Страница:
— Дейдра? Дейдра Атакующий Ястреб?
— Мой нежный рыцарь, — проворковала она.
Затем потянулась через стойку и поцеловала его, заставив почувствовать себя оленем, застигнутым врасплох яркими огнями прожекторов.
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
— Мой нежный рыцарь, — проворковала она.
Затем потянулась через стойку и поцеловала его, заставив почувствовать себя оленем, застигнутым врасплох яркими огнями прожекторов.
ГЛАВА 4
Тревис познакомился с ней три года назад.
Июль подходил к концу, когда обезумевшие от счастья насекомые, только появившиеся на свет, слегка успокоились и тянули свою заунывную песнь, а облака лениво проплывали по ослепительно синему небу, вспоминая время от времени о своих обязанностях и наполняя долину оглушительными раскатами грома.
Как-то вечером она зашла в салун под медные литавры разбушевавшегося ветра. Тогда у нее еще были длинные волосы, которые сияющим водопадом омывали плечи. Тревис сразу заметил, что на ней все те же черная кожаная куртка и сапоги с квадратными носами, а на плече висит тот же деревянный футляр с инструментом.
Она сообщила, что ее зовут Дейдра Атакующий Ястреб и что она бард.
Она участвовала в Средневековом фестивале. Фестиваль подошел к концу, и Дейдра решила немного подзаработать в Касл-Сити, прежде чем снова отправиться в путь.
— Горы дарят мне песни, — заявила она. — Мне так трудно с ними расстаться.
Когда она доставала старенькую мандолину и принималась наигрывать какую-нибудь мелодию, у Тревиса захватывало дух — ничего красивее он никогда не слышал. Тревис убрал коробки с небольшой эстрады у пианино, когда-то служившей чем-то вроде сцены для водевильных номеров, и поставил посередине стул. Следующие две недели Дейдра Атакующий Ястреб играла на своей мандолине в «Шахтном стволе». В ее жилах текла ирландская кровь и кровь американских индейцев, и завораживающая своей простотой музыка сочетала в себе традиции и тех, и других ее предков. После представления, устроенного в вечер ее появления, молва о Дейдре быстро облетела город, и каждый вечер в бар набивались желающие послушать мадригалы тринадцатого века, кельтские баллады и мифы индейских племен, которые она рассказывала нараспев поразительным, таящим в себе волшебство голосом.
Тревис редко виделся с ней в те дни; Дейдра оказалась такой же неуловимой, как и ее музыка. Пару раз она останавливала свой мотоцикл, когда встречала его на Лосиной улице.
— Садись, мой нежный рыцарь, — говорила она.
Мой нежный рыцарь.
Она стала называть так Тревиса после того, как он поведал ей историю про старые очки, принадлежавшие когда-то гангстеру по имени Тайлер Кейн и подаренные ему Джеком.
Он устраивался у Дейдры за спиной, мотор издавал душераздирающий рык, и они летали по каньону, склоняясь на поворотах к самой земле. Как-то раз вечером они остались после закрытия салуна, разговаривали, пили виски, делились друг с другом мечтами. В какой-то момент, когда повисло смущенное молчание, Тревис протянул руку, чтобы погладить ее волосы. Но на полпути замешкался и неловко подхватил свой стакан.
Потом даже самому себе он не смог объяснить, что ему помешало; почему он не позволил своим пальцам коснуться мягкого шелка ее волос, почему не прижал к себе, не поцеловал, и они не занимались любовью на одеяле, брошенном на усыпанный свежей стружкой пол салуна. Но ведь любовь это сила, верно? А Тревис прекрасно знал, что сила штука опасная.
Вечером следующего дня Дейдра выступила перед теми, кто пришел ее послушать, а потом Тревис услышал рев ее мотоцикла, мчащегося по Лосиной улице. Больше он се не видел.
И вот она появилась вновь.
— Мне следовало догадаться, что это твой скакун, — сказал Тревис, глядя на нее через стойку бара.
— Если честно, он новый. Я купила его прошлым летом. — Потом, весело усмехнувшись, проговорила: — Выиграла в покер у парня из «Ангелов ада», в Лос-Анджелесе.
— Напомни мне, что я дал себе слово не садиться играть с тобой в карты, — прищурившись, попросил Тревис.
— Не волнуйся, Тревис, я тебе поддамся. Пару раз.
Он посмотрел на деревянный футляр у нее на плече.
— Ты будешь у нас играть, Дейдра?
— Может быть. Все зависит от ставок.
Тревис открыл древнюю кассу, вытащил ящичек для денег и высыпал мелочь на стойку.
— Пятьдесят два доллара и семнадцать центов подойдет?
Дейдра встала, собрала деньги и засунула в карман.
— Считай, что оплатил одно выступление, Тревис, — заявила она и грациозно, точно лесной олень, направилась к маленькой сцене у пианино.
Примерно тогда же Макс положил трубку, хотя Тревис догадался, что разговор закончился несколько минут назад.
— Твоя подружка? Ты хорошо ее знаешь?
Тревис налил две кружки обжигающего кофе.
— Едва ли.
— Ну конечно, — заметил Макс. — Поцелуй выдал тебя с головой. В Нью-Йорке малознакомые люди приветствуют друг друга именно так.
— А я не сказал, что совсем ее не знаю.
Макс ехидно улыбнулся, и его усы сделали нахальную стойку.
— Ты уж реши, хотя бы для себя, компаньон.
Тревис уже собрался объяснить Максу, что на западе не принято употреблять слово компаньон, но передумал. Из опасений, что новое знание его убьет. Тревис отнес чашки к сцене, поставил их на пианино, а сам уселся верхом на скамью.
— Знаешь, а я рад тебя видеть, — сказал он.
— Правда? — чуть приподняв бровь, спросила Дейдра.
И снова Тревис вспомнил тот вечер, когда отчаянно хотел к ней прикоснуться и не решился.
— Правда. Я так хотел… хотел, чтобы…
Чего он хотел? Тревис не знал. Улыбка скользнула по губам девушки.
— Я много лет назад научилась не жалеть о сделанном выборе.
Она достала мандолину из футляра и начала настраивать ее, уверенно перебирая пальцами струны. Очень старый инструмент, сделанный из темного дерева, похоже, многое повидал на своем веку.
— Ну и как же зовут ту счастливицу, которой удалось покорить твое сердце? — спросила Дейдра.
Тревис покачал головой. Тогда Дейдра бросила насмешливый взгляд в сторону Дейвиса и Митчелла Бэрк-Фейверов, которые сидели за столом в уголке, касаясь друг друга плечами и сблизив головы.
