Страница:
– Хорошо, значит, договорились. – Отодвинув стул, Дот встала. – Поезжайте домой, соберите кое-какие вещи, сажайте Тома в свою, на этот раз, машину и приезжайте к нам. Сегодня я приготовлю для вас комнаты. У нас в аттике есть две милых комнатки. Правда, в них ведет лестница, боюсь, довольно крутая. – Она помолчала, оценивающим взглядом окинув фигуру Джосс. – Если она действительно очень крутая для вас, то мы с Эдгаром на время переселимся туда, а вы займете нашу комнату. Беда с этим домом – он узкий и высокий, комнаты громоздятся друг на друге. – Она ослепительно улыбнулась. – Ну, а теперь давайте отведаем салат.
Салат оказался великолепным – с домашней приправой, снетками и хлебом собственной выпечки. На десерт Дот подала клубнику со сливками. В конце трапезы Джосс почувствовала себя умиротворенной и ощущала что-то вроде оптимизма, идя к машине с деньгами, одолженными ей на бензин, и дав обещание приехать с Томом на следующее утро.
Когда Джосс вернулась домой, Том и Люк сидели на кухне. Том был грязен, как последняя замарашка, вымазанный, надо думать, с самого ленча, черным машинным маслом. Настроение Люка было черно, как лицо и руки его сына.
– Ты что, совсем лишилась рассудка, когда брала машину Лин? Ты что, не могла оставить записку? Хоть что-нибудь? Из-за тебя эта дама устроила мне жуткую сцену, и меня не удивит, если она вообще не вернется сюда. И что тогда будет?
– Не глупи, Люк. – Едва оторвавшись от Тома, который был просто вне себя от радости, что, наконец, вернулась его мамочка, Джосс была не слишком расположена расставаться с хорошим настроением. Она подошла к раковине, намочила и отжала губку, а затем, склонившись над сыном, принялась энергично оттирать с его рук и лица жирную грязь. – Нет никакого сомнения, что она вернется. Мне очень жаль, что я ее расстроила, мне и в самом деле жаль. Она ополчилась на меня только потому, что у нее сегодня днем были какие-то дела. Ей все же не следовало так себя вести. Я же знаю Лин. Когда она остынет, то будет жалеть о своей вспышке. Вот увидишь. – Она усадила Тома на стул и дала ему книжку. – У Лин проблемы с самооценкой. Она всегда раздражается, когда думает, что люди не испытывают к ней должной благодарности. Но это длится недолго. Я все улажу, когда она вернется. И, – она помолчала. – Люк, я договорилась, что уеду отсюда на несколько дней вместе с Томом. Это даст возможность Лин отдохнуть. Да и тебе тоже.
– Ты договорилась, что уедешь на несколько дней! – словно эхо повторил Люк. Он стоял посередине кухни и, упершись руками в бока, смотрел на жену. – Ты договорилась уехать на несколько дней! Ты не подумала, что меня надо было хотя бы предупредить, или это тоже было спонтанное решение?
– Не будь таким глупым, – ответила Джосс, не поднимая головы. – Я говорю тебе об этом сейчас. Я ездила к Гоуэрам в Олдебург, и они предложили мне погостить у них несколько дней, чтобы здесь все отдохнули. Дот говорит, что она присмотрит за Томом. Она очень любит детей.
– Понятно. А что это, собственно говоря, за люди?
– Гоуэры. Ну, ты должен помнить. Эдгар Гоуэр в самом начале дал мне адрес Джона Корниша. Он был приходским священником, когда мои родители жили здесь.
– Но почему, позволь тебя спросить, ты настолько стремилась увидеть этих людей, что все бросила, оставила включенным радио, свет в половине дома, не заперла двери? Ты соображаешь, что мы подумали, когда вернулись и нашли дом брошенным?
Джосс прикусила губу.
– О, Люк, прости меня. Я хотела оставить записку, но потом… – Она вдруг замолчала. Она не смогла бы объяснить Люку свои странные эмоции, стремления, страх и ужас, которые она испытывала в тот момент. Она не могла рассказать ему об охватившей ее панике, когда она судорожно пыталась включить зажигание. Как объяснить ему все это? – Я забыла, прости меня, – вяло проговорила она. – Мне, правда, очень стыдно. Я не хотела никого пугать. Во всем виновата бессонная ночь. Думаю, что сегодня утром у меня просто плохо работали мозги.
Бросив липкую губку на стол, она подошла к мужу и обвила руками его шею.
– Ну, прошу тебя, не злись. Я так надеялась, что завтра ты отвезешь меня и Тома к Гоуэрам. Ты познакомишься с ними. С Лин я все улажу, не беспокойся. Ей нужна эта работа не меньше, чем сама Лин нужна нам, поэтому я не думаю, что она покинет нас.
– Я бы на твоем месте не был так уверен. – Освободившись от объятий жены, Люк отвернулся. – И не забывай, что если, упаси Бог, твоей матери станет хуже, Джо не сможет больше самостоятельно ухаживать за ней. Ему понадобится помощь.
