, закрывая собой прореху в кустах, через которую олень мог бы убежать вниз по склону.