Джонс Джулия. Пещера Черного Льда

   — Эффи будет хорошо со мной и Анвин, — сказала Рейна, взяв девочку за руку. — Да и Дрей вернется не сегодня-завтра — ты же знаешь, как он ее любит.
   Райф молчал.
   — Пора, — тронул его за руку Ангус. — Уже светает. Надо трогаться. — Сказав это, он повел через двор Лося и собственного коня, мускулистого гнедого с умными глазами. Шел легкий снег, и Ангус поднял свой капюшон с оторочкой из темного блестящего меха — Райф не знал, какой это зверь.
   Райф в последний раз оглянулся на Эффи и Рейну. Рейна всю ночь трудилась, собирая их в дорогу. Она ни разу не спросила, почему он уезжает, но знала о несчастье со священным камнем и догадывалась, что на Дороге Бладдов произошло нечто, помимо выигранного боя. Рейна, так же как Инигар Сутулый, не пожелала слышать никаких подробностей, Райф не понимал, почему она так старается ему помочь. Может быть, Инигар сказал ей, что его присутствие вредит клану? Но Рейна Черный Град как-то не походила на женщину, способную действовать по чьей-то указке.
   Однако она вышла замуж за Мейса в тот самый день, когда его сделали вождем, не прошло еще и сорока дней со смерти Дагро. По словам Анвин, церемония была краткой и нерадостной, и ни один кланник не вышел сплясать над мечами. Рейна тут же удалилась в молельню, и никто, даже Инигар, не смог убедить ее выйти и попировать на собственной свадьбе. Мейс, говорила Анвин, был в ярости и выломал бы дверь, если бы не боялся опоздать на Дорогу Бладдов.
   Райф поискал в себе привычный гнев, но не нашел его. Мейс победил. Он получил все: клан, жену вождя и удачную битву, которой не грех похвастаться. Все, кто оспаривал его первенство, мертвы, молчат или уехали.
   — Я поговорю о тебе с Дреем, — нарушила его мысли Рейна. — Голос моего мужа будет не единственным, который он услышит. — Их взгляды встретились, и в этот миг Райф понял истинную причину, по которой она вышла замуж за Мейса.
   Это, как ни странно, облегчило ему отъезд. Если она смогла выйти за ненавистного ей человека лишь для того, чтобы оберегать клан, то и он должен суметь уехать ради Дрея. Райф тихо попрощался с Эффи и пошел к Ангусу Локу, который ждал его с лошадьми.
   Сев верхом и собрав поводья между пальцами меховых собачьих перчаток, он повернул коня головой на юг, чтобы не видеть больше ни Эффи, ни круглого дома.
   «Ты не годишься для этого клана, Райф Севранс».
   Не сказав ни слова, Райф толкнул Лося пятками и поехал прочь.
   Ангус догнал его час спустя, когда Лось пробирался по старому снегу на краю выгона. Райф догадывался, что дядя задержался, чтобы поговорить наедине с Рейной, но не хотел думать об этом их разговоре. Его занимала только лежавшая впереди дорога.
   Утро не спешило наступать. Свет уже появился, но у него не было ни направления, ни видимого источника. Снег лишал тени глубины, и расстояние до песчаных холмов и тайги за ними трудно было определить на глаз. Райф потерял счет тому, сколько раз охотился в этих сосновых лесах. Ребенком он воображал, что тайге нет конца, да и после ему ни разу не удалось доехать до ее края.
   Молчавший Ангус только через час сказал что-то гнедому и поехал вперед. У подножия холмов он нашел охотничью стежку, почти не знакомую Райфу. Кланники редко переваливали через кряж с востока, предпочитая более отлогий западный край. Снег здесь был не такой глубокий, и Лось впервые за день ступил на твердую почву. Молодые лиственницы и каменные сосны, покрытые льдом, блестели, как тела купальщиков. Ледяная кора не мешала им источать крепкий смолистый запах. Райф держал свои мысли в железной узде, пропуская только самые необходимые.
