Страница:
— Я должна ехать с вами, Спархок, — настаивала Даная.
— Это исключено, — ответил он. — Там будут Улаф и Стрейджен. Нельзя, чтобы они узнали, кто ты на самом деле.
— Они ничего и не узнают, отец, — преувеличенно терпеливо пояснила она. — С вами поедет не Даная.
— А-а. Ну, это другое дело.
— Собственно, Спархок, как мы собираемся это проделать? — спросил Вэнион. — Тебе придется освободить Троллей-Богов, чтобы побеседовать с ними?
Спархок покачал головой.
— Беллиом говорит, что это ни к чему. Сами Тролли-Боги во время разговора останутся в Беллиоме. В мире может появляться их бестелесный дух — кроме тех случаев, когда Беллиом окружен золотом или сталью. Как я понимаю, и в этом состоянии они могут проявить часть своей силы, но истинное их могущество заключено вместе с ними в Беллиоме.
— А не будет ли безопаснее предоставить им действовать с этим ограниченным могуществом, чем освобождать их целиком и полностью? — спросил Вэнион.
— Это не сработает, дорогой, — сказала Сефрения. — Тролли-Боги могут сойтись в бою с самим Киргоном, а если это случится, им понадобится все их могущество.
— Более того, — добавила Ксанетия, — полагаю я, что они почувствуют нашу в них потребность и будут торговаться отчаянно.
— Ты будешь вести переговоры, Спархок? — спросил Вэнион.
Спархок покачал головой.
— Улаф знает троллей — и Троллей-Богов — куда лучше, чем я, да и на языке троллей говорит намного лучше. Я выну Беллиом и призову Троллей-Богов, а потом уже наступит черед Улафа. — Он выглянул в окно. — Уже почти светает. Пора отправляться. Улаф и Стрейджен будут ждать нас во внутреннем дворе.
— Отвернитесь, — приказала Даная.
— Что? — переспросил ее отец.
— Отвернись, Спархок. Вы не должны этого видеть.
— Это одна из ее причуд, — пояснила Сефрения. — Она не хочет, чтобы кто-либо знал, как она выглядит на самом деле.
— Я уже знаю, как выглядит Флейта.
— Ей предстоит превращение, Спархок. Она не превращается из Данаи сразу во Флейту. По пути из одной маленькой девочки в другую она проходит через настоящую свою личность.
Спархок вздохнул.
— И сколько же их у нее?
— Полагаю, не одна тысяча.
— Весьма гнетуще. У меня есть дочь, а я не знаю, какая она на самом деле.
— Не говори глупостей, — отозвалась Даная. — Конечно же, ты знаешь меня.
— Но только одну тебя, тысячную часть того, что ты есть на самом деле, — такую махонькую частичку. — Он снова вздохнул и отвернулся.
— Это вовсе не махонькая частичка, отец. — Даная еще говорила, а ее голос уже менялся, становился сильнее и полнозвучнее. Это был голос уже не ребенка, но женщины.
На дальней стене комнаты висело зеркало — плоский прямоугольник из отполированной до блеска бронзы. Глянув туда, Спархок заметил в зеркале смутное отражение той, что стояла у него за спиной. Он быстро отвел глаза.
— Смотри, Спархок, смотри. Зеркало не слишком хорошее, так что много ты не разглядишь.
Он поднял глаза и уставился на ослепительно сверкающий прямоугольник бронзы. Отражение было нечетким, искаженным, и он мог различить лишь очертания ее фигуры. Ростом Афраэль была выше Сефрении. У нее были длинные черные волосы и бледная кожа. Лицо ее в этом нечетком отражении казалось лишь размытым пятном, но отчего-то он очень хорошо разглядел глаза. В этих глазах были бессмертная мудрость, вечная радость и любовь.
— Ни для кого другого я бы этого не сделала, Спархок, — прозвучал голос женщины, — но ты лучший отец из всех, что у меня были, так что я могу и нарушить правила.
— Ты когда-нибудь носишь одежду? — спросил он.
— С какой стати? Ты же знаешь, я никогда не мерзну.
— Я говорю о скромности, Афраэль. В конце концов, я твой отец и должен об этом заботиться.
Она рассмеялась и из-за его спины протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Лица Спархока коснулась отнюдь не рука маленькой девочки. Он вдохнул слабый запах травы, но другие, знакомые ему запахи Данаи и Флейты изменились. Та, что стояла за его спиной, определенно не была девочкой.
— В этом виде ты являешься своим родственникам? — спросил он.
— Не слишком часто. Я предпочитаю, чтобы они считали меня ребенком. Так мне намного проще добиться своего — и получить куда больше поцелуев.
— Для тебя очень важно добиваться своего, верно, Афраэль?
— Конечно? Это важно для всех нас, разве нет? Я просто лучше других умею это проделывать. — Она вновь рассмеялась грудным сочным смехом. — По правде говоря, в этом меня никому не превзойти.
— Я это уже заметил, — сухо сказал он.
— Что ж, — проговорила Афраэль, — я бы с радостью потолковала с тобой об этом, но не стоит заставлять Улафа и Стрейджена ждать. — Отражение в зеркале заколебалось и стало уменьшаться. — Ну вот, — услышал Спархок знакомый голос Флейты, — теперь пойдем уладим дело с Троллями-Богами.
Утро выдалось пасмурным, и ветер гнал грязно-серые тучи к Тамульскому морю. На улицах Огнеглавого Материона было почти безлюдно, когда Спархок и его друзья выехали из императорской резиденции и по широкой длинной улице направились к восточным воротам.
Выехав из города, они поднялись на вершину длинного холма, откуда впервые увидели сияющий город.
— Как ты собираешься разговаривать с ними? — спросил Стрейджен у Улафа, когда они перевалили через холм.
— Осторожно, — проворчал Улаф. — Мне что-то не хочется, чтобы меня съели. Я разговаривал с ними и раньше, так что они, наверное, помнят меня, да и Беллиом в руке Спархока поможет сдержать их желание сожрать меня на месте.
— Какое место ты выберешь для разговора? — спросил Вэнион.
— Открытое — но не слишком. Пусть поблизости будут деревья — чтобы мне было куда забраться на случай, если дела обернутся худо. — Улаф оглядел своих спутников. — Хочу предупредить: когда я начну, не стойте между мной и ближайшим деревом.
— Там? — спросил Спархок, указывая на пастбище, за которым вставал сосновый лесок. Улаф прищурился.
— Не само совершенство, да где ж его взять, совершенство? Давайте-ка начнем. Что-то у меня нынче утром нервы натянуты, как струна.
Они выехали на пастбище и спешились.
— Кто-нибудь хочет мне что-то сказать, прежде чем мы начнем? — осведомился Спархок.
— Действуй на свой страх и риск, Спархок, — ответила Флейта. — Это ваше дело — твое и Улафа. Мы только наблюдатели.
— Спасибо, — сухо сказал он. Она присела в реверансе.
