Эддингс Дэвид. Вор и Книга Демона

   И тогда сами камни древнего храма Двейи запели, отбросив прочь суровый и мрачный настрой церковников, что присвоили себе это святое место и отвратили его от его главного предназначения, которое было и есть, — любовь и радость.
   И весь Магу наполнился песней, ликуя вместе с храмом Двейи.
   — Главное, Гер, что мы не можем быть совершенно уверены в том, что вся эта суматоха и невзгоды последних нескольких лет были вызваны деяниями Генда, а не стали результатом естественной безалаберности множества других людей в том, что они называют “реальным миром”. Думаю, в последующие несколько лет нам надо внимательно последить за ними. Мне уже надоели эти глупые войны.
   — Может, предоставишь это мне, Альтал? — вызвался Гер. — Если ты покинешь Дом и станешь бродить по свету в поисках смутьянов, Эмми будет тебя ругать. Мне кажется, ты нужен ей здесь.
   — Она еще больше будет ругать меня, если я отпущу тебя туда одного.
   Гер на минуту задумался, нахмурив брови, а потом щелкнул пальцами.
   — Кажется, я нашел ответ, Альтал, — сказал он.
   — Надеюсь, что так. Я не могу придумать ничего, что не рассердило бы Эмми. И в чем же твоя идея?
   — После того, что происходило за последние пару лет, если какой-нибудь болван захочет развязать войну, перво-наперво он разыщет сержанта Халора, верно? То есть, когда мы сражались в нашей войне, Халор громил всех, кто попадался ему на пути. Если кто-то захочет начать войну и победить, ему нужно будет искать именно Халора.
   — Ну, мы тоже кое-чем помогли, а?
   — Конечно, но те болваны этого не знают, потому что мы действовали как бы незаметно. Могу поклясться: там теперь все считают, что Халор ростом в сто футов, что он может ходить по воде и способен кулаком разрубить гору пополам.
   — Ну и к чему ты все это говоришь, Гер?
   — Так вот, я подумал, что, если ты хочешь отправить меня туда, где я смог бы заранее разнюхать о затевающейся заварушке, мне наверняка следовало бы держаться к Халору ближе, чем его тень.
   — Значит, ты не против того, чтобы покинуть Дом и жить с Халором и его новой женой?
   — Мы с Халором прекрасно ладим друг с другом, Альтал, а мама Элиара вмиг меня полюбит. Стоит мне напустить на себя вид “маленького сиротки”, и любая женщина на свете занянчит меня до смерти. Она привяжется ко мне, как утка к воде. Мне не придется слишком долго привыкать к обстановке в бывшей комнате Элиара, и я не буду очень шуметь о том, как я быстро думаю. Я буду просто сидеть с рассеянным взглядом, как будто в моей голове ничего не происходит. А сам буду держать нос по ветру и прислушиваться ко всему, так что если кто-нибудь придет к Халору или вождю Альброну, чтобы нанять арумцев для какой-нибудь войны, я буду тут как тут: ты и глазом моргнуть не успеешь, как я тебе все доложу. Тогда мы с тобой наведаемся к этому болвану и скажем, что, если он не забудет о своей войне, мы вырежем ему печенку и ему же ее скормим.
   — А не будешь ли ты скучать по Дому и по нам с Эмми?
   — Эмми, судя по ее виду, только и думает сейчас что об отношениях между мальчиками-девочками, Альтал. Не надо говорить ей о том, что я тебе сказал, но мне кажется, лучше мне пока побыть где-нибудь в другом месте. Если я буду в Аруме с Халором и остальными ребятами, то мне, по крайней мере, будет с кем иногда поговорить. Думаю, если я останусь в Доме, мне может стать здесь очень одиноко. Кроме того, я буду занят чем-то очень важным, верно?
   — Существует куча других возможностей, Гер, — сдался Альтал, стараясь изобразить сомнение. — Дай мне немного подумать, а потом посмотрим, что скажет на это Эмми.
   — О, это же отлично, — с восхищением сказала Двейя.
   — Разумеется, — ответил Альтал. — Когда я хочу, чтобы кто-то что-то сделал, я всегда подвожу его к тому, чтобы он думал, будто это его идея. Мы хотели, чтобы Гер отправился в Арум жить с Халором и Алайей, потому что так лучше для него. И я просто направлял его до тех пор, пока он сам не пришел к этой мысли. Если бы мы приказали ему отправиться туда, он бы решил, что мы просто выбрасываем его на улицу, потому что он нам больше не нужен. Но ни я, ни ты такого никогда бы не сделали. А так у Гера появляются постоянный дом и семья, которой у него никогда не было, а Халор с Алайей получают сына, не утруждая себя тем, чтобы завести своего. Все получилось в точности так, как ты того хотела, Эм, именно поэтому-то ты и наняла меня в первую очередь, разве не так?
