Страница:
Пытаясь подладиться под взгляды членов комиссии, Троцкий отмежевывался от своих планов мировой революции и объявлял, что он всегда исходил из того, что революция в той или иной стране может победить лишь в том случае, когда к этому есть объективные обстоятельства, но ее никогда не следует импортировать. В ответ на заявление члена комиссии профессора Карлетона Билса о том, что Троцкий направлял Бородина (М.М. Грузенберга) в 1919 году в Мексику для организации там революции, Троцкий стал энергично оправдываться. Поскольку такое обвинение могло быть чревато его очередной высылкой, он стал отрицать, что знал Бородина, хотя и слыхал о нем. Он заявлял, что ничего подобного он не планировал, а Бородин лгал. Он утверждал, что в это время он не покидал своего бронепоезда, что он изучал лишь карты фронтов и «почти даже забыл о географии мира». (Троцкий был уверен, что члены комиссии не знали о существовании его предложения 1919 года прорываться в Индию для развертывании там мировой революции и его других подобных планах.)
Комиссия заседала с 10 по 17 апреля и вынесла свой вердикт лишь в сентябре 1937 года. Члены комиссии признали необоснованными обвинения, выдвинутые против Троцкого в ходе московских процессов. Основная цель «контрпроцесса» была достигнута. Теперь в ответ на требования посольства СССР в Мексике о выдворении Троцкого правительство этой страны могло сослаться на доклад комиссии Дьюи. Однако расчет Троцкого на то, что материалы «контрпроцесса» получат широкий резонанс во всем мире, не оправдался. Дейчер признавал, что воздействие решения комиссии на мировое общественное мнение «было небольшим, если не ничтожным», поскольку в это время в мире, «за год до Мюнхена», люди «были больше озабочены судьбой Народного фронта во Франции и гражданской войной в Испании». Троцкий был этим раздражен и обвинял в «преступлении» и «политической слепоте» своего сына, который не слишком оперативно подготовил очередной номер «Бюллетеня оппозиции» с изложением решения комиссии Дьюи.
Несмотря на неудачу, Троцкий пытался доказать всему миру свою правоту. К этому времени вышла в свет его книга «Преданная революция. Что такое Советский Союз и куда он идет?», которая явилась последним крупным произведением Троцкого. Завершенная в начале августа 1936 года и содержащая ряд дополнений, написанных осенью 1936-го– весной 1937 года, эта книга, по оценке И. Дейчера, «занимала особое место в литературном творчестве Троцкого. В своей последней книге он сумел, по сути, завершить свое политическое завещание». В этой книге Троцкий наиболее полно изложил свою критику советского строя и правления Сталина. В то же время он постарался дать в книге ответ на обвинения, выдвинутые в ходе московских процессов 1936—1937 годов по делам «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» и «параллельного» центра.
Как и обычно, Троцкий открывал свой анализ нынешнего состояния СССР проклятиями в адрес отсталого прошлого России:
«Историческая ответственность за это положение лежит, конечно, на черном и тяжелом прошлом России, его наследии темноты и бедности». Троцкий вновь подтверждал свою приверженность платформам оппозиции, в которых утверждалось, что, хотя СССР должен строить социализм и «систематически сокращать расстояние, отделяющее его от остального мира в области производительности труда», главная цель строительства – «ускорить пролетарскую революцию в Европе». Тогда «эта революция обогатит нас мировой техникой, и чем более истинным будет социалистический характер нашего строительства, тем больше мы продвинемся вперед как часть европейского и мирового строительства».
Отсутствию мировой революции, по мнению Троцкого, способствовали процессы, происходившие в массовом сознании Советской страны. «Классы, сформированные в варварских условиях царизма и отсталого капитализма», в том числе и «пролетариат, все еще отсталый во многих отношениях», не смогли долго выдержать напряжения революции. Усталость масс, «чрезвычайный взрыв надежд и доверия по отношению к мелкобуржуазным слоям города и деревни, вызванных к жизни нэпом», привели к ослаблению веры в мировую революцию. Настроения социальных слоев отразились и в социально-психологических переменах в руководстве страны. «На волне плебейской гордости поднялась «новая командная каста».
Этим Троцкий объяснял многие негативные стороны советской жизни. В этих объяснениях было немало демагогичности. Пока Троцкий стоял во главе «командной касты», он не находил ничего в ней порочного и готов был распространять наиболее жесткие формы административного контроля на все сферы жизни, включая быт людей. Перейдя в оппозицию, он сначала призывал преодолеть «чрезмерное усиление аппаратного централизма». Теперь же Троцкий призывал к свержению того режима, который он создавал и активно использовал для жестоких репрессий. Выдвигая программу «антибюрократической революции», которая должна была покончить с «термидорианской диктатурой», Троцкий не скупился на красивые лозунги и шел значительно дальше по сравнению с требованиями «писем», «заявлений» и «платформ» 1923—1927 годов.
Он, одним из первых выступивший за жесткое подавление политических соперников и прибегавший к беспощадным репрессиям, теперь обещал восстановить право на критику и истинную свободу выборов, возродить все «советские партии», «начиная с партии большевиков». Троцкий, выступавший за «милитаризацию труда» и «перетряхивание профсоюзов», призывал теперь дать простор для профсоюзной деятельности, ввести демократию в промышленности и радикально пересмотреть планы в интересах трудящихся. Троцкий провозглашал, что отныне экономические проблемы будут свободно обсуждаться. После антибюрократической революции, которую он предлагал осуществить, будут «строить жилье для рабочих вместо Дворцов Советов, новых театров и показных метро». Человек, с лихвой пользовавшийся своим привилегированным положением в советском обществе, когда подавляющая часть населения бедствовала, теперь заявлял, что «буржуазные нормы распределения» придут в соответствие с «лимитами строгой необходимости и уступят социалистическому равенству». Троцкий, никогда не возражавший против награждения его орденами и принимавший многочисленные знаки его возвеличивания, теперь объявлял, что «звания будут немедленно упразднены, позолота украшений будет переплавлена».
