Страница:
— Почему мы встали? — довольно резко осведомилась Флейта.
— Луна нынче слишком яркая, — пояснил Вэнион, — нужно, чтобы наши глаза привыкли к тени под деревьями. Нам ведь ни к чему было бы заплутаться.
— А-а.
— Нынешняя ночь складывается для нее неудачно, верно? — прошептал Берит Спархоку. — Халэд вывел ее из себя.
— Ей это только на пользу. Порой она становится чересчур самоуверенной и слишком упивается собственной смышленостью.
— Я все слышала, Спархок, — зловеще откликнулась Флейта.
— А я так и полагал, что ты все услышишь, — без смущения отозвался он.
— И почему это сегодня все надо мной измываются? — пожаловалась она.
— Они просто шутят, Афраэль, — заверила девочку Сефрения, — неуклюже, конечно, шутят, но ведь это, в конце концов, эленийцы, чего от них ожидать?
— Может быть, двинемся дальше, пока не стряслось никакой беды? — осведомился Вэнион.
Они двинулись шагом в густой тени леса и примерно через полчаса выехали на узкую изрезанную колеями дорогу. Тут они повернули на восток и продолжили путь, на сей раз уже быстрее.
— Далеко ли до Джорсана, мой лорд? — вскоре спросил у Вэниона Бевьер.
— Около полусотни лиг, — ответил Вэнион.
— Изрядно. — Бевьер испытующе глянул на Флейту.
— Что? — тут нее резко спросила она.
— Да так, ничего особенного.
— Говори, Бевьер.
— Я ни за что на свете не хотел бы оскорбить тебя, о божественная Афраэль, но не могла бы ты ускорить наше путешествие, как сделала это, когда мы ехали через Дэйру с армией Воргуна?
— Нет, не могла бы. Ты забыл, Бевьер, что мы ждем некоего важного события, и я не хочу пролететь мимо него только потому, что тебе так не терпится попасть в джорсанские таверны.
— Довольно, — строго сказала ей Сефрения.
Поскольку стояла еще ранняя осень, они не взяли с собой шатров, а потому примерно через час свернули в лес и расстелили одеяла на опавших листьях, чтобы поспать хоть несколько часов.
Солнце стояло уже довольно высоко, когда они снова тронулись в путь и до заката ехали через лес, так ни разу не встретив ни единой живой души.
На закате они вновь свернули в лес, отъехав примерно на четверть мили от дороги, и устроились на ночлег в узкой лощине, где высокий склон и густая листва скрыли бы от посторонних глаз свет костерка. Ко всеобщему удивлению Улаф сам занялся стряпней, не прибегнув к обычным своим ухищрениям.
— Это не так забавно, когда нет Тиниена, — пояснил он.
— Мне его тоже не хватает, — согласился Спархок. — Так странно не слышать всех этих его «можно предложить?».
— Вы все время как-то странно говорите о том, чья очередь стряпать, — заметил Вэнион. — Я чего-то не знаю?
— Обычно, мой лорд, за очередью следит сэр Улаф, — пояснил Телэн. — Система у него весьма сложная, так что никто из нас до сих пор ее целиком не постиг.
— А не проще было бы составить обычное расписание? — спросил Вэнион.
— Проще, конечно, но сэр Улаф предпочитает собственный метод. У него, правда, есть определенные недостатки. Как-то целую неделю стряпал только Келтэн.
Вэниона передернуло.
На ужин они ели копченую баранину, и по этому поводу Улафу досталось несколько неприязненных взглядов от его спутников. Флейта и Сефрения, однако, расхвалили его выбор. После ужина они устроились на своих импровизированных постелях и быстро заснули.
Полночь уже давно миновала, когда Телэн разбудил Спархока, прикрыв ладонью его рот, чтобы тот со сна не подал голоса.
— В лесу у дороги какие-то люди, — прошептал мальчик. — Они развели большой костер.
— Что они делают? — спросил Спархок.
— Просто торчат там и кого-то явно дожидаются — если не считать того, что пьют без удержу.
— Разбуди остальных, — велел Спархок и, откинув одеяло, потянулся к мечу.
Они прокрались в темноте к дороге и остановились на краю усеянной пнями просеки. Посредине просеки пылал огромный костер, а вокруг него расселись на земле около сотни людей — по большей части крестьяне, судя по одежде. Лица их раскраснелись от отблесков огня и от содержимого глиняных кувшинов, которые они передавали по кругу.
— Странное место для пьянки, — пробормотал Улаф. — Я бы не пошел в лес ради такого обыденного занятия.
— Это оно? — спросил Вэнион у Флейты, которая устроилась на руках у Сефрении, прикрытая темным плащом своей сестры.
— Что — «оно»?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Это и есть то, что мы должны были увидеть?
— Думаю, да, — ответила она. — Я буду знать наверняка, когда соберутся все.
— Что, придет кто-то еще?
— По крайней мере один. Те, что уже здесь, не имеют значения.
И они ждали, а толпа крестьян на просеке становилась все более буйной.
Затем на дальнем краю просеки у дороги появился одинокий всадник. Вновь прибывший был облачен в черный плащ и шляпу с широкими полями, низко надвинутую на лицо.
— Опять! — простонал Телэн. — Неужели ни у кого на этом континенте нет хоть капли воображения?
— Что это значит? — спросил Вэнион.
— Тот, кого в Астеле зовут Сабром, наряжается точно так же, мой лорд.
— Может быть, этот не похож на Сабра.
— Я бы не слишком на это надеялся.
Всадник, между тем, въехал в свет костра, спешился и сдвинул на затылок шляпу. Это был рослый жилистый человек с длинным рябым лицом и узкими глазами. Он взобрался на пенек и стоял, ожидая, покуда крестьяне соберутся вокруг него.
