Эддингс Дэвид. В поисках камня

   С дерева ему на голову упал сучок. Он раздраженно поднял глаза.
   Ехидно улыбающаяся Се'Недра сидела прямо над ним.
   – Мальчик, – сказала она самым своим аристократическим и оскорбительным тоном. – Миски стынут. Если жир затвердеет, тебе трудно будет его смыть
   – Я тебе не судомойка, – сказал он.
   – Вымой миски, Гарион, – приказала она, покусывая кончик локона.
   – Сама вымой.
   Она посмотрела на него пристально, яростно кусая ни в чем не повинный локон.
   – Чего ты волосы жуешь? – спросил он раздраженно.
   – Ты о чем? – осведомилась она, вынимая изо рта прядь.
   – Всякий раз, как я на тебя гляжу, у тебя волосы во рту.
   – Ничего подобного, – возмутилась она. – Будешь миски мыть?
   – Не буду. – Он сощурился. Ее короткая туника совершенно неподобающим образом открывала ноги. – Почему бы тебе не одеться? – спросил он. – Не всем из нас нравится, что ты бегаешь полуголая.
   Ссора сразу разгорелась вовсю.
   Наконец Гарион отчаялся сказать последнее слово и, раздосадованный, отправился прочь.
   – Гарион! – завопила она вслед. – Ты не посмеешь уйти и бросить меня с грязными мисками!
   Он шел, не оборачиваясь.
   Почувствовав знакомое прикосновение к локтю, он рассеянно потрепал жеребенка по ушам. Малыш задрожал от радости и снова с нежностью потерся о его руку. Потом, не в силах больше сдерживаться, галопом поскакал на луг, распугивая мирно пасущихся кроликов. Гарион против воли улыбнулся. В такое прекрасное утро не стоит расстраиваться из-за ссоры с принцессой.
   Он ощущал что-то особенное во всей атмосфере Долины. Пусть внешний мир окутала хмарью приближающаяся зима, пусть там бушуют бури и подстерегают опасности, над этим местом как бы простерлась рука Олдура, наполняя его спокойствием, теплотой и некой вечной волшебной ясностью. Гарион в этот переломный момент жизни нуждался в спокойствии и тепле. Ему многое предстояло обдумать, а для этого требовалось хоть на короткое время отвлечься от бурь и опасностей.
   Он находился уже на полпути к башне Белгарата, когда понял, что туда-то с самого начала и шел. Высокая трава была вся в росе, башмаки у него промокли, но даже это не портило ему настроения.
   Он несколько раз обошел башню, разглядывая ее со всех сторон. Он без труда нашел камень, загораживающий вход, однако двигать его не стал. Негоже было бы входить без разрешения в жилище старика; кроме того, Гарион не знал, послушается ли камень кого-либо, кроме Белгарата.
   При этой мысли он вдруг остановился и стая припоминать, когда именно перестал думать о своем деде как о господине Волке и признал наконец то обстоятельство, что его зовут Белгарат. Перемена эта представлялась ему значительной – своего рода поворотный момент.
   Все в той же задумчивости он пошел по лугу к большому белому камню, который старик показывал ему из башни. Рассеянно он положил на него руку и толкнул. Камень не шелохнулся.
   Гарион уперся двумя руками. Камень не двигался. Он отошел и посмотрел со стороны. Это был не такой уж и громадный валун – круглый, белый, по пояс Гариону, тяжелый, конечно, но не должен он быть таким неподъемным. Гарион заглянул под камень и только тогда понял. Снизу камень оказался плоским. Он не будет катиться. Сдвинуть его можно будет, только перевернув. Гарион обошел камень, изучая его со всех сторон. Наконец решил, что сдвинуть его все-таки можно, если упереться снизу и приналечь. Он сел и, глядя на камень, напряг мысли. Как это иногда с ним случалось, он заговорил вслух.
