Эмар Густав. Меткая Пуля

   — Уже! — вскричал тот. — О, небо за меня! Нельзя терять ни минуты! Скорее лошадь!
   — Что случилось? — спросил Белый Бизон.
   — Пока что ничего интересного для вас, отец мой; но вскоре вы все узнаете.
   — Ты уезжаешь один?
   — Так надо. До свидания! Надейтесь!
   Он вскочил на лошадь, которая издала громкое ржание и стрелой понеслась прочь.
   Спустя десять минут все индейцы скрылись и вокруг Дерева Повелителя Жизни снова царили тишина и безмолвие.

ГЛАВА XI. Американское гостеприимство

   Вот каково было положение вещей в тот момент, когда начинается наша история. Закончив теперь все необходимые предварительные объяснения, мы приступим к рассказу с того места, на котором прервали его.
   Джон Брайт со своими домочадцами, притаившись за укреплением стана, смотрели с радостью, к которой примешивалось беспокойство, на приближение толпы всадников, мчавшихся как вихрь, поднимая за собой столбы пыли.
   — Держать ухо востро, ребята! — сказал американец сыну и слугам. — Не снимать пальца с курка! Вы знаете дьявольскую хитрость этих обезьян здешних прерий, так не дадим же захватить себя врасплох еще раз. При малейшем подозрительном движении — немедленно пулю в лоб! Таким образом мы им докажем, что находимся настороже.
   Жена и дочь переселенца, не отрывая глаз от равнины, пристальным взором следили за приближением индейцев.
   — Ты, кажется, ошибаешься, мой друг, — возразила мужу миссис Брайт, — эти люди, по-видимому, не имеют враждебных намерений. Индейцы редко нападают днем, а если случайно и решат напасть, то никогда не подходят так открыто.
   — К тому же, — прибавила девушка, — если не ошибаюсь, во главе отряда едут европейцы.
   — О! Это ни о чем не говорит, дитя, — возразил Джон Брайт. — Прерии кишмя кишат негодяями, которые объединяются с краснокожими, чтобы грабить честных путешественников. Кто знает, не белые ли стали зачинщиками ночного нападения на нас?
   — О! Отец, я никогда не поверю этому! — вскричала Диана.
   Диана Брайт, о которой мы едва упомянули в нескольких словах, была девушка семнадцати лет, высокая, стройная; ее большие черные глаза, окаймленные бархатистыми ресницами, густые темные волосы, миниатюрный ротик с алыми губками и жемчужными зубками — словом, все в ней пленяло бы и не в этих диких прериях, но тут она буквально приковывала всеобщие взоры.
   Религиозно воспитанная матерью, доброй и набожной пресвитерианкой, Диана сочетала в себе всю невинность детства с опытностью повседневной суровой жизни в колониях, где с ранних лет вынуждена была приучаться думать и заботиться о себе самостоятельно.
   Между тем всадники быстро приближались; они были уже рядом.
   — Это действительно бежит наш скот, — заметил Уильям. — Я узнаю моего доброго коня Султана.
   — И Чернушка там, моя бедная корова! — прибавила миссис Брайт со вздохом.
   — Утешьтесь, — сказала Диана, — ручаюсь вам, что эти люди гонят их обратно.
   Переселенец отрицательно покачал головой.
   — Индейцы не отдают того, чем завладели однажды, — сказал он. — Но — ей-Богу! — я внесу ясность в это дело и не дам ограбить себя без сопротивления.
   — Подождите еще, отец, — возразил Уильям, удерживая его, поскольку переселенец уже был готов перемахнуть через укрепление, — мы не замедлим увидеть их намерения.
   — Гм! По-моему, они очень даже ясны: эти дьяволы хотят предложить нам какую-нибудь гнусную сделку.
   — Но мне кажется, что вы ошибаетесь, отец! — с живостью вскричала девушка. — Вот теперь они остановились и как будто совещаются.
   Действительно, на расстояние ружейного выстрела от укрепления индейцы и трое белых остановили лошадей и о чем-то говорили между собой.
   — Зачем мы здесь остановились? — спрашивал в это время граф у Меткой Пули.
   — Гм! Вы не знаете янки, господин Эдуард, — я уверен, что мы не проехали бы и десяти шагов, как были бы встречены градом пуль.
   — Полноте! — воскликнул молодой человек, пожимая плечами. — Не сумасшедшие же эти люди, чтобы действовать таким образом.
