Эмар Густав. Меткая Пуля

   — Просто струсили, — ответил граф, улыбаясь.
   — Гм! — пробормотал охотник. — Что-то неясно, тут кроется другое. Но это все равно, пустимся на хитрость.
   Тут он обратился к Серому Медведю:
   — Великий вождь бледнолицых доволен покорностью своих краснокожих детей, — сказал он, — и прощает их.
   Вождь сделал движение, выражавшее радость.
   Три человека прошли между расступившимися индейцами и углубились в чащу леса, ничем не потревоженные в своем отступлении.
   — Уф! — воскликнул Меткая Пуля, как только увидел себя в безопасности. — Отделался! Но, — прибавил он, качая головой, — что-то удивительное кроется за всем этим чего я понять не могу.
   — Теперь, любезный друг, — сказал граф, — вы вольны идти куда вам угодно.
   Охотник задумался.
   — Ведь я вам обязан жизнью, — сказал он минуту спустя, — я вас не знаю, но вы мне кажетесь славным малым.
   — Вы льстите мне, — заметил граф, улыбаясь.
   — Ей-Богу, нет, говорю, что думаю. Если вы согласны, мы не расстанемся, по крайней мере, пока я не сквитаюсь с вами и в свою очередь не спасу вам жизнь.
   Граф протянул ему руку.
   — Благодарю, друг мой, — сказал он с чувством, — я принимаю ваше предложение.
   — Значит, по рукам! — весело вскричал охотник, пожимая руку графу.
   Условие было заключено.
   Меткая Пуля сперва привязался к графу из чувства благодарности, но вскоре стал относиться к нему с отеческой любовью. Однако он все-таки не понимал молодого человека, который всегда поступал, точно он находился во Франции, и то и дело своей смелостью и решительными действиями опровергал весь опыт охотника относительно индейцев.
   Дошло до того, что канадец, суеверный, как все примитивные натуры, стал подозревать, что жизнь графа как будто заговорена, так часто он выходил целым и невредимым из положения, где всякий другой неминуемо должен был погибнуть.
   Разумеется, ему уже ничего не казалось невозможным с подобным товарищем, и самые поразительные предложения со стороны графа он находил очень простыми и естественными, тем более что всегда по какой-то непостижимой случайности и против всякого ожидания успех венчал все его предприятия.
   Индейцы словно сговорились между собой отказаться от борьбы с ними и даже избегать встречи. Если порой они попадались им на глаза, то к какому бы племени не принадлежали, они рассыпались перед графом в изъявлениях уважения и в разговорах с ним обнаруживали страх и вместе с тем любовь, которую охотник тщетно силился уяснить себе, а между тем никто из краснокожих не хотел, а может быть, и не мог ничего объяснить ему.
   Такое положение вещей продолжалось уже полгода, когда мы застали трех человек, сидящих за завтраком на берегу Миссисипи.
   После этих объяснений, необходимых, чтобы понять дальнейший ход событий, мы вернемся к нашему рассказу.

ГЛАВА II. Найденный след

   Трое наших путешественников, вероятно, долго еще оставались бы погружены в тихое наслаждение послеобеденного отдыха, когда со стороны реки внезапно послышался легкий шум, заставивший их вернуться к действительности.
   — Что это? — спросил граф, сбивая ногтем пепел со своей сигары.
   Меткая Пуля вскочил, скользнул в кусты, посмотрел с минуту и небрежно вернулся на свое место.
   — Ничего, — сказал он, — два каймана возятся в иле.
   — А! — отозвался граф.
   Наступила минута молчания, во время которой охотник прикидывал в уме длину тени, отбрасываемой на землю деревьями.
   — Уже за полдень, — наконец сказал он.
   — Вы полагаете? — спросил молодой человек.
   — Не полагаю, а знаю точно, граф. Де Болье сел.
   — Любезный друг, — обратился он к Меткой Пуле, — сколько раз я просил, чтобы вы не называли меня ни графом, ни господином де Болье, мы здесь не в Париже, черт возьми!
   Не в Сен-Жерменском предместье! Какой смысл уединяться среди этой величественной природы, если аристократические титулы преследуют меня даже здесь? Что Ивон величает меня сиятельством, это понятно, он старый слуга и отделаться от укоренившейся привычки ему чересчур трудно. Но вы же совсем другое дело, вы — мой друг, мой товарищ. Называйте меня Шарлем или Эдуардом, как заблагорассудится, но отбросьте, пожалуйста, все титулы, разговаривая со мной.