— Внемлите мне, друзья мои! — провозгласил он громким хриплым голосом. — Я принес вам вести.
Полупьяная болтовня крестьян затихла.
— Многое случилось с последней нашей встречи, — продолжал оратор. — Как вы помните, мы решили сделать последнюю попытку мирным путем разрешить наши разногласия с тамульцами.
— А какой же у нас был выбор, Ребал? — выкрикнул один из крестьян. — Только сумасшедший станет воевать с атанским гарнизоном — каким бы там правым ни было его дело.
— Так это, стало быть, Ребал, — прошептал Келтэн. — Выглядит он не слишком впечатляюще, верно?
— Наше дело провозгласил правым сам Инсетес, — отвечал между тем Ребал, — а Инсетес более чем достойный противник атанам.
Толпа отозвалась одобрительным бормотанием.
— Я принес вам добрые вести, друзья, — объявил Ребал. — Нашим послам сопутствовал успех. Сам император признал правоту нашего дела!
Послышались нестройные хвалы.
— Я радуюсь вместе с вами, — продолжал Ребал, — однако перед нами возникла новая опасность, куда более грозная, чем привычная несправедливость тамульских чиновников. Император, который отныне стал нам другом, томится в плену у проклятых рыцарей церкви! Рука злобного архипрелата Чиреллоской церкви протянулась через полмира и схватила нашего друга!
— Возмутительно! — проревел из толпы кряжистый крестьянин. — Чудовищно!
Остальные крестьяне, однако, явно растерялись.
— Он слишком торопится, — критически прошептал Телэн.
— Что? — переспросил Берит.
— Переменить курс, — пояснил Телэн. — Я так думаю, весь год или около того он проклинал тамульцев, как делал Сабр в Астеле. Теперь он хочет проклинать кого-то другого, но для этого вначале нужно обелить тамульцев. Даже у пьяного крестьянина могут возникнуть подозрения насчет чудесного обращения императора. Он проделывает это чересчур быстро — и чересчур легко.
— Расскажи нам, Ребал, — крикнул кряжистый крестьянин, — как наш друг император оказался пленником рыцарей?
— Да, расскажи нам! — завопил еще один голос на другом конце просеки.
— Подставные пособники, — презрительно фыркнул Телэн. — Этому Ребалу только дубинкой орудовать.
— Это было сделано хитро, мои друзья, — объявил Ребал толпе, — весьма хитро! Чиреллоская церковь управляется демонами ада, а они известные мастера обмана. Тамульцы, которые отныне наши друзья, — язычники, и для них непостижимо коварство чиреллоских еретиков. Ни о чем не подозревая, они гостеприимно приняли посольство церковных чиновников, а среди этих грязных еретиков, прибывших в Материон, были рыцари церкви — закованные в железо пособники самого ада. Оказавшись в Материоне, они схватили нашего дорогого друга и покровителя императора Сарабиана и теперь держат его пленником в собственном дворце!
— Смерть тамульцам! — хрипло завопил какой-то изрядно выпивший старик.
Один из крестьян быстро стукнул его дубинкой по затылку, и отставший от моды оратор мешком осел на землю.
— Управление толпой, как же! — хмыкнул Телэн. — Ребал не хочет, чтобы его соратнички ошибались.
Другие крестьяне, явно тоже подставные пособники Ребала, принялись выкрикивать правильный клич: «Смерть рыцарям церкви!» Размахивая дубинками и разнообразным сельскохозяйственным инвентарем, они все громче вопили свой клич, заодно стращая тех, кто все еще пребывал в растерянности.
— Стремления этих чудовищ неприкрыто ясны! — перекрикивал шум толпы Ребал. — Они замыслили держать императора заложником, чтобы атаны не взяли дворец штурмом! Они хотят отсидеться в безопасности, покуда к ним не прибудут подкрепления! И не сомневайтесь, друзья мои, эти подкрепления уже собираются на эозийских равнинах! Армии еретиков уже в походе, и во главе их идут сюда рыцари церкви!
Испуганные восклицания пробежали по толпе крестьян.
— На Материон! — проревел кряжистый крестьянин с дубинкой. — Освободим императора! Толпа подхватила этот крик. Ребал поднял руку.
— Моя кровь так же вспыхнула в жилах от этой вести, как ваша, друзья мои! — прокричал он. — Однако бросим ли мы наши жилища и семьи на растерзание кровожадным рыцарям церкви? Вся Эозия двинулась на Материон! А что стоит между проклятой Эозией и Огнеглавым Материоном? Эдом, друзья мои! Возлюбленная наша родина стоит на пути орды еретиков! Можем ли мы ожидать милосердия от этих дикарей? Кто защитит наших женщин от грязного насилия, если мы двинемся на помощь императору?
Толпа отозвалась горестными криками.
Ребал стремительно перешел к делу.
— И все же, друзья мои, — напористо вещал он, — если мы останемся защищать наши жилища, мы и тем поможем нашему другу императору! Эозийские бестии идут, дабы уничтожить нашу веру и перебить истинно верующих. Не знаю, что решите вы, но я клянусь вам всем, что положу жизнь мою за нашу любимую родину и святую веру! Однако самой смертью своей я задержу продвижение рыцарей церкви! Этим порождениям ада придется задержаться, дабы пролить мою кровь, а между тем подоспеют атаны! Так мы одним ударом защитим наши жилища и поможем нашему другу!
Спархок принялся ругаться — сдавленным шепотом, чтобы не выдать себя.
— Что с тобой? — спросил Келтэн.
— Нас загоняют в западню. Если эти идиоты внемлют тому, что говорит им Ребал, рыцарям церкви придется шаг за шагом отвоевывать себе дорогу к Материону.