– О, Люк, – Джосс съежилась на стуле, смущенная и испытывающая чувство вины от того, что хотела было поправить мужа. Не мать, не настоящая мать, а мачеха. Это не ее настоящая мать.
Некоторое время Люк смотрел на нее, потом лицо его смягчилось.
– Ладно, будем надеяться, что еще долго с ней ничего не случится. Я уверен, что все будет в порядке. Во всяком случае до того, как наш ребенок появится на свет. И ты права – Лин вернется. Итак, нам надо все организовать. Я выкрою завтра пару часов, чтобы отвезти вас с Томом в Олдебург, если ты так этого хочешь. Саймон наверняка тебя поддержит, так что, видимо, это не такая уж плохая идея.
Кэтрин, ради всего святого, Кэтрин! Не покидай меня!
Никто, кроме нее, не слышал этого, похожего на эхо, голоса. В тишине кухни только Том поднял глаза.
– Железный человек грустит, – сказал он. Мальчик взял в руки свою книжку с картинками и бросил ее на пол.
Люк сел на стул напротив Джосс.
– Ты выглядишь усталой, старушка, – мягко сказал он. – Прости меня за грубость. Только Линн может иногда скрипеть, как терка.
Джосс улыбнулась.
– Она же моя сестра.
Неродная сестра.
Джосс устало поднялась и направилась к плите, чтобы поставить на огонь чайник. Обернувшись, она увидела, что Люк взял на руки сына.
– Пошли, Том-Том, пусть мамочка посидит в своей комнате, а мы поработаем в саду, пока мама спокойно попьет чаю.
Джосс улыбнулась. Она не спеша последовала за ними в холл. Посередине его она остановилась. После жары других помещений ей показалось, что в холле царит промозглый холод. Свет, казалось, едва проникал сквозь окна в серых каменных стенах. Надо поставить здесь цветы и повесить несколько ламп, чтобы холл не казался таким мрачным.
Кэтрин. Моя милая Кэтрин. Ты нужна мне.
Ей стало страшно, она оглянулась, словно ища поддержки. В помещении что-то было не так. В воздухе звучал какой-то резонанс, происходило какое-то движение, казалось, что в углах холла кто-то разговаривает. Джосс тряхнула головой, чувствуя, как у нее на затылке начинают шевелиться волосы.
– Люк!
Голос ее прозвучал странно и отчужденно, словно здесь ему было не место. За дверью кабинета она слышала, как хихикает Том и раскатисто смеется Люк. Они прибирали в комнате, превратив уборку в игру и наслаждаясь ею. Но почему Джосс не может двинуться с места?
– Люк! – На этот раз в голосе была неподдельная тревога. Она крикнула громче. Но они все равно не услышали ее.
Кэтрин, я не могу жить без тебя. Не оставляй меня…
Слова звучали в ее мозгу, блуждали в голове, но она слышала их не отчетливо. Растерявшись, она закрыла лицо руками и обернулась.
– Люк!
Кэтрин.
– Люк, помоги мне!
Она добралась до кресла перед холодным камином и села. Голова ее кружилась, дышать было больно и она сосредоточилась на пятне солнечного света рядом с креслом. Прямоугольник зеленого, синего и фиолетового цветов вдруг исчез. Джосс посмотрела в окно. Небо снова было затянуто свинцовыми, с багровым оттенком, тучами. В саду стало темно.
Она набрала в легкие побольше воздуха. Стало легче. Она вздохнула еще раз. Он – или оно? – исчез.
– Джосс, с тобой все в порядке? Что ты здесь делаешь? – В дверях кабинета появился Люк.
Она улыбнулась мужу.
– Я просто вдруг немного устала. Засмотрелась на солнечные зайчики на полу. – Она поднялась с кресла. – Я иду.
– У нас все готово. Иди и садись.
Он внимательно всмотрелся в ее изможденное лицо. На нем было написано не только физическое страдание. В глазах жены Люк увидел страх.
– Джосс…
– Чашку чая, Люк. Это решит все проблемы. А завтра я ненадолго уеду, просто отдохнуть. Вот и все, а потом я вернусь. Скоро.
Она говорила не с ним, и оба хорошо это понимали. Люк оглядел холл, обнял Джосс за плечи и повел ее в кабинет, неслышно ругаясь сквозь зубы.
19
Салат оказался великолепным – с домашней приправой, снетками и хлебом собственной выпечки. На десерт Дот подала клубнику со сливками. В конце трапезы Джосс почувствовала себя умиротворенной и ощущала что-то вроде оптимизма, идя к машине с деньгами, одолженными ей на бензин, и дав обещание приехать с Томом на следующее утро.
Когда Джосс вернулась домой, Том и Люк сидели на кухне. Том был грязен, как последняя замарашка, вымазанный, надо думать, с самого ленча, черным машинным маслом. Настроение Люка было черно, как лицо и руки его сына.
