Эмар Густав. Меткая Пуля

   — Бросишь ее.
   — Когда мне отправляться?
   — Сейчас; солнце взошло, надо торопиться.
   — А вы что будете делать?
   — Я уже сказала, что мы отправимся к Джону Брайту и там будем ожидать тебя.
   Бретонец задумался.
   — Теперь вы меня выслушайте, — сказал он. — Я не имею привычки противиться приказаниям, когда считаю их справедливыми. Не думаю, чтобы в таком важном случае вы хотели посмеяться над беднягой, который от горя совсем потерял голову и был бы рад пожертвовать жизнью, чтобы спасти своего господина.
   — Ты прав.
   — Я исполню то, что вы сказали.
   — Тебе следовало бы уже приступить к исполнению.
   — Пожалуй, но я должен прибавить еще одно слово.
   — Я слушаю.
   — Если вы обманываете меня, если не поможете мне спасти моего господина, то, хоть я и известный трус, я клянусь, что прострелю вам голову! Где бы вы ни спрятались от меня, даже в недрах земли, я и там отыщу вас, чтобы сдержать свою клятву, слышите?
   — Как не слышать!.. Теперь ты все сказал?
   — Все.
   — Так ступай.
   — Иду.
   — До свидания!
   Бретонец поклонился, подошел к пироге, спустил ее на воду, вскочил в нее, взял весло и удалился так быстро, что должен был достигнуть цели своего пути в самый скорый срок.
   Бывшие спутники провожали его глазами, пока он не скрылся за поворотом реки.
   — А что мы будем делать? — спросила Цвет Лианы.
   — Пойдем совещаться с Джоном Брайтом.
   Маргарет села на лошадь Ивона, Цвет Лианы и Красный Волк сели на своих лошадей, и все трое помчались во весь опор.
   По счастливой случайности это был тот самый день, который выбрал скваттер, чтобы дать своим домочадцам отдых.
   Он выехал, как мы уже сказали, в сопровождении сына, чтобы осмотреть собственные владения.
   После довольно большого объезда, во время которого скваттер при виде собственных плодородных земель и великолепных деревьев в лесу неоднократно приходил в восторг, понятный одним только землевладельцам, Брайты уже готовились вернуться к своему укрепленному стану, когда Уильям указал отцу на трех всадников, приближавшихся к ним во весь опор.
   — Гм! — заметил Джон Брайт. — Индейцы! Неприятная встреча. Спрячемся за кустарник и посмотрим, что им надо.
   — Позвольте, отец, — возразил молодой человек, — я думаю, это будет лишней предосторожностью.
   — Почему так, мальчик?
   — Среди них две женщины.
   — Это ни о чем не говорит, — сказал скваттер, сделавшийся чрезвычайно осторожным после нападения краснокожих. — В этих проклятых племенах, как тебе известно, женщины сражаются не хуже мужчин.
   — Положим, но теперь они распустили в знак мира бизоновую шкуру.
   — Ты прав, мальчик, — промолвил скваттер немного погодя, — подождем их здесь… к тому же, если не ошибаюсь, я вижу среди них старую знакомую.
   — Женщина, которая спасла нас, не правда ли?
   — Именно она. Странная встреча, ей-Богу! Бедняга! Я рад ее видеть.
   Спустя десять минут всадники уже подъехали к ним. После первых приветствий заговорила Волчица.
   — Узнаете вы меня, Джон Брайт? — осведомилась она.
   — Конечно, узнаю, достойная женщина, — ответил скваттер с чувством. — Хоть я и видел вас недолго и при страшных обстоятельствах, но помню вас очень хорошо и с сердечной признательностью; будьте спокойны, у меня одно желание, чтобы вы доставили мне случай доказать вам это на деле.
   Удовольствие блеснуло во взоре Волчицы.
   — Вы говорите искренне? — спросила она.
   — Испытайте меня, — ответил Джон с живостью.
   — Хорошо, я не ошиблась в вас, теперь я радуюсь тому, что сделала, когда вижу, что оказанная мной услуга не упала на неблагодарную почву.
   — Говорите, что мне делать.
   — Не здесь; мне надо сообщить вам нечто очень важное, это потребует долгих объяснений, а здесь вовсе не место для беседы.
   — Хотите заехать ко мне? Там нам никто не помешает.
   — Если вы позволите.
   — Как! Если позволю, достойная женщина?! Разумеется, мой дом и все, что в нем находится, с хозяевами в придачу, в вашем распоряжении.
   Маргарет грустно улыбнулась.
