Эмар Густав. Меткая Пуля

   — Да о досаде вождя, который мчится впереди в клубах пыли.
   — По-видимому, вы с ним стоите поперек горла один другому.
   — Да, мы любим друг друга, как серый медведь и ягуар.
   — То есть, как это?
   — А так, что мы померились с ним когтями, а поскольку на первый раз когти оказались одинаковой длины, то мы оба настороже.
   — Разве вы все еще сердитесь на него?
   — Я? Нисколько! Да и боюсь я его не больше, чем он боится меня, но мы не доверяем друг другу, потому что хорошо знаем один другого.
   — Ого! — воскликнул молодой человек со смехом. — Я вижу, под этим кроется что-то важное.
   Меткая Пуля нахмурил брови и внимательно осмотрелся вокруг.
   Индейцы, смеясь между собой, скакали позади на расстоянии двадцати шагов, один Ивон, хотя и ехал немного поодаль, мог слышать их разговор.
   Меткая Пуля наклонился к графу, оперся рукой на переднюю луку его седла и шепнул:
   — Не люблю я ягуаров в лисьей шкуре.
   — Признаться, приятель, я вас не понимаю, — ответил молодой человек, — вы говорите загадками.
   — Терпение! — сказал охотник, покачав головой. — Я сейчас объясню.
   — Вы сделаете мне большое удовольствие, Меткая Пуля, — сказал молодой человек, улыбаясь. — С тех пор, как мы снова встретились с этим индейским вождем, вы постоянно принимаете таинственный вид, который сильно возбуждает мое любопытство, и я буду очень рад узнать наконец, в чем дело.
   — Что вы думаете о Сером Медведе? — спросил охотник без обиняков.
   — Ага! Вот оно, больное место!
   — Совершенно верно.
   — Так я отвечу вам, что этот человек кажется мне очень странным. В нем есть что-то, чего я не могу себе уяснить. Во-первых, действительно ли он индеец?
   — Да, индеец.
   — Верно, он много путешествовал, посещал белых, бывал в Соединенных Штатах?
   Охотник отрицательно покачал головой.
   — Он никогда не выезжал из своего племени.
   — Однако…
   — Однако, — с живостью перебил его Меткая Пуля, — он говорит по-французски, по-английски и по-испански не хуже вас, не правда ли? При своих воинах он прикидывается глубоким невеждой, подобно им он дрожит при виде одного из тысячи произведений нашей цивилизации: часов, спички и тому подобного, не так ли?
   — Ваша правда.
   — А когда он остается глаз на глаз с известными лицами, подобно вам, например, индеец внезапно преображается, и вы видите перед собой человека, образованного не хуже вас, глубокие, всесторонние познания которого просто поразительны.
   — И это правда.
   — Ага! Стало быть, раз вы находите это странным, как и я, то вы примете свои меры, господин Эдуард!
   — Но что он может мне сделать?
   — Пока не знаю, но будьте уверены, скоро узнаю. Он хитер, но ведь и я не так глуп, как кажусь; я сумею его подкараулить. Этот человек уже давно ломает комедию, на которую я до сих пор не обращал внимания, но он замешал нас в свою игру, и теперь я ему не дам спуску.
   — Но где же он научился всему тому, что знает?
   — О! Это целая долгая история, я сообщу ее вам при случае. Довольно того, если я скажу, что в его племени есть старейшина, называемый Белым Бизоном; это европеец, и он воспитал Серого Медведя.
   — Ага, вот оно что!
   — Странно, не правда ли, что европеец, умный и замечательно образованный человек, который должен был бы занимать высокое положение в своем отечестве, добровольно становится старейшиной дикарей?
   — В самом деле, это крайне странно. Вы знаете этого человека?
   — Часто видел; теперь он очень стар, волосы и борода у него совсем белые. Он высокого роста, имеет величественную походку, красив; вообще, в нем сказывается что-то великое и строгое, что внушает уважение и привлекает к нему против воли. Серый Медведь испытывает к нему глубокое благоговение и безграничную преданность, он повинуется ему, как отцу.
   — Кто бы это мог быть?
   — Никто не знает. Я уверен, что Серый Медведь сам находится в неведении, как и все.
   — Но откуда же он прибыл в племя?
   — Неизвестно.
   — Давно он там?
   — Я сказал, что он воспитывал Серого Медведя и сделал из него европейца вместо индейца.
   — Все это очень странно, — пробормотал граф, задумавшись.