— Ладно, как зовут счастливчика?
Тревис рассмеялся и снова покачал головой. Улыбка на лице Дейдры сменилась понимающим выражением.
— Ясно, решил идти по жизни в одиночку.
— По-моему, ты говорила, что не стоит жалеть о принятых решениях? — пожав плечами, сказал Тревис.
— А ты уже сделал свой выбор?
Тревис потер правую руку. Он не знал, как ответить на ее вопрос. Наконец, кивнув в сторону мандолины, проговорил:
— Знаешь, у меня был друг, которому понравился бы твой инструмент. Он торговал антиквариатом. Джек часто повторял, что понять «сегодня» можно, только взглянув на него из другого, очень далекого времени или места.
Дейдра тронула струны, которые издали мелодичный звон.
— История имеет огромное значение для народов моих родителей. Эта мандолина принадлежала деду моей матери. Он привез ее из Ирландии. Каждый раз, когда я на ней играю, я думаю о нем и о том, какой он был храбрый, ведь совсем не просто решиться пересечь океан и поселиться в совершенно чужой стране. — Она заиграла грустную мелодию. — Твой Джек мудрый человек.
Тревис так и не смог привыкнуть к тому, что всякий раз при упоминании о Джеке у него сжималось сердце.
— Да, он был мудрым человеком. Помнишь, я тебе рассказывал, что он подарил мне очки.
— Да, которые раньше носил гангстер.
Дейдра улыбнулась и заиграла похоронную мелодию.
Тревис расхохотался. Он отлично помнил тот день, когда Джек подарил ему очки. Он разбирал одну из коробок, помогая Джеку привести в порядок чердак в «Обители Мага», и случайно на них наткнулся — пыльные, дужки вывернуты, стекла разбиты. Он показал их Джеку.
— Значит, вот где они прятались. Хорошо, что ты их нашел, Тревис. Мне кажется, они должны принадлежать тебе.
Тревиса тогда удивили его слова. Впрочем, Джек часто говорил необычные и даже загадочные вещи, и Тревис, пожав плечами, взял подарок.
Дейдра подняла голову и окинула его задумчивым взглядом.
— А знаешь, интересно, что ты решил смотреть на мир именно через эти очки.
— Думаешь? Мне иногда кажется, что быть плохим парнем очень даже весело. — Он изобразил кривую ухмылку и напустил на себя свирепый вид. — Эй, дамочка, это ограбление.
— Страшно, — заявила она, в зеленых глазах зажглись огоньки. — Но я серьезно, Тревис. Почему ты выбрал очки гангстера? Почему не шерифа или рейнджера?
Тревис поскреб рыжеватую щетину на подбородке.
— Понятия не имею. Наверное, дело в том, что я не герой.
— Правда?
— Правда. Даже в детстве я никогда не мечтал стать сказочным героем. Я никому не говорил, но мне ужасно хотелось, чтобы их всех сожрали чудовища. — Он изобразил кровожадную улыбку. — Вот тролль, прячущийся под мостом, — это я.
Дейдра наградила его пронзительным взглядом.
— Звучит так, будто заговорило твое второе «я».
— Второе «я»?
— Темная сторона твоей души, демон, злой дух — называй как хочешь. — Она взяла чашку с кофе и принялась греть руки. — Возможно, какая-то частичка тебя знает, что ты мог бы стать гангстером.
Тревис посмотрел на свои руки. Он не видел ее, зато прекрасно чувствовал — знак Джека, руну рун, пульсирующую под кожей ладони.
— Нет, я никогда не смог бы сделать то, что творили они.
— Осторожнее, Тревис. Душа человека — это огромный, бездонный океан. Каждый из нас способен совершать поступки, которые нам самим кажутся чудовищными. И это нормально. Но если ты вздумаешь отрицать реальность, темная сторона может взять верх, не спрашивая твоего согласия.
— Не понимаю.
— Хорошо, давай по-другому. Сто лет назад шериф не слишком отличался от гангстера. Каждый зарабатывал себе на жизнь при помощи револьвера. Разница в том, что один использовал пистолет, а другой становился рабом своего оружия.
Тревис удивленно уставился на Дейдру. Она не могла знать, что чувствует человек, который вдруг понимает, что наделен могуществом и может уничтожить другое живое существо.
— Извини, Тревис. Я не собиралась читать тебе лекцию. Кроме того, наше второе «я» не всегда несет в себе зло. Иногда чудовища могут стать героями. Возьми, например, «Красавицу и чудовище».
Он поднял голову и криво улыбнулся.
— Даже не пытайся испортить мне настроение.
Дейдра поднесла чашку к губам, но Тревис все равно заметил, что она улыбнулась. Он встал и заявил:
— Мне пора к моим посетителям.
— Твоим посетителям? — чуть склонив голову набок, спросила Дейдра.
— С тех пор, как пару лет назад умер Энди Коннелл.
— Ну, в таком случае помогу-ка я тебе немного подзаработать. — Дейдра взяла мандолину и пробежала пальцами по струнам. — Спасибо за гостеприимство, Тревис. Ты хорошее чудовище.
— Ну, на твоем месте я не стал бы заходить так далеко, — громко рассмеявшись, проворчал Тревис.
В ответ она одарила его загадочной улыбкой, которая стояла у него перед глазами, пока Тревис шел к стойке.
Июль подходил к концу, когда обезумевшие от счастья насекомые, только появившиеся на свет, слегка успокоились и тянули свою заунывную песнь, а облака лениво проплывали по ослепительно синему небу, вспоминая время от времени о своих обязанностях и наполняя долину оглушительными раскатами грома.
Как-то вечером она зашла в салун под медные литавры разбушевавшегося ветра. Тогда у нее еще были длинные волосы, которые сияющим водопадом омывали плечи. Тревис сразу заметил, что на ней все те же черная кожаная куртка и сапоги с квадратными носами, а на плече висит тот же деревянный футляр с инструментом.
Она сообщила, что ее зовут Дейдра Атакующий Ястреб и что она бард.
Она участвовала в Средневековом фестивале. Фестиваль подошел к концу, и Дейдра решила немного подзаработать в Касл-Сити, прежде чем снова отправиться в путь.
— Горы дарят мне песни, — заявила она. — Мне так трудно с ними расстаться.
