Джонс Джулия. Ученик пекаря (Книга Слов - 1)

   За этими словами последовала оплеуха. Дать сдачи Мелли помешала крепкая хватка мастера Хальбита, владельца таверны. Мелли закоченела, проспав всю ночь на голой земле в одном лишь тонком платье. Мастер Хальбит свирепо заломил ей руку и повел к дороге. Тетушка Грил наградила Мелли злобным взглядом. Мелли, оставив это без внимания, спросила мастера Хальбита, где ее лошадь. Тетушка Грил опередила его:
   - Нет у тебя никакой лошади! Мастер Хальбит забрал ее в уплату за то, что ты задолжала, пока жила у него.
   - Ничего я не задолжала! - рассердилась Мелли. - В гостинице я жила как ваша гостья.
   Тетушка Грил снова закатила ей пощечину.
   - Ах ты потаскушка! Слыхали вы когда-нибудь, мастер Хальбит, такую наглую ложь? Гостья, подумать только! Так вот, девонька, это тебе даром не сойдет. Ты сбежала, не заплатив по счету, присвоила себе одно из моих платьев и украла кожаное седло. А в довершение всего нанесла оскорбление действием добропорядочному гостю мастера Хальбита.
   Мелли не верила своим ушам. Возможна ли столь беззастенчивая ложь?
   - Это тетушка Грил лжет, а не я, - сказала она трактирщику. - Она забрала мое платье и порвала его, а меня заставила надеть вот это. А что до того мужчины, то это он меня оскорбил! Я только защищалась. Пожалуйста, мастер Хальбит, поверьте мне!
   Но трактирщик остался глух к ее мольбе.
   - Тетушку Грил я знаю уже много лет, девушка. Она мне друг и оказывает большую помощь в моем деле. И раз она говорит, что ты лгунья и воровка, я ей верю.
   Мелли перехватила одобрительный взгляд, посланный тетушкой Хальбиту.
   Мелли вывели на дорогу, где она, к своему облегчению, увидела лошадь. Выражение ее лица не укрылось от острого взора тетушки Грил.
   - Говорю тебе - эта лошадь принадлежит теперь мастеру Хальбиту. А мне ты должна за платье, которое испортила вконец. И перед Эдрадом придется отвечать: это его седло ты украла. - Тетушка поспешила в сторону города, предоставив заботу о Мелли мастеру Хальбиту.
   Прозябшая Мелли дрожала с головы до ног. И как ее угораздило заночевать зимой в чистом поле? К тому же ее мутило - теперь она уже знала, что это признак похмелья. Видя, как она трясется в своем легком платье, мастер Хальбит дал ей попону со своей лошади, чтобы закутаться. От его доброты у Мелли на глаза навернулись слезы - со времен своего ухода из замка Харвелл она не видела от людей ничего, кроме жестокости. Хальбит, заметив, что она готова расплакаться, легонько потрепал ее по плечу.
   - Полно, девочка. Не так уж все скверно. Ну да, я взял твою лошадь только выгода мне с нее, прямо скажем, невелика, уж больно твоя клячонка незавидная. - Мелли не знала, негодовать ей или смеяться. Конь у нее и правда незавидный. - Ну, вот ты и улыбнулась. А я уж пригляжу, чтобы тетушка Грил не съела тебя на обед. Ты всего-то и взяла у нее, что это платье, - я дам тебе работу в таверне, и ты с ней рассчитаешься. Вот седло - другое дело. Кража седла - дело серьезное, но я уверен, что Эдрад обойдется с тобой по-хорошему.
   Сама Мелли такой уверенности отнюдь не питала. Уж очень больно она ударила Эдрада ночью - так больно, что он и встать не мог. Не говоря уж о том, что она ранила его гордость, отвергнув его домогательства. Мелли боялась новой встречи с ним. Да, дело ее плохо: как ни добр к ней мастер Хальбит, отпускать ее он явно не собирается.
   Хальбит, по-прежнему крепко держа Мелли за руку, взял ее коня под уздцы, и они быстро одолели небольшое расстояние, отделявшее их от города Дувитта. Мелли удивилась, что город так близко: ей казалось, что ночью она отъехала гораздо дальше. Должно быть, это хмель сбил ее с толку. Мелли сосчитала, сколько дней назад она покинула замок, и тут же пожалела об этом: тринадцать - плохое число.
