Джойс Бренда. Великолепие

   Мужчины направили лошадей туда, где бушевало пламя. Сверху сорвалась горящая балка, и конь Николаса, заржав, шарахнулся в сторону. Едва не придавив лошадь, балка рухнула рядом, но от искры загорелись брюки Николаса. Он сбил пламя затянутой в перчатку рукой, но ожог причинял ему боль. Впереди им преграждала путь объятая пламенем повозка. Хлестнув коня, Николас послал его вперед, и тот птицей перелетел через бушующее пламя. Следом за ним прыгнул конь Воронского. Оглянувшись, Николас с облегчением увидел, что ни конь, ни всадник не пострадали. Он погладил взмыленную шею вороного, понимая, что французы теперь не рискнут преследовать их.
   Воронский скакал рядом. Николас заметил, что рукав его мундира в крови.
   — Ты ранен? — встревожился Николас.
   — Выживу. Пуля попала в плечо сзади.
   Николас кивнул. Ему слишком часто за последнее время приходилось видеть, как люди умирали от огнестрельных ран. Они мчались галопом по безлюдной улице. Пожар остался позади. Впереди виднелся его особняк. Во дворе дома он увидел несколько оседланных лошадей. Внутри мелькал свет. Николас насторожился.
   В доме вскрикнула женщина.
   Не медля ни секунды, он вытащил пистолет, взвел курок и, подхлестнув коня, влетел в распахнутые настежь ворота. Не слезая с коня, Николас въехал в вестибюль.
   Кэролайн слышала, как вскрикнула Тэйчили, как в дом въехали на конях, как прогремел еще один выстрел и как застонал мужчина.
   Катя заплакала. Кэролайн, по щекам которой тоже текли слезы, крепко прижала девочку к себе. Она понимала, что сейчас не время плакать, но силы были на исходе. Из дома снова послышался крик — крик ужаса и боли. Кэролайн приподнялась и осторожно заглянула внутрь сквозь разбитое стекло. То, что там происходило, ужаснуло ее. Пылающие факелы освещали вестибюль и гостиную. Кэролайн увидела Николаса на взмыленном вороном коне. Он держал саблю. На него наступали двое французов — тоже с саблями. Николас взмахнул рукой и рассек одному из них голову. Сабля второго солдата скользнула по крупу вороного, шарахнувшегося в сторону. Парировав выпад француза, Николас нанес ему смертельный удар в грудь.
   Совладев с дурнотой, Кэролайн заметила и Воронского. Тот, тоже верхом на лошади, ожесточенно сражался с двумя вражескими солдатами. Он смертельно ранил одного из французов, и Кэролайн отвела взгляд, не желая видеть, как он проколет второго противника.
   И тут не замеченный Николасом, затаившийся в темном углу француз прицелился в него из пистолета.
   — Николас! — крикнула девушка.
   Но было поздно. Прогремел выстрел. Кэролайн не успела понять, попала ли пуля в Николаса, потому что его конь, заржав, встал на дыбы. Воронский с обнаженной саблей метнулся в гостиную. Одним ударом сабли он отсек солдату руку по плечо. Француз, вскрикнув, рухнул на пол.
   Разгоряченный Николас подъехал к Воронскому. Перед ними был последний французский солдат, растерянный и напуганный до смерти. Северьянов и Воронский замерли, высоко подняв окровавленные сабли. Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы. При виде крови и трупов Кэролайн вдруг подумала, что лучше бы Николас проявил милосердие.
   Николас вдруг опустил руку и кивнул. Француз, боясь поверить своему везению, стрелой выскочил из дома. Кэролайн прислонилась щекой к балюстраде веранды и заплакала.
   — Кэролайн!
   Значит, Николас слышал, как она предупредила его об опасности. Так и не спешившись, он смотрел на девушку, и на лице его было написано огромное облегчение.
   — Катя здесь, — пробормотала она, не в силах оторвать от него взгляда. Он здесь! Он жив! Господи, они все живы! Какое чудо!