– Ты что, совсем лишилась рассудка, когда брала машину Лин? Ты что, не могла оставить записку? Хоть что-нибудь? Из-за тебя эта дама устроила мне жуткую сцену, и меня не удивит, если она вообще не вернется сюда. И что тогда будет?
– Не глупи, Люк. – Едва оторвавшись от Тома, который был просто вне себя от радости, что, наконец, вернулась его мамочка, Джосс была не слишком расположена расставаться с хорошим настроением. Она подошла к раковине, намочила и отжала губку, а затем, склонившись над сыном, принялась энергично оттирать с его рук и лица жирную грязь. – Нет никакого сомнения, что она вернется. Мне очень жаль, что я ее расстроила, мне и в самом деле жаль. Она ополчилась на меня только потому, что у нее сегодня днем были какие-то дела. Ей все же не следовало так себя вести. Я же знаю Лин. Когда она остынет, то будет жалеть о своей вспышке. Вот увидишь. – Она усадила Тома на стул и дала ему книжку. – У Лин проблемы с самооценкой. Она всегда раздражается, когда думает, что люди не испытывают к ней должной благодарности. Но это длится недолго. Я все улажу, когда она вернется. И, – она помолчала. – Люк, я договорилась, что уеду отсюда на несколько дней вместе с Томом. Это даст возможность Лин отдохнуть. Да и тебе тоже.
– Ты договорилась, что уедешь на несколько дней! – словно эхо повторил Люк. Он стоял посередине кухни и, упершись руками в бока, смотрел на жену. – Ты договорилась уехать на несколько дней! Ты не подумала, что меня надо было хотя бы предупредить, или это тоже было спонтанное решение?
– Не будь таким глупым, – ответила Джосс, не поднимая головы. – Я говорю тебе об этом сейчас. Я ездила к Гоуэрам в Олдебург, и они предложили мне погостить у них несколько дней, чтобы здесь все отдохнули. Дот говорит, что она присмотрит за Томом. Она очень любит детей.
– Понятно. А что это, собственно говоря, за люди?
– Гоуэры. Ну, ты должен помнить. Эдгар Гоуэр в самом начале дал мне адрес Джона Корниша. Он был приходским священником, когда мои родители жили здесь.
– Но почему, позволь тебя спросить, ты настолько стремилась увидеть этих людей, что все бросила, оставила включенным радио, свет в половине дома, не заперла двери? Ты соображаешь, что мы подумали, когда вернулись и нашли дом брошенным?
Джосс прикусила губу.
– О, Люк, прости меня. Я хотела оставить записку, но потом… – Она вдруг замолчала. Она не смогла бы объяснить Люку свои странные эмоции, стремления, страх и ужас, которые она испытывала в тот момент. Она не могла рассказать ему об охватившей ее панике, когда она судорожно пыталась включить зажигание. Как объяснить ему все это? – Я забыла, прости меня, – вяло проговорила она. – Мне, правда, очень стыдно. Я не хотела никого пугать. Во всем виновата бессонная ночь. Думаю, что сегодня утром у меня просто плохо работали мозги.
Бросив липкую губку на стол, она подошла к мужу и обвила руками его шею.
– Ну, прошу тебя, не злись. Я так надеялась, что завтра ты отвезешь меня и Тома к Гоуэрам. Ты познакомишься с ними. С Лин я все улажу, не беспокойся. Ей нужна эта работа не меньше, чем сама Лин нужна нам, поэтому я не думаю, что она покинет нас.
– Я бы на твоем месте не был так уверен. – Освободившись от объятий жены, Люк отвернулся. – И не забывай, что если, упаси Бог, твоей матери станет хуже, Джо не сможет больше самостоятельно ухаживать за ней. Ему понадобится помощь.
– О, Люк, – Джосс съежилась на стуле, смущенная и испытывающая чувство вины от того, что хотела было поправить мужа. Не мать, не настоящая мать, а мачеха. Это не ее настоящая мать.
Некоторое время Люк смотрел на нее, потом лицо его смягчилось.
– Ладно, будем надеяться, что еще долго с ней ничего не случится. Я уверен, что все будет в порядке. Во всяком случае до того, как наш ребенок появится на свет. И ты права – Лин вернется. Итак, нам надо все организовать. Я выкрою завтра пару часов, чтобы отвезти вас с Томом в Олдебург, если ты так этого хочешь. Саймон наверняка тебя поддержит, так что, видимо, это не такая уж плохая идея.
Кэтрин, ради всего святого, Кэтрин! Не покидай меня!
Никто, кроме нее, не слышал этого, похожего на эхо, голоса. В тишине кухни только Том поднял глаза.
– Железный человек грустит, – сказал он. Мальчик взял в руки свою книжку с картинками и бросил ее на пол.
Люк сел на стул напротив Джосс.
– Ты выглядишь усталой, старушка, – мягко сказал он. – Прости меня за грубость. Только Линн может иногда скрипеть, как терка.
Джосс улыбнулась.
– Она же моя сестра.
Неродная сестра.
Джосс устало поднялась и направилась к плите, чтобы поставить на огонь чайник. Обернувшись, она увидела, что Люк взял на руки сына.