   — Благодарю, — сказала она, подавая ему руку. Джон Брайт радостно пожал протянутую руку.
   — Так пойдемте, — сказал он, — здесь нам больше нечего делать.
   — Поедем, — ответила Маргарет.
   Они поскакали по направлению к стану.
   Ехали молча, каждый был поглощен собственными мыслями и не думал заговаривать со спутниками.
   До стана оставалось уже совсем небольшое расстояние, когда они вдруг увидели человек двадцать верхом, по-видимому охотников, которые выезжали из густого леса, тянувшегося направо от дороги.
   — Это еще что? — вскричал в изумлении Джон Брайт, притянув поводья, чтобы остановить лошадь.
   — Эге! — заметила Волчица, не отвечая скваттеру. — Француз поторопился…
   — Что вы хотите сказать?
   — Потом все объясню, теперь же примите этих добрых людей, да порадушнее.
   — Гм! Пожалуй, отчего бы и не принять, — заметил Джон Брайт с некоторым недоверием. — А все-таки мне надо знать сперва, кто они и что им здесь нужно.
   — Это такие же американцы, как и вы, Джон Брайт; я потребовала их у коменданта форта, где они несут службу в гарнизоне, и он прислал их сюда.
   — О каком форте и о каком гарнизоне вы говорите, почтенная женщина? Клянусь честью, я ничего не понимаю!
   — Как! Вы до сих пор не знаете ваших соседей?
   — У меня есть соседи? — с неудовольствием вскричал скваттер.
   — В пяти милях, самое большое, стоит форт Макензи, которым командует храбрый военный, майор Мелвилл.
   При этом объяснении лицо скваттера повеселело: сосед был ему не соперник, но защитник. Итак, все оказывалось к лучшему.
   — Вот оно что! Язасвидетельствую ему свое почтение, — сказал Джон, — таким знакомством в прерии пренебрегать нельзя.
   Майор Мелвилл немедленно выслал отряд, которого потребовала его сестра, но сообразив, что обычные солдаты едва ли исполнят так хорошо замышляемое внезапное нападение, он отправил человек двадцать лесных наездников и наемников из самых храбрых и опытных, под командой верного офицера, который давно служил компании, знал прерии вдоль и поперек и был прекрасно осведомлен о хитростях коварного неприятеля, с которым придется иметь дело.
   Съехались они с маленьким отрядом у подножия холма. Джон Брайт радушно встретил присланное подкрепление, хотя еще не знал, на что оно ему понадобится.
   Ивон сиял от радости; теперь достойный бретонец был уверен, что спасет своего господина, когда располагал таким количеством превосходных винтовок. Все его подозрения улетучились, он рассыпался в изъявлениях благодарности и в извинениях перед Степной Волчицей и двумя ее индейскими друзьями.
   Как только все въехали в стан и охотники разместились там со всеми удобствами, Джон Брайт вернулся к своим гостям и после закуски, которую предложил им, сказал:
   — Теперь я жду ваших объяснений.
   Так как вскоре мы на деле увидим план, который был разработан на этом совещании, то считаем лишним излагать его здесь в подробностях.

ГЛАВА XXIV. Стан черноногих

   Два дня прошло со времени событий, переданных нами в предыдущей главе.
   В селении кайнахов дело идет к ночи.
   Там сильная суета: готовится экспедиция.
   Ночь стоит светлая, звездная. Перед каждой хижиной разведены костры, распространяющие яркий красноватый свет, от которого светло во всем селении.
   Оно представляет собой странное и поразительное зрелище со своим суетливым населением, которое кишит и снует во все стороны, озаренное красными отблесками костров.
   Граф де Болье и Меткая Пуля, с виду совершенно свободные, тихо разговаривали между собой; они сидели на земле, прислонившись спиной к стене хижины.
   Давно уже вышел срок, в течение которого граф обязался быть пленником на слово, однако индейские вожди удовольствовались тем, что отняли у охотника и у него оружие, по-видимому не обращая на них больше никакого внимания.
   На большой площади разведены два огромных костра. Вокруг первого, разложенного перед хижиной совета, сидят Белый Бизон, Серый Медведь, Красный Волк и еще трое или четверо главных вождей племени.
   Вокруг другого костра человек двадцать воинов безмолвно курят трубки.
   Таков был вид селения кайнахов в тот день, когда мы снова приступаем к нашему рассказу, часов в девять вечера.
   — Зачем позволять бледнолицым блуждать по селению? — спросил Красный Волк.