   Кэролайн подсадила Катю, и та, взобравшись на подоконник, радостно закричала:
   — Папа! Папа!
   Николас подъехал к ней, снял с подоконника, опустил на седло и крепко прижал к груди. Кэролайн заметила, как вздрагивают его плечи. Он плакал, и девушка не осуждала его за это.
   Князь встревоженно посмотрел на Кэролайн:
   — Ты ранена?
   Она окинула взглядом свое изодранное, залитое кровью платье.
   — Нет, только порезала руку осколком стекла. Пустяки!
   — Папа! — вдруг воскликнула Катя. — Смотри, кровь капает на пол. Ты ранен?
   Кэролайн, быстро окинув Николаса взглядом, заметила, что брюки на его левой ноге насквозь пропитаны кровью. У нее, упало сердце.
   — Надо остановить кровотечение. — Она оторвала полосу вт своей юбки.
   — Тэйчили умерла? — вдруг услышали они дрожащий голос Кати.
   Проследив за взглядом девочки, они увидели лежащую возле двери гостиной Тэйчили. Она была убита выстрелом в грудь.
   Николас спустил Катю на пол и, опираясь на седло, слез с лошади.
   — Да, — печально сказал он, — Тэйчили умерла. Смерть наступила мгновенно, она не мучилась, Катя.
   Кэролайн заплакала. Тэйчили умерла, чтобы спасти их.
   — Она умерла ради нас, — рыдая, сказала Катя.
   — Конечно. Она была храброй женщиной, — проговорил Николас. — А теперь, Кэролайн, возьми себя в руки. Мы должны немедленно покинуть Москву.
   Девушка кивнула. Легко сказать: «Мы должны покинуть Москву»! Николас ранен, и неизвестно, скольких вражеских солдат встретят они по дороге… Нет, кошмар еще не закончился.
   — Позволь мне перевязать твою рану, — попросила Кэролайн.
   В этот момент они услышали, как что-то тяжелое упало на пол. В суматохе все забыли о раненом Воронском. И сейчас он, потеряв сознание, свалился с коня в дальнем углу гостиной. Его измученный гнедой, низко опустив голову, стоял рядом с хозяином, лицо которого было таким же бледным и безжизненным, как у погибшей Тэйчили.

Глава 32

   Кэролайн, опустившись на колени рядом с Воронским, взглянула на Николаса.
   — Он жив, — с облегчением прошептала она. Николас кивнул.
   — Кэролайн, мы должны погрузить его в телегу. И поскорее.
   Девушка с ужасом думала о том, что их ожидает. Каково бежать из Москвы с ребенком и двумя ранеными, один из которых без сознания и, возможно, при смерти? К тому же ей никогда не приходилось править лошадьми. Да и как им удастся погрузить в телегу Воронского? Кэролайн вдруг сообразила, что отпущенный Николасом французский солдат может вернуться, и не один.
   — Катя, погаси все факелы, оставь одну свечу, — приказал Николас дочери. Потом обратился к Кэролайн:
   — Надо дотащить кузена до телеги.
   — Сначала я перевяжу его плечо.
   — У нас нет на это времени. — Он покачнулся.
   — Позволь мне хотя бы перевязать твою рану. Ты не можешь умереть, Николас!
   — Папа умрет? — испугалась девочка.
   — Нет, Катя, — успокоил ее отец. — Кэролайн преувеличивает.
   Девушка туго перевязала Николасу колено.
   — Я и не подозревал, что ты разбираешься в медицине, — усмехнулся он.
   — А как же? Я прочла медицинскую энциклопедию, когда мне было десять лет, — солгала она, закрепив повязку шнуром от портьеры.
   Николас потерял много крови и едва держался на ногах.
   — Где бы найти врача? — тихо спросила Кэролайн. — Только в полевом лазарете, неподалеку от ставки Кутузова.
   — Ты сможешь сесть в седло?