   В городе тетушка Грил сопроводила Мелли в таверну, где та, к своему ужасу, столкнулась лицом к лицу с Эдрадом.
   - Ага, вы все-таки нашли эту потаскушку, тетушка Грил, - сказал он, вперив в Мелли грозный взгляд.
   - Трилл, хуторянин, увидел утром ее лошадь, - пояснила Грил.
   В комнате присутствовал еще один человек, незнакомый Мелли.
   - Расскажи мне, Эдрад, по порядку о событиях прошлого вчера, - сказал этот человек. По его напыщенному виду Мелли заключила, что это, должно быть, дувиттский магистрат.
   - Непременно, сударь. Вот эта молодая женщина пригласила меня прогуляться с ней. Вечер был хорош, и я имел глупость согласиться. Она завлекла меня на конюшню, пообещав мне поцелуй, а там выхватила нож, угрожая зарезать меня, если я пошевельнусь. Я, конечно, не поддался бы этакой фитюльке, но эта гадючка лягнула меня промеж ног. А потом украла мое седло.
   Мелли не могла не признать, что рассказ Эдрада звучит убедительно.
   - Свидетели имеются? - спросил судья, обводя глазами комнату.
   - Я была тут, когда эта шлюшка позвала Эдрада погулять. И слышала, как она обещала поцеловать его, - заявила тетушка Грил, обменявшись с Эдрадом заговорщическим взглядом.
   - Что ж, если при оной девице было найдено седло и она в самом деле ушла, не заплатив по счету, мне остается только признать ее виновной, изрек судья, явно довольный таким оборотом дела.
   Мелли, не в силах больше этого терпеть, вскричала:
   - Они лгут! Эдрад сам заманил меня на конюшню и стал целовать против моей воли, поэтому я и ударила его.
   - Видите! - крикнула тетушка Грил. - Эта бесстыдница сама во всем созналась. С вашего позволения, сударь, я бы вам посоветовала поступить с ней построже. Несмотря на свою молодость, она, как видно, закоренелая лгунья и воровка.
   Мелли не верилось, что все это происходит с ней. Как может судья объявить ее виновной, основываясь лишь на словах? Она со страхом спрашивала себя, какое наказание ей назначат. Судья, откашлявшись, сказал:
   - Согласен с вами, тетушка Грил. Порочность этой девицы очевидна. Мастер Хальбит берет в уплату долга ее лошадь, но девицу, по моему мнению, следует наказать. Наш долг - выбить из нее зло. Она заплатит пять золотых штрафа, а кроме того, получит публично двадцать плетей на городской площади.
   Тетушка Грил и Эдрад, по всей видимости, остались довольны приговором.
   - Это справедливое решение, судья, - заявил Эдрад.
   - А сечь ее будут ремнем или веревкой? - осведомилась Грил.
   - Думаю, веревкой будет чувствительнее - как по-вашему, тетушка Грил?
   - Мудро сказано, судья. Веревка определенно поможет изгнать порок из этой девушки. Могу ли я сделать одно предложение, если это не слишком смело с моей стороны?
   - Разумеется, тетушка Грил, - ваше мнение всегда ценно для меня.
   - Не вымочить ли предварительно веревку в соленой воде? Мы ведь не хотим, чтобы наказание получилось слишком мягким, правда?
   - Вы мудры, как всегда, тетушка Грил. Что до штрафа, то мастер Хальбит как будто готов взять девушку к себе в таверну, чтобы она могла отработать эту сумму?
   - Точно так, судья, - подтвердила Грил, метнув злобный взгляд на Мелли.
   - Превосходно. Когда девушка оправится после порки, мы пришлем ее сюда на работу. Все устраивается наилучшим образом. Наказание состоится завтра в два часа пополудни. До тех пор девица побудет под арестом. Следуйте за мной, девушка, да поживее.
   Прохожие пялили на нее глаза, и она шла, смущенно опустив голову. Дойдя до большого каменного дома, судья объявил:
   - Ночь проведешь в яме. Пусть это послужит тебе уроком.