   – Прежде всего надо попробовать его сдвинуть, – заключил он. – Это не кажется вовсе невозможным. Вот если не получится, тогда попробуем по иному.
   Он решительно шагнул к камню, ухватился ладонями снизу и потянул. Ничего не произошло.
   – Надо приналечь, – сказал он себе, расставил ноги и поднатужился. В промежуток времени, равный десяти сердцебиениям, он что было мочи тащил на себя упрямый камень, уже не надеясь его перевернуть (от этой мысли он отказался в первую же секунду), желая хотя бы немного приподнять, сдвинуть, заставить немного податься. Земля здесь не была какой-то особенно мягкой – тем не менее ноги ушли в нее на долю дюйма, так сильно он давил на камень.
   Гарион отпустил камень и без сил привалился к нему, часто дыша. Голова кружилась, перед глазами плыли пятна. Несколько минут он пролежал, приходя в себя.
   – Ну и ладно, – сказал он наконец. – Теперь мы знаем, что так ничего не выйдет. – Он отступил от камня и сел.
   Прежде всякий раз, как ему доводилось делать что-либо силой разума, это выходило само собой, непроизвольно, в ответ на некую критическую ситуацию. Ему никогда не приходилось вот так сидеть и сознательно принуждать себя к действию. Почти сразу стало ясно, что теперь обстановка совсем иная. Весь мир словно сговорился его отвлекать. Птицы пели. Ветер касался лица. Муравей полз по руке. Как только он начинал собирать волю воедино, что-то отвлекало его внимание.
   И все же постепенно он почувствовал нечто – какое-то напряжение в затылке, словно он во что-то упирается лбом. Он закрыл глаза – вроде помогло. Это подступало. Медленно, но верно воля накапливалась в нем, укреплялась. Что-то вспомнив, он сунул руку под рубаху и прижал родинку на ладони к амулету. Скрытая сила, пробужденная этим прикосновением, забурлила мощным грохочущим потоком. Не открывая глаз, он встал. Потом открыл глаза и в упор посмотрел на непокорный белый камень.
   – Ты сдвинешься. – Держась правой рукой за амулет, он протянул левую к камню ладонью вверх. – Ну! – скомандовал он и медленно повел рукой вверх. Сила в нем закипела, шум в голове сделался оглушительным.
   Медленно край камня приподнялся над травой. Черви и личинки, прожившие всю жизнь в безопасной, уютной тьме под камнем, забеспокоились на ярком солнечном свету. Тяжело, неуклюже камень поднимался, повинуясь неуклонно движущейся руке Гариона. И секунду поколебавшись, медленно перевернулся.
   Изнеможение, которое Гарион испытал после первой попытки перевернуть камень руками, никак не могло сравниться с непомерной усталостью во всем теле, накатившей на него теперь, когда он ослабил мысленную хватку. Он уронил руки на траву и упал на них головой.
   Прошло несколько секунд, пока он осознал это странное обстоятельство. Он все еще стоял, но руки его лежали на траве. Он поднял голову и в изумлении огляделся. Ясно было одно – камень он сдвинул. Иначе быть не могло, раз камень лежит на круглой стороне, плоским основанием вверх. Однако это оказалось еще не все. Он, хотя и не трогал камня, все же испытал на себе его вес, будто удерживал этот валун сам.
   В отчаянии Гарион осознал, что до подмышек ушел в плотную землю луга.
   – Что же мне теперь делать? – беспомощно вопрошал он сам себя. Мысль, что надо вновь собирать волю и выдергивать себя из земли, он с ужасом отбросил. Он слишком устал, чтобы даже думать об этом. Он решил поерзать, чтобы разрыхлить землю вокруг себя и так мало-помалу выбраться, но не мог даже шелохнуться.
   – Посмотри, что ты наделал, – с упреком сказал он камню.
   Камень молчал.
   Ему пришла в голову мысль.
   – Ты здесь? – позвал он сознание, которое, казалось, пребывало с ним всегда. Глухое молчание.