   Николас кивнул и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. В его глазах она увидела такую глубокую благодарность, что у нее защемило сердце. Вставив правую ногу в стремя, Николас попытался перекинуть через седло раненую ногу и вскрикнул от боли. Кэролайн предложила ему опереться на ее плечо. Наконец он взгромоздился на лошадь и в изнеможении опустил голову.
   — Только не теряй сознание, — взмолилась Кэролайн.
   — Позаботься о кузене.
   Кэролайн подошла к Воронскому и вдруг услышала наверху странный шум. Она и Катя насторожились. И тут отчетливо послышалось зловещее потрескивание огня. Дом горел.
   Завернув Воронского в ковер и обмотав ковер шнуром, Кэролайн подала концы шнура Николасу. Его конь направился к двери, таща за собой раненого. Кэролайн и Катя вели на поводу гнедого коня Воронского. Шум и треск наверху усилились. Катя бросилась вперед и распахнула дверь перед вороным. Их глазам открылось страшное зрелище. Горела вся улица. В ночное небо взметнулись языки пламени.
   Вороной испуганно попятился, но Николас пришпорил его, заставив идти вперед. У Кэролайн сердце сжалось от жалости, когда Воронский, завернутый в ковер, сполз по ступеням лестницы. Она крепко держала поводья его гнедого. Конь всхрапывал и упирался.
   — Катя, помоги Кэролайн впрячь в телегу гнедого, — сказал Николас.
   Наконец они почти справились с этим. Когда Кэролайн затягивала последние ремни на упряжи, языки пламени, вырываясь из окон третьего этажа, уже лизали стены дома. Еще немного, и весь дом превратится в такой же пылающий ад, как и другие особняки на этой улице. Николас даже не оглянулся. Кэролайн понимала, что ему было бы слишком больно видеть это.
   — Скорее! — Он слез с коня, чтобы погрузить на телегу Воронского.
   Из последних сил он и Кэролайн приподняли его и перевалили на солому. Николас застонал от боли, и Кэролайн испуганно взглянула на него.
   — Толкай, — приказал он. Общими усилиями они уложили Воронского поудобнее. Потом в телегу с трудом влез Николас. В лице его не было ни кровинки. Он тяжело откинулся на спину.
   — Я не знаю, куда ехать, — сказала Кэролайн. — Ради Бога, не теряй сознание.
   — Держи к югу, — пробормотал Николас. Катя вскарабкалась наверх и села рядом с Кэролайн, и та натянула вожжи. Оглянувшись, она увидела, что вся крыша объята пламенем.
   — Смотрите, мисс Браун! — закричала Катя, указывая на пылающие башенки над входными воротами.
   Кэролайн хлестнула лошадей, но животные пятились в испуге. После долгих понуканий они наконец рванули с места и вылетели со двора. Горящие кварталы вскоре остались позади. Впереди небо уже светлело. Занимался новый день.
   Через три дня Кэролайн сидела в парусиновой палатке возле походной постели, на которой лежал Николас. Он был без сознания. Не спуская глаз с его лица, девушка крепко держала его за руку.
   Николас потерял сознание вскоре после того, как они выехали из Москвы. Кэролайн, возможно, заблудилась бы, но по дороге им встретились русские беженцы — и гражданские, и военные, в том числе два раненых юных пехотинца. Кэролайн пригласила их сесть в телегу рядом с Николасом и Воронским, и они показали ей дорогу к лазарету.
   С тех пор Николас не приходил в сознание. У него был сильный жар. Прошлой ночью лихорадка, слава Богу, чуть спала, и Кэролайн наконец решилась оставить его и взглянуть, как Катя, которая стала любимицей всех раненых. Она подавала им воду и перечитывала истершиеся на сгибах письма из дома. Они называли ее княжной и старались привлечь ее внимание. Катя очень повзрослела за последние сутки и уже не казалась шестилетним ребенком.
   Вернувшись к Николасу, Кэролайн пощупала его лоб. Прохладный! Когда он метался в жару, Кэролайн испугалась, что Николас умрет. Сейчас опасность миновала, но отныне он, наверное, будет прихрамывать. Ну и что? Лишь бы был жив. Что бы ни произошло, ее чувства к нему останутся прежними.