   — Не правда ли? Но это еще не все. Вы вступаете в мир вам неизвестный, случай поставил вас среди людей, которых вы совершенно не знаете, остерегайтесь, взвешивайте каждое ваше слово, наблюдайте за каждым вашим движением, господин Эдуард; индейцы — хитрые бестии, а тот, с кем вы имеете дело, хитрее их всех, он соединяет с лукавством краснокожего ум и испорченность европейца — качества, которые привил ему наставник. Серый Медведь движим замыслами неисчерпаемой глубины, его мысль — бездна. Он лелеет в уме какие-то планы. Берегитесь. Его настойчивые убеждения, попытки заставить вас ехать с ним в его селение, его великодушие с американским скваттером, тайное покровительство, которое он вам оказывает, прикидываясь, будто принимает за некое высшее существо, его добродушие — все дает повод предполагать, что без вашего ведома он хочет вовлечь вас в какое-то тайное предприятие, которое может окончиться для вас очень печально. Послушайтесь моего совета, господин Эдуард, не доверяйте этому человеку!
   — Благодарю, мой друг, я буду осторожен, — сказал граф, пожимая честную руку канадца.
   — Вы будете осторожны, — возразил тот, — но знаете ли вы, каким образом надо соблюдать осторожность?
   — Признаться…
   — Послушайте, — перебил его охотник, — сперва надо…
   — Вождь направляется сюда! — вскрикнул молодой человек.
   — Черт бы его побрал! — проворчал Меткая Пуля. — Не мог подождать еще одну минутку! Готов дать голову на отсечение, что этому краснокожему дьяволу покровительствует какой-нибудь дух, который предостерегает его в нужный момент; но все равно я сказал довольно, чтобы вы не поддавались на лживые изъявления дружбы, да и я буду рядом и помогу вам.
   — Благодарю; уверен, что ваша помощь мне понадобится.
   — Я предостерегу вас, если это будет необходимо, а теперь мы должны следить за собой и не показывать вида, будто о чем-то догадываемся.
   — Хорошо, хорошо. Он уже близко, молчите.
   — Напротив, нужно разговаривать, молчание всегда истолковывают в дурную сторону. Смотрите отвечайте прямо на мои вопросы.
   — Постараюсь.
   — Вот наш приятель… надуем хитреца.
   Взглянув исподлобья на индейца, который находился всего в нескольких шагах от них, охотник громко заговорил, переменив тон:
   — Ничего не может быть легче того, о чем вы спрашиваете меня, господин Эдуард; я уверен, что вождь будет очень рад доставить вам это удовольствие.
   — Вы думаете? — ответил граф, не зная, куда Меткая Пуля клонит.
   Тогда канадец обратился к Серому Медведю, который в эту минуту подъехал к ним, храня молчание, хотя слышал последние слова охотников.
   — Мой товарищ, — сказал он вождю, — много наслышан об охоте на канадских северных оленей и горит желанием присутствовать на одной из тех великолепных облавных охот, которые умеют устраивать одни только краснокожие.
   — Серый Медведь будет рад исполнить желание своего гостя, — ответил вождь, кланяясь с индейской флегматичностью.
   Граф вежливым поклоном изъявил признательность.
   — Мы приближаемся к селению моего племени, — помолчав, снова заговорил индеец, — мы доедем до него через час. Бледнолицый увидит, как Серый Медведь умеет принимать друзей.
   Черноногие, которые до той поры скакали врассыпную, теперь собирались и постепенно выстраивались в плотные ряды вокруг вождя.
   Небольшой отряд приближался к берегу Миссури. Река текла вровень с берегами, поросшими высоким ивняком, из которого время от времени с большим шумом поднимались стаи розовых фламинго, вспугнутых приближением всадников.
   Достигнув поворота дороги, индейцы сдержали лошадей и взялись за оружие, как будто им предстоял бой; одни снимали чехлы из лосиной кожи, убранные перьями, со своих ружей и заряжали их, другие готовили луки и стрелы.
   — Разве эти люди боятся нападения? — спросил граф у Меткой Пули.
   — И не думают бояться, — ответил тот, — просто мы находимся всего в нескольких шагах от селения, и в вашу честь они собираются въехать с торжеством.
   — Какая прелесть! — вскричал молодой человек. — Я даже и не предполагал, когда ехал в прерию, что увижу такое оригинальное зрелище.
   — Пока что вы еще ничего не видели, — насмешливо возразил охотник, — подождите, это только начало.
   — Тем лучше, — весело откликнулся граф.