   – Помогите! – заорал он.
   Птица, привлеченная червями и личинками, посмотрела на него одним глазом и вернулась к прерванному завтраку.
   Гарион услышал сзади легкие шажки и с трудом обернулся, выворачивая шею. Жеребенок в изумлении смотрел на него, потом вытянул шею и потерся о щеку Гариона.
   – Хорошая лошадка, – сказал Гарион, радуясь, что он не один. Тут его осенило. – Тебе надо сходить за Хеттаром, – сказал он.
   Жеребенок, гарцуя, обежал вокруг него и снова потерся носом.
   – Перестань, – сказал Гарион, – это очень важно. – Он старательно направил свое сознание на мысли жеребенка. Пришлось испробовать дюжину разных способов, пока по чистой случайности не удалось нащупать нужный подход. Сознание жеребенка без связи и цели перескакивало с одного на другое. Это был младенческий разум, свободный от мыслей, воспринимающий только чувственные впечатления. Гарион нашел мимолетные образы зеленой травы, бега, облаков, неба и теплого молока. Он уловил также удивление в маленьком мозгу и прочную любовь, которую питал к нему жеребенок.
   Медленно, мучительно Гарион выстроил в блуждающих мыслях жеребенка образ Хеттара. Казалось, на это ушла вечность.
   – Хеттар, – снова и снова повторял Гарион. – Иди к Хеттару. Скажи ему, что со мной беда.
   Жеребенок понесся прочь и тут же вернулся, чтобы прижать мягкий носик к его уху.
   – Пожалуйста, послушай! – закричал Гарион. – Пожалуйста!
   Наконец – Гариону казалось, что прошли часы, – жеребенок вроде бы понял. Он отошел на несколько шагов, вернулся и снова потерся о Гариона.
   – Иди – позови – Хеттара, – приказал Гарион, изо всех сил внушая каждое слово.
   Жеребенок переступил копытцами, потом повернулся и галопом понесся прочь – не в ту сторону. Гарион разразился ругательствами. За последний год он имел возможность ознакомиться с самыми красочными и выразительными оборотами из словаря Бэйрека. Повторив по шесть – восемь раз все фразы, которые помнил, Гарион принялся импровизировать.
   Издалека до него донеслись отрывочные мысли жеребенка. Малыш гонялся за бабочками. Гарион замолотил по земле кулаками и чуть не взвыл от отчаяния.
   Солнце поднималось, начало припекать.
   Уже вечерело, когда Хеттар и Силк отыскали его, следуя за гарцующим жеребенком.
   – Это как же ты ухитрился такое сделать? – спросил Силк с любопытством.
   – Не хочу говорить об этом, – пробормотал Гарион, разрываясь между радостью и сильным смущением.
   – Вероятно, он может многое из того, что нам недоступно, – заметил Хеттар, слезая с лошади и отвязывая от седла лопату Дерника. – Только не понимаю, зачем ему это понадобилось.
   – Я убежден, у него были на то серьезные причины, – заверил Силк.
   – Как ты думаешь, спросить у него?
   – Скорее всего, это слишком мудрено, – отвечал Силк. – Я уверен, простым людям вроде нас с тобой этого не понять.
   – Как ты думаешь, он закончил, что делал?
   – Полагаю, мы можем его спросить.
   – Не хотелось бы его отвлекать, – сказал Хеттар. – Может быть, это что-нибудь очень важное.
   – Да уж наверняка, – согласился Силк.
   – Пожалуйста, вытащите меня, – взмолился Гарион.
   – Ты уверен, что все завершил? – вежливо спросил Силк. – А то мы вполне можем подождать
   – Пожалуйста, – попросил Гарион, чуть не плача.

Глава 12

   – Зачем ты пытался его поднять? – спросил Гариона Белгарат на следующее утро, когда они с тетей Пол вернулись, и Силк с Хеттаром торжественно поведали о затруднительном положении, в каком нашли юношу вчера.