   — Хорошо, — ответил охотник, — я постараюсь, граф.
   — Опять, черт возьми! — вскричал молодой человек со смехом. — Вот что надо сделать: если вам так трудно звать меня по имени, то называйте меня тем прозвищем, которое дали мне индейцы.
   — О, как можно! — вскричал охотник.
   — Какое же прозвище дали они мне, Меткая Пуля? Признаться, что-то я не припомню.
   — Я никогда не осмелюсь, граф…
   — Что такое?
   — Эдуард, я хотел сказать.
   — Так-то лучше, — с улыбкой похвалил де Болье, — но я все-таки хочу знать свое прозвище.
   — Они назвали вас Стеклянным Глазом.
   — Стеклянным Глазом? — повторил молодой человек и расхохотался. — Только индейцы способны на такие выдумки.
   — О! — возразил охотник. — Индейцы вовсе не таковы, какими вы их считаете. Они хитры как черти.
   — Полноте, Меткая Пуля, я всегда подозревал, что краснокожие — ваша слабость.
   — Но ведь я их отъявленный враг; я сражаюсь с ними больше сорока лет.
   — Потому-то именно, что вы их отъявленный враг и что сражаетесь с ними более сорока лет, вы и отстаиваете их.
   — Я? Да как же это? — изумился охотник такому неожиданному выводу.
   — По очень простой причине: никто не хочет бороться с недостойным врагом, следовательно, вполне естественно, что вы стараетесь возвысить тех, с кем сражаетесь всю жизнь.
   Охотник покачал головой.
   — Хорошо узнать краснокожих, — сказал он с задумчивым видом, — можно только по прошествии многих лет; они хитры, как двуутробки из их лесов, осторожны, как змеи, и храбры, как ягуары. Вы не будете презирать их, когда проведете здесь несколько лет.
   — Сохрани Бог, дружище! — с живостью воскликнул граф. — Я рассчитываю расстаться с прериями до истечения года. Я предпочитаю цивилизованную жизнь, мне нужен Париж с его бульварами, его оперой, его балами и пирами. Нет, нет, жизнь в пустыне не по мне!
   Охотник опять покачал головой и возразил грустным тоном, который невольно тронул молодого человека, тем более что Меткая Пуля скорее как бы рассуждал сам с собой, чем отвечал на слова графа:
   — Да, так всегда говорят европейцы, приезжая в эти края, они скучают по цивилизованной жизни, пустыня им не нужна. Но когда вдыхаешь душистый воздух прерий, когда долгие ночи прислушиваешься к шепоту ветра в вековых деревьях и вою диких зверей в девственных лесах, когда бродишь по неизведанным тропинкам бескрайних, когда восхищаешься величественной природой, в которой нет ничего искусственного, где перст Божий запечатлен на каждом шагу неизгладимыми чертами, когда присутствуешь при дивном зрелище, которое ежеминутно представляется взору, — тогда начинаешь мало-помалу привязываться к этому неизвестному миру, полному тайн и загадочных, внезапных перемен; перед твоими глазами раскрывается Истина, ты становишься верующим, отбрасываешь ложь цивилизации и, понемногу преобразованный, вдыхая всей грудью чистый воздух лесов и гор, испытываешь неведомые доселе ощущения душевного блаженства, упоительной неги и, не признавая другого властелина кроме Бога, перед которым сознаешь себя таким ничтожным, забываешь все, чтобы жить до конца своего века жизнью кочевника и навеки оставаться в пустыне, потому что только там чувствуешь себя свободным, счастливым — словом, человеком… О, граф! Говорите что хотите, а прерия вас уже захватила, вы вкусили ее радости и ее страдания, больше она вас не выпустит. Не скоро вы увидите снова вашу Францию и Париж… Прерия удержит вас против вашей воли.
   Молодой человек с волнением, в котором не мог дать себе отчета, выслушал страстную речь охотника. В глубине души он сознавал, что, невзирая на преувеличение, охотник был прав, и пугался мысли, что вынужден признать его суждение верным.
   Не зная, что ответить, молча признавая себя побежденным, граф круто переменил тему разговора.
   — Гм! Так, по-вашему, теперь первый час, любезный друг? — осведомился он.
   — Около четверти первого, — ответил охотник. Граф поглядел на часы.
   — Верно, — заметил он.