   Серый Медведь сделал знак, и всадники мгновенно сомкнулись в плотные ряды.
   В то же мгновение, хотя никого еще не было видно, поблизости раздался оглушительный рев труб и барабанов. Воины испустили боевой клич и ответили, приложив к губам свои иккохетас, или боевые свистки из человеческой голени, которые носили на шее.
   Тогда Серый Медведь стал во главе отряда, с графом по правую руку, охотником и Ивоном — полевую, и, обернувшись к своим воинам, потряс над головой ружьем и издал два или три пронзительных свистка.
   При этом сигнале весь отряд пустился вскачь и обогнул поворот дороги с быстротой катящейся лавины.
   Тут глазам графа представилось зрелище, преисполненное дикого величия: из селения, подобно урагану, навстречу прибывшим мчалась огромная толпа всадников, крича, ревя, размахивая руками и стреляя из ружей. Два отряда неслись навстречу друг другу во весь опор с неукротимой энергией.
   На расстоянии десяти шагов друг от друга они остановились, и лошади точно сами собой стали плясать, гарцевать и выделывать самые сложные и затейливые штуки.
   Эта демонстрация наезднического искусства продолжалась в течение нескольких минут, затем два отряда встали в полукруг — один против другого, а в пространстве, оставшемся свободным между ними, собрались старейшины.
   Началась церемония представления.
   Серый Медведь держал длинную речь, в которой дал старейшинам отчет о своей экспедиции и ее исходе.
   Старейшины слушали его с обычным индейским бесстрастием.
   Когда он заговорил о встрече с белыми и о том, что произошло затем, они молча наклонили головы, только один старейшина с благородной наружностью, по-видимому, самый старший и пользовавшийся наибольшим почтением среди товарищей, устремил на графа, когда Серый Медведь упомянул о нем, глубокий и пытливый взгляд.
 

   Невольно смущенный пристальным взором, который тяготил его, граф наклонился к уху Меткой Пули и спросил у него шепотом, кто это.
   — Белый Бизон, — ответил охотник, — европеец, о котором я вам говорил.
   — Ага! — сказал граф и в свою очередь стал внимательно всматриваться в него. — Не знаю отчего, но сдается мне, что мы еще столкнемся с этим человеком.
   Вскоре Белый Бизон заговорил:
   — Добро пожаловать, братья; ваше возвращение — праздник для племени. Вы неустрашимые воины, и мы рады были услышать, каким образом вы исполнили возложенное на вас поручение.
   Тут Белый Бизон обратился к белым, поклонился им и продолжал:
   — Кайнахи бедны, но всегда оказывают иноземцам радушный прием. Бледнолицые — наши гости; все, что мы имеем, находится в их распоряжении.
   Граф и его спутники поблагодарили старейшину, который приветствовал их столь торжественно, после чего два отряда слились в один и все вместе направились к селению, находившемуся в пятистах шагах от места церемонии, где их уже поджидала толпа женщин и детей.

ГЛАВА XIV. Прием

   Подобно всем индейским селениям, которые лежат поблизости от американских плантаций, деревня кайнахов напоминала скорее крепость. Как мы уже говорили, кайнахи недавно поселились тут по совету Серого Медведя. Впрочем, место было выбрано отлично, и благодаря принятым мерам индейцы вполне ограждались от неожиданного нападения.
   Хижины краснокожих были разбросаны по обе стороны небольшой безымянной речки.
   Укрепления состояли из ретраншементов, наскоро воздвигнутых из срубленных деревьев.
   Эти укрепления образовывали ограду с несколькими выступающими углами, которая замыкала тесное пространство и оставляла открытым только то место, где речка впадала в Миссури.
   Парапет из нагроможденных друг на друга бревен и толстых ветвей, построенный за глубоким и широким рвом, довершал эту весьма внушительную систему обороны, подобную которой трудно было ожидать в прерии.
   Пустое пространство посреди селения служило местом схода для старейшин; в центре площади возвышалась деревянная хижина в виде сахарной головы.
   По обе стороны от этой хижины на широких подмостках сохли маис, просо и всякие зерна, запасаемые на зиму.
   Не доходя до селения, на расстоянии полутораста шагов стояло нечто вроде двух укреплений в виде стрел, обшитых ивовой плетенкой, снабженных бойницами и окруженных частоколом.
   Они возвышались над местностью — над рекой и над равниной — и должны были служить для обороны селения, с которым имели сообщение посредством подземного хода.