   Час шел за часом. Вместе со светом прибывало и тепло. Белые куропатки кричали в заснеженной чаще карликовых берез, и где-то далеко ржал, как мул, чернохвостый олень.
   — Хороший у тебя конь.
   Райф, целиком сосредоточившись на подъеме по каменистому склону, не сразу понял, что Ангус что-то сказал. Взглянув вверх, он увидел, что Ангус придержал гнедого и Лось почти уже поравнялся с ним. Бывалого путешественника сразу видно: Ангус весь, какое место ни возьми, был намазан маслом, покрыт воском, обвязан, укутан или как-то еще защищен от холода. Одно только лицо представляло собой чередующиеся пласты воска, лосиного жира и копытного клея.
   Перехватив взгляд Райфа, он усмехнулся:
   — Жена поджарит меня на сухой сковородке и бросит на растоптание ослам, если я не уберегу свою красоту.
   Райф через силу улыбнулся — говорить ему не хотелось.
   — Авось, увидев тебя, она посмотрит сквозь пальцы на пару лопнувших жилок и оставит меня в живых... лишь бы только вовсе нос не отморозить.
   Убедившись, что Ангус решил разговорить его во что бы то ни стало, Райф начал прислушиваться — он ведь почти ничего не знал о семье дяди. Ангус держал все подробности при себе.
   — Так мы едем к тебе домой? — спросил Райф и почувствовал себя предателем. Если Ангус и обрадовался тому, что Райф наконец заговорил, он не подал виду и продолжал смотреть вниз, оберегая копыта гнедого от камней.
   — Может быть, когда я управлюсь со своими делами на юге. Моя жена давненько не видела вас с Дреем, а Эффи и вовсе никогда. Она мне уши открутит, если узнает, что я не завез тебя к ней. Она у меня, злая — особенно в холодную пору.
   Дрей. Сколько ему понадобится времени, чтобы раскрошить братнин клятвенный камень в порошок?
   — Я не помню, чтобы твоя жена когда-нибудь приезжала в круглый дом, — почти бессознательно произнес Райф.
   — Ясное дело, не помнишь — ты тогда только-только на свет народился, да и Дрей недавно вышел из пеленок. Таких мясистых ножек я еще ни у одного мальца не видывал, и лягался он ими почем зря, точь-в-точь его батюшка. — Рыжая щетина, пробившаяся сквозь слой сала на подбородке Ангуса, придавала ему свирепый, как у ерша, вид, зато глаза стали из медных темно-янтарными так быстро, точно в них налили краску. — Вот что я тебе скажу: все к лучшему. Дрей и Эффи без тебя не пропадут. Не забывай, что о них есть кому позаботиться. Хотя Мейс Черный Град и глава клана, он еще не весь клан. Клан — это такие люди, как Корби Миз, Анвин Птаха и Орвин Шенк. Они пойдут за Мейсом только до определенного предела.
   Райфу очень бы хотелось в это верить, но ведь Ангуса не было с ними в засаде на Дороге Бладдов. Он не знает, на что способны хорошие люди, когда за ними стоит такой, как Мейс Черный Град. За то краткое время, что он провел в клане, Ангус почерпнул многое из бесед с Рейной, Орвином Шенком и другими, но самого Мейса он не видел. Райф плотно сжал губы, ощутив вкус мороза. Никто, кроме него, не знает, какой он, Волк.
   Ангус не стал продолжать этот разговор и сосредоточился на подъеме в гору. Утесы из песчаника обледенели: подземные воды просачивались сквозь поры мягкого камня, и тропа стала предательски скользкой. Папоротник и пузырчатая трава хлестали лошадей по ногам, и на больших подушках мерзлого мха даже гнедому было трудно удержаться. В конце концов Ангус спешился и повел коня в поводу, а Райф последовал его примеру.