   Серый Медведь улыбнулся.
   — Разве у белых ноги газели или, может, орлиный глаз, чтобы отыскать свой затерянный след в прерии?
   — Мой отец прав, если говорит о Стеклянном Глазе, — настаивал Красный Волк, — но Меткая Пуля одарен храбростью краснокожих.
   — Да, один он старался бы бежать, но он не бросит своего друга.
   — Друг может следовать за ним.
   — У Стеклянного Глаза мужественное сердце, но слабые ноги, он не умеет ходить по прерии.
   Красный Волк опустил голову, как будто убежденный, и больше не возражал.
   — Настал час выступления, союзные нам народы идут теперь к месту сходки, — мрачно сказал Белый Бизон. — Девять часов, сова прокричала два раза, и луна всходит.
   — Хорошо, — ответил Серый Медведь, — сейчас станут выкуривать лошадей, а там и в путь отправимся.
   Красный Волк пронзительно свистнул.
   При этом сигнале двадцать всадников вихрем примчались на площадь и, гарцуя, направились к тому костру, вокруг которого двадцать воинов, сидя на корточках, обнаженные до пояса, молча курили.
   Эти воины, тоже кайнахи, оказались без лошади по какой-нибудь случайности — вследствие боя или болезни; всадники были их приятелями, каждый из которых перед экспедицией хотел подарить коня своему другу.
   Гарцуя вокруг курильщиков, которые, по-видимому, не обращали на них внимания, каждый всадник высмотрел того, кому хотел отдать лошадь, и удары кнута посыпались на голые плечи бесстрастных воинов.
   При каждом ударе всадники выкрикивали имя своего приятеля и прибавляли:
   — Презренный нищий! Ты желаешь получить мою лошадь, даю тебе ее, но ты век будешь носить на плечах кровавые следы моего кнута!
   Эта процедура продолжалась с четверть часа; хотя кровь струилась по их телу, воины выносили пытку без крика, без стона, они были холодны и неподвижны, точно статуи из флорентийской бронзы.
   Наконец Красный Волк свистнул опять, и всадники исчезли так же быстро, как появились.
   Пострадавшие встали как ни в чем ни бывало и с сияющими лицами твердыми шагами направились каждый к великолепному, полностью оседланному коню, которого держал под уздцы бывший палач, снова превратившийся в приятеля.
   Вот что черноногие разумеют под выражением «выкуривать лошадей».
   Когда улеглась суматоха по случаю этого полушутовского-полутрагического эпизода, глашатай взобрался на кровлю хижины совета.
   Все жители селения безмолвно стеклись на большую площадь.
   — Час пробил! Час пробил! Час пробил! — закричал глашатай. — Воины, беритесь за копья и ружья; кони нетерпеливо бьют копытом, и враги погружены в сон! К оружию! К оружию! К оружию!
   — К оружию! — вскричали воины в один голос.
   Серый Медведь в сопровождении воинов на таких же ретивых конях, как и он сам, появился посреди площади и грозным голосом испустил боевой клич черноногих.
   При этом все схватились за оружие, вскочили в седло и встали рядами вокруг вождей, которые за десять минут очутились во главе пятисот отборных воинов на отличных конях и вооруженных с ног до головы.
   Серый Медведь осмотрелся вокруг с торжеством. Глаза его случайно остановились на двух пленниках, которые все еще сидели, преспокойно беседуя между собой и, по-видимому, равнодушные ко всему, что происходило.
   При этом виде вождь нахмурил свои густые брови; он наклонился к Белому Бизону, который стоял возле него, и шепнул ему что-то на ухо.
   Старик ответил утвердительным знаком и направился к пленникам, между тем как Серый Медведь, став во главе отряда, отдал приказание двигаться в путь и ускакал, оставив за собой не более десятка всадников, предназначенных в случае необходимости оказать Белому Бизону вооруженную помощь.
   — Господа, — произнес старик сухо, но с вежливым поклоном, — не угодно ли вам сесть на лошадей и следовать за мной?
   — Это приказание, милостивый государь? — надменно спросил граф.
   — К чему этот вопрос?
   — К тому, что я не имею привычки повиноваться кому-либо.
   — Всякое сопротивление с вашей стороны, — возразил старейшина, — не только безумно, но и скорее вредно, чем полезно для ваших интересов. Итак, садитесь на лошадей без дальнейшего промедления.
   — Вождь прав, — вмешался Меткая Пуля, взглянув на графа со значением. — К чему упрямиться? Ведь сила на их стороне!