   В километре к северо-востоку от этих блокгаузов виднелось много машоте, или помостов, на которые кайнахи, подобно другим черноногим, сиу и дакота, складывают покойников.
   Вдоль дороги к селению в землю были воткнуты длинные колья, на которых висели шкуры, скальпы и другие предметы, пожертвованные индейцами Повелителю Жизни, Омагаук-Нуманчи, или первому человеку, Нуманк-Машани.
   Индейцы вступили в селение при криках женщин и детей, лае собак и оглушительном шуме барабанов, труб, рожков и боевых свистков.
   Когда прибыли на площадь, отряд по знаку Серого Медведя остановился, и содом стих.
   На площади был разложен огромный костер.
   Перед костром стоял старый вождь, еще бодрый, высокого роста, приятной наружности и с грустью в лице; он был в трауре, о чем свидетельствовали его коротко подстриженные волосы, вымазанные глиной, и одежда, вся в лохмотьях.
   В руке он держал дакотскую трубку с длинным плоским чубуком, украшенным желтыми блестящими гвоздями.
   Старика звали Раздвоенная Нога; это был первый и самый знаменитый из кайнахских старейшин.
   Как только отряд остановился, он сделал два шага вперед и величественным движением руки пригласил вождей сойти с лошадей.
   — Мои сыновья приехали домой, — сказал он. — Располагайтесь на бизоновых шкурах вокруг огня совета.
   Вожди молча повиновались и после почтительного поклона старейшине сели на землю, поджав под себя ноги.
   Раздвоенная Нога заставил каждого поочередно затянуться из трубки, не выпуская ее из рук, после чего передал трубку соседу по левую руку, тот сделал то же и так далее.
   Когда трубка вернулась опять к старейшине, он вытряхнул пепел в огонь и, обратившись с доброй улыбкой к чужеземцам, сказал:
   — Бледнолицые — наши гости, огонь и вода к их услугам.
   После этих слов, которые заканчивали церемониал, присутствующие встали и ушли, не сказав ни слова, согласно индейскому обычаю.
   Серый Медведь подошел к графу.
   — Пусть мой брат следует за мной, — сказал он.
   — Куда? — спросил молодой человек.
   — В хижину, приготовленную для него.
   — А мои товарищи?
   — Для них готовы другие хижины.
   Меткая Пуля сделал движение, мгновенно остановленное графом.
   — Извините, вождь, — сказал он, — но с вашего позволения мои товарищи поместятся вместе со мной.
   Охотник улыбнулся, тогда как на лице индейца отразилась тень неудовольствия.
   — Молодому бледнолицему вождю будет неудобно, — ответил Серый Медведь. — Он привык к просторным хижинам белых.
   — Быть может, но будет еще более неудобно, если мои товарищи не останутся со мной, чтобы составить мне компанию.
   — Гостеприимство кайнахов велико, они богаты и могут, хотя бы принимали большое число гостей, отвести каждому отдельную хижину.
   — Я убежден в этом и благодарю вас за внимание, но не желаю этим воспользоваться: уединение пугает меня, я умру со скуки, если со мной не будет приятеля, с кем я мог бы перекинуться словом.
   — Да исполнится желание молодого бледнолицего вождя; гость имеет право приказывать, его просьба — закон.
   — Благодарю за снисхождение, вождь, я готов идти за вами.
   — Пойдемте.
   Со свойственной индейцам быстротой решения Серый Медведь подавил в своем сердце досаду, и на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего чувства.
   Три человека последовали за ним, со значением переглянувшись между собой.
   На той же площади, возле ковчега первого человека, находилась хижина довольно приятного вида.
   К этому дому вождь и повел своих гостей.
   У входа в хижину стояла женщина, устремив на приезжих взор, в котором проглядывали изумление и восторг.
   Да женщиной ли было это ангельское создание с грациозными очертаниями фигуры, чье пленительное личико с румянцем стыдливости и наивного любопытства на щеках было обращено к графу с тревогой и робостью?
   Этот вопрос задал себе молодой человек, глядя на очаровательное видение, похожее как две капли воды на одну из божественных дев мифологии древних славян.
   Увидев ее, Серый Медведь нахмурил брови.
   — Что делает тут моя сестра? — спросил он резко. Словно очнувшись при этом внезапном вопросе от своего безмолвного созерцания, молодая девушка вздрогнула и опустила глаза.
   — Цвет Лианы хотела приветствовать возвращение своего приемного отца, — кротко ответила она мелодичным, мягким голосом.
