Эддингс Дэвид. В поисках камня

   – Это какой-то очистительный ритуал, – объяснил Белгарат. – Он пытается оградить себя от скверны внешнего мира и впитать святость пещер. Он думает, это поможет ему продержаться снаружи.
   – И долго он так будет?
   – Полагаю, около часа. Это довольно сложный ритуал.
   Релг ненадолго перестал молиться, чтобы намотать на лицо второй слой материи.
   – Если он намотает на себя еще тряпок, то задохнется, – заметил Силк.
   – Мне пора трогаться, – сказал Хеттар, подтягивая подпругу. – Что еще передать Чо-Хэгу?
   – Скажи ему, пусть расскажет остальным о том, что уже произошло, – сказал Белгарат. – Дела принимают такой оборот, что всем надо быть начеку.
   Хеттар кивнул.
   – Ты знаешь, где мы? – спросил его Бэйрек.
   – Конечно. – Высокий олгар окинул взором невыразительную на первый взгляд равнину.
   – У нас, вероятно, уйдет не меньше месяца, чтобы добраться до Рэк Ктола и вернуться обратно, – продолжал Белгарат. – Если удастся, мы разожжем сигнальный огонь на вершине восточного обрыва, прежде чем начнем спускаться. Объясни Чо-Хэгу, как важно, чтобы он дождался нас внизу. Совершенно незачем, чтобы мерги забредали в Олгарию. Я еще не готов к войне.
   – Мы будем там, – сказал Хеттар, прыгая в седло. – Будьте осторожны в Ктол Мергосе. – Он повернул лошадь и поскакал вниз к долине, кобыла и жеребенок – за ним. Жеребенок раз остановился, взглянул на Гариона, тоскливо заржал, потом побежал за матерью.
   Бэйрек печально потряс головой.
   – Мне будет не хватать Хеттара, – пробормотал он.
   – Ктол Мергос – не место для Хеттара, – заметил Силк. – Нам пришлось бы надеть на него узду.
   – Знаю, – вздохнул Бэйрек. – И все равно мне будет его не хватать.
   – В каком направлении мы двинемся? – спросил Мендореллен, щурясь на равнину.
   Белгарат указал на юго-восток.
   – Сюда. Мы поедем по равнине до обрыва, а оттуда через южный край Мишарак-ас-Талла. Таллы не так бдительно охраняют свои границы, как мерги.
   – Таллы вообще ничего не делают без крайней необходимости, – заметил Силк. – Все их мысли заняты тем, как укрыться от гролимов.
   – Когда мы тронемся? – спросил Дерник.
   – Как только Релг закончит молиться, – ответил Белгарат.
   – Тогда мы успеем позавтракать, – сказал Бэйрек сухо.
   Весь день они ехали по южноолгарским лугам. Погода была ясная, небо – по-осеннему синее. Релг, надевший поверх кольчуги Дерникову старую рубаху с капюшоном, неумело сидел в седле, растопырив ноги. Он не поднимал лица и не смотрел, куда едет.
   Бэйрек наблюдал за ним с нескрываемым неодобрением.
   – Не хочу лезть в твои дела, Белгарат, – сказал он через несколько часов, – но мы еще хлебнем с ним горя.
   – Свет причиняет ему страдание, – сказала тетя Пол, – и он не умеет ездить верхом. Не торопись осуждать.
   Бэйрек плотно сжал губы, но выражение лица у него осталось кислым.
   – По крайней мере, мы можем не бояться, что он напьется, – сурово заметила тетя Пол, – чего я не могу сказать о некоторых членах нашего маленького отряда.
   Бэйрек смущенно кашлянул.
   На ночлег они остановились на открытом берегу вьющейся по долине реки. Когда село солнце, Релг немного приободрился, хотя на огонь старался не смотреть. Потом он поднял глаза и увидел на вечернем небе первые звездочки. Он смотрел на них в ужасе, лицо его, с которого он только что снял повязку, покрылось потом. Закрыв голову руками, он со сдавленным криком повалился на землю.