   — Однако… — начал было молодой человек.
   — Вот ваша лошадь, — с живостью перебил охотник. — Мы повинуемся вождю, — сказал он вслух и прибавил шепотом: — Вы с ума сошли, господин Эдуард? Как знать, не представится ли нам случай совершить побег?
   — Однако…
   — Да садитесь же, садитесь на лошадь!
   Наполовину убежденный, граф наконец поддался настояниям охотника. Когда пленники вскочили в седло, всадники окружили их и увлекли вскачь вслед за колонной, которую вскоре догнали, после чего поехали впереди нее.
   Несмотря на сопротивление графа де Болье, Серый Медведь и Белый Бизон не отказались от своего плана выдавать его за Монтесуму и заставить предводительствовать союзными войсками.
   Их план лишь слегка изменился: поскольку граф не хотел добровольно оказывать им содействие, то они вынудят его к этому насильно. Вот каким образом они думали поступить. Им удалось уверить индейцев, принимавших участие в охоте, что битва, вынесенная графом, битва, поразившая их изумлением — так упорно и храбро сопротивлялись два человека целой полусотне воинов — просто хитрость, желание выказать наглядно во всем блеске свои силу и могущество.
   Из-за своего невежества краснокожие крайне легковерны. Грубый обман Серого Медведя, который любого цивилизованного человека заставил бы только презрительно пожать плечами, у этих до бессмыслия униженных людей имел величайший успех и еще возвысил в их глазах доблесть графа, которого они видели на свободе в селении и, по-видимому, в хороших отношениях с вождями, не стараясь понять тому причину.
   Дело зашло чересчур далеко; день заговора уже был назначен, вожди не могли уведомить союзников о перемене распоряжений и принять другие меры, чтобы заменить пророка, обещанного миссурийским племенам.
   Если по прибытии на место сборища не представить человека, которого ожидают увидеть, все отряды разойдутся, а замысел разрушится навеки.
   Необходимо было предупредить подобную катастрофу.
   Вот на каком решении остановились Серый Медведь и Белый Бизон — решении отчаянном в полном смысле, но к которому они прибегли, полагаясь на случай относительно его успеха.
   Как бы там ни было, но остановиться на полпути они не могли. Эти два вождя дикарей были не единственными изобретателями политических интриг, вынужденными в критическую минуту волей-неволей отдаться на произвол рокового божества, которое древние называли богом неизвестного, а мы — просто случаем.
   Граф де Болье и его спутник должны были во все время экспедиции ехать впереди войска, не вооруженные, со стороны абсолютно свободные, но под тщательным присмотром десяти доверенных воинов, которые не удалялись бы от них ни на шаг и размозжили бы им голову при малейшем подозрительном движении.
   Этот план был нелеп и с другими людьми, а уж с индейцами оказался бы и вовсе невозможным с первых же минут, однако именно его невероятие представляло некоторую возможность на успех, думалось вождям, главным образом по смелости замысла и еще больше потому, что у графа, как они полагали, не было рядом друзей, которые попытались бы выручить его.
   Бегство бретонца поначалу встревожило Серого Медведя, но труп в одежде Ивона, наполовину растерзанный хищными зверями, который нашли в том самом лесу, где скрылся Ивон, вернул вождю всю прежнюю самоуверенность, доказав ему, что нет никакого повода опасаться преданности бедного слуги.
   За три часа до выступления отряда вождь велел тайно удавить, по указанию Белого Бизона, пятерых шпионов.
   Красный Волк, к которому Серый Медведь и Белый Бизон имели безграничное доверие и храбрость которого не подлежала сомнению, был вождем небольшого отряда, предназначенного караулить пленников. Итак, положение вещей оказывалось вполне удовлетворительным.
   Два вождя ехали шагов на пятьдесят впереди колонны, разговаривая вполголоса между собой и окончательно согласовывая мелкие детали плана действия.
   Белый Бизон изложил в нескольких словах их положение и надежды.
   — Наш замысел отчаянный, — говорил он, — случай может уничтожить его, случай же может принести нам успех. Все зависит от первого нападения. Если, как я полагаю, мы захватим врасплох американский гарнизон и завладеем фортом Макензи, нам и граф не понадобится, мы уберем его и уверим воинов, что он вернулся на небо, потому что мы остались победителями, а в противном случае — ну, тогда посмотрим, все решится за несколько часов. До тех пор не стоит унывать. Будем действовать осторожно.
