Джонс Джулия. Ученик пекаря (Книга Слов - 1)

   - Дурак. - Джек поднял глаза - над ним стоял Баралис. Не надо лить чернила на страницу - обмакни в чернильницу перо. - И Баралис показал Джеку, как это делается. - Вот так. Теперь ты знаешь. - И Джек снова остался один.
   Несколько часов спустя он немного освоился с новым делом. Он научился макать перо так, чтобы набирать побольше чернил, и рисовать на бумаге разные знаки. Для начала он изобразил то, что хорошо знал: разные виды хлеба - круглый, плоский и длинный. Рисовал он также всякие пекарские причиндалы, ножи и оружие.
   Потрудившись на славу, Джек отвлекся. Он никогда еще не бывал в столь роскошных палатах. Книги и ларцы, стоящие вдоль стен, искушали его; бутылки, наполненные темными жидкостями, манили. Устоять он не мог. Прокравшись к полке, он вынул пробку из особенно соблазнительного сосуда. Оттуда вышел сладкий манящий запах. Оставалось только попробовать содержимое на вкус. Джек поднес флакон к губам.
   - На твоем месте я бы этого не делал, Джек, - раздался насмешливый голос Баралиса. - Это яд - для крыс.
   Джек побагровел от стыда. Он не слышал, как подошел Баралис, - по воздуху тот движется, что ли? Быстро вернув на место пробку, Джек сделал вид, что ничего такого не делал, и чуть не изнемог от облегчения, когда в комнату вошел кто-то еще. Этого нескладного великана Джек узнал сразу.
   - Чего тебе, Кроп? - спросил Баралис.
   - Король.
   - Что король?
   - В него попала стрела на охоте.
   - Да что ты! - На краткий миг лицо Баралиса озарилось злорадством, которое тут же сменилось выражением глубокой озабоченности. - Дурную весть ты мне принес. - Он пронзительно глянул на Джека. - Отправляйся обратно на кухню, мальчик.
   Джек вылетел из комнаты и помчался на кухню, не переставая думать о короле. Быть может, он, Джек, будет первым, кто принесет эту весть вниз; он окажется в центре внимания, а Фраллит, того и гляди, даже попотчует его элем. Но мечта об эле лишена была привычной сладости, и Джек не сразу понял, что причиной тому страх. Выражение, мелькнувшее на лице у Баралиса, было слишком значительным, чтобы забыть о нем. Джек прибавил шагу. Про Баралиса он на кухне ничего не скажет. - Джек был смышленый мальчуган и знал, что о таких вещах лучше помалкивать.
   - Грядут суровые времена, - со вздохом произнес Бевлин тонким старческим голосом. - Двенадцать зим тому назад я видел на небе страшное знамение. С неба упала звезда. Стремясь к земле, она разделилась надвое - и обе половины вспыхнули одинаково ярко, прежде чем пропасть за восточным горизонтом. - Мудрец подошел к очагу и помешал угли - его познабливало. Нет нужды говорить тебе, сколь важный смысл заключало в себе такое знамение. В ту пору я не знал, что оно означает, и все последующие годы пытался отыскать ответ. Я прочел все книги великих пророков, все древние летописи. - Бевлин усмехнулся краем рта. - В подобных трудах содержится множество мрачных, хотя и малопонятных предсказаний: темные тучи клубятся в небесах, и земле возвещается проклятие - родители пугают этим детей, чтобы те их слушались. Я же не нашел для себя ничего: зачастую все это писалось в убеждении, что если достаточно долго предсказывать недоброе, то твои предсказания когда-нибудь да сбудутся. Недоброе в этой жизни, боюсь, столь же неизбежно, как осенний листопад. - Бевлин поставил на огонь горшок с элем, добавив туда немного меду. - Бывает, правда, и так, что злая судьба одного означает торжество другого. - Натерев в горшок корицы, он помешал напиток и плюнул туда удачи ради. Подержал эль на огне еще немного и разлил его в две чаши, протянув одну Таулу. - Марод - дело иное. Он говорит все как есть, не напуская туману, словно рыночный гадальщик. - Бевлин положил ладонь на пухлый том. - Марод по сути своей философ и историк, но милостью богов имел и пророческий дар. К несчастью, он при всей своей точности любил ссылаться на неких древних авторов, чьи труды до нас не дошли. Они либо затерялись во тьме веков, либо были сожжены чересчур рьяными священнослужителями, во всем видевшими ересь. Но мне все же удалось разыскать одну книгу, на которую ссылался Марод, и я заплатил дорогую цену за несколько истрепанных, без переплета страниц. В них-то я и нашел объяснение тому, что видел на небе двенадцать лет назад.