   – Релг! – воскликнул Гарион. Он подбежал к упавшему ревнителю и, не подумав, схватил его за плечи.
   – Не трогай меня, – машинально выдохнул Релг.
   – Не глупи. Что случилось? Тебе плохо?
   – Небо, – в отчаянии прохрипел Релг. – Небо! Оно пугает меня.
   – Небо? – опешил Гарион. – Что с небом? – Он поднял глаза к хорошо знакомым звездам.
   – Ему нет конца, – простонал Релг, – оно уходит в бесконечность.
   И вдруг Гарион понял. В пещерах боялся он, потому что оказался в замкнутом пространстве. Под открытым небом Релг испытывал тот же самый безотчетный страх. Гарион осознал, что Релг, скорее всего, ни разу в жизни не выходил из пещер Алголанда.
   – Все в порядке, – попробовал он его успокоить. – Небо не причинит тебе вреда. Оно там, где оно есть. Не обращай внимания.
   – Я не могу его вынести.
   – Не смотри.
   – Я все равно знаю, что оно там – эта пустота.
   Гарион беспомощно посмотрел на тетю Пол. Она жестом показала ему, чтобы он продолжал говорить.
   – Это не пустота, – сказал он, подыскивая слова. – Там много всего... разного... облака, птицы, свет, звезды...
   – Что? – Релг чуть приподнял лицо. – Что это?
   – Облака? Все знают, что... – Гарион замолчал. Ясно, Релг не знает, что такое облака. Он ни разу в жизни не видел облака. Гарион постарался принять это в расчет. Не так-то легко это будет объяснить. Он вдохнул побольше воздуха – Хорошо. Начнем с облаков.
   Говорил он долго, не зная, понимает его Релг или просто цепляется за слова, чтобы не думать о небе. После облаков с птицами пошло легче, хотя и трудно было объяснить, что такое перья.
   – Ал говорил с тобой, – прервал Гариона Релг, когда тот описывал крылья. – Он назвал тебя Белгарион. Это твое имя?
   – Ну... – смущенно отвечал Гарион. – Не совсем. Вообще-то имя мое Гарион, но я думаю, что тем, другим именем я тоже буду зваться – потом, когда стану старше.
   – Ал знает все, – объявил Релг. – Раз он назвал тебя Белгарион, значит, это твое настоящее имя. Я буду звать тебя Белгарион.
   – Мне бы этого не хотелось.
   – Мой бог упрекнул меня, – простонал Релг в порыве самообличения. – Я оказался недостоин его.
   Гарион не вполне понимал. Где-то в глубине души Релг, несмотря на охватившую его панику, переживал мучительную драму. Он сел спиной к огню и сгорбился в томительном отчаянии.
   – Я недостоин. – Голос его срывался на рыдания. – Когда Ал говорил в тишине моего сердца, я чувствовал, что превознесен выше всех людей, но теперь я ниже грязи. – В отчаянии он заколотил себя руками по голове.
   – Перестань! – резко сказал Гарион. – Ты себя изувечишь. В чем дело?
   – Ал сказал мне, что я должен явить алгосам дитя. Я уверился, что снискал в его очах особое расположение.
   – О каком дите разговор?
   – О дитяти. О новом Гориме. Так Ал ведет и защищает свой народ. Когда дело старого Горима закончено, Ал отмечает глаза младенца, который должен его сменить. Когда Ал сказал мне, что я избран явить алгосам дитя, я открыл это другим, и они стали почитать меня и просили говорить им слова Ала. Я видел вокруг себя разврат и грехи и стал обличать их, и люди меня слушали, но то были мои слова, не Ала. В гордыне моей я посмел говорить за Ала. Я закрывал глаза на свои грехи, чтобы обличать чужие. – Голос фанатика сделался хриплым. – Я – грязь, – объявил он, – и грешник. Алу следовало бы меня уничтожить.
   – Это запрещено, – машинально сказал Гарион.
   – У кого есть власть запрещать Алу?
   – Не знаю. Знаю только, что рассоздавать запрещено даже богам. Это первое, чему мы учимся.
   Релг посмотрел на него пристально, и Гарион понял, что совершил ошибку.