   За три часа их путешествия Райф ни разу не встретил следов, которые должен был оставить Ангус на пути сюда. Вчера сильного снегопада не было, а старый снежный покров в складках холмов залегал неглубоко, поэтому Райф ожидал увидеть хоть что-нибудь: примятую траву, проломленный лед, лошадиные следы — ведь дядя проехал здесь меньше двух дней назад. Но ничего такого ему не попадалось. Когда, поднявшись на вершину, он и там увидел только нетронутый снег, сходящий к черной громаде тайги, Райф спросил Ангуса:
   — Почему мы выбрали не ту дорогу, которой ты приехал?
   Глаза Ангуса сменили цвет во второй раз за день, и Райф увидел в них зеленые точки, которых прежде не знал.
   — А глаз-то у тебя не дурен, парень, — сказал дядя племяннику, откинув капюшон.
   Райф достал замшевый лоскут и стал прочищать Лосю ноздри от инея и слизи, ожидая продолжения. Ангус вывернул капюшон, чтобы тот проветрился, и вынул из котомки фляжку в кроличьей шкурке. Сделав добрый глоток, он протянул фляжку Райфу.
   — Путешествие — мое ремесло. Я езжу по Территориям двадцать лет и взял себе за правило никогда не выбирать одну и ту же дорогу два раза подряд. — Ангус улыбнулся, показав хорошие ровные зубы. — Сюда я, само собой, прибыл легким путем, поэтому сейчас мы карабкаемся по этим колдобинам. Я всегда так делаю, парень, — со временем ты привыкнешь.
   Дядины веселость и добродушие действовали на Райфа успокаивающе. Он не успел ответить, как Ангус уже переменил тему:
   — Что скажешь, если я достану телячью печенку, которую Анвин засушила, выцедив из нее всю кровь, а потом еще варила до подошвенной твердости? Пожуем прямо в седле — я хочу добраться до леса, пока снег снова не повалил. — Ангус прищурился на молочно-белое небо. — Похоже, непогода захватит нас еще до темноты — как думаешь?
   Райф молча пожал плечами. Умолчания дяди были красноречивее прямого ответа. Всего лишь парой фраз Ангус похоронил нежелательный предмет разговора, предложив взамен два других. Ловко проделано. Райф мысленно пообещал себе не забывать об этом.
   Когда он поставил ногу в стремя, чтобы сесть на Лося, мерин сдвинулся в сторону, и Райфу тоже пришлось повернуться, чтобы не упасть. Сделав это, он вдруг снова увидел с высоты холма круглый дом, к чему не был готов. За весь день он ни разу не оглянулся назад. У него заныло сердце.
   Круглая, заснеженная, легко узнаваемая крыша торчала посреди расчищенного пространства двора. Трубы выделялись на ней черными кольцами, и дым из них походил на испарения, выходящие из трещины в земле. Темные пятнышки на выгоне — это люди, которые вышли поохотиться на кабана, куропаток или оленя. Райф напрягся, стараясь расслышать охотничьих собак, но, уловив знакомый заливистый лай, тут же пожалел об этом и отвернулся.
   Он нарочно шумел, садясь в седло и посылая Лося вперед, но этого оказалось мало, и он брякнул первое, что пришло в голову:
   — Как там твоя дочка? Замуж еще не вышла?
   Ангус, уже устроившись в седле, жевал печенку и явно обрадовался предлогу выплюнуть ее.
   — Нет, Касси пока не замужем. — Он задумался, а потом, мягко направив гнедого в глубокий, по колено, снег, сказал: — О двух других ты, наверно, не слышал? Теперь у нас еще есть Бет, средняя, и малютка Мерибел. Впрочем, на это имя она не откликается и даже не знает, что ее так зовут. Она Крошка My и Крошкой My останется. — Ангус тихо, как бы про себя, улыбнулся. — Не знаю уж, как будут обходиться с этим молодые люди, когда она заневестится.
   Опасаясь молчания, Райф сказал:
   — Тем говорил, что вы живете около Иль-Глэйва.
   — Так и есть. От него до нас пару дней езды. — Ангус отцепил из-за седла чехол с луком и подал Райфу. — Вот, возьми. Пусть он пока побудет у тебя. Я вижу, своего у тебя пока нет, так пусть наш единственный лук достанется тому, кто с ним лучше обращается.