— Не за что.
Спархок вынул из-под рубахи шкатулку и коснулся ее кольцом.
— Откройся, — велел он. Крышка со щелчком распахнулась.
— Голубая Роза, — сказал Спархок по-эленийски.
— Слышу тебя, Анакха, — голос вновь исходил из уст Вэниона.
— Я чувствую внутри тебя Троллей-Богов. Могут ли они понять мои слова, когда я говорю на этом языке?
— Нет, Анакха.
— Хорошо. Киргон обманом завлек троллей в Дарезию и обратил их против атанов, наших союзников. Хотим мы убедить Троллей-Богов вернуть под свою руку их заблудшие творения. Мыслишь ли ты, что прислушаются они к нашей просьбе?
— Всякий бог, Анакха, более чем охотно внемлет словам о приверженцах его.
— Я и сам так думал. Согласишься ли ты с заключением моим, что весть о том, что Киргон похитил у Троллей-Богов их приверженцев, разъярит их?
— Разгневаются они сверх всякой меры, Анакха.
— Как, мыслишь ты, следует нам наилучшим образом говорить с ними?
— Поведайте им в простых словах о том, что произошло. Не говорите слишком быстро либо туманно, ибо они соображают медленно.
— Это я успел заметить и прежде, встречаясь с ними.
— Будешь ли говорить с ними ты? Никоим образом не желал бы я тебя обидеть, однако на наречии троллей говоришь ты грубо и неуклюже.
— Это твоя работа, Вэнион? — возмутился Спархок.
— Ни в коем случае! — запротестовал Вэнион. — Я совершенно не разбираюсь в тролличьем языке.
— Прости мою неумелость, Голубая Роза. Наставница моя торопилась, обучая меня языку людей-зверей.
— Спархок! — воскликнула Сефрения.
— А что, разве не так? — Он снова обратился к камню. — Сотоварищ мой, сэр Улаф, более знаком и с троллями, и с наречием их, нежели я. Он и поведает Троллям-Богам, что Киргон похитил их детищ.
— Тогда призову я их дух, дабы сотоварищ твой мог говорить с ними.
Камень дрогнул в руке Спархока, и вновь возникли те гигантские фигуры, которые он видел в храме Азеша, — только на этот раз они были близко, и он мог разглядеть их, о чем искренне сожалел. Поскольку их сущность была заперта в Беллиоме, их силуэты были очерчены лазурным свечением. Тролли-Боги высились над ним, злоба искажала их полузвериные лица, и только сила Беллиома сдерживала их ярость.
— Ну что ж, Улаф, — сказал Спархок. — Положение опасное. Постарайся быть очень, очень убедительным.
Рослый генидианец с трудом сглотнул и выступил вперед.
— Я — Улаф из Талесии, — проговорил он на языке троллей. — Я говорю от имени Анакхи, творения Беллиома. Я принес слово о ваших детях. Будете вы слушать меня?
— Говори, Улаф из Талесии. — Судя по треску пламени в великанском голосе, это был Кхвай, бог огня.
На лице Улафа появилось выражение мягкого упрека.
— Мы удивлены тем, что вы сделали, — сказал он. — Почему вы отдали своих детей Киргону?
— Что?! — проревел Кхвай.
— Мы думали, что вы хотели этого, — продолжал Улаф с притворным удивлением. — Разве вы не велели вашим детям покинуть родные места и идти много снов по льду-который-не-тает в эти чужие земли?
Кхвай завыл, молотя по земле обезьяньими кулаками, подымая тучи пыли и дыма.
— Когда это случилось? — спросил другой голос, жирный и чмокающий.
— Две зимы назад, Гхномб, — ответил Улаф на вопрос бога еды. — Мы думали, что вы знали. Голубая Роза призвала вас, чтобы мы спросили, зачем вы это сделали. Наши боги хотят знать, почему вы нарушили договор.
— Договор? — переспросил Стрейджен, когда Сефрения перевела слова Улафа.
— Мы заключили с ними соглашение, — пояснила Флейта. — Мы не хотели уничтожать троллей, а потому обещали Троллям-Богам, что не тронем их детей, если они не выйдут за пределы Талесийских гор.
— Когда это произошло?
— Двадцать пять тысяч лет назад — приблизительно.
Стрейджен с трудом сглотнул.
— Почему ваши дети слушают Киргона, если вы не велели им? — спросил Улаф.
Одна из гигантских фигур вытянула непомерно длинную руку, и громадная ладонь нырнула в пустоту, постепенно исчезая в ней, как исчезает палка, если воткнуть ее в лесное озерцо. Когда ладонь вынырнула назад, пальцы бога сжимали отчаянно брыкающегося тролля. Бог заговорил, грубо и резко спрашивая о чем-то. Язык был определенно тролличий — сплошное рычание и ворчание.
— Вот это уже любопытно, — пробормотал Улаф. — Оказывается, даже язык троллей меняется с годами.
— Что он говорит? — спросил Спархок.
— Не могу разобрать, — ответил Улаф. — Язык настолько древний, что я не понимаю почти ни одного слова. Зока требует у него ответа.
— Зока?
— Бог плодородия, — пояснил Улаф, напряженно вслушиваясь.
— Тролль в смятении, — сообщил он. — Говорит, что все они думали, будто подчиняются своим богам. Видно, маскировка Киргона была идеальной. Тролли очень близки своим богам и легко распознали бы малейшую разницу.
Зока взревел и швырнул визжащего тролля в пустоту.
— Анакха! — проревела одна из громадных фигур.
— Кто это? — шепотом спросил Спархок.
— Гхворг, — также тихо ответил Улаф, — Бог убийства. Будь с ним осторожен, Спархок. Он очень раздражителен.
— Я слушаю, Гхворг, — ответил Спархок чудовищному гиганту.
— Освободи нас из власти твоего отца. Отпусти нас. Мы должны вернуть своих детей.
С клыков бога убийства капала кровь. Спархоку как-то не хотелось гадать, чья это может быть кровь.
— Позволь мне, — шепотом сказал Улаф. — Это выше власти Анакхи, — громко продолжал он. — Заклинание, которое пленило вас, сделал Гвериг. Это заклинание троллей, и Анакха не знает его.
— Мы научим его заклинанию.
— Нет! — вмешалась вдруг Флейта, забыв о том, что собиралась только наблюдать. — Это мои дети! Я не позволю вам осквернять их тролличьими заклинаниями!
— Мы молим тебя, Богиня-Дитя! Освободи нас! Наши дети разлучены с нами!
— Моя семья никогда не согласится. Ваши дети считают наших детей едой. Если Анакха освободит вас, ваши дети пожрут наших. Этому не бывать.
— Гхномб! — проревел Кхвай. — Дай ей ручательство!
Гигантское лицо бога еды исказила мука.
— Не могу! — почти прорыдал он. — Это умалит меня! Наши дети должны есть! Все, что живет, — еда!