   – Мне казалось, так его легче будет перевернуть, – ответил Гарион. – Знаешь, поддеть снизу и перекатить.
   – Почему было не нажать на него ближе к верху? Он бы точно так же перекатился.
   – Я не подумал.
   – Неужели ты не понимаешь, что мягкая почва не могла выдержать такого давления? – спросила тетя Пол.
   – Теперь понимаю, – отвечал Гарион. – Но ведь если б я толкал его, он бы просто отбросил меня назад!
   – Надо было встать покрепче, – объяснил Белгарат. – В этом весь фокус. От тебя требуется только стоять неподвижно и толкать предмет, который ты задумал переместить. Иначе ты, конечно, отбросишь себя назад.
   – Я не знал, – проговорил Гарион. – Я первый раз пытался сделать что-то сознательно... Перестанешь ты? – резко спросил он Се'Недру. Она не переставала хохотать с того самого момента, как Силк закончил рассказ о злоключениях Гариона.
   Она захохотала еще пуще.
   – Тебе, отец, надо бы еще кое-что ему объяснить, – сказала тетя Пол. – Он не имеет ни малейшего представления о взаимодействии сил. – Она строго посмотрела на Гариона. – Хорошо, тебе не вздумалось его кинуть. Ты бы забросил себя в Марагор.
   – Я не вижу в этом ничего смешного, – сказал Гарион ухмыляющимся друзьям. – Это вовсе не так легко, как кажется. – Он понимал, что выставил себя дураком, и не знал, смущает его их веселье или обижает.
   – Пошли, мальчик, – твердо сказал ему Белгарат. – По-видимому, нам придется начать с самого начала.
   – Я не виноват, что ничего не знал, – оправдывался Гарион. – Ты должен был меня предупредить.
   – Откуда мне было знать, что ты сразу начнешь экспериментировать, – отвечал старик. – У большинства из нас хватало терпения подождать наставлений, прежде чем приступать к переустройству местного ландшафта.
   – Ладно, во всяком случае, я смог его сдвинуть, – сказал Гарион, шагая вслед за стариком.
   – Прекрасно. А на место ты его вернул?
   – А зачем? Какая разница, где он лежит?
   – Мы тут в Долине ничего не меняем. Все здесь имеет свою причину, все лежит на своем месте.
   – Я не знал, – сказал Гарион виновато.
   – Теперь знаешь. Пойдем, положишь его на место.
   Некоторое время они шли молча.
   – Дедушка... – начал вдруг Гарион.
   – Да?
   – Когда я двигал камень, мне показалось, что я черпаю силу из всего окружающего. Как будто она отовсюду ко мне притекает. Это что-нибудь значит?
   – Да, именно так оно и происходит, – объяснил Белгарат. – Когда мы что-либо двигаем, мы берем энергию из окружающего мира. Например, когда ты сжег Эшарака, ты собрал тепло из всего вокруг, из воздуха, из земли, из тех, кто был поблизости. Собрав отовсюду понемногу тепла, ты зажег огонь. Когда ты переворачивал камень, то черпал силу из всего окружающего.
   – Я думал, это идет изнутри.
   – Сила идет из нас, только когда мы что-нибудь создаем, – отвечал старик. – Для всего остального ее приходится заимствовать. Мы собираем ее понемногу оттуда и отсюда, чтобы потом направить в одну точку. Никто из нас не может вместить столько силы, сколько требуется даже для простейшего действия.
   – Значит, когда кто-нибудь пробует что-либо рассоздать, происходит следующее, – сказал Гарион по наитию. – Он стягивает на себя всю силу, но не может выпустить, и тогда... – Гарион резко всплеснул руками.
   Белгарат посмотрел на него пристально.
   – Удивительный у тебя разум, мальчик. Ты с легкостью понимаешь сложнейшие вещи, но не можешь разобраться в самых простых. Вот и камень. – Он покачал головой. – Так не годится. Верни его на место и постарайся в этот раз не производить столько шума. Грохот, который ты поднял вчера, прокатился по всей Долине.