   Серый Медведь молча бросил взгляд на Цвет Лианы, которая с беспечным видом ехала сбоку от колонны. Она просила позволения сопровождать отряд, и вождь с радостью согласился.
   Индейские воины ехали в безмолвии длинной вереницей по одной из тех извилистых тропинок, которые испокон веков пролагаются на равнинах ногами диких зверей.
   В серебристых лучах месяца индейцы издали казались исполинской змеей, которая развивала по равнине свои чудовищные кольца.
   Ночь была светлая и теплая, небо, усеянное мириадами звезд, проливало на эту картину мягкий и печальный свет, в полном соответствии с величественной и первобытной природой прерии.
   Часов около четырех утра Серый Медведь остановился на вершине лесистого пригорка, посреди громадной прогалины, которая поглотила весь отряд, так что он исчез бесследно.
   Форт Макензи возвышался мрачный и величественный на расстоянии пушечного выстрела.
   Индейцы подошли чрезвычайно осторожно, и американский гарнизон не обнаруживал ни малейшего признака тревоги.
   Серый Медведь велел раскинуть палатку и вежливо пригласил своих пленников войти в нее.
   Те повиновались.
   — К чему такая любезность? — осведомился граф.
   — Разве вы не гость? — возразил вождь с насмешливой улыбкой и удалился.
   Граф и его товарищ, оставшись одни, опустились на шкуры, предназначавшиеся им для постели.
   — Что нам делать? — в унынии прошептал граф.
   — Спать, — беспечно ответил охотник. — Я сильно ошибаюсь, если скоро мы не узнаем чего-нибудь нового.
   — Да услышит вас Бог!
   — Аминь! — заключил Меткая Пуля, смеясь. — Ба-а! И на это раз мы еще не умрем.
   — Надеюсь, — сказал граф, чтобы ответить что-нибудь.
   — А я так уверен. Ей-Богу, было бы любопытно, — вскричал охотник со смехом, — чтобы меня, так давно слоняющегося по прерии, убили эти краснокожие скоты!
   Молодой человек невольно подивился в душе наивной самоуверенности, с какой канадец выражал свое оригинальное мнение.
   В эту минуту пленники услышали поблизости легкий шум.
   — Тише! — предостерег Меткая Пуля.
   Они стали прислушиваться. Приятный голос запел нежно и грустно прелестную песнь чер.ноногих, которая начинается словами:
   Отдаю тебе сердце во имя Повелителя Жизни.
   Я несчастлив, и никто надо мной не сжалится,
   А все же велик Повелитель Жизни для меня.
   — О! Я узнаю этот голос, приятель, — радостно прошептал граф.
   — И я узнаю, ей-Богу! Это Цвет Лианы.
   — Что она хочет сказать?
   — Она предупреждает нас о чем-то.
   — Ты думаешь?
   — Цвет Лианы любит вас, господин Эдуард.
   — Бедное дитя, и я люблю ее, но… о жалость!
   — Ба-а! После дождя проглянет солнце.
   — Если бы я мог увидеться с ней!
   — К чему? Когда понадобится, она сумеет показаться. Будьте спокойны, дикарки или цивилизованные — все женщины одинаковы. Но — тсс! Кто-то идет!
   Они бросились на шкуры и прикинулись спящими.
   Человек тихо приподнял одну полу палатки. Луч месяца проник в образовавшееся отверстие, и пленники узнали Красного Волка.
   Индеец внимательно огляделся, но, вероятно, успокоенный тишиной, которая царила вокруг, опустил за собой полу палатки и сделал два шага вперед.
   — Ягуар силен и смел, — сказал он вслух, как бы говоря сам с собой, — лисица хитра, но храбрый человек сильнее ягуара и хитрее лисицы, когда имеет в руках оружие, чтобы обороняться. Кто сказал, что Стеклянный Глаз и Меткая Пуля дадут умертвить себя, как робкие газели?
   И, не глядя на пленников, вождь опустил к своим ногам две винтовки, на которых висели пороховницы, мешочки с пулями и два длинных ножа, а затем вышел из палатки так спокойно и хладнокровно, как будто сделал самую простую вещь на свете.
   Пленники в изумлении переглянулись.
   — Что вы думаете об этом? — пробормотал охотник, оторопев.
   — Западня, должно быть, — ответил граф.
   — Гм! Западня или нет, но раз оружие тут, то я его забираю.
   Канадец проворно спрятал ружья и ножи под шкуры. Едва он успел скрыть это оружие, как пола палатки у выхода опять поднялась.
   Пленники едва успели вернуться на свои места.