— Наши дети погибнут, если ты не согласишься! — Трава под ногами бога огня задымилась.
— Кажется, я вижу, за что можно зацепиться, — пробормотал Улаф по-эленийски. И снова заговорил на языке троллей: — Слова Гхномба справедливы. Почему он один должен умалить себя? Каждый из вас должен умалиться. Иначе Гхномб не согласится.
— Он говорит верно! — взвыл Гхномб. — Я не умалю себя, если все не умалятся.
Другие Тролли-Боги скорчились, и на их уродливых лицах отразилась та же мука, что и на лице Гхномба.
— Чего ты хочешь? — голос принадлежал богу, который до сих пор молчал.
— Бог льда, — шепотом представил Улаф говорящего. — Шлии.
— Умалите себя! — упрямо потребовал Гхномб. — Я не соглашусь, если вы не согласитесь!
— Тролли! — вздохнула Афраэль, закатив глаза. — Примете ли вы мое посредничество? — обратилась она к чудовищным божествам.
— Мы слушаем твои слова, Афраэль, — с сомнением ответил Гхворг.
— Наши цели едины, — начала Богиня-Дитя. Спархок застонал.
— В чем дело? — быстро спросил Улаф.
— Она собирается произнести речь — ничего не скажешь, нашла время!
— Заткнись, Спархок! — огрызнулась Богиня-Дитя. — Я знаю что делаю! — Она вновь повернулась к Троллям-Богам.
— Киргон обманул ваших детей, — начала она. — Он привел их по льду-который-не-тает, чтобы в этом месте они воевали с моими детьми. Киргон должен быть наказан!
Тролли-Боги проревели свое согласие.
— Вы присоединитесь ко мне и моей семье, чтобы причинить боль Киргону за то, что он сделал?
— Мы причиним ему боль сами, Афраэль! — прорычал Гхворг.
— И сколько ваших детей умрет при этом? Мои дети могут преследовать детей Киргона в землях солнца, где ваши дети умрут. Присоединитесь вы к нам, чтобы Киргон страдал сильнее?
— В ее словах мудрость, — сказал своим собратьям Шлии. Изо рта бога льда вырывался пар, хотя было тепло, и снежинки, мерцая, сыпались из пустоты на его массивные плечи.
— Гхномб должен согласиться, чтобы его дети не ели моих, — настаивала Афраэль. — Если он не согласится, Анакха не освободит вас из власти своего отца!
Гхномб застонал.
— Гхномб должен согласиться, — продолжала она. — Если он не согласится, я не позволю Анакхе освободить вас, и ваши дети достанутся Киргону. Гхномб не согласится, если все вы тоже не умалите себя. Гхворг! Твои дети больше не должны убивать моих детей!
Гхворг воздел к небу огромные лапы и завыл.
— Кхвай! — неумолимо продолжала Афраэль. — Ты должен смирить пожары, которые сжигают леса Талесии каждый год, когда солнце возвращается в северные земли!
Кхвай подавил рыдание.
— Шлии! — резко бросила Афраэль. — Ты должен сдержать реки льда, которые сползают с гор. Пусть они тают, когда достигают долин.
— Нет! — взвыл Шлии.
— Тогда ты потеряешь всех своих детей. Сдержи реки льда, или будешь один рыдать в северных пустошах. Зока! Каждая самка тролля будет производить на свет не больше двоих детенышей.
— Никогда! — проревел Зока. — Мои дети должны плодиться!
— Твои дети сейчас принадлежат Киргону. Ты хочешь умножать силу Киргона? — Она помолчала, глаза ее сузились. — Последнее соглашение я требую от вас всех, иначе я не позволю Анакхе освободить вас.
— Что ты требуешь, Афраэль? — спросил Шлии стылым, как лед, голосом.
— Ваши дети бессмертны. Мои — нет. Ваши дети тоже должны умирать — каждый в назначенное ему время.
Тролли-Боги разразились исступленным гневным воем.
— Верни их в их темницу, Анакха, — сказала Афраэль. — Они не согласны. Торг закончен. — Она сказала это на языке троллей, явно предназначая свои слова для взъярившихся Троллей-Богов.
— Подожди! — закричал Кхвай. — Подожди!
— Ну что? — спросила она.
— Позволь нам отойти от тебя и твоих детей, чтобы могли обсудить это чудовищное требование.
— Только недолго, — сказала Афраэль. — Мое терпение коротко.
Пять гигантских фигур отступили вглубь пастбища.
— Ты уверена, что не зашла слишком далеко? — спросила Сефрения. — Твое последнее требование может уничтожить всякую возможность договориться с ними.
— Я так не думаю, — ответила Афраэль. — Тролли-Боги неспособны думать о будущем. Они живут настоящим, а в настоящем для них важнее всего отнять у Киргона своих троллей. — Богиня-Дитя вздохнула. — На самом деле мое последнее требование — самое важное. Люди и тролли не могут жить в одном мире. Кто-то должен исчезнуть с лица земли. Я предпочитаю, чтобы это были тролли, а ты?
— Ты очень жестока, Афраэль. Ты вынуждаешь Троллей-Богов способствовать вымиранию их собственных приверженцев.
— Тролли так или иначе обречены, — со вздохом сказала Богиня-Дитя. — В мире слишком много людей. Если тролли станут смертными, они попросту тихо исчезнут. Если вам, людям, придется перебить их, половина человечества погибнет вместе с ними. Я столь же нравственна, сколь и прочие боги. Я люблю своих детей и не хочу, чтобы половину их убили и съели в Талесийских горах в войне с троллями не на жизнь, а на смерть.
— Спархок, — сказал Стрейджен, — помнится, когда мы шли через Пелозию в Земох, Кхвай сделал так, чтобы ты мог видеть Мартэла и слушать его разговоры.
Спархок кивнул.
— Может Афраэль это сделать?
— Я же здесь, Стрейджен, — заметила Флейта. — Почему бы тебе не спросить об этом у меня?
— Нас еще не представили друг другу надлежащим образом, Божественная, — ответил он с изящным поклоном. — Так ты можешь сделать это? Поговорить с кем-то, кто находится на другом конце мира?
— Могу, но мне такое не по душе, — ответила она. — Я предпочитаю быть рядом со своим собеседником.
— Моя богиня придает большое значение прикосновениям, Стрейджен, — пояснила Сефрения.
— А, понимаю. Ну что ж, когда Тролли-Боги вернутся — и если они согласятся на наши непомерные требования, — я хочу, чтобы Спархок или Улаф попросили Кхвая оказать мне услугу. Мне нужно потолковать с Платимом.
— Они возвращаются, — предостерег Вэнион. Все повернулись к жутким фигурам, которые брели к ним по желтой осенней траве пастбища.
— Ты не оставила нам выбора, Афраэль, — убитым голосом произнес Кхвай. — Мы должны принять твои жестокие условия. Мы должны спасти наших детей от Киргона.
