Страница:
— Просто маленький подземный ход, ничего больше. — Ангус хлебнул из кроличьей фляжки. — Его прорубили много тысяч лет назад, задолго до постройки Вениса.
— Кто же построил его? — Аш дотронулась до стены.
— Суллы.
Райф затаил дыхание. Ангус уже в третий раз упомянул о суллах, но от повторения это слово лучше не становилось. Суллы — всеобщие враги. Они ненавидят как горные города, так и кланы. И порубежников тоже, хотя и защищают их, не щадя жизни. Они скрываются в своих необычных лесах, где строят города из синего и серебристого камня, ни с кем не торгуют и не заключают соглашений. Говорят, они покидают свои Облачные Земли только для того, чтобы защитить свои границы и потребовать назад своих убитых.
— Зачем суллам нужен подземный ход здесь, на западе?
— Ты думаешь, Райф Севранс, что эта земля всегда принадлежала горным городам? — Тон Ангуса заставил Райфа пожалеть о заданном вопросе. — До того, как здесь появились города и даже кланы, это была страна суллов. Черный Град, правда, зовет себя первым из кланников, но рядом с Суллами его похвальба бледнеет. Они себя называют Перворожденными, подразумевая под этим не только Северные Территории.
Наступившее молчание прервала Аш:
— Значит, суллы были первыми людьми на Обитаемых Землях?
— Так гласит легенда. Она же говорит, что их прогнали сперва с Дальнего Юга, потом со срединных Мягких Земель, и они наконец нашли свой дом на Севере. На всем Севере, а не только на Северной Твердыне, Змеином Берегу и Красных Ледниках, которые принадлежат им теперь. Весь Север был их — от Дробящихся Полей на самом краю до Старого Козьего перевала в этих горах. — Ангус говорил резко, и глаза у него потемнели. — Поэтому этот ход, некогда проделанный суллами для того, чтобы ходить через горы и спускаться со Смертельной так, чтобы их не обнаружили семерки Горной Королевы, и не учуяли гончие Мокрых Плащей, теперь им уже ни к чему. Но тогда-то он был нужен, и таких ходов в горах будет десятка два.
— А кто это — Горная Королева? — спросила Аш. — И Мокрые Плащи? Никогда о них не слышала.
— Это люди иных времен, тех, когда не родились еще ни Красный Священник, ни лорды-основатели, когда единая вера еще не воцарилась в Мягких Землях на юге, когда миром правили императоры и короли, которые пользовались магией как оружием.
Райф отвел факел подальше от себя — в сыром воздухе тот трещал и плевался.
— Ты говорил, что суллы — сами колдуны. Почему же они тогда сами не создали свою империю?
— Создали когда-то. Давно. Но теперь у них одна цель — выжить.
Райф хмуро продолжал шагать вперед. Слова Ангуса не совпадали с тем, что о суллах говорили в клане.
— Но суллы самые свирепые...
— Да, — прервал его Ангус. — Суллы — самые свирепые воины, когда либо поднимавшие знамена на Севере. Им приходится быть такими. Они живут сами по себе, ни в ком не нуждаясь, и все короли, императоры и военачальники Обитаемых Земель уже тридцать тысяч лет испытывают страх перед ними. Суллов гнали на север и восток с самого юга, и теперь все, что у них осталось, — это Облачные Земли. — Ангус успокоился и говорил теперь со странным холодком. — Мне жаль того, кто попытается отнять у них это... ибо им больше некуда идти.
Райф и Аш переглянулись, взволнованные словами Ангуса. Глаза Аш в темном подземелье казались почти голубыми.
— Надо оставить что-то за проход, — сказал Ангус прежним добродушным тоном. — Это старый обычай и может показаться глупым — ведь тут нет никого, кроме летучих мышей. Но Дарра отрежет мне уши и засолит их, если я не уплачу подобную пошлину.
— Дарра? — повторила Аш.
— Моя жена.
Аш ничего больше не сказала, и воцарилось молчание. Райф вынул из волос серебристый обруч и подал Ангусу.
— Оставь вот это.
Ангус стиснул его пальцы своей красной ручищей.
— Нет, парень. Это знак твоего клана. Побереги его. Я сам уплачу.
— Возьми.
Как видно, в его голосе было что-то особенное, потому что Ангус пристально посмотрел на него и кивнул:
— Как хочешь.
Ангус стиснул обруч в кулаке и стал мять его на ходу. Ход стал более узким и низким, поэтому ему и Аш приходилось быть внимательнее с лошадьми. Из трещин в камне сочилась влага, образуя маслянистые лужи, которые все обходили.
Райф зажег второй факел, и новый яркий огонь осветил какие-то знаки на камне. Нет, не на камне, поправил себя Райф, а в нем. Луна и звездное небо темной синевой и жидким серебром просвечивали сквозь слой камня, тонкий, как пленка на рыбьем глазу. Неведомый художник каким-то образом ввел краску в скалу, как при татуировке. Райф вспомнил лук Ангуса: там инкрустация тоже утоплена в дерево. Значит, у Ангуса сулльский лук?! Райф не переставал думать об этом, пока они пробирались через участок тоннеля, частично разрушенный паводком.
То и дело от главного коридора ответвлялись боковые ходы — черные дыры, всегда ведущие вниз. В таких случаях Ангус напоминал им о необходимости держаться кучно. Самый большой колодец был темен и крут, как рудничный шурф, и тысяча узких ступенек в нем вела, казалось, в самые недра ада. Из его глубин на Райфа повеяло холодом. Аш, видимо, почувствовала не только это и не стала сопротивляться, когда Ангус взял ее за руку.
— Пожуй рутовый лист — помнишь, я говорил тебе? — напомнил он.
— Вы говорили, что им пользуются писцы, когда им приходится работать ночью, что от него проясняется в голове.
— Вот-вот. Пожуй его, только не глотай. Каков он на вкус то? Я уже позабыл.
Аш ответила что-то — Райф понимал, что Ангус просто хочет занять ее разговором. Райф тоже присоединился к беседе, и вдвоем они провели Аш через самую глубокую часть хода. В какой-то миг, когда они перешли на другие зимы — одна из немногих тем, которую они могли обсуждать, не вторгаясь в прошлое друг друга, — Райф и сам начал что-то чувствовать. Сначала ему просто свело лопатки, что он приписал недостатку сна, потом давящее чувство распространилось на грудь, сжав сердце и легкие, словно вторая, внутренняя реберная клетка.
Все это нарастало медленно несколько часов, и Райф не сразу распознал, что чувство это — не что иное, как страх.
Даже когда показался конец тоннеля и Ангус, остановившись, совершил небольшой ритуал с серебряным обручем, Райф так и не понял, чего же он, собственно, боялся. Над склоненной спиной Ангуса он обменялся взглядом с Аш.
Она знала. Знала, что это такое.