– Пошли, Том-Том, пусть мамочка посидит в своей комнате, а мы поработаем в саду, пока мама спокойно попьет чаю.
Джосс улыбнулась. Она не спеша последовала за ними в холл. Посередине его она остановилась. После жары других помещений ей показалось, что в холле царит промозглый холод. Свет, казалось, едва проникал сквозь окна в серых каменных стенах. Надо поставить здесь цветы и повесить несколько ламп, чтобы холл не казался таким мрачным.
Кэтрин. Моя милая Кэтрин. Ты нужна мне.
Ей стало страшно, она оглянулась, словно ища поддержки. В помещении что-то было не так. В воздухе звучал какой-то резонанс, происходило какое-то движение, казалось, что в углах холла кто-то разговаривает. Джосс тряхнула головой, чувствуя, как у нее на затылке начинают шевелиться волосы.
– Люк!
Голос ее прозвучал странно и отчужденно, словно здесь ему было не место. За дверью кабинета она слышала, как хихикает Том и раскатисто смеется Люк. Они прибирали в комнате, превратив уборку в игру и наслаждаясь ею. Но почему Джосс не может двинуться с места?
– Люк! – На этот раз в голосе была неподдельная тревога. Она крикнула громче. Но они все равно не услышали ее.
Кэтрин, я не могу жить без тебя. Не оставляй меня…
Слова звучали в ее мозгу, блуждали в голове, но она слышала их не отчетливо. Растерявшись, она закрыла лицо руками и обернулась.
– Люк!
Кэтрин.
– Люк, помоги мне!
Она добралась до кресла перед холодным камином и села. Голова ее кружилась, дышать было больно и она сосредоточилась на пятне солнечного света рядом с креслом. Прямоугольник зеленого, синего и фиолетового цветов вдруг исчез. Джосс посмотрела в окно. Небо снова было затянуто свинцовыми, с багровым оттенком, тучами. В саду стало темно.
Она набрала в легкие побольше воздуха. Стало легче. Она вздохнула еще раз. Он – или оно? – исчез.
– Джосс, с тобой все в порядке? Что ты здесь делаешь? – В дверях кабинета появился Люк.
Она улыбнулась мужу.
– Я просто вдруг немного устала. Засмотрелась на солнечные зайчики на полу. – Она поднялась с кресла. – Я иду.
– У нас все готово. Иди и садись.
Он внимательно всмотрелся в ее изможденное лицо. На нем было написано не только физическое страдание. В глазах жены Люк увидел страх.
– Джосс…
– Чашку чая, Люк. Это решит все проблемы. А завтра я ненадолго уеду, просто отдохнуть. Вот и все, а потом я вернусь. Скоро.
Она говорила не с ним, и оба хорошо это понимали. Люк оглядел холл, обнял Джосс за плечи и повел ее в кабинет, неслышно ругаясь сквозь зубы.
19
Волна боли подхватила ее и, протащив по мягким зеленым водорослям, вынесла в теплые воды моря. Отчаянно барахтаясь, она изо всех сил, поднимая тучу брызг, пыталась повернуть к берегу, но необоримая, нарастающая, беспощадная сила взяла ее мертвой хваткой и неумолимо повлекла к горизонту. Кто-то стоял у берега и махал ей рукой. Она видела, как он страдал и как рвался к ней. Это был не Люк. Это был высокий светловолосый широкоплечий человек, и она чувствовала, как его боль смешивается с болью, охватившей ее саму. Она снова и снова пыталась позвать этого человека, но теплая морская вода заливала ей рот, крик затихал прежде, чем успевал сорваться с ее уст. Человек становился все меньше и меньше, она видела, что он отдаляется, стоя по пояс в воде и отчаянно жестикулируя, но нестерпимая боль вновь ударила ее, и она, повернувшись спиной к берегу и человеку, свернулась калачиком, стараясь слиться со своими муками.
Наконец она опять вынырнула на поверхность, моргнула, стряхивая с ресниц соленые капли, и оглянулась назад. Берег теперь был едва виден; фигура человека стала почти неразличимой в ярком солнечном свете, но она чувствовала его любовь, которая, опутывая, словно паутина, медленно влекла ее назад. Боль снова была здесь, ринувшись на нее, как из засады, с периферии сознания, где она пряталась, впившись в тело Джосс жесткими пальцами, отдирая плоть от костей. Скорчившись от нового приступа боли, она заметила, что фигура мужчины исчезла вместе с берегом, который скрылся за линией горизонта.
В отдалении прогремел гром, вспышка молнии осветила полнеба. Она открыла глаза и увидела, что тьма окутала дальний участок неба над горизонтом, где сейчас бушевал шторм. Зигзаг молнии расколол небо надвое, и тут же зарокотал гром, отдаваясь гулким эхом от поверхности воды. Она била руками по волнам, стараясь удержаться на плаву, и именно в этот момент увидела цветы. Розы, с белыми лепестками, которые медленно разъединялись на волнах, плясавших вокруг. Она протянула руку, коснулась цветов, ощутив скользкую, холодную и мертвую поверхность лепестков, и открыла рот, чтобы закричать.