   Там было сказано, что это знак рождения, двойного рождения. Той ночью были зачаты два младенца, два человека, которым суждено изменить мир, - не знаю только, к добру или и худу. Жизни их связаны невидимой нитью, и судьбы их противостоят друг другу.
   У Марода же имеется пророчество, которое, по моему мнению, касается одного из этих двоих. Тебе оно, быть может, знакомо - ученые мужи издавна ломают голову над его смыслом, - но сейчас ты услышишь, как оно звучит в оригинале. Никто, кроме нас с тобой, возможно, не знает подлинного текста и не узнает.
   Когда благородные мужи позабудут о чести. И некто три крови вкусит в один день. Два могучих дома сольются вместе. И далеко падет сего слияния тень. Тот, кто родителей лишен. Любовник сестры своей - только он. Остановит злую чуму.
   Империя рухнет, рухнет и храм. Но правда, безвестная многим умам Дураку лишь ясна одному.
   Бевлин, грея руки о чашу, посмотрел в глаза своему собеседнику. Таул встретил его взгляд, и в тишине, нарушаемой лишь треском огня, что-то невысказанное связало их.
   - Мир постоянно меняется, - тихо сказал Бевлин, прервав молчание. - И причиной тому всегда людская алчность. Для архиепископа Рорнского деньги важнее, чем Бог, герцог Бренский рвется захватить побольше земель; город Марльс, без разбору торгуя с чужими краями, сам на себя навлек чуму. А король Лескет, правитель Четырех Королевств, в это самое время пытается избежать войны с Халькусом... но неясно, добьется ли он успеха.
   Бевлин и Таул помолчали, оба погрузившись в свои мысли, и первым теперь заговорил молодой человек, как мудрец и ожидал:
   - Зачем меня прислали к тебе?
   Бевлин подозревал, что рыцарь уже знает ответ.
   - Есть дело, которое ты, по моему убеждению, можешь выполнить.
   - Тирен полагал, что ты дашь мне поручение. В чем же оно состоит? Таул так рвался это узнать, что Бевлина охватила невольная печаль.
   - Оно состоит в том, чтобы найти иголку в стоге сена.
   - Что ты хочешь сказать? - Таул произносил подобающие случаю слова, но Бевлин понимал: рыцарь знает, что будущее предопределено и все, о чем они сейчас говорят, было предначертано заранее.
   - Я хочу, чтобы ты нашел мальчика, которому теперь около двенадцати зим.
   - Где же мне искать его?
   - Боюсь, что на этот вопрос так просто не ответить.
   - Одного из тех двоих? - спросил Таул. Мудрец кивнул:
   - Того, о ком говорится в пророчестве. - Больше Бевлин ничего не сказал, хотя ему и хотелось, - лучше рыцарю не знать, что убеждает мудреца в том, что пророчество осуществится весьма скоро. - Больше мне, пожалуй, нечего добавить. Могу посоветовать тебе только одно: доверься своему внутреннему голосу. Ищи мальчика, который на самом деле не тот, кем кажется, который чем-то отличается от других. Когда ты найдешь его, ты его узнаешь.
   - Что же будет, если я найду его?