   – Что мне делать? – спросил Гарион.
   – Собери силу, – сказал ему Белгарат. – Черпай ее из всего вокруг.
   Гарион попытался.
   – Не из меня! – воскликнул старик.
   Гарион исключил деда из поля своей досягаемости и принялся собирать силу. Через секунду-две он ощутил покалывание во всем теле и волосы его встали дыбом.
   – Что теперь? – спросил он, сжимая зубы, чтобы не выпустить силу из себя.
   – Обопрись обо все, что сзади, и толкай камень.
   – Обо что мне опереться?
   – Обо все – и о камень тоже. Это надо делать мгновенно.
   – А меня... меня не раздавит?
   – Напружинься.
   – Побыстрее, дедушка, – сказал Гарион. – Мне кажется, меня сейчас разорвет.
   – Держись. Ну, направь волю на камень и скажи слово.
   Гарион выставил ладони.
   – Толкайся, – приказал он. Сила полилась из него, в голове загрохотало.
   С ответным грохотом камень заколебался и плавно откатился на прежнее место. Гарион вдруг почувствовал себя смертельно усталым и в изнеможении повалился на землю.
   – «Толкайся»? – спросил Белгарат с сомнением.
   – Ты велел сказать «толкайся».
   – Я велел толкать. Я не велел говорить «толкайся».
   – Ведь вышло же. Не все ли равно, что за слово я сказал?
   – Это вопрос стиля, – со страдальческим видом пояснил старик. – «Толкайся» звучит как-то по детски.
   Несмотря на слабость, Гарион рассмеялся.
   – В конце концов, Гарион, мы должны поддерживать свое реноме, – величественно произнес старик. – Если мы начнем говорить «толкайся», «пшел», «катись прочь» и тому подобное, нас перестанут принимать всерьез.
   Гарион хотел перестать смеяться, но не мог.
   Возмущенный Белгарат отошел, бормоча себе под нос.
   Когда они вернулись в лагерь, то увидели, что палатки собраны и лошади навьючены.
   – Нам незачем больше задерживаться, – объяснила тетя Пол. – Остальные нас ждут. Удалось тебе хоть что-нибудь ему втолковать, отец?
   Белгарат фыркнул, всем своим видом выражая неодобрение.
   – Что, плохо?
   – Потом объясню, – бросил он.
   В отсутствие Гариона Се'Недра ласками, а также целой кучей яблок из общественного запаса довела жеребенка до восторженно-подобострастного состояния. Он без тени стыда ходил за ней по пятам, и в довольно отчужденном взгляде, которым он наградил Гариона, не было заметно никакого раскаяния.
   – У него живот заболит, – упрекнул Гарион принцессу.
   – Лошадям яблоки полезны, – весело ответила она.
   – Скажи ей, Хеттар.
   – Они не причинят ему вреда, – откликнулся горбоносый. – Таков общепринятый способ завоевать доверие молодой лошади.
   Гарион попытался измыслить другое подходящее возражение, но не смог. Почему-то вид жеребенка, трущегося носом о Се'Недру, его оскорблял, хотя придраться действительно было не к чему.
   – Кто эти другие, Белгарат? – спросил Силк, когда они тронулись в путь. – О которых говорила Полгара?
   – Мои собратья, – отвечал старый чародей. – Повелитель сообщил им о нашем приезде.
   – Сколько живу, слышу рассказы о братстве чародеев. Они и вправду такие?
   – Боюсь, ты будешь несколько разочарован, – сказала тетя Пол натянуто. – Чародеи в большинстве своем – чудаковатые старики с кучей дурных привычек. Я выросла среди них, так что неплохо их знаю. – Она повернулась к дрозду, который, влюбленно распевая, опустился ей на плечо. – Да, – сказала она птице. – Мне это известно.