Когда она доставала старенькую мандолину и принималась наигрывать какую-нибудь мелодию, у Тревиса захватывало дух — ничего красивее он никогда не слышал. Тревис убрал коробки с небольшой эстрады у пианино, когда-то служившей чем-то вроде сцены для водевильных номеров, и поставил посередине стул. Следующие две недели Дейдра Атакующий Ястреб играла на своей мандолине в «Шахтном стволе». В ее жилах текла ирландская кровь и кровь американских индейцев, и завораживающая своей простотой музыка сочетала в себе традиции и тех, и других ее предков. После представления, устроенного в вечер ее появления, молва о Дейдре быстро облетела город, и каждый вечер в бар набивались желающие послушать мадригалы тринадцатого века, кельтские баллады и мифы индейских племен, которые она рассказывала нараспев поразительным, таящим в себе волшебство голосом.
Тревис редко виделся с ней в те дни; Дейдра оказалась такой же неуловимой, как и ее музыка. Пару раз она останавливала свой мотоцикл, когда встречала его на Лосиной улице.
— Садись, мой нежный рыцарь, — говорила она.
Мой нежный рыцарь.
Она стала называть так Тревиса после того, как он поведал ей историю про старые очки, принадлежавшие когда-то гангстеру по имени Тайлер Кейн и подаренные ему Джеком.
Он устраивался у Дейдры за спиной, мотор издавал душераздирающий рык, и они летали по каньону, склоняясь на поворотах к самой земле. Как-то раз вечером они остались после закрытия салуна, разговаривали, пили виски, делились друг с другом мечтами. В какой-то момент, когда повисло смущенное молчание, Тревис протянул руку, чтобы погладить ее волосы. Но на полпути замешкался и неловко подхватил свой стакан.
Потом даже самому себе он не смог объяснить, что ему помешало; почему он не позволил своим пальцам коснуться мягкого шелка ее волос, почему не прижал к себе, не поцеловал, и они не занимались любовью на одеяле, брошенном на усыпанный свежей стружкой пол салуна. Но ведь любовь это сила, верно? А Тревис прекрасно знал, что сила штука опасная.
Вечером следующего дня Дейдра выступила перед теми, кто пришел ее послушать, а потом Тревис услышал рев ее мотоцикла, мчащегося по Лосиной улице. Больше он се не видел.
И вот она появилась вновь.
— Мне следовало догадаться, что это твой скакун, — сказал Тревис, глядя на нее через стойку бара.
— Если честно, он новый. Я купила его прошлым летом. — Потом, весело усмехнувшись, проговорила: — Выиграла в покер у парня из «Ангелов ада», в Лос-Анджелесе.
— Напомни мне, что я дал себе слово не садиться играть с тобой в карты, — прищурившись, попросил Тревис.
— Не волнуйся, Тревис, я тебе поддамся. Пару раз.
Он посмотрел на деревянный футляр у нее на плече.
— Ты будешь у нас играть, Дейдра?
— Может быть. Все зависит от ставок.
Тревис открыл древнюю кассу, вытащил ящичек для денег и высыпал мелочь на стойку.
— Пятьдесят два доллара и семнадцать центов подойдет?
Дейдра встала, собрала деньги и засунула в карман.
— Считай, что оплатил одно выступление, Тревис, — заявила она и грациозно, точно лесной олень, направилась к маленькой сцене у пианино.
Примерно тогда же Макс положил трубку, хотя Тревис догадался, что разговор закончился несколько минут назад.
— Твоя подружка? Ты хорошо ее знаешь?
Тревис налил две кружки обжигающего кофе.
— Едва ли.
— Ну конечно, — заметил Макс. — Поцелуй выдал тебя с головой. В Нью-Йорке малознакомые люди приветствуют друг друга именно так.
— А я не сказал, что совсем ее не знаю.
Макс ехидно улыбнулся, и его усы сделали нахальную стойку.
— Ты уж реши, хотя бы для себя, компаньон.
Тревис уже собрался объяснить Максу, что на западе не принято употреблять слово компаньон, но передумал. Из опасений, что новое знание его убьет. Тревис отнес чашки к сцене, поставил их на пианино, а сам уселся верхом на скамью.
— Знаешь, а я рад тебя видеть, — сказал он.
— Правда? — чуть приподняв бровь, спросила Дейдра.
И снова Тревис вспомнил тот вечер, когда отчаянно хотел к ней прикоснуться и не решился.
— Правда. Я так хотел… хотел, чтобы…
Чего он хотел? Тревис не знал. Улыбка скользнула по губам девушки.
— Я много лет назад научилась не жалеть о сделанном выборе.
Она достала мандолину из футляра и начала настраивать ее, уверенно перебирая пальцами струны. Очень старый инструмент, сделанный из темного дерева, похоже, многое повидал на своем веку.
— Ну и как же зовут ту счастливицу, которой удалось покорить твое сердце? — спросила Дейдра.
Тревис покачал головой. Тогда Дейдра бросила насмешливый взгляд в сторону Дейвиса и Митчелла Бэрк-Фейверов, которые сидели за столом в уголке, касаясь друг друга плечами и сблизив головы.
— Ладно, как зовут счастливчика?
Тревис рассмеялся и снова покачал головой. Улыбка на лице Дейдры сменилась понимающим выражением.
— Ясно, решил идти по жизни в одиночку.
— По-моему, ты говорила, что не стоит жалеть о принятых решениях? — пожав плечами, сказал Тревис.
— А ты уже сделал свой выбор?
Тревис потер правую руку. Он не знал, как ответить на ее вопрос. Наконец, кивнув в сторону мандолины, проговорил:
— Знаешь, у меня был друг, которому понравился бы твой инструмент. Он торговал антиквариатом. Джек часто повторял, что понять «сегодня» можно, только взглянув на него из другого, очень далекого времени или места.
Дейдра тронула струны, которые издали мелодичный звон.
— История имеет огромное значение для народов моих родителей. Эта мандолина принадлежала деду моей матери. Он привез ее из Ирландии. Каждый раз, когда я на ней играю, я думаю о нем и о том, какой он был храбрый, ведь совсем не просто решиться пересечь океан и поселиться в совершенно чужой стране. — Она заиграла грустную мелодию. — Твой Джек мудрый человек.
Тревис так и не смог привыкнуть к тому, что всякий раз при упоминании о Джеке у него сжималось сердце.
— Да, он был мудрым человеком. Помнишь, я тебе рассказывал, что он подарил мне очки.
— Да, которые раньше носил гангстер.
Дейдра улыбнулась и заиграла похоронную мелодию.
Тревис расхохотался. Он отлично помнил тот день, когда Джек подарил ему очки. Он разбирал одну из коробок, помогая Джеку привести в порядок чердак в «Обители Мага», и случайно на них наткнулся — пыльные, дужки вывернуты, стекла разбиты. Он показал их Джеку.
