Эддингс Дэвид. В поисках камня

   – Оно очень старое, – сказала Се'Недра, нежно прижимаясь щекой к древесному стволу, – и говорит странно. Но я ему нравлюсь
   – Так что это за дерево? – спросил Дерник. Он все еще хмурился. В своей потребности все систематизировать и разложить по полочкам он явно не мог пройти мимо него спокойно.
   – Оно одно такое в мире, – сказал ему господин Волк. – Не помню, чтобы мы как-нибудь специально именовали его. Для нас это всегда было просто дерево.
   – Я не вижу под ним ни ягод, ни плодов, ни каких-либо семян, – заметил Дерник, разглядывая землю под раскидистыми ветвями.
   – Они ему ни к чему, – отвечал Волк. – Я уже говорил – оно единственное в своем роде. Оно всегда было здесь – и всегда будет. Оно не испытывает потребности в воспроизводстве.
   Дерника это обескуражило: он никогда прежде не слышал о дереве, которое бы не давало семян.
   – Это весьма необычное дерево, Дерник, – сказала тетя Пол. – Оно дало росток в тот день, когда был сотворен мир, и, вероятно, будет стоять здесь, доколе мир существует. Назначение его – не в размножении.
   – В чем же его назначение?
   – Мы не знаем, – отвечал Волк. – Мы знаем только, что оно – древнейшее из живущего в мире. Быть может, его назначение – олицетворять длительность и неразрывность жизни.
   Се'Недра скинула сандалии и взобралась на толстые ветви, лепеча от нежности и восторга.
   – Нет ли, случаем, сведений о родстве дриад с белками? – осведомился Силк.
   Господин Волк улыбнулся.
   – Если вы можете обойтись без нас, мы с Гарионом съездили бы по делу.
   Тетя Пол посмотрела на него вопросительно.
   – Пришло время для небольшого наставления, Пол, – пояснил он.
   – Мы обойдемся без вас, отец, – сказала она. – К ужину вернетесь?
   – Постарайся, чтобы он не остыл. Едем, Гарион?
   Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитая вечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гариона смущала внезапная перемена в настроении господина Волка. Всегда прежде старик действовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшие решения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а если потребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казался иным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешения событий.
   Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.
   – Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, – сказал Волк, спешиваясь, – Это она.
   – Она не разрушена, как другие.
   – Я стараюсь ее сохранять. Зайдем?
   Гарион спрыгнул с лошади.
   – А где дверь? – спросил он.
   – Здесь. – Волк указал на большой камень в круглой стене.
   Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.
   – Это я, – сказал он. – Откройся.
   Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой-то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.
   Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.
   – Пошли, – сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. – Осторожней здесь, – сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. – Камень качается.
   – Почему ты его не укрепил? – поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.
   – Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.
   Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить ее изгибы. Он повертел ее в руках, пытаясь разобраться.
   – Что это, дедушка? – спросил он.
   – Это игрушка Полгары, – рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.
   – А для чего она?
   – Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.
   Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.
   – Какая жестокость по отношению к ребенку.
   – А что мне оставалось делать? – отвечал Волк. – В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тете вечно что-то не нравилось.
   – Белдаран?
   – Сестра-близнец твоей тети. – Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.
   Наконец он вздохнул и обернулся.
   – Надо бы мне здесь немного прибраться, – сказал он, глядя на пыль и беспорядок.
   – Давай я помогу, – предложил Гарион.
   – Только осторожней, не сломай ничего, – предупредил старик. – Некоторые из этих вещей я делал столетиями. – Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.
   Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.
   – Что случилось? – спросил Гарион.
   – Это насест Полидры, – сказал Волк. – Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной – иногда годами, особенно под конец.
   – Насест?
   – Она предпочитала совиное обличье.
   – А-а... – Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и ее сестра – его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его тетей и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.
   Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.
   – Я-то думал, что потерял тебя, – сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. – А ты все это время был под пергаментом.
   – Что это? – спросил Гарион.
   – Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.
   – Причину?..
