Эддингс Дэвид. Сияющая цитадель

   — Ты заденешь его чувства, — заметила Элана.
   — Переживет. У нас только один шанс, так что не будем рисковать, как бы мал ни казался этот риск.
   В дверь вежливо постучали, и в комнату, где они беседовали втроем, вошла Миртаи.
   — Вернулись Оскайн и тот, другой, — сообщила она.
   — Будь добра, атана, проведи их сюда, — сказал Сарабиан.
   Лицо вошедшего в комнату министра иностранных дел выражало с трудом подавляемое ликование. На лице Итайна, который следовал за братом, было то же выражение, и Спархок мимолетно поразился тому, насколько они стали похожи.
   — Вы точно пара котов, дорвавшихся до сливок, — заметил Сарабиан.
   — Мы готовим переворот десятилетия, ваше величество, — отозвался Итайн.
   — Столетия, — поправил его Оскайн. — Все улажено, мой император. Мы не уточняли никаких деталей — «общее собрание императорского совета», и ничего более. Итайн подбросил несколько намеков — якобы ваше величество намерены объявить свой день рождения национальным праздником. Именно такими глупостями и знаменит род вашего величества.
   — Не вредничай, — пробормотал Сарабиан. Он перенял это типично эленийское выражение за время пребывания в замке Эланы.
   — Прошу прощения, ваше величество, — извинился Оскайн. — Мы изобразили все мероприятие как обычное и бессмысленное заседание совета — сплошные формальности и никакой сути.
   — Могу я воспользоваться твоим тронным залом, Элана? — спросил Сарабиан.
   — Конечно, — улыбнулась она. — Парадные одежды, я полагаю?
   — Разумеется. Короны, мантии и все такое прочее. Ты наденешь свое лучшее платье, а я — свое.
   — Ваше величество! — воскликнул Оскайн. — Вряд ли можно называть платьем традиционную тамульскую мантию.
   — Длинная юбка, Оскайн, есть длинная юбка, как ты ее ни зови. Я бы предпочел камзол и штаны — да еще, принимая во внимание обстоятельства, мою шпагу. Стрейджен совершенно прав. Стоит лишь привыкнуть носить шпагу, и без нее чувствуешь себя неодетым.
   — Если уж речь зашла о парадных одеждах, Спархок, — сказала Элана, — вы все можете облачиться в доспехи.
   — Отличная мысль, Элана, — одобрил Сарабиан. — Тогда они будут готовы к любой переделке.
   Остаток дня они провели, наблюдая за перестановками мебели в тронном зале. Королева Элении, как это с ней случалось часто, ударилась в крайности.
   — Флаги, Элана? — не веря своим ушам, переспросил Спархок. — Флаги?
   — Нам ведь нужен праздничный вид, Спархок, — ответила она, тряхнув головой. — Да, я знаю, это легкомысленно и даже глуповато, но флаги на стенах и фанфары, которые будут приветствовать прибытие каждого министра, придадут нашему сборищу парадный оттенок. Настолько парадный, чтобы правительственные чиновники не заподозрили, что здесь может произойти что-то серьезное. Мы готовим западню, любимый, а флаги — часть приманки. Детали, Спархок, детали. Хороший заговор состоит сплошь из деталей.
   — Ты всем этим наслаждаешься, верно?
   — Разумеется. Что, мост поднят? Он кивнул.
   — Отлично. Пусть так и остается. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь выскользнул из замка. Завтра мы проведем сюда министров, а потом снова поднимем мост. Мы должны целиком и полностью держать ситуацию в своих руках.
   — Слушаюсь, любовь моя.
   — Не вздумай смеяться надо мной, Спархок, — предостерегла она.
   — Я бы скорее умер.
   Уже почти смеркалось, когда Заласта вошел в тронный зал и отвел Спархока в сторону.
   — Я должен уехать, принц Спархок, — моляще, почти испуганно говорил он. — Это дело весьма важное и не терпит отлагательств.
   — У меня связаны руки, Заласта, — отвечал Спархок. — Ты же знаешь мою жену: когда она переходит на королевское «мы», урезонить ее невозможно.
   — Но, ваше высочество, я должен дать ход некоторым событиям, жизненно важным для планов императора.
   — Я поговорю с ней, но вряд ли тебе стоит надеяться на многое. В конце концов, мы держим все в своих руках. Атаны отлично знают, что им делать за стенами замка, а мои рыцари церкви отлично управятся здесь, внутри. Ты же знаешь, есть министры и высокопоставленные чиновники, в чьей преданности можно усомниться. Нам пока еще неизвестно, что принесет допрос министра внутренних дел. Эти люди должны быть в наших руках — нельзя же позволить им бежать и устраивать новые заговоры!