— Они довольно быстро использовали переменившуюся ситуацию, — согласился Вэнион. — Пожалуй, даже слишком быстро. Отсюда до Материона почти тысяча лиг. Или у кого-то очень хороший конь, или наш загадочный приятель опять нарушает правила, чтобы известить провинции о том, что произошло в столице после мятежа.
Ребал между тем вскинул руки, чтобы усмирить рев толпы.
— Со мной ли вы, братья? — патетически воскликнул он. — Защитим ли мы дома наши и веру нашу, поможем ли нашим друзьям тамульцам?
Толпа одобрительно взвыла.
— Попросим Инсетеса помочь нам! — крикнул крестьянин с дубинкой.
— Инсетес! — завопил другой. — Инсетес! Призови Инсетеса!
— Вы уверены, друзья мои? — вопросил Ребал, выпрямляясь и теснее запахивая черный плащ.
— Призови его, Ребал! Пробуди Инсетеса! Пусть он скажет нам, что делать!
Ребал принял картинную позу и вскинул руки над головой. Затем он начал говорить, глухим низким голосом произнося гортанные слова.
— Это стирикский? — прошептал Келтэн Сефрении. — Мне кажется, это не очень похоже на стирикский.
— Это чушь, — презрительно фыркнула онa.
Келтэн сдвинул брови.
— По-моему, я о них никогда не слышал, — шепотом сказал он. — В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззрилась на него.
— Я неправильно сказал? — осведомился он. — Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».
— Ох, Келтэн, — тихо засмеялась она, — до чего же я люблю тебя.
— А что я такого сказал?
Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустил руки.
В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубы дыма заволокли просеку.
— Внемлите ми, братие! — донесся из дыма оглушительный рык. — Ныне пришед час брани великая.
Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую! Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейте нещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань ярую с погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, и Господь направит стопы и длани ваши!
— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнул Бевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!
— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, — проворчал Улаф. — Славная речь!
Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.
— Разор! — проревел он. — Брань и разор!
ГЛАВА 5
— Луна нынче слишком яркая, — пояснил Вэнион, — нужно, чтобы наши глаза привыкли к тени под деревьями. Нам ведь ни к чему было бы заплутаться.
— А-а.
— Нынешняя ночь складывается для нее неудачно, верно? — прошептал Берит Спархоку. — Халэд вывел ее из себя.
— Ей это только на пользу. Порой она становится чересчур самоуверенной и слишком упивается собственной смышленостью.
— Я все слышала, Спархок, — зловеще откликнулась Флейта.
— А я так и полагал, что ты все услышишь, — без смущения отозвался он.
— И почему это сегодня все надо мной измываются? — пожаловалась она.
— Они просто шутят, Афраэль, — заверила девочку Сефрения, — неуклюже, конечно, шутят, но ведь это, в конце концов, эленийцы, чего от них ожидать?
— Может быть, двинемся дальше, пока не стряслось никакой беды? — осведомился Вэнион.
Они двинулись шагом в густой тени леса и примерно через полчаса выехали на узкую изрезанную колеями дорогу. Тут они повернули на восток и продолжили путь, на сей раз уже быстрее.
— Далеко ли до Джорсана, мой лорд? — вскоре спросил у Вэниона Бевьер.
— Около полусотни лиг, — ответил Вэнион.
— Изрядно. — Бевьер испытующе глянул на Флейту.
— Что? — тут нее резко спросила она.
— Да так, ничего особенного.
— Говори, Бевьер.
— Я ни за что на свете не хотел бы оскорбить тебя, о божественная Афраэль, но не могла бы ты ускорить наше путешествие, как сделала это, когда мы ехали через Дэйру с армией Воргуна?
— Нет, не могла бы. Ты забыл, Бевьер, что мы ждем некоего важного события, и я не хочу пролететь мимо него только потому, что тебе так не терпится попасть в джорсанские таверны.
— Довольно, — строго сказала ей Сефрения.
Поскольку стояла еще ранняя осень, они не взяли с собой шатров, а потому примерно через час свернули в лес и расстелили одеяла на опавших листьях, чтобы поспать хоть несколько часов.
Солнце стояло уже довольно высоко, когда они снова тронулись в путь и до заката ехали через лес, так ни разу не встретив ни единой живой души.
На закате они вновь свернули в лес, отъехав примерно на четверть мили от дороги, и устроились на ночлег в узкой лощине, где высокий склон и густая листва скрыли бы от посторонних глаз свет костерка. Ко всеобщему удивлению Улаф сам занялся стряпней, не прибегнув к обычным своим ухищрениям.
— Это не так забавно, когда нет Тиниена, — пояснил он.
— Мне его тоже не хватает, — согласился Спархок. — Так странно не слышать всех этих его «можно предложить?».
— Вы все время как-то странно говорите о том, чья очередь стряпать, — заметил Вэнион. — Я чего-то не знаю?
— Обычно, мой лорд, за очередью следит сэр Улаф, — пояснил Телэн. — Система у него весьма сложная, так что никто из нас до сих пор ее целиком не постиг.
— А не проще было бы составить обычное расписание? — спросил Вэнион.
— Проще, конечно, но сэр Улаф предпочитает собственный метод. У него, правда, есть определенные недостатки. Как-то целую неделю стряпал только Келтэн.
Вэниона передернуло.
На ужин они ели копченую баранину, и по этому поводу Улафу досталось несколько неприязненных взглядов от его спутников. Флейта и Сефрения, однако, расхвалили его выбор. После ужина они устроились на своих импровизированных постелях и быстро заснули.
Полночь уже давно миновала, когда Телэн разбудил Спархока, прикрыв ладонью его рот, чтобы тот со сна не подал голоса.