   – У всего есть своя причина. – Волк поднял прибор. – Вот погляди... – Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. – Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. – Старик посмотрел на пыль и беспорядок. – Бесполезно, – сказал он. – В конце концов пыль попросту осядет снова.
   – До прихода Белзидара ты жил здесь один?
   – Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. – Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно в миле от них.
   – Он и впрямь находился здесь? – спросил Гарион. – Я хочу сказать, не только его дух?
   – Да он действительно обитал здесь. Это было до того, как боги ушли.
   – Ты всегда жил здесь?
   – Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, я думаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, и я умирал.
   – Умирал? – удивился Гарион.
   – Замерзал до смерти. За год до того я после смерти матери ушел из родной деревни и первую зиму провел в шатрах безбожников. Они были тогда уже очень стары.
   – Безбожников?
   – Алгосов – вернее, тех, кто не пошел за Горимом на Пролгу. Дети у них больше не рождались, и меня они приняли с радостью. Языка их я тогда не понимал, их неумеренная нежность меня раздражала, поэтому весной я убежал. В начале следующей зимы я собрался назад, но недалеко отсюда меня застигла метель. Я лег у подножия башни моего повелителя и собрался умирать – тогда я не знал, что это башня. Так мело, что она показалась мне просто грудой камней. Насколько помню, я тогда очень себя жалел.
   – Воображаю. – Гарион вздрогнул, представив себе одиночество и близость смерти.
   – Я скулил, и звук этот потревожил моего повелителя. Он впустил меня – скорее, желая утихомирить, чем по какой-либо иной причине. Как только я оказался внутри, я стал искать, что бы мне стащить.
   – А он вместо того сделал тебя чародеем?
   – Нет. Он сделал меня слугой – рабом. Я отработал на него пять лет, прежде чем узнал, кто он такой. Кажется, временами я ненавидел его, но исполнял его приказания – почему, не знаю. Последней каплей было, когда он приказал мне отодвинуть с его дороги большой камень. Я выбивался из сил, но сдвинуть не мог. Наконец я достаточно разозлился, чтобы сдвинуть его разумом, а не руками. Этого повелитель, конечно, и ждал. После того дела у нас пошли лучше. Он изменил мое имя – Гарат – на Белгарат и сделал меня своим учеником.
   – И последователем?
   – Это произошло несколько позже. Мне еще многому пришлось научиться. Впервые он назвал меня своим последователем, когда я пытался понять, почему некоторые звезды падают, – а сам он тогда работал над круглым серым камнем, который подобрал на берегу реки.
   – А причину ты понял? То есть почему звезды падают?
   – Да. Это совсем не сложно. Тут все дело в равновесии. Мир, чтобы вращаться, должен иметь некий определенный вес. Когда вращение замедляется, падают несколько звезд. Их веса оказывается достаточно.
   – Никогда об этом не думал.
   – Я тоже – до определенной поры.
   – Камень, который ты упомянул. Это был...
   – Око, – подтвердил Волк. – Пока повелитель его не коснулся, он оставался самым обычным камнем. Как бы там ни было, я познал тайну мировой воли – в конце концов, не такая уж это и тайна, – или я тебе уже это говорил?
   – Кажется, да.
   – Наверное. Я иногда повторяюсь. – Старик взял в руки пергаментный свиток, посмотрел на него, потом положил на место. – Сколько всего начато и не закончено. – Он вздохнул.
   – Дедушка?
   – Да, Гарион?
   – Это... то, что в нас... как много с его помощью можно сделать?
   – Все зависит от твоего разума, Гарион. Более сложный разум способен совершать более сложные действия. Совершенно очевидно, что сила эта не в состоянии сделать то, чего не может вообразить направляющий ее разум. Потому мы и стараемся познать больше – чтобы расширить возможности своего разума и полнее использовать нашу силу.
   – Разум у каждого свой, не такой, как у других. – Гарион с трудом пытался что-то осмыслить.
   – Да.
   – Не означает ли это, что наша... то, что у нас есть, – он избегал слова «сила», – тоже у каждого разная. Иногда ты что-то делаешь сам, а иногда поручаешь тете Пол.