   – Ты посвящен в тайны богов? – недоверчиво спросил фанатик.
   – То, что они боги, не имеет в данном случае никакого значения, – ответил Гарион. – Правило относится ко всем.
   Глаза Релга вспыхнули надеждой. Он встал на колени и ткнулся лицом в землю.
   – Прости мне мои грехи, – взмолился он.
   – Что?
   – Я превозносился, будучи недостойным.
   – Ты ошибался, и все. Просто не делай этого больше. Встань, Релг, пожалуйста.
   – Я гадок и нечист.
   – Ты?
   – У меня были нечистые помыслы о женщинах.
   Гарион от смущения покраснел.
   – Это с каждым из нас иногда бывает, – сказал он и нервно кашлянул.
   – Мои помыслы были гнусны, – стонал несчастный Релг. – Они жгли меня.
   – Я уверен, что Ал поймет. Встань, Релг, пожалуйста. Это совсем не обязательно.
   – Я молился устами, когда рассудок мой и сердце были заняты другим.
   – Релг...
   – Я искал скрытые пещеры ради своего удовольствия, а не ради того, чтобы посвятить их Алу. Тем я осквернял данный мне богом дар.
   – Пожалуйста, Релг.
   Релг начал биться головой о землю.
   – Однажды я нашел пещеру, сохранявшую эхо Алова голоса. Я никому про нее не сказал, но один наслаждался голосом Ала.
   Гарион встревожился – сейчас Релг доведет себя до исступления.
   – Покарай меня, Белгарион, – молил Релг. – Наложи на меня тяжкую кару за мои беззакония.
   Гарион твердо знал, что ему отвечать.
   – Я не могу этого сделать, – сказал он твердо. – Я не могу ни покарать, ни простить тебя. Если ты поступал не как положено, это твое с Алом дело. Если ты считаешь, что достоин наказания, тебе придется наказывать себя самому. Я не могу и не буду.
   Релг поднял от земли искаженное лицо и уставился на Гариона. Потом он вскочил и с воем умчался в темноту.
   – Гарион! – В голосе тети Пол звучали знакомые нотки.
   – Я ничего не сделал, – отвечал он почти машинально.
   – Что ты ему сказал? – спросил Белгарат.
   – Он винил себя во всех возможных грехах, – объяснил Гарион. – Он хотел, чтобы я покарал его и простил.
   – И?..
   – Я не могу сделать этого, дедушка.
   – А в чем сложность? – Гарион уставился на него. – Все, что от тебя требовалось, это немного солгать. Неужели это так трудно?
   – Солгать? В таком деле? – Гариона ужаснула сама мысль.
   – Он нужен мне, Гарион, мы не сможем действовать, если он будет в постоянной истерике. Думай головой, мальчик.
   – Я не могу этого сделать, дедушка, – сказал Гарион упрямо. – Для него это слишком важно. Я не могу его обмануть.
   – Поискал бы ты его, отец, – сказала тетя Пол.
   Белгарат скривил губы.
   – Мы с этим еще не покончили, мальчик. – Он погрозил пальцем. Потом, сердито бормоча про себя, отправился искать Релга.
   Гарион вдруг с холодной уверенностью осознал, что дорога в Ктол Мергос будет долгой и неприятной.

Глава 20

   Хотя в том году лето в низинах Олгарии стояло долгое, осень оказалась короткой. Снежные бури, застигавшие путников в горах над Марагором и среди алгосских вершин, означали, что зима будет ранняя и суровая. День за днем ехали они по просторным лугам к восточному обрыву, и каждая следующая ночь становилась прохладнее.
   Белгарат быстро позабыл свою ярость, вызванную тем, что Гарион не справился с приступом раскаяния у Релга, но затем с неумолимой логикой взвалил на плечи юноши непомерную ношу.
   – Почему-то он тебе доверяет, – сказал старик, – и я поручаю его тебе. Мне безразлично, что ты будешь делать, лишь бы он больше не раскисал.