   У князя затрепетали ресницы.
   — Николас?
   Ресницы снова дрогнули.
   Она наклонилась над ним, не смея надеяться на чудо.
   — Николас? Это я, Кэролайн. Ты слышишь меня? Он медленно открыл глаза.
   — Кэролайн, — чуть слышно проговорил Николас и нахмурился, что-то вспомнив.
   — Катя здесь, — сказала она, сразу поняв, что его беспокоит. — Как только врачи позволят, я приведу ее к тебе.
   Он улыбнулся ей, потом на лице его снова отразилась тревога.
   — Как кузен?
   — Очень плох. У него сильный жар, врачи не знают, выживет ли. Мы с Катей по очереди сидели возле него, убеждая, что он должен бороться за свою жизнь.
   По щекам Николаса покатились слезы.
   Кэролайн не могла этого вынести. Уткнувшись лицом в его грудь, она тоже расплакалась.
   — Ты был очень болен, Николас. Слава Богу, что выжил.
   — Я обязан тебе жизнью.
   Кэролайн замерла. Для нее уже было не важно, имеет ли она право на что-то надеяться и есть ли у него жена. Кэролайн с облегчением сознавала одно, что они любят друг друга и живы — он, она и Катя.
   — Ты не обязан мне ничем, — прошептала девушка.
   — Не правда. Это ты спасла жизнь мне и Кате. Как мне отблагодарить тебя, Кэро? — Николас закрыл глаза, потом открыт их снова. — Я люблю тебя. Можно отплатить тебе любовью?
   — Да. — Она вспомнила, как Николас вел себя в то утро в Петербурге, холодно и отчужденно. Словно угадав ее мысли, он сказал:
   — Я и тогда любил тебя. Но пытался оттолкнуть тебя, чтобы соблюсти приличия. Я думал, что ты будешь несчастна, если наши отношения станут только любовной связью.
   И Кэролайн поняла его. Ведь в глубине души она знала, что этому есть какое-то объяснение.
   — Я больше не хочу соблюдать приличия, ибо осознала, что жизнь бесценна, как и наша любовь.
   Николас улыбнулся, притянул ее к себе. И наконец поцеловал в губы.
   — Ваше сиятельство, вам еще рано подниматься с постели и разгуливать.
   — Вздор, — ответил Николас, тяжело опираясь на костыли. — Кузен пришел в себя, но никто из вас не может сказать мне, выживет ли он. Я хочу увидеть его.
   Не обращая внимания на неодобрительный взгляд военного фельдшера, Николас откинул полог палатки и вышел. Его взору открылся полевой лазарет, разбитый под открытым небом. Тысячи раненых лежали на походных койках и носилках. Николасу сказали, что Воронский находится в палатке для самых тяжелых раненых. Он, наклонив голову, вошел в низкую палатку и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Николас сразу увидел кузена, хотя верхняя часть ere тела была забинтована, и пробрался к его койке.
   — Саша?
   Тот открыл глаза и узнал Николаса, но улыбнуться не хватило сил: он был слишком слаб.
   — Знаю, ты очень болен, — сказал Николас. — Но, черт возьми, нужно бороться за свою жизнь! Губы Воронского дрогнули.
   — Ники, — выдохнул он.
   — Не разговаривай. Мы еще наговоримся, когда ты оправишься от ран. К тому времени, как ты выздоровеешь, война, надеюсь, закончится.
   Заметив в глазах кузена немой вопрос, Николас продолжал:
   — Наполеон в Москве. Он, кажется, думает, что Александр предложит заключить мир. — Николас покачал головой, как бы удивляясь абсурдности такого предположения. — Рассказывают, будто Александр, услышав об этом, сказал: «Мир? Да ведь мы еще не воевали!»
   На этот раз Воронский улыбнулся чуть шире.