   — Здесь не место для Цвета Лианы, я переговорю с ней после, пусть она идет к своим подругам, девушкам нашего племени.
   Цвет Лианы покраснела еще сильнее, очаровательно надула свои алые губки и дважды тряхнула головой с капризным видом; повернувшись, она понеслась прочь, легкая, как птичка, бросив графу на бегу последний взгляд, от которого сердце его тревожно забилось.
   Он быстро поднес руку к груди, точно желая унять биение сердца, и следил глазами за милым ребенком, вскоре скрывшимся за хижиной.
   «О-о! — подумал вождь про себя. — Неужели она с первого взгляда узнана человека, принадлежащего к проклятому племени, от которого она рождена, хотя прежде никого из них не видела?»
   Потом он повернулся к белым, взгляды которых безотчетно чувствовал на себе, приподнял бизоновую шкуру, служившую занавеской у входа в хижину, и сказал:
   — Войдем. Они вошли.
   Серый Медведь позаботился о том, чтобы хижину вычистили и снабдили всеми удобствами, какие только можно было вообразить. Там были целые горы мехов для постелей, хромой стол, несколько скамей на плохо обтесанных ножках и даже нечто вроде плетеного кресла с широкой спинкой.
   — Бледнолицый вождь простит бедных индейцев, если они не могут принять ею лучше, чем он того заслуживает, — произнес краснокожий со смесью иронии и смирения.
   — Все отлично, — ответил, улыбаясь, молодой человек, — я, право, не ожидал таких удобств; впрочем, я уже довольно долго разъезжаю по прериям, чтобы привыкнуть обходиться без лишнего и довольствоваться необходимым.
   — Теперь я прошу позволения бледнолицего вождя удалиться.
   — Пожалуйста, вы здесь хозяин; прошу вас, не стесняйтесь, идите и занимайтесь своими делами. Что касается меня, то я немного отдохну, поскольку порядком устал.
   Серый Медведь молча поклонился и ушел.
   Как только он вышел, Меткая Пуля знаком заставил товарищей оставаться на месте и принялся за осмотр хижины, везде шаря и заглядывая в каждый угол.
   Закончив этот обзор, который не привел ни к чему, кроме убеждения, что они действительно одни и что нигде не скрывается шпион, он вернулся на середину хижины и знаком подозвал графа и его слугу.
   — Слушайте, — сказал он тихо, — мы в волчьей пасти по собственной вине, так будем же осторожны; в прерии даже листья имеют глаза, а деревья уши. Серый Медведь — хитрая бестия! Сдается мне, что он замышляет измену и хочет сделать нас жертвами.
   — Ба-а! — беспечно возразил граф. — Как вы можете это знать, Меткая Пуля?
   — Знать-то не знаю, однако совершенно уверен, мое чувство меня не обманет, господин Эдуард; я знаю кайнахов с давних пор. Нам надо выбраться отсюда как можно скорее.
   — С какой стати такие подозрения, любезный друг? Я, напротив, уверен, что бедняги не помышляют ни о чем, кроме наилучшего приема для своих гостей. Мне все тут нравится.
   Канадец с сомнением покачал головой.
   — Я хочу знать, какова причина столь странного уважения, которое оказывают вам индейцы. Тут что-то нечисто, говорю вам.
   — Да будет вам! Они боятся меня, вот и все.
   — Гм! Серый Медведь едва ли боится чего-нибудь в этом мире.
   — Однако послушайте, Меткая Пуля, я никогда не видел вас таким! Не знай я вас, прости Господи, я подумал бы, что вы струсили.
   — И не скрываю, что струсил; ей-Богу! — струсил, страшно струсил!
   — Это вы-то?
   — Да, я, только не за себя — ведь вы понимаете, что с тех пор, как я рыщу по прериям, я давно был бы убит краснокожими, если бы они могли справиться со мной. На свой счет я абсолютно спокоен, уверяю вас, и будь я один…
   — Что же тогда?
   — Я бы нисколько не смущался.
   — За кого же вы боитесь?
   — За вас.
   — За меня? — воскликнул граф, лениво потягиваясь в кресле. — Много чести для этих негодяев! Я хлыстом обращу этих уродов в бегство.
   Охотник покачал головой.
   — Вы не хотите понять одного, господин Эдуард.
   — Чего же?
   — Того, что индейцы не таковы, как жители Европы, с которыми вы имели дело до сих пор.