   Джек напрягся в своих путах. Боль, прошившая руку и спину, на долю мгновения стала осязаемой. Желудок сжался в комок, и голова точно распухла. Ощущение это тут же прошло, но Джек узнал его. То же самое он чувствовал перед случаем с хлебами. Он прислонился головой к стволу огромного дуба. Сомнений нет. Происшествие с хлебами не было случайностью. Джек снова ощутил тошнотворно знакомый вкус нахлынувшей на него неведомой силы.
   Внезапный страх овладел им. Ему показалось, что теперь его судьба определена бесповоротно. Всю свою прежнюю жизнь он провел в мире, где одно проистекало из другого: дрожжи заставляли тесто подниматься; чем дольше оно всходило, тем лучше получался хлеб; чем лучше получался хлеб, тем дольше он сохранялся, - эти простые истины всегда оставались неизменными. Теперь Джек очутился в мире неверном, где горелые хлебы превращаются в тесто, где гнев или боль пробуждают чародейскую силу, а будущее не сулит покоя.
   Джек снова натянул веревку - тщетно.
   Наемники привязали его к дереву, чтобы он не убежал. Все утро они скакали во весь опор, направляясь на восток по следу Мелли, а теперь остановились, чтобы дать отдых лошадям. Джека мучила жажда - весь день он не ел и не пил. Сейчас, когда во рту стоял металлический привкус колдовства, он особенно нуждался в глотке воды. Он позвал, и один из его стражей вразвалку подошел к нему.
   - Чего тебе?
   - Пожалуйста, дайте воды.
   В пересохшем горе саднило. Наемник пнул его в голень.
   - Пленнику надо держаться поскромнее. - Наемник отошел, но Трафф, вожак, крикнул ему:
   - Дай ему воды, Харл. Он ведь к нам не с пустыми руками пришел, надо и его уважить. - Остальные расхохотались. Речь шла о припасах Фалька, которые наемники не замедлили присвоить. Джек с болью смотрел, как они потрошат его драгоценный мешок, швыряя по сторонам полуобглоданные кости. Сушеные фрукты и орехи они раскидали по земле, не видя в них проку. - Да отрежь ему полхлеба, - добавил Трафф. - Прошлой ночью, если мне не изменяет память, был канун зимы - мы должны проявить гостеприимство. - За этими словами опять последовал смех. Джеку принесли чашку разбавленного эля и краюху хлеба.
   Канун зимы. Неужто он ушел из замка так давно? Фраллит, наверное, был очень недоволен, оставшись без помощника перед одним из самых больших в году праздников. Одних сладостей сколько надо напечь: медовые коврижки, имбирные хлебцы, сладкие солодовые плюшки. Джек, бывало, в эту пору ходил с желтыми от шафрана руками. Редкостные специи перед праздником расходовались без счету, как соль. В обязанности Джека входило приготовление кутьи дробленой пшеницы, заправленной молоком, яйцами и шафраном. Праздник был не в праздник без щедрого запаса этой любимой всеми золотистой смеси.
   Джеку стало очень одиноко. Предпраздничные дни на кухне - лучшие в году: вдоволь еды и эля, все хлопочут, и всем весело. Люди шутят, устраиваются пляски, и можно сорвать поцелуй. Джеку очень недоставало всего этого. Впервые после ухода из замка он понял, чего лишился.
   Друзья, привычная жизнь, память о матери - все это осталось там, в Харвелле. Там он все-таки был своим. Там был его дом.
   Джек повертел в руке чашку. Она протекала - в ней была тонкая, с волосок, трещина.
   Своим-то своим, да не совсем. Даже до случая с хлебами он чувствовал себя чужаком. У всех его знакомых имелись какие-то недостатки: мастер Фраллит лыс как колено, ключник Виллок колченог, даже подавальщицу Финдру как-то застали на сеновале с кузнецом. Но никого из них насмешки не трогали: беззлобные дразнилки скорее соединяли человека с обществом, чем отделяли от него.