   — Ты не понимаешь, Спархок! — в голосе стирика звучало неподдельное отчаяние.
   — Заласта, — сказал Спархок, — я сделаю все, что в моих силах… однако многого обещать не могу.

ГЛАВА 19

   Тамульский архитектор, строивший замок Эланы, посвятил всю свою жизнь изучению эленийской архитектуры и, как это часто бывает с посредственностями, рабски скопировал детали, не уловив общей идеи. Тронный зал был ярким тому примером. Эленийские замки строились с двумя целями — стоять века и защищать от незваных гостей. Обеим этим целям как нельзя лучше соответствовала массивная конструкция, напоминавшая гору. В течение столетия эленийцы стремились смягчить угрюмое однообразие своих жилищ различными архитектурными излишествами. Внутренние распорки, призванные поддерживать стены — даже когда на них обрушивается град валунов, — превратились в контрфорсы. Массивные каменные столбы, подпиравшие потолок, стали колоннами, чьи основания и капители украшала резьба. Той же прочности можно достичь, сделав потолок куполообразным, и тронный зал выстроенного тамульцами замка Эланы в этом смысле был образцом чрезмерности. Мало того, что ее потолок был куполообразным, — его подпирали длинные ряды рифленых колонн и контрфорсы, столь изящные, что не только были совершенно бесполезны, но и представляли серьезную опасность для тех, кто стоял под ними. В довершение всего, как было принято в Огнеглавом Материоне, весь зал целиком был инкрустирован опалово мерцающим перламутром.
   Элана подбирала флаги для украшения зала с особой тщательностью, и сейчас сияющие стены отражали сущее буйство красок. Сорокафутовые занавеси синего бархата, ниспадавшие вдоль узких окон, были подчеркнуты белым атласом, стены изукрашены перекрещенными вымпелами и парадными подделками под боевые стяги, а колонны и контрфорсы щедро увиты алым шелком. На пристрастный взгляд Спархока зал сильно смахивал на сельскую ярмарку, владелец которой страдает дальтонизмом.
   — Довольно кричаще, — заметил Улаф, усердно полируя рога огра на своем шлеме лоскутом ткани.
   — Да уж, иначе не скажешь, — согласился Спархок. Он надел сегодня парадные черные доспехи и поверх них серебристый плащ. Кузнец-тамулец, который выправил вмятины и заново покрыл эмалью доспехи, ухитрился смазать изнутри и латы, и кожаные ремни маслом из розовых лепестков, изящно тем намекнув на природный аромат доспехов. Эффект от смеси запахов был поразительный.
   — Как мы объясним, почему Элану и Сарабиана окружает так много стражи? — спросил Улаф.
   — Нам ничего не нужно объяснять, Улаф, — пожал плечами Спархок. — Мы эленийцы, и весь прочий мир убежденно считает нас варварами со множеством странных обычаев и ритуалов, которых никто больше не в силах понять. Я не хочу, чтобы моя жена сидела там без защиты, когда она и Сарабиан хладнокровно сообщат тамульскому правительству, что оно распущено.
   — Неплохая мысль. — Улаф невесело взглянул на друга. — Знаешь, Сефрении придется нелегко.
   — Чего-то подобного мы и ожидали.
   — Может быть, ей станет легче, если она сядет рядом с Заластой.
   Спархок покачал головой.
   — Заласта — советник правительства и должен будет сидеть в зале, с министрами. Усадим Сефрению немного в стороне, и пусть с ней будет Даная.
   — Да, это может быть кстати. Присутствие твоей дочери действует на Сефрению успокаивающе. Только я не стал бы усаживать рядом с ними Ксанетию.
   — Мне это и в голову не приходило.
   — Да я так, на всякий случай. А что, Энгесса получил хоть какое-нибудь подтверждение, что его сигналы дошли по назначению? Можем мы быть уверены, что всем атанам известен его приказ?
   — Во всяком случае, Энгесса в этом уверен. Полагаю, атаны веками использовали сигнальные костры для того, чтобы передавать приказы по всей стране.
   — Я все же сомневаюсь, Спархок, что костры на холмах — это наилучший способ доставлять важные сообщения.