   — О! — возразил охотник, указывая на солнце. — Вот единственные верные часы, они не бегут и не отстают, так как их ставит Господь.
   Молодой человек утвердительно кивнул головой.
   — Что же, нам пора в путь? — спросил он.
   — С какой стати нам отправляться сейчас? — возразил канадец. — Никто нас не гонит.
   — Правда… А вы уверены, что мы не сбились с дороги?
   — Сбились с дороги?! — вскричал охотник, подпрыгнув от изумления, почти от гнева. — Нет, нет! Это невозможно! Ручаюсь вам, что уже через неделю мы будем у озера Итаска.
   — Из этого озера действительно вытекает Миссисипи?
   — Да, из этого озера, чтобы там ни говорили, а Миссури — только главный ее приток. Ученые сделали бы лучше, если бы сами удостоверились, прежде чем утверждать, что Миссисипи и Миссури — две разные реки.
   — Что прикажете делать, Меткая Пуля, — сказал граф, смеясь, — ученые всех стран одинаковы, они от природы ленивы и полагаются один на другого, оттого и происходит куча нелепостей, которые они распространяют с гордой уверенностью. С этим надо уж как-нибудь мириться.
   — Индейцы не ошибаются.
   — Правда, зато индейцы — не ученые.
   — Конечно, нет, они ограничиваются тем, что видят собственными глазами, и утверждают только то, в чем уверены.
   — Именно это я и хотел сказать, — подтвердил граф.
   — Послушайтесь меня, господин Эдуард, давайте переждем здесь несколько часов, пока спадет дневная жара, а когда солнце будет клониться к закату, мы отправимся дальше.
   — Вполне согласен с вами, отдохнем; впрочем, Ивон уже заранее решил этот вопрос…
   Бретонец крепко спал.
   Во время разговора граф встал было на ноги, и прежде чем снова растянуться на траве, он машинально окинул взглядом обширную равнину, которая в величественной тишине расстилалась у его ног.
   — Э! — внезапно вскричал он. — Что там такое, Меткая Пуля, посмотрите!
   Охотник встал и поглядел в направлении, куда указывал граф.
   — Видите? — спросил молодой человек.
   Заслонив рукой глаза от солнечного света, Меткая Пуля молча всматривался в даль с глубоким вниманием.
   — Ну что? — снова спросил граф минуту спустя.
   — Мы больше не одни, — ответил охотник, — там какие-то люди.
   — Как люди? Мы же не видели ни малейших следов краснокожих.
   — Я и не говорю, что это краснокожие, — возразил Меткая Пуля.
   — Гм! На таком расстоянии, я думаю, трудно определить наверняка, кто это.
   Меткая Пуля улыбнулся.
   — Вы судите обо всем по взглядам, приобретенным в цивилизованном мире, господин Эдуард, — ответил он.
   — И следовательно? — спросил молодой человек, немного обидевшись на это замечание.
   — И следовательно, почти всегда ошибаетесь.
   — Однако позвольте мне возразить вам, любезный друг, при всем доверии к вам, что с такого расстояния нельзя сказать ничего определенного, в особенности когда едва виднеется лишь беловатый дымок.
   — Неужели? Разве вы считаете, что дым всегда одного вида?
   — Это что-то чересчур уж тонкое различие; признаюсь, на мой взгляд, дым везде и всегда одинаков.
   — Ошибаетесь, — возразил канадец с величайшим хладнокровием, — правда, когда вы проведете в прериях много лет, то ошибаться уже не будете.
   Де Болье пристально посмотрел на собеседника, подозревая, что тот смеется над ним.
   Канадец между тем невозмутимо продолжал:
   — Огонь, который мы видим вдалеке, разведен не индейцами, не охотниками, но белыми, еще мало знакомыми с пустыней.
   — Вот тебе на! Надеюсь, вы объясните мне этот вывод.
   — Охотно, и вы скоро сознаетесь, что я прав. Вслушайтесь же в мои слова, это надо знать.
   — Я слушаю, приятель.
   — Разумеется, для вас не новость, — продолжал с неизменным хладнокровием охотник, — что прерия достаточно населена.
   — Это верно, — с улыбкой согласился молодой человек.
   — Но самые опасные враги в прерии не дикие звери, а люди, индейцы и охотники знают это и потому стараются по мере возможности уничтожать свои следы и скрывать свое присутствие.
   — И с этим согласен.
   — Очень хорошо. Когда краснокожие или охотники вынуждены развести огонь, чтобы приготовить себе пищу или отогреться, они тщательно выбирают самые сухие деревья.