   Джека же высмеивали за глаза, а не в глаза. Он заметил, что рука, держащая чашку, все еще дрожит после только что пережитого им. Вот, значит, какова его судьба? Всегда быть отвергнутым, чужим, изгоем? Он отшвырнул чашку прочь. Пусть вкус колдовства остается во рту. Этот вкус означает одиночество - надо привыкать быть одиноким.
   - Нет, Боджер, если ты имеешь женщину во время дождя, это еще не значит, что она не забеременеет.
   - Но мастер Траут клянется, что так оно и есть. Говорит - это самый верный способ не обрюхатить девушку.
   - Мастер Траут только потому никого не обрюхатил, что ни одна баба в здравом уме и близко к нему не подходит.
   - Так ведь он уже не в тех годах, Грифт.
   - Так вот, Боджер, есть только один способ уберечь женщину от беременности - и дождь тут ни при чем.
   - Что ж это за способ, Грифт?
   - Чтобы не обрюхатить женщину, главное - не ложиться с ней голышом.
   - Она, значит, не должна раздеваться догола?
   - Не она, дуралей, а ты. Оставь на себе рубашку, Боджер, и никогда не станешь нежеланным отцом.
   Грифт и Боджер обменялись многозначительными кивками.
   - Страшное дело случилось ночью на балу, Грифт.
   - Да уж, Боджер. Говорят, пожар вызвал настоящую панику - господа и дамы разбегались, точно крысы.
   - Утром я ходил туда поглядеть, Грифт. Вся задняя стена обгорела.
   - Ума не приложу, Боджер, из-за чего возник этот пожар.
   - Королева объявила, что это был несчастный случай, будто бы от упавших свечей.
   - Не так все просто, Боджер. Я говорил с одним из парней, разносивших напитки, он сказал: пол ушел из-под ног, и много народу повалилось, и кубки раскалились в руках. Что-то очень скверное стряслось там этой ночью, ты уж мне поверь.
   - Счастье еще, что погиб только один человек.
   - Ты ведь видел его, да? Можно его опознать?
   - Где там, Грифт, - бедняга обгорел как головешка... жуткая смерть.
   - Стало быть, никто так и не знает, кто погиб?
   - Нет, Грифт, и не хватились никого. Там на задах ошивался какой-то пьяный дворянчик - он говорит, что видел человека в черном, но никто ему особо не верит. Единственный ключ - это кинжал мертвеца, который валялся на полу рядом с телом. Клинок, конечно, оплавился, но, кроме него, и вовсе ничего не осталось - одежда вся сгорела дотла. Страшное зрелище, Грифт. В жизни не видел ничего ужаснее, чем этот обугленный труп.
   - И как же выглядит этот нож, Боджер?
   - Странно выглядит, Грифт. Столовым ножиком его не назовешь. Один лорд все удивлялся, зачем было брать такой нож на бал.
   - Много здесь происходит такого, что глаз не видит. Пусть королева говорит, что это несчастный случай, - я в гибели этого парня ничего случайного не вижу.
   Лорд Мейбор расхворался не на шутку - одышка мучила его всю ночь.
   К утру ему стало так худо, что послали за лекарями и священниками. Мейбор лежал, почти ничего не сознавая, и хватал ртом воздух. Он все время харкал кровью. Красная сыпь стала ярче, и кожа вздулась. Вокруг носа и рта образовались язвы, из которых сочились кровь и гной.
   Лекари не могли понять, что за хворь одолела лорда. Ни с чем подобным они еще не сталкивались. Они сразу же сошлись на том, что это не оспа и не водяная горячка. Казалось, будто гортань и легкие обожжены изнутри. Лекари мрачно качали головами, не питая большой надежды. Потом предложили накурить в комнатах ароматным дымом, чтобы изгнать из легких Мейбора вредные соки.
   Мейбор, который и без того задыхался, воспротивился курению и прогнал лекарей прочь. Тогда за него взялись священники, дабы миром и ладаном, святой водой и молитвами подготовить его к кончине.
   - Вон, проклятые попы, - я еще не умер! - Мейбор повалился на подушки, кашляя и едва дыша, однако вид священников, шмыгнувших прочь, как крысы, все же доставил ему удовольствие.