— Вы больше не будете убивать и есть моих детей?
— Не будем.
— Вы больше не будете сжигать леса Талесии? Кхвай застонал и кивнул.
— Вы больше не будете заполнять долины ледниками?
Шлии, всхлипывая, подтвердил свое согласие.
— Ваши тролли больше не будут множиться, как кролики?
Зока горестно взвыл.
— Ваши дети будут стареть и умирать, как все живые существа?
Кхвай закрыл лицо громадными ладонями.
— Да! — прорыдал он.
— Тогда мы объединимся и вместе будем воевать с Киргоном. Сейчас вы вернетесь в сердце Беллиома. Анакха доставит вас туда, где ваши дети страдают в рабстве у Киргона. Там он освободит вас, и вы вырвете своих детей из злобных рук Киргона. А потом мы вместе причиним боль Киргону. Мы сделаем его боль такой, как боль Азеша!
— ДА! — хором прорычали Тролли-Боги.
— Решено! — звонким голосом объявила Афраэль. — Еще одна просьба, Кхвай, — в знак нашего союза. Это мое дитя хочет говорить с человеком по имени Платим в Симмуре, в далекой Элении. Сделай это.
— Сделаю, Афраэль. — Кхвай вытянул громадную руку, и с его пальцев стекла на траву завеса неподвижного огня.
За ней проступила спальня, где на кровати, оглушительно храпя, растянулся толстяк.
— Проснись, Платим! — резко сказал Стрейджен.
— Пожар! — пронзительно вскрикнул Платим, пытаясь сесть.
— Заткнись! — прикрикнул Стрейджен. — Нет никакого пожара. Это магия.
— Стрейджен? Это ты? Где ты?
— За огнем. Ты, скорее всего, не можешь меня увидеть.
— Ты что, учишься магии?
— Да так, понемножку, — скромно солгал Стрейджен. — Теперь слушай внимательно. Я не знаю, сколько продержится заклинание. Свяжись с Арнагом из Кадаха. Попроси его убить графа Герриха. Мне некогда объяснять. Это очень важно, Платим. Это часть того, что мы делаем здесь, в Дарезии.
— Герриха? — с сомнением переспросил Платим. — Это обойдется недешево, Стрейджен.
— Возьми деньги у Лэнды. Скажи, что это по приказу Эланы.
— А это и вправду так?
— Ну… будь она здесь, она бы так и приказала. Когда я увижусь с ней, попрошу ее одобрения. Теперь слушай очень внимательно — это самое главное. Геррих должен быть убит через пятнадцать дней, начиная с сегодняшнего, — не через четырнадцать и не через шестнадцать, а именно пятнадцать. Это крайне важно.
— Ладно, я позабочусь об этом. Скажи Элане, что через пятнадцать дней граф Геррих умрет. Что-нибудь еще? Этот колдовской огонь действует мне на нервы.
— Узнай, с кем связан Геррих, и убей их всех тоже — пелозийских баронов, которые совершенно точно в союзе с ним, и других, кто окажется замешанным в его дела. Ты знаешь, кого я имею в виду — таких, как граф Белтон.
— Хочешь, чтобы и их всех убили одновременно?
— По возможности — да. Геррих, однако, важнее прочих. — Стрейджен задумчиво поджал губы. — Раз уж ты взялся за это, прикончи заодно и Авина Воргунссона — просто так, на всякий случай.
— Считай, что он уже мертв, Стрейджен.
— Ты настоящий друг, Платим.
— Друг, как же! Заплатишь по обычным расценкам.
Стрейджен вздохнул.
— Хорошо, — скорбно сказал он.
— Как сильно ты привязан к своему эленийскому Богу, Стрейджен? — спросила Афраэль, когда они возвращались в Материон.
— Я агностик, Божественная.
— Не хочешь ли исследовать эту фразу на предмет соответствия логике? — весело ухмыляясь, осведомился Вэнион.
— Логичность — признак мелкого ума, мой лорд, — высокомерно отозвался Стрейджен. — А почему ты об этом спрашиваешь, Афраэль?
— Значит, ты не принадлежишь на самом деле ни одному богу?
— Выходит, что так.
Сефрения хотела что-то сказать, но Афраэль вскинула руку, обрывая ее.
— Может быть, согласишься тогда служить мне? — предложила Богиня-Дитя. — Я могу сделать для тебя множество замечательных вещей.
— Ты не должна так поступать, Афраэль! — возмутилась Сефрения.
— Помолчи, Сефрения. Это наше со Стрейдженом дело. Пора мне уже расширить поле деятельности. Стирики очень милы, но эленийцы бывают куда забавнее. Кроме того, и я, и Стрейджен — воры. Между нами много общего. — Она улыбнулась светловолосому талесийцу. — Подумай, милорд. Мне не так уж трудно служить. Пара поцелуев, букет цветов — и я совершенно счастлива.
— Она лжет тебе, Стрейджен, — предостерег Спархок. — Служба Афраэли — это такое полное и окончательное рабство, что ты и вообразить себе не можешь.
— Ну… — Богиня-Дитя умильно улыбнулась, — конечно, если хорошенько задуматься, так оно и есть, но, ведь если нам всем хорошо, какое это имеет значение?
ГЛАВА 26
— Это исключено, — ответил он. — Там будут Улаф и Стрейджен. Нельзя, чтобы они узнали, кто ты на самом деле.
— Они ничего и не узнают, отец, — преувеличенно терпеливо пояснила она. — С вами поедет не Даная.
— А-а. Ну, это другое дело.
— Собственно, Спархок, как мы собираемся это проделать? — спросил Вэнион. — Тебе придется освободить Троллей-Богов, чтобы побеседовать с ними?
Спархок покачал головой.
— Беллиом говорит, что это ни к чему. Сами Тролли-Боги во время разговора останутся в Беллиоме. В мире может появляться их бестелесный дух — кроме тех случаев, когда Беллиом окружен золотом или сталью. Как я понимаю, и в этом состоянии они могут проявить часть своей силы, но истинное их могущество заключено вместе с ними в Беллиоме.
— А не будет ли безопаснее предоставить им действовать с этим ограниченным могуществом, чем освобождать их целиком и полностью? — спросил Вэнион.
— Это не сработает, дорогой, — сказала Сефрения. — Тролли-Боги могут сойтись в бою с самим Киргоном, а если это случится, им понадобится все их могущество.
— Более того, — добавила Ксанетия, — полагаю я, что они почувствуют нашу в них потребность и будут торговаться отчаянно.
— Ты будешь вести переговоры, Спархок? — спросил Вэнион.
Спархок покачал головой.
— Улаф знает троллей — и Троллей-Богов — куда лучше, чем я, да и на языке троллей говорит намного лучше. Я выну Беллиом и призову Троллей-Богов, а потом уже наступит черед Улафа. — Он выглянул в окно. — Уже почти светает. Пора отправляться. Улаф и Стрейджен будут ждать нас во внутреннем дворе.