   — Это уж забота Энгессы. Даже если к сегодняшнему рассвету приказ не дошел до нескольких захолустных гарнизонов, это уже ничего не изменит.
   — Пожалуй, ты прав. Что ж, думаю, мы сделали все, что могли. Остается только надеяться, что не случится ничего непредвиденного.
   — А что еще может случиться?
   — Спархок, вот из-за таких рассуждений кладбища вечно переполнены. Пойду-ка я, скажу, чтобы опускали мост. Пора начинать.
   Стрейджен досконально натаскал дюжину тамульских трубачей и прочий оркестр, заключив урок зловещими угрозами и показательным визитом в бережно восстановленную пыточную камеру в подземелье замка. Музыканты все как один набожно поклялись играть только по нотам и забыть об импровизациях. Фанфары, которые должны были приветствовать прибытие каждого имперского министра, были идеей Эланы. Фанфары льстят, поднимают самомнение и заманивают ничего не подозревающего гостя в западню. Элана хорошо разбиралась в таких вещах. Глубина ее политического чутья порой изумляла Спархока.
   В соответствии с парадным духом события вдоль стен зала на равных интервалах были расставлены рыцари церкви в доспехах. Стороннему наблюдателю эти рыцари показались бы не более, чем частью торжественной обстановки, однако сторонний наблюдатель был бы введен в глубокое заблуждение. Неподвижные воины, облаченные в сталь, должны были позаботиться о том, чтобы члены имперского правительства, войдя в зал, уже не могли бы покинуть его без разрешения; а мост, который должны были поднять, как только прибудет последний гость, был еще одним ручательством, что никому не вздумается, соскучась, незаметно уйти из замка. Сарабиан предостерег их, что за минувшие столетия Императорский совет изрядно разросся. Вначале он состоял из одних только министров. Затем министры включили в него своих секретарей, а позже и помощников секретарей. К нынешнему дню в Совет входили и временно исполняющие обязанности младшие помощники младших секретарей. Титул «член Императорского совета» потерял большую часть своего смысла, зато при этаком многолюдье можно было ручаться за то, что в стенах замка Эланы соберутся все предатели, сколько их ни засело в резиденции. Королева Элении была достаточно хитроумна, чтобы обратить против врагов их собственное самомнение.
   — Ну что? — нервно спросила Элана, когда ее муж вошел в королевские покои. Королева Элении облачилась в кремового цвета платье, отделанное парчой, и синий бархатный плащ, подбитый мехом горностая. Ее корона, подобие кружевной шапочки из золота, усаженного драгоценными камнями, могла бы показаться несведущему легкой и изящной, но Спархок, которому несколько раз доводилось держать ее в руках, знал, что по весу она почти не уступает государственной короне, хранящейся в подвалах королевской казны в Симмуре.
   — Гости уже на мосту, — сообщил он. — Итайн встречает их. Он знает в лицо всех важных шишек в правительстве и даст нам знать, когда прибудут все, кто нам нужен. Как только это случится, рыцари поднимут мост. — Он взглянул на Сарабиана, который стоял у окна, нервно обгрызая ноготь. — Скоро начнется, ваше величество. Не пора ли вам переодеться?
   — Тамульская мантия призвана скрывать множество недостатков фигуры, принц Спархок, так что она скроет и мой эленийский наряд, и шпагу. Я не намерен выходить в залу безоружным.
   — Мы защитим тебя, Сарабиан, — заверила его Элана.
   — Я и сам способен защитить себя, матушка. — Император вдруг нервно хохотнул. — Шутка так себе, но в ней изрядная доля истины. Ты, Элана, вывела меня из политического младенчества. В этом смысле ты и вправду моя матушка.
   — Если ты хоть раз назовешь меня «мамулей» — я перестану с вами разговаривать, ваше величество.
   — Я скорее откушу себе язык, ваше величество.
   — Какова обычная процедура, ваше величество? — спросил Спархок у Сарабиана, когда они стояли у задернутого занавесями проема, поглядывая в щель на быстро заполнявшийся зал.
   — Как только все соберутся, Субат призовет собрание к порядку, — ответил Сарабиан. — Потом мой выход — обычно под звуки того, что у нас в Материоне именуется музыкой.
   — Стрейджен позаботился о том, чтобы твой большой выход стал поистине грандиозным, — успокоила его Элана. — Он сам сочинил партию фанфар.
   — Неужели все эленийские воры обладают художественными талантами? — спросил Сарабиан. — Телэн рисует, Стрейджен сочиняет музыку, а Кааладор так просто прирожденный актер.