Главной боевой силой в этой революции, считал Троцкий, должна стать молодежь. «Здоровым молодым легким, – писал Л.Д. Троцкий, – невыносимо дышать в атмосфере лицемерия, неотделимой от термидора, от реакции, которая все еще вынуждена носить одежды революции. Вопиющий разрыв между социалистическими лозунгами и реальной жизнью подрывает веру в официальные каноны. Значительная прослойка молодежи гордится своим презрением к политике, своей грубостью и хулиганским поведением. Во многих случаях, а может быть и в большинстве, индифферентность и цинизм – это первоначальная форма недовольства и скрытого желания к самостоятельности».
Получалось, что в планируемой революции, направленной против строя, Троцкого интересовала не вся молодежь, а та ее «прослойка», которая «гордилась» своей аполитичностью, грубостью и хулиганским поведением. Ориентируясь на настроения и стиль поведения этой прослойки, Троцкий предлагал программу перестройки общественной морали, позволяющей законсервировать незавершенность гражданского, морального, семейного состояния молодежи, превратив население страны в вечно незрелых, социально безответственных юнцов. В популярном в 40-е годы научно-фантастическом романе Лагина «Патент АБ» малолетние детишки с помощью гормонального препарата превращались в физически развитых людей, но сохранивших навеки инфантильный ум, и это делало чрезвычайно удобным их использование в армии и в сфере труда. Кажется, что Троцкий собирался проделать аналогичную операцию с молодым поколением страны, ликвидировав семью и уничтожив связь между поколениями.
«Термидорианская» бюрократия сурово осуждалась за меры, предпринятые в 30-е годы, по укреплению института семьи, который так упорно желали сокрушить ультрареволюционеры вроде Троцкого. «Революция предприняла героическое усилие разрушить так называемый семейный очаг– этот архаичный, затхлый, прогнивший институт, в котором женщина трудящихся классов выполняла свой труд как на галерах с детства до смерти», – утверждал Л.Д. Троцкий. Он огорчался, что работа не была доведена до конца. «К сожалению, – признавался он, – общество оказалось для этого слишком бедным и малокультурным». Справедливо отмечая недостатки в строительстве детских учреждений и сфере услуг, Л.Д. Троцкий переносил центр своей критики на «культ семьи», пропагандировавшийся в 30-х годах. Возмущаясь тем, что под лозунгом борьбы с леваческими искривлениями в вопросах семьи и морали, по его словам, сталинское руководство отвергло «азбучные основы» коммунизма, Л.Д. Троцкий иронизировал над «реставрацией седьмой заповеди» («не прелюбодействуй») в моральном кодексе советского общества.
Другим объектом его возмущения являлось то, что Л.Д. Троцкий называл «реставрацией пятой заповеди» закона Моисея («чти отца своего»). «Забота об авторитете старшего поколения» вызывала тревогу у Л.Д. Троцкого. Противопоставляя интересы молодежи задачам преемственности поколений, Л.Д. Троцкий писал о том, что бюрократия ведет «борьбу против молодежи».
Одновременно у Троцкого вызывала беспокойство «перемена политики в отношении религии». «Отрицание бога, его помощи и его чудес было острейшим клином, который революционная власть вбила между детьми и родителями», – подчеркивал Л.Д. Троцкий.
По мысли Л.Д. Троцкого, клин, отделивший молодежь от родителей и старшего поколения, должен был отколоть ее и от «переродившейся» власти. Эти задачи были связаны с решением важнейших политических задач, которые выдвигал Л.Д. Троцкий. Ориентируясь на аморальные и антиобщественные импульсы в поведении молодежи, Троцкий не скрывал своих надежд направить эти настроения в сферу политического терроризма. «Наиболее нетерпеливые люди с горячей кровью, неуравновешенные, чьи интересы и чувства задеты, поворачивают свои мысли к террористическому мщению» – так характеризовал Л.Д. Троцкий настроения советской молодежи середины 30-х годов. Троцкий прямо ставил вопрос о том, что, встав в ряды движения за придание стране иного облика социализма, эти «нетерпеливые молодые люди» будут осуществлять новую революцию в стране.
В своей книге Троцкий разъяснял, кто будет идейным и политическим руководителем армии «нетерпеливых людей с горячей кровью». Троцкий приводил слова своего единомышленника Виктора Сержа, который, обращаясь к Западу, говорил: «Тысячи коммунистов первого часа, товарищи Ленина и Троцкого… защищают права рабочего класса. Я ничего не преувеличиваю. Каждое слово мое взвешено. Я могу подтвердить каждое из моих заявлений… доказательствами и именами… Мне ближе всего героическое меньшинство, …отличающееся энергией, глубиной, стоицизмом и верностью большевизму великой эпохи».
Из этих слов знающие читатели книги могли без труда догадаться, что речь идет о «большевиках-ленинцах», то есть членах оппозиции, которая уже в 1926 году стала создавать нелегальную организацию. Троцкий с очевидным удовлетворением сообщал «потрясающие новости», которые Виктор Серж «принес в Западную Европу». «Если это понадобится, они выдержат до конца. Даже если они не увидят новый революционный расцвет… революционеры Запада могут на них рассчитывать. Пламя будет гореть, хотя бы даже в тюрьмах. Они же рассчитывают на вас. Вы должны – мы все должны – защищать рабочую демократию… и когда-нибудь вернут Советскому Союзу его моральное величие и доверие рабочих». Эта группа «большевиков-ленинцев», опирающаяся на солидарность Запада, и должна была, по мысли Троцкого, стать политическим авангардом замышляемого им государственного переворота.
В своей книге Троцкий повторял: «Бюрократия может быть устранена только революционной силой». Он подчеркивал, что «возглавить ее и встать во главе масс в удобный исторический момент – вот задача советской секции IV Интернационала. Сегодня она еще слаба и загнана в подполье. Но нелегальное существование партии не означает, что ее нет. Просто это – тяжелая форма существования. Троцкий объявлял всему миру о том, что находящиеся в подполье его сторонники смогут в нужный момент действовать эффективно. «Чем смелее и решительнее будет атака, тем меньше будет жертв».