   Он спросил о сыновьях. Двое младших уехали на войну с хальками. Таков удел младших сыновей - либо они ищут славы в бою, либо утешения в религии. Мейбор радовался, что у него в роду нет попов.
   Кедрак же пришел, сморщив нос от скверного запаха. Увидев отца, он попытался скрыть охвативший его ужас, но это плохо ему удалось.
   - Что с вами, отец?
   Мейбор, увидев лицо сына, велел Крандлу принести зеркало. Кедрак отнял у слуги осколок и не дал его отцу. У Мейбора не было сил настаивать.
   - Отец, я только позавчера разговаривал с вами. Что случилось за это время?
   - Не знаю, сын, - хрипло проскрежетал Мейбор.
   - Уж не яд ли тому причиной?
   - Его милость за праздничным ужином ел и пил то же, что многие другие, а я не слышал, чтобы кто-то еще заболел, - сказал Крандл.
   Сын и слуга повернулись к больному, который зашелся в страшном приступе кашля. Когда кашель утих, простыни окрасились кровью.
   - Что говорят доктора? - спросил Крандла Кедрак.
   - Они не знают, чем страдает его милость. Посоветовали накурить здесь.
   - Накурить! Рехнулись они, что ли? Он и так еле дышит.
   В дверь тихо постучали, и вошла королева. Когда она увидела Мейбора, ее надменное лицо изменилось, и она застыла на месте.
   - Что это, оспа? - спросила она Кедрака.
   - Нет, ваше величество, - с поклоном ответил он. Королева, вздохнув с облегчением, подошла к постели. Видя удивленное лицо Кедрака, она объяснила:
   - Ваш отец должен был утром явиться ко мне. Не дождавшись его, я пришла к нему сама. Вижу, его сразил тяжелый недуг. Что с ним?
   Мейбор хотел сам ответить, но кашель помешал ему.
   - Доктора не знают, ваше величество, - сказал Кедрак, торопливо оправляя волосы и одежду.
   - Доктора! Все они дураки и чуть не залечили короля до смерти. Я пришлю к вам мою знахарку - она искусная травница, и если кто-то способен ему помочь, то это она. - Королева с состраданием посмотрела на Мейбора. Болезни для меня не диво, но эта мне неведома. Не далее как вчера я говорила с лордом Мейбором, и он был в добром здравии. Не пожар ли стал причиной болезни?
   - Нет, ваше величество, - почтительно вмешался Крандл. - Лорд Мейбор ушел с праздника еще до пожара.
   Королева легонько сжала руку Мейбора.
   - Сейчас я уйду, но я рада, что решила прийти. Тотчас же пришлю вам мою лекарку. Доброго вам дня. - Она кивнула Кедраку и вышла. В тот же миг Мейбор выхватил у сына осколок зеркала и дрожащей рукой поднес его к лицу. Увиденное вызвало у него припадок мучительного кашля.
   Кроп всю ночь не смыкал глаз, сидя у ложа Баралиса, который то приходил в себя, то вновь впадал в беспамятство.
   Когда первый свет проник в комнату, Баралис начал беспокойно метаться. Кроп, вскочив, увидел, что хозяин весь в поту и его бьет дрожь. Кроп пощупал лоб Баралиса - лоб был горяч. Кроп поспешил охладить его влажной тканью.
   Ожоги, покрывавшие лицо и руки больного, начинали рубцеваться, и во многих местах виднелись пузыри.
   Баралис стал бормотать слова, которых Кроп не понимал, и все никак не унимался, продолжая метаться в постели. Кроп испытывал страх, видя своего могущественного господина столь беспомощным. Кроме того, он боялся, что хозяин изнурит себя своими метаниями. Кроп пытался утихомирить его, осторожно прижимая к постели, укрывая простынями и тяжелыми одеялами.
   Надо, чтобы хозяин поспал спокойно, тогда его силы восстановятся. А он все не утихает - его снедает какая-то душевная смута, не дающая покоя телу. Кроп решил, что хозяину надо дать снотворного зелья, чтобы погрузить его в более мирный сон. Слуга отправился в библиотеку и стал рыться в многочисленных бутылях - он не раз видел, как Баралис принимал снотворное по ночам, когда сон не шел к нему. Вот эта бутылка, пожалуй, - у нее на пробке сова. Кроп любил сов.