   Райф безропотно взял лук, хотя и знал, что дядя скромничает. Тем любил рассказывать, как Ангус однажды подстрелил дикого кабана в высокой гусиной траве с двухсот шагов. «Притом в сумерках, — добавлял Тем, — когда даже у теней есть тени».
   И только сняв верхние перчатки, чтобы прицепить лук к седлу, Райф понял, что Ангус опять поменял тему разговора.
   — Орвин Шенк сказал, что в то утро, когда вы выступили в поход, ты вернулся домой с дюжиной зверей, подстреленных в сердце. Неплохо для одной ночи. Как видно, Тем был хорошим учителем.
   — Да, хорошим.
   Ангус продолжал, не обращая внимания на враждебный тон Райфа:
   — Я знал когда-то человека, попадавшего в сердце любому зверю, которого брал на прицел. Даже в потемках. Мы весь сезон охотились с ним вместе много лет назад. Когда мы разбивали лагерь, я смотрел в костер, а он в другую сторону — сидит, с луком на коленях, со стрелковым кольцом на пальце, и смотрит во тьму. Рано или поздно какой-нибудь злосчастный кабанчик всегда подходил поглядеть на огонь и понюхать, чем тут пахнет, — тут-то Морс и укладывал его, словно среди бела дня. — Ангус приложил руку к груди. — Сам я никогда не видел ничего, кроме раздвоенного копыта или красного глаза, и думал, что мой товарищ чудит, — но он отправлялся в ночь следом за стрелой, и минут через пяток мы уже жарили свежую дичину. Должен сказать, что я привык к этому далеко не сразу. И между нами говоря, у лесной крысы, даже убитой выстрелом в сердце, вкус дерьмовый.
   Райф улыбнулся, и Ангус, чьи глаза снова стали медными, тоже заухмылялся.
   — Я, бывало, говорю ему: «Морс, а в голову, к примеру, ты им не можешь попасть?» А он: нет, мол, только в сердце.
   Быстрый оценивающий взгляд Ангуса мигом привел Райфа в чувство.
   — А кто он был, этот Морс?
   — Почему «был»? Он и теперь здравствует, хотя стал уже не тот, как двадцать лет назад. Как знать — может, вы с ним еще встретитесь. — Ангус помолчал, преодолевая сугроб, бывший гнедому по грудь, и добавил: — Я спросил его однажды, может он и людей убивать так же, как зверей?
   — А он что?
   — Сказал, что это не одно и то же. Он пытался, но не смог.
   Райф покраснел до ушей под лисьим капюшоном. Он вспомнил бладдийского копейщика, распоровшего бедро Рори Клиту, вспомнил, как взял его сердце на прицел... и убил его. Райф, испытав внезапное удушье, откинул капюшон. Было так, словно здесь, на краю тайги, он заново переживал тошноту и слабость, охватившие его тогда после выстрела.
   — Возьми-ка выпей. — Ангус протянул ему фляжку, но Райф потряс головой. Он откинул капюшон не больше мгновения назад, но Ангус каким-то образом успел достать и откупорить флягу.
   Не смущаясь отказом Райфа, Ангус хлебнул из нее сам. Заткнув фляжку, он улыбнулся и сказал:
   — Отдохнем немного, когда доедем до леса. Там и лошадей покормим. Снег под деревьями не должен быть глубок — успеем еще отхватить до темна кусок дороги.
   На этот раз Райф был благодарен ему за перемену разговора. Сердце колотилось, и вкус металла сочился в рот, словно кровь из поврежденной десны. Говорить Райфу не хотелось, но он принудил себя спросить:
   — Мы поедем на юг по тайге до Черной Лохани?
   — Нет. Проедем немного на юг, а потом повернем на запад. Мне надо заехать в несколько мест по дороге.
   — Куда — в печные дома?
   — Ага. Спиртное у меня всегда кончается в самое неподходящее время, и я не упускаю случая пополнить запас. Притом жена Даффа легко орудует иголкой и ниткой, а Дара съест меня заживо, если я не привезу ей какую-нибудь новую тряпку.