— Отвернитесь, — приказала Даная.
— Что? — переспросил ее отец.
— Отвернись, Спархок. Вы не должны этого видеть.
— Это одна из ее причуд, — пояснила Сефрения. — Она не хочет, чтобы кто-либо знал, как она выглядит на самом деле.
— Я уже знаю, как выглядит Флейта.
— Ей предстоит превращение, Спархок. Она не превращается из Данаи сразу во Флейту. По пути из одной маленькой девочки в другую она проходит через настоящую свою личность.
Спархок вздохнул.
— И сколько же их у нее?
— Полагаю, не одна тысяча.
— Весьма гнетуще. У меня есть дочь, а я не знаю, какая она на самом деле.
— Не говори глупостей, — отозвалась Даная. — Конечно же, ты знаешь меня.
— Но только одну тебя, тысячную часть того, что ты есть на самом деле, — такую махонькую частичку. — Он снова вздохнул и отвернулся.
— Это вовсе не махонькая частичка, отец. — Даная еще говорила, а ее голос уже менялся, становился сильнее и полнозвучнее. Это был голос уже не ребенка, но женщины.
На дальней стене комнаты висело зеркало — плоский прямоугольник из отполированной до блеска бронзы. Глянув туда, Спархок заметил в зеркале смутное отражение той, что стояла у него за спиной. Он быстро отвел глаза.
— Смотри, Спархок, смотри. Зеркало не слишком хорошее, так что много ты не разглядишь.
Он поднял глаза и уставился на ослепительно сверкающий прямоугольник бронзы. Отражение было нечетким, искаженным, и он мог различить лишь очертания ее фигуры. Ростом Афраэль была выше Сефрении. У нее были длинные черные волосы и бледная кожа. Лицо ее в этом нечетком отражении казалось лишь размытым пятном, но отчего-то он очень хорошо разглядел глаза. В этих глазах были бессмертная мудрость, вечная радость и любовь.
— Ни для кого другого я бы этого не сделала, Спархок, — прозвучал голос женщины, — но ты лучший отец из всех, что у меня были, так что я могу и нарушить правила.
— Ты когда-нибудь носишь одежду? — спросил он.
— С какой стати? Ты же знаешь, я никогда не мерзну.
— Я говорю о скромности, Афраэль. В конце концов, я твой отец и должен об этом заботиться.
Она рассмеялась и из-за его спины протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Лица Спархока коснулась отнюдь не рука маленькой девочки. Он вдохнул слабый запах травы, но другие, знакомые ему запахи Данаи и Флейты изменились. Та, что стояла за его спиной, определенно не была девочкой.
— В этом виде ты являешься своим родственникам? — спросил он.
— Не слишком часто. Я предпочитаю, чтобы они считали меня ребенком. Так мне намного проще добиться своего — и получить куда больше поцелуев.
— Для тебя очень важно добиваться своего, верно, Афраэль?
— Конечно? Это важно для всех нас, разве нет? Я просто лучше других умею это проделывать. — Она вновь рассмеялась грудным сочным смехом. — По правде говоря, в этом меня никому не превзойти.
— Я это уже заметил, — сухо сказал он.
— Что ж, — проговорила Афраэль, — я бы с радостью потолковала с тобой об этом, но не стоит заставлять Улафа и Стрейджена ждать. — Отражение в зеркале заколебалось и стало уменьшаться. — Ну вот, — услышал Спархок знакомый голос Флейты, — теперь пойдем уладим дело с Троллями-Богами.
Утро выдалось пасмурным, и ветер гнал грязно-серые тучи к Тамульскому морю. На улицах Огнеглавого Материона было почти безлюдно, когда Спархок и его друзья выехали из императорской резиденции и по широкой длинной улице направились к восточным воротам.
Выехав из города, они поднялись на вершину длинного холма, откуда впервые увидели сияющий город.
— Как ты собираешься разговаривать с ними? — спросил Стрейджен у Улафа, когда они перевалили через холм.
— Осторожно, — проворчал Улаф. — Мне что-то не хочется, чтобы меня съели. Я разговаривал с ними и раньше, так что они, наверное, помнят меня, да и Беллиом в руке Спархока поможет сдержать их желание сожрать меня на месте.
— Какое место ты выберешь для разговора? — спросил Вэнион.
— Открытое — но не слишком. Пусть поблизости будут деревья — чтобы мне было куда забраться на случай, если дела обернутся худо. — Улаф оглядел своих спутников. — Хочу предупредить: когда я начну, не стойте между мной и ближайшим деревом.
— Там? — спросил Спархок, указывая на пастбище, за которым вставал сосновый лесок. Улаф прищурился.
— Не само совершенство, да где ж его взять, совершенство? Давайте-ка начнем. Что-то у меня нынче утром нервы натянуты, как струна.
Они выехали на пастбище и спешились.
— Кто-нибудь хочет мне что-то сказать, прежде чем мы начнем? — осведомился Спархок.
— Действуй на свой страх и риск, Спархок, — ответила Флейта. — Это ваше дело — твое и Улафа. Мы только наблюдатели.
— Спасибо, — сухо сказал он. Она присела в реверансе.
— Не за что.
Спархок вынул из-под рубахи шкатулку и коснулся ее кольцом.
— Откройся, — велел он. Крышка со щелчком распахнулась.
— Голубая Роза, — сказал Спархок по-эленийски.
— Слышу тебя, Анакха, — голос вновь исходил из уст Вэниона.
— Я чувствую внутри тебя Троллей-Богов. Могут ли они понять мои слова, когда я говорю на этом языке?
— Нет, Анакха.
— Хорошо. Киргон обманом завлек троллей в Дарезию и обратил их против атанов, наших союзников. Хотим мы убедить Троллей-Богов вернуть под свою руку их заблудшие творения. Мыслишь ли ты, что прислушаются они к нашей просьбе?
— Всякий бог, Анакха, более чем охотно внемлет словам о приверженцах его.
— Я и сам так думал. Согласишься ли ты с заключением моим, что весть о том, что Киргон похитил у Троллей-Богов их приверженцев, разъярит их?
— Разгневаются они сверх всякой меры, Анакха.
— Как, мыслишь ты, следует нам наилучшим образом говорить с ними?
— Поведайте им в простых словах о том, что произошло. Не говорите слишком быстро либо туманно, ибо они соображают медленно.
— Это я успел заметить и прежде, встречаясь с ними.
— Будешь ли говорить с ними ты? Никоим образом не желал бы я тебя обидеть, однако на наречии троллей говоришь ты грубо и неуклюже.
— Это твоя работа, Вэнион? — возмутился Спархок.
— Ни в коем случае! — запротестовал Вэнион. — Я совершенно не разбираюсь в тролличьем языке.
— Прости мою неумелость, Голубая Роза. Наставница моя торопилась, обучая меня языку людей-зверей.
— Спархок! — воскликнула Сефрения.
— А что, разве не так? — Он снова обратился к камню. — Сотоварищ мой, сэр Улаф, более знаком и с троллями, и с наречием их, нежели я. Он и поведает Троллям-Богам, что Киргон похитил их детищ.
— Тогда призову я их дух, дабы сотоварищ твой мог говорить с ними.
Камень дрогнул в руке Спархока, и вновь возникли те гигантские фигуры, которые он видел в храме Азеша, — только на этот раз они были близко, и он мог разглядеть их, о чем искренне сожалел. Поскольку их сущность была заперта в Беллиоме, их силуэты были очерчены лазурным свечением. Тролли-Боги высились над ним, злоба искажала их полузвериные лица, и только сила Беллиома сдерживала их ярость.
— Ну что ж, Улаф, — сказал Спархок. — Положение опасное. Постарайся быть очень, очень убедительным.
Рослый генидианец с трудом сглотнул и выступил вперед.
— Я — Улаф из Талесии, — проговорил он на языке троллей. — Я говорю от имени Анакхи, творения Беллиома. Я принес слово о ваших детях. Будете вы слушать меня?
— Говори, Улаф из Талесии. — Судя по треску пламени в великанском голосе, это был Кхвай, бог огня.
На лице Улафа появилось выражение мягкого упрека.
— Мы удивлены тем, что вы сделали, — сказал он. — Почему вы отдали своих детей Киргону?
— Что?! — проревел Кхвай.
— Мы думали, что вы хотели этого, — продолжал Улаф с притворным удивлением. — Разве вы не велели вашим детям покинуть родные места и идти много снов по льду-который-не-тает в эти чужие земли?
Кхвай завыл, молотя по земле обезьяньими кулаками, подымая тучи пыли и дыма.
— Когда это случилось? — спросил другой голос, жирный и чмокающий.
— Две зимы назад, Гхномб, — ответил Улаф на вопрос бога еды. — Мы думали, что вы знали. Голубая Роза призвала вас, чтобы мы спросили, зачем вы это сделали. Наши боги хотят знать, почему вы нарушили договор.
— Договор? — переспросил Стрейджен, когда Сефрения перевела слова Улафа.
— Мы заключили с ними соглашение, — пояснила Флейта. — Мы не хотели уничтожать троллей, а потому обещали Троллям-Богам, что не тронем их детей, если они не выйдут за пределы Талесийских гор.
— Когда это произошло?
— Двадцать пять тысяч лет назад — приблизительно.
Стрейджен с трудом сглотнул.
— Почему ваши дети слушают Киргона, если вы не велели им? — спросил Улаф.
Одна из гигантских фигур вытянула непомерно длинную руку, и громадная ладонь нырнула в пустоту, постепенно исчезая в ней, как исчезает палка, если воткнуть ее в лесное озерцо. Когда ладонь вынырнула назад, пальцы бога сжимали отчаянно брыкающегося тролля. Бог заговорил, грубо и резко спрашивая о чем-то. Язык был определенно тролличий — сплошное рычание и ворчание.
— Вот это уже любопытно, — пробормотал Улаф. — Оказывается, даже язык троллей меняется с годами.
— Что он говорит? — спросил Спархок.
— Не могу разобрать, — ответил Улаф. — Язык настолько древний, что я не понимаю почти ни одного слова. Зока требует у него ответа.
— Зока?
— Бог плодородия, — пояснил Улаф, напряженно вслушиваясь.
— Тролль в смятении, — сообщил он. — Говорит, что все они думали, будто подчиняются своим богам. Видно, маскировка Киргона была идеальной. Тролли очень близки своим богам и легко распознали бы малейшую разницу.
Зока взревел и швырнул визжащего тролля в пустоту.
— Анакха! — проревела одна из громадных фигур.
— Кто это? — шепотом спросил Спархок.
— Гхворг, — также тихо ответил Улаф, — Бог убийства. Будь с ним осторожен, Спархок. Он очень раздражителен.
— Я слушаю, Гхворг, — ответил Спархок чудовищному гиганту.
— Освободи нас из власти твоего отца. Отпусти нас. Мы должны вернуть своих детей.
С клыков бога убийства капала кровь. Спархоку как-то не хотелось гадать, чья это может быть кровь.
— Позволь мне, — шепотом сказал Улаф. — Это выше власти Анакхи, — громко продолжал он. — Заклинание, которое пленило вас, сделал Гвериг. Это заклинание троллей, и Анакха не знает его.
— Мы научим его заклинанию.
— Нет! — вмешалась вдруг Флейта, забыв о том, что собиралась только наблюдать. — Это мои дети! Я не позволю вам осквернять их тролличьими заклинаниями!
— Мы молим тебя, Богиня-Дитя! Освободи нас! Наши дети разлучены с нами!
— Моя семья никогда не согласится. Ваши дети считают наших детей едой. Если Анакха освободит вас, ваши дети пожрут наших. Этому не бывать.
— Гхномб! — проревел Кхвай. — Дай ей ручательство!
Гигантское лицо бога еды исказила мука.
— Не могу! — почти прорыдал он. — Это умалит меня! Наши дети должны есть! Все, что живет, — еда!
— Наши дети погибнут, если ты не согласишься! — Трава под ногами бога огня задымилась.
— Кажется, я вижу, за что можно зацепиться, — пробормотал Улаф по-эленийски. И снова заговорил на языке троллей: — Слова Гхномба справедливы. Почему он один должен умалить себя? Каждый из вас должен умалиться. Иначе Гхномб не согласится.
— Он говорит верно! — взвыл Гхномб. — Я не умалю себя, если все не умалятся.
Другие Тролли-Боги скорчились, и на их уродливых лицах отразилась та же мука, что и на лице Гхномба.
— Чего ты хочешь? — голос принадлежал богу, который до сих пор молчал.
— Бог льда, — шепотом представил Улаф говорящего. — Шлии.
— Умалите себя! — упрямо потребовал Гхномб. — Я не соглашусь, если вы не согласитесь!
— Тролли! — вздохнула Афраэль, закатив глаза. — Примете ли вы мое посредничество? — обратилась она к чудовищным божествам.
— Мы слушаем твои слова, Афраэль, — с сомнением ответил Гхворг.
— Наши цели едины, — начала Богиня-Дитя. Спархок застонал.
— В чем дело? — быстро спросил Улаф.
— Она собирается произнести речь — ничего не скажешь, нашла время!
— Заткнись, Спархок! — огрызнулась Богиня-Дитя. — Я знаю что делаю! — Она вновь повернулась к Троллям-Богам.
— Киргон обманул ваших детей, — начала она. — Он привел их по льду-который-не-тает, чтобы в этом месте они воевали с моими детьми. Киргон должен быть наказан!
Тролли-Боги проревели свое согласие.
— Вы присоединитесь ко мне и моей семье, чтобы причинить боль Киргону за то, что он сделал?
— Мы причиним ему боль сами, Афраэль! — прорычал Гхворг.
— И сколько ваших детей умрет при этом? Мои дети могут преследовать детей Киргона в землях солнца, где ваши дети умрут. Присоединитесь вы к нам, чтобы Киргон страдал сильнее?
— В ее словах мудрость, — сказал своим собратьям Шлии. Изо рта бога льда вырывался пар, хотя было тепло, и снежинки, мерцая, сыпались из пустоты на его массивные плечи.
— Гхномб должен согласиться, чтобы его дети не ели моих, — настаивала Афраэль. — Если он не согласится, Анакха не освободит вас из власти своего отца!
Гхномб застонал.
— Гхномб должен согласиться, — продолжала она. — Если он не согласится, я не позволю Анакхе освободить вас, и ваши дети достанутся Киргону. Гхномб не согласится, если все вы тоже не умалите себя. Гхворг! Твои дети больше не должны убивать моих детей!
Гхворг воздел к небу огромные лапы и завыл.
— Кхвай! — неумолимо продолжала Афраэль. — Ты должен смирить пожары, которые сжигают леса Талесии каждый год, когда солнце возвращается в северные земли!
Кхвай подавил рыдание.
— Шлии! — резко бросила Афраэль. — Ты должен сдержать реки льда, которые сползают с гор. Пусть они тают, когда достигают долин.
— Нет! — взвыл Шлии.
— Тогда ты потеряешь всех своих детей. Сдержи реки льда, или будешь один рыдать в северных пустошах. Зока! Каждая самка тролля будет производить на свет не больше двоих детенышей.
— Никогда! — проревел Зока. — Мои дети должны плодиться!
— Твои дети сейчас принадлежат Киргону. Ты хочешь умножать силу Киргона? — Она помолчала, глаза ее сузились. — Последнее соглашение я требую от вас всех, иначе я не позволю Анакхе освободить вас.
— Что ты требуешь, Афраэль? — спросил Шлии стылым, как лед, голосом.
— Ваши дети бессмертны. Мои — нет. Ваши дети тоже должны умирать — каждый в назначенное ему время.
Тролли-Боги разразились исступленным гневным воем.
— Верни их в их темницу, Анакха, — сказала Афраэль. — Они не согласны. Торг закончен. — Она сказала это на языке троллей, явно предназначая свои слова для взъярившихся Троллей-Богов.
— Подожди! — закричал Кхвай. — Подожди!
— Ну что? — спросила она.
— Позволь нам отойти от тебя и твоих детей, чтобы могли обсудить это чудовищное требование.
— Только недолго, — сказала Афраэль. — Мое терпение коротко.
Пять гигантских фигур отступили вглубь пастбища.
— Ты уверена, что не зашла слишком далеко? — спросила Сефрения. — Твое последнее требование может уничтожить всякую возможность договориться с ними.
— Я так не думаю, — ответила Афраэль. — Тролли-Боги неспособны думать о будущем. Они живут настоящим, а в настоящем для них важнее всего отнять у Киргона своих троллей. — Богиня-Дитя вздохнула. — На самом деле мое последнее требование — самое важное. Люди и тролли не могут жить в одном мире. Кто-то должен исчезнуть с лица земли. Я предпочитаю, чтобы это были тролли, а ты?
— Ты очень жестока, Афраэль. Ты вынуждаешь Троллей-Богов способствовать вымиранию их собственных приверженцев.
— Тролли так или иначе обречены, — со вздохом сказала Богиня-Дитя. — В мире слишком много людей. Если тролли станут смертными, они попросту тихо исчезнут. Если вам, людям, придется перебить их, половина человечества погибнет вместе с ними. Я столь же нравственна, сколь и прочие боги. Я люблю своих детей и не хочу, чтобы половину их убили и съели в Талесийских горах в войне с троллями не на жизнь, а на смерть.
— Спархок, — сказал Стрейджен, — помнится, когда мы шли через Пелозию в Земох, Кхвай сделал так, чтобы ты мог видеть Мартэла и слушать его разговоры.
Спархок кивнул.
— Может Афраэль это сделать?
— Я же здесь, Стрейджен, — заметила Флейта. — Почему бы тебе не спросить об этом у меня?
— Нас еще не представили друг другу надлежащим образом, Божественная, — ответил он с изящным поклоном. — Так ты можешь сделать это? Поговорить с кем-то, кто находится на другом конце мира?
— Могу, но мне такое не по душе, — ответила она. — Я предпочитаю быть рядом со своим собеседником.
— Моя богиня придает большое значение прикосновениям, Стрейджен, — пояснила Сефрения.
— А, понимаю. Ну что ж, когда Тролли-Боги вернутся — и если они согласятся на наши непомерные требования, — я хочу, чтобы Спархок или Улаф попросили Кхвая оказать мне услугу. Мне нужно потолковать с Платимом.
— Они возвращаются, — предостерег Вэнион. Все повернулись к жутким фигурам, которые брели к ним по желтой осенней траве пастбища.
— Ты не оставила нам выбора, Афраэль, — убитым голосом произнес Кхвай. — Мы должны принять твои жестокие условия. Мы должны спасти наших детей от Киргона.
— Вы больше не будете убивать и есть моих детей?
— Не будем.
— Вы больше не будете сжигать леса Талесии? Кхвай застонал и кивнул.
— Вы больше не будете заполнять долины ледниками?
Шлии, всхлипывая, подтвердил свое согласие.
— Ваши тролли больше не будут множиться, как кролики?
Зока горестно взвыл.
— Ваши дети будут стареть и умирать, как все живые существа?
Кхвай закрыл лицо громадными ладонями.
— Да! — прорыдал он.
— Тогда мы объединимся и вместе будем воевать с Киргоном. Сейчас вы вернетесь в сердце Беллиома. Анакха доставит вас туда, где ваши дети страдают в рабстве у Киргона. Там он освободит вас, и вы вырвете своих детей из злобных рук Киргона. А потом мы вместе причиним боль Киргону. Мы сделаем его боль такой, как боль Азеша!
— ДА! — хором прорычали Тролли-Боги.
— Решено! — звонким голосом объявила Афраэль. — Еще одна просьба, Кхвай, — в знак нашего союза. Это мое дитя хочет говорить с человеком по имени Платим в Симмуре, в далекой Элении. Сделай это.
— Сделаю, Афраэль. — Кхвай вытянул громадную руку, и с его пальцев стекла на траву завеса неподвижного огня.
За ней проступила спальня, где на кровати, оглушительно храпя, растянулся толстяк.
— Проснись, Платим! — резко сказал Стрейджен.
— Пожар! — пронзительно вскрикнул Платим, пытаясь сесть.
— Заткнись! — прикрикнул Стрейджен. — Нет никакого пожара. Это магия.
— Стрейджен? Это ты? Где ты?
— За огнем. Ты, скорее всего, не можешь меня увидеть.
— Ты что, учишься магии?
— Да так, понемножку, — скромно солгал Стрейджен. — Теперь слушай внимательно. Я не знаю, сколько продержится заклинание. Свяжись с Арнагом из Кадаха. Попроси его убить графа Герриха. Мне некогда объяснять. Это очень важно, Платим. Это часть того, что мы делаем здесь, в Дарезии.
— Герриха? — с сомнением переспросил Платим. — Это обойдется недешево, Стрейджен.
— Возьми деньги у Лэнды. Скажи, что это по приказу Эланы.
— А это и вправду так?
— Ну… будь она здесь, она бы так и приказала. Когда я увижусь с ней, попрошу ее одобрения. Теперь слушай очень внимательно — это самое главное. Геррих должен быть убит через пятнадцать дней, начиная с сегодняшнего, — не через четырнадцать и не через шестнадцать, а именно пятнадцать. Это крайне важно.
— Ладно, я позабочусь об этом. Скажи Элане, что через пятнадцать дней граф Геррих умрет. Что-нибудь еще? Этот колдовской огонь действует мне на нервы.
— Узнай, с кем связан Геррих, и убей их всех тоже — пелозийских баронов, которые совершенно точно в союзе с ним, и других, кто окажется замешанным в его дела. Ты знаешь, кого я имею в виду — таких, как граф Белтон.
— Хочешь, чтобы и их всех убили одновременно?
— По возможности — да. Геррих, однако, важнее прочих. — Стрейджен задумчиво поджал губы. — Раз уж ты взялся за это, прикончи заодно и Авина Воргунссона — просто так, на всякий случай.
— Считай, что он уже мертв, Стрейджен.
— Ты настоящий друг, Платим.
— Друг, как же! Заплатишь по обычным расценкам.
Стрейджен вздохнул.
— Хорошо, — скорбно сказал он.
— Как сильно ты привязан к своему эленийскому Богу, Стрейджен? — спросила Афраэль, когда они возвращались в Материон.
— Я агностик, Божественная.
— Не хочешь ли исследовать эту фразу на предмет соответствия логике? — весело ухмыляясь, осведомился Вэнион.
— Логичность — признак мелкого ума, мой лорд, — высокомерно отозвался Стрейджен. — А почему ты об этом спрашиваешь, Афраэль?
— Значит, ты не принадлежишь на самом деле ни одному богу?
— Выходит, что так.
Сефрения хотела что-то сказать, но Афраэль вскинула руку, обрывая ее.
— Может быть, согласишься тогда служить мне? — предложила Богиня-Дитя. — Я могу сделать для тебя множество замечательных вещей.
— Ты не должна так поступать, Афраэль! — возмутилась Сефрения.
— Помолчи, Сефрения. Это наше со Стрейдженом дело. Пора мне уже расширить поле деятельности. Стирики очень милы, но эленийцы бывают куда забавнее. Кроме того, и я, и Стрейджен — воры. Между нами много общего. — Она улыбнулась светловолосому талесийцу. — Подумай, милорд. Мне не так уж трудно служить. Пара поцелуев, букет цветов — и я совершенно счастлива.
— Она лжет тебе, Стрейджен, — предостерег Спархок. — Служба Афраэли — это такое полное и окончательное рабство, что ты и вообразить себе не можешь.
— Ну… — Богиня-Дитя умильно улыбнулась, — конечно, если хорошенько задуматься, так оно и есть, но, ведь если нам всем хорошо, какое это имеет значение?
ГЛАВА 26
Было еще темно, несколько часов до рассвета, как определил Спархок, когда Миртаи вошла в королевскую опочивальню — как обычно без стука.
— Просыпайтесь! — громко сказала золотокожая великанша. Миртаи при необходимости становилась в высшей степени бесцеремонной.
Спархок сел на кровати.
— Что случилось? — спросил он.
— К городу приближается огромный флот, — ответила она. — Либо это действительно флот, либо дэльфы научились ходить по воде. На востоке столько огней, что хватит осветить небольшой город. Одевайся, Спархок. Я разбужу остальных. — С этими словами она развернулась и вышла из спальни.
— Хорошо бы она научилась стучать, — пробормотал Спархок, отбрасывая одеяло.
— Запирать двери на ночь — твоя обязанность, — напомнила Элана. — Думаешь, нам грозят неприятности?
— Понятия не имею. Сарабиан не говорил, что ожидает прибытия флота?
— Мне, во всяком случае, не говорил, — ответила королева, тоже выбираясь из постели.
— Пойду-ка посмотрю, в чем дело. — Спархок потянулся за плащом. — Тебе совсем необязательно выходить наружу, любовь моя. На парапете сейчас зябко.
— Нет, я хочу сама посмотреть, в чем дело.
Они вышли из опочивальни. Из своей комнаты в ночной рубашке появилась принцесса Даная, протирая кулачком глаза и волоча за собой Ролло. Она молча подошла к Спархоку, и он, не задумываясь, подхватил ее на руки.
Втроем они вышли в коридор и по лестнице поднялись на вершину башни.
Келтэн и Сарабиан уже стояли на восточной стороне донжона, поверх укреплений глядя на огни, струившиеся цепочками в воде на востоке.
— Кто бы это мог быть, по-вашему? — спросил Спархок, присоединяясь к друзьям.
— Просыпайтесь! — громко сказала золотокожая великанша. Миртаи при необходимости становилась в высшей степени бесцеремонной.
Спархок сел на кровати.
— Что случилось? — спросил он.
— К городу приближается огромный флот, — ответила она. — Либо это действительно флот, либо дэльфы научились ходить по воде. На востоке столько огней, что хватит осветить небольшой город. Одевайся, Спархок. Я разбужу остальных. — С этими словами она развернулась и вышла из спальни.
— Хорошо бы она научилась стучать, — пробормотал Спархок, отбрасывая одеяло.
— Запирать двери на ночь — твоя обязанность, — напомнила Элана. — Думаешь, нам грозят неприятности?
— Понятия не имею. Сарабиан не говорил, что ожидает прибытия флота?
— Мне, во всяком случае, не говорил, — ответила королева, тоже выбираясь из постели.
— Пойду-ка посмотрю, в чем дело. — Спархок потянулся за плащом. — Тебе совсем необязательно выходить наружу, любовь моя. На парапете сейчас зябко.
— Нет, я хочу сама посмотреть, в чем дело.
Они вышли из опочивальни. Из своей комнаты в ночной рубашке появилась принцесса Даная, протирая кулачком глаза и волоча за собой Ролло. Она молча подошла к Спархоку, и он, не задумываясь, подхватил ее на руки.
Втроем они вышли в коридор и по лестнице поднялись на вершину башни.
Келтэн и Сарабиан уже стояли на восточной стороне донжона, поверх укреплений глядя на огни, струившиеся цепочками в воде на востоке.
— Кто бы это мог быть, по-вашему? — спросил Спархок, присоединяясь к друзьям.