   — Кутузов ждет, когда подойдет подкрепление, доставят боеприпасы и лошадей, и выберет момент, чтобы перейти в наступление, — сообщил Николас. — По-моему, я начинаю понимать, какой дьявольский расчет стоит за всем этим безумием отступления. Если нам повезет, то зима со снегопадами наступит рано, а Наполеон очень глубоко вторгся на нашу территорию. Французы не позаботились о снабжении и фураже, надеясь поживиться за наш счет в Москве. Но там их ждет спаленный пожаром, безлюдный город. Думаю, эта зима станет переломным моментом кампании. — Он усмехнулся. — Знаешь, на днях я получил весточку от Алекса. Он ведь тоже ушел в армию и получил боевое крещение при Бородино. Для нас с тобой война, видимо, закончилась. Я еду долечиваться в Петербург. — Он немного помедлил и откашлялся. — Я прощаю тебя, Саша. Она не стоит того, чтобы ссориться из-за нее, а ты рисковал жизнью ради моей дочери и вообще всегда был мне как родной брат.
   Воронский попытался что-то сказать, но Николас остановил его:
   — Помолчи. Береги силы, чтобы поскорее выздороветь, кузен.
   Они посмотрели друг другу в глаза, и Воронский снова улыбнулся.
   Опираясь на костыли, Николас вышел из палатки, глубоко вдохнул прохладный воздух и замер, увидев Кэролайн. Она направлялась к нему, осторожно обходя койки, на которых лежали раненые. Ее белокурые волосы казались золотистыми в лучах солнца. Она прекрасна. И при этом такая храбрая! Он никогда не забудет, как отважно и преданно держалась Кэролайн в ту ночь в Москве.
   Кэролайн помахала ему рукой и улыбнулась так, что у князя учащенно забилось сердце. Она права. Их любовь, как и жизнь, надо ценить и беречь. Он построит для Кэролайн особняк в Петербурге и будет жить там с ней. А еще купит ей особняк в Лондоне и все, что она пожелает, хоть целую улицу книжных лавок. Он засыплет ее подарками — мехами и драгоценностями, — хотя Кэролайн, видимо, предпочла бы собственную газету. Это он тоже ей купит. И объявит всему миру, что любит ее. И что бы ни делала Мари-Элен, он так и поступит.
   — Николас, ты не поверишь: здесь Раффальди! — воскликнула Кэролайн. В глазах ее князь заметил тревогу.
   — Он приехал из Твери? — удивился Николас, вспомнив рассказ Кэролайн о том, как Раффальди бросил всех их в Москве, трусливо спасая собственную шкуру. — И Мари-Элен с ним? — Князь от души надеялся, что жена осталась в Твери.
   — Он один.
   Раффальди стоял возле палатки Николаса и разговаривал с Катей. Девочка смеялась, слушая его.
   Как только Раффальди увидел князя, улыбка его угасла. Николас догадался, что итальянец прибыл с плохими вестями.
   Оставив Катю и Кэролайн, мужчины вошли в палатку.
   — Ваше сиятельство, у меня очень дурные новости. Крепитесь.
   — Выкладывайте.
   — Ваша жена погибла.
   Николас прежде всего подумал о том, как воспримет это известие Катя, которая любила мать и каждый день спрашивала о ней.
   — Как это произошло? — спросил он.
   — В поместье ворвались бандиты — человек десять. Они перебили почти всех слуг. Сам я спасся только потому, что притворился мертвым. Они разграбили дом, оставив голые стены. А княгиню сначала изнасиловали, а потом убили. Они дотла сожгли дом. Я нашел вот это. — Раффалъди раскрыл ладонь, и князь увидел кольцо с огромным желтым бриллиантом. Николас сразу узнал его. — Мне очень жаль, ваше сиятельство. — Раффальди протянул князю кольцо.
   Николас взял кольцо — для Кати.
   — Вы уволены, синьор, — сказал он Раффальди.
   — Ваше сиятельство! Чем же я провинился?
   — Вы бросили мисс Браун и мою дочь в Москве. И что еще хуже, не помогли моей жене, когда на нее напали бандиты. Подите прочь!
   Раффальди побледнел и вышел из палатки.