   Райф кивнул, но без особой охоты. Печные дома были становым хребтом клановых земель. Помещались они где угодно: в крытых шкурами землянках, бревенчатых хижинах и старых амбарах. Необходимой принадлежностью такого дома было одно: печь. Дома покрупнее, такие, как у Даффа, больше походили на постоялые дворы — там хозяин топил печь круглые сутки и предоставлял путникам койки для ночлега, горячую еду, теплый эль и конюшню. Другие представляли собой заброшенные лачуги с законопаченными воском щелями и поленницей в углу. Запас вяленой и сушеной провизии там подвешивался к стропилам, чтобы медведи не достали. Печными домами пользовались все, кто путешествовал из одного клана в другой. Без них было просто не обойтись в краю, где буря может нагрянуть из Великой Глуши быстрее, чем охотник успеет освежевать лося.
   Печные дома считались ничейной землей. Человек из любого клана, будь то мужчина или женщина, мог остановиться в любом печном доме. Войны, пограничные споры, кровная месть и охотничье соперничество — все это кланник оставлял за порогом, входя в дом.
   Печные законы в клановых землях соблюдались свято, и хотя в лесах и на пустошах около больших печных домов не раз завязывались драки и битвы, в их стенах оружия никто не обнажал. Сделать это означало навлечь позор и осуждение на себя и свой клан. Едучи по глубокому сыпучему снегу, Райф думал о том, кого может встретить у Даффа. Его настроение омрачилось. Там могут оказаться охотники из любого клана — днем они охотятся в восточной части тайги, а ночью греются у громадной печки, похожей на пивоваренный чан.
   И бладдийцы тоже наверняка там будут.
   Райф впервые за день нащупал свой амулет и стал вертеть его в руке. Ему не хотелось думать о том, что может произойти между бладдийцами и черноградцами, когда распространится весть о резне на Дороге Бладдов. Тяжкое это будет испытание для печных законов.
   — Ты лук-то натянул? — спросил едущий впереди Ангус. — Мне причитается парочка зайцев за то, что я тебе его одолжил. Да смотри, чтобы они были жирные, а не какие-нибудь тощие белые крысы.
   Райф посмотрел через плечо Ангуса на черный клин леса, к которому они приближались. То редкая, то густая, местами выгоревшая и заваленная буреломом, тайга тянулась на многие лиги к югу и западу от земель клана. На северном ее краю высилась стена старых, совершенно прямых черных елей, поглощающих свет и гасящих ветер. Райфу казалось, что он въезжает в громадное величественное здание. Снег под ногами с каждым шагом становился тверже и мельче. Все шумы улеглись. Лапы елей над головой сплетались в заснеженный свод.
   Райф, сглотнув, вынул лук из чехла. Ему никак не удавалось отделаться от металлического привкуса.
   Ангус, придержав коня, оглянулся через плечо.
   — Может, остановимся покормить лошадей?
   Райф помотал головой. Останавливаться ему не хотелось. Он уже высматривал дичь. Так вел себя каждый кланник, въехавший в тайгу, особенно тот, кто выбирал себе лук в качестве главного оружия. Райф ненавидел себя за это, но какая-то его часть находила в этом облегчение. Когда охотишься, думать не обязательно.
   Время шло. Ангус, туго завязавший свой капюшон, молчал. То и дело попадались замерзшие пруды, поросшие вороньей ягодой скалы, покрытые ледяной травой и недотрогой поляны. Запах смолы приставал к одежде, как пыль.
   Белая куропатка, жирная, как булка, вспорхнула между елями, стряхнув снег с хвои. Райф натянул лук, прицелился и «позвал» птицу к себе. Тепло ее крови заполнило его рот, и быстрое биение куропаточьего сердца отозвалось в груди, как пульс. Птица была молодая, сильная, вдоволь наклевавшаяся вороньих ягод и мягких ивовых листьев. Райф дохнул на тетиву, чтобы согреть ее, и пустил стрелу.