   — Однако они поступили бы именно так. Вглядитесь внимательнее и вы увидите между кольями их укрепления блестящие на солнце дула винтовок.
   — И вправду! Разве они хотят, чтобы их зарезали?
   — Они и были бы уже убиты, если бы мой брат не заступился за них, — вмешался в разговор Серый Медведь.
   — И благодарю вас за это, вождь. Прерии бескрайни, какой вред могут нанести вам эти бедняги?
   — Они — никакого, но после них придут другие и поселятся возле, а там еще и еще; глядишь, через полгода на месте, где была одна только дикая природа, такая, какой вышла из-под всемогущих рук Повелителя Жизни, вырос уже целый город.
   — Это правда, — заметил Меткая Пуля, — янки ничего не уважают, страсть строить города делает их опасными сумасшедшими.
   — Так зачем же мы остановились, вождь? — спросил граф, возвращаясь к своей первой мысли.
   — Чтобы вступить в переговоры с бледнолицыми.
   — Сделайте мне удовольствие, предоставьте это мне. Я хочу удостовериться, как эти люди понимают правила войны и каким образом они меня примут.
   — Мой брат свободен.
   — Хорошо. Подождите меня здесь, а главное — ни шагу в мое отсутствие!
   Молодой человек снял с себя оружие и отдал его слуге.
   — Вы собираетесь идти безоружным к этим еретикам, ваше сиятельство? — вскричал Ивон.
   — Как же ты хочешь, чтобы я шел? Ведь парламентеру опасаться нечего.
   — Возможно, — возразил бретонец, нисколько не убежденный, — но, право, ваше сиятельство, лучше бы вам оставить при себе хотя бы пистолеты. Никогда нельзя знать наперед, на каких людей нападешь. Далеко ли до беды?
   — Не говори глупостей! И граф пожал плечами.
   — Если вы непременно хотите идти безоружным разговаривать с этими людьми, которые не внушает мне ни малейшего доверия, я прошу позволения идти с вами, ваше сиятельство.
   — Ты-то? Полно, брат! — вскричал молодой человек, смеясь. — Ведь ты страшный трус, это всем известно!
   — Правда, но я готов на все, чтобы защитить своего хозяина.
   — Именно потому я и не согласен. А вдруг на тебя нападет страх и ты с перепугу перебьешь их всех на месте? Нет, нет, я не хочу этого, у меня нет никакого желания ввязаться в скверную историю из-за тебя.
   С этими словами он сошел с лошади и направился в сторону укреплений.
   Когда граф был уже совсем близко, он вынул из кармана белый платок и помахал им в воздухе.
   Не выпуская винтовки из рук, Джон Брайт внимательно следил за движениями графа; когда он увидел его миролюбивое заявление, то поднял голову и сделал ему знак подойти ближе.
   Молодой человек спокойно засунул платок обратно в карман, закурил сигару, вставил монокль в глаз и, тщательно натянув перчатки, храбро двинулся вперед.
   У самого укрепления он очутился лицом к лицу с Джоном Брайтом, который ожидал его, опираясь на свою винтовку.
   — Что вам надо? — грубо спросил американец. — Говорите скорее, мне некогда болтать.
   Граф окинул его надменным взглядом с головы до ног, принял самую презрительную позу и пустил ему в лицо клуб дыма.
   — Вы неучтивы, любезнейший, — сухо заметил он.
   — Послушайте! — крикнул тот. — Вы что, оскорблять меня пришли, что ли?
   — Я пришел оказать вам услугу, но если вы не перемените своего тона, то я боюсь, что буду вынужден отказаться от своих намерений.
   — Оказать мне услугу, прошу покорно! А какую же услугу вы можете мне оказать? — усмехнувшись, спросил американец.
   — Вы грубиян, с которым говорить очень неприятно, — с осуждением заметил граф. — Я предпочитаю уйти.
   — Уйти? Нет, подождите, теперь вы наш драгоценный заложник! Я заберу вас, господин, и отпущу только тогда, когда мне будет выгодно, — возразил американец.
   — Неужели? Странно же вы понимаете справедливость! Любопытно право! — вскричал граф все так же насмешливо.
   — Справедливости нет там, где речь идет о разбойниках.
   — Благодарю за комплимент, почтеннейший. Как же вы удержите меня против моей воли?
   — А вот как! — сказал американец, грубо схватив его за плечо.
   — Кажется, прости Господи, вы подняли на меня руку! — с живостью вскричал граф, высвободившись быстрым движением.