   Он вернулся к ложу больного и своими большими неуклюжими руками влил немного лекарства между распухших губ Баралиса. Потом сел на свое место у изголовья и нащупал за пазухой свою коробочку. Кроп был счастлив, когда просто глядел на нее, - такая она была красивая, с крохотными морскими птицами на крышке. Кроп уселся поудобнее с коробочкой в руке, приготовясь просидеть около хозяина сколько будет нужно.
   Глава 12
   Таул стоял на палубе "Чудаков-рыбаков", глядя на темный сверкающий океан. До Ларна осталось два дня пути, и Таул не знал, что должен чувствовать по этому поводу: облегчение или страх.
   - Эй ты! - крикнул ему Карвер, вырвав из задумчивости. - Чего это тебе вчера вздумалось накормить нас сырой репой? У меня чуть кишки ночью не вылезли.
   - Это не от репы, Карвер, - заявил Файлер, подойдя к ним. - Это море наконец тебя доняло. Тому, кто родился в горах, ввек не стать настоящим моряком. Просто твоя истинная натура не сразу себя показала.
   - Я родился не в горах, а в предгорьях, - с негодованием возразил Карвер. - А в море стал выходить, когда еще и на ногах-то не стоял. И никакой морской болезни у меня сроду не бывало. Это вот его стряпня меня доконала - кишки прямо взбунтовались. Ты гляди, парень: еще одно крошево из репы с пастернаком - и ты за бортом.
   - Очень сожалею, что обед не пришелся тебе по вкусу, Карвер. Если кто-нибудь покажет мне, как растопить плиту, и принесет мне немного дровишек, я подам эту самую репу вареной.
   - Не желаю я больше видеть репу на борту этого судна. И вообще никогда в жизни - тогда я умер бы счастливым. Сготовь что-нибудь приличное.
   - Почему бы тебе тогда не наловить мне рыбы, Карвер? - Терпеть ее не могу.
   - Как это: ты плаваешь на судне под названием "Чудаки-рыбаки" и не выносишь рыбы? - веселился Файлер. - Твои предгорья, видать, были сильно высокие. В первый раз вижу моряка, который не ел бы рыбу.
   Карвер готовил уничтожающий ответ, но тут другой матрос крикнул Таулу:
   - Эй ты, тебя капитан зовет. Шевелись - он ждет у себя в каюте.
   - Всыплет он тебе сейчас за твою репу, - пробурчал Карвер вслед Таулу.
   Под палубой было очень тесно, а из-за низкого потолка Таул не мог выпрямиться во весь рост. Он постучал, получил позволение войти и оказался в крохотной темной каютке, уставленной книгами и освещенной тусклой масляной лампой.
   Капитан, неприветливо взглянув на Таула, велел ему сесть и разлил по кубкам ром.
   - Лучший ром в Обитаемых Землях, парень. Залпом его лучше не пить. Я не хочу держать ответ перед Стариком, если ты свалишься за борт.
   - Мне кажется, вам хорошо заплатили за этот рейс, капитан, - заметил Таул. - Вас никто не принуждал. Вы сами согласились идти на Ларн.
   Капитан, пропустив эти слова мимо ушей, отпил глоток и подержал ром во рту.
   - Главное, что отличает хороший ром, - это не крепость, а мягкость. Только хороший ром имеет мягкость и густоту, скрывающие его истинную силу. Вот попробуй.
   Таул сделал глоток, так и не поняв, слышал ли капитан его слова. Но ром мигом рассеял все его мысли. Непонятно, как капитан Квейн мог находить этот напиток мягким, - Таулу он обжег горло, как огонь. Капитан, видя это, улыбнулся.
   - Первый глоток всегда ошарашивает. Попробуй еще раз, да не спеши дай рому поплясать на языке.
   Таул сделал второй глоток, просмаковав напиток, и на сей раз действительно ощутил, что ром мягок и густ, точно мед позднего лета. Он согрел рот, глотку и желудок, разгладил морщины на лбу.