Троцкий старался убедить весь мир в том, что нелегальная троцкистская партия необыкновенно сильна и ничто не может сломить ее. Оправдывая исторической необходимостью организованные им массовые репрессии в период своего пребывания у власти, Троцкий объявлял, что носители государственной власти в СССР не могут ждать пощады от мщения троцкистов: «Репрессии могут оказаться полностью эффективными лишь в борьбе против класса, который исчезает со сцены, – это было полностью доказано революционной диктатурой с 1917 по 1923 год, но насилия против революционного авангарда не смогут спасти касту, которая, если только Советскому Союзу вообще суждено развиваться в дальнейшем, изжила себя».
В это время в СССР именно троцкисты признавались наиболее опасными внутренними врагами, ибо представляли собой наиболее реальную альтернативу сталинскому руководству внутри партии. По словам И. Дейчера, к 1936 году «троцкизм, даже не являясь организованной партией, как настроение, традиция и знамя был по-прежнему жив. И Сталин, и Троцкий знали, что при благоприятных условиях «настроение и традиция» могут легко превратиться в партию». Только троцкисты имели подполье внутри партии и, возможно, среди ее руководящих кадров. Троцкий руководил этим внутрипартийным подпольем. В своей книге и многочисленных статьях Л.Д. Троцкий уверял, что внутри страны созрели мощные силы, готовые под руководством законспирированной политической партии выступить против существующего строя.
Троцкий не ошибался относительно нарастания кризиса в руководстве. Книга Троцкого еще не вышла в свет, когда в январе 1937 года начался процесс по делу «параллельного» центра, среди участников которого находились лидеры многих оппозиционных групп 20-х годов. (Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Г.Я. Сокольников и другие). На этом процессе впервые было заявлено о связи «троцкистов» с военными. Давая свои показания, К.Б. Радек объявил, что В.К. Путна был соучастником троцкистского заговора. Это напоминало о роли В. К. Путны и И.Э. Якира в июле 1927 года, поддержавших своими действиями оппозицию в тот момент, когда Троцкий выдвинул свой «тезис о Клемансо», фактическую заявку на государственный переворот в случае войны. На февральско-мартовском пленуме 1937 г. ЦК ВКП(б) Сталин заявил о том, что в рядах Красной Армии «имеются шпионы и враги государства».
Соперничавшие группировки, опираясь на административный аппарат, вели напряженную борьбу. По сведениям П. Карелла и А. Орлова, к заговорам военных и руководства НКВД присоединялись некоторые руководители областных и республиканских организаций. В их числе назывались Постышев, Косиор, Шеболдаев и другие. Самоубийство Г.Е. Орджоникидзе в разгар подготовки им доклада о вредительской деятельности троцкистов в промышленности могло убедить Сталина в том, что даже его старый друг оказался перед неразрешимой дилеммой: либо раскрыть миру правду о заговорах, либо спасти кого-то из близких ему людей и унести тайну о их заговорщической деятельности в могилу.
На февральско-мартовском пленуме Сталин обрушился с критикой на партийную верхушку, обросшую своими кланами, не желающую считаться с общегосударственными интересами и вольно или невольно скрывающую правду о подрывной деятельности. Сталин выдвинул программу перемен в партийном руководстве на основе широкого конкурса и переподготовки кадров. Хотя к этому времени Г. Г. Ягода уже смещен с поста наркома внутренних дел и заменен Н.Н. Ежовым, военно-политический заговор оставался нераскрытым, и эта программа встревожила заговорщиков.
По словам П. Карелла, «в марте 1937 года схватка между тайными агентами Тухачевского и Сталина приобрела особенно драматичный характер… На 1 мая 1937 года был назначен переворот против Сталина, главным образом потому, что первомайские парады позволяют передвигать существенные контингента войск в Москву, не вызвав подозрений. То ли по воле случая, то ли вследствие коварства Сталина, но произошла отсрочка планов. В Кремле было объявлено, что маршал Тухачевский возглавит советскую делегацию в Лондон для участия в церемонии коронации короля Георга VI 12 мая 1937 года. Тухачевский успокоился. Он отложил переворот на три недели. Это было его роковой ошибкой».
Есть и другие сведения о том, что переворот 1 мая 1937 года был предотвращен в последнюю минуту. П.Я. Мешик утверждал, что он был награжден первым орденом за то, что обезвредил террориста, готовившегося открыть огонь по трибуне Мавзолея Ленина 1 мая 1937 года. Очевидцы этого празднования на Красной площади запомнили напряженную обстановку. В какой-то момент на гостевых трибунах прошел слух, что вот-вот будет взорван Мавзолей. По словами английского журналиста Фицроя Маклина, присутствовавшего в этот день на Красной площади, «члены политбюро нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу, забыв о параде и своем высоком положении». Лишь Сталин был невозмутим, а выражение его лица было одновременно «и снисходительным, и скучающе-непроницаемым».
4 мая документы на Тухачевского, направленные в посольство Великобритании в связи с его предполагаемым отъездом в Лондон, были отозваны. Вскоре маршал и ряд других видных военачальников, обвиненных в участии в заговоре, были арестованы. Вслед за ними последовали аресты Шеболдаева и других. Им инкриминировалась подготовка государственного переворота в союзе с Троцким и троцкистами.
Зачем же Троцкий объявлял в своей книге, вышедшей в свет в мае 1937 года, и в своих многочисленных выступлениях в печати до ее публикации о готовности партии троцкистов совершить государственный переворот? Если он готовил втайне выступление против И.В. Сталина и его руководства, зачем объявлять об этом во всеуслышанье? Если законспирированные троцкисты не представляли собой реальной силы, угрожающей советскому строю, правда могла легко раскрыться после разоблачения скоропалительных заявлений Троцкого. И все же создается впечатление, что эти заявления не были пустым бахвальством авантюриста, запутавшегося в своих властолюбивых планах, а ходом опытного деятеля в безжалостной политической игре.