   — Мы просто притягиваем таланты, верно? — скромно улыбнулась Элана.
   — Надо ли мне объяснять, почему нас будет так много? — спросил Сарабиан, косясь на Миртаи и Энгессу.
   Элана покачала головой.
   — Никогда не пускайся в объяснения. Это признак слабости. Мы войдем рука об руку, и все повалятся ничком.
   — Это называется коленопреклонение, Элана.
   — Неважно, — пожала она плечами. — Когда они встанут, мы уже будем сидеть на троне, и вокруг нас будет стоять стража. Вот тогда-то и наступит твоя очередь. Даже не позволяй Субату открыть рот. У нас сегодня свои планы, и нам некогда слушать, как он будет лепетать о видах на урожай в Эдоме. Как настроение?
   — Нервное. Я никогда прежде не свергал правительства.
   — По правде говоря, я тоже — если не считать того случая в Базилике, когда я сделала Долманта архипрелатом.
   — Спархок, неужели она и вправду это проделала?
   — О да, ваше величество, причем безо всякой посторонней помощи. Она была великолепна.
   — Не прерывай свою речь, Сарабиан, — продолжала Элана, — а если кто-то попытается тебя перебить, заткни ему рот. Даже не притворяйся вежливым. Это, в конце концов, наша вечеринка. Не уговаривай, не взывай ко здравому смыслу. Излучай холодное бешенство. Ты хороший оратор?
   — Пожалуй нет. Мне нечасто дозволяли говорить на публике — разве что на выпускных церемониях в университете.
   — Говори помедленнее. У тебя привычка говорить слишком быстро. Половина ораторского успеха — в ритме речи. Используй паузы. Переходи с крика на шепот. Играй, Сарабиан. Устрой им представление.
   Он рассмеялся:
   — Элана, ты шарлатанка.
   — Разумеется. В этом-то и состоит политика — в обмане, плутовстве, шарлатанстве.
   — Но это же чудовищно!
   — Конечно. И потому так весело.
   Едва очередной министр входил в зал, его приветствовало трубное пение фанфар, эхом перекатывавшееся под сводами потолка, — и это производило желанный эффект. Министры, облаченные в шелковые мантии, явно проникались трепетом собственного величия, о котором многие из них, как видно, давно уже позабыли. Они расходились по местам неспешным, почти царственным шагом, с возвышенно-серьезными лицами. Первый министр Пондия Субат был, судя по всему, более других впечатлен своим величием. В гордом одиночестве он восседал в обитом алым бархатом кресле, которое стояло у возвышения с тронами, и царственно посматривал на чиновников, которые рассаживались в креслах, расставленных рядами по обе стороны от широкого центрального прохода.
   Министр финансов Гашон сидел вместе с Теовином, главой тайной полиции, и еще несколькими министрами. Вся эта компания непрерывно шушукалась.
   — Это, судя по всему, оппозиция, — заметила Элана. — Теовин, вне всякого сомнения, замешан в заговоре, и остальные наверняка тоже — в большей или меньшей степени. — Она обернулась к Телэну, который стоял за ее спиной, обряженный в пажеские штаны до колен. — Не своди глаз с этих людей, Телэн. Я хочу знать, как они будут реагировать на происходящее. По выражению их лиц мы сможем определить, насколько глубоко они увязли в заговоре.
   — Слушаюсь, моя королева.
   В массивных двустворчатых дверях тронного зала появился Итайн и махнул рукой Улафу — это означало, что все нужные им чиновники прибыли.
   Улаф, стоявший сбоку от возвышения, кивнул и поднес к губам свой рог.
   Зала онемел, потрясенный до глубины души варварским рыком рога, скрежещущим и низким, — эхо его так и заметалось среди перламутровых стен. Огромные двери со стуком захлопнулись, и у входа встали двое рыцарей в полном боевом облачении — сириникиец в белом и пандионец в черном.
   Первый министр поднялся.
   Улаф трижды грохнул рукоятью топора по полу, призывая высокое собрание к тишине.
   Император моргнул.
   — В чем дело, Сарабиан? — спросила Миртаи.
   — Сэр Улаф только что разбил несколько плиток.
   — Их можно заменить костью, — пожала она плечами. — Сегодня вечером костей здесь будет хоть отбавляй.
   — Я призываю Совет к порядку! — провозгласил Пондия Субат.
   Улаф снова грохнул по полу.
   Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах. Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальней стены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществе Келтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять жен императора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой Сарабиана Сиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульского рода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенько приглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этом обществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждого королевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числе заговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийка Элисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту была слишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкой республиканке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд ли осмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шакола вызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где так и кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать за этими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицо Заласты.
   Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги — все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетии окажется для них ценнее, чем помощь целой армии.
   Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал среди рыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это был знак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе с музыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.
   И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам того не ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженно поглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяние резко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Он явно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, что именно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во все подробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. При нынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, если давать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Еще день-два — и он начнет подозревать самого себя.
   — Призываю совет к порядку! — повторил между тем Пондия Субат.
   Улаф разбил еще несколько плиток.
   — Именем его императорского величества императора Сарабиана, требую немедленной тишины!
   — Боже милостивый, Субат, — вполголоса простонал Сарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?
   — Господа, его императорское величество, Сарабиан Тамульский!
   Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все выше величественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту же тему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавы выше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватил весь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.
   — Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Нам идти сейчас?
   — Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся, когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Не подпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовой оркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и прими царственный вид, а еще лучше — божественный.
   — Развлекаешься, Элана?
   Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.
   — Вот, — сказала она, — флейты подхватили мелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула его в щеку и взяла его под руку.
   — Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясь в мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.
   Тамульский император и королева Элении выступили из арочного проема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пение флейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. За ними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн и Итайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.
   Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен, дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в зале музыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звук был поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членов Императорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительного грохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо ее все еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.
   Пондия Субат поднялся.
   — Желает ли ваше величество обратиться с речью к присутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным, почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом. Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.
   — Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответил Сарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.
   Субат уставился на него, не веря собственным ушам.
   — Но…
   — В чем дело, Субат?
   — Это же против правил, ваше величество.
   — Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегодня много дел, Субат, так что не будем мешкать.
   — Ваше величество не посоветовались со мной. Я должен знать, по какой теме ваше величество желают…
   — Сидеть, Субат! — повелительно рявкнул Сарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.
   — Но вы не мо…
   — Я сказал — сидеть!
   Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.
   — Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится на плечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, — и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только что был на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.
   Первый министр побледнел как покойник.
   Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение его лица не предвещало собравшимся ничего хорошего.
   — Господи, сделай так, чтобы он остановился, — едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, если будет метаться по сцене, как загнанный олень.
   Наконец император остановился на самом краю невысокого возвышения.
   — Я не намерен тратить время на чепуху, господа, — бесцеремонно объявил он своим министрам. — У нас начался кризис, и я рассчитывал, что вы с ним справитесь. Вы подвели меня — видимо потому, что были чересчур поглощены своими всегдашними политическими играми. Империи нужны гиганты, а у меня на службе оказались только карлики. Это вынудило меня заняться кризисом лично, что я и делал, господа, на протяжении последних нескольких месяцев. Вы больше не правительство, мои лорды. Правительство — это я.
   Министры и их подчиненные разразились негодующими криками.
   — Он слишком торопится! — воскликнула Элана. — К этому еще нужно было подойти!
   — Не критикуй, — сказал Спархок, — это же его речь, а не твоя. Пусть и произносит ее по-своему.
   — Я требую тишины! — провозгласил Сарабиан.
   Совет возбужденно шумел, пропустив его слова мимо ушей.
   Тогда император распахнул мантию, под которой скрывался его эленийский наряд, и выхватил из ножен шпагу.
   — Я сказал — ТИХО! — гаркнул он.
   И воцарилась тишина.
   — Следующего, кто прервет меня, я пригвозжу к стене, как бабочку, — сказал Сарабиан, и его шпага резко хлестнула воздух. Свист клинка леденил, как дыхание самой смерти. Император обвел взглядом присмиревших чиновников.
   — Так-то лучше, — сказал он. — Что ж, продолжим в том же духе. — Сарабиан поставил шпагу на пол и небрежно оперся ладонями об эфес. — Мой род веками доверял министерствам исполнение повседневных государственных дел. И напрасно, как я вижу. Вы — и то с трудом — справлялись с делами в мирные времена, но едва разразился кризис, вы засуетились, как муравьи, заботясь скорее о своем богатстве, своих привилегиях, успехе своих мелочных интриг, чем о благе моей Империи, — и вот именно об этом вы и забыли, господа. Это моя Империя. Мои предки как-то упускали это из вида, но теперь, я думаю, настала пора напомнить вам об этом обстоятельстве. Вы служите мне, и не по своему желанию, а с моего соизволения.