   Волк кивнул.
   – В каждом из нас это разное. Кое-что можем мы все. Например, все мы можем двигать предметы.
   – Тетя Пол называет это теле... – Гарион замялся, позабыв слово.
   – Телепортация, – закончил Волк. – Перемещение чего-либо в пространстве. Это самое простое – и обычно все делают это первым. И шума от него больше всего.
   – Об этом она мне говорила. – Гарион вспомнил раба, которого вытащил из реки в Стисс Торе, – раба, который потом умер.
   – Полгара может делать то, чего не могу я, – продолжал Волк. – Не потому, что она сильнее меня, но потому, что мыслит иначе. Мы не знаем в точности, что именно может каждый из нас, поскольку не знаем, как работает наш мозг. Ты с легкостью делаешь то, на что я не посмел бы и замахнуться. Может быть, оттого, что не сознаешь, насколько это сложно.
   – Я не понимаю, о чем ты.
   Старик пристально посмотрел на него.
   – Может быть, ты и впрямь не понимаешь. Помнишь сумасшедшего монаха, который напал на тебя в деревне на севере Толнедры, вскоре после того, как мы выехали из Арендии?
   Гарион кивнул.
   – Ты исцелил его от безумия. Это означает, что в момент исцеления ты должен был до конца понять природу его болезни. Это исключительно трудно, а ты сделал это, даже не задумываясь. И потом, конечно, жеребенок.
   Гарион взглянул в окно на малыша, резвившегося на лугу рядом с башней.
   – Жеребенок был мертв, но ты заставил его дышать. Чтобы сделать это, надо понять природу смерти.
   – Это была стена, – объяснил Гарион. – Я всего лишь прошел сквозь нее.
   – Значит, дело в другом. Видимо, ты способен зрительно представлять очень сложные понятия в виде очень простых образов. Это редкий дар, но в нем заключены некоторые опасности, о которых тебе не мешало бы узнать.
   – Опасности? Какие именно?
   – Не упрощай чересчур. Вот пример: если человек мертв, значит, на то есть причина – скажем, в груди у него торчит меч. Если ты вернешь его к жизни, он немедленно снова умрет. Как я уже говорил, мочь что-либо – еще не повод это делать.
   Гарион вздохнул.
   – Боюсь, у меня уйдет на это слишком много времени. Я должен научиться владеть собой, должен узнать, чего делать не могу, чтобы не убить себя в попытке совершить невозможное, узнать, что я могу и что из этого мне следует делать. Лучше бы этих способностей у меня не было.
   – У каждого из нас временами возникает такое желание, – сказал старик. – Однако решать не нам. Мне нравится далеко не все, что приходится делать, да и тете твоей тоже, но дело наше важнее нас самих, вот мы и делаем что положено, хотим того или нет.
   – Что, если я скажу сейчас: «Нет. Не буду»?
   – Ты, конечно, можешь это сказать, но ведь не скажешь?
   Гарион опять вздохнул.
   – Нет, – сказал он, – наверное, не скажу.
   Старый чародей обнял мальчика за плечи.
   – Я догадывался, что ты смотришь на все это так, Белгарион. Подобно нам всем, ты вынужден подчиниться.
   Как всегда, при звуке другого, тайного, имени, по телу Гариона пробежала дрожь.
   – Почему вы все упорно хотите называть меня так?
   – Белгарион? – мягко спросил Волк. – Подумай, мальчик. Я столько беседовал с тобой в эти годы и столько тебе рассказал. И вовсе не потому, что мне нравится звук своего голоса.
   Гарион задумался.
   – Ты был Гарат, – медленно проговорил он, – но Олдур изменил твое имя на Белгарат. Зидар был сперва Зидаром, потом Белзидаром, а потом вновь сделался Зидаром.
   – А на языке моих предков Полгара была просто Гарой. «Пол» все равно что «Бел». Единственная разница, что она женщина. Ее имя происходит от моего – потому что она моя дочь. Твое имя тоже происходит от моего.