– Джосс, Джосс, проснись!
Люк сидел рядом, склонившись над ней, и нежно тряс ее за плечо.
– Джосс, тебе снова приснился дурной сон.
Со стоном Джосс повернулась к мужу, мучительно пытаясь заставить себя открыть глаза. В спальне плясали отблески молний, за окном слышались могучие раскаты грома. Так, значит, это был вовсе не сон. Она растерянно всмотрелась в темноту, голова раскалывалась от боли, напомнив о последнем эпизоде сна. Все тело Джосс снова начало наливаться знакомой болью.
– Люк! – Со стоном она провела рукой по округлому животу. – Думаю, что начались роды. Это схватки! Ты можешь позвонить Саймону? – Она окончательно проснулась, стараясь напряжением мышц противостоять боли. Расслабиться. Отдаться боли. Дышать. – О Боже! Все идет очень быстро. Думаю, лучше позвонить в «скорую».
Она скрипнула зубами, когда Люк пулей вылетел из постели, включил свет и кинулся к двери. Расслабиться. Пусть все идет, как идет. Оседлать боль. Дышать.
О Господи, она должна была уйти из этого дома!
Ожидая, когда минует пик боли, она села. Ослепительная вспышка молнии осветила окно, и в этом ярком свете она ясно увидела фигуру, стоявшую в углу. Это был человек с берега – высокий, светловолосый, широкоплечий.
– Нет! – Джосс рванулась назад, пытаясь забраться на подушки. Наступившая тьма ослепила ее, и она изо всех сил попыталась спрятаться от незнакомца в кровати. В это время снова ярко вспыхнула молния. Человек исчез. В спальне теперь не было никого. Она схватилась за стойку кровати, чувствуя приближение новой волны боли. Господи, так вот зачем были нужны эти столбы в старые времена. В те самые старые времена, о которых она пишет в своей книге. Она отчаянно ухватилась за стойку. Люк! Где этот Люк? Надо уехать из дома. Уехать от него – кто он или это оно? – прочь, в милый, светлый, шумный, безопасный и надежный госпиталь, где она будет окружена людьми и техникой и где нет никаких теней.
– Люк! – Она наконец обрела голос. – Люк, где ты?
Надо собраться, попытаться одеться. Уже нет времени вызывать «скорую помощь». Люк сам отвезет ее туда, надо только позвонить в госпиталь и предупредить, что они уже едут. О – Боже, снова началось. Боль, непреодолимая, словно страшный монстр, угнездившийся внутри нее, снова начала рвать ее на части, а Джосс, ухватившись за стойку кровати, прижималась лицом к старому потемневшему дереву.
Еще одна молния, полыхнув, осветила спальню, и Джосс, открыв глаза, посмотрела в угол. Там было пусто. В углу никого не было. Пол пересекала лишь тень посудного шкафа. За открытым окном стал слышен шум хлынувшего дождя, капли которого шелестели по кронам деревьев и стучали по траве лужайки во дворе. Сладковатый запах мокрой земли проник в спальню; заплакал Том.
– Том, Том, я иду! – Она, пошатываясь, направилась к двери. – Люк! Люк, где ты?
В коридоре царила тьма, дверь спальни Тома была прикрыта. Джосс открыла ее и заглянула в комнату. Том, скорчившись, сидел в углу кроватки, прижав ручки к глазам. Как только мать широко распахнула дверь, ребенок принялся громко кричать. Это был почти визг, бессмысленный вопль чистого ужаса.
– Солнышко мое, не бойся, это всего-навсего глупая гроза. – Пока Джосс бежала к сыну, ее снова охватила волна боли. Скрипя зубами, она взяла мальчика на руки и прижала его к себе, ощущая мокрые пеленки и влажную от пота пижаму.
Маленькие ручки сына обвили ее шею, он судорожно рыдал, а Джосс стояла неподвижно, глубоко дыша, чтобы обуздать боль, и чувствуя, как вес Тома тянет ее вниз.
– Том-Том, я поставлю тебя на пол, маленький, ну, всего на минуточку, ладно? – Она едва могла говорить. Джосс отчаянно попыталась освободиться от объятий Тома, но чем больше старалась она разжать его руки, тем сильнее он хватался за ее шею. Сами попытки матери освободиться от него приводили Тома в еще больший ужас.
– Джосс, где ты? – В дверях неожиданно появился Люк. – О, Джосс, дорогая. Сейчас я его возьму.
Она опустилась на колени возле детской кроватки, все еще обхватив руками Тома и блаженно отдуваясь: боль опять на время отступила.
– О Господи, ну как такое могло случиться? Ну почему все это происходит как раз тогда, когда нет Лин?
Люк попытался разжать руки ребенка, обхватившие шею матери, но в этот момент новая вспышка осветила небо. Казалось, молния ударила прямо в окно, и мальчик снова неистово закричал.