   - Ты получишь свое последнее кольцо. За этим тебя и прислали сюда, не так ли? - Бевлин пожалел о своих словах, не успев их произнести. Молодой человек пока что не сделал ничего, чтобы заслужить подобную обиду.
   - Да, за этим, - просто ответил рыцарь. - Это единственное, ради чего я теперь живу.
   Он опустил рукав, прикрыв свои кольца, а Бевлин подумал, что этот рыцарь чем-то отличается от тех, с которыми старик встречался прежде. Таул не менее предан своему призванию, чем другие, но чувствуется в нем какая-то уязвимость. Вальдис взращивал в своих стенах рыцарей особой закалки: они приносили обеты беспрекословного послушания, безбрачия и обязались отдавать весь свой доход на благо общего дела. Что же это за дело? Орден был задуман как образец высоконравственного братства, призванного помогать нуждающимся и угнетенным. Теперь, если судить по тому, что просачивается сквозь стены Вальдиса, рыцарей больше заботит политика, нежели любовь к человечеству.
   Политика и деньги. За приезд Таула сюда заплачено золотом - хотя Бевлин был уверен, что рыцарь об этом не знает. Тирен, вероятно, сказал Таулу, что тому предстоит совершить великий подвиг к вящей славе всего ордена. Так оно и есть - только Вальдис этого знать не может. Для Тирена Бевлин - всего лишь старый дурак, мечтающий предотвратить войну, которая еще и не начиналась. Что ж, если золото Бевлина оказалось красноречивее его пророчеств, так тому и быть. Итог в конечном счете будет тот же. Бевлин получил то, что хотел: полного сил молодого рыцаря, который поможет ему искать мальчика. И Тирен получил то, что хотел: деньги, которые пустит на свои интриги.
   С рыцарством дело не всегда обстояло так, как теперь: некогда рыцари славились благородством и ученостью. На них возлагалось бремя соблюдения мира во времена смуты, голода и чумы. Ни один город не мог внушить им робость, и ни одно селение не было настолько малым, чтобы обратиться к ним за помощью. Целый легион рыцарей однажды проделал сотню лиг с бочонками за спиной, чтобы доставить воду в городок, страдавший от засухи. О них складывались бесчисленные песни, и целые поколения женщин обмирали при виде их. А ныне они опустились до политических махинаций.
   Бевлин не совсем понимал, чего, собственно, рыцари надеются этим добиться. Вальдис, надо признать, утратил былое величие - Рорн давно затмил его в качестве финансовой столицы Обитаемых Земель, и рыцарский город явно завидовал удачливому сопернику. Тирен, пытаясь восстановить прежнее положение на рынке, потихоньку скупал соляные варницы и рудники. Если рыцари приберут к рукам всю торговлю солью, города окажутся в их власти особенно южные, живущие рыбным промыслом. Но речь идет не только о коммерции: Тирен, всего год назад ставший главой ордена, уже заявил себя рьяным ревнителем веры.
   Крупнейшие города юга - Рорн, Марльс и Тулей - придерживаются той же веры, что и Вальдис, но трактуют ее догматы более вольно. Посему Вальдис намерен объявить себя духовным властителем юга и уже поговаривает о реформации, что чревато бедой.
   Да, беды не избежать. Бевлин предвидел раздор. Не ирония ли в том, что рыцари, которые своей алчностью, смешанной с религиозным пылом, того и гляди заварят большую войну, отрядили одного из своей среды на поиски мальчика, который эту войну прекратит! То, что они послали сюда Таула, руководствуясь наживой, а не стремлением свершить доброе дело, как нельзя лучше совпадает с пророчеством Марода: "Когда благородные мужи позабудут о чести".