   Человек, который вошел на этот раз, был Серый Медведь; он держал в руке горевшую окотовую ветвь, свет от которой озарял его озабоченное лицо и придавал ему мрачное выражение.
   Вождь вырыл ножом яму в земле, воткнул в нее свой факел и подошел к пленникам, которые смотрели на его приближение, не трогаясь с места.
   — Господа, — сказал Серый Медведь, — я просил бы вас уделить мне минуту внимания.
   — Говорите, мы ваши пленники, следовательно поневоле вынуждены слушать, что вы скажете, — сухо ответил граф и слегка приподнялся на локтях, тогда как Меткая Пуля небрежно встал и пошел прикурить трубку от горевшего факела.
   — С тех пор как вы мои пленники, господа, — продолжал вождь, — у вас, кажется, не было повода жаловаться на мое обращение с вами.
   — Это как посмотреть на дело; во-первых, я не допускаю, что законно являюсь вашим пленником.
   — О, граф! — возразил Серый Медведь, усмехнувшись. — Стоит ли говорить о законности с несчастным индейцем? Ведь вы знаете, что мы этого слова не понимаем.
   — Правда. Продолжайте.
   — Я пришел…
   — Зачем? — нетерпеливо перебил граф. — Объяснитесь.
   — Я хочу предложить вам условие.
   — Мне?
   — Да, вам.
   — Гм! Откровенно говоря, ваше обращение со мной не внушает мне большого доверия.
   Индеец сделал протестующее движение.
   — Все равно, — прибавил граф, — посмотрим, о чем вы говорите.
   — Я не хотел бы связать вас так, как вы были скручены, когда попали в плен.
   — Очень вам признателен.
   — Но в эту минуту мне необходимы все мои воины, и я никого не могу оставить, чтобы караулить вас и вашего товарища.
   — Что же это значит?
   — То, что я требую вашего честного слова не стараться бежать в течение двадцати четырех часов.
   — Какое же тут условие?
   — Позвольте, я сейчас дойду до этого.
   — Хорошо, я жду.
   — Взамен того я обязуюсь…
   — Ага! — заметил граф. — Посмотрим, что вы там обязуетесь сделать. Это любопытно!
   — Я обязуюсь, — продолжал вождь все так же хладнокровно и бесстрастно, — возвратить вам свободу по истечении этих двадцати четырех часов.
   — И моему товарищу?
   Индеец утвердительно кивнул головой. Граф расхохотался во все горло.
   — А если мы не примем этого условия? — поинтересовался он.
   — Если нет?
   — Ну да.
   — Примете, — возразил индеец, насмешливо улыбаясь.
   — Положим, но предположите на миг противное.
   — Тогда вас обоих привяжут на рассвете к столбу пыток и будут истязать до заката солнца.
   — Ого! Это ваше последнее слово?
   — Последнее. Через полчаса я приду за вашим ответом. Вождь повернулся, чтобы выйти.
   Граф вскочил, как ягуар, и очутился на ногах перед индейцем, держа в одной руке нож, в другой ружье.
   — Минутку! — вскричал он.
   — О-о-а! — воскликнул вождь, скрестив руки на широкой груди и глядя на пленников с насмешливым видом. — По-моему, вы приняли меры.
   — Еще бы не принять, черт побери! — посмеиваясь, возразил Меткая Пуля. — Теперь наша очередь предписывать условия, если не ошибаюсь.
   — Быть может, — холодно ответил Серый Медведь, — но у меня нет времени на пустую трату слов, пропустите меня, господа.
   Меткая Пуля бросился к входу.
   — Полноте, вождь, — сказал он, — не может же все это кончиться таким образом; мы не старые бабы, которых легко напугать! Прежде чем нас привяжут к столбу пыток, мы вас убьем.
   Вождь презрительно пожал плечами.
   — Вы с ума сошли, — сказал он, — пропустите меня, старый охотник, не вынуждайте к насильственным мерам.
   — Нет-нет, вождь, — посмеиваясь, возразил Меткая Пуля, — мы не расстанемся таким образом! Тем хуже для вас, — зачем вы сунулись в волчью пасть?
   Серый Медведь сделал нетерпеливое движение.
   — Вы непременно хотите этого, — произнес он, — ну, так смотрите.
   Он поднес к губам свисток из человеческой голени, который висел у него на шее, и пронзительно свистнул несколько раз.
   Мгновенно бока палатки были распороты, и не успели европейцы опомниться и сообразить, что произошло, как чернокожие воины уже ринулись к ним, обезоружили их и связали.