– На этот раз ударило слишком близко. – Люк силой разжал руки Тома и оторвал его от Джосс. – Пошли, солнышко. Ты можешь идти? Думаю, что нам надо спуститься вниз. Ты ляжешь на софе в кабинете.
Люк обнял сынишку, и в этот момент ночник на столе в углу детской погас.
– Нет, нет, только не это! – Джосс, хватаясь руками за перекладины кроватки, тяжело поднялась на ноги. – Они что, все ушли? Люк, ты здесь? Я тебя не вижу!
В ее голосе звучала неприкрытая паника.
– Все в порядке, Джосс. Не двигайся. Стой, где стоишь, а я сейчас принесу подсвечник, он стоит где-то возле нашей кровати. Не волнуйся. Я уведу Том-Тома. С ним все хорошо.
Крики мальчика постепенно стихли. Люк медленно повел его по темному коридору, оставив Джосс в одиночестве.
– Люк! – Ее голос эхом отдался в тишине. – Люк, не оставляй меня! «Скорая» приедет? Люк, откликнись, прошу тебя.
Темнота почти физически, как черная повязка, давила ей на глаза. Джосс чувствовала бархатную тяжесть тьмы, обволакивавшей все ее существо. Она протянула руки вперед, ухватилась за кроватку и зарыдала. Она не слышала ничего, кроме окутавшей дом тишины, и ничего не видела. Потом она услышала, как плачет Том. Потом до слуха Джосс донеслись шаги его маленьких ног.
– Мамочка, я ищу мамочку.
Он рыдал так горько, что дыхание его превратилось в икоту.
– Том-Том, – позвала она сына, глядя в темноту, туда, где должна была быть дверь. Яркая вспышка осветила комнату, и Джосе увидела маленькое детское личико в проеме двери.
– Мамочка! – Он бросился к ней и обхватил ручонками ее колени.
– Где папа, Том-Том?
Стихшая было боль в пояснице снова начала расти.
– Папочка ищет спички. – Маленькое личико Тома зарылось в ночную рубашку Джосс.
– О Боже. – Боль снова охватила ее. Она, шатаясь, обошла Тома, приблизилась к кроватке и, ухватившись за перекладину, заскрежетала зубами.
В дверном проеме появился мерцающий свет, отбрасывающий огромные тени. Люк входил в спальню Тома, неся в руке свечу.
– Люк, это ты? Ну, слава Богу. «Скорая» уже едет? – Снова начались схватки, и она вцепилась в кроватку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Переживая вместе с матерью ее боль, Том снова начал кричать. Через мгновение Люк оказался рядом с Джосс, обняв ее за плечи, когда ее усталые мышцы снова напряглись.
– Как долго еще ждать? – Она говорила сквозь стиснутые зубы. – Когда же приедет «скорая»?
– Я не смог дозвониться, Джосс. – Он взял ее за руки. – Телефон не работает. Наверное, из-за грозы. Я поеду к Саймону…
– Нет! – Крик перешел в рыдание. – Не оставляй меня.
– Тогда я сам отвезу тебя в госпиталь. Возьмем твой пеньюар и поедем. Мы доберемся туда через сорок минут. Все хорошо, любимая. Мы так и сделаем, – Он сильнее сжал ее руки. – Поехали. Там найдется кто-нибудь, кто позаботится и о Том-Томе.
Произнося эти слова, сам Люк сознавал, что времени добраться до госпиталя у них не осталось.
– Нет! – На этот раз крик выразил неподдельную муку. – Люк, я думаю, у нас просто нет времени. Все идет очень быстро. – На верхней губе Джосс выступили капли пота, пот бежал по шее, стекая в ложбинку между грудями, а боль тем временем, словно тисками, охватывала ей поясницу. – Люк, я не знаю, что делать.
– Нет, ты знаешь, ведь ты уже рожала.
В ответ она отрицательно покачала головой.
– Люк, тебе придется принять роды. О Боже! – Она со стоном упала на колени, обхватив руками живот, чтобы хоть как-то защититься от боли.
– Том? Том-Том, иди к папе. – Люк отчаянным усилием попытался оторвать ребенка от матери, к которой тот прижимался все сильнее и сильнее. – Пойдем со мной, старина. Пусть мамочка ляжет в свою кроватку. Она плохо себя чувствует. У нее болит животик, и нам придется за ней присмотреть. Ты хочешь мне помочь?
Люку пришлось прибегнуть к силе, чтобы разжать пальцы мальчугана, которыми тот вцепился в ночную рубашку матери.
– Ты можешь идти, Джосс? Ты сможешь дойти до нашей комнаты? – Он напрягал голос, чтобы перекричать вопли Тома. – Том, ну прошу тебя, пошли.
– Пусть он побудет, Люк. – Джосс задыхалась. – Ты его совсем напугаешь. Том-Том. – Она обняла мальчика за плечи, когда схватки на время утихли, и прижала его к себе. – Сейчас ты должен быть очень храбрым и взрослым. У мамочки все будет хорошо, она у тебя молодец.