   Сперва Релг сопротивлялся усилиям Гариона его расшевелить, но потом, обуреваемый страхом перед открытым небом, начал говорить – поначалу сбивчиво, затем слова полились из него потоком. Как и боялся Гарион, Релг говорил главным образом о своих грехах. Гарион дивился на то, какие пустяки ревнитель полагал греховными. Например, он жестоко корил себя за то, что иногда забывал помолиться перед едой. По мере того как мрачный список грехов расширялся, Гарион понял, что фанатик грешил больше помыслами, чем действиями. Одна тема возникала снова и снова – вожделение к женщинам. К крайнему смущению Гариона, Релг настаивал на том, чтобы подробно описать свои нечистые помыслы.
   – Женщины, конечно, отличаются от нас, – объявил ревнитель как-то вечером, когда они ехали рядом. – Рассудок их и сердце не так предрасположены к святости, как наши, и они сознательно искушают нас своим телом, чтобы ввести в грех.
   – Почему ты так думаешь? – осторожно спросил Гарион.
   – Сердца их полны похоти, – с жаром объявил Релг. – Искушать праведного для них наслаждение. Верно говорю тебе, Белгарион, ты и вообразить себе не можешь, сколь изощрены эти твари. Даже почтенные матери семейств – жены самых преданных моих последователей, – и те не чураются подобных гнусностей. Они постоянно тебя трогают – задевают, будто ненароком. Они старательно делают так, чтобы рукава их бесстыдно задирались, заголяя округлые руки, и вечно колышут подолами одеяний, показывая лодыжки.
   – Если тебя это смущает, не смотри, – предложил Гарион.
   Релг пропустил это мимо ушей.
   – Я думал вообще запретить им появляться пред мои очи, но потом счел, что лучше мне приглядывать за ними, дабы вовремя предостерегать моих последователей. Потом я думал, что вовсе запрещу своим последователям жениться, но те, кто постарше, сказали, что так я отпугну молодых. Я и сейчас думаю, что идея была неплохая.
   – А не выйдет так, что последователей совсем не останется? – спросил Гарион. – То есть если запрет будет долгим? Если никто не будет жениться, то не будет детей. Ты меня понимаешь?
   – Об этом я как-то не задумывался, – признался Релг.
   – А как насчет дитяти – нового Горима? Если двое должны пожениться и родить ребенка – то самое дитя, – а ты им это запрещаешь, не вмешиваешься ли ты тем самым в Алов замысел?
   Релг с шумом втянул воздух: видимо, он никогда об этом не задумывался. Потом он простонал:
   – Видишь? Даже стараясь сделать как лучше, я впадаю в грех. Я проклят, Белгарион, проклят. Почему Ал назначил мне явить дитя, когда я столь испорчен?
   Гарион быстро перевел разговор на другое.
   Девять дней потребовалось, чтобы пересечь бескрайнее море травы и добраться до восточного обрыва. И на все эти девять дней спутники Гариона, с больно ранившим его бессердечием, предоставили несчастного юношу обществу велеречивого ревнителя.
   У восточного края равнины они въехали на длинный гребень и впервые увидели восточный обрыв – огромную базальтовую стену, вздымающуюся на милю от осыпи у ее подножия и уходящую в обе стороны.
   – Невозможно, – сказал Бэйрек, – мы здесь не поднимемся.
   – Нам и не придется, – уверенно сказал Силк. – Я знаю дорогу.
   – Тайную дорогу, я полагаю?
   – Не то чтобы тайную, – ответил Силк. – Впрочем, не думаю, чтобы многие про нее знали, хотя она вполне на виду – если знать, куда смотреть. Мне как-то пришлось в спешке покидать Мишарак-ас-Талл, и я на нее наткнулся.
   – Возникает такое чувство, что тебе отовсюду хоть раз приходилось уходить в спешке.
   Силк пожал плечами.
   – Работа такая. Главное, чему мы учимся, это вовремя уносить ноги.
   – Река сия не станет ли для нас преградой неодолимой? – спросил Мендореллен, глядя на искрящиеся воды реки Олдур, отделяющие их от черного уступа. Он легонько трогал пальцами бок.