На что мог рассчитывать Л.Д. Троцкий, объявляя всему свету в конце 1936– начале 1937 года, что внутри Советского Союза сложилась революционная ситуация, что многие люди, в том числе члены комсомола и партии, стремятся к свержению существующего строя, а троцкисты готовы возглавить их борьбу против правительства Сталина? Троцкий прекрасно отдавал себе отчет о той обстановке, которая была характерна для Советской страны с первых же дней ее существования, когда непрекращавшиеся нападения извне и постоянные внутренние заговоры заставляли искать врагов в каждом подозрительном человеке. О том, как легко можно было убедить людей в том, что честные и преданные делу революции командиры и комиссары являются тайными врагами, он отлично знал по личному опыту: его многочисленные приказы о расстреле неугодных ему людей по надуманным или преувеличенным обвинениям обычно исполнялись без сомнений и приводились в исполнение.
Атмосфера всеобщей подозрительности особенно сгустилась в стране после убийства СМ. Кирова 1 декабря 1934 года. Тот факт, что Троцкий открыто выражал удовлетворение по поводу убийства популярного руководителя страны, лишь усиливал уверенность в том, что троцкисты направляли руку Николаева. Арест и осуждение в 1935—1936 годах наряду с рядом оппозиционеров лиц, не имевших никакого отношения к антипартийной и антигосударственной деятельности, ясно показывали Л.Д. Троцкому размеры подозрительности, беззаконий и возможные перспективы дальнейшего нагнетания обстановки.
Уверенность, с которой Троцкий в своих статьях объявлял о неминуемой победе тщательно законспирированного заговора оппозиционеров, даже после расстрела Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и других, обвиненных в августе 1936 года в связях с ним, должна была накалить обстановку подозрений до предела. Заявления Л.Д. Троцкого, который почти полтора десятка лет воспринимался руководителями Советской страны как главный руководитель заговора по подготовке государственного переворота, не могли не вызвать смятения в руководстве. Безумное рвение, которое проявляли новый нарком внутренних дел Н.И. Ежов и его сотрудники в поисках и «разоблачении» все новых и новых «троцкистов» и «троцкистских» центров, трудно объяснить лишь их личной жестокостью и жаждой орденов. Вероятно, над ними довлел страх оставить ненароком на свободе солдат тайной армии Троцкого, о боеготовности которой так уверенно объявлял ее командарм.
Атак как Троцкий в книге разоблачал явно фальсифицированные показания обвиняемых на процессах 1936—1937 годов о встречах с ним и его сыном, эти заявления возбуждали недоверие к органам безопасности, которых могли заподозрить в том, что, подсовывая грубые фальшивки, они пытались скрыть истинных троцкистов и их организации. Недоверие к органам безопасности вызывало лишь еще большую активность работников НКВД, над которыми нависала угроза последовать за своими жертвами.
Заявляя руководству Советской страны, что ее враги находятся внутри партии и в комсомоле, Л.Д. Троцкий провоцировал широкие репрессии, которые должны были ударить по наиболее преданным и активным членам общества. Став жертвами необоснованных репрессий, многие коммунисты могли превратиться на долгие годы во врагов правительства. Это способствовало бы тому, что в последующем активная часть общества с большей готовностью встала бы под знамена лидера, отвергнутого страной в 20-х годах.
Дейчер исходил из того, что массовые репрессии были на руку Троцкому. Он считал, что «лагеря становились школами и полигонами оппозиции, в которых троцкисты были бесспорными наставниками… Хорошо организованные, дисциплинированные и хорошо информированные в политическом отношении, они были настоящей элитой того большого слоя нации, который был брошен за колючую проволоку». Именно поэтому Троцкий был заинтересован в том, чтобы число политических заключенных множилось, в том числе и за счет жертв нелепых обвинений и необоснованных подозрений.
Словно следуя логике Ветхого Завета, троцкисты должны были провести своих новых последователей через муки и вывести их из плена для созидания нового, счастливого общества. В 1938 году в «Бюллетене оппозиции» Л.Д. Троцкий предрекал свержение Сталина и суд над ним: «Монументы, которые он воздвиг себе, будут свергнуты… А победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, воздвигнет памятники несчастным жертвам сталинского злодейства и позора на площадях освобожденного Советского Союза». Видимо, Троцкий не очень жалел те жертвы, которым затем воздвигались памятники, поскольку их число росло, в частности и благодаря ему.
Троцкий верно оценил последствия пересмотра многочисленных дел, осужденных в ходе репрессий 1936—1938 годов. Поскольку жертвами их стали представители политически влиятельного слоя советского общества, то к их судьбам отнеслись с гораздо большим вниманием и сочувствием, чем к жертвам «красного террора», творившегося при активном участии Троцкого. Бывшие организаторы массовых чисток реальных и мнимых троцкистов, такие как Хрущев, постарались укрепить свое политическое положение, спекулируя на судьбах репрессированных, а затем реабилитрованных людей. Стремясь же скрыть свою роль в этих репрессиях, они постарались свалить всю вину за них на Сталина, свергая монументы, созданные в его честь и заодно перечеркивая великие достижения Советской страны, совершенные под руководством Сталина.
Правда, постоянно предрекая крушение «сталинского режима», Троцкий исходил из того, что это событие произойдет скоро. Однако Троцкому не пришлось стать свидетелем этих событий. Не оправдались и другие его пророчества.
Активный пропагандист троцкизма Исаак Дейчер включил слово «пророк» в название каждой из своих трех книг, посвященных Л.Д. Троцкому. Сам Троцкий также высоко оценивал свою способность к прогнозированию, утверждая, что он и его сторонники «предложили гораздо более правильный анализ процессов, происходящих в стране, и гораздо более правильно предвидели их будущее развитие». Эти претензии на пророчество, умение верно предвидеть будущее можно легко проверить, сравнив прогнозы Троцкого о ходе мировой войны, сделанные им в 1936—1937 годах, и их реализацию.
Хотя Троцкий не верил в возможность СССР победить гитлеровскую Германию, он утверждал, что в случае такого почти невероятного исхода «поражение Германии в войне против Советского Союза неизбежно привело бы к крушению не только Гитлера, но и капиталистической системы». Как известно, поражение Германии и крах режима Гитлера не привели к гибели капитализма.