   — Признаться, я не вижу причины для такой тщательной предосторожности.
   — Сейчас вы ее поймете, — сказал охотник. — От сухого дерева бывает голубоватый дым, который легко сливается с синевой неба, он незаметен даже вблизи, тогда как сырое дерево, когда горит, выделяет густой, белый дым, и о присутствии тех, кто развел огонь, становится известно на большое расстояние. Вот почему при одном взгляде на этот дым я тотчас сказал вам, что его развели белые — и белые, не знакомые с прериями, иначе они непременно набрали бы сухого хвороста.
   — Это любопытно, черт побери! — заявил молодой человек. — Надо в этом удостовериться.
   — Что же вы хотите делать?
   — Хочу пойти посмотреть, что за люди развели этот огонь.
   — С какой стати вам трудиться, когда я уже сказал, кто они?
   — Положим, но я намерен лично удостовериться; с тех пор, как мы живем вместе, дружище, вы наговорили мне столько чудес, что я был бы не прочь хоть раз убедиться на самом деле.
   И, не слушая больше возражений канадца, молодой человек разбудил своего слугу.
   — Что прикажете, ваше сиятельство? — произнес тот, протирая глаза.
   — Живо взнуздай лошадей, Ивон. Бретонец встал и исполнил приказание.
   Граф вскочил на лошадь, охотник, покачав головой, последовал его примеру, и все трое спустились с пригорка крупной рысью.
   — Увидите, что я прав, — сказал Меткая Пуля.
   — Верю, но тем не менее мне любопытно удостовериться.
   — Так едем, раз уж вы непременно хотите этого, только пропустите меня вперед, нельзя знать заранее, с кем придется иметь дело, всегда надо быть настороже.
   Канадец проехал вперед, спутники последовали за ним.
   Огонь, замеченный графом с вершины пригорка, находился не так близко, как он полагал. Кроме того, охотник должен был огибать в высокой траве кустарники и густые заросли, которые ежеминутно преграждали дорогу, а это значительно удлиняло расстояние; прошло добрых два часа, прежде чем они достигли места, куда направлялись.
   Когда они были наконец на небольшом расстоянии от огня, который так сильно возбудил любопытство графа де Болье, канадец остановился, сделав знак спутникам, чтобы они последовали его примеру.
   Те повиновались.
   Меткая Пуля сошел с лошади, передал поводья Ивону и, взяв винтовку в руки, сказал:
   — Пойду на разведку.
   — Идите, — коротко ответил граф.
   Он был человек испытанной храбрости, однако с тех пор, как странствовал по прериям, увидел, что отвага без осторожности — безумие, когда имеешь дело с врагами, которые всегда призывают на помощь хитрость и коварство. Итак, отказываясь мало-помалу от своих рыцарских понятий, он стал усваивать правила пустыни, зная очень хорошо, что при засаде преимущество почти всегда на стороне того, кто первый откроет местоположение противника.
   Граф терпеливо ждал возвращения охотника, который скользнул в кусты и исчез из вида. Ожидание длилось долго.
   Наконец по прошествии часа или около того ветви кустарника заколыхались и со стороны, противоположной той, куда ушел, появился Меткая Пуля.
   Старый охотник очень удивился, увидев вдалеке дым, на который указал ему граф с вершины пригорка.
   Как только он остался один, то на деле применил старинную охотничью аксиому, утверждающую, что кратчайший путь от одной точки к другой — кривая линия. Он сделал большой крюк, чтобы напасть по возможности на следы людей, которых хотел выследить, и по этим следам угадать приблизительно, с кем его хочет свести случай.
   В пустыне самая опасная встреча — это встреча с человеком. Всякий незнакомец считается сперва врагом, и вообще, в переговоры вступают на расстоянии, опустив дуло ружья и держа палец на курке.
   Благодаря верному глазу, который он приобрел за время долгого пребывания в прериях, Меткая Пуля завидел издали полосу, где трава была помята и притоптана, эта полоса безошибочно указывала на то место, где прошли незнакомцы.
   Все так же не разгибаясь, чтобы его не заметили, охотник вскоре очутился на краю колеи шириной в четыре фута, которая терялась в ближайшем девственном лесу.
   Остановившись, чтобы перевести дух, канадец опустил винтовку на землю и принялся внимательно рассматривать глубокие борозды на земле.