   Не успел переселенец опомниться, как граф перехватил его поперек туловища, приподнял и изо всей силы швырнул через укрепление.
   Великан грохнулся оземь посреди своего лагеря совсем ошеломленный.
   Вместо того, чтобы удалиться, как сделал бы всякий другой на его месте, молодой человек скрестил руки и преспокойно ждал, куря сигару.
   Переселенец между тем, едва опомнившись от удара, встал, потирая бока, встряхиваясь, как мокрая собака, и принялся ощупывать себя, проверяя, все ли кости целы.
   Женщины вскрикнули от ужаса, увидев его необычный способ возвращения в лагерь.
   Сын и слуги глядели на него, готовые стрелять при малейшем знаке.
   — Бросьте оружие! — приказал он им и, снова перескочив через укрепление, подошел к графу.
   Тот стоял совершенно бесстрастно.
   — Ага! Вы вернулись, — заметил он. — Как вам полет?
   — Полноте, полноте, — возразил американец, протягивая ему руку, — я был неправ, я грубая скотина, простите меня!
   — Так-то лучше, таким вы мне нравитесь больше; всегда стоит прежде понять друг друга. Ну, теперь вы расположены слушать меня, не правда ли?
   — Как нельзя более.
   Есть люди, с которыми, подобно тому как поступил граф с Джоном Брайтом, надо действовать при помощи крайних мер, чтобы дать им почувствовать свое превосходство. С подобными людьми надо не рассуждать, но отколотить их, после чего всегда окажется, что эти несговорчивые люди становятся кротки, как агнцы, и делают все, чего от них хотят.
   Американец, наделенный большой физической силой и полагаясь на нее, считал себя вправе быть дерзким с человеком худощавым и тщедушным, как ему казалось, но едва этот человек, такой слабый по наружности, доказал ему неоспоримо, что сильнее его, американец, как бык, спрятал рога и отступил.
   — Этой ночью, — заговорил тогда граф, — на вас напали черноногие. Я хотел прискакать на помощь, но это оказалось невозможным, да я и опоздал бы в любом случае. Однако, так как по некоторым причинам люди, напавшие на вас, питают ко мне уважение, то я воспользовался своим влиянием на них, чтобы заставить возвратить вам угнанный у вас скот.
   — Благодарю; верьте, я искренне сожалею о том, что произошло между нами, но я был так раздосадован этой потерей…
   —Я все понимаю и прощаю вам от всего сердца, тем более, что и я, быть может, встряхнул вас не слишком-то нежно с минуту назад.
   — Пожалуйста, не говорите об этом больше.
   — Как хотите, мне все равно.
   — А мой скот?
   — Он в вашем распоряжении. Хотите сейчас же получить его?
   — Не скрою, что…
   — Очень хорошо, — перебил его граф, — подождите меня минутку, я пойду скажу, чтобы его привели.
   — А вы не думаете, что я должен опасаться индейцев?
   — Нет, если вы будете поступать правильно.
   — Так я ожидаю вас.
   — Вам придется подождать всего несколько минут. Граф сошел с пригорка тем же спокойным шагом, каким пришел.
   Когда он вернулся к индейцам, его окружили друзья.
   Они видели все, что произошло, и пришли в восторг от способа, которым граф прекратил спор.
   — Боже мой, как американцы грубы! — вскричал молодой человек. — Отдайте ему скот, вождь, и покончим с этим, прошу вас. Грубиян чуть было не взбесил меня.
   — Вот он сам идет, — произнес Серый Медведь с неуловимой улыбкой.
   Действительно, Джон Брайт направлялся к ним. Достойный американец после надлежащей нотации от жены и дочери сам усмотрел всю неловкость своего поведения и от души желал поправить ее.
   — Право, господа, — сказал он, приближаясь, — мы не можем так расстаться. Вы оказали мне громадную услугу, и мне хотелось бы доказать вам, что я совсем не так глуп, как, вероятно, кажусь. Будьте же так добры и согласитесь отдохнуть у меня с часок, хотя бы только для того, чтобы доказать, что простили меня.
   Это приглашение было сделано так откровенно и вместе с тем дружелюбно, добрый человек так явно стыдился своей неловкости и желал загладить ее, что у графа не хватило духу отказать ему.
   Индейцы расположились на том же месте, где стояли, вождь и трое охотников последовали за американцем в лагерь, где скот уже стоял на своем прежнем месте.
   Прием был таким, какой обычно бывает в прериях.