— Смертельная гора уходит глубоко, — только и сказала она, но этого хватило, чтобы в Райфе забрезжило понимание. Что-то присутствовало внутри горы вместе с ними. Что-то, знавшее, что они здесь.
— Эль халис нитбанн расе гархаль, — точно издали донеслись слова Ангуса. Райф не знал, что это за язык. Надев серебряный обруч на выступ скалы, Ангус оросил его последними каплями из своей кроличьей фляжки и зажег. Голубое пламя вспыхнуло и погасло, оставив на серебре налет, похожий на древесную плесень.
— Ну вот. Это умилостивит сулльских богов. — Из всех приношений они больше всего любят кровь и огонь.
Ангус выпрямился, взял гнедого под уздцы и повел к выходу из тоннеля.
Аш миг спустя последовала за ним, и Райф остался у скалы один. Испытывая сильное желание потрогать обруч в последний раз, он переборол его и вместо этого запустил руки в свои длинные, до плеч, волосы. Теперь люди, увидев его, не сразу поймут, из какого он клана. Оно и к лучшему, сказал он себе и срезал кожаную тесемку со своего тулупа. Он не верил в это, но, может быть, вера придет позднее.
Перевязав волосы тесемкой, он пошел следом за остальными, и пара воронов, нарисованная в камне у выхода, почти не привлекла его внимания.
26
— Кто же построил его? — Аш дотронулась до стены.
— Суллы.
Райф затаил дыхание. Ангус уже в третий раз упомянул о суллах, но от повторения это слово лучше не становилось. Суллы — всеобщие враги. Они ненавидят как горные города, так и кланы. И порубежников тоже, хотя и защищают их, не щадя жизни. Они скрываются в своих необычных лесах, где строят города из синего и серебристого камня, ни с кем не торгуют и не заключают соглашений. Говорят, они покидают свои Облачные Земли только для того, чтобы защитить свои границы и потребовать назад своих убитых.
— Зачем суллам нужен подземный ход здесь, на западе?
— Ты думаешь, Райф Севранс, что эта земля всегда принадлежала горным городам? — Тон Ангуса заставил Райфа пожалеть о заданном вопросе. — До того, как здесь появились города и даже кланы, это была страна суллов. Черный Град, правда, зовет себя первым из кланников, но рядом с Суллами его похвальба бледнеет. Они себя называют Перворожденными, подразумевая под этим не только Северные Территории.
Наступившее молчание прервала Аш:
— Значит, суллы были первыми людьми на Обитаемых Землях?
— Так гласит легенда. Она же говорит, что их прогнали сперва с Дальнего Юга, потом со срединных Мягких Земель, и они наконец нашли свой дом на Севере. На всем Севере, а не только на Северной Твердыне, Змеином Берегу и Красных Ледниках, которые принадлежат им теперь. Весь Север был их — от Дробящихся Полей на самом краю до Старого Козьего перевала в этих горах. — Ангус говорил резко, и глаза у него потемнели. — Поэтому этот ход, некогда проделанный суллами для того, чтобы ходить через горы и спускаться со Смертельной так, чтобы их не обнаружили семерки Горной Королевы, и не учуяли гончие Мокрых Плащей, теперь им уже ни к чему. Но тогда-то он был нужен, и таких ходов в горах будет десятка два.
— А кто это — Горная Королева? — спросила Аш. — И Мокрые Плащи? Никогда о них не слышала.
— Это люди иных времен, тех, когда не родились еще ни Красный Священник, ни лорды-основатели, когда единая вера еще не воцарилась в Мягких Землях на юге, когда миром правили императоры и короли, которые пользовались магией как оружием.
Райф отвел факел подальше от себя — в сыром воздухе тот трещал и плевался.
— Ты говорил, что суллы — сами колдуны. Почему же они тогда сами не создали свою империю?
— Создали когда-то. Давно. Но теперь у них одна цель — выжить.
Райф хмуро продолжал шагать вперед. Слова Ангуса не совпадали с тем, что о суллах говорили в клане.
— Но суллы самые свирепые...
— Да, — прервал его Ангус. — Суллы — самые свирепые воины, когда либо поднимавшие знамена на Севере. Им приходится быть такими. Они живут сами по себе, ни в ком не нуждаясь, и все короли, императоры и военачальники Обитаемых Земель уже тридцать тысяч лет испытывают страх перед ними. Суллов гнали на север и восток с самого юга, и теперь все, что у них осталось, — это Облачные Земли. — Ангус успокоился и говорил теперь со странным холодком. — Мне жаль того, кто попытается отнять у них это... ибо им больше некуда идти.
Райф и Аш переглянулись, взволнованные словами Ангуса. Глаза Аш в темном подземелье казались почти голубыми.
— Надо оставить что-то за проход, — сказал Ангус прежним добродушным тоном. — Это старый обычай и может показаться глупым — ведь тут нет никого, кроме летучих мышей. Но Дарра отрежет мне уши и засолит их, если я не уплачу подобную пошлину.
— Дарра? — повторила Аш.
— Моя жена.
Аш ничего больше не сказала, и воцарилось молчание. Райф вынул из волос серебристый обруч и подал Ангусу.
— Оставь вот это.
Ангус стиснул его пальцы своей красной ручищей.
— Нет, парень. Это знак твоего клана. Побереги его. Я сам уплачу.
— Возьми.
Как видно, в его голосе было что-то особенное, потому что Ангус пристально посмотрел на него и кивнул:
— Как хочешь.
Ангус стиснул обруч в кулаке и стал мять его на ходу. Ход стал более узким и низким, поэтому ему и Аш приходилось быть внимательнее с лошадьми. Из трещин в камне сочилась влага, образуя маслянистые лужи, которые все обходили.
Райф зажег второй факел, и новый яркий огонь осветил какие-то знаки на камне. Нет, не на камне, поправил себя Райф, а в нем. Луна и звездное небо темной синевой и жидким серебром просвечивали сквозь слой камня, тонкий, как пленка на рыбьем глазу. Неведомый художник каким-то образом ввел краску в скалу, как при татуировке. Райф вспомнил лук Ангуса: там инкрустация тоже утоплена в дерево. Значит, у Ангуса сулльский лук?! Райф не переставал думать об этом, пока они пробирались через участок тоннеля, частично разрушенный паводком.
То и дело от главного коридора ответвлялись боковые ходы — черные дыры, всегда ведущие вниз. В таких случаях Ангус напоминал им о необходимости держаться кучно. Самый большой колодец был темен и крут, как рудничный шурф, и тысяча узких ступенек в нем вела, казалось, в самые недра ада. Из его глубин на Райфа повеяло холодом. Аш, видимо, почувствовала не только это и не стала сопротивляться, когда Ангус взял ее за руку.
— Пожуй рутовый лист — помнишь, я говорил тебе? — напомнил он.
— Вы говорили, что им пользуются писцы, когда им приходится работать ночью, что от него проясняется в голове.