   – Гарион – Гарат, – сказал мальчик. – Белгарат – Белгарион. Все сходится.
   – Естественно, – отвечал старик. – Я рад, что ты это заметил.
   Гарион широко улыбнулся в ответ. Тут ему пришла в голову еще одна мысль.
   – Но я ведь еще не совсем Белгарион?
   – Не совсем. Тебе еще предстоит им стать.
   – Тогда, думаю, мне лучше начать прямо сейчас, – сказал Гарион не без горечи. – Раз у меня нет выбора.
   – Я предполагал, что ты рано или поздно образумишься, – сказал господин Волк.
   – А тебе никогда не хотелось, чтобы я снова стал Гарионом, а ты – старым сказочником, забредшим на ферму Фолдора, и чтобы тетя Пол, как прежде, готовила на кухне ужин, а мы бы прятались под стогом с бутылкой, которую я для тебя стащил? – Гариона захлестнула мучительная тоска по дому.
   – Временами, Гарион, временами, – согласился Волк, глядя вдаль.
   – Мы никогда не вернемся туда?
   – Тем же путем – нет.
   – Я буду Белгарион, ты – Белгарат. Мы никогда не станем прежними.
   – Все меняется, Гарион, – сказал ему Белгарат.
   – Покажи мне камень, – сказал Гарион вдруг.
   – Какой камень?
   – Камень, который Олдур заставил тебя сдвинуть, когда ты впервые обнаружил свою силу.
   – А-а, – сказал старик, – этот. Он здесь – вон тот белый. О который жеребенок чешет копыта.
   – Большой какой.
   – Рад, что ты это заметил, – скромно отвечал Волк. – Я и сам так думал.
   – Как ты думаешь, я смогу его сдвинуть?
   – Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Гарион, – сказал ему Белгарат.

Глава 11

   Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.
   – Где ты был? – беззвучно спросил он.
   – Я наблюдал, – отвечало другое сознание в его мозгу, – я вижу, ты наконец взялся за ум.
   – Разве у меня был выбор?
   – Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет.
   Гарион быстро выкатился из-под одеяла.
   – Сюда? Ты уверен?
   Голос в его мозгу не отвечал.
   Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.
   Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.
   – Ты сегодня рано, – сказала тетя Пол и, протянув руку, пригладила ему волосы.
   – Я проснулся, – сказал он и огляделся, гадая, откуда же придет Олдур.
   – Твой дед сказал мне, что вы вчера долго разговаривали.
   Гарион кивнул.
   – Теперь я кое-что понял. Мне стыдно, что я доставил столько хлопот.
   Она притянула его к себе и обняла.
   – Ничего, ничего, милый. Ты был перед трудным выбором.
   – Значит, ты на меня не сердишься?
   – Конечно, нет, милый.
   Начали вставать остальные, вылезая из палаток, позевывая и потягиваясь.
   – Что делаем сегодня? – спросил Силк, подходя к костру и потирая сонные глаза
   – Ждем, – отвечал Белгарат. – Мой повелитель сказал, что встретится с нами здесь.
   – Я весь любопытство. Никогда прежде не встречал бога.
   – Любознательность твоя, принц Келдар, будет вскорости удовлетворена, – сказал Мендореллен. – Гляди!
   По лугу со стороны большого дерева, под которым они разбили лагерь, к ним приближался некто в голубом одеянии. От него исходило мягкое голубое свечение, а присутствие его ощущалось так сильно, что сразу стало ясно – идет не человек. Гарион оказался не готов к этому ощущению. Во время встречи с духом Иссы в тронном зале королевы Солмиссры он был одурманен снадобьем, которым опоила его змеиная королева. Подобным же образом половина его мозга спала и во время стычки с Марой на развалинах Мар Амона. Однако сейчас он оказался в присутствии бога средь бела дня, совершенно бодрствующий.