Оценивая же расстановку мировых сил накануне войны, Троцкий считал, что военный блок СССР с рядом ведущих капиталистических держав будет непрочным. По поводу договоров о взаимной помощи СССР со странами Запада он писал: «Они сохранят свою ценность в первый период военных операций, но нет сомнения в том, что группировка сил в решающей фазе войны будет определяться несравненно более значительными факторами, чем клятвы дипломатов, так как они являются лжесвидетелями по профессии… Империалистические противоречия, конечно, будут преодолены с помощью компромисса, чтобы воспрепятствовать военной победе Советского Союза».
Комиссия заседала с 10 по 17 апреля и вынесла свой вердикт лишь в сентябре 1937 года. Члены комиссии признали необоснованными обвинения, выдвинутые против Троцкого в ходе московских процессов. Основная цель «контрпроцесса» была достигнута. Теперь в ответ на требования посольства СССР в Мексике о выдворении Троцкого правительство этой страны могло сослаться на доклад комиссии Дьюи. Однако расчет Троцкого на то, что материалы «контрпроцесса» получат широкий резонанс во всем мире, не оправдался. Дейчер признавал, что воздействие решения комиссии на мировое общественное мнение «было небольшим, если не ничтожным», поскольку в это время в мире, «за год до Мюнхена», люди «были больше озабочены судьбой Народного фронта во Франции и гражданской войной в Испании». Троцкий был этим раздражен и обвинял в «преступлении» и «политической слепоте» своего сына, который не слишком оперативно подготовил очередной номер «Бюллетеня оппозиции» с изложением решения комиссии Дьюи.
Несмотря на неудачу, Троцкий пытался доказать всему миру свою правоту. К этому времени вышла в свет его книга «Преданная революция. Что такое Советский Союз и куда он идет?», которая явилась последним крупным произведением Троцкого. Завершенная в начале августа 1936 года и содержащая ряд дополнений, написанных осенью 1936-го– весной 1937 года, эта книга, по оценке И. Дейчера, «занимала особое место в литературном творчестве Троцкого. В своей последней книге он сумел, по сути, завершить свое политическое завещание». В этой книге Троцкий наиболее полно изложил свою критику советского строя и правления Сталина. В то же время он постарался дать в книге ответ на обвинения, выдвинутые в ходе московских процессов 1936—1937 годов по делам «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» и «параллельного» центра.
Как и обычно, Троцкий открывал свой анализ нынешнего состояния СССР проклятиями в адрес отсталого прошлого России:
«Историческая ответственность за это положение лежит, конечно, на черном и тяжелом прошлом России, его наследии темноты и бедности». Троцкий вновь подтверждал свою приверженность платформам оппозиции, в которых утверждалось, что, хотя СССР должен строить социализм и «систематически сокращать расстояние, отделяющее его от остального мира в области производительности труда», главная цель строительства – «ускорить пролетарскую революцию в Европе». Тогда «эта революция обогатит нас мировой техникой, и чем более истинным будет социалистический характер нашего строительства, тем больше мы продвинемся вперед как часть европейского и мирового строительства».
Отсутствию мировой революции, по мнению Троцкого, способствовали процессы, происходившие в массовом сознании Советской страны. «Классы, сформированные в варварских условиях царизма и отсталого капитализма», в том числе и «пролетариат, все еще отсталый во многих отношениях», не смогли долго выдержать напряжения революции. Усталость масс, «чрезвычайный взрыв надежд и доверия по отношению к мелкобуржуазным слоям города и деревни, вызванных к жизни нэпом», привели к ослаблению веры в мировую революцию. Настроения социальных слоев отразились и в социально-психологических переменах в руководстве страны. «На волне плебейской гордости поднялась «новая командная каста».
Этим Троцкий объяснял многие негативные стороны советской жизни. В этих объяснениях было немало демагогичности. Пока Троцкий стоял во главе «командной касты», он не находил ничего в ней порочного и готов был распространять наиболее жесткие формы административного контроля на все сферы жизни, включая быт людей. Перейдя в оппозицию, он сначала призывал преодолеть «чрезмерное усиление аппаратного централизма». Теперь же Троцкий призывал к свержению того режима, который он создавал и активно использовал для жестоких репрессий. Выдвигая программу «антибюрократической революции», которая должна была покончить с «термидорианской диктатурой», Троцкий не скупился на красивые лозунги и шел значительно дальше по сравнению с требованиями «писем», «заявлений» и «платформ» 1923—1927 годов.
Он, одним из первых выступивший за жесткое подавление политических соперников и прибегавший к беспощадным репрессиям, теперь обещал восстановить право на критику и истинную свободу выборов, возродить все «советские партии», «начиная с партии большевиков». Троцкий, выступавший за «милитаризацию труда» и «перетряхивание профсоюзов», призывал теперь дать простор для профсоюзной деятельности, ввести демократию в промышленности и радикально пересмотреть планы в интересах трудящихся. Троцкий провозглашал, что отныне экономические проблемы будут свободно обсуждаться. После антибюрократической революции, которую он предлагал осуществить, будут «строить жилье для рабочих вместо Дворцов Советов, новых театров и показных метро». Человек, с лихвой пользовавшийся своим привилегированным положением в советском обществе, когда подавляющая часть населения бедствовала, теперь заявлял, что «буржуазные нормы распределения» придут в соответствие с «лимитами строгой необходимости и уступят социалистическому равенству». Троцкий, никогда не возражавший против награждения его орденами и принимавший многочисленные знаки его возвеличивания, теперь объявлял, что «звания будут немедленно упразднены, позолота украшений будет переплавлена».
Главной боевой силой в этой революции, считал Троцкий, должна стать молодежь. «Здоровым молодым легким, – писал Л.Д. Троцкий, – невыносимо дышать в атмосфере лицемерия, неотделимой от термидора, от реакции, которая все еще вынуждена носить одежды революции. Вопиющий разрыв между социалистическими лозунгами и реальной жизнью подрывает веру в официальные каноны. Значительная прослойка молодежи гордится своим презрением к политике, своей грубостью и хулиганским поведением. Во многих случаях, а может быть и в большинстве, индифферентность и цинизм – это первоначальная форма недовольства и скрытого желания к самостоятельности».