   Раздалось тихое «чвак», и стрела сбила птицу наземь. Райфу не нужно было смотреть — он и так знал, что попал в сердце.
   — Отличный выстрел, — сказал Ангус.
   Райф потупился. Дядя смотрел на него пристально, и глаза у него были цвета старого дерева. Ангус повернул коня.
   — Стой тут, я привезу птицу.
   Сплюнув, Райф стал смотреть, как дядя пробирается между деревьями. Рука Райфа рассеянно огладила лук. Тот, сделанный из дерева и рога, ошкуренный до стеклянной гладкости, не походил на те, которыми Райф пользовался прежде. В изгиб были глубоко вдавлены серебряные и синие метки — Райф не знал, как это делается.
   Когда Ангус вернулся с куропаткой, Райф уже подстрелил двух зайцев. Первый вскинулся из-под ног гнедого, другой сидел в зарослях мерзлой полыни, и Райф постарался убедить себя, что увидел его до того, как отпустил тетиву.
   — Вечером попируем на славу, — сказал Ангус, вынимая стрелы из дичи и укладывая ее в сумку. — Полезный ты человек, Райф Севранс.
   Райф ждал, когда дядя заметит, что зайцы убиты выстрелом в сердце, но Ангус ничего не сказал на этот счет и стал обтирать стрелы, пока кровь не застыла.
   Они покормили коней, привесив им к мордам торбы, и ехали, пока не стемнело. Ангус привел их к заброшенному печному дому, известному, как раньше думал Райф, только кланникам. Это была землянка, выкопанная в толще песчаника и глины. Вход в нее, скрытый в островке каменных сосен, загораживала сланцевая глыба величиной с тележное колесо. Райф очистил ее края от корней и мха, Ангус же тем временем сходил с топориком на ближний пруд и наколол льда.
   Райф отвалил камень сам, не дожидаясь Ангуса. Когда он управился с этим, у него ныли все мышцы и шерстяное исподнее промокло от пота. Но Райф не стал отдыхать, а взял из котомки топор и пошел рубить дрова.
   Ангус нашел его час спустя. Тулуп и перчатки Райфа стали клейкими от смолы, к рукавам прилипла хвоя, сосуды на правой руке полопались от натуги, прихваченная морозом кожа пожелтела. За спиной у него громоздилась куча поленьев, изрубленных чуть ли не в щепки.
   — Довольно с тебя на сегодня, парень. — Ангус взял у Райфа топор и повел племянника прочь. — Пойдем-ка со своим старым дядькой. Печка греет, как теплое сердце, на ней стоит сытная еда, и хотя с тобой нет твоего клана, мы с тобой все же родня.
   Райф дал увести себя в печной дом.
   Стараниями Ангуса яма с глиняными стенками превратилась в теплое и светлое жилье. На медной печурке дымилась мокрая тряпка, которой Ангус сразу обернул руки Райфа, спасая их от обморожения. Затем он откупорил кроличью фляжку, охлаждавшуюся в набитом снегом котелке.
   — Выпей, — сказал он, и Райф выпил. Холодная водка обожгла горло.
   Землянка была крошечная, с низким потолком. Кое-где из стен торчали сосновые корни, словно кости из размытой дождем могилы. Райф, усевшись на пол перед печкой, ел и пил то, что подавал ему Ангус. Поджаренные зайцы таили под черной хрустящей корочкой обжигающе горячий сок, куропатка, начиненная полынью и зажаренная прямо в перьях, таяла во рту.
   Дыма было много, несмотря на открытую вьюшку: печка была старая, и дымоход у нее прохудился.
   Райф чувствовал онемение во всем теле. Он уже не помнил, когда в последний раз вот так отдыхал или спал.
   — Птичка была что надо, — сказал Ангус, обсасывая крылышко. — Лучше бы, конечно, было ее ощипать, но это занятие мне ненавистно больше всего на свете. — Он уже стер с лица все защитные слои и пристально смотрел сквозь дым на Райфа. Отставив миску с костями, он спросил: — Когда ты подстрелил ее, ты почувствовал какой-нибудь вкус или запах?