   — Ты молодец, Алти, — сказала она, лучезарно улыбаясь.
   — Не пойми меня превратно, Эм, — сказал он, откидываясь в кресле. — Я очень люблю наших деток, но ужасно приятно снова оказаться в Доме с тобой вдвоем. Как мы будем проводить время теперь, когда мы уже спасли мир и поженили или пристроили наших деток?
   — У меня есть кое-какие мысли, — пообещала она таким голосом, который не оставил и тени сомнения в том, что она имела в виду.
   Словно во сне, она подошла к нему среди мерцания, и луна любовно заигрывала с Божественным огнем, и лилась над ними песнь Кинжала.
   Ее волосы были цвета осенних листьев, а руки и ноги имели такие совершенные формы, что замирало сердце, а в ее безупречно спокойном лице было что-то нездешнее. И она протянула ему свою руку, сказав:
   — Пойдем, пойдем со мной. Я позабочусь о тебе.
   — С превеликой радостью, — ответил он, — ибо устал я от мира, что вокруг меня, и утомился. Но куда же пойдем мы, любовь моя? И когда мы вернемся?
   — Если пойдешь со мной, то никогда больше не вернешься, — сказала она ему своим поющим голосом, — потому что мы будем странствовать среди звезд, и фортуна никогда больше не предаст тебя. Твои дни будут полны солнечным светом, а ночи — любовью. Пойдем, пойдем со мной, мой любимый. Я буду о тебе заботиться.
   И она взяла его за руку и повела его по знакомой лестнице в башню света, где они жили когда-то.
   И когда вошли они, дверь за ними слилась с изогнутой стеной башни, и не было больше той двери — и остальных дверей тоже.
   И вновь исполнилось сердце Альтала радостью, ибо он снова был дома и никогда уже не будет больше странствовать.
   Прошло несколько лет — или веков — и весна вернулась в Дом на Краю Мира, и Альтал сидел за столом, лениво листая страницы Книги.
   С кровати, укрытой шкурами, донесся знакомый звук, и Альтал посмотрел на свою жену.
   — Что это такое, Эм? — с любопытством спросил он. — Я думал, кошка Эмми осталась далеко в прошлом.
   — О чем ты говоришь? — спросила Двейя с волосами цвета осенних листьев.
   — Ты мурлычешь, Эм. Она рассмеялась.
   — Очень может быть, — призналась она. — Не просто отделаться от старых привычек.
   — Это приятный звук, Эм, и он мне совершенно не мешает.
   Она села и с наслаждением потянулась.
   — Вероятно, это от того, что я счастлива. Ничто не выражает состояние счастья лучше, чем мурлыканье.
   — Я тоже очень счастлив, Эм, но мне удается обойтись без мурлыканья.
   — Подойди ко мне, любимый, — сказала она ему. — У меня есть новость, которой я хочу с тобой поделиться.
   Он аккуратно сложил страницы в белую коробку и подошел к кровати.
   — В этом году весна пришла рано, — заметила она, взглянув через южное окно на горы, видневшиеся с той стороны. — И она, вероятно, продлится чуть дольше, чем обычно, — добавила она.
   — Да? Почему же?
   — В мире наступил праздник, дорогой, — ответила она.
   — Какое-то особенное событие?
   Он присел возле нее.
   — Совершенно, совершенно особенное, любовь моя, — сказала она, нежно дотрагиваясь до его лица.
   — Ты хотела сохранить это в тайне?
   — Это не то, что может долго оставаться в тайне, милый, — сказала она, таинственно улыбаясь и мягко касаясь своего слегка округлившегося животика.
   — По-моему, ты слишком много ешь, Эм, — заметил он.
   — Вовсе нет. — Она искоса бросила на него лукавый взгляд — Что-то ты сегодня туго соображаешь, милый. Что, кроме еды, может заставить талию женщины располнеть?
   — Ты серьезно? — воскликнул он.
   Она снова погладила свой животик.
   — Я, может, и нет, а вот это — серьезно. У нас будет ребенок, Альтал.
   Он уставился на нее в совершенном изумлении. И вдруг почувствовал, что глаза его наполнились слезами.
   — Ты плачешь, Альтал? Я не знала, что ты умеешь плакать.
   Он взял ее на руки и обнял, а слезы радости струились по его щекам.
   — О, как я тебя люблю, Эм! — Вот и все, что он мог сказать.