   Гарион подъехал поближе к тете и прислушался к птичьему гомону. Сперва это был просто шум – милый, но совершенно невразумительный. Потом мало-помалу до него начали доходить обрывки фраз. Птица пела о гнездах, о маленьких пестрых яичках, о восходах, о всепоглощающей радости полета. И вдруг, словно уши у него внезапно открылись, Гарион начал понимать. Ласточки пели о полете и пении. Воробьи щебетали о припрятанных семенах. Ястреб, парящий в вышине, выкрикивал одинокий гимн ветру и яростной радости убийства. Гарион в благоговейном страхе вслушивался в мир слов, которыми внезапно наполнился воздух.
   Тетя Пол посмотрела на него серьезно.
   – Это начало, – сказала она, не входя в объяснения.
   Мир, открывшийся Гариону, так его захватил, что он сперва и не заметил двух седовласых старцев, которые стояли под высоким деревом, поджидая отряд. Они были в одинаковых голубых одеяниях, оба с длинными волосами, оба чисто выбриты. Когда Гарион их увидел, ему показалось, что у него двоится в глазах, – такие они оказались одинаковые.
   – Белгарат, брат наш, – сказал один, – сколько лет...
   – ...сколько зим, – закончил другой.
   – Белтира, – сказал Белгарат, – Белкира. – Он спешился и обнял близнецов.
   – Милая крошка Полгара, – сказал один.
   – Долина без тебя... – подхватил другой.
   – ...опустела, – закончил первый и, обернувшись к брату, похвалил: – Очень поэтично.
   – Спасибо, – скромно отвечал тот.
   – Это мои братья, Белтира и Белкира, – сообщил Белгарат спутникам, которые уже слезали с коней. – И не старайтесь их различить. Никому этого еще не удавалось.
   – Кроме нас, – хором сказали оба чародея.
   – Я даже в этом не уверен, – с мягкой улыбкой откликнулся Белгарат. – Сознания ваши столь близки, что мысль, начатую одним, додумывает другой.
   – Ты всегда все слишком усложняешь, отец, – сказала тетя Пол. – Это Белтира. – Она поцеловала одного благообразного старца. – А это Белкира. – Она поцеловала второго. – Я с детства научилась их различать.
   – Полгаре ведомы...
   – ...все наши тайны. – Близнецы улыбнулись. – А кто...
   – ...ваши спутники?
   – Я думаю, вы их узнаете, – отвечал Белгарат. – Мендореллен, барон Во Мендор.
   – Рыцарь-Защитник, – хором сказали близнецы, кланяясь.
   – Принц Келдар Драснийский.
   – Лучник, – сказали они.
   – Бэйрек, граф Трелхеймский.
   – Медведь Устрашающий. – Они с опаской взглянули на громадного чирека.
   Бэйрек нахмурился, но промолчал.
   – Хеттар, сын Чо-Хэга Олгарского.
   – Повелитель Коней.
   – И Дерник из Сендарии.
   – Человек с Двумя Жизнями, – пробормотали они с глубоким уважением. Дерник был озадачен.
   – Се'Недра, принцесса Толнедры.
   – Королева Мира, – отвечали они с глубоким поклоном.
   Се'Недра нервно рассмеялась.
   – А это может быть...
   – ...только Белгарион, – сказали они, сияя от радости. – Избранный. – И близнецы одновременно возложили руки на голову Гариона. – Здрав будь, Белгарион, Верховный Владыка, Первый Во Всем, Надежда Мира!
   Гарион, донельзя смущенный этим странным благословением, кое-как кивнул.
   – Если эта слащавая идиллия не прекратится, меня стошнит, – объявил новый голос, резкий и трескучий. Говорящий только что вышел из-за дерева – приземистый старик, очень грязный и исключительно безобразный. Ноги у него были кривые и шишковатые, словно корни старого дуба, плечи – широченные, руки свисали ниже колен. На спине красовался огромный горб, а сморщенная физиономия казалась карикатурой на человеческое лицо. Спутанные седые волосы и борода торчали клочьями, из них виднелись ветки и обрывки листьев. На жутком лице читались отвращение и злоба.