   Женщины наскоро приготовили закуску в палатке, пока Уильям со слугами разбирал укрепление, чтобы открыть проход для гостей, которых вел за собой отец.
   Люси Брайт и Диана ждали посетителей у входа в лагерь.
   — Добро пожаловать, господа, — сказала жена американца с любезным поклоном, — мы вам так обязаны, что считаем за счастье принимать вас у себя.
   Вождь и граф де Болье вежливо поклонились достойной женщине, которая старалась по мере сил поправить неловкую грубость своего мужа.
   При взгляде на девушку граф пришел в странное волнение, так что сперва даже не мог дать себе в нем отчета; сердце его сжалось при виде этого очаровательного создания, жизнь которого постоянно подвергалась опасности в этих диких и безлюдных местах.
   Диана опустила глаза, покраснев от пламенного взора молодого человека, и робко отступила ближе к миссис Брайт, движимая, вероятно, врожденным чувством стыдливости, побуждающим девушку искать защиты у матери.
   После всех приветствий Серый Медведь, граф де Болье и Меткая Пуля вошли в палатку, где их ожидали Джон Брайт и его сын.
   Когда прошла некоторая неловкость первой встречи — а между людьми, знакомыми с жизнью прерий, это оказалось довольно скоро, разговор стал живее и откровеннее.
   — Так вы оставили колонию с намерением более не возвращаться? — спросил граф.
   — А что прикажете? — ответил переселенец. — У кого семья на руках, тот волей-неволей должен углубляться в прерии, на границе все так дорого.
   — Что касается вас, то я все понимаю, вы мужчина и везде сумеете выбраться из беды. Но вот вашу жену и дочь вы осуждаете на очень печальное и бедственное существование.
   — Долг жены следовать за мужем, — ответила миссис Брайт с легким укором. — Я счастлива везде, где бы мы ни находились, лишь бы мне быть с ним.
   — Это прекрасно, я благоговею перед вашими чувствами, миссис Брайт, но позвольте возразить вам.
   — Говорите, сэр.
   — Разве необходимо было уходить в такую даль, чтобы найти удобное место для поселения?
   — Конечно, нет, но тогда мы подвергались бы опасности, что рано или поздно владельцы вспаханной нами земли выгнали бы нас с нашего нового места и вынудили бы приняться немного дальше за устройство новой плантации…
   — Тогда как здесь, — продолжал Джон Брайт, — нам опасаться нечего, земля не принадлежит никому.
   — Мой брат ошибается, — ответил вождь, который до той поры не произнес ни слова, — вся земля на десять дней хода во все стороны принадлежит мне и моему племени; бледнолицый находится на охотничьих землях кайнахов.
   Джон Брайт посмотрел на индейца в смущении.
   — Ну, так мы пойдем еще дальше, жена, — сказал он спустя минуту, словно примирившись с неудачей.
   — Куда может идти бледнолицый, где земля не принадлежала бы никому? — строго возразил индейский вождь.
   Тут американец не знал, что возразить. Девушка, никогда еще не видевшая индейца вблизи, рассматривала его с любопытством и страхом. Граф улыбался.
   — Вождь прав, — сказал Меткая Пуля, — прерии принадлежат краснокожим.
   Джон Брайт в унынии опустил голову на грудь.
   — Что же делать? — пробормотал он.
   Серый Медведь положил руку на его плечо и сказал:
   — Откройте уши, мой брат, вождь будет говорить. Американец взглянул на него вопросительно.
   — Эта земля нравится моему брату? — спросил индеец.
   — Не вижу причины скрывать, что это отличнейшая земля, какую мне приходилось встречать, — в двух шагах река, сзади огромный девственный лес. О! Разумеется, это великолепная местность и — клянусь Богом! — я устроил бы тут великолепную плантацию.
   — Я уже говорил моему бледнолицему брату, — продолжал вождь, — что эта страна принадлежит мне.
   — Да, говорили, вождь, и я не отрицаю этого.
   — Итак, если бледнолицый желает, он может приобрести столько земли, сколько ему понадобится, — решительно сказал Серый Медведь.
   При таком предложении, которого американец вовсе не ожидал, он мигом навострил уши, в нем сказалась натура скваттера.
   — Как же я могу приобрести землю, когда у меня ничего нет? — спросил он.
   — Это все равно, — ответил вождь.
   Все изумились и с любопытством взглянули на индейца; разговор вдруг принял серьезный оборот, которого никто не ожидал.
   Джон Брайт не поверил такой уступчивости.