— В лесу у дороги какие-то люди, — прошептал мальчик. — Они развели большой костер.
— Что они делают? — спросил Спархок.
— Просто торчат там и кого-то явно дожидаются — если не считать того, что пьют без удержу.
— Разбуди остальных, — велел Спархок и, откинув одеяло, потянулся к мечу.
Они прокрались в темноте к дороге и остановились на краю усеянной пнями просеки. Посредине просеки пылал огромный костер, а вокруг него расселись на земле около сотни людей — по большей части крестьяне, судя по одежде. Лица их раскраснелись от отблесков огня и от содержимого глиняных кувшинов, которые они передавали по кругу.
— Странное место для пьянки, — пробормотал Улаф. — Я бы не пошел в лес ради такого обыденного занятия.
— Это оно? — спросил Вэнион у Флейты, которая устроилась на руках у Сефрении, прикрытая темным плащом своей сестры.
— Что — «оно»?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Это и есть то, что мы должны были увидеть?
— Думаю, да, — ответила она. — Я буду знать наверняка, когда соберутся все.
— Что, придет кто-то еще?
— По крайней мере один. Те, что уже здесь, не имеют значения.
И они ждали, а толпа крестьян на просеке становилась все более буйной.
Затем на дальнем краю просеки у дороги появился одинокий всадник. Вновь прибывший был облачен в черный плащ и шляпу с широкими полями, низко надвинутую на лицо.
— Опять! — простонал Телэн. — Неужели ни у кого на этом континенте нет хоть капли воображения?
— Что это значит? — спросил Вэнион.
— Тот, кого в Астеле зовут Сабром, наряжается точно так же, мой лорд.
— Может быть, этот не похож на Сабра.
— Я бы не слишком на это надеялся.
Всадник, между тем, въехал в свет костра, спешился и сдвинул на затылок шляпу. Это был рослый жилистый человек с длинным рябым лицом и узкими глазами. Он взобрался на пенек и стоял, ожидая, покуда крестьяне соберутся вокруг него.
— Внемлите мне, друзья мои! — провозгласил он громким хриплым голосом. — Я принес вам вести.
Полупьяная болтовня крестьян затихла.
— Многое случилось с последней нашей встречи, — продолжал оратор. — Как вы помните, мы решили сделать последнюю попытку мирным путем разрешить наши разногласия с тамульцами.
— А какой же у нас был выбор, Ребал? — выкрикнул один из крестьян. — Только сумасшедший станет воевать с атанским гарнизоном — каким бы там правым ни было его дело.
— Так это, стало быть, Ребал, — прошептал Келтэн. — Выглядит он не слишком впечатляюще, верно?
— Наше дело провозгласил правым сам Инсетес, — отвечал между тем Ребал, — а Инсетес более чем достойный противник атанам.
Толпа отозвалась одобрительным бормотанием.
— Я принес вам добрые вести, друзья, — объявил Ребал. — Нашим послам сопутствовал успех. Сам император признал правоту нашего дела!
Послышались нестройные хвалы.
— Я радуюсь вместе с вами, — продолжал Ребал, — однако перед нами возникла новая опасность, куда более грозная, чем привычная несправедливость тамульских чиновников. Император, который отныне стал нам другом, томится в плену у проклятых рыцарей церкви! Рука злобного архипрелата Чиреллоской церкви протянулась через полмира и схватила нашего друга!
— Возмутительно! — проревел из толпы кряжистый крестьянин. — Чудовищно!
Остальные крестьяне, однако, явно растерялись.
— Он слишком торопится, — критически прошептал Телэн.
— Что? — переспросил Берит.
— Переменить курс, — пояснил Телэн. — Я так думаю, весь год или около того он проклинал тамульцев, как делал Сабр в Астеле. Теперь он хочет проклинать кого-то другого, но для этого вначале нужно обелить тамульцев. Даже у пьяного крестьянина могут возникнуть подозрения насчет чудесного обращения императора. Он проделывает это чересчур быстро — и чересчур легко.
— Расскажи нам, Ребал, — крикнул кряжистый крестьянин, — как наш друг император оказался пленником рыцарей?
— Да, расскажи нам! — завопил еще один голос на другом конце просеки.
— Подставные пособники, — презрительно фыркнул Телэн. — Этому Ребалу только дубинкой орудовать.
— Это было сделано хитро, мои друзья, — объявил Ребал толпе, — весьма хитро! Чиреллоская церковь управляется демонами ада, а они известные мастера обмана. Тамульцы, которые отныне наши друзья, — язычники, и для них непостижимо коварство чиреллоских еретиков. Ни о чем не подозревая, они гостеприимно приняли посольство церковных чиновников, а среди этих грязных еретиков, прибывших в Материон, были рыцари церкви — закованные в железо пособники самого ада. Оказавшись в Материоне, они схватили нашего дорогого друга и покровителя императора Сарабиана и теперь держат его пленником в собственном дворце!
— Смерть тамульцам! — хрипло завопил какой-то изрядно выпивший старик.
Один из крестьян быстро стукнул его дубинкой по затылку, и отставший от моды оратор мешком осел на землю.
— Управление толпой, как же! — хмыкнул Телэн. — Ребал не хочет, чтобы его соратнички ошибались.
Другие крестьяне, явно тоже подставные пособники Ребала, принялись выкрикивать правильный клич: «Смерть рыцарям церкви!» Размахивая дубинками и разнообразным сельскохозяйственным инвентарем, они все громче вопили свой клич, заодно стращая тех, кто все еще пребывал в растерянности.