— Значит, вот где они прятались. Хорошо, что ты их нашел, Тревис. Мне кажется, они должны принадлежать тебе.
Тревиса тогда удивили его слова. Впрочем, Джек часто говорил необычные и даже загадочные вещи, и Тревис, пожав плечами, взял подарок.
Дейдра подняла голову и окинула его задумчивым взглядом.
— А знаешь, интересно, что ты решил смотреть на мир именно через эти очки.
— Думаешь? Мне иногда кажется, что быть плохим парнем очень даже весело. — Он изобразил кривую ухмылку и напустил на себя свирепый вид. — Эй, дамочка, это ограбление.
— Страшно, — заявила она, в зеленых глазах зажглись огоньки. — Но я серьезно, Тревис. Почему ты выбрал очки гангстера? Почему не шерифа или рейнджера?
Тревис поскреб рыжеватую щетину на подбородке.
— Понятия не имею. Наверное, дело в том, что я не герой.
— Правда?
— Правда. Даже в детстве я никогда не мечтал стать сказочным героем. Я никому не говорил, но мне ужасно хотелось, чтобы их всех сожрали чудовища. — Он изобразил кровожадную улыбку. — Вот тролль, прячущийся под мостом, — это я.
Дейдра наградила его пронзительным взглядом.
— Звучит так, будто заговорило твое второе «я».
— Второе «я»?
— Темная сторона твоей души, демон, злой дух — называй как хочешь. — Она взяла чашку с кофе и принялась греть руки. — Возможно, какая-то частичка тебя знает, что ты мог бы стать гангстером.
Тревис посмотрел на свои руки. Он не видел ее, зато прекрасно чувствовал — знак Джека, руну рун, пульсирующую под кожей ладони.
— Нет, я никогда не смог бы сделать то, что творили они.
— Осторожнее, Тревис. Душа человека — это огромный, бездонный океан. Каждый из нас способен совершать поступки, которые нам самим кажутся чудовищными. И это нормально. Но если ты вздумаешь отрицать реальность, темная сторона может взять верх, не спрашивая твоего согласия.
— Не понимаю.
— Хорошо, давай по-другому. Сто лет назад шериф не слишком отличался от гангстера. Каждый зарабатывал себе на жизнь при помощи револьвера. Разница в том, что один использовал пистолет, а другой становился рабом своего оружия.
Тревис удивленно уставился на Дейдру. Она не могла знать, что чувствует человек, который вдруг понимает, что наделен могуществом и может уничтожить другое живое существо.
— Извини, Тревис. Я не собиралась читать тебе лекцию. Кроме того, наше второе «я» не всегда несет в себе зло. Иногда чудовища могут стать героями. Возьми, например, «Красавицу и чудовище».
Он поднял голову и криво улыбнулся.
— Даже не пытайся испортить мне настроение.
Дейдра поднесла чашку к губам, но Тревис все равно заметил, что она улыбнулась. Он встал и заявил:
— Мне пора к моим посетителям.
— Твоим посетителям? — чуть склонив голову набок, спросила Дейдра.
— С тех пор, как пару лет назад умер Энди Коннелл.
— Ну, в таком случае помогу-ка я тебе немного подзаработать. — Дейдра взяла мандолину и пробежала пальцами по струнам. — Спасибо за гостеприимство, Тревис. Ты хорошее чудовище.
— Ну, на твоем месте я не стал бы заходить так далеко, — громко рассмеявшись, проворчал Тревис.
В ответ она одарила его загадочной улыбкой, которая стояла у него перед глазами, пока Тревис шел к стойке.
ГЛАВА 5
По-видимому, новость о том, что Дейдра Атакующий Ястреб снова появилась в «Шахтном стволе», разлетелась по всему городу со скоростью света, и к закату солнца в салун набились зрители, пришедшие из самых дальних уголков долины послушать ее музыку. Тревис наблюдал за Дейдрой из-за стойки бара, вспоминал другого барда, жившего очень далеко отсюда, и по его лицу блуждала грустная улыбка. Не проходило дня, чтобы он не подумал о Фолкене, Мелии, Грейс и всех тех, с кем познакомился на Зее.
Впрочем, это не совсем так, верно? Потому что в последнее время случались дни, когда, погрузившись в заботы о салуне, Тревис вовсе не вспоминал о Зее. А вдруг когда-нибудь он совсем о ней забудет? Или убедит себя в том, что случившееся плод больного воображения, результат психической травмы, полученной в результате гибели лучшего друга, — убедительная и вполне реалистичная выдумка человека, который два месяца где-то скитался, охваченный горем, и пытался найти смысл там, где его никогда не было?
Нежное пение мандолины смолкло, и тут же разразился гром аплодисментов. Тревис обвел взглядом салун, где яблоку негде было упасть, и покачал головой. Дело не в том, что не можешь снова вернуться домой. Просто, когда возвращаешься, оказывается, что в твоем доме что-то неуловимо изменилось. Как могла Дороти выносить жалкие черно-белые пейзажи Канзаса, побывав на ослепительных от разноцветных красок дорогах страны Оз? Только ведь он любит свой дом, даже такой бесцветный и скучный.
Тревис снова улыбнулся, счастливый человек, знающий, где его место. Макс вышел из подсобки с чистыми стаканами в руках. Тревис взял у него половину, и в этот момент снова заиграла мандолина и зазвучал сказочный голос Дейдры:
Откуда она знает эту песню?
Дейдра, сидевшая в дальнем конце салуна, заметила его реакцию и нахмурилась. Она встала, положила мандолину и начала пробираться к Трсвису между столами и стульями. Короткое мгновение, и вот уже тут и там возникли разговоры, кто-то сунул монетку в музыкальный автомат, какая-то женщина попросила у Тревиса пива, но руки не слушались его. К счастью, Макс стоял рядом и не заметил потрясения, написанного на лице Тревиса. Он обслужил клиентку.
Дейдра подошла к стойке.
— Кто научил тебя этой песне? — спросил Тревис севшим голосом.
Она удивленно смотрела на него своими миндалевидными зелеными глазами.
— Что-то случилось, Тревис?
Он вцепился в край стойки так, что побелели костяшки пальцев.
— Песня. Где ты ее слышала?
— Пару лет назад меня научил один бард.
Пол закачался под ногами Тревиса. Фолкен? Неужели она знакома с Фолкеном Черной Рукой? Невозможно!
Так же невозможно, как путешествие в другой мир? Невозможно, как существование волшебства?
— Бард? — облизнув пересохшие губы, переспросил Тревис.