Получалось, что в планируемой революции, направленной против строя, Троцкого интересовала не вся молодежь, а та ее «прослойка», которая «гордилась» своей аполитичностью, грубостью и хулиганским поведением. Ориентируясь на настроения и стиль поведения этой прослойки, Троцкий предлагал программу перестройки общественной морали, позволяющей законсервировать незавершенность гражданского, морального, семейного состояния молодежи, превратив население страны в вечно незрелых, социально безответственных юнцов. В популярном в 40-е годы научно-фантастическом романе Лагина «Патент АБ» малолетние детишки с помощью гормонального препарата превращались в физически развитых людей, но сохранивших навеки инфантильный ум, и это делало чрезвычайно удобным их использование в армии и в сфере труда. Кажется, что Троцкий собирался проделать аналогичную операцию с молодым поколением страны, ликвидировав семью и уничтожив связь между поколениями.
«Термидорианская» бюрократия сурово осуждалась за меры, предпринятые в 30-е годы, по укреплению института семьи, который так упорно желали сокрушить ультрареволюционеры вроде Троцкого. «Революция предприняла героическое усилие разрушить так называемый семейный очаг– этот архаичный, затхлый, прогнивший институт, в котором женщина трудящихся классов выполняла свой труд как на галерах с детства до смерти», – утверждал Л.Д. Троцкий. Он огорчался, что работа не была доведена до конца. «К сожалению, – признавался он, – общество оказалось для этого слишком бедным и малокультурным». Справедливо отмечая недостатки в строительстве детских учреждений и сфере услуг, Л.Д. Троцкий переносил центр своей критики на «культ семьи», пропагандировавшийся в 30-х годах. Возмущаясь тем, что под лозунгом борьбы с леваческими искривлениями в вопросах семьи и морали, по его словам, сталинское руководство отвергло «азбучные основы» коммунизма, Л.Д. Троцкий иронизировал над «реставрацией седьмой заповеди» («не прелюбодействуй») в моральном кодексе советского общества.
Другим объектом его возмущения являлось то, что Л.Д. Троцкий называл «реставрацией пятой заповеди» закона Моисея («чти отца своего»). «Забота об авторитете старшего поколения» вызывала тревогу у Л.Д. Троцкого. Противопоставляя интересы молодежи задачам преемственности поколений, Л.Д. Троцкий писал о том, что бюрократия ведет «борьбу против молодежи».
Одновременно у Троцкого вызывала беспокойство «перемена политики в отношении религии». «Отрицание бога, его помощи и его чудес было острейшим клином, который революционная власть вбила между детьми и родителями», – подчеркивал Л.Д. Троцкий.
По мысли Л.Д. Троцкого, клин, отделивший молодежь от родителей и старшего поколения, должен был отколоть ее и от «переродившейся» власти. Эти задачи были связаны с решением важнейших политических задач, которые выдвигал Л.Д. Троцкий. Ориентируясь на аморальные и антиобщественные импульсы в поведении молодежи, Троцкий не скрывал своих надежд направить эти настроения в сферу политического терроризма. «Наиболее нетерпеливые люди с горячей кровью, неуравновешенные, чьи интересы и чувства задеты, поворачивают свои мысли к террористическому мщению» – так характеризовал Л.Д. Троцкий настроения советской молодежи середины 30-х годов. Троцкий прямо ставил вопрос о том, что, встав в ряды движения за придание стране иного облика социализма, эти «нетерпеливые молодые люди» будут осуществлять новую революцию в стране.
В своей книге Троцкий разъяснял, кто будет идейным и политическим руководителем армии «нетерпеливых людей с горячей кровью». Троцкий приводил слова своего единомышленника Виктора Сержа, который, обращаясь к Западу, говорил: «Тысячи коммунистов первого часа, товарищи Ленина и Троцкого… защищают права рабочего класса. Я ничего не преувеличиваю. Каждое слово мое взвешено. Я могу подтвердить каждое из моих заявлений… доказательствами и именами… Мне ближе всего героическое меньшинство, …отличающееся энергией, глубиной, стоицизмом и верностью большевизму великой эпохи».
Из этих слов знающие читатели книги могли без труда догадаться, что речь идет о «большевиках-ленинцах», то есть членах оппозиции, которая уже в 1926 году стала создавать нелегальную организацию. Троцкий с очевидным удовлетворением сообщал «потрясающие новости», которые Виктор Серж «принес в Западную Европу». «Если это понадобится, они выдержат до конца. Даже если они не увидят новый революционный расцвет… революционеры Запада могут на них рассчитывать. Пламя будет гореть, хотя бы даже в тюрьмах. Они же рассчитывают на вас. Вы должны – мы все должны – защищать рабочую демократию… и когда-нибудь вернут Советскому Союзу его моральное величие и доверие рабочих». Эта группа «большевиков-ленинцев», опирающаяся на солидарность Запада, и должна была, по мысли Троцкого, стать политическим авангардом замышляемого им государственного переворота.
В своей книге Троцкий повторял: «Бюрократия может быть устранена только революционной силой». Он подчеркивал, что «возглавить ее и встать во главе масс в удобный исторический момент – вот задача советской секции IV Интернационала. Сегодня она еще слаба и загнана в подполье. Но нелегальное существование партии не означает, что ее нет. Просто это – тяжелая форма существования. Троцкий объявлял всему миру о том, что находящиеся в подполье его сторонники смогут в нужный момент действовать эффективно. «Чем смелее и решительнее будет атака, тем меньше будет жертв».
Троцкий старался убедить весь мир в том, что нелегальная троцкистская партия необыкновенно сильна и ничто не может сломить ее. Оправдывая исторической необходимостью организованные им массовые репрессии в период своего пребывания у власти, Троцкий объявлял, что носители государственной власти в СССР не могут ждать пощады от мщения троцкистов: «Репрессии могут оказаться полностью эффективными лишь в борьбе против класса, который исчезает со сцены, – это было полностью доказано революционной диктатурой с 1917 по 1923 год, но насилия против революционного авангарда не смогут спасти касту, которая, если только Советскому Союзу вообще суждено развиваться в дальнейшем, изжила себя».