— Вот-вот. Пожуй его, только не глотай. Каков он на вкус то? Я уже позабыл.
Аш ответила что-то — Райф понимал, что Ангус просто хочет занять ее разговором. Райф тоже присоединился к беседе, и вдвоем они провели Аш через самую глубокую часть хода. В какой-то миг, когда они перешли на другие зимы — одна из немногих тем, которую они могли обсуждать, не вторгаясь в прошлое друг друга, — Райф и сам начал что-то чувствовать. Сначала ему просто свело лопатки, что он приписал недостатку сна, потом давящее чувство распространилось на грудь, сжав сердце и легкие, словно вторая, внутренняя реберная клетка.
Все это нарастало медленно несколько часов, и Райф не сразу распознал, что чувство это — не что иное, как страх.
Даже когда показался конец тоннеля и Ангус, остановившись, совершил небольшой ритуал с серебряным обручем, Райф так и не понял, чего же он, собственно, боялся. Над склоненной спиной Ангуса он обменялся взглядом с Аш.
Она знала. Знала, что это такое.
— Смертельная гора уходит глубоко, — только и сказала она, но этого хватило, чтобы в Райфе забрезжило понимание. Что-то присутствовало внутри горы вместе с ними. Что-то, знавшее, что они здесь.
— Эль халис нитбанн расе гархаль, — точно издали донеслись слова Ангуса. Райф не знал, что это за язык. Надев серебряный обруч на выступ скалы, Ангус оросил его последними каплями из своей кроличьей фляжки и зажег. Голубое пламя вспыхнуло и погасло, оставив на серебре налет, похожий на древесную плесень.
— Ну вот. Это умилостивит сулльских богов. — Из всех приношений они больше всего любят кровь и огонь.
Ангус выпрямился, взял гнедого под уздцы и повел к выходу из тоннеля.
Аш миг спустя последовала за ним, и Райф остался у скалы один. Испытывая сильное желание потрогать обруч в последний раз, он переборол его и вместо этого запустил руки в свои длинные, до плеч, волосы. Теперь люди, увидев его, не сразу поймут, из какого он клана. Оно и к лучшему, сказал он себе и срезал кожаную тесемку со своего тулупа. Он не верил в это, но, может быть, вера придет позднее.
Перевязав волосы тесемкой, он пошел следом за остальными, и пара воронов, нарисованная в камне у выхода, почти не привлекла его внимания.
26
ОГОРОДНЫЕ СЕКРЕТЫ
Эффи Севранс сидела, поджав под себя ноги, в облюбованном ею уголке под лестницей и смотрела на воинов, вернувшихся из похода. Большие, высокие кланники с мрачными суровыми лицами, роняя с топоров комки застывшей крови и грязи, входили в сени, и с ними входило молчание, которое, как знала Эффи, означало смерть.
Она старалась не бояться. Зажав в кулаке камешек, свой амулет, она всматривалась в каждого, кто переступал через порог. Дрей должен был вернуться вместе с ними.
Воины шли и шли — кто приволакивая ноги, кто с кровоподтеками на лице и шее, кто с ранами, скрытыми под одеждой и заметными только по нетвердой походке и синеве губ. Кого-то втаскивали на салазках, и Эффи оглядывала их, ища шитый зубцами отцовский тулуп, который был на Дрее в день отъезда.
Рейна, Анвин Птаха и другие уважаемые женщины хлопотали около раненых, перевязывая их и разнося черное пиво, теплую одежду и вкусное мясо. Как во всех случаях, когда верховодила Анвин, другие женщины не суетились попусту и не смели причитать: Анвин не потерпела бы этого, потому что считала, что это только расстраивает мужчин. Рейна молча, про себя, вела счет, примечая каждого входящего. Ее вдовьи рубцы уже зажили, и бледная кожа валиками обводила запястья. В эти дни она почти не разговаривала с Эффи, хотя и заботилась о том, чтобы Эффи была накормлена, одета и не оставалась подолгу одна. У них была общая тайна, такая скверная, что Эффи порой не могла спать по ночам и все чаще убегала в малый собачий закут, Шенковы собаки любили ее почти так же, как Рейна... и не смотрели на нее мертвыми глазами.
Но все эти мысли вылетели у Эффи из головы, когда она увидела на пороге крупную фигуру Дрея. Он шел медленно, слегка согнувшись в поясе из-за полученной раны, на лице у него запеклась маска из крови и грязи, в панцире зияла прореха. Едва переступив порог круглого дома, он стал искать кого-то глазами.
Эффи встала с быстро забившимся сердцем. Дрей!
Он увидел ее, как только она вышла из-под лестницы. С души у него как будто свалилась великая тяжесть, и на миг он стал совсем юным, как прежний Дрей, каким он был до того, как началось плохое и Райф уехал. Не говоря ни слова, он раскрыл объятия, и Эффи не смогла бы устоять даже ценой собственной жизни. Ей так хотелось к нему, что все внутри ныло.
Она не бросилась к брату бегом — Анвин этого не одобрила бы, — но направилась к нему медленными решительными шагами. Дрей ждал. Он не улыбнулся, как не улыбалась и Эффи, просто обнял ее и прижал к себе.
Когда они разомкнули объятия, Дрей задержал ее руку в своей. Повернув голову, он отдал какой-то приказ молодым новикам, и один из них, с большущим мечом за спиной, тут же отправился выполнять приказание Дрея. Корби Миз с вмятиной на голове спросил Дрея о чем-то. Тот подумал, как всегда, и только потом ответил. Корби кивнул и ушел.
Анвин взглянула на него с немым вопросом на своем лошадином лице, и Дрей вместо ответа поднял вверх свою и Эффи руки. Эффи не поняла, о чем речь, но Анвин, как видно, поняла, потому что довольно кивнула и потащила поднос с пивом и лепешками сидящим на полу молотобойцам.
— Пошли, — произнес Дрей и повел Эффи через толпу воинов и женщин к молельне.
— Бладд теперь угрожает Крозеру...
— Сто дхунитов полегло...
— Надо будет заключить договор с Гнашем, чтобы они пропустили нас.
— Корби оттащил его от трупа, и с тех пор он не сказал ни слова. Его сердце осталось вместе с братом-близнецом.
— Нет, Анвин, займись сначала Рори — это всего лишь царапина.
Эффи, шагая рядом с Дреем, ловила обрывки этих тихих разговоров. Теперь они вступили в настоящую войну, и дружина вроде этой, которой командовал Корби Миз, каждый день отправлялась куда-нибудь из круглого дома. Две ночи назад бладдийцы, нарушив границу у низинной сторожевой стены, перебили дюжину издольщиков. Эффи видела их тела — их привез Орвин Шенк с сыновьями. Одна из шенковых собак нашла в снегу живого младенца. Орвин сказал, что мать закутала ребенка в овчину и спрятала в сугроб рядом с их домом, когда налетели бладдийцы на своих боевых конях. Теперь малыша нянчила Дженна Скок. Орвин принес его прямо к ней, сказав, что в мальчугане с таким стойким сердцем и такими крепкими кулачками непременно должно быть что-то от Тоади. Все кормящие матери клана снабжали ребенка молоком.