   Лицо у Олдура было доброе и необычайно мудрое, волосы и борода – белые (по сознательному выбору, понял Гарион, а не из-за возраста). Лицо казалось невероятно знакомым – Олдур разительно походил на Белгарата. Тут же Гарион осознал, что это, наоборот, Белгарат похож на Олдура – столетия тесного общения запечатлели черты бога на лице старика. Были, конечно, и отличия. На спокойном лице Олдура не оказалось и тени проказливой жуликоватости – эта черта принадлежала уже самому Белгарату, быть может, последнее, что осталось от маленького воришки, которого Олдур пустил в свою башню снежным днем тысячелетий семь тому назад.
   – Повелитель, – сказал Белгарат, почтительно кланяясь приближающемуся Олдуру.
   – Белгарат, – отвечал бог. Голос у него был очень тихий. – Долгое время не видел я тебя. Годы эти не были к тебе суровы.
   Белгарат пожал плечами.
   – Иногда я ощущаю тяжесть их сильнее, чем другие, повелитель. Много времени у меня за плечами.
   Олдур улыбнулся и обратился к тете Пол.
   – Возлюбленная дочь, – сказал он, ласково касаясь белой пряди на ее лбу. – Ты прекрасна, как всегда.
   – А ты, как всегда, добр, повелитель, – отвечала она, улыбаясь и наклоняя голову.
   Все трое вступили в некую тесную личную связь, некое единение разумов. Сознание Гариона ощущало как бы грань этого единства; он испытывал легкую досаду от того, что его оттуда исключили, – хотя он сразу понял, что такого намерения у них не было. Они просто восстановили близость, насчитывающую тысячелетия, – общие воспоминания, простирающиеся в глубокую древность.
   Олдур повернулся к остальным.
   – Итак, вы наконец сошлись вместе, как и было предрешено от начала дней. Вы – орудия судьбы, и я благословляю каждого из вас, идущего к тому страшному дню, когда Вселенная воссоединится.
   Спутники Гариона благоговейно и вместе с тем удивленно выслушали загадочное благословение Олдура. Каждый тем не менее поклонился с глубоким почтением.
   И тут Се'Недра вылезла из их с тетей Пол палатки. Она с чувством потянулась и запустила пальцы в спутанную копну огненных волос. На ней были туника и сандалии.
   – Се'Недра, – позвала тетя Пол. – Иди сюда.
   – Да, леди Полгара, – послушно отвечала маленькая принцесса. Легко касаясь ногами земли, она подошла к огню. Тут она увидела стоящего меж прочими Олдура, и глаза ее широко раскрылись.
   – Это наш повелитель, Се'Недра, – сказала ей тетя Пол. – Он желал тебя видеть.
   Принцесса в смятении взирала на светящееся божество. Ничто в прежней жизни не подготовило ее к этой встрече.
   Она опустила ресницы, а потом робко подняла глаза, личико ее машинально приняло самое трогательное выражение.
   Олдур мягко улыбнулся.
   – Она – цветок, который чарует, сам того не сознавая. – Глаза его заглянули глубоко в глаза принцессы. – Хотя в этом цветке довольно стали. Она годна для своей задачи. Будь же благословенна, дитя мое.
   В ответ Се'Недра сделала изящный реверанс. Гарион впервые видел, чтобы она кому-нибудь кланялась.
   Олдур теперь глядел прямо на него. Краткое, невысказанное взаимопонимание промелькнуло между богом и другим сознанием, делившим с Гарионом его мысли. В этой мимолетной встрече было взаимное уважение и чувство совместной ответственности. И тут Гарион ощутил мощное прикосновение Олдура к своему собственному мозгу и понял, что бог в одно мгновение увидел и понял все его, Гариона, мысли и чувства.
   – Здрав будь, Белгарион, – торжественно произнес Олдур.
   – Повелитель, – отвечал Гарион и, сам не понимая почему, опустился на одно колено.
   – Мы ждали твоего прихода с начала времен. Ты – вместилище всех наших надежд. – Олдур поднял руку. – Благословляю тебя, Белгарион. Да пребудет с тобою мое благоволение.
   Гарион весь лучился любовью и благодарностью, рвавшимися из его души в ответ на теплое благословение Олдура.