   Его изыскания длились не более десяти минут. Наконец он поднял голову с улыбкой на лице, положил винтовку на плечо и спокойно вернулся к месту, где оставил товарищей, даже не дав себе труда подойти к огню.
   Это краткое наблюдение разъяснило ему все, теперь он знал все, что хотел знать.
   — Ну, Меткая Пуля, что нового? — осведомился граф, завидев охотника.
   —Люди, огонь которых мы заметили, — ответил канадец, — американские переселенцы, пахари, прибывшие раскинуть свой лагерь в прерии. Это семейство, состоящее из шести человек — четырех мужчин и двух женщин; у них телега с тяжелой кладью и довольно большое число скота.
   — Садитесь на лошадь, Меткая Пуля, поедем поприветствуем этих добрых людей с прибытием в прерию, окажем им радушный прием.
   Охотник стоял, опираясь на винтовку и не трогаясь с места, погруженный в задумчивость.
   — Что же вы, любезный друг, разве не слышали, что я сказал? — с нетерпением сказал граф.
   — Нет, господин Эдуард, я все слышал, но среди следов переселенцев я заметил и другие следы, которые мне кажутся подозрительны, и я хотел бы, прежде чем мы рискнем явиться в их лагерь, еще раз осмотреть окрестности.
   — О каких следах вы говорите, приятель? — с живостью спросил молодой человек.
   — Гм! Вы знаете, — ответил охотник, — что краснокожие, по праву или без права, однако считают себя хозяевами прерий и не желают допускать в них присутствия белых.
   — Я нахожу, что они совершенно правы! Со времени открытия Америки белые мало-помалу отняли у них все их земли и вытеснили их в прерию, и теперь они отстаивают это последнее убежище — и правильно делают!
   — Я разделяю ваше мнение, прерия должна принадлежать лишь охотникам да индейцам, но американцы, к несчастью, думают иначе и потому ежедневно уезжают из городов, чтобы удалиться в глубь материка; они селятся то на одном месте, то на другом, и постепенно завладевают местностями самыми плодородными и самыми богами дичью.
   — Но мы-то что можем сделать, любезный друг? — возразил, улыбаясь, граф. — Это зло непоправимое, и мы должны с ним мириться… Тем не менее, я не понимаю, к чему вы ведете речь, выражая мысли бесспорно справедливые, но, как мне кажется, вовсе не идущие к делу; пожалуйста, объяснитесь определеннее.
   — Именно это я и намерен сделать. Видите ли, по некоторым следам я понял, что за переселенцами крадутся индейцы, которые, вероятно, только выжидают удобного случая, чтобы напасть на них и перерезать всех до одного.
   — Черт возьми! — вскричал граф. — Это не шутки! Вероятно, вы предостерегли этих добрых людей о том, что им грозит опасность?
   — Я?.. Ничуть! Я не говорил с ними, даже их не видел.
   — Как! Вы их не видели?
   — Конечно, нет! Едва я успел подметить следы индейцев, как поторопился вернуться к вам, чтобы решить, что делать.
   — Прекрасно… Однако, если вы не доходили до их лагеря, как же вы узнали, что путешественники — американские переселенцы, что их четверо мужчин и две женщины, и наконец, каким способом могли вы добыть о них сведения такие точные и определенные?
   — О! Это очень легко, — просто ответил охотник, — прерия есть книга, вся написанная перстом Божиим; для того, кто привык читать ее, в ней нет тайн! Стоило мне вглядеться в следы, чтобы мгновенно понять все.
   Де Болье устремил на него изумленный взгляд. Хотя граф уже около полугода странствовал по прериям, он не уяснил себе еще этого дара охотника угадывать факты на основе следов, которые для него оставались мертвой буквой.
   — А может быть, эти индейцы, следы которых вы подметили, — возразил он, — просто безобидные охотники?
   Меткая Пуля покачал головой.
   — Среди индейцев нет безобидных охотников, — сказал он, — особенно, когда они идут по следам белых. Эти индейцы принадлежат к трем воинственным племенам, и мне странно, что они соединились — вероятно, задумали какую-нибудь необычайную экспедицию, в которой побоище переселенцев будет одним из наименее интересных эпизодов.
   — Какие это индейцы? Много ли их, по вашему мнению? Охотник задумался на минуту.
   — Отряд, замеченный мной, вероятно, только авангард, полчища должны быть гораздо многочисленнее, — ответил он. — Насколько я мог судить, их не более сорока человек, но краснокожие ходят с быстротой антилопы, их никогда не перечтешь достоверно. Этот отряд состоит из команчей, черноногих и сиу, или дакота, — трех самых воинственных племен прерий.