— Именно. Я познакомилась с ним на Фестивале Возрождения в Миннесоте. Мы… ну, я… — Высокие скулы Дейдры окрасились легким румянцем, словно их коснулась кисть художника.
Тревис поморщился. Она не знакома с Фолкеном. Дейдра услышала балладу от другого барда, а он поставил ее в неловкое положение своими вопросами. Интересно, откуда тому известна песня — ну, кто знает? Впрочем, дорога между Зеей и Землей открыта в оба конца. Разве песня не может перебраться из одного мира в другой, если это доступно человеку? А попав на Землю, она быстро стала достоянием странствующих музыкантов.
Дейдра протянула руку и коснулась его пальцев.
— Тревис, что-то не так. В чем дело?
Он открыл рот, понимая, что должен объяснить, сказать хотя бы что-нибудь, но никаких разумных мыслей в голову не приходило.
Впрочем, в этот момент дверь салуна с грохотом распахнулась, и Тревис резко вскинул голову. Посетители, все как один, повернулись к входу.
Сначала Тревис решил, что незнакомец тоже явился со Средневекового фестиваля, как та диковинная троица, поразившая его воображение. В первый момент тяжелое черное одеяние показалось ему монашеской рясой, впрочем, он сразу заметил, какая она потрепанная и грязная, вся в пыли. Чем больше Тревис смотрел на невероятного посетителя, тем меньше его костюм напоминал костюм монаха. Скорее уж судьи. Или палача.
Человек в черном ворвался в гудящий людскими голосами салун, и Тревис понял, что он вряд ли имеет отношение к фестивалю. Скрюченные, точно когти, пальцы, иссушенное ветрами, пергаментное лицо покрыто шрамами. Губы шевелятся, словно он произносит безмолвные слова заклинания. Незнакомец наткнулся на стол, те, кто за ним сидел, вскочили на ноги и испуганно шарахнулись в сторону. Макс поспешил к нему навстречу, Тревис за ним.
Мужчина протянул руку к стоявшей рядом женщине и свистящим шепотом произнес несколько слов. Кажется: «Где он?» Женщина испуганно вскрикнула и отшатнулась.
Тревис тихонько выругался. Хорошо бы позвонить помощнице шерифа Джейсин Уиндом, но телефон далеко. Разговоры в салуне начали стихать, странный тип наводил на посетителей ужас. Тревис смахнул пот со лба — в салуне почему-то стало невыносимо душно.
Макс подскочил к незнакомцу и протянул к нему руку. Тот что-то прошипел и ускользнул, прежде чем Макс успел к нему прикоснуться. Почему-то Тревис подумал, что он ужасно похож на змею.
Макс убрал руку за спину и пролепетал:
— Извините, я…
— Где он? — В голосе незнакомца появились металлические нотки. — Где Джакабар?
— Кто? — ничего не понимая, переспросил Макс.
— Я должен найти Джакабара. — Руки диковинного гостя взметнулись в воздух, словно напуганные птицы, он вцепился в свое одеяние, начал его рвать прямо на себе. — Где Джакабар из Грейстоуна?
Тревис замер на месте.
Что?
Макс задумчиво почесал затылок.
— Вы имеете в виду Джека Грейстоуна?
Тревис попытался вмешаться, сделал вдох, но раскаленный воздух обжег легкие, и он задохнулся. Он видел, что люди вокруг него вытирают пот, удивленно рассматривают свои влажные рубашки.
— Боюсь, Джек покинул нас прошлой осенью, — проговорил Макс.
— Как? — спросил незнакомец визгливым шепотом. — Как он ушел? Я должен знать!
— Он погиб во время пожара. В антикварной лавке.
Мужчина в черном одеянии закрыл глаза, и на лице у него появилось благоговение, смешанное с болью.
— Да. Пожар. В конце концов огонь заберет всех нас…
Незнакомец открыл глаза, и только сейчас Тревис заметил, что у него нет белков. Только черные, точно дыры, или вырезанные из оникса зрачки.
Кто-то налетел на Тревиса, пихнул в плечо, поднялась невообразимая неразбериха, люди толкались, пытаясь поскорее выбраться на улицу.
— Послушайте, мистер, — начал Макс. — Повернитесь и…
— Ты!
Его крик прозвучал, словно пистолетный выстрел. Остатки посетителей бросились к выходу. В результате перед Тревисом образовалась толпа, сплетение тел, его оттолкнули, отбросили в сторону, точно попавшийся на дороге предмет мебели. Когда народу стало поменьше, Тревис поднял голову и увидел, что странный тип уставился на него своими невозможными черными глазами и указывает пальцем, точно обвиняет в страшном преступлении.
— Ты призвал меня сюда. Ты наследник Джакабара!
Тревис сжал правую руку в кулак и почувствовал ожог, как будто схватил горсть раскаленного угля. Безумец бросился к нему, бессмысленно размахивая руками, точно марионетка, оказавшаяся во власти допившегося до белой горячки кукловода.
Макс попытался его перехватить.
— Эй, ты, держись подальше…
Шипение, запах горящей плоти. Макс взвыл и отдернул руку, лицо его превратилось в маску невыносимой боли.
Мимо промчались последние посетители — салун опустел, и странный человек оказался на расстоянии вытянутой руки от Тревиса. От его черного одеяния поднимались серые призрачные змейки. Дым. Оно тлело.
— Тревис, — прозвучал тихий голос у него за спиной. — Отойди.
Дейдра. Тревис видел ее краем глаза. Хотел сделать, как она сказала, но черные глаза незнакомца околдовали его, не давали пошевелиться.
— Ключ, — прошелестел сухой голос.
Тревис тряхнул головой. Ему вдруг показалось, что у него плавится мозг.
— Я не… не понимаю.
Изборожденное, страшное лицо разгладилось, на него снизошел мир.
— Да, я должен отдать ключ тебе.
— Скорее, Тревис, — выкрикнула Дейдра. — Отойди от него.
Макс, в глазах которого застыла боль, прижался к стене.
Тревис понял, что ему не убежать. Ослепительный невыносимый жар жег кости, поглотил его тело. Усилием воли он разлепил непослушные губы и прошептал:
— Кто… Кто ты?
Незнакомец улыбнулся, словно острый нож располосовал его лицо, и протянул руку. Тревис смотрел, не в силах отвести глаза, как от черного рукава поднимается к потолку дым.
— Берегись — он пожрет тебя!
— Тревис!
Крик Дейдры разорвал смертоносный жар. Тревис отскочил назад и налетел на стол. А когда поднял голову, человек вдруг напрягся и замер на месте. В следующее мгновение руки взметнулись вверх, незнакомец откинул голову назад и издал душераздирающий вопль.