   – Дорогая Полгара, – сказал Олдур тете Пол, – дар твой поистине бесценен. Белгарион наконец пришел, и мир трепещет от его прихода.
   Тетя Пол снова поклонилась.
   – Давайте отойдем, – сказал Олдур Белгарату и тете Пол. – Вы хорошо начали свое дело, теперь же приспело время дать вам те наставления, которые я обещал, направляя вас на эту Дорогу. То, что прежде было скрыто, ныне сделалось яснее, и мы можем видеть, что лежит перед нами. Давайте заглянем вперед, в день, коего все ожидаем, и подготовимся.
   Все трое отошли от огня, и Гариону показалось, что идущее от Олдура свечение окутало теперь и двух его спутников. Что-то отвлекло его на секунду, а когда он обернулся, все трое уже исчезли.
   Бэйрек с шумом выпустил воздух.
   – Белар! Ну и зрелище!
   – Честь, оказанная нам, поистине непомерна, – сказал Мендореллен.
   Они стояли, уставясь друг на друга и переживая только что увиденное чудо. Се'Недра первая нарушила оцепенение.
   – Ладно, – объявила она не допускающим возражений тоном. – Хватит стоять, разинув рты. Отойдите от огня.
   – Что ты собираешься делать? – спросил Гарион.
   – Леди Полгара будет занята, – величественно сообщила девчушка, – значит, завтрак буду готовить я. – Она деловито засновала у огня.
   Грудинка подгорела лишь самую малость, а вот попытки Се'Недры зажарить кусочки хлеба на открытом огне окончились плачевно. Каша состояла из комков, плотных, как комья земли на сожженном засухой поле. Гарион и все остальные, однако, съели все предложенное ею, воздерживаясь от замечаний и предусмотрительно избегая взглядов, которые она бросала на них, словно говоря: «Ну-ка попробуйте скажите что-нибудь!»
   – Интересно было бы узнать, надолго ли они удалились, – сказал Силк после завтрака.
   – Полагаю, у богов свой счет времени, – мудро отвечал Бэйрек, поглаживая бороду. – Не думаю, чтобы они вернулись раньше вечера.
   – Пора мне взглянуть на лошадей, – решил Хеттар. – Некоторые из них набрались по дороге репьев, да и копыта не мешало бы осмотреть от греха подальше.
   – Я тебе помогу, – предложил Дерник, вставая. Хеттар кивнул, и они вместе пошли к лошадям.
   – А ведь у меня на мече несколько зазубрин, – вспомнил Бэйрек, выуживая из-за пояса точильный камень и кладя тяжелый меч на колени.
   Мендореллен ушел в палатку и вернулся с доспехами. Разложив их на земле, он стал придирчиво их изучать, выискивая вмятины или ржавчину.
   Силк с надеждой подбросил на ладони кости, вопросительно глядя на Бэйрека.
   – Ты опять за старое. Я предпочту не расставаться со своими денежками еще некоторое время, – сказал ему Бэйрек.
   – Все это место словно пропитано чем-то до ужаса домашним, – посетовал Силк. Потом вздохнул, убрал кости, достал иголку, нитки и рубаху, которую порвал о кусты в горах.
   Се'Недра вернулась к огромному дереву и резвилась в его ветвях, рискуя, на взгляд Гариона, невероятно, когда с кошачьей легкостью скакала с ветки на ветку. Понаблюдав за ней некоторое время, он впал в какое-то мечтательное состояние. Он вспомнил утреннюю встречу. Он уже встречал богов Иссу и Мару, но Олдур был какой-то особенный. Столь очевидная близость Белгарата и тети Пол с этим богом, который всегда держался от людей на расстоянии, о многом говорила Гариону. В Сендарии, где Гарион воспитывался, религиозный культ не подразумевал выбор одного из богов. Добрые сендары молились бесстрастно и чтили всех богов – даже Торака. Гарион, однако, чувствовал особое влечение к Олдуру. Ему надо было серьезно подумать, чтобы разобраться в своих религиозных воззрениях.