— Стремления этих чудовищ неприкрыто ясны! — перекрикивал шум толпы Ребал. — Они замыслили держать императора заложником, чтобы атаны не взяли дворец штурмом! Они хотят отсидеться в безопасности, покуда к ним не прибудут подкрепления! И не сомневайтесь, друзья мои, эти подкрепления уже собираются на эозийских равнинах! Армии еретиков уже в походе, и во главе их идут сюда рыцари церкви!
Испуганные восклицания пробежали по толпе крестьян.
— На Материон! — проревел кряжистый крестьянин с дубинкой. — Освободим императора! Толпа подхватила этот крик. Ребал поднял руку.
— Моя кровь так же вспыхнула в жилах от этой вести, как ваша, друзья мои! — прокричал он. — Однако бросим ли мы наши жилища и семьи на растерзание кровожадным рыцарям церкви? Вся Эозия двинулась на Материон! А что стоит между проклятой Эозией и Огнеглавым Материоном? Эдом, друзья мои! Возлюбленная наша родина стоит на пути орды еретиков! Можем ли мы ожидать милосердия от этих дикарей? Кто защитит наших женщин от грязного насилия, если мы двинемся на помощь императору?
Толпа отозвалась горестными криками.
Ребал стремительно перешел к делу.
— И все же, друзья мои, — напористо вещал он, — если мы останемся защищать наши жилища, мы и тем поможем нашему другу императору! Эозийские бестии идут, дабы уничтожить нашу веру и перебить истинно верующих. Не знаю, что решите вы, но я клянусь вам всем, что положу жизнь мою за нашу любимую родину и святую веру! Однако самой смертью своей я задержу продвижение рыцарей церкви! Этим порождениям ада придется задержаться, дабы пролить мою кровь, а между тем подоспеют атаны! Так мы одним ударом защитим наши жилища и поможем нашему другу!
Спархок принялся ругаться — сдавленным шепотом, чтобы не выдать себя.
— Что с тобой? — спросил Келтэн.
— Нас загоняют в западню. Если эти идиоты внемлют тому, что говорит им Ребал, рыцарям церкви придется шаг за шагом отвоевывать себе дорогу к Материону.
— Они довольно быстро использовали переменившуюся ситуацию, — согласился Вэнион. — Пожалуй, даже слишком быстро. Отсюда до Материона почти тысяча лиг. Или у кого-то очень хороший конь, или наш загадочный приятель опять нарушает правила, чтобы известить провинции о том, что произошло в столице после мятежа.
Ребал между тем вскинул руки, чтобы усмирить рев толпы.
— Со мной ли вы, братья? — патетически воскликнул он. — Защитим ли мы дома наши и веру нашу, поможем ли нашим друзьям тамульцам?
Толпа одобрительно взвыла.
— Попросим Инсетеса помочь нам! — крикнул крестьянин с дубинкой.
— Инсетес! — завопил другой. — Инсетес! Призови Инсетеса!
— Вы уверены, друзья мои? — вопросил Ребал, выпрямляясь и теснее запахивая черный плащ.
— Призови его, Ребал! Пробуди Инсетеса! Пусть он скажет нам, что делать!
Ребал принял картинную позу и вскинул руки над головой. Затем он начал говорить, глухим низким голосом произнося гортанные слова.
— Это стирикский? — прошептал Келтэн Сефрении. — Мне кажется, это не очень похоже на стирикский.
— Это чушь, — презрительно фыркнула онa.
Келтэн сдвинул брови.
— По-моему, я о них никогда не слышал, — шепотом сказал он. — В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззрилась на него.
— Я неправильно сказал? — осведомился он. — Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».
— Ох, Келтэн, — тихо засмеялась она, — до чего же я люблю тебя.
— А что я такого сказал?
Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустил руки.
В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубы дыма заволокли просеку.
— Внемлите ми, братие! — донесся из дыма оглушительный рык. — Ныне пришед час брани великая.
Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую! Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейте нещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань ярую с погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, и Господь направит стопы и длани ваши!
— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнул Бевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!
— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, — проворчал Улаф. — Славная речь!
Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.
— Разор! — проревел он. — Брань и разор!
ГЛАВА 5
— Все ушли, — доложил Берит, вернувшись вместе с Телэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. — Правда, сначала они очень долго ходили кругами, выкрикивая лозунги.
— Потом пиво кончилось, — сухо добавил Телэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул на Флейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.
Она упрямо кивнула.
— Это было важно, — уже не в первый раз повторила она, — не знаю почему, но важно.
— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? — спросил Келтэн.
— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.
— А откуда взялся человек в доспехах? — спросил Улаф.
— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки — той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.
— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, — заметил Улаф.
— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся Бевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.
— Кто это такой? — спросил Телэн.
— Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.
— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказал Келтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?
Бевьер рассмеялся.
— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем из Арсиума.
— Мне он никогда не нравился, — фыркнула Флейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.
Бевьер с трудом сглотнул.
— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросил он. — От такого становится не по себе.
— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.
— Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. — Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.
— И что же было дальше? — алчно спросил Телэн.
— Он плохо кончил, — пожал плечами Бевьер. — Это же, в конце концов, трагедия.
— Но…
— Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, — твердо сказал Вэнион. — Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.
— Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, — хохотнул Улаф. — Надо только сказать: «Жил да был когда-то» — и он замрет, как вкопанный.
— Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, — задумчиво проговорил Вэнион. — Быть может, все это — одно гигантское мошенничество? — он вопросительно поглядел на Флейту.
Она покачала головой.
— Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.
— Кое в чем — возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?
— Ни капли.
— Так, стало быть, магия измеряется? — полюбопытствовал Келтэн. — Ее считают галлонами?
— Как дешевое вино, ты хотел сказать? — ядовито осведомилась Флейта.
— Ну не совсем, но…
— Это было очень важно, — поспешил вмешаться Спархок. — Спасибо тебе, Афраэль.