Эффи много думала об этом ребеночке, закопанном в снегу. Ей хотелось спросить Орвина, которая из собак его нашла, но он был такой важный и злой, что она не посмела.
Дрей ввел Эффи в дымную темноту молельни и велел посидеть на одной из каменных скамеек, а сам пошел к камню. Двое мужчин из его дружины уже стояли там на коленях, касаясь мокрого камня лбами. Они молчали. Дрей нашел себе место около них и тоже надолго замолчал: он шел бок о бок с богами, как говорил Инигар.
Эффи изучила священный камень хорошо, лучше всех, кроме Инигара Сутулого. Она много времени проводила здесь, свернувшись под верстаком Инигара, и рассматривала камень. У камня было лицо. Не человеческое, для человеческого на нем было слишком много глаз, но он мог видеть, слышать и чувствовать. Сегодня камень был печален и мрачен. В глубоких, подернутых соленой коркой яминах-глазах блестели маслянистые слезы, в темных щелях-ртах стояли серые тени, и даже новая трещина по всей длине, которую все называли дурным предзнаменованием и знаком грядущей войны, напоминала глубокую морщину на шее дряхлого-предряхлого старца.
Эффи быстро отвела взгляд. Она не могла видеть эту трещину без того, чтобы не вспомнить о Райфе.
Амулет сказал ей, что он уедет, втолкнул в нее это знание через ладони.
Он должен уехать, сказал амулет. Эффи знала, что так будет, еще до того, как Райф вернулся с Дороги Бладдов. Порой ей хотелось рассказать об этом Дрею, чтобы облегчить его душу, но она не находила слов. Дрей сердился не только на Райфа, но и на Ангуса, что тот увез Райфа с собой. Он теперь не называл Ангуса дядей, а говорил «этот Ангус Лок». Эффи нахмурилась. Неделю назад она видела, как Дрей стоит у главной двери и смотрит на юг. Сначала она подумала, что он глядит, прошла ли буря, но потом поняла по его лицу, что он высматривает Райфа... хотя Рейна сказала ему, что Райф больше не вернется.
У Эффи все сжалось внутри, и рука поползла к платью с амулетом. Камень теперь стал холодный и безжизненный, как впавшая в спячку мышь. Так лучше — он ведь никогда не говорит ничего хорошего. Вдруг он скажет, что Дрей тоже уедет?
— Пойдем, малютка. — Дрей поднялся тяжело, не опираясь на священный камень. Прогулка с богами что-то отняла у него — он выглядел усталым, старым и еще более озабоченным, чем прежде.
Эффи нашла его руку в дыму.
— Дрей.
Брат и сестра, оглянувшись одновременно, увидели Инигара Сутулого, вышедшего из мрака по ту сторону камня. Лицо ведуна стало серым от пепла, опаленные в знак войны рукава и подол чернели. Темные глаза лишь мельком взглянули на Эффи, но она знала, что Инигар видит ее насквозь — он все знал про Севрансов.
— Инигар. — Дрей закрыл глаза и коснулся обоих век. — Корби говорит, ты храбро сражался и принял командование на себя, когда пал Кулл Байс.
Дрей промолчал. Эффи знала, что похвалы смущают его, но не этим объяснялась суровость его лица и взгляда. Когда это Инигар успел поговорить с Корби? Когда Эффи видела молотобойца последний раз, он требовал у Анвин еще пива.
— Ты должен оставить прошлое позади, — сказал Инигар. — Забыть все, что было. Клану нужны такие люди, как ты. Не позволяй горечи отнять у тебя силу. Что есть, то есть. Если будешь думать о том, что могло бы быть, призраки прошлого сожрут тебя. У них острые зубы, и ты ничего не почувствуешь, пока они не доберутся до мозга костей. Оставь их за собой. Медведи назад не оглядываются.
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь.
Эффи затаила дыхание. Так с ведуном никто не разговаривал — никто. Инигар покачал головой, стряхнув с себя эти слова, точно дождевые капли с тулупа.
— Мой покровитель — ястреб, Дрей Севранс, и я вижу то, чего не видит медведь. Не думай, что я не знаю того, что случилось на Дороге Бладдов. Не думай, что я снимаю с тебя вину. Но знай: что сделано, то сделано, и меня заботит лишь то, что будет потом.
Дрей потер щеку и сказал устало:
— Мне надо идти. Не беспокойся обо мне, Инигар. Я знаю, что мое место в клане.
Инигар кивнул.
— Ты выбросил клятвенный камень?
Дрей повернулся спиной к ведуну и ответил:
— Да.
Эффи, идя к выходу из молельни, чувствовала, что Инигар смотрит на них. Дрей все время молчал, пока они ходили на кухню за хлебом и мясом. Однажды он поморщился, потревожив какое-то больное место, и не сразу переборол боль.
— Давай найдем какое-нибудь тихое местечко и поедим там, — сказал он.
— Можно пойти на огород. Там тихо, стены высокие, и ветер туда не задувает. — Дрей кивнул, и Эффи слегка заволновалась. Ей очень хотелось, чтобы Дрей одобрил ее выбор.
На огороде, маленьком клочке земли позади круглого дома, выращивались травы. Высокие стены круглый год перекрывали туда доступ холодным ветрам, и кто-то поставил там пару кирпичных скамеек, чтобы в этом уютном уголке можно было сидеть. Огород выходил во владения Анвин, и каждая снежинка, посмевшая залететь туда, выметалась, не успев осесть. Анвин стоило только взглянуть на Длинноголового, чтобы тот сразу побежал расчищать снег, — она на многих мужчин оказывала такое действие, как заметила Эффи.
Жесткая кормовая капуста там больше не росла — Дагро Черный Град запретил сажать ее, обозвав дурнолистом. Эффи она нравилась, хотя жевать этот овощ и правда приходилось долго. Теперь Анвин растила там травы вроде лука-порея, полыни и белой горчицы. Все их к зиме убрали, и на грядках не осталось ничего, кроме перекопанной земли.
Эффи шла вдоль наружной стены круглого дома с бьющимся сердцем. Она старалась смотреть себе под ноги, но порой забывалась и взглядывала на север, где лежали Пустые Земли и Великая Глушь... пространства без конца и края. Только заперев за собой огородную калитку и ограничив свой мир до кусочка земли, который могла обойти за минуту, она почувствовала себя в безопасности.
Дрей сел на ближнюю скамью, а Эффи, еще не отдышавшись от быстрой ходьбы, заняла вторую, напротив него. Она следила, как брат оглядывает огород, пытаясь разгадать выражение его лица. Ива в дальнем углу проскрипела на ветру, как разболтанная ставня.