— Келефон! Джакабар! Помоги мне!
Человек в черном превратился в пылающий факел.
Впрочем, это не совсем так, верно? Потому что в последнее время случались дни, когда, погрузившись в заботы о салуне, Тревис вовсе не вспоминал о Зее. А вдруг когда-нибудь он совсем о ней забудет? Или убедит себя в том, что случившееся плод больного воображения, результат психической травмы, полученной в результате гибели лучшего друга, — убедительная и вполне реалистичная выдумка человека, который два месяца где-то скитался, охваченный горем, и пытался найти смысл там, где его никогда не было?
Нежное пение мандолины смолкло, и тут же разразился гром аплодисментов. Тревис обвел взглядом салун, где яблоку негде было упасть, и покачал головой. Дело не в том, что не можешь снова вернуться домой. Просто, когда возвращаешься, оказывается, что в твоем доме что-то неуловимо изменилось. Как могла Дороти выносить жалкие черно-белые пейзажи Канзаса, побывав на ослепительных от разноцветных красок дорогах страны Оз? Только ведь он любит свой дом, даже такой бесцветный и скучный.
Тревис снова улыбнулся, счастливый человек, знающий, где его место. Макс вышел из подсобки с чистыми стаканами в руках. Тревис взял у него половину, и в этот момент снова заиграла мандолина и зазвучал сказочный голос Дейдры:
Тревис уронил стаканы на стойку, и несколько штук разбилось. Аплодисменты смолкли, зрители завертелись на своих местах, пытаясь понять, что произошло. Тревис молча смотрел на Дейдру, завороженный музыкой, не в силах пошевелиться.
Нам в этой жизни суждено
Всю жизнь по кругу мчать.
Лишь одного нам не дано —
На месте постоять.
Спешим с восхода на закат
Настранствоваться всласть
И возвращаемся назад —
На миг к корням припасть.
Я шел по южным берегам
И горько возрыдал;
Бродя по северным снегам,
Судьбину проклинал.
Ходил на запад, на восток,
Везде одна беда:
Наступит ночь и всходит в срок
Манящая звезда.
Давно уж юность отцвела
Зеленою весной,
И зрелость летом отошла,
Украсив сединой.
Листвою осень шелестит
И, взор туманя мой,
О чем-то тихо говорит
С грядущею зимой.
Но в этой жизни суждено
Нам всем по кругу мчать,
И одного лишь не дано —
На месте постоять.
Откуда она знает эту песню?
Дейдра, сидевшая в дальнем конце салуна, заметила его реакцию и нахмурилась. Она встала, положила мандолину и начала пробираться к Трсвису между столами и стульями. Короткое мгновение, и вот уже тут и там возникли разговоры, кто-то сунул монетку в музыкальный автомат, какая-то женщина попросила у Тревиса пива, но руки не слушались его. К счастью, Макс стоял рядом и не заметил потрясения, написанного на лице Тревиса. Он обслужил клиентку.
Дейдра подошла к стойке.
— Кто научил тебя этой песне? — спросил Тревис севшим голосом.
Она удивленно смотрела на него своими миндалевидными зелеными глазами.
— Что-то случилось, Тревис?
Он вцепился в край стойки так, что побелели костяшки пальцев.
— Песня. Где ты ее слышала?
— Пару лет назад меня научил один бард.
Пол закачался под ногами Тревиса. Фолкен? Неужели она знакома с Фолкеном Черной Рукой? Невозможно!
Так же невозможно, как путешествие в другой мир? Невозможно, как существование волшебства?
— Бард? — облизнув пересохшие губы, переспросил Тревис.
— Именно. Я познакомилась с ним на Фестивале Возрождения в Миннесоте. Мы… ну, я… — Высокие скулы Дейдры окрасились легким румянцем, словно их коснулась кисть художника.
Тревис поморщился. Она не знакома с Фолкеном. Дейдра услышала балладу от другого барда, а он поставил ее в неловкое положение своими вопросами. Интересно, откуда тому известна песня — ну, кто знает? Впрочем, дорога между Зеей и Землей открыта в оба конца. Разве песня не может перебраться из одного мира в другой, если это доступно человеку? А попав на Землю, она быстро стала достоянием странствующих музыкантов.
Дейдра протянула руку и коснулась его пальцев.
— Тревис, что-то не так. В чем дело?
Он открыл рот, понимая, что должен объяснить, сказать хотя бы что-нибудь, но никаких разумных мыслей в голову не приходило.
Впрочем, в этот момент дверь салуна с грохотом распахнулась, и Тревис резко вскинул голову. Посетители, все как один, повернулись к входу.
Сначала Тревис решил, что незнакомец тоже явился со Средневекового фестиваля, как та диковинная троица, поразившая его воображение. В первый момент тяжелое черное одеяние показалось ему монашеской рясой, впрочем, он сразу заметил, какая она потрепанная и грязная, вся в пыли. Чем больше Тревис смотрел на невероятного посетителя, тем меньше его костюм напоминал костюм монаха. Скорее уж судьи. Или палача.
Человек в черном ворвался в гудящий людскими голосами салун, и Тревис понял, что он вряд ли имеет отношение к фестивалю. Скрюченные, точно когти, пальцы, иссушенное ветрами, пергаментное лицо покрыто шрамами. Губы шевелятся, словно он произносит безмолвные слова заклинания. Незнакомец наткнулся на стол, те, кто за ним сидел, вскочили на ноги и испуганно шарахнулись в сторону. Макс поспешил к нему навстречу, Тревис за ним.
Мужчина протянул руку к стоявшей рядом женщине и свистящим шепотом произнес несколько слов. Кажется: «Где он?» Женщина испуганно вскрикнула и отшатнулась.
Тревис тихонько выругался. Хорошо бы позвонить помощнице шерифа Джейсин Уиндом, но телефон далеко. Разговоры в салуне начали стихать, странный тип наводил на посетителей ужас. Тревис смахнул пот со лба — в салуне почему-то стало невыносимо душно.
Макс подскочил к незнакомцу и протянул к нему руку. Тот что-то прошипел и ускользнул, прежде чем Макс успел к нему прикоснуться. Почему-то Тревис подумал, что он ужасно похож на змею.
Макс убрал руку за спину и пролепетал:
— Извините, я…
— Где он? — В голосе незнакомца появились металлические нотки. — Где Джакабар?
— Кто? — ничего не понимая, переспросил Макс.
— Я должен найти Джакабара. — Руки диковинного гостя взметнулись в воздух, словно напуганные птицы, он вцепился в свое одеяние, начал его рвать прямо на себе. — Где Джакабар из Грейстоуна?