   – Мендореллен, перестань, – сказала ему тетя Пол. – Они никогда не срастутся, если ты будешь их теребить.
   – Мыслю я, что срослись они уже, миледи, – отвечал рыцарь, – и одно лишь доставляет мне беспокойство.
   – Ну и не трогай его.
   – В нескольких лигах вверх по течению есть брод, – сказал Белгарат, отвечая на его вопрос. – Сейчас вода невысокая, так что реку мы перейдем легко.
   Он поехал вниз по склону к реке, ведя отряд за собой. Вечером они переправились через реку и разбили палатки на дальнем берегу. На следующее утро они подъехали к подножью обрыва.
   – Дорога в нескольких лигах к югу, – сказал Силк и поехал вдоль мрачной черной стены.
   – Неужели она идет прямо по обрыву? – с опаской спросил Гарион, задирая голову, чтобы обозреть базальтовую кручу.
   Силк покачал головой.
   – Это, собственно, не дорога, а русло, ведущее через обрыв. Оно довольно крутое и узкое, но на вершину нас выведет.
   Гариона это ободрило.
   Дорога оказалась всего-навсего расщелиной в колоссальном обрыве. Из расщелины вытекал тонюсенький ручеек, исчезавший под каменными глыбами чуть выше.
   – Ты уверен, что мы выберемся наверх? – спросил Бэйрек, подозрительно оглядывая расщелину.
   – Доверься мне, – сказал Силк.
   – Вот уж нет.
   Подъем оказался ужасный – крутой и загроможденный камнями. Местами расщелина была такая узкая, что приходилось снимать поклажу с вьючных лошадей и вручную перетаскивать несчастных животных через базальтовые глыбы, похожие на большие, почти кубические ступеньки. Камни, по которым бежала вода, были склизкие. В довершение всего с запада надвинулись тучи, и с засушливых равнин Мишарак-ас-Талла в расщелине потянуло ледяным сквозняком.
   Только через два дня они, падая от изнеможения, вылезли наверх примерно в миле от края обрыва.
   – У меня такое ощущение, словно меня били палкой, – сказал Бэйрек, валясь на землю в заросшем колючим кустарником овраге, служившем продолжением расщелины. – Большой грязной палкой.
   Они все сели на землю под колючими кустами, отдыхая после ужасного подъема.
   – Я осмотрюсь, – сказал Силк через несколько минут. Его поджарое и сильное, как у циркача, тело мгновенно преодолевало усталость. На четвереньках он поднялся к краю овражка и, укрываясь за кустами, прополз еще несколько футов на брюхе. Через несколько минут он тихонько свистнул и рукою поманил остальных.
   Бэйрек со стоном встал. Дерник, Мендореллен и Гарион двинулись следом.
   – Посмотрите, что ему надо, – сказал Белгарат. – Я еще не могу двигаться.
   Все четверо поднялись по галечному склону туда, где лежал за кустами Силк; последние несколько футов, как и он, они ползли по-пластунски.
   – В чем дело? – спросил Бэйрек, когда они оказались рядом с Силком.
   – Отряд, – коротко отвечал тот, указывая на мертвую каменистую равнину под затянутым тучами серым небом.
   Облачко желтой пыли, стелющееся на холодном ветру, говорило о том, что там всадники.
   – Дозорные? – шепотом спросил Дерник.
   – Не думаю, – отвечал Силк. – Таллы редко ездят верхом. Они обычно выставляют пеший дозор.
   Гарион взглянул на засушливую равнину.
   – Там что, кто-то бежит впереди них? – спросил он, указывая на крохотное темное пятнышко примерно в полумиле от всадников.
   – Ага, – печально сказал Силк.
   – Что это? – спросил Бэйрек. – Не томи душу, Силк. Я не в том настроении.
   – Это гролимы, – сказал Силк, – а тот, за кем они гонятся, – талл, не желающий, чтобы его принесли в жертву. Довольно обычное дело.
   – Может, сказать Белгарату? – предложил Мендореллен.