— Моя жизнь в служении вам, — насмешливо улыбнулась она.
— Прекрати.
— Я что-то ничего не понял, Спархок, — сказал Келтэн.
— Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?
— Что наши противники ленятся, — пожал плечами Келтэн.
— Я бы так не сказал, — возразил Улаф. — Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.
— Двое, — сказала Сефрения. — Самое большее — трое.
— Прошу прощения?.. — озадаченно отозвался Улаф.
— Теперь понимаешь, как это может раздражать? — осведомилась она. — Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме — а также, вероятно, в Астеле и Даконии, — не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.
— Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, — сказал Спархок. — Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.
— Однако у нас все же есть некоторое преимущество, — глубокомысленно заметил Бевьер. — Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом — а это вряд ли, — они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.
— А если бы они и знали, куда им догадаться, что мы могли добраться сюда так скоро, — прибавил Халэд. — Думаю, господа, что мы их изрядно опередили. Если они применяют дешевые трюки, значит, поблизости нет магов, которые могли бы нас вынюхать. Если мы прикинемся обычными путешественниками, мы сможем ехать дальше без помех — а заодно выведаем по пути немало интересного.
— Мы здесь для того, чтобы вернуть Беллиом, Халэд, — напомнила ему Флейта.
— Конечно, но не проходить же из-за этого мимо мелких ценностей, верно?
— Афраэль, — сказал Вэнион, — мы видели и слышали все, что нужно было увидеть и услышать? Она кивнула.
— Тогда нам стоило бы поспешить в Джорсан. Если Халэд прав и нам удалось опередить врага, продолжим и дальше в том же духе. Какая взятка понадобится, чтобы убедить тебя ускорить наше путешествие?
— Мы могли бы поторговаться, лорд Вэнион, — улыбнулась она, — Уверена, что ты можешь предложить мне нечто вполне убедительное.
Они осыпали Богиню-Дитя поцелуями и прибыли в Джорсан вечером следующего дня. Джорсан оказался типичным эленийским портом, прикорнувшим у оконечности залива. Во время путешествия заговорили о подходящей маскировке. Бевьер склонялся к тому, чтобы изобразить паломников, Келтэн предпочитал переодеться компанией гуляк, которая ищет, где бы пошуметь и повеселиться, а Телэн, вероятно под влиянием устроенного Ребалом представления, считал, что забавнее всего будет притвориться бродячими актерами. Они все еще спорили об этом, когда впереди показался Джорсан.
— Зачем попусту тратить время? — осведомился у них Улаф. — С какой стати нам переодеваться? Кому, в конце концов, дело до того, кто мы такие? Если на нас не будет доспехов, джорсанцы не узнают, кто мы такие, и им на нас будет наплевать. К чему все эти ненужные хлопоты?
— Нам придется оставить на себе кольчуги, сэр Улаф, — напомнил Берит. — Как мы объясним это?
— А никак. Мало ли кто носит кольчуги и оружие, такое случается сплошь и рядом. Если кто-то в городе будет чересчур любопытствовать насчет того, кто мы такие и куда направляемся, я очень быстро излечу его от любопытства. — С этими словами Улаф продемонстрировал свой внушительный кулак.
— Стало быть, расчистить себе дорогу силой? — спросил Келтэн.
— Почему бы и нет? Разве нас не для этого обучали?
Трактир оказался неприглядным, но чистым и удаленным от портовых кварталов, так что по округе не шатались горластые хмельные матросы, дрейфуя из пивной в пивную. Внизу располагался общий зал, на втором этаже — спальни, а конюшни — на заднем дворе.
— Оставь это мне, — шепнул Улаф Спархоку, когда они направились к трактирщику, взъерошенному детине с длинным острым носом.
— Валяй, — отозвался Спархок.
— Эй, ты, — бесцеремонно обратился Улаф к трактирщику, — нам нужны пять комнат для ночлега, корм для десяти лошадей и приличный ужин.
— У меня найдется все что вам нужно, добрый господин, — заверил его трактирщик.
— Вот и славно. Сколько?
— Э-э… — остроносый потер подбородок, оценивающе оглядев одежду и внешний вид рослого талесийца. — Полкроны, добрый господин, — объявил он наконец. По всей видимости, цены в его трактире колебались в зависимости от оценки посетителя.
Улаф развернулся и кратко сказал Спархоку:
— Пошли отсюда.
— Где была моя голова? — Трактирщик звонко хлопнул себя по лбу. — Пять комнат и корм для десяти коней? У меня почему-то перепутались цифры, и я решил, что вам нужно десять комнат. Конечно, за пять комнат полкроны — это слишком много. Два серебряных империала — это будет в самый раз.
— Я рад, что ты справился с устным счетом, — проворчал Улаф. — Пойдем, взглянем на комнаты.
— Конечно-конечно, добрый господин. — И трактирщик, обогнав их, поспешил вверх по лестнице.
— Ты обошелся с ним довольно круто, — со смешком заметил Спархок.
— Я никогда не считал трактирщиков интересными собеседниками.
Они вышли в коридор второго этажа, и Улаф заглянул в одну из комнат.
— Проверь, есть ли там клопы, — сказал он Спархоку.
— Добрый господин! — протестующе воскликнул трактирщик.
— Я предпочитаю спать один, — пояснил ему Улаф. — С клопами мне тесно, а кроме того, они мешают спать.
Трактирщик нерешительно хихикнул.
— Очень смешно, добрый господин. Надо будет мне запомнить эту шутку. Откуда вы прибыли и куда направляетесь?
Улаф одарил его долгим ледяным взглядом. Его голубые глаза дохнули замораживающим дыханием северного ветра, под туникой многозначительно перекатились напрягшиеся мускулы.