   — Полноте! Если послушать вас, охотников, так можно заключить, что жизнь ежеминутно висит на волоске и передвигаться по прериям следует только ползком, как крадутся дикие звери. Все это вздор, любезный друг. Я вам сто раз
   говорил, что такие предосторожности бесполезны, что человек храбрый, который не робея идет навстречу опасности, всегда одержит верх над вашими воинственными краснокожими.
   — Но я хочу открыть причину, почему они держатся с вами подобным образом!
   — Лучше откройте мне кое-что другое.
   — Что же?
   — Kто эта прелестная девушка, которую мы мельком видели и которую Серый Медведь так грубо прогнал отсюда?
   — Ну вот! Теперь еще влюбитесь! Только этого недоставало.
   — А почему бы не влюбиться? Девушка очаровательна.
   — Да, она очаровательна, граф, но послушайте меня и даже не думайте о ней.
   — По какой причине, позвольте спросить?
   — Потому что она не то, чем кажется.
   — Вот тебе на! Сущий роман Анны Радклиф! Да мы просто не выходим из тайн.
   — И чем дальше идем, тем мрачнее вокруг.
   — Ой-ей-ей! Что-то не верится, почтеннейший друг… Дай-ка мне халат, Ивон.
   Слуга повиновался.
   Со времени въезда в селение достойный бретонец был в постоянной тревоге и дрожал всем телом. Все, что он видел, казалось ему необычайным и ужасным; он ждал, что с минуты на минуту их искрошат на мелкие кусочки.
   — А ты, что ты думаешь об этом, Ивон? — спросил граф.
   — Ваше сиятельство, ведь вы изволите знать, что я большой трус, — пробормотал бретонец.
   — Да-да, это всем известно, а дальше?
   — Я страшно боюсь.
   — Разумеется.
   — Если ваше сиятельство позволит, я перенесу все эти меха к двери и лягу поперек входа.
   — Зачем же?
   — Так как я страшно трушу, то крепко не засну, и если кто-нибудь явится ночью со злым умыслом, он должен будет перешагнуть через меня; само собой, я проснусь и предупрежу вас, чтобы вы смогли приготовиться к обороне.
   Молодой человек откинулся на спинку кресла, хохоча во все горло. Меткая Пуля также засмеялся, несмотря на свою озабоченность.
   — Надо признаться, — вскричал граф, глядя на своего слугу, который оторопел от веселости, казавшейся ему очень неуместной в такую критическую минуту, — надо признаться, Ивон, что ты самый необыкновенный трус, какого мне случалось встречать!
   — Увы! — смиренно ответил слуга. — Я в этом, право, не виноват, храбрость мне не дана, ничего не поделаешь.
   — Хорошо, хорошо! — проговорил молодой человек, не переставая смеяться. — Я не сержусь на тебя, мой бедный Ивон; раз уж это свыше твоих сил, тебе надо мириться с этим.
   — Увы! — повторил бретонец и глубоко вздохнул.
   — Но оставим это. Ты ляжешь как захочешь и где хочешь, Ивон, я предоставляю это тебе.
   Не отвечая, бретонец немедленно принялся перетаскивать меха ко входу в хижину, а граф продолжал разговаривать с охотником.
   — Что касается вас, Меткая Пуля, — сказал де Болье, — то я и вам предоставляю полную свободу охранять нас, как вы сочтете наилучшим; я не буду мешать вам ни в чем и даже готов содействовать, если понадобится, но с одним условием.
   — С каким?
   — Вы должны предоставить мне возможность увидеть прелестную девушку, о которой я уже говорил вам.
   — Берегитесь, господин Эдуард!
   — Я хочу видеть ее, говорю вам, хотя бы мне самому пришлось разыскивать ее!
   — Вы не сделаете этого, господин Эдуард!
   — Сделаю, клянусь честью, и сделаю сейчас же, если вы будете говорить в таком духе.
   — Вы передумаете.
   — Я никогда не передумываю и всегда остаюсь в выигрыше.
   — Но вы же не знаете, кто эта девушка!
   — Вы сами сказали кто — просто девушка, и девушка очаровательная.
   — Прекрасно, но вот что я вам скажу: ее любит Серый Медведь!
   — А мне какое дело?
   — Подумайте!
   — Не хочу ни о чем думать; хочу ее видеть!
   — Во что бы то ни стало?
   — Во что бы то ни стало.
   — Хорошо, тогда слушайте.
   — Говорите, только коротко.
   — Я расскажу вам историю этой девушки.