— В последний раз, побывав здесь, я получил трепку от Анвин. Я метал копье за конюшней, а ветер подхватил его и перенес через эту стену — оно и посшибало дюжину капустных голов. Райф постарался поправить дело — прилепил их обратно грязью, чтобы видно не было... — Дрей умолк, и его лицо опять посуровело. — Давно это было.
Эффи кивнула, не зная что сказать. Дрей внезапно подался вперед.
— Эффи, мы с тобой теперь остались одни и должны заботиться друг о друге. Должны держаться вместе. На обратном пути у меня было время подумать. Арлек потерял своего близнеца, Бык-Молот — названого брата... я не мастер говорить, да у нас в роду говорунов и не водилось, но я многое замечаю и вижу, как ты все больше и больше уходишь в себя. Я знал, что дело неладно, но говорил себе: ничего, все будет хорошо, Эффи хорошая девочка, и ничего плохого с ней не случится. Теперь ты должна рассказать мне, что с тобой происходит. С каждым разом, как я вижу тебя, ты худеешь все сильнее. Рейна говорит, что кормят тебя исправно, но она не знает, съедаешь ты все это или нет. Анвин сказала, что с той ночи, когда Рейна помолвилась с Мейсом, ты выходишь из своей каморки только чтобы навестить собак. Чего ты боишься? Тебя напугал кто-нибудь? Скажи, Эффи, я должен знать.
Эффи, смотревшая в карие глаза брата все время, пока он говорил, потупилась. Это была самая длинная речь, которую она слышала от Дрея. От этого ей сделалось грустно, и она не ответила.
— В тот день ты была с Рейной в лесу, правда? Когда она и Мейс... когда они заключили помолвку.
Эффи вздрогнула, продолжая молчать. Не будет она вспоминать тот день. Не хочет и не будет.
Дрей поднялся со своего места с трудом, держась за живот, и сел рядом с Эффи.
— Ты чего-то боишься, Эффи, я знаю. Я видел, как ты пряталась под лестницей в сенях. Ты не хотела, чтобы тебя видели. Последние месяцы были тяжелыми, и я знаю, как ты скучаешь по батюшке... и по Райфу. Но я думаю, тебя мучает еще что-то. Какой-то секрет.
При слове «секрет» Эффи подняла глаза.
— Пожалуйста, Эффи, скажи. Если с тобой что-то неладно, я должен знать.
— Секреты надо хранить.
— Только хорошие. Плохие не надо.
Эффи нащупала свой амулет.
— Плохие секреты теряют силу, если люди ими делятся.
— Делятся?
— Ну да. Вот как мы с тобой.
— Мы с тобой?
Дрей кивнул. В своем вареном кожаном панцире со стальными ребрами он казался совсем взрослым, как настоящий кланник. И сильно мучился — Эффи видела это по каплям пота у него на лбу и неровному дыханию. Ей не хотелось разочаровывать его и лгать ему. Но она боялась его потерять, как батюшку и Райфа.
Крепко стиснув в руке амулет, Эффи решилась. Она рассказала брату обо всем, что случилось в Старом лесу: как Рейна разбудила ее и взяла с собой проверять капканы, как приехал Мейс на взмыленном, заляпанном грязью коне и прогнал ее, чтобы поговорить с Рейной с глазу на глаз; как она взобралась на утес над ними и что видела и слышала потом. Рассказала, как Мейс пригрозил ей, и о мертвом взгляде Рейны. Рассказчица из Эффи была неважная, и она не знала, какими словами описать то, что произошло между Мейсом и Рейной, но она старалась передать все как можно лучше, ободренная молчанием Дрея, его терпением и не меняющимся выражением его лица.
Когда она закончила, он кивнул и не стал задавать ей никаких вопросов. Он просто сидел и думал, держа ее за руку. Дрожь, пробравшая Эффи где-то во время рассказа, не прошла и теперь. Она заметила, что уже темнеет. Было очень холодно, но только снаружи: внутри она вся горела.
Через некоторое время Дрей встал.
— Пойдем, малютка. Вернемся в дом.
Эффи было плохо от его усталости и от того, что она не понимала, что он чувствует теперь.
Обратная дорога длилась целую вечность. Эффи потупилась и шла, давя ногами мерзлые сорняки. В сенях все переменилось после их ухода. Горели факелы, и кланники стояли кучками, переговариваясь и попивая пиво. Четверо мальчишек сидели у груды грязного, облепленного волосами оружия, с большим почтением отчищая топоры и молоты. Здоровенный рыжий Пайл Тротер пел о клановой королеве Мойре Дхун и Увечном, которого она любила и потеряла. Раненых уже унесли.
Эффи думала, что Дрей отведет ее на кухню, в Большой Очаг, или даже в ее каморку, но он прошел к маленькой кривой лесенке, ведущей вниз, в покои вождя. Сразу поняв, что он собирается делать, Эффи хотела вырваться, но Дрей держал ее крепко и не отпускал. На ступеньках они встретили плоскогрудую Нелли Мосс. Она несла ярко пылающий факел, который не позаботилась прикрыть, поравнявшись с ними, и Эффи опалило несколько волосков у лица.
В Черном Граде не было трона, как в Дхуне. Черноградские вожди никогда не называли себя королями, хотя и владели атрибутами королевской власти. Одной из таких вещей был
Клановый Меч, известный во всех клановых землях как символ Черного Града. У Етадда был Красный Топор, никакой не красный на самом деле, но, как говорили, старше, чем сами кланы. Ганмиддиш владел большой плитой зеленого мрамора, известный как Крабий Камень, потому что в ее середине виднелся огромный окаменелый краб, хотя нашли его за тысячу лиг от моря. Эффи знала назубок все клановые сокровища и эмблемы. Самым любимым из всех кланов у нее был Орль, хранивший у себя вместо оружия или каких-то диковин простой дубовый посох под названием Крюк.
Эффи нравилось думать об этих сокровищах. Они представлялись ей самыми прекрасными вещами на свете. Однажды, когда она перечисляла их Рейне у женского очага, вошел Дагро Черный Град. Эффи сразу умолкла, но Дагро велел ей продолжать, и она перебрала все кланы от Баннена до Визи, остановившись только раз из уважения к Погибшему Клану. Когда она закончила, Дагро от души рассмеялся, взъерошил ей волосы и сказал, что никто в клане не помнит этого так хорошо, даже Кот Мэрдок. «Пойдем-ка со мной, юная кланница, — добавил он, — и я для начала покажу тебе наши сокровища. Теперь, если кто-то и умыкнет их темной ночью, мы сразу отправим тебя в кузницу. Твоя память и умелые руки Брога вернут нам пропажу в тот же день».