   Бевлин тяжело вздохнул, видя жестокие испытания впереди. Молодой рыцарь сидел тихо, погруженный в раздумье. Что-то в его позе, в его завороженности огнем глубоко тронуло мудреца. Рыцарь пытался одолеть какую-то душевную муку: каждый мускул его лица, каждое дыхание, слетавшее с его губ, свидетельствовали об этом. Бевлин мысленно дал зарок никогда не говорить Таулу об истинной причине, побудившей Вальдис послать его сюда.
   - Итак, друг мой, - сказал Бевлин, - каково твое решение? Поможешь ли ты мне найти мальчика?
   - Иного решения и быть не могло. - В голубых глазах Таула читалась покорность долгу. - Я исполню все, как ты велишь.
   Баралис вошел в покои короля Лескета. Там собрались все участники охоты в одеждах, еще орошенных кровью вепря. Королева сидела у ложа короля, и тревога исказила ее лик, обычно холодный и надменный. Лекарь резал камзол короля, чтобы обнажить плечо, бормоча при этом подобающие молитвы.
   - Что случилось? - спросил Баралис.
   - Короля ранило стрелой. - Карвелл не поднимал глаз, словно чувствовал какую-то вину и за собой.
   - Кто посмел совершить такое? - воскликнул Баралис с хорошо разыгранной нотой негодующего изумления. - Где эта стрела? Вы ее разглядели?
   - Мейбор вынул ее, - ответил Карвелл.
   - Да, это верно, - ступил вперед Мейбор, - но я в смятении отшвырнул ее прочь. - Он встретился глазами с Баралисом.
   - Вы поступили неразумно, Мейбор. - Баралис обвел взглядом остальных. - А что, если стрела оказалась бы зазубренной? Вы причинили бы королю еще худший вред, удаляя ее.
   Лорды отозвались одобрительным гулом, а в глазах Мейбора сверкнула ненависть.
   - Почем вы знаете - может, стрела и впрямь была зазубрена? - спросил он, и все затихли, ожидая ответа Баралиса.
   - Я узнал об этом, как только увидел рану короля, - зазубренная стрела не могла бы ее нанести. - Присутствующие закивали, вынужденные согласиться с этим. Баралис дал себе слово когда-нибудь разделаться с Мейбором слишком опасно иметь такого сообщника. Более того, Баралис начинал подозревать, что Мейбор уже сожалеет об их сговоре. "Что ж, у меня в рукаве есть одна карта, о которой ты не знаешь, Мейбор, - подумал Баралис, - и сейчас я разыграю ее".
   - Кто-нибудь еще видел стрелу? - спросил он тихо, чтобы заставить всех прислушаться к себе.
   - Я видел, ваша милость, - сказал, выступив вперед, один из псарей. Лицо Мейбора сделалось пепельным.
   - Кто ты? - Баралис прекрасно знал, кто он, - пару дней назад он заплатил этому человеку десять золотых, чтобы тот разыграл свою роль в нынешнем маленьком представлении.
   - Я Хист, королевский псарь.
   - И что же ты видел, Хист?
   - Я не совсем уверен, ваша милость, но мне кажется, что на древке была двойная зарубка.
   Мейбор протестующе вскинул руку, желая что-то сказать, но Баралис ему не позволил.
   - Двойная зарубка! - вскричал он. - Мы все знаем, что хальки метят так свои стрелы.
   Собравшиеся разразились криками:
   - Хальки, проклятые изменники! Хальки подстрелили нашего короля!
   - К дьяволу мир у Рог-Моста, - вставил Баралис.
   - Отмщение!
   Баралис счел, что время пришло.
   - Объявим им войну! - вскричал он.
   - Война! - взревели все в один голос.
   Глава 2
   - Нет, Боджер. Есть только один способ узнать, страстная женщина или нет, и узнается это не по величине ее титек. - Грифт откинулся к стене и заложил руки за голову с видом человека, готового поделиться сокровенным знанием.
   - А как же тогда, Грифт? - Боджер придвинулся поближе с видом человека, готового внимать словам мудрости.