   — Гм!
   Граф задумался и после минуты размышления произнес:
   — Если эти черти действительно гонятся за переселенцами, как и надо полагать, то бедняги-американцы находятся в неприятном положении.
   — Только чудо может спасти их, — невесело согласился охотник.
   — Что же делать? Как их предостеречь?
   — Берегитесь, господин Эдуард, не действуйте опрометчиво!
   — Но не можем же мы позволить индейцам зарезать на наших глазах соплеменников! Ведь это гнусная подлость!
   — А присоединиться к ним совершенное безумие — вспомните, ведь нас всего трое.
   — Знаю, — задумчиво сказал молодой человек, — однако я не соглашусь ни за что на свете бросить этих бедных людей на произвол судьбы, не попытавшись отстоять их.
   — Но одну вещь можно сделать, и кто знает, не поможет ли нам Господь…
   — Говорите, дружище, да покороче, время дорого.
   — По всей вероятности, индейцы еще не открыли наших следов, хотя должны быть где-нибудь поблизости. Надо вернуться на то место, где мы завтракали, оттуда видна вся степь. Индейцы никогда не нападают раньше четырех часов утра. До тех пор мы притаимся. Как только они приблизятся к лагерю переселенцев, мы ударим по ним с тыла. Озадаченные неожиданной помощью американцам, краснокожие, вероятно, обратятся в бегство, в темноте они не могут нас пересчитать и никогда не подумают, что всего три человека нападают на них очертя голову.
   — Ей-Богу, отличная мысль! — вскричал граф, расхохотавшись. — От такого смелого охотника, как вы, Меткая Пуля, я другого и не ожидал. Вернемся скорее к нашей обсерватории и будем наготове.
   Канадец вскочил в седло, и трое спутников вернулись к своей прежней стоянке.
   По свойственной ему привычке Меткая Пуля, по-видимому ожесточенный враг прямых путей, заставил своих спутников сделать бесчисленное множество обходов с очевидной целью сбить с толку тех, кого случай навел бы на их след.
   Они достигли вершины пригорка на мысу в ту минуту, когда солнце уже заходило за горизонт.
   Под влиянием последних лучей дневного светила предметы вокруг постепенно окрашивались во все более мрачные цвета. Поднялся свежий вечерний ветерок и с таинственным шелестом заколыхал верхушки громадных деревьев. Рев ягуаров и кугуаров уже примешивался к крикам оленей, мычанию бизонов и порывистому вою красных волков, темные силуэты которых начинали появляться там и здесь на берегах реки.
   Становилось все темнее, и вскоре звезды ярко замерцали на ночном небосклоне.
   Три охотника расположились на вершине пригорка, на том самом месте, которое оставили несколько часов тому назад с намерением больше туда не возвращаться.
   Стали готовиться к ужину.
   Приготовления эти длились недолго, осторожность требовала, чтобы они не разводили огня, так как он мгновенно обнаружил бы их присутствие для невидимых глаз, вероятно, осматривавших прерию во всех направлениях.
   Пока охотники ужинали несколькими пригоршнями пеммикана¹, они не сводили глаз с лагеря переселенцев, костер которых так и светился в ночной темноте.
   — Гм! — вырвалось у Меткой Пули. — Эти люди просто не имеют никакого понятия о жизни в прериях, иначе они остереглись бы разводить огонь, видимый индейцам на десять миль вокруг.
   — Не беда! Этот маяк укажет нам дорогу, когда мы поспешим к ним на помощь, — возразил граф.
   — Дай Бог, чтобы не напрасно!
   Когда ужин закончился, охотник посоветовал графу и его слуге немного поспать.
   — Теперь нам опасаться нечего, — сказал он, — предоставьте мне караулить за всех, мои глаза привыкли видеть впотьмах.
   Граф не заставил повторять приглашение дважды, он закутался в свой плащ и растянулся на траве.
   Через две минуты и граф, и Ивон спали крепким сном.
   Меткая Пуля сел у подножия дерева и закурил трубку, чтобы по-своему скрасить часы ночного караула.
   Вдруг он наклонился вперед, приложил ухо к земле и с глубоким вниманием принялся вслушиваться в тишину.
   Его опытное ухо уловило звук, сперва почти незаметный, но постепенно как будто приближавшийся.