   – Наверное, незачем, – ответил Силк. – Здесь живут гролимы самого низшего ранга. Не думаю, чтобы кто-то из них был искушен в чародействе.
   – Все равно я пойду скажу ему. – Дерник съехал на животе со склона, встал на ноги и пошел туда, где остались старик с тетей Пол и Релгом.
   – Если мы будем держаться в укрытии, они нас не заметят, – сказал Силк. – Их, кажется, всего трое, и они заняты таллом.
   Беглец приближался. Он низко опустил голову и размахивал руками.
   – Что, если он попробует скрыться в овраге? – спросил Бэйрек.
   Силк пожал плечами.
   – Гролимы последуют за ним.
   – Тут-то и вступим мы, так ведь?
   Силк с нехорошей усмешкой кивнул.
   – Я думаю, мы можем его окликнуть, – сказал Бэйрек, проверяя, свободно ли ходит в ножнах меч.
   – Мне пришла в голову та же мысль.
   Дерник поднялся по склону, хрустя галькой.
   – Волк говорит, чтобы вы следили за ними, но ничего не делали, разве что они заедут прямо в овраг.
   – Жалость какая! – вздохнул Силк разочарованно.
   Бегущего талла они уже могли рассмотреть. Он был дородный, в грубой, подвязанной поясом рубахе. Волосы у него были всклокоченные, лицо выражало смертельный ужас. Он пробежал примерно в тридцати шагах от них, и Гарион отчетливо услышал его хриплое дыхание. Он подвывал на бегу – звериный звук, выражавший абсолютное отчаяние.
   – Они почти никогда не пытаются спрятаться, – сказал Силк с жалостью. – Просто бегут. – Он покачал головой.
   – Скоро они его нагонят, – заметил Мендореллен.
   Гролимы были в черных одеяниях с капюшонами и в блестящих стальных масках.
   – Нам лучше спуститься, – посоветовал Бэйрек.
   Они сползли вниз. Мимо, стуча копытами, пронеслись три лошади.
   – Они поймают его через несколько минут, – сказал Гарион. – Он бежит к краю обрыва. Он в западне.
   – Не думаю, – печально сказал Силк.
   Через минуту они услышали долгий, отчаянный крик, замерший где-то внизу.
   – Я этого ждал, – сказал Силк.
   У Гариона все внутри перевернулось при мысли о жуткой высоте обрыва
   – Они возвращаются, – предупредил Бэйрек. – Спустимся.
   Три гролима проехали по краю оврага. Один сказал что-то – слов Гарион не разобрал, двое других рассмеялись
   – Мир стал бы светлее без трех гролимов, – мрачно прошептал Мендореллен.
   – Мысль привлекательная, – согласился Силк, – но Белгарат ее бы, вероятно, не одобрил. Полагаю, лучше их пропустить. Нам ни к чему, чтобы их стали разыскивать.
   Бэйрек проводил взглядом удаляющихся гролимов и издал глубокий вздох сожаления.
   – Давайте спустимся, – сказал Силк.
   Они спустились в заросший кустами овраг.
   Белгарат поднял голову.
   – Уехали?
   – Уехали, – сказал Силк.
   – Что это был за крик? – спросил Релг.
   – Трое гролимов согнали талла с края обрыва, – ответил Силк.
   – Почему?
   – Его избрали для участия в некоем религиозном обряде, а он не захотел участвовать
   – Он отказался? – Релг был поражен. – Значит, он заслужил свою участь.
   – Не думаю, чтобы ты хорошо понимал суть гролимских церемоний, Релг, – сказал Силк.
   – Всяк должен покоряться воле своего бога, – настаивал Релг. Голос его звучал благоговейно. – Религиозные обряды обязательны.
   Глаза Силка блеснули, когда он взглянул на фанатика-алгоса.
   – Много ты знаешь об энгаракской религии, Релг? – спросил он.
   – Меня интересует только религия Алголанда.
   – Надо знать, о чем говоришь, прежде чем выносить суждение.
   – Оставь, Силк, – сказала тетя Пол.