   - По волосам на теле, Боджер. Чем баба волосатее, тем она горячее. Возьми старую вдову Харпит. У нее руки косматые, как козлиная задница, зато и в пылкости с ней никто не сравнится.
   - Да на нее ж без слез не взглянешь, Грифт. У нее усы гуще, чем у меня.
   - Вот именно, Боджер! Как раз поэтому мужик, с которым она ляжет в постель, должен почитать себя счастливым. - Грифт с озорной улыбкой сделал большой глоток эля. - А твоя Нелли - она как, волосатая?
   - У моей Нелли ручки гладенькие, точно свежевзбитое масло.
   - Ну тогда, Боджер, тебе на многое рассчитывать не приходится!
   Оба весело расхохотались. Грифт наполнил чаши, и приятели на время умолкли, в блаженной тишине попивая эль. Ничего они так не любили, как, придя с холода после утреннего караула, посидеть над чашей с элем и почесать языком о зазорных делах. Не прочь они были и посплетничать.
   - Слышь, Грифт, ночью я облегчался в фигурном саду и слышал, как лорд Мейбор лаялся со своей дочкой. Он даже оплеуху ей закатил.
   - Мейбор уже не тот, каким был. С тех самых пор как началась эта проклятая война с хальками, он стал вспыльчив что твой порох - никогда не знаешь, что он сейчас выкинет. - Собутыльники обернулись на звук шагов. - А вот и юный Джек. Хочешь глоточек эля, парень?
   - Не могу, Боджер, некогда.
   - Если ты на свидание наладился, парень, - сказал Грифт, - стряхни сперва муку с волос.
   - Это я нарочно, Грифт, - усмехнулся Джек. - Пусть девушки думают, что я седой и старый, вот как ты!
   Ответа Джек не стал дожидаться. Он шел к Баралису и, как обычно, опаздывал. В последнее время королевский советник задерживал его подолгу, и Джеку часто приходилось переписывать до раннего утра. Он предполагал, что библиотеку, над которой он корпел, скоро надо будет вернуть законному владельцу, - вот Баралис и торопится переписать что осталось, вплоть до последней страницы. Так что Джек теперь днем пек, а по ночам писал. Для отдыха времени почти не оставалось, и несколько раз он чуть было не заснул за своим пюпитром.
   Но он уже набил руку, и переписка давалась ему полегче. Прежде за день он едва одолевал страницу, а теперь мог справиться с десятью.
   Появилась у Джека и греховная тайна. Теперь он мог прочесть каждое слово, которое переписывал. Пять зим прошло с тех пор, как Баралис подрядил его в качестве "слепого" писца но за это время "слепой" прозрел.
   Прозревать он начал по прошествии трех лун. Джек начади различать знакомые слова и знаки. Но решительный перелом произошел год спустя, когда Баралис дал ему переписывать книгу с изображениями разных животных. Под каждым рисунком имелась подпись. Многих животных Джек знал: летучую мышь, обыкновенную мышь, медведя. До него стало доходить, что буквы под рисунками обозначают названия животных, и постепенно он научился разбирать простые слова - названия зверей, птиц и цветов.
   Мало-помалу он стал понимать и другие слова - связующие, описательные, те, что составляют основу языка. С этих пор он понесся вперед во всю прыть, с жадностью усваивая все подряд. В собрании Баралиса оказалась книга, объяснявшая значение слов. Как бы Джеку хотелось забрать этот драгоценный том с собой на кухню! Но он ни разу не осмелился попросить Баралиса об этом.
   За последние годы Джек прочел все, что переписывал: рассказы о дальних странах, предания о древних народах, жизнеописания славных героев. Многого он не понимал, а половина книг была написана на чужих языках или загадочными знаками, в которых Джек даже не надеялся разобраться. Но то, что он понял, лишило его покоя.