— Э… пожалуй, это неважно, — торопливо сказал трактирщик. — Меня это совершенно не касается, правильно?
— Ты попал в точку, — сказал Улаф. Он огляделся по сторонам: — Сойдет, пожалуй. Мы остаемся. Заплати ему, — прибавил он, хлопнув Спархока по плечу, и, громко топая, спустился вниз.
Они передали коней конюхам, отнесли седельные сумки в спальни и вернулись в общий зал, чтобы поужинать.
Келтэн, как обычно, накладывал на тарелку гору дымящегося мяса.
— Наверно, нам придется послать за другой коровой, — шутливо заметил Берит.
— Он еще сосунок, — добродушно заметил Келтэн, — но ход его мыслей мне нравится. — Он ухмыльнулся Бериту, но вдруг его ухмылка медленно погасла, и светловолосый пандионец побледнел. Какое-то время он пристально вглядывался в лицо молодого рыцаря, затем резко отодвинул тарелку и поднялся.
— Пожалуй, я сегодня не голоден, — проговорил он. — Устал я что-то. Пойду спать.
Он развернулся, в несколько шагов пересек общий зал и поднялся по лестнице, перемахивая разом через две ступеньки.
— Что это с ним стряслось? — озадаченно спросил Улаф. — Никогда прежде не видел, чтобы Келтэн отказался от ужина.
— Истинная правда, — согласился Бевьер.
— Поговори с ним, Спархок, когда пойдешь наверх, — посоветовал Вэнион. — Узнай, может, он заболел. Келтэн никогда не оставляет ничего на тарелке.
— Все равно, своей или чужой, — прибавил Телэн.
Спархок не стал затягивать ужин. Он наскоро поел, пожелал остальным спокойной ночи и поднялся наверх, чтобы потолковать с другом. Келтэн сидел на краю кровати, закрыв лицо руками.
— В чем дело? — спросил Спархок. — Неважно себя чувствуешь?
Келтэн отвернулся от него.
— Оставь меня в покое, — хрипло сказал он.
— И не подумаю. В чем дело?
— Потом пиво кончилось, — сухо добавил Телэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул на Флейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.
Она упрямо кивнула.
— Это было важно, — уже не в первый раз повторила она, — не знаю почему, но важно.
— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? — спросил Келтэн.
— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.
— А откуда взялся человек в доспехах? — спросил Улаф.
— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки — той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.
— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, — заметил Улаф.
— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся Бевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.
— Кто это такой? — спросил Телэн.
— Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.
— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказал Келтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?
Бевьер рассмеялся.
— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем из Арсиума.
— Мне он никогда не нравился, — фыркнула Флейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.
Бевьер с трудом сглотнул.
— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросил он. — От такого становится не по себе.
— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.
— Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. — Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.
— И что же было дальше? — алчно спросил Телэн.
— Он плохо кончил, — пожал плечами Бевьер. — Это же, в конце концов, трагедия.
— Но…
— Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, — твердо сказал Вэнион. — Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.
— Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, — хохотнул Улаф. — Надо только сказать: «Жил да был когда-то» — и он замрет, как вкопанный.
— Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, — задумчиво проговорил Вэнион. — Быть может, все это — одно гигантское мошенничество? — он вопросительно поглядел на Флейту.
Она покачала головой.
— Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.
— Кое в чем — возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?
— Ни капли.
— Так, стало быть, магия измеряется? — полюбопытствовал Келтэн. — Ее считают галлонами?
— Как дешевое вино, ты хотел сказать? — ядовито осведомилась Флейта.
— Ну не совсем, но…
— Это было очень важно, — поспешил вмешаться Спархок. — Спасибо тебе, Афраэль.
— Моя жизнь в служении вам, — насмешливо улыбнулась она.
— Прекрати.
— Я что-то ничего не понял, Спархок, — сказал Келтэн.
— Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?
— Что наши противники ленятся, — пожал плечами Келтэн.
— Я бы так не сказал, — возразил Улаф. — Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.
— Двое, — сказала Сефрения. — Самое большее — трое.
— Прошу прощения?.. — озадаченно отозвался Улаф.
— Теперь понимаешь, как это может раздражать? — осведомилась она. — Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме — а также, вероятно, в Астеле и Даконии, — не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.
— Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, — сказал Спархок. — Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.
— Однако у нас все же есть некоторое преимущество, — глубокомысленно заметил Бевьер. — Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом — а это вряд ли, — они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.
— А если бы они и знали, куда им догадаться, что мы могли добраться сюда так скоро, — прибавил Халэд. — Думаю, господа, что мы их изрядно опередили. Если они применяют дешевые трюки, значит, поблизости нет магов, которые могли бы нас вынюхать. Если мы прикинемся обычными путешественниками, мы сможем ехать дальше без помех — а заодно выведаем по пути немало интересного.
— Мы здесь для того, чтобы вернуть Беллиом, Халэд, — напомнила ему Флейта.
— Конечно, но не проходить же из-за этого мимо мелких ценностей, верно?
— Афраэль, — сказал Вэнион, — мы видели и слышали все, что нужно было увидеть и услышать? Она кивнула.
— Тогда нам стоило бы поспешить в Джорсан. Если Халэд прав и нам удалось опередить врага, продолжим и дальше в том же духе. Какая взятка понадобится, чтобы убедить тебя ускорить наше путешествие?
— Мы могли бы поторговаться, лорд Вэнион, — улыбнулась она, — Уверена, что ты можешь предложить мне нечто вполне убедительное.