   — Вероятно, вы не поняли меня, вождь, — сказал он. Индеец тряхнул головой.
   — Бледнолицый не может купить землю, потому что ему нечем заплатить, — ответил он, — ведь он так сказал?
   — Так, вождь, и вы мне возразили, что это все равно.
   — Да, это мои слова.
   Всеобщее любопытство было возбуждено еще сильнее, всякое недоразумение исключалось, эти два человека выразили свою мысль точно и ясно.
   «Тут кроется какая-то чертовщина, — пробормотал про себя Меткая Пуля, — индеец не даст и битого яйца, если не рассчитывает взамен получить быка».
   — К чему вы клоните, вождь? — откровенно спросил граф Серого Медведя.
   — Сейчас я все объясню, — ответил тот. — Мой брат принимает участие в этом семействе, не так ли?
   — Ну да, — сказал молодой человек, удивляясь все больше, — вам это известно.
   — Если мой брат обязуется сопровождать меня в течение двух лун, не спрашивая отчета в моих действиях, и согласится оказывать мне помощь, когда я попрошу его, то этот человек получит от меня столько земли, сколько пожелает, чтобы поселиться, и впредь ему нечего будет опасаться — ни преследований краснокожих, ни того, что его вытеснят белые, потому что я действительно единственный владелец земли и никто другой не имеет на нее права.
   — Позвольте! — вскричал Меткая Пуля, вставая. — Я не допущу, чтобы господин Эдуард принял подобное условие при мне. Кто покупает вещь, не посмотрев на нее хотя бы раз? Просто безумие подчинить свою волю прихоти другого человека!
   Серый Медведь нахмурил брови, молния гнева сверкнула в его глазах.
   — Собака-бледнолицый! — вскричал он, вскочив со своего места. — Берегись, раз я уже пощадил тебя!
   — Я не боюсь твоих угроз, проклятый краснокожий, — твердо возразил канадец. — Ты лжешь, что жизнь моя в твоей власти! Она зависит только от Бога, и ни один волос не упадет с моей головы без Его воли.
   Индеец схватился за нож, охотник мгновенно последовал его примеру, и оба очутились лицом к лицу, сверля друг друга взглядом, готовые вступить в бой.
   Женщины вскрикнули, Уильям и его отец стали перед ними, собираясь вмешаться в ссору, если понадобится.
   Но граф мгновенно бросился к противникам и крикнул повелительным голосом:
   — Остановитесь, я требую это!
   Невольно подчинясь ему, черноногий и канадец отступили на шаг, сунули ножи за пояс и ждали.
   Граф поглядел на того и на другого и протянул руку охотнику.
   — Спасибо, друг, — сказал он с чувством, — спасибо, но ваша помощь мне не нужна.
   — Ладно, ладно, — ответил Меткая Пуля, — вы знаете, господин Эдуард, что я вам предан телом и душой; отложу все выяснения до первого же случая.
   И честный канадец беспечно сел.
   — Что касается вас, вождь, — продолжал молодой человек, — то вашего предложения я принять не могу — надо быть сумасшедшим, чтобы согласиться на него, а я, надеюсь, еще не дошел до этого. Пожалуй, я сообщу вам, что прибыл в прерии с единственной целью поохотиться; предполагаемый мной срок уже на исходе, важные дела требуют моего присутствия в Соединенных Штатах. Несмотря на все мое желание быть полезным этим добрым людям, я только съезжу с вами, как и обещал, в ваше селение и затем буду вынужден распроститься с вами, я надеюсь, навсегда.
   — Что мне будет крайне приятно, — заключил Меткая Пуля.
   Индеец оставался неподвижен.
   — Однако, — продолжал граф, — нет ли другого средства покончить с этим делом к всеобщему удовольствию? Земля не может быть дорогой в этих местах; назначьте мне цену, и я заплачу вам за нее немедленно долларами или чеками на нью-йорского или бостонского банкира.
   — Правда, — подтвердил охотник, — остается еще это средство.
   — О, благодарю вас, сэр! — вскричала миссис Брайт. — Но мой муж не может принять подобного предложения.
   — Почему же, любезная миссис Брайт, если мне оно удобно и вождь согласен?
   Джон Брайт, надо отдать ему справедливость, только знаками подтверждал слова жены; достойный скваттер, как истый американец, остерегся вымолвить слово.
   Диана, плененная бескорыстием и очарованная изысканным обращением знатного вельможи, смотрела на графа взором, исполненным горячей благодарности, не осмеливаясь высказать вслух все то, что она думала про себя при виде этого прекрасного молодого человека, такого благородного и великодушного.