   Райф покачал головой.
   — Такой медный, как у крови?
   — Нет. Почему ты спрашиваешь?
   — Потому что такое случается, когда человек прибегает к древнему знанию.
   — Древнему знанию?
   — К чародейству, как говорят некоторые. Мне самому это слово не нравится — оно пугает людей. — Ангус бросил взгляд на Райфа. — Предпочитаю сулльское название: раэр-сан, древнее знание.
   При упоминании о суллах Райфа пробрал озноб. Их старались не поминать вслух. С порубежниками, которые жили на землях суллов, доводились им родней и покупали у кланов меха и древесину, дело обстояло иначе — о них говорили свободно, но с суллами ни один человек дела не имел. Великие воины Облачных Земель со своими серебряными метательными ножами, бледной сталью, круто выгнутыми луками и чубами на головах не удостаивали кланы своим вниманием. Стараясь говорить небрежно, Райф спросил:
   — А каковы признаки человека, занимающегося древним знанием?
   — Говорят, что такие часто чувствуют вкус и запах металла. И после ворожбы их охватывает слабость. Зрение мутнеет, желудок сводит судорогами, сильно болит голова. Степень недомогания зависит от количества истраченной силы. Я видел раз, как один кувыркнулся с коня прямо в грязь, и прошла неделя, прежде чем он поднялся на ноги. Он попытался сделать то, что превышало его силы и его мастерство, и это чуть его не убило.
   У Райфа горели щеки. Он тоже чуть не упал с коня, когда попал в сердце бладдийскому копейщику.
   — Было время, когда мастера древнего знания ценились высоко. Тогда известка, скрепляющая кладку Горных Городов, была еще бела, как снег, а в кланах правили короли, а не вожди. Есть люди, которые скажут тебе, что строители Вениса обязаны древнему знанию не меньше, чем своим мастеркам и зубилам. А кое-кто добавит, что у лордов-основателей текла в жилах немалая толика Древней Крови.
   — Древней Крови?
   Глаза Ангуса сменили цвет.
   — Это просто так говорится. Древняя Кровь, древнее знание — это одно и то же.
   Ответ был уклончив, и Райф догадался, что сейчас Ангус уведет разговор в сторону. Так оно и вышло.
   — Кланники в те времена тоже занимались такими вещами. Так, по мелочам: знахарство, прорицания и тому подобное. Только во времена Хогги Дхуна кланы решительно отмежевались от всякого колдовства.
   — Ни один кланник, достойный своего амулета, не станет делать того, что противно естеству.
   — Да неужто? — Ангус поскреб щетину на подбородке. — А как, по-твоему, кланник получает свой амулет? Случайно? По воле судьбы? Или ведун тянет соломинки из шапки?
   — Он сновидит.
   — Вот то-то, сновидит. В этом, ясное дело, ничего противного естеству нет. — Ангус красноречиво покрутил головой. — А взять, к примеру, сам священный камень. Я так понимаю, что каждый человек таскает с собой его порошок, так что известка у вас всегда под рукой. Едешь, скажем, где-нибудь и видишь разрушенную стенку. Берешь несколько чашек воды, немного золы из костра, пригоршню порошка священного камня — глядишь, и починил.
   Райф сердито посмотрел на дядю.
   — Мы носим священный камень с собой, потому что это Сердце Клана. Мы всегда так делали.
   Ангус, к его удивлению, мирно кивнул.
   — Да, парень, ты прав. Мне не следовало тебя дразнить. Такой уж я есть — иногда меня так и разбирает. Будь Дара здесь, она бы выкинула меня на снег. — Ангус встал и сунул куропаточьи кости в печку.
   Райф смотрел, как пляшет пламя под дымовым отверстием. Щеки и пальцы, тронутые морозом, покалывало, и усталость охватила его, как прибывающая вода. Даже раздражение против Ангуса не желало проявляться.
   — А в наши дни кто-нибудь занимается древним знанием?
   Ангус подкладывал дрова в печь, но Райф уловил в нем какаю-то перемену.