   Николас раскрыл ладонь и долго смотрел на великолепное бриллиантовое кольцо — все, что осталось от Мари-Элен.
   Кэролайн поняла: случилось что-то ужасное, когда Раффальди прошел мимо них; не попрощавшись ни с ней, ни с Катей.
   Оставив девочку с двумя ранеными молодыми офицерами, учившими Катю играть в кости, Кэролайн вошла в палатку Николаса. Он сидел на койке, мрачный и подавленный.
   — Что произошло? — спросила она, заметив, что он держит на раскрытой ладони бриллиантовое кольцо.
   — Погибла мать Кати.
   Пока Николас рассказывал ей о случившемся, Кэролайн думала о Кате. Девочка будет в отчаянии. Ей вспомнилось, как горевала она сама, узнав о смерти матери. Уж она-то хорошо знала, что от такой утраты нельзя оправиться.
   — Не плачь, Кэролайн, — сказал Николас. Она и не заметила, что по ее щекам текут слезы.
   — Я потеряла мать примерно в таком же возрасте, что и Катя, и помню, что была безутешна.
   — Ты права. Но подумай и о том, что для нас с тобой это означает свободу. — Николас потянулся за костылями и встал. — Я немедленно пошлю за священником.
   — Николас! — встревожилась Кэролайн.
   Он стиснул зубы. Глаза его горели.
   — Нам повезло, что мы остались живы. Зачем ждать? Я хочу обвенчаться с тобой сегодня же. И не убеждай меня, что я целый год должен носить траур по женщине, которую презирал!
   — Но она была матерью Кати. Что скажет девочка?
   — Кате я все объясню сам.
   Отбросив костыль, он притянул Кэролайн к себе. Она прижалась к нему, пораженная тем, что трагическая смерть Мари-Элен открыла им путь к любви и счастью. Кэролайн никогда не желала смерти ближнему, но разве не сам Господь распорядился судьбой Мари-Элен? А может, всему виной эгоизм этой женщины?
   Она подняла на Николаса полные слез глаза.
   — Этого мгновения я ждал всю свою жизнь. — Крепко прижав Кэролайн к себе, он поцеловал ее в губы.
   Санкт-Петербург
   — Княгиня Северьянова, позвольте засвидетельствовать мое почтение!
   Кэролайн, поднимавшаяся по лестнице, остановилась.
   — Алекс!
   Отвесив ей низкий почтительный поклон, он выпрямился, и лицо его озарилось радостной улыбкой. Кэролайн быстро спустилась по лестнице и обняла его. Однако, опомнившись, она присела в реверансе. Украшавшая ее бриллиантовая диадема при этом чуть не соскользнула с головы.
   Алекс взял Кэролайн за руку и восхищенно оглядел.
   — Боже мой, брак с моим братом явно пошел тебе на пользу!
   Кэролайн залилась краской. Прошло три недели с тех пор, как их обвенчал полковой священник, обычно соборовавший умирающих солдат. Несколько дней назад, как только врачи позволили Николасу пуститься в дорогу, они вернулись в Петербург. Кэролайн все еще не оправилась от случившегося. Она была ошеломлена… и смущена.
   — Как ты здесь оказался? — спросила Кэролайн.
   — Кажется, царь устраивает сегодня небольшой прием в честь молодых. Разве я мог пропустить такое?
   — Николас в библиотеке. Знаешь, разразился большой скандал.
   — Пустяки! Свет давно привык к нашим скандальным поступкам и к тому, что Северьяновы пренебрегают условностями Кэролайн рассмеялась:
   — Николас сказал то же самое.
   — Как себя чувствует Катя? — спросил Алекс. Кэролайн развела руками.
   — Катя в смятении. Умерла ее мать, а она уже знает, что это означает, поскольку видела смерть своими глазами в Москве. Я стараюсь быть ей хорошей мачехой. Когда девочке приснился кошмар, я взяла ее в нашу кровать,
   — Ники, должно быть, это привело в восторг, — усмехнулся Алекс.