   – Белдин, – смиренно сказал Белгарат, – мы не знали наверняка, что ты придешь.
   – Я и не пришел бы к тебе, неумеха несчастный, – рявкнул уродец. – Опять ты все испакостил, Белгарат. – Он обернулся к близнецам. – Жрать давайте, – коротко приказал он.
   – Да, Белдин, – отвечали они и поспешно побежали прочь.
   – И не возитесь там весь день, – крикнул он вдогонку.
   – Ты сегодня в хорошем настроении, Белдин, – сказал Белгарат без тени иронии. – Что тебя так развеселило?
   Отвратительный карлик осклабился, потом коротко, лающе рассмеялся.
   – Я видел Белзидара. Он похож на неприбранную кровать. Чтой-то с ним не так, а мне это всегда приятно.
   – Милый дядя Белдин, – тетя Пол с нежностью обняла грязного уродца. – Я так по тебе скучала.
   – И не пытайся очаровать меня, Полгара, – сказал он, хотя глаза его заметно помягчели. – Твоей вины тут не меньше, чем твоего отца. Я думал, ты за ним присмотришь. Как Белзидару удалось заполучить Око нашего повелителя?
   – Мы думаем, он использовал дитя, – мрачно отвечал Белгарат. – Око не причинит вреда невинному.
   Карлик фыркнул.
   – Невинных не бывает. Все люди испорчены от рождения. – Он опять посмотрел на тетю Пол. В глазах его читалось одобрение. – Жиреешь, – сказал он грубо. – Ляжки у тебя стали, как воловья повозка.
   Дерник сжал кулаки и пошел на уродливого коротышку.
   Карлик засмеялся и одной рукой ухватил кузнеца за полу рубахи. Безо всякого видимого усилия он поднял Дерника и отбросил на несколько шагов.
   – Как бы тебе не пришлось начать свою вторую жизнь немедленно, – сказал он угрожающе.
   – Поручи это мне, Дерник, – сказала тетя Пол. – Белдин, – спросила она холодно, – когда ты последний раз мылся?
   Карлик пожал плечами.
   – Месяца два назад я попал под дождь.
   – Слабоватый был дождик. От тебя разит, как от нечищенного хлева.
   Белдин широко ухмыльнулся.
   – Девочка моя славная. – Он хихикнул. – А я-то боялся, что с годами твой язычок притупился.
   И они принялись перебрасываться чудовищными оскорблениями, подобных которым Гарион ни разу в жизни не слышал. Сочные ругательства так и мелькали между ними только что не шипя на лету. Глаза Бэйрека расширились от изумления, Мендореллен то и дело бледнел и вздрагивал. Се'Недра, залившись краской, отбежала в сторону.
   Однако чем страшнее были оскорбления, тем шире улыбался ужасный Белдин. Наконец тетя Пол выдала такой зверский эпитет, что Гарион весь съежился, а уродец покатился по траве, сотрясаясь от смеха и молотя землю кулачищами.
   – Клянусь богами, мне тебя недоставало, Пол! – задыхаясь, выговорил он. – Иди ко мне, поцелуемся.
   Она улыбнулась и с нежностью поцеловала грязную щеку.
   – Шелудивый пес.
   – Корова жирная. – Он, ухмыляясь, сдавил ее в объятиях.
   – Мне мои ребра еще пригодятся, дядюшка, – сказала она.
   – Я еще ни разу не сломал тебе ни одного ребра, детка.
   – Хорошо бы и дальше так.
   Прибежали близнецы, принесли Белдину большую миску дымящейся похлебки и огромную кружку. Уродец с любопытством посмотрел на миску, потом наклонил ее, вылил содержимое на землю и отбросил миску.