Тревис замер на месте.
Что?
Макс задумчиво почесал затылок.
— Вы имеете в виду Джека Грейстоуна?
Тревис попытался вмешаться, сделал вдох, но раскаленный воздух обжег легкие, и он задохнулся. Он видел, что люди вокруг него вытирают пот, удивленно рассматривают свои влажные рубашки.
— Боюсь, Джек покинул нас прошлой осенью, — проговорил Макс.
— Как? — спросил незнакомец визгливым шепотом. — Как он ушел? Я должен знать!
— Он погиб во время пожара. В антикварной лавке.
Мужчина в черном одеянии закрыл глаза, и на лице у него появилось благоговение, смешанное с болью.
— Да. Пожар. В конце концов огонь заберет всех нас…
Незнакомец открыл глаза, и только сейчас Тревис заметил, что у него нет белков. Только черные, точно дыры, или вырезанные из оникса зрачки.
Кто-то налетел на Тревиса, пихнул в плечо, поднялась невообразимая неразбериха, люди толкались, пытаясь поскорее выбраться на улицу.
— Послушайте, мистер, — начал Макс. — Повернитесь и…
— Ты!
Его крик прозвучал, словно пистолетный выстрел. Остатки посетителей бросились к выходу. В результате перед Тревисом образовалась толпа, сплетение тел, его оттолкнули, отбросили в сторону, точно попавшийся на дороге предмет мебели. Когда народу стало поменьше, Тревис поднял голову и увидел, что странный тип уставился на него своими невозможными черными глазами и указывает пальцем, точно обвиняет в страшном преступлении.
— Ты призвал меня сюда. Ты наследник Джакабара!
Тревис сжал правую руку в кулак и почувствовал ожог, как будто схватил горсть раскаленного угля. Безумец бросился к нему, бессмысленно размахивая руками, точно марионетка, оказавшаяся во власти допившегося до белой горячки кукловода.
Макс попытался его перехватить.
— Эй, ты, держись подальше…
Шипение, запах горящей плоти. Макс взвыл и отдернул руку, лицо его превратилось в маску невыносимой боли.
Мимо промчались последние посетители — салун опустел, и странный человек оказался на расстоянии вытянутой руки от Тревиса. От его черного одеяния поднимались серые призрачные змейки. Дым. Оно тлело.
— Тревис, — прозвучал тихий голос у него за спиной. — Отойди.
Дейдра. Тревис видел ее краем глаза. Хотел сделать, как она сказала, но черные глаза незнакомца околдовали его, не давали пошевелиться.
— Ключ, — прошелестел сухой голос.
Тревис тряхнул головой. Ему вдруг показалось, что у него плавится мозг.
— Я не… не понимаю.
Изборожденное, страшное лицо разгладилось, на него снизошел мир.
— Да, я должен отдать ключ тебе.
— Скорее, Тревис, — выкрикнула Дейдра. — Отойди от него.
Макс, в глазах которого застыла боль, прижался к стене.
Тревис понял, что ему не убежать. Ослепительный невыносимый жар жег кости, поглотил его тело. Усилием воли он разлепил непослушные губы и прошептал:
— Кто… Кто ты?
Незнакомец улыбнулся, словно острый нож располосовал его лицо, и протянул руку. Тревис смотрел, не в силах отвести глаза, как от черного рукава поднимается к потолку дым.
— Берегись — он пожрет тебя!
— Тревис!
Крик Дейдры разорвал смертоносный жар. Тревис отскочил назад и налетел на стол. А когда поднял голову, человек вдруг напрягся и замер на месте. В следующее мгновение руки взметнулись вверх, незнакомец откинул голову назад и издал душераздирающий вопль.
— Келефон! Джакабар! Помоги мне!
Человек в черном превратился в пылающий факел.
ГЛАВА 6
Солнце осторожно пробиралось в долину, когда помощница шерифа Джейсин Фиделия Уиндом села за руль полицейского грузовичка и отправилась к югу от города, в сторону кладбища Касл-Хайтс.
Ослепительное солнце еще только добралось до восточного склона Сигнальной гряды, а небо уже несколько часов радовало глаз чистым голубым сиянием — горы просто обожали порезвиться на рассвете. Джейс открыла окно, и внутрь тут же ворвался горячий воздух. Раннее утро, а уже жарко. К полудню станет невыносимо. Помощницу шерифа это беспокоило.
Нет, Джейс совсем не беспокоила жара. Несмотря на невыносимую, тяжелую погоду, она не сменила тщательно отутюженные брюки цвета хаки, форменную рубашку и галстук на что-нибудь более легкое. Джейс не боялась лишний раз попотеть. Но вот для многих жара настоящее бедствие. От нее страдают фермеры и домашний скот, старики и дети. Если так будет продолжаться и дальше, ей придется все чаще проделывать тяжелый путь вверх по склону, на кладбище Касл-Хайтс.
Джейс проверила, не соскользнула ли во время резких поворотов с соседнего сиденья черная урна. В ее обязанности не входила доставка на кладбище останков неизвестного, но Кайл Эванс, местный коронер, отправился в Нью-Джерси на похороны матери, и потому на долю Джейс выпало проследить за погребением необычного незнакомца, объявившегося вчера в их городе. Впрочем, она относилась к этому спокойно. Служить и защищать. Именно такие слова Джейс, когда ей исполнилось двадцать пять лет, произнесла в присутствии шерифа Домингеса два года назад. Джейс считала, что любая работа, которая облегчает жизнь другим людям, как раз и входит в ее обязанности.
Она завернула за поворот, не сводя глаз с дороги, обсаженной высокими деревьями. Джейс ехала, строго соблюдая все ограничения, послушно сбрасывая скорость, если того требовали желтые дорожные знаки, ее маленькие сильные руки уверенно и четко, без лишней суеты управлялись с машиной. Джейсин считала, что в жизни следует делать вес, как полагается, как того требуют правила, и неукоснительно их выполняла.
Несмотря на то что Джейс приходилось каждый день сталкиваться с людьми, нарушающими законы, она их не понимала. Кто-то кричал и сыпал ругательствами, когда она выписывала штраф или надевала наручники, другие жаловались на то, что законы их душат, мешают жить. Иные плакали, сетуя на несправедливость. Но Джейс твердо знала, что они ошибаются. Мир без правил лишен смысла. Законы не ограничивают человека. Они дарят ему, насколько возможно, счастье, спокойствие и красоту. Артисты создают свои произведения, руководствуясь законами сочетаемости цветов, оттенков, перспективы. Музыка основана на математической логике. Физика помогает людям удержаться на поверхности земли, а не взлететь, точно воздушный шарик, в космическое пространство.