   - Ну вот, видишь. Однако не увлекайся - это крепкая штука. - Таул, вняв совету капитана, неохотно отставил кубок. - Ни один уважающий себя капитан не выйдет в море без четырех по меньшей мере бочонков рома на борту. Всем известно, что моряк может месяцами не видеть суши, неделями обходиться без свежей провизии, днями - без пресной воды, но попробуй урезать ему дневную порцию рома - и бунт на корабле обеспечен. - Глаза Квейна поблескивали в полумраке, и Таул не понимал, правду говорит капитан или шутит. Тот опять хлебнул рому и посмотрел на Таула изучающе. - Вот ты говоришь, что я пошел на Ларн по своей воле. Из этих твоих слов я заключаю, что ты не слишком хорошо знаешь Рорн. - Квейн подлил себе рому и продолжил: - В Рорне считаются с двумя людьми. О старом герцоге и его вельможах можно не вспоминать, и даже первый министр Гавельна ничего не значит. Истинной властью обладают только архиепископ и Старик. И лучше им не противоречить, если тебе жизнь дорога.
   Так вот, когда ко мне приходит человек Старика и по-хорошему просит меня сделать ходку на Ларн, я не могу ему отказать. Никаких угроз, заметь себе. Мне даже платят хорошие деньги, меня рекомендуют нужным людям. Но им, как и мне, известно, что отказать я не могу. Попробовал бы я нарушить планы Старика! Мое дело зависит от моей репутации, от того, что обо мне говорят. Если прознают, что я отказал Старику в услуге, мне лучше будет отплыть на закат и более не возвращаться. - Квейн допил свой ром и посмотрел Таулу прямо в глаза. Тот начал понимать, что судил об этом человеке неверно.
   - Право же, капитан, я не знал, в какое положение вы поставлены.
   - Пойми меня правильно, парень. Я не против плавания на Ларн. Мне доводилось водить свой корабль по куда более предательским и мелким водам, чем к Ларну. Но Ларн - это не просто опасные воды. Моя команда наслушалась о Ларне всякого - такие о нем ходят рассказы, что волосы дыбом встают. Не знаю, правда это или нет, - мне главное то, как эти россказни влияют на моих людей. Им всем не по себе, хотя никто в этом не сознается, а моряк, у которого душа не на месте, - никудышный моряк. Вот что меня беспокоит, парень, а не сам остров. - Квейн снова подлил себе рому.
   Таул начал слегка раскаиваться в том, что накормил команду сырой репой. Капитан, точно прочтя его мысли, сказал:
   - Да вели кому-нибудь растопить тебе плиту. Сырую репу я больше есть не стану. Пусть Файлер достанет тебе что-нибудь пристойное из трюма - скажи ему, что капитан наказал не скупиться. Я уверен, он единственный на борту, кто вчера ел нечто получше репы. - Квейн знаком пригласил Таула допить свой кубок. - Только не залпом. Ром надо смаковать, а не глушить.
   Мелли горько раскаивалась в том, что ушла из замка. Уж лучше бы она вышла замуж за принца Кайлока!
   После вчерашнего разбирательства судья завел ее в какую-то каморку и заявил, что должен ее обыскать. Мелли кипела от злости, пока его руки не спеша шарили по ее ногам и ягодицам. Ведь видно же, что она ничего там не прячет! Однако судья выполнял свой долг с большим тщанием, бормоча что-то о том, что Мелли, мол, могла запрятать оружие куда угодно.
   Убедившись, что оружия при Мелли нет, он снова вывел ее на улицу. Там, к удивлению Мелли, уже собралась куча народу. Эти люди, следуя за Мелли и судьей, принялись обзывать ее шлюхой и воровкой. Кто-то запустил в нее яйцом, еще кто-то - гнилой тыквой.
   Мелли, не в силах больше этого выносить, обратилась к судье:
   - Освободите меня. Я больше не позволю обходиться с собой как с преступницей. Я Меллиандра, дочь лорда Мейбора. - И Мелли гордо вскинула голову.
   - Уймись, глупая. Не усугубляй своей участи неразумной ложью. Ты обыкновенная потаскушка, уж я-то вижу. - И судья, больно заломив Мелли руку, повел ее дальше.