   — Конечно, — серьезно ответила Кэролайн, открывая дверь в библиотеку.
   Николас разговаривал с управляющим своими имениями, приехавшим в Петербург этим утром. Увидев Кэролайн, князь поднялся из-за стола и окинул ее любящим взглядом.
   Кэролайн снова вспыхнула. Она еще никогда в жизни не надевала такой роскошный наряд. Бледно-серебристый цвет бального платья чудесно подчеркивал все достоинства ее нежной кожи и фигуры. Чтобы скрыть смущение и радость, она кокетливо присела перед мужем в реверансе.
   Отпустив управляющего, Николас заключил брата в объятия.
   — Как я рад тебя видеть!
   — Меня ничто не удержало бы! Прими мои поздравления, Николас. Ты настоящий счастливчик.
   Николас бросил на Кэролайн многозначительный взгляд.
   — Еще бы!
   — Пойду навещу племянницу. Кстати, Саша тоже поправляется. Еще полгода — и он будет здоров. — Алекс вышел из библиотеки.
   Закрыв дверь за братом, Николас снова взглянул на жену.
   — Ты великолепна!
   — Я нервничаю, — призналась она.
   — Но это ведь небольшой прием.
   — Но прием в нашу честь… и у царя! Николас взял ее за руки, притянул к себе и покрыл поцелуями. Кэролайн отстранилась.
   — Что с тобой? — удивился он.
   — Сама не знаю.
   — Тебя что-то тревожит с тех пор, как мы вчера приехали сюда.
   — Ты прав. Но это не касается наших с тобой отношений. Просто мечта стала реальностью. И все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мне трудно объяснить это, но… я боюсь. Боюсь, что это не продлится долго.
   — Что за вздор? Мы связаны узами брака. И это на всю жизнь.
   Но Кэролайн не покидала тревога, омрачающая ее счастье. Возможно, конечно, это объяснялось тем, что она никогда еще не была так счастлива. Теперь Кэролайн было что терять, кроме того, она предчувствовала: должно произойти что-то ужасное для них обоих.
   — Успокойся. Что может с нами случиться, дорогая? — Николас обнял ее.
   В этот момент они услышали высокий женский голос в коридоре. Николас отпрянул от жены. Кэролайн замерла.
   — Нет! — прошептала она. — Этого не может быть!
   Истеричные выкрики стали слышнее. Николас побледнел как полотно. Дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появилась Мари-Элен.
   — Вы меня похоронили? — закричала она. — Но я жива, слышишь, ты, потаскуха! Убирайся прочь из моего дома!
   Кэролайн сделала шаг назад. Она это знала. Она предчувствовала, что это произойдет.
   На Мари-Элен было страшно смотреть: изможденное лицо, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам волосы, едва затянувшийся шрам пересекал щеку, обе руки были забинтованы от пальцев до плеч.
   — Ники! — Она бросилась на грудь к мужу, истерически рыдая.
   Кэролайн попятилась к двери, не чувствуя ни страха, ни боли — ничего. Ей казалось, что она смотрит на сцену в театре, где разыгрывается драма, не имеющая к ней отношения. Шаг за шагом Кэролайн отступала к двери. Еще немного, и она уйдет. Тогда все закончится.
   В коридоре послышались легкие быстрые шаги, и в дверях появилась Катя.
   — Мама! Мамочка!
   Даже если Мари-Элен и слышала голос дочери, то ничем не выказала этого. Она рыдала на груди
   Николаса, оплакивая свою погибшую красоту. Кэролайн взглянула на князя. Он был мертвенно бледен. Его лицо выражало ужас.
   Катя радостно бросилась к матери.
   — Кэро, — глухо промолвил Николас. — Не уходи. Мы все уладим.
   Но он казался Кэролайн незнакомцем. Зачем же подчиняться ему? Она видела, как красивая девочка уцепилась за юбки матери — матери, даже не замечавшей своего ребенка.
   Да, Кэролайн была всего лишь зрителем. Случайным свидетелем странной драмы. Но почему же у нее по щекам текли слезы?