   – Нет, Полгара. Не сейчас. Нашему дорогому другу не мешало бы кое-что узнать. Его кругозор несколько ограничен. – Силк опять повернулся к Релгу. – Суть энгаракской религии в ритуалах, которые большинство людей находят отталкивающими. Таллы всю свою жизнь стараются их избежать. Это – основная цель их бытия.
   – Отвратительный народ – таков был суровый приговор Релга.
   – Нет. Несмотря на свою тупость, даже скотство, таллы отнюдь не отвратительны. Видишь ли, Релг, ритуал, о котором мы говорим, включает человеческие жертвоприношения.
   Релг отодвинул от глаз тряпицу, чтобы недоверчиво посмотреть на своего востроносого собеседника.
   – Каждый год две тысячи таллов приносятся в жертву Тораку, – продолжал Силк, сверля глазами онемевшего от изумления Релга. – Гролимы соглашаются брать взамен рабов, так что талл всю жизнь трудится, чтобы накопить денег и купить раба. Но рабы иногда умирают или бегут. Если жребий падает на талла, у которого нет раба, он обычно пытается улизнуть. Тогда гролимы бросаются в погоню. Практика у них большая, так что они натренировались. Никогда не слышал, чтобы таллу удалось скрыться.
   – Их долг – покоряться, – упорствовал Релг, хотя уже без прежней убежденности.
   – Как их приносят в жертву? – спросил Дерник приглушенно. Решимость, с которой талл бросился с обрыва, явно его потрясла.
   – Процедура проста, – сказал Силк, не спуская глаз с Релга. – Двое гролимов укладывают талла спиной на алтарь, третий вырезает ему сердце. Потом они жгут сердце на медленном огне. Весь талл Тораку ни к чему – ему нужно только сердце.
   Релг поежился.
   – Женщин они тоже приносят в жертву, – не унимался Силк. – Но женщинам проще увильнуть. Гролимы не приносят в жертву беременных – они не знают, как их считать, – поэтому таллские женщины стараются быть беременными всегда. Этим объясняется, почему таллов так много и почему их женщины славятся своей неразборчивостью.
   – Ужасно, – выдохнул Релг, – смерть лучше, чем это гнусное распутство.
   – Смерть длится долго, Релг, – с холодной усмешкой сказал Силк, – а небольшое распутство при желании легко позабыть. Особенно если от этого зависит твоя жизнь.
   По лицу Релга было видно, как поразило его откровенное описание ужасов таллской жизни.
   – Вы – дурной человек, – сказал он Силку, впрочем, без особой уверенности.
   – Знаю, – согласился Силк.
   Релг обратился к Белгарату:
   – Правду ли он говорит?
   Чародей задумчиво почесал бороду.
   – Дополнить тут почти нечего, – сказал он, – слово «религия» означает разное для разных людей, Релг. Оно зависит от сущности их бога. Ты должен постараться это усвоить, тогда тебе легче будет сделать кое-что из того, что тебе предстоит.
   – Я думаю, мы почти исчерпали тему разговора, отец, – сказала тетя Пол, – а ехать нам еще далеко.
   – Верно, – согласился старик, вставая.
   Они ехали по каменистой, заросшей, кустами равнине, которая расстилалась по восточной окраине страны таллов. Ледяной ветер не стихал, серое небо хмурилось, но снег лежал лишь редкими островками.
   Глаза Релга привыкли к тусклому свету, а затянувшие небо облака несколько умерили его страхи. Но все равно ему приходилось нелегко. Наземный мир был для него чужд, и все, что он видел, рушило его привычные представления. Кроме того, он переживал глубокую религиозную драму, отчего говорил и действовал очень странно. То он с праведным гневом обличал чужую испорченность; в следующую минуту впадал в мучительное самообличение и бесконечным речитативом поверял свои грехи всякому, кто соглашался слушать. Его большие темные глаза, бледное, обрамленное капюшоном лицо искажались страданием. Все остальные – даже спокойный, добродушный Дерник – держались от него поодаль, окончательно бросив его на Гариона. Релг часто останавливался помолиться или совершить какой-нибудь странный обряд, состоявший обычно в том, что он валился лицом в грязь.