В это время в СССР именно троцкисты признавались наиболее опасными внутренними врагами, ибо представляли собой наиболее реальную альтернативу сталинскому руководству внутри партии. По словам И. Дейчера, к 1936 году «троцкизм, даже не являясь организованной партией, как настроение, традиция и знамя был по-прежнему жив. И Сталин, и Троцкий знали, что при благоприятных условиях «настроение и традиция» могут легко превратиться в партию». Только троцкисты имели подполье внутри партии и, возможно, среди ее руководящих кадров. Троцкий руководил этим внутрипартийным подпольем. В своей книге и многочисленных статьях Л.Д. Троцкий уверял, что внутри страны созрели мощные силы, готовые под руководством законспирированной политической партии выступить против существующего строя.
Троцкий не ошибался относительно нарастания кризиса в руководстве. Книга Троцкого еще не вышла в свет, когда в январе 1937 года начался процесс по делу «параллельного» центра, среди участников которого находились лидеры многих оппозиционных групп 20-х годов. (Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Г.Я. Сокольников и другие). На этом процессе впервые было заявлено о связи «троцкистов» с военными. Давая свои показания, К.Б. Радек объявил, что В.К. Путна был соучастником троцкистского заговора. Это напоминало о роли В. К. Путны и И.Э. Якира в июле 1927 года, поддержавших своими действиями оппозицию в тот момент, когда Троцкий выдвинул свой «тезис о Клемансо», фактическую заявку на государственный переворот в случае войны. На февральско-мартовском пленуме 1937 г. ЦК ВКП(б) Сталин заявил о том, что в рядах Красной Армии «имеются шпионы и враги государства».
Соперничавшие группировки, опираясь на административный аппарат, вели напряженную борьбу. По сведениям П. Карелла и А. Орлова, к заговорам военных и руководства НКВД присоединялись некоторые руководители областных и республиканских организаций. В их числе назывались Постышев, Косиор, Шеболдаев и другие. Самоубийство Г.Е. Орджоникидзе в разгар подготовки им доклада о вредительской деятельности троцкистов в промышленности могло убедить Сталина в том, что даже его старый друг оказался перед неразрешимой дилеммой: либо раскрыть миру правду о заговорах, либо спасти кого-то из близких ему людей и унести тайну о их заговорщической деятельности в могилу.
На февральско-мартовском пленуме Сталин обрушился с критикой на партийную верхушку, обросшую своими кланами, не желающую считаться с общегосударственными интересами и вольно или невольно скрывающую правду о подрывной деятельности. Сталин выдвинул программу перемен в партийном руководстве на основе широкого конкурса и переподготовки кадров. Хотя к этому времени Г. Г. Ягода уже смещен с поста наркома внутренних дел и заменен Н.Н. Ежовым, военно-политический заговор оставался нераскрытым, и эта программа встревожила заговорщиков.
По словам П. Карелла, «в марте 1937 года схватка между тайными агентами Тухачевского и Сталина приобрела особенно драматичный характер… На 1 мая 1937 года был назначен переворот против Сталина, главным образом потому, что первомайские парады позволяют передвигать существенные контингента войск в Москву, не вызвав подозрений. То ли по воле случая, то ли вследствие коварства Сталина, но произошла отсрочка планов. В Кремле было объявлено, что маршал Тухачевский возглавит советскую делегацию в Лондон для участия в церемонии коронации короля Георга VI 12 мая 1937 года. Тухачевский успокоился. Он отложил переворот на три недели. Это было его роковой ошибкой».
Есть и другие сведения о том, что переворот 1 мая 1937 года был предотвращен в последнюю минуту. П.Я. Мешик утверждал, что он был награжден первым орденом за то, что обезвредил террориста, готовившегося открыть огонь по трибуне Мавзолея Ленина 1 мая 1937 года. Очевидцы этого празднования на Красной площади запомнили напряженную обстановку. В какой-то момент на гостевых трибунах прошел слух, что вот-вот будет взорван Мавзолей. По словами английского журналиста Фицроя Маклина, присутствовавшего в этот день на Красной площади, «члены политбюро нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу, забыв о параде и своем высоком положении». Лишь Сталин был невозмутим, а выражение его лица было одновременно «и снисходительным, и скучающе-непроницаемым».
4 мая документы на Тухачевского, направленные в посольство Великобритании в связи с его предполагаемым отъездом в Лондон, были отозваны. Вскоре маршал и ряд других видных военачальников, обвиненных в участии в заговоре, были арестованы. Вслед за ними последовали аресты Шеболдаева и других. Им инкриминировалась подготовка государственного переворота в союзе с Троцким и троцкистами.
Зачем же Троцкий объявлял в своей книге, вышедшей в свет в мае 1937 года, и в своих многочисленных выступлениях в печати до ее публикации о готовности партии троцкистов совершить государственный переворот? Если он готовил втайне выступление против И.В. Сталина и его руководства, зачем объявлять об этом во всеуслышанье? Если законспирированные троцкисты не представляли собой реальной силы, угрожающей советскому строю, правда могла легко раскрыться после разоблачения скоропалительных заявлений Троцкого. И все же создается впечатление, что эти заявления не были пустым бахвальством авантюриста, запутавшегося в своих властолюбивых планах, а ходом опытного деятеля в безжалостной политической игре.
На что мог рассчитывать Л.Д. Троцкий, объявляя всему свету в конце 1936– начале 1937 года, что внутри Советского Союза сложилась революционная ситуация, что многие люди, в том числе члены комсомола и партии, стремятся к свержению существующего строя, а троцкисты готовы возглавить их борьбу против правительства Сталина? Троцкий прекрасно отдавал себе отчет о той обстановке, которая была характерна для Советской страны с первых же дней ее существования, когда непрекращавшиеся нападения извне и постоянные внутренние заговоры заставляли искать врагов в каждом подозрительном человеке. О том, как легко можно было убедить людей в том, что честные и преданные делу революции командиры и комиссары являются тайными врагами, он отлично знал по личному опыту: его многочисленные приказы о расстреле неугодных ему людей по надуманным или преувеличенным обвинениям обычно исполнялись без сомнений и приводились в исполнение.