   Читая о дальних краях, он мечтал побывать в них. Облазить пещеры Исро, спуститься вниз по великой реке Силбур, вступить в поединок на улицах Брена. Мечты его были столь живы, что он чувствовал запахи, брызги холодной воды на лице, видел страх в глазах побеждаемого им противника. Порой ночью, когда небо сияло звездами и мир казался бескрайним, Джек боролся с желанием уйти. Желание покинуть замок так одолевало его что внутри будто сгущалось нечто требующее выхода.
   К утру это чувство обычно проходило, но взор Джека все чаще и чаще обращался к карте на стене кабинета. Оглядывая Обитаемые Земли, он размышлял, куда отправиться первым делом: на север, где за горами лежат скованные морозом равнины или на юг, в Сухие Степи, и далее - в невиданные сказочные края, а может, на восток, в тамошние могущественные державы? Ему нужна была цель, и он, водя глазами по карте, лишний раз расстраивался, что не знает, откуда родом его мать: иначе он непременно отправился бы туда.
   Почему она так много от него скрывала? Или в ее прошлом было нечто запретное? Когда Джек был поменьше, он полагал, что это стыд сковал ей язык. Теперь он стал подозревать, что это был страх. Ему исполнилось девять, когда мать умерла, и самым его стойким воспоминанием о ней было то, как каждое утро она ходила посмотреть на ворота, чтобы видеть всех, кто входит в замок. Вместе с Джеком она поднималась на стену, откуда хорошо было видно новоприбывших. Для Джека это было любимое время дня: ему нравилось сидеть на свежем воздухе и наблюдать за сотнями людей, проходящих в ворота.
   В замок являлись чужестранные послы с пышной свитой, господа и дамы на прекрасных белых конях, богато разодетые купцы из Анниса и Брена, крестьяне и лудильщики из ближних мест.
   Мать объясняла ему, кто эти люди и зачем они приходят сюда. Теперь, став постарше, Джек поражался тому, как хорошо она была осведомлена в делах Харвелла и его северных соседей, как хорошо разбиралась в текущих политических интригах. Несколько лет после смерти матери Джек думал, что следить за воротами ее побуждало любопытство. Но никакое любопытство не заставило бы умирающую, которая под конец едва передвигала ноги, каждый день взбираться на стену, чтобы посмотреть на приезжих.
   Страх - вот что она испытывала во время этих вылазок. Хотя очень старалась это скрыть. Без конца рассказывала смешные истории, чтобы Джек не думал о холоде и о том, зачем они сюда ходят. И ей это, в общем, удавалось. Но Джек и теперь помнил, как крепко она сжимала его руку, и ему, подросшему, передавался ее страх.
   Зачем она следила за воротами? Почему боялась чужих? Чтобы понять это, сначала следовало узнать, откуда она пришла. Мать не оставила Джеку никакой нити, за которую он мог бы ухватиться, тщательно скрыв все, что касалось ее жизни. Джек ничего не знал, кроме того, что она происходила не из Четырех Королевств и что она слыла шлюхой. Долгими ночами, когда сон не шел к нему, Джек мечтал, что разыщет ее истоки, словно странствующий рыцарь, и выяснит, что скрывалось за ее страхом.
   Но мечты - это одно, а жизнь - совсем другое. Ночь оживляла фантазии Джека - день их гасил. Кто он был? Всего лишь ученик пекаря. Не овладевший пока никаким ремеслом, без будущего, без денег. Замок Харвелл был его единственным пристанищем, и уйти отсюда значило лишиться всего. Джек видел, как относятся в замке к нищим странникам, - их оплевывали и осмеивали. Всякий, кто не принадлежал к замку, почитался ниже самой последней судомойки. Вот уйдет Джек из замка - и окажется на чужбине без гроша, презираемый всеми. Здесь он хотя бы был защищен от подобной участи, здесь он всегда имел теплый угол, еду и приятелей, с которыми мог поточить лясы.
   Но сейчас, поднимаясь к Баралису, Джек невольно думал о том, что теплый угол и еда могут удержать на месте только труса.