Не слишком ли он мал для того, чтобы объяснить ему, что происходит? Едва ли они даже говорили ему о том, что скоро у него будет братик или сестренка. Ребенок должен был родиться еще через две-три недели. Боже милостивый, и рядом нет никого, кто мог бы реально помочь. Удержав слезы паники и растерянности, она скрипнула зубами от боли – схватки начались с новой силой, но хватка Тома ослабла.
– Побудь с ним здесь, Люк, а я пока пойду лягу в кровать. Попробуй успокоить его и уложи спать.
Хватаясь за перекладины кроватки, она поднялась и направилась к двери.
– Мамочка! – Том снова схватил ее за подол рубашки.
– Возьми его, Люк. – Она больше не могла скрывать боль.
Люк схватил сына в охапку и уложил его в постель. Том закричал с удвоенной силой.
– Солнышко мое, не кричи так! – Джосс протянула руку, чтобы приласкать ребенка, но в этот момент боль вернулась снова. Женщина отступила на шаг и застонала. Расслабиться. Отдаться боли. Она едва не задохнулась, почувствовав, как расходятся в стороны кости таза.
– Иди, Джосс, иди в кровать. – Люк силой пытался удержать Тома в постели. – Иди. Он успокоится, как только ты уйдешь.
Боль отступила, тело, почувствовав передышку, собралось, готовясь к новой схватке. Джосс повернулась спиной к кроватке сына и, зажав уши, чтобы не слышать его криков, пошла в свою спальню.
Кровать. Надо что-нибудь подложить под простыню, чтобы прикрыть глубокий старый матрац – матрац, который, должно быть, в прежние времена видел уже не один десяток родов. Джосс отчаянно пыталась сосредоточиться на практических деталях. Что говорят по телевизору о родах в домашних условиях? Горячая вода и полотенца. Много горячей воды и полотенца. Она была уверена, что кто-то когда-то сказал, что горячая вода нужна для того, чтобы чем-нибудь занять мужа. Полотенца в шкафу, где хранится льняное белье, на площадке лестницы за ванной, в миллионе миль отсюда.
– О Боже! – Она не смогла сдержать крик боли.
Роды могут произойти в любой момент.
Снова ударила молния, и в ее вспышке Джосс успела разглядеть шторы и стойки кровати. Занавеси казались чем-то нематериальным, призрачным оазисом тонкой вышитой шерсти – фантастическая зелень мхов и тусклая краснота цветов, побеги и стебли цвета охры, прихотливо взбиравшиеся вверх по стойкам. Шторы колыхались, то надуваясь, то опадая, то делаясь прозрачными, как летний туман, то тяжелыми и темными, как ночь. Основа ткани становилась тогда выпуклой и толстой, как мужское запястье. Джосс испустила рыдание. До кровати слишком далеко. Она просто не в состоянии двигаться. В полной темноте, которая наступала после каждой вспышки молнии, Джосс казалось, что кровать удаляется от нее. Кровать недосягаема, отделена от Джосс невидимым барьером, который она не может переступить. Люк, где же Люк? Боже милостивый, не оставь меня.
Появился Люк, на плечо легла его сильная рука. Он бережно повел ее через комнату. Снова вспышка молнии, Джосс не видела теперь ничего, кроме оконного переплета, отпечатанного на ее сетчатке миллионами огненно-алых осколков.
Спотыкаясь, она добралась до кровати, стащила с нее тяжелое покрывало, украшенное грубой вышивкой, и бросила его на пол.
– Люк, найди что-нибудь, чтобы подложить под меня.
Огонек свечи удалился на площадку – это Люк с подсвечником в руке.
– Все в порядке, любимая. Я подумал об этом и кое-что взял.
Его голос доносился из дверного проема. Он принес непромокаемые простыни из шкафчика Тома и несколько полотенец, потом помог Джосс забраться в прохладу простыней.
– Ложись, солнышко. – Его рука, гладившая ей лоб, была горячей и влажной, в отличие от другой руки, которой он вел ее сюда – та была холодна, как лед. Джосс открыла глаза. Люк поставил свечу рядом с ней, значит, он только что вошел в комнату…
Она со стоном повернулась на бок – боль снова поразила ее – свернулась клубком, каким-то уголком сознания вдруг поняв, что ее преследует аромат роз.
– Люк!
– Я здесь, дорогая. Тужься. Помнишь, они говорили тебе, что надо тужиться. – Он натянул на нее простыню.
– Тебе же придется принимать роды.
– Я уже обдумал, как буду это делать. – Она услышала, как дрогнул его голос.
– Том! – спохватилась Джосс.
– Том уснул. Мальчик совершенно вымотался. Бедный мышонок, он уснул сразу, как только ты вышла. – Люк сжал ее руку своей. – Говори мне, что надо делать.
