Джонс Джулия. Пещера Черного Льда

   Заняв наиболее удобное положение, подвернув под себя ноги и протянув свои цепи высоко через грудь, он напрягся в поисках имени, которое потерял. Время приходило и уходило. Тьма стояла на месте. Несмотря на все его усилия и вопреки желаниям, ум его упустил поставленную задачу, и одиночество снова явилось глодать его. Мало-помалу он уснул. Ему приснились теплые руки — они трогали его, держали и несли к свету.

16
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

   За те десять дней, что он отсутствовал, на землях клана легли глубокие снега. Кобыла не желала брести по грудь в сугробах и, пользуясь безразличием всадника, выбирала дороги, которые никак нельзя было назвать прямыми. Круглый дом уже показался вдали, и Райф не находил в себе никакой радости от предстоящего возвращения домой.
   Ветер раскрасил небо в белые и серые полосы. Где-то далеко на севере бушевала буря, рожденная в мерзлых глубинах Великой Глуши, и на уровне земли тоже дул режущий ветер. Больше всего страдала кобыла — из глаз и носа у нее текло, и морда все время обрастала льдом. Райф ежечасно слезал, счищал его и смотрел, не обморожен ли у лошади рот. К себе он относился куда более равнодушно. За пять дней пути его лисий капюшон весь обледенел, и каждый волосок на нем торчал, как иголка. Щеки Райфа онемели в тех местах, где соприкасались с ним.
   У него начиналась снежная слепота, и зрение в последние два дня стало расплывчатым. У других, вероятно, хватило ума переждать буран, разбив лагерь где-нибудь на подветренном склоне и закопав походные чумы в снег. Райф досадливо сжал растрескавшиеся от ветра губы. Он не желал думать о других. Они вернутся — через два или три дня после него, но вернутся, и тогда его жизнь в клане будет кончена. Мейс Черный Град позаботится об этом.
   Райф Севранс бежал с поля боя, скажет он. Новик нарушил свою клятву.
   Райф кулаком вдавил в грудь вороний амулет. Он сам сыграл на руку Мейсу! Но если бы можно было повернуть время вспять и вернуться на Дорогу Бладдов, Райф скорее всего проделал бы то же самое. Просто ужас перед убиением женщин и детей, который он испытал тогда, за пять дней немного притупился.
   Направив для разнообразия кобылу туда, куда хотел он, Райф отогнал от себя сомнения. Прошлого не воротишь — сколько ни сожалей о том, что сделал, толку все равно не будет.
   На пути через выгон его внимание привлекла струйка голубого дыма с ближней стороны круглого дома. Он потер свои больные глаза, от чего им стало только хуже. Когда жжение немного прошло, он определил, что дым поднимается от синеватой каменной кровли молельни. Обеспокоившись, Райф пустил кобылу чуть быстрее. В молельне не было ни очага, ни дымохода — только отверстие для выхода лампового чада. Но по количеству дыма над крышей можно было подумать, что там развели костер.
   В остальном круглый дом казался таким же, как всегда. Работники Длинноголового расчистили двор от снега, и мальчишки катались с горок по его сторонам. Увидев Райфа, они остановились. Берри Лайс, красноухий малый с головой, как репка, младший брат Бенрона, отряхнул тулуп и припустил Райфу навстречу. Ему не терпелось узнать, чем окончился бой, сколько бладдийцев вышиб Бенрон из седла своим молотом и хорошо ли выдержали битву его новые латы. Но одного взгляда Райфа было достаточно, чтобы он умолк. Поняв, что Райф не расположен говорить с мелюзгой, Берри залился краской под стать ушам и на миг стал очень похож на брата. Райф отвернулся, пристыженный. Он не знал даже, жив Бенрон или погиб.
   Берри помчался в круглый дом, спеша объявить первым, что хотя бы один из дружины вернулся живым.
   Райф соскочил с лошади и отвел ее в конюшню. Ему было тошно. Что он скажет людям? Как объяснит свой поступок мужчинам и женщинам клана?