Эффи понравилось, что ее назвали кланницей, и еще больше понравилось в покоях вождя, куда привел ее Дагро. Старый вождь несколько часов кряду рассказывал ей о клановых сокровищах, поднося их к свету и полируя рукавом. В последний раз Эффи побывала в этих комнатах как раз тогда, за год до смерти Дагро.
Эти и другие мысли мелькнули у нее в голове, когда они с Дреем спускались вниз. Ей показалось, что прошло уже много времени с тех пор, как Дагро был вождем.
Перед просмоленной черной дверью Дрей остановился и поправил волосы. Потом он толкнул дверь плечом и вошел. Мейс Черный Град, сидевший на обтянутом шелком табурете за каменным столом, который все называли Память Вождя, встал. Он был один. Его глаза при свете факела сверкали желтыми и черными бликами. Он перевел взгляд с Дрея на Эффи, и его рука легла на пояс с мечом.
— Что это значит?
Дрей еще крепче стиснул руку Эффи, набрал воздуха и сказал:
— Эффи рассказала мне, что случилось в Старом лесу. Ты не достоин моего уважения, Мейс Черный Град. Я вызываю тебя во двор прямо сейчас, чтобы уладить это дело с помощью мечей.
Эффи глухо вскрикнула. Нельзя Дрею драться с Мейсом теперь, когда он ранен. Да и никогда нельзя. Меч — главное оружие Мейса, а у Дрея это молот. Ну зачем она ему все рассказала? Зачем? Зачем?
Она старалась не бояться. Зажав в кулаке камешек, свой амулет, она всматривалась в каждого, кто переступал через порог. Дрей должен был вернуться вместе с ними.
Воины шли и шли — кто приволакивая ноги, кто с кровоподтеками на лице и шее, кто с ранами, скрытыми под одеждой и заметными только по нетвердой походке и синеве губ. Кого-то втаскивали на салазках, и Эффи оглядывала их, ища шитый зубцами отцовский тулуп, который был на Дрее в день отъезда.
Рейна, Анвин Птаха и другие уважаемые женщины хлопотали около раненых, перевязывая их и разнося черное пиво, теплую одежду и вкусное мясо. Как во всех случаях, когда верховодила Анвин, другие женщины не суетились попусту и не смели причитать: Анвин не потерпела бы этого, потому что считала, что это только расстраивает мужчин. Рейна молча, про себя, вела счет, примечая каждого входящего. Ее вдовьи рубцы уже зажили, и бледная кожа валиками обводила запястья. В эти дни она почти не разговаривала с Эффи, хотя и заботилась о том, чтобы Эффи была накормлена, одета и не оставалась подолгу одна. У них была общая тайна, такая скверная, что Эффи порой не могла спать по ночам и все чаще убегала в малый собачий закут, Шенковы собаки любили ее почти так же, как Рейна... и не смотрели на нее мертвыми глазами.
Но все эти мысли вылетели у Эффи из головы, когда она увидела на пороге крупную фигуру Дрея. Он шел медленно, слегка согнувшись в поясе из-за полученной раны, на лице у него запеклась маска из крови и грязи, в панцире зияла прореха. Едва переступив порог круглого дома, он стал искать кого-то глазами.
Эффи встала с быстро забившимся сердцем. Дрей!
Он увидел ее, как только она вышла из-под лестницы. С души у него как будто свалилась великая тяжесть, и на миг он стал совсем юным, как прежний Дрей, каким он был до того, как началось плохое и Райф уехал. Не говоря ни слова, он раскрыл объятия, и Эффи не смогла бы устоять даже ценой собственной жизни. Ей так хотелось к нему, что все внутри ныло.
Она не бросилась к брату бегом — Анвин этого не одобрила бы, — но направилась к нему медленными решительными шагами. Дрей ждал. Он не улыбнулся, как не улыбалась и Эффи, просто обнял ее и прижал к себе.
Когда они разомкнули объятия, Дрей задержал ее руку в своей. Повернув голову, он отдал какой-то приказ молодым новикам, и один из них, с большущим мечом за спиной, тут же отправился выполнять приказание Дрея. Корби Миз с вмятиной на голове спросил Дрея о чем-то. Тот подумал, как всегда, и только потом ответил. Корби кивнул и ушел.
Анвин взглянула на него с немым вопросом на своем лошадином лице, и Дрей вместо ответа поднял вверх свою и Эффи руки. Эффи не поняла, о чем речь, но Анвин, как видно, поняла, потому что довольно кивнула и потащила поднос с пивом и лепешками сидящим на полу молотобойцам.
— Пошли, — произнес Дрей и повел Эффи через толпу воинов и женщин к молельне.
— Бладд теперь угрожает Крозеру...
— Сто дхунитов полегло...
— Надо будет заключить договор с Гнашем, чтобы они пропустили нас.
— Корби оттащил его от трупа, и с тех пор он не сказал ни слова. Его сердце осталось вместе с братом-близнецом.
— Нет, Анвин, займись сначала Рори — это всего лишь царапина.
Эффи, шагая рядом с Дреем, ловила обрывки этих тихих разговоров. Теперь они вступили в настоящую войну, и дружина вроде этой, которой командовал Корби Миз, каждый день отправлялась куда-нибудь из круглого дома. Две ночи назад бладдийцы, нарушив границу у низинной сторожевой стены, перебили дюжину издольщиков. Эффи видела их тела — их привез Орвин Шенк с сыновьями. Одна из шенковых собак нашла в снегу живого младенца. Орвин сказал, что мать закутала ребенка в овчину и спрятала в сугроб рядом с их домом, когда налетели бладдийцы на своих боевых конях. Теперь малыша нянчила Дженна Скок. Орвин принес его прямо к ней, сказав, что в мальчугане с таким стойким сердцем и такими крепкими кулачками непременно должно быть что-то от Тоади. Все кормящие матери клана снабжали ребенка молоком.
Эффи много думала об этом ребеночке, закопанном в снегу. Ей хотелось спросить Орвина, которая из собак его нашла, но он был такой важный и злой, что она не посмела.
Дрей ввел Эффи в дымную темноту молельни и велел посидеть на одной из каменных скамеек, а сам пошел к камню. Двое мужчин из его дружины уже стояли там на коленях, касаясь мокрого камня лбами. Они молчали. Дрей нашел себе место около них и тоже надолго замолчал: он шел бок о бок с богами, как говорил Инигар.
Эффи изучила священный камень хорошо, лучше всех, кроме Инигара Сутулого. Она много времени проводила здесь, свернувшись под верстаком Инигара, и рассматривала камень. У камня было лицо. Не человеческое, для человеческого на нем было слишком много глаз, но он мог видеть, слышать и чувствовать. Сегодня камень был печален и мрачен. В глубоких, подернутых соленой коркой яминах-глазах блестели маслянистые слезы, в темных щелях-ртах стояли серые тени, и даже новая трещина по всей длине, которую все называли дурным предзнаменованием и знаком грядущей войны, напоминала глубокую морщину на шее дряхлого-предряхлого старца.