– Вскипяти воду, чтобы стерилизовать нитки и ножницы. Потом найди детские пеленки. Они на дне сундучка Тома. Там и одеяльца. Не разбуди его. – Она застонала, вцепившись в руку мужа. – Ты присутствовал при родах Тома. Ты же видел, как все происходило, я-то смотрела с другой стороны, помнишь? – Она попыталась усмехнуться, но вместо смеха с ее уст сорвалось рыдание.
– Я помню, – нахмурился Люк. – Там были, кроме меня, доктор и две акушерки, а я в самый решительный момент закрыл глаза.
– Иди, Люк. Поставь воду. – Она снова уплывала в море боли.
Джосс не имела ни малейшего представления о том, сколько все это продолжалось. Несколько месяцев мучений, потом секунды отдыха – потом пришел Люк с кастрюлей и полотенцами, стопой пеленок и маленьких предметов детского белья с множеством беленьких тесемочек. Джосс повернула голову к окну. На улице начало светлеть. Гром больше не гремел, а вспышки молний стали не такими яркими, сверкая, как зарницы, где-то далеко, за морским горизонтом.
Люк обошел кровать, чтобы помассировать жене спину, и в этот момент Джосс отметила, что запах роз стал сильнее. Она лежала на спине, глядя на темный балдахин кровати и испытывая невероятное облегчение – боль опять на несколько секунд отпустила ее.
Но вот она снова начала подниматься откуда-то снизу. Джосс помнила, что в госпитале она не кричала, но тогда она рожала под местной анестезией.
Боль, страх и этот ужасный голос в голове.
Кэтрин!
Он стоял там, в углу, на своем обычном месте возле окна, высокий мужчина с печальными глазами. Раньше она его не замечала. Не видела так ясно. Так отчетливо и реально. Она протянула ему руку и улыбнулась.
– Все будет хорошо. – Она открывала рот, но ни одного звука не сорвалось с ее губ. До тех пор, пока она снова не закричала от боли.
Наконец она опять вынырнула на поверхность, моргнула, стряхивая с ресниц соленые капли, и оглянулась назад. Берег теперь был едва виден; фигура человека стала почти неразличимой в ярком солнечном свете, но она чувствовала его любовь, которая, опутывая, словно паутина, медленно влекла ее назад. Боль снова была здесь, ринувшись на нее, как из засады, с периферии сознания, где она пряталась, впившись в тело Джосс жесткими пальцами, отдирая плоть от костей. Скорчившись от нового приступа боли, она заметила, что фигура мужчины исчезла вместе с берегом, который скрылся за линией горизонта.
В отдалении прогремел гром, вспышка молнии осветила полнеба. Она открыла глаза и увидела, что тьма окутала дальний участок неба над горизонтом, где сейчас бушевал шторм. Зигзаг молнии расколол небо надвое, и тут же зарокотал гром, отдаваясь гулким эхом от поверхности воды. Она била руками по волнам, стараясь удержаться на плаву, и именно в этот момент увидела цветы. Розы, с белыми лепестками, которые медленно разъединялись на волнах, плясавших вокруг. Она протянула руку, коснулась цветов, ощутив скользкую, холодную и мертвую поверхность лепестков, и открыла рот, чтобы закричать.
– Джосс, Джосс, проснись!
Люк сидел рядом, склонившись над ней, и нежно тряс ее за плечо.
– Джосс, тебе снова приснился дурной сон.
Со стоном Джосс повернулась к мужу, мучительно пытаясь заставить себя открыть глаза. В спальне плясали отблески молний, за окном слышались могучие раскаты грома. Так, значит, это был вовсе не сон. Она растерянно всмотрелась в темноту, голова раскалывалась от боли, напомнив о последнем эпизоде сна. Все тело Джосс снова начало наливаться знакомой болью.
– Люк! – Со стоном она провела рукой по округлому животу. – Думаю, что начались роды. Это схватки! Ты можешь позвонить Саймону? – Она окончательно проснулась, стараясь напряжением мышц противостоять боли. Расслабиться. Отдаться боли. Дышать. – О Боже! Все идет очень быстро. Думаю, лучше позвонить в «скорую».
Она скрипнула зубами, когда Люк пулей вылетел из постели, включил свет и кинулся к двери. Расслабиться. Пусть все идет, как идет. Оседлать боль. Дышать.
О Господи, она должна была уйти из этого дома!
Ожидая, когда минует пик боли, она села. Ослепительная вспышка молнии осветила окно, и в этом ярком свете она ясно увидела фигуру, стоявшую в углу. Это был человек с берега – высокий, светловолосый, широкоплечий.
– Нет! – Джосс рванулась назад, пытаясь забраться на подушки. Наступившая тьма ослепила ее, и она изо всех сил попыталась спрятаться от незнакомца в кровати. В это время снова ярко вспыхнула молния. Человек исчез. В спальне теперь не было никого. Она схватилась за стойку кровати, чувствуя приближение новой волны боли. Господи, так вот зачем были нужны эти столбы в старые времена. В те самые старые времена, о которых она пишет в своей книге. Она отчаянно ухватилась за стойку. Люк! Где этот Люк? Надо уехать из дома. Уехать от него – кто он или это оно