Джейс редко снились сны, но время от времени к ней являлся кошмар, который вселял в нее ужас.
Она в крошечной лодчонке, в которую вцепился свирепый ветер. Только вот бескрайнее море не похоже ни на что, виденное ею до сих пор, — оно не темное и не светлое, не жидкое и не твердое. Налетает стремительная, сердитая волна, вгрызается в утлое суденышко, разрывает его на части. Она пытается плыть, ищет спасения, но никак не может понять, где верх, а где низ. Здесь Джейс просыпалась, задыхаясь, не в силах унять дрожь, и долго смотрела в потолок, потом оглядывалась по сторонам, видела свою кровать, четкие очертания стен и пола, и снова закрывала глаза.
Джейс прекрасно понимала вселенную, в которой правит порядок, но во сне она попадала в мир, где ей приходилось сражаться с морем хаоса…
Наверное, ее отец тоже увидел этот страшный мир и не выдержал потрясения, потому что однажды, когда Джейс училась в пятом классе, она вернулась домой из школы и обнаружила, что отец повесился на балке в гараже.
Асфальт уступил место гравию, Джейс сбросила скорость и аккуратно миновала два последних поворота. Она остановилась на парковочной площадке, взяла урну с прахом и выбралась наружу.
Кладбище Касл-Хайтс представляло собой печальное зрелище. Вот уже сто тридцать лет большинство жителей графства Касл хоронили своих близких, которым пришла пора отправиться на вечный покой, на более дорогих и ухоженных кладбищах Денвера. Безымянные могилы давно заросли сорняками, деревянные таблички сгнили и превратились в прах, кусты дикой малины накрыли невысокие холмики колючим покрывалом. Тут и там виднелись надгробные камни, застывшие под самыми необычными углами. Казалось, будто кладбище вот-вот сорвется с места и соскользнет вниз по склону, в долину, где и найдет успокоение.
Ослепительное солнце еще только добралось до восточного склона Сигнальной гряды, а небо уже несколько часов радовало глаз чистым голубым сиянием — горы просто обожали порезвиться на рассвете. Джейс открыла окно, и внутрь тут же ворвался горячий воздух. Раннее утро, а уже жарко. К полудню станет невыносимо. Помощницу шерифа это беспокоило.
Нет, Джейс совсем не беспокоила жара. Несмотря на невыносимую, тяжелую погоду, она не сменила тщательно отутюженные брюки цвета хаки, форменную рубашку и галстук на что-нибудь более легкое. Джейс не боялась лишний раз попотеть. Но вот для многих жара настоящее бедствие. От нее страдают фермеры и домашний скот, старики и дети. Если так будет продолжаться и дальше, ей придется все чаще проделывать тяжелый путь вверх по склону, на кладбище Касл-Хайтс.
Джейс проверила, не соскользнула ли во время резких поворотов с соседнего сиденья черная урна. В ее обязанности не входила доставка на кладбище останков неизвестного, но Кайл Эванс, местный коронер, отправился в Нью-Джерси на похороны матери, и потому на долю Джейс выпало проследить за погребением необычного незнакомца, объявившегося вчера в их городе. Впрочем, она относилась к этому спокойно. Служить и защищать. Именно такие слова Джейс, когда ей исполнилось двадцать пять лет, произнесла в присутствии шерифа Домингеса два года назад. Джейс считала, что любая работа, которая облегчает жизнь другим людям, как раз и входит в ее обязанности.
Она завернула за поворот, не сводя глаз с дороги, обсаженной высокими деревьями. Джейс ехала, строго соблюдая все ограничения, послушно сбрасывая скорость, если того требовали желтые дорожные знаки, ее маленькие сильные руки уверенно и четко, без лишней суеты управлялись с машиной. Джейсин считала, что в жизни следует делать вес, как полагается, как того требуют правила, и неукоснительно их выполняла.
Несмотря на то что Джейс приходилось каждый день сталкиваться с людьми, нарушающими законы, она их не понимала. Кто-то кричал и сыпал ругательствами, когда она выписывала штраф или надевала наручники, другие жаловались на то, что законы их душат, мешают жить. Иные плакали, сетуя на несправедливость. Но Джейс твердо знала, что они ошибаются. Мир без правил лишен смысла. Законы не ограничивают человека. Они дарят ему, насколько возможно, счастье, спокойствие и красоту. Артисты создают свои произведения, руководствуясь законами сочетаемости цветов, оттенков, перспективы. Музыка основана на математической логике. Физика помогает людям удержаться на поверхности земли, а не взлететь, точно воздушный шарик, в космическое пространство.
Джейс редко снились сны, но время от времени к ней являлся кошмар, который вселял в нее ужас.
Она в крошечной лодчонке, в которую вцепился свирепый ветер. Только вот бескрайнее море не похоже ни на что, виденное ею до сих пор, — оно не темное и не светлое, не жидкое и не твердое. Налетает стремительная, сердитая волна, вгрызается в утлое суденышко, разрывает его на части. Она пытается плыть, ищет спасения, но никак не может понять, где верх, а где низ. Здесь Джейс просыпалась, задыхаясь, не в силах унять дрожь, и долго смотрела в потолок, потом оглядывалась по сторонам, видела свою кровать, четкие очертания стен и пола, и снова закрывала глаза.
Джейс прекрасно понимала вселенную, в которой правит порядок, но во сне она попадала в мир, где ей приходилось сражаться с морем хаоса…
Наверное, ее отец тоже увидел этот страшный мир и не выдержал потрясения, потому что однажды, когда Джейс училась в пятом классе, она вернулась домой из школы и обнаружила, что отец повесился на балке в гараже.
Асфальт уступил место гравию, Джейс сбросила скорость и аккуратно миновала два последних поворота. Она остановилась на парковочной площадке, взяла урну с прахом и выбралась наружу.
Кладбище Касл-Хайтс представляло собой печальное зрелище. Вот уже сто тридцать лет большинство жителей графства Касл хоронили своих близких, которым пришла пора отправиться на вечный покой, на более дорогих и ухоженных кладбищах Денвера. Безымянные могилы давно заросли сорняками, деревянные таблички сгнили и превратились в прах, кусты дикой малины накрыли невысокие холмики колючим покрывалом. Тут и там виднелись надгробные камни, застывшие под самыми необычными углами. Казалось, будто кладбище вот-вот сорвется с места и соскользнет вниз по склону, в долину, где и найдет успокоение.