Эффи быстро отвела взгляд. Она не могла видеть эту трещину без того, чтобы не вспомнить о Райфе.
Амулет сказал ей, что он уедет, втолкнул в нее это знание через ладони.
Он должен уехать, сказал амулет. Эффи знала, что так будет, еще до того, как Райф вернулся с Дороги Бладдов. Порой ей хотелось рассказать об этом Дрею, чтобы облегчить его душу, но она не находила слов. Дрей сердился не только на Райфа, но и на Ангуса, что тот увез Райфа с собой. Он теперь не называл Ангуса дядей, а говорил «этот Ангус Лок». Эффи нахмурилась. Неделю назад она видела, как Дрей стоит у главной двери и смотрит на юг. Сначала она подумала, что он глядит, прошла ли буря, но потом поняла по его лицу, что он высматривает Райфа... хотя Рейна сказала ему, что Райф больше не вернется.
У Эффи все сжалось внутри, и рука поползла к платью с амулетом. Камень теперь стал холодный и безжизненный, как впавшая в спячку мышь. Так лучше — он ведь никогда не говорит ничего хорошего. Вдруг он скажет, что Дрей тоже уедет?
— Пойдем, малютка. — Дрей поднялся тяжело, не опираясь на священный камень. Прогулка с богами что-то отняла у него — он выглядел усталым, старым и еще более озабоченным, чем прежде.
Эффи нашла его руку в дыму.
— Дрей.
Брат и сестра, оглянувшись одновременно, увидели Инигара Сутулого, вышедшего из мрака по ту сторону камня. Лицо ведуна стало серым от пепла, опаленные в знак войны рукава и подол чернели. Темные глаза лишь мельком взглянули на Эффи, но она знала, что Инигар видит ее насквозь — он все знал про Севрансов.
— Инигар. — Дрей закрыл глаза и коснулся обоих век. — Корби говорит, ты храбро сражался и принял командование на себя, когда пал Кулл Байс.
Дрей промолчал. Эффи знала, что похвалы смущают его, но не этим объяснялась суровость его лица и взгляда. Когда это Инигар успел поговорить с Корби? Когда Эффи видела молотобойца последний раз, он требовал у Анвин еще пива.
— Ты должен оставить прошлое позади, — сказал Инигар. — Забыть все, что было. Клану нужны такие люди, как ты. Не позволяй горечи отнять у тебя силу. Что есть, то есть. Если будешь думать о том, что могло бы быть, призраки прошлого сожрут тебя. У них острые зубы, и ты ничего не почувствуешь, пока они не доберутся до мозга костей. Оставь их за собой. Медведи назад не оглядываются.
— Ты сам не знаешь, о чем говоришь.
Эффи затаила дыхание. Так с ведуном никто не разговаривал — никто. Инигар покачал головой, стряхнув с себя эти слова, точно дождевые капли с тулупа.
— Мой покровитель — ястреб, Дрей Севранс, и я вижу то, чего не видит медведь. Не думай, что я не знаю того, что случилось на Дороге Бладдов. Не думай, что я снимаю с тебя вину. Но знай: что сделано, то сделано, и меня заботит лишь то, что будет потом.
Дрей потер щеку и сказал устало:
— Мне надо идти. Не беспокойся обо мне, Инигар. Я знаю, что мое место в клане.
Инигар кивнул.
— Ты выбросил клятвенный камень?
Дрей повернулся спиной к ведуну и ответил:
— Да.
Эффи, идя к выходу из молельни, чувствовала, что Инигар смотрит на них. Дрей все время молчал, пока они ходили на кухню за хлебом и мясом. Однажды он поморщился, потревожив какое-то больное место, и не сразу переборол боль.
— Давай найдем какое-нибудь тихое местечко и поедим там, — сказал он.
— Можно пойти на огород. Там тихо, стены высокие, и ветер туда не задувает. — Дрей кивнул, и Эффи слегка заволновалась. Ей очень хотелось, чтобы Дрей одобрил ее выбор.
На огороде, маленьком клочке земли позади круглого дома, выращивались травы. Высокие стены круглый год перекрывали туда доступ холодным ветрам, и кто-то поставил там пару кирпичных скамеек, чтобы в этом уютном уголке можно было сидеть. Огород выходил во владения Анвин, и каждая снежинка, посмевшая залететь туда, выметалась, не успев осесть. Анвин стоило только взглянуть на Длинноголового, чтобы тот сразу побежал расчищать снег, — она на многих мужчин оказывала такое действие, как заметила Эффи.
Жесткая кормовая капуста там больше не росла — Дагро Черный Град запретил сажать ее, обозвав дурнолистом. Эффи она нравилась, хотя жевать этот овощ и правда приходилось долго. Теперь Анвин растила там травы вроде лука-порея, полыни и белой горчицы. Все их к зиме убрали, и на грядках не осталось ничего, кроме перекопанной земли.
Эффи шла вдоль наружной стены круглого дома с бьющимся сердцем. Она старалась смотреть себе под ноги, но порой забывалась и взглядывала на север, где лежали Пустые Земли и Великая Глушь... пространства без конца и края. Только заперев за собой огородную калитку и ограничив свой мир до кусочка земли, который могла обойти за минуту, она почувствовала себя в безопасности.
Дрей сел на ближнюю скамью, а Эффи, еще не отдышавшись от быстрой ходьбы, заняла вторую, напротив него. Она следила, как брат оглядывает огород, пытаясь разгадать выражение его лица. Ива в дальнем углу проскрипела на ветру, как разболтанная ставня.
— В последний раз, побывав здесь, я получил трепку от Анвин. Я метал копье за конюшней, а ветер подхватил его и перенес через эту стену — оно и посшибало дюжину капустных голов. Райф постарался поправить дело — прилепил их обратно грязью, чтобы видно не было... — Дрей умолк, и его лицо опять посуровело. — Давно это было.
Эффи кивнула, не зная что сказать. Дрей внезапно подался вперед.
— Эффи, мы с тобой теперь остались одни и должны заботиться друг о друге. Должны держаться вместе. На обратном пути у меня было время подумать. Арлек потерял своего близнеца, Бык-Молот — названого брата... я не мастер говорить, да у нас в роду говорунов и не водилось, но я многое замечаю и вижу, как ты все больше и больше уходишь в себя. Я знал, что дело неладно, но говорил себе: ничего, все будет хорошо, Эффи хорошая девочка, и ничего плохого с ней не случится. Теперь ты должна рассказать мне, что с тобой происходит. С каждым разом, как я вижу тебя, ты худеешь все сильнее. Рейна говорит, что кормят тебя исправно, но она не знает, съедаешь ты все это или нет. Анвин сказала, что с той ночи, когда Рейна помолвилась с Мейсом, ты выходишь из своей каморки только чтобы навестить собак. Чего ты боишься? Тебя напугал кто-нибудь? Скажи, Эффи, я должен знать.