Они осыпали Богиню-Дитя поцелуями и прибыли в Джорсан вечером следующего дня. Джорсан оказался типичным эленийским портом, прикорнувшим у оконечности залива. Во время путешествия заговорили о подходящей маскировке. Бевьер склонялся к тому, чтобы изобразить паломников, Келтэн предпочитал переодеться компанией гуляк, которая ищет, где бы пошуметь и повеселиться, а Телэн, вероятно под влиянием устроенного Ребалом представления, считал, что забавнее всего будет притвориться бродячими актерами. Они все еще спорили об этом, когда впереди показался Джорсан.
— Зачем попусту тратить время? — осведомился у них Улаф. — С какой стати нам переодеваться? Кому, в конце концов, дело до того, кто мы такие? Если на нас не будет доспехов, джорсанцы не узнают, кто мы такие, и им на нас будет наплевать. К чему все эти ненужные хлопоты?
— Нам придется оставить на себе кольчуги, сэр Улаф, — напомнил Берит. — Как мы объясним это?
— А никак. Мало ли кто носит кольчуги и оружие, такое случается сплошь и рядом. Если кто-то в городе будет чересчур любопытствовать насчет того, кто мы такие и куда направляемся, я очень быстро излечу его от любопытства. — С этими словами Улаф продемонстрировал свой внушительный кулак.
— Стало быть, расчистить себе дорогу силой? — спросил Келтэн.
— Почему бы и нет? Разве нас не для этого обучали?
Трактир оказался неприглядным, но чистым и удаленным от портовых кварталов, так что по округе не шатались горластые хмельные матросы, дрейфуя из пивной в пивную. Внизу располагался общий зал, на втором этаже — спальни, а конюшни — на заднем дворе.
— Оставь это мне, — шепнул Улаф Спархоку, когда они направились к трактирщику, взъерошенному детине с длинным острым носом.
— Валяй, — отозвался Спархок.
— Эй, ты, — бесцеремонно обратился Улаф к трактирщику, — нам нужны пять комнат для ночлега, корм для десяти лошадей и приличный ужин.
— У меня найдется все что вам нужно, добрый господин, — заверил его трактирщик.
— Вот и славно. Сколько?
— Э-э… — остроносый потер подбородок, оценивающе оглядев одежду и внешний вид рослого талесийца. — Полкроны, добрый господин, — объявил он наконец. По всей видимости, цены в его трактире колебались в зависимости от оценки посетителя.
Улаф развернулся и кратко сказал Спархоку:
— Пошли отсюда.
— Где была моя голова? — Трактирщик звонко хлопнул себя по лбу. — Пять комнат и корм для десяти коней? У меня почему-то перепутались цифры, и я решил, что вам нужно десять комнат. Конечно, за пять комнат полкроны — это слишком много. Два серебряных империала — это будет в самый раз.
— Я рад, что ты справился с устным счетом, — проворчал Улаф. — Пойдем, взглянем на комнаты.
— Конечно-конечно, добрый господин. — И трактирщик, обогнав их, поспешил вверх по лестнице.
— Ты обошелся с ним довольно круто, — со смешком заметил Спархок.
— Я никогда не считал трактирщиков интересными собеседниками.
Они вышли в коридор второго этажа, и Улаф заглянул в одну из комнат.
— Проверь, есть ли там клопы, — сказал он Спархоку.
— Добрый господин! — протестующе воскликнул трактирщик.
— Я предпочитаю спать один, — пояснил ему Улаф. — С клопами мне тесно, а кроме того, они мешают спать.
Трактирщик нерешительно хихикнул.
— Очень смешно, добрый господин. Надо будет мне запомнить эту шутку. Откуда вы прибыли и куда направляетесь?
Улаф одарил его долгим ледяным взглядом. Его голубые глаза дохнули замораживающим дыханием северного ветра, под туникой многозначительно перекатились напрягшиеся мускулы.
— Э… пожалуй, это неважно, — торопливо сказал трактирщик. — Меня это совершенно не касается, правильно?
— Ты попал в точку, — сказал Улаф. Он огляделся по сторонам: — Сойдет, пожалуй. Мы остаемся. Заплати ему, — прибавил он, хлопнув Спархока по плечу, и, громко топая, спустился вниз.
Они передали коней конюхам, отнесли седельные сумки в спальни и вернулись в общий зал, чтобы поужинать.
Келтэн, как обычно, накладывал на тарелку гору дымящегося мяса.
— Наверно, нам придется послать за другой коровой, — шутливо заметил Берит.
— Он еще сосунок, — добродушно заметил Келтэн, — но ход его мыслей мне нравится. — Он ухмыльнулся Бериту, но вдруг его ухмылка медленно погасла, и светловолосый пандионец побледнел. Какое-то время он пристально вглядывался в лицо молодого рыцаря, затем резко отодвинул тарелку и поднялся.
— Пожалуй, я сегодня не голоден, — проговорил он. — Устал я что-то. Пойду спать.
Он развернулся, в несколько шагов пересек общий зал и поднялся по лестнице, перемахивая разом через две ступеньки.
— Что это с ним стряслось? — озадаченно спросил Улаф. — Никогда прежде не видел, чтобы Келтэн отказался от ужина.
— Истинная правда, — согласился Бевьер.
— Поговори с ним, Спархок, когда пойдешь наверх, — посоветовал Вэнион. — Узнай, может, он заболел. Келтэн никогда не оставляет ничего на тарелке.
— Все равно, своей или чужой, — прибавил Телэн.
Спархок не стал затягивать ужин. Он наскоро поел, пожелал остальным спокойной ночи и поднялся наверх, чтобы потолковать с другом. Келтэн сидел на краю кровати, закрыв лицо руками.
— В чем дело? — спросил Спархок. — Неважно себя чувствуешь?
Келтэн отвернулся от него.
— Оставь меня в покое, — хрипло сказал он.
— И не подумаю. В чем дело?