Атмосфера всеобщей подозрительности особенно сгустилась в стране после убийства СМ. Кирова 1 декабря 1934 года. Тот факт, что Троцкий открыто выражал удовлетворение по поводу убийства популярного руководителя страны, лишь усиливал уверенность в том, что троцкисты направляли руку Николаева. Арест и осуждение в 1935—1936 годах наряду с рядом оппозиционеров лиц, не имевших никакого отношения к антипартийной и антигосударственной деятельности, ясно показывали Л.Д. Троцкому размеры подозрительности, беззаконий и возможные перспективы дальнейшего нагнетания обстановки.
Уверенность, с которой Троцкий в своих статьях объявлял о неминуемой победе тщательно законспирированного заговора оппозиционеров, даже после расстрела Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и других, обвиненных в августе 1936 года в связях с ним, должна была накалить обстановку подозрений до предела. Заявления Л.Д. Троцкого, который почти полтора десятка лет воспринимался руководителями Советской страны как главный руководитель заговора по подготовке государственного переворота, не могли не вызвать смятения в руководстве. Безумное рвение, которое проявляли новый нарком внутренних дел Н.И. Ежов и его сотрудники в поисках и «разоблачении» все новых и новых «троцкистов» и «троцкистских» центров, трудно объяснить лишь их личной жестокостью и жаждой орденов. Вероятно, над ними довлел страх оставить ненароком на свободе солдат тайной армии Троцкого, о боеготовности которой так уверенно объявлял ее командарм.
Атак как Троцкий в книге разоблачал явно фальсифицированные показания обвиняемых на процессах 1936—1937 годов о встречах с ним и его сыном, эти заявления возбуждали недоверие к органам безопасности, которых могли заподозрить в том, что, подсовывая грубые фальшивки, они пытались скрыть истинных троцкистов и их организации. Недоверие к органам безопасности вызывало лишь еще большую активность работников НКВД, над которыми нависала угроза последовать за своими жертвами.
Заявляя руководству Советской страны, что ее враги находятся внутри партии и в комсомоле, Л.Д. Троцкий провоцировал широкие репрессии, которые должны были ударить по наиболее преданным и активным членам общества. Став жертвами необоснованных репрессий, многие коммунисты могли превратиться на долгие годы во врагов правительства. Это способствовало бы тому, что в последующем активная часть общества с большей готовностью встала бы под знамена лидера, отвергнутого страной в 20-х годах.
Дейчер исходил из того, что массовые репрессии были на руку Троцкому. Он считал, что «лагеря становились школами и полигонами оппозиции, в которых троцкисты были бесспорными наставниками… Хорошо организованные, дисциплинированные и хорошо информированные в политическом отношении, они были настоящей элитой того большого слоя нации, который был брошен за колючую проволоку». Именно поэтому Троцкий был заинтересован в том, чтобы число политических заключенных множилось, в том числе и за счет жертв нелепых обвинений и необоснованных подозрений.
Словно следуя логике Ветхого Завета, троцкисты должны были провести своих новых последователей через муки и вывести их из плена для созидания нового, счастливого общества. В 1938 году в «Бюллетене оппозиции» Л.Д. Троцкий предрекал свержение Сталина и суд над ним: «Монументы, которые он воздвиг себе, будут свергнуты… А победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, воздвигнет памятники несчастным жертвам сталинского злодейства и позора на площадях освобожденного Советского Союза». Видимо, Троцкий не очень жалел те жертвы, которым затем воздвигались памятники, поскольку их число росло, в частности и благодаря ему.
Троцкий верно оценил последствия пересмотра многочисленных дел, осужденных в ходе репрессий 1936—1938 годов. Поскольку жертвами их стали представители политически влиятельного слоя советского общества, то к их судьбам отнеслись с гораздо большим вниманием и сочувствием, чем к жертвам «красного террора», творившегося при активном участии Троцкого. Бывшие организаторы массовых чисток реальных и мнимых троцкистов, такие как Хрущев, постарались укрепить свое политическое положение, спекулируя на судьбах репрессированных, а затем реабилитрованных людей. Стремясь же скрыть свою роль в этих репрессиях, они постарались свалить всю вину за них на Сталина, свергая монументы, созданные в его честь и заодно перечеркивая великие достижения Советской страны, совершенные под руководством Сталина.
Правда, постоянно предрекая крушение «сталинского режима», Троцкий исходил из того, что это событие произойдет скоро. Однако Троцкому не пришлось стать свидетелем этих событий. Не оправдались и другие его пророчества.
Активный пропагандист троцкизма Исаак Дейчер включил слово «пророк» в название каждой из своих трех книг, посвященных Л.Д. Троцкому. Сам Троцкий также высоко оценивал свою способность к прогнозированию, утверждая, что он и его сторонники «предложили гораздо более правильный анализ процессов, происходящих в стране, и гораздо более правильно предвидели их будущее развитие». Эти претензии на пророчество, умение верно предвидеть будущее можно легко проверить, сравнив прогнозы Троцкого о ходе мировой войны, сделанные им в 1936—1937 годах, и их реализацию.
Хотя Троцкий не верил в возможность СССР победить гитлеровскую Германию, он утверждал, что в случае такого почти невероятного исхода «поражение Германии в войне против Советского Союза неизбежно привело бы к крушению не только Гитлера, но и капиталистической системы». Как известно, поражение Германии и крах режима Гитлера не привели к гибели капитализма.
Оценивая же расстановку мировых сил накануне войны, Троцкий считал, что военный блок СССР с рядом ведущих капиталистических держав будет непрочным. По поводу договоров о взаимной помощи СССР со странами Запада он писал: «Они сохранят свою ценность в первый период военных операций, но нет сомнения в том, что группировка сил в решающей фазе войны будет определяться несравненно более значительными факторами, чем клятвы дипломатов, так как они являются лжесвидетелями по профессии… Империалистические противоречия, конечно, будут преодолены с помощью компромисса, чтобы воспрепятствовать военной победе Советского Союза».