Эффи, смотревшая в карие глаза брата все время, пока он говорил, потупилась. Это была самая длинная речь, которую она слышала от Дрея. От этого ей сделалось грустно, и она не ответила.
— В тот день ты была с Рейной в лесу, правда? Когда она и Мейс... когда они заключили помолвку.
Эффи вздрогнула, продолжая молчать. Не будет она вспоминать тот день. Не хочет и не будет.
Дрей поднялся со своего места с трудом, держась за живот, и сел рядом с Эффи.
— Ты чего-то боишься, Эффи, я знаю. Я видел, как ты пряталась под лестницей в сенях. Ты не хотела, чтобы тебя видели. Последние месяцы были тяжелыми, и я знаю, как ты скучаешь по батюшке... и по Райфу. Но я думаю, тебя мучает еще что-то. Какой-то секрет.
При слове «секрет» Эффи подняла глаза.
— Пожалуйста, Эффи, скажи. Если с тобой что-то неладно, я должен знать.
— Секреты надо хранить.
— Только хорошие. Плохие не надо.
Эффи нащупала свой амулет.
— Плохие секреты теряют силу, если люди ими делятся.
— Делятся?
— Ну да. Вот как мы с тобой.
— Мы с тобой?
Дрей кивнул. В своем вареном кожаном панцире со стальными ребрами он казался совсем взрослым, как настоящий кланник. И сильно мучился — Эффи видела это по каплям пота у него на лбу и неровному дыханию. Ей не хотелось разочаровывать его и лгать ему. Но она боялась его потерять, как батюшку и Райфа.
Крепко стиснув в руке амулет, Эффи решилась. Она рассказала брату обо всем, что случилось в Старом лесу: как Рейна разбудила ее и взяла с собой проверять капканы, как приехал Мейс на взмыленном, заляпанном грязью коне и прогнал ее, чтобы поговорить с Рейной с глазу на глаз; как она взобралась на утес над ними и что видела и слышала потом. Рассказала, как Мейс пригрозил ей, и о мертвом взгляде Рейны. Рассказчица из Эффи была неважная, и она не знала, какими словами описать то, что произошло между Мейсом и Рейной, но она старалась передать все как можно лучше, ободренная молчанием Дрея, его терпением и не меняющимся выражением его лица.
Когда она закончила, он кивнул и не стал задавать ей никаких вопросов. Он просто сидел и думал, держа ее за руку. Дрожь, пробравшая Эффи где-то во время рассказа, не прошла и теперь. Она заметила, что уже темнеет. Было очень холодно, но только снаружи: внутри она вся горела.
Через некоторое время Дрей встал.
— Пойдем, малютка. Вернемся в дом.
Эффи было плохо от его усталости и от того, что она не понимала, что он чувствует теперь.
Обратная дорога длилась целую вечность. Эффи потупилась и шла, давя ногами мерзлые сорняки. В сенях все переменилось после их ухода. Горели факелы, и кланники стояли кучками, переговариваясь и попивая пиво. Четверо мальчишек сидели у груды грязного, облепленного волосами оружия, с большим почтением отчищая топоры и молоты. Здоровенный рыжий Пайл Тротер пел о клановой королеве Мойре Дхун и Увечном, которого она любила и потеряла. Раненых уже унесли.
Эффи думала, что Дрей отведет ее на кухню, в Большой Очаг, или даже в ее каморку, но он прошел к маленькой кривой лесенке, ведущей вниз, в покои вождя. Сразу поняв, что он собирается делать, Эффи хотела вырваться, но Дрей держал ее крепко и не отпускал. На ступеньках они встретили плоскогрудую Нелли Мосс. Она несла ярко пылающий факел, который не позаботилась прикрыть, поравнявшись с ними, и Эффи опалило несколько волосков у лица.
В Черном Граде не было трона, как в Дхуне. Черноградские вожди никогда не называли себя королями, хотя и владели атрибутами королевской власти. Одной из таких вещей был
Клановый Меч, известный во всех клановых землях как символ Черного Града. У Етадда был Красный Топор, никакой не красный на самом деле, но, как говорили, старше, чем сами кланы. Ганмиддиш владел большой плитой зеленого мрамора, известный как Крабий Камень, потому что в ее середине виднелся огромный окаменелый краб, хотя нашли его за тысячу лиг от моря. Эффи знала назубок все клановые сокровища и эмблемы. Самым любимым из всех кланов у нее был Орль, хранивший у себя вместо оружия или каких-то диковин простой дубовый посох под названием Крюк.
Эффи нравилось думать об этих сокровищах. Они представлялись ей самыми прекрасными вещами на свете. Однажды, когда она перечисляла их Рейне у женского очага, вошел Дагро Черный Град. Эффи сразу умолкла, но Дагро велел ей продолжать, и она перебрала все кланы от Баннена до Визи, остановившись только раз из уважения к Погибшему Клану. Когда она закончила, Дагро от души рассмеялся, взъерошил ей волосы и сказал, что никто в клане не помнит этого так хорошо, даже Кот Мэрдок. «Пойдем-ка со мной, юная кланница, — добавил он, — и я для начала покажу тебе наши сокровища. Теперь, если кто-то и умыкнет их темной ночью, мы сразу отправим тебя в кузницу. Твоя память и умелые руки Брога вернут нам пропажу в тот же день».
Эффи понравилось, что ее назвали кланницей, и еще больше понравилось в покоях вождя, куда привел ее Дагро. Старый вождь несколько часов кряду рассказывал ей о клановых сокровищах, поднося их к свету и полируя рукавом. В последний раз Эффи побывала в этих комнатах как раз тогда, за год до смерти Дагро.
Эти и другие мысли мелькнули у нее в голове, когда они с Дреем спускались вниз. Ей показалось, что прошло уже много времени с тех пор, как Дагро был вождем.
Перед просмоленной черной дверью Дрей остановился и поправил волосы. Потом он толкнул дверь плечом и вошел. Мейс Черный Град, сидевший на обтянутом шелком табурете за каменным столом, который все называли Память Вождя, встал. Он был один. Его глаза при свете факела сверкали желтыми и черными бликами. Он перевел взгляд с Дрея на Эффи, и его рука легла на пояс с мечом.
— Что это значит?
Дрей еще крепче стиснул руку Эффи, набрал воздуха и сказал:
— Эффи рассказала мне, что случилось в Старом лесу. Ты не достоин моего уважения, Мейс Черный Град. Я вызываю тебя во двор прямо сейчас, чтобы уладить это дело с помощью мечей.
Эффи глухо вскрикнула. Нельзя Дрею драться с Мейсом теперь, когда он ранен. Да и никогда нельзя. Меч — главное оружие Мейса, а у Дрея это молот. Ну зачем она ему все рассказала? Зачем? Зачем?