   Серый Медведь поднял голову.
   — Я докажу моему брату, — спокойно промолвил он с вежливым поклоном, — что краснокожие так же великодушны, как и бледнолицые; я продаю ему восемьсот акров земли, где бы он ни вздумал взять их по берегу реки, за один доллар.
   — Один доллар! — вскричал молодой человек в изумлении.
   — Да. Таким образом я получу плату и мой брат не будет мне ничем обязан; если он останется некоторое время со мной, то только по собственной воле и потому, что сам пожелает быть вместе со своим искренним другом.
   Все остолбенели при этой неожиданной развязке сцены, которая грозила закончиться кровопролитием.
   Один только Меткая Пуля не поверил сговорчивости вождя.
   «Что-то здесь нечисто, — проворчал он про себя, — но я дремать не буду, и этот дьявол, как ни хитер, а меня не проведет!»
   Граф де Болье пришел в восторг от бескорыстия, которого не ожидал.
   — Вот, вождь, — сказал он, подавая ему доллар согласно уговору, — теперь мы квиты, но знайте, что я не останусь у вас в долгу.
   Индеец вежливо поклонился.
   — Теперь я попрошу вас еще об одной услуге, — продолжал граф.
   — Мой брат имеет право требовать от меня всего.
   — Помириться с моим стариком, Меткой Пулей.
   — Очень охотно, если мой брат желает этого, — ответил вождь, — а в знак примирения я прошу его принять этот доллар, который я получил от вас.
   Первым движением охотника было отказаться, но он передумал, взял доллар и аккуратно спрятал его в карман на своем поясе.
   Джон Брайт не знал, как выразить графу свою признательность. Благодаря ему он наконец сделался настоящим собственником.
   В тот же день американец в сопровождении сына отправился выбирать землю для плантации.
   Граф де Болье составил на листке своей записной книжки вполне законный акт о продаже, Ивон и Меткая Пуля подписались свидетелями, и Серый Медведь кое-как нарисовал знамя своего племени и животное с претензией на сходство с медведем.
   Индейский вождь вполне мог бы подписаться, как остальные, если бы захотел, но он тщательно скрывал свое хорошее образование, которым был обязан Белому Бизону.
   Джон Брайт благоговейно положил купчую между листами семейной Библии и сказал графу, стиснув его руку так, что чуть не раздавил ее:
   — Помните, граф, что в шкуре Джона Брайта есть человек, который пойдет за вас в огонь и в воду.
   Диана ничего не сказала, но бросила на молодого человека взгляд, который вполне вознаграждал его за все, что он сделал для ее семейства.
   — Держи ухо востро! — шепнул Ивону охотник, когда они остались наедине. — Теперь ты должен тщательно оберегать своего господина, ему грозит страшная опасность.

ГЛАВА XII. Степная Волчица

   Около четырех или пяти часов после различных событий, о которых мы рассказали в предыдущих главах, всадник на сильной лошади в индейской сбруе — украшенной перьями и расписанной яркими красками — переправился через узкий ручей, неизвестный приток Миссисипи, и поскакал в глубь прерий по направлению к девственному лесу, о котором мы уже упоминали несколько раз.
   Однако странно было то, что лошадь, точно фантастический конь из баллады, скорее скользила по земле, чем бежала.
   Она мчалась во весь опор — ее длинная грива развевалась по ветру, из ноздрей валил пар; но напрасно стали бы прислушиваться к ее топоту по каменистой почве.
   Всадник, в одежде воина черноногих индейцев, в котором по орлиному перу, воткнутому над правым ухом, легко было узнать вождя, то и дело наклонялся к шее лошади, взмахом руки принуждая ее мчаться еще быстрее.
   Была ночь — одна из тех американских ночей, полных благоухания и таинственного шепота, когда черное небо усеяно мириадами блестящих звезд, луна заливает серебристыми лучами местность и обманчивым полусветом придает окружающим предметам печать нереальности, даже фантастичности.
   По-видимому, все спало в прерии. Огромные деревья стояли тихо, не шелохнувшись; дикие звери, сходив к реке напиться, вернулись в свои скрытые от постороннего глаза логовища.
   Один лишь всадник неслышно мчался во мраке.
   Порой он поднимал голову, точно сверяя свой путь со звездами, но после минутной остановки снова несся во весь опор.
   Так прошло много часов, а всадник все не думал останавливаться.