   Красивая рыженькая Хейли Таннер выбежала из конюшни, чтобы принять у него лошадь, и зарделась, когда их руки встретились под поводьями. Райф, как многие юноши клана, часами грезил о бледной, с легкими веснушками коже Хейли и ее похожем на клубничку ротике. До сегодняшнего дня она не обращала на Райфа никакого внимания, не говоря уже о том, чтобы взять у него коня. Теперь она стояла перед ним и воркующим голосом спрашивала, что дать кобыле — сена или овса. Райф угрюмо улыбнулся в ответ. Теперь он новик — в этом вся разница. Раньше он был просто мальчишкой, не имевшим даже собственного лука и недостойным ее взгляда. Райф дал ей указания и ушел.
   Не глядя на кучку детей и женщин, собравшихся у главного входа, он нырнул в боковую дверь. Прежде чем предпринять что-то, он должен был посетить молельню — один.
   Среди собравшихся стояла, сложив руки, Анвин Птаха. Райф уже приготовился получить нахлобучку, но домоправительница, должно быть, разглядела что-то в его лице и потому не сказала ни слова. Идя по каменному коридору к молельне, он слышал, как она велит кому-то подогреть бочонок пива и поджарить хлеб. У Райфа, несмотря ни на что, потекли слюнки. У него в котомке было вяленое мясо, но он не помнил, ел хоть раз на пути домой или нет.
   Дверь в молельню была открыта, и навстречу Райфу хлынул дым с хлопьями сажи. Помедлив немного, Райф плотно прикрыл за собой дверь.
   Внутри было темно и дымно, точно в коптильне. В глазах защипало, и поначалу Райф не увидел ничего, кроме массивных очертаний священного камня. Мало-помалу, привыкнув к темноте, он разобрал, что стоит у его подножия. Гранит блестел от графитового масла, и молочные минеральные вкрапления в его впадинах походили на осколки костей. Райфу показалось, что камень стал темнее прежнего — возможно, из-за дыма.
   В западном углу горел маленький костер, политый свиной кровью во избежание слишком яркого пламени. Расширенное дымовое отверстие прямо над ним было обмазано по краям свежим варом. Светильники — и сальные, и масляные — оставались погашенными. Пол был усеян каким-то мусором, и осколки камня хрустели у Райфа под сапогами. Несмотря на огонь, здесь стоял жестокий холод, и какой-то едкий запах перешибал густой дух поджаренной крови.
   Встревоженный Райф снял мягкие нижние перчатки и опустился на колени у камня. Он не очень-то умел молиться. Тем учил сыновей никогда не просить Каменных Богов о чем-то для себя. Они суровые боги, и людские страдания их не трогают. Жизнь и тяготы человека для них ничто. Они блюдут кланы и земли кланов, требуя себе надлежащего места в каждом круглом доме и на поясе каждого кланника или кланницы, но мало что дают взамен и не отвечают на мелкие просьбы.
   Пальцы Райфа сомкнулись вокруг роговой тавлинки на поясе, и он вдруг понял, что молиться нет нужды: Каменные Боги были вместе с ним во время боя и на всем долгом пути домой — здесь, в растертом камне у него на поясе. Они и без него знали все, что он хотел им сказать.
   Не зная, чего в этой мысли больше — утешения или страха, — Райф приложил ладони к священному камню.
   Камень был холодным и твердым, как застывшая туша огромного зверя. Райф поборол желание убрать руки, зная, что это было бы равносильно поражению. Стиснув зубы, он еще крепче прижал к камню ладони. Сначала у него онемели пальцы, потом костяшки — кровяные сосуды несли холод камня к самому сердцу. Заныло левое плечо, свет заколебался, в глазах помутнело.
   Оцепенение охватило ладони и поднималось все выше, покалывая кожу иголками. Несколько минут спустя Райф перестал ощущать поверхность камня. Боль в плече пульсировала, как насос, качающий воду. На долю мгновения Райфу померещилось, что он и правда перекачивает что-то из камня в себя. Потом настал миг полной тишины, тяжелой, как самый глубокий сон, и Райф понял, что если бы мог запустить руки внутрь камня, то ему открылось бы все.
   — С чего ты взял, что сможешь вылечить камень?
   Голос порвал заветную нить. Боль и тянущее ощущение прекратились. Тишина лопнула, сменившись мельканием света и тьмы, которые рисовали какие-то картины, уходя обратно в камень. Райф увидел высокий лес с колеблющейся голубовато-серебристой, как море, листвой; замерзшее кровавое озеро, твердое, как кованый металл, где под толщей льда виднелись какие-то уродливые фигуры; другие образы мелькали так быстро, что он не успевал уловить их и осмыслить: город без имени и без людей, испуганные серые глаза и ворон, летящий на север зимой, когда все другие птицы летят на юг.
   Не успел Райф уложить все это в памяти, как кто-то взялся за его запястья, отрывая его руки от камня. Руки отрывались медленно, с сосущим звуком. Боли он не испытывал — только смутное чувство потери. Оглянувшись, Райф увидел перед собой черные глаза Инигара Сутулого.
   — Ты не должен был трогать камень, Райф Севранс. Разве ты не видишь, что он разбит?
   Сердце Райфа еще колотилось от тех картин, которые показал ему камень, и слова Инигара не сразу дошли до него.
   — Разбит? Как это? Я не понимаю...
   Ведун протянул ему темную, искривленную возрастом руку.
   — Сейчас я тебе покажу.
   Райф не думал, что ему понадобится помощь Инигара, чтобы встать, но ноги его подкосились, и он привалился к камню. Инигар с неожиданной силой поставил его прямо и держал, пока Райф не пришел в себя. Глядя на маленького ведуна с впалой грудью, побелевшими волосами и темной истончившейся кожей, Райф подивился этому.
   Инигар улыбнулся, но это была не добрая улыбка.
   — Ступай за мной. — Он исчез в дыму, и Райфу осталось только повиноваться.
   Обойдя камень наполовину, Инигар кивком указал вверх.
   — Потому я и жгу здесь дымник. Смотри.
   Райф проследил за его взглядом. Глубокая трещина бежала от макушки камня до середины, обнажая мокрое блестящее нутро гранита. В ней стоял мрак, словно в глубоком ущелье. Графитовое масло сочилось наружу, как кровь.
   — Это случилось пять дней назад. — Инигар пристально посмотрел на Райфа. — На рассвете.
   Чувствуя в словах ведуна вопрос, но не желая на него отвечать, Райф сказал:
   — Засада удалась. Все остальные вернутся через день-другой.
   Инигар, будто не слыша, провел рукой по трещине.
   — Каменные Боги хранят все кланы. Что бы там ни говорили вожди после Великого Раздела, у богов нет любимцев. Черный Град, Джун, Скарп, Ганмиддиш — все они равны для тех, кто живет в камне. Если Скарп одерживает победу над Гнашем, они не выражают недовольства. Если Ганмиддиш захватывает круглый дом Крозера, они не видят в этом причины для гнева. Каменные Боги сами создали кланы, сами вложили в нас жажду земель и битвы, поэтому они не печалятся, когда кланы воюют и чьим-то жизням настает конец. Это у них в природе, как и у нас. Но если случится что-то, идущее вразрез с тем, чему они нас учили, и угрожающее самому существованию кланов, тогда боги гневаются. — Инигар стукнул кулаком по треснувшему камню. — И вот так они проявляют свой гнев.
   Райф попятился.
   — Да, Райф Севранс. Лучше тебе отойти от него ради нашего общего блага.
   Райф, вспыхнув, затряс головой. Ему невыносимо было смотреть на эту трещину.
   — Я... я...
   — Молчи! Я не хочу слышать о том, что случилось, от тебя. Есть новости, которые приходят, когда человек еще не готов или не способен переварить их. — Инигар смотрел Райфу прямо в глаза. — И с клятвами тоже так бывает.
   Райф поморщился. Боль снова вступила в плечо, мягкая и тошнотворная, словно от надорванного мускула.
   — Мы трое знаем, что произошло одиннадцать дней назад во дворе, не так ли? Ты, я и ворон. — Ведун рванул тулуп Райфа на груди, обнажив вороний амулет, дернул за шнурок и сорвал клюв с шеи. Зажав амулет в кулаке, он сказал: — Не я дал его тебе, и не на мне лежит этот позор. Быть может, старый ведун виноват в этом не меньше, чем ты. Но как бы там ни было, Райф Севранс, для этого клана ты не подходишь. Ты ворон, рожденный, чтобы быть свидетелем смерти. И я боюсь, что если ты останешься с нами, то станешь свидетелем смерти нас всех еще до того, как насытишь свой взор. Ты уже видел смерть своего отца, десяти лучших наших воинов и нашего вождя. Но этого оказалось мало, не так ли? Ты должен был видеть еще и смерть Шора Гормалина. Шора, лучшего из людей в этом клане. Орла. Скажи, разве имеет ворон право присутствовать при смерти орла?
   Райф молчал, потупив глаза, но Инигар еще не закончил.
   — А твой брат, Дрей Севранс, который поручился за твою клятву и взял на сохранение твой клятвенный камень? Какой еще новый срам ты навлек на него? Будь у меня такой брат, который любил бы меня со всей силой своего медвежьего сердца, ручался за меня, когда все другие молчали, и готов был, не колеблясь, связать свою судьбу с моей, я почитал бы себя благословленным. Я боготворил бы его, покорялся ему и всю свою жизнь посвятил бы тому, чтобы оправдать его доверие. Я не посрамил бы его ни словом, ни делом.
   Райф закрыл лицо руками. Ведь пять последних дней он отгонял от себя мысли о Дрее. Теперь ведун вернул их обратно, и Райф знал, что это правда.
   Инигар, разжав кулак, уронил вороний амулет на пол.
   — Ты пришел сюда искать помощи Каменных Богов. Посмотри же на священный камень и подумай, нет ли здесь ответа, который ты искал. — Инигар посмотрел на трещину достаточно долгим взглядом, чтобы Райф его понял, а после повернулся и скрылся в дыму. — Когда закончишь, выйди к тем, кто вышел встречать тебя во дворе. Тебя ожидает гость.
   Райф закрыл глаза и застыл на месте, боясь дотронуться до камня еще раз. Лишь долгое время спустя он подобрал свой амулет и вышел.
   — А ну-ка оставьте его в покое! — Анвин Птаха пробилась сквозь толпу, действуя нагруженным подносом, как тараном. — Этому новику надо поесть и попить, прежде чем вы начнете приставать к нему с вопросами. — Анвин улыбнулась Райфу так ласково и гордо, что ему стало стыдно. — Это, паренек, мое лучшее темное пиво. Отведай.
   Райф принял от нее рог, благодарный за то, что может чем-то занять себя. Солнце, отражаясь от снега, слепило глаза после сумрака молельни, и все вокруг говорили и задавали вопросы разом, вселяя в него желание убежать. Но он устоял. Эти люди были его кланом, и они имели право узнать о судьбе своих родных. Он поднес рог к губам, вдохнув густой лесной запах темного пива, выдержанного в дубовой бочке, а потом медленно — три дня — прогревавшегося над очагом. Анвин сказала правду: это было лучшее ее пиво, и поэтому Райф не стал его пить.
   Держа рог у груди, он поискал в толпе лица Рейны и Эффи, но не нашел. Кучка людей стояла в темноте за дверью — возможно, они тоже были там.
   — Мы должны знать, что случилось, парень, — сказал Орвин Шенк с озабоченным красным лицом. — Не спеши и рассказывай, как сам считаешь нужным.
   Райф медленно кивнул. Почему они все так добры к нему? От этого ему становилось только хуже. Заставив себя смотреть Орвину в глаза, он сказал:
   — Битти жив и здоров. Он храбро сражался и убил при мне не меньше двух бладдийцев.
   Орвин стиснул Райфу плечо, и в его бледно-голубых глазах блеснули слезы.
   — Ты всегда приносишь новости, целительные для отцовского сердца, Райф Севранс. Ты хороший парень, и я благодарен тебе за это.
   Слова Орвина так противоречили тому, что Райф только что услышал от Инигара, что у него защипало в глазах. Он таких слов не заслуживал. Скользя взглядом по лицам, он обратился ко всем сразу, боясь не справиться с собой, если не покончит со всем этим побыстрее.
   — Засада удалась. Все прошло как задумано. Корби Миз со своими людьми занял место к северу от дороги, Баллик Красный — к югу. Моему брату доверили запасной отряд. Бой был жестоким, и бладдийцы дрались как одержимые, но мы оттеснили их в снег и одержали победу. — Райф нашел взглядом Саролин Миз, дородную, добродушную жену Корби. — Корби сражался, как Каменный Бог. Он был прекрасен.
   — Он не ранен? — спросила Саролин, коснувшись руки Райфа.
   — Нет — разве что несколько царапин.
   — А как там Баллик?
   Райф не заметил, кто задал вопрос, но ответил как можно добросовестнее. Вопросы так и сыпались — все хотели узнать о своих родных и близких. Райфу стало легче, пока он отвечал. Избежать разговора о том, что случилось позже на поляне, оказалось на удивление легко. Люди хотели знать одно: живы ли их сыновья, мужья и братья, не ранены ли и храбро ли они сражались. Райфу легко было говорить правду, не задевавшую ни его, ни других участников боя.
   Но когда Дженна Скок вышла вперед и спросила про сына, легкость улетучилась мгновенно, точно ее и не бывало.
   — Тоади тяжело ранен — может быть, даже скончался.
   Дженна оттолкнула тех, кто поспешил поддержать и утешить ее. Зеленые глаза, налившись гневом, пригвоздили Райфа к месту.
   — Откуда ты можешь это знать? Почему ты явился раньше остальных? Что случилось потом, после боя?
   Райф глотнул воздуха. Вот уже пять дней, как он боялся этого мгновения.
   — Расскажи про Бенрона. — Репкоголовый Берри Лайс протолкался вперед. — Сколько бладдийских черепов он расколол своим молотом?
   — Скажи нам, почему ты здесь, Райф Севранс, — дрожа всем телом, настаивала Дженна.
   Райф, переведя взгляд с Берри на нее, открыл рот, чтобы ответить.
   — Довольно! — Рейна Черный Град вышла из мрака за дверью, одетая в мягкую кожу и тонкую черную шерсть, жена вождя с головы до пят. Соболий мех на горле и рукавах колыхался при ее дыхании, на бедре блестел серебряный нож. Толпа раздалась, очистив ей дорогу. — Новик проделал трудный путь по рыхлому снегу. Пусть он назовет тех, кто на его глазах был убит или ранен, а потом дадим ему поесть и отдохнуть.
   Несмотря на богатый наряд, глаза Рейны были тусклыми, и лицо сильно осунулось. Райф поразился, увидев, что ее вдовьи рубцы все еще кровоточат.
   — Расскажи Берри о его старшем брате.
   Это был приказ, и Райф подчинился, снова увидев перед собой Бенрона Лайса, терзаемого собаками во рву. Он почти не оставил Берри и его семье надежды, сказав, что Бенрон не шевелился и после того, как собак пристрелили. Рассказывая, Райф сам все больше убеждался в том, что Бенрон мертв. Он вспомнил, как стоял через дорогу от него — свидетель...
   «Ты ворон, рожденный быть свидетелем смерти».
   — Кто-нибудь еще? — ворвался в его мысли голос Рейны.
   — Больше я павших не видел.
   По толпе прошло облегчение, выраженное в разжатых кулаках и опущенных взглядах. Пожилые кланники касались своих ладанок с порошком камня, благодаря богов. Вопрос Дженны Скок читался на многих лицах, но Рейна позаботилась о том, чтобы он остался непроизнесенным: она ушла обратно в дом и этим простым действием увела за собой всех остальных. Анвин тоже помогла, пообещав всем горячий эль и поджаренный хлеб. Райф остался на месте, глядя, как кланники один за другим исчезают в открытых дверях. Ему больше, чем когда-либо, хотелось последовать за ними, найти Эффи и прижать к себе ее легкое тельце, но он не знал, правильно это будет или нет. Рейна намеренно не пустила ее сюда — значит опасалась, что он может причинить ей какой-то вред.
   Вот что он теперь должен сделать: оградить Эффи, Дрея и весь свой клан от вреда. Инигар Сутулый открыл ему глаза.
   — Райф, — произнес голос, который он не слышал вот уже пять лет. Здоровенный, как медведь, человек с рыжеватой щетиной на голове и главами цвета меди вышел из круглого дома во двор. Щурясь на снеговые тучи, он сказал: — Я надеялся, что свет будет более благоприятным. В этакой хмари меня запросто можно принять за какого-нибудь тощего слабака.
   — Дядя...
   Ангусу Локу хватило трех шагов, чтобы дойти до Райфа и стиснуть его в мощных объятиях. Райф почувствовал, что у него гнутся ребра, но Ангус тут же отпустил его, стал от него на расстоянии вытянутой руки и принялся разглядывать так пристально, словно Райф был лошадью, которую он хотел приобрести.
   В некрашеных замшевых штанах и дорожной куртке, перекрещенный таким количеством ремней, что на целую конскую упряжку хватило бы, Ангус Лок выглядел именно таким бывалым объездчиком, каким и был на самом деле. Исхлестанные снегом щеки покраснели, губы были намазаны воском, а мочки во избежание обморожений обмотаны кожаными полосками.
   — Каменные Боги, парень! Ну и вымахал же ты! — Он потер двенадцатидневную щетину у Райфа на подбородке. — А что это такое? В твои годы у меня и на голове-то столько волос не было, не говоря уж о лице.
   Что тут было отвечать? Райф усмехнулся. Ангус был здесь, и Райф не знал, хорошо это или плохо, зато знал, что Ангусу можно доверять и что он достоин уважения. Тем говорил это много раз даже после смерти той, кто их связывала, — своей жены Мег Севранс, матери Дрея, Райфа и Эффи, сестры Ангуса Лока.
   Ангус изменился в лице, пристально глядел на Райфа ореховыми глазами.
   — Я приехал ранним утром, и Рейна рассказала мне про Тема... Хороший он был человек, твой отец. И хороший муж для Мег. Он ее просто обожал. — Ангус улыбнулся, как бы про себя. — Хотя я, должен признаться, возненавидел его с первого взгляда. Не было ничего такого, что он не делал бы лучше других: охота, стрельба, выпивка, танцы...
   — Танцы? Неужто отец тоже танцевал?
   — Точно дьявол на воде! Стоило Тему услышать музыку, и он тут же пускался в пляс. Хорош он был в своей шапке с медвежьими когтями и медвежьем полушубке. Из-за них-то, видно, моя сестра и влюбилась в него, поскольку красотой он не блистал — так мне по крайней мере казалось тогда.
   Райф, как ни глупо, чуть не прослезился. Он не знал даже, что Тем умел танцевать. Ангус тронул его за плечо.
   — Давай пройдемся немного, парень. Я две долгие недели провел в седле и хочу размять свои старые кости.
   Райф посмотрел на круглый дом.
   — Мне надо повидать Эффи.
   — Я только что от нее. С Рейной ей хорошо. Пусть подождет своего брата еще немного.
   Райфа это не убедило, но Ангус явно хотел поговорить с ним, и он позволил себя увести.
   Проглянувшее солнце сделало выгон безупречно белым и гладким, как куриное яйцо. Молодые лиственницы и чернокаменные сосны превратились в курганы высотой с человека — их называли в клане сосновыми призраками. Снег под ногами оставался чистым и зернистым — ветер постоянно перемещал его и не давал ему замерзнуть. По чистой глади бежали легкими строчками заячьи следы.
   Знакомая картина не утешала Райфа. В памяти звучали слова Инигара Сутулого: «Я боюсь, что если ты останешься с нами, то станешь свидетелем смерти всех нас еще до того, как насытишь свой взор». Райф вздрогнул. После этих слов все вокруг стало казаться ему другим. Напрасно он не дал бладдийским женщинам и детям сгореть в кибитке. Их это все равно не спасло, и в конце концов он сделал только хуже.
   — На-ка выпей.
   Голос Ангуса донесся до него как будто издали, и мысли Райфа не сразу вернулись с поляны севернее Дороги Бладдов. Ангус сунул ему в руку фляжку. Райф немного подержал ее и выпил. Прозрачная жидкость была так холодна, что щипала десны, — совершенно безвкусная и такая крепкая, что пар от дыхания Райфа стал невидимым на морозе. Ангус, замедлив шаг, остановился у соснового призрака и прислонился к нему спиной. Комья снега посыпались с веток ему на сапоги. Жестом он поощрил Райфа выпить еще глоток из обшитой кроличьим мехом фляжки. Райф глотнул чуть-чуть, только чтобы согреть рот.
   — Тебе пришлось тяжело на Дороге Бладдов. — Это был не вопрос. Ангус размотал тесемки на запястьях и снял свои красивые перчатки из тюленьей кожи. Некрашеная одежда, простой объездчицкий клинок на бедре и коротко остриженные волосы выдавали в нем чужого. Ангус не принадлежал ни к какому клану. Тем говорил, что мать с братом выросли во владениях города Иль-Глэйва близ ганмиддишской границы. Тем встретил Мег в тот год, когда жил воспитанником в Ганмиддише, на танцах, которые этот богатый пограничный клан устраивал летом для своих новиков и девушек. Ангуса тоже пригласили — Райф уже не помнил почему, — но Краб Ганмиддиш, вождь клана, поставил ему непременным условием привести свою женщину, с которой он будет танцевать. Ангус привел Мег, Тем увидел ее и, по словам Кота Мэрдока, который тоже при этом присутствовал, не дал с ней потанцевать никому другому. Два месяца спустя они поженились, и в тот же день Тем был освобожден от своей клятвы новика.
   Мег Лок так больше и не вернулась домой — выйдя за Тема Севранса, она стала кланницей.
   — Рейна говорила мне, что ты умеешь попадать в цель, даже когда темно. — Ангус вывернул перчатки наизнанку и принялся выскабливать подкладку ножиком. — Еще она говорила, что, когда вы с Дреем вернулись с Пустых Земель, ты обмолвился, что узнал о набеге на расстоянии.
   Райф почувствовал, что у него пылают щеки. Какое право имела Рейна говорить такое чужому человеку?
   — Другие говорили мне, что ты на ножах с Мейсом Черным Градом, что ты спорил с ним перед всем кланом, не подчинялся его приказам...
   — Выкладывай, что у тебя на уме, Ангус. Я сам знаю, как обстоят дела в этом клане.
   Гнев Райфа Ангуса ничуть не тронул. Почистив перчатки с изнанки, он снова вывернул их и надел, а после спрятал нож в чехол и только тогда ответил:
   — У меня дела к югу от Вениса, и я думаю, что тебе надо поехать со мной.
   Райф посмотрел Ангусу в глаза, и радужки с бронзовыми искрами спокойно выдержали его взгляд. Что он знает? Говорил ли он с Инигаром Сутулым?
   — Почему ты мне предлагаешь это теперь? — спросил Райф угрюмо. — Кто тебя надоумил?
   Ангус посмотрел на Райфа так, что он сразу пожалел о сказанном. Ангус хоть и не кланник, но родня ему, и Райф обязан его уважать.
   — Если человек возвращается раньше своей дружины, это обычно означает, что между ним и прочими дружинниками не все ладно. А когда кланник бежит из боя, он становится предателем своего клана. Я не дурак, Райф. Я слышал, что ты говорил во дворе. Ты довольно много знаешь о битве, но о раненых ничего путного не сказал. Ты даже не знаешь наверняка, кто жив, а кто умер. Ясно, что конца битвы ты не дождался. Случилось что-то особенное, не так ли? Что-то, заставившее тебя уехать. — Ангус вскинул руку, не дав Райфу ответить. — Я не хочу знать, что это было. Дела клана меня не интересуют в отличие от судьбы моих племянников — а из того, что я слышал нынче утром, следует, что Мейс Черный Град очень не прочь избавиться от одного из них. И теперь этот мой племянник, покинув поле боя, все равно что вытесал колья для собственной казни.