   Баралис был весьма доволен событиями последних пяти лет. Страна продолжала вести изнурительную войну, высасывающую силы и ресурсы как из Халькуса, так и из Четырех Королевств. Много кровавых сражений произошло за это время, и обе стороны понесли тяжелые потери. Как только одни начинали понемногу одолевать, другие получали вдруг неожиданную помощь: в некое ухо нашептывалось о намерениях врага, сведения о неприятельских обозах попадали не в те руки, и кто-то узнавал о месте, где будет ждать засада. Нет нужды говорить, что за всем этим стоял Баралис.
   Затяжная война удовлетворяла его как нельзя лучше. Пока внимание страны было приковано к востоку, он мог без помех строить свои козни при дворе.
   Попивая горячий сбитень, чтобы унять боль в пальцах, он размышлял о состоянии короля. Король Лескет так и не оправился от своей раны. Она зажила через несколько месяцев, но король ослабел и не мог больше сесть в седло. Рассудок его также прискорбно ослаб - впрочем, Лескет и прежде не был великим мыслителем, с презрением подумал Баралис. Пожалуй, яд, смочивший стрелу в тот памятный день, был все же недостаточно крепок: король как-никак пока еще помнил, как его зовут. О недомогании короля при дворе вслух никогда не говори лось. Если об этом и толковали, то в своих покоях и только шепотом: опасная это была тема. Все знали, что королева смотрит на подобные разговоры как на измену. Королева Аринальда негласно приняла бразды королевской власти, и Баралис вынужден был признать, что эта женщина справляется с делом лучше, чем ее тупица-муженек, не признававший ничего, кроме охоты.
   Она умело держала равновесие, и благодаря ее усилиям никто не считал королевство слабым, лишенным головы государством Она поддерживала дипломатические связи с Бреном и Высоким Градом и даже заключила исторический торговый договор с Ланхольтом. Халькус кипел от злости, видя ее успехи. Но королева мудро проявляла не только силу, но и сдержанность, не давая халькам слишком больших поводов для беспокойства, - в противном случае им пришлось бы искать себе союзников, и война вышла бы из-под власти обоих государств.
   Сегодня Баралис развяжет узел, ждавший своего часа с самого происшествия с королем. Все эти годы лорд Мейбор был занозой в боку Баралиса. Мейбор был причастен к случившемуся с королем несчастью, но явно раскаивался в этом, и Баралис боялся, как бы сообщник не использовал против него то, что знал.
   Блестящий лорд был повинен не только в этом. Он пытался обручить свою дочь Меллиандру с единственным сыном королевы, принцем Кайлоком. Этой помолвки Баралис допустить не мог: у него были свои планы касательно наследника престола.
   - Кроп! - позвал он, торопясь покончить с тем, что задумал.
   - Да, хозяин. - Здоровенный слуга подошел, заслонив свет. Он всегда таскал с собой маленькую расписную коробочку и сейчас запихивал ее за пазуху.
   - Ступай на кухню и принеси мне вина.
   - Так ведь у нас есть вино - я вам налью. - Кроп потянулся к кувшину.
   - Нет, простофиля несчастный, мне нужно другое вино. Слушай внимательно, не то еще забудешь, чего доброго. - Баралис говорил медленно, отделяя каждое слово. - Принесешь мне штоф лобанфернского красного. Понял?
   - Да, хозяин, но вы ж всегда говорили, что у лобанфернского красного вкус, будто у шлюхиной мочи.
   - Я его пить не буду, болван. Это в подарок. - Баралис встал, оправил черные шелковые одежды, проводил взглядом Кропа и добавил, понизив голос: Я слышал, будто лорд Мейбор обожает лобанфернское красное.
   Немного времени спустя Кроп вернулся с вином, и Баралис вырвал бутыль у него из рук.
   Ступай прочь, дурак. - Баралис раскупорил штоф, понюхал и сморщился. Только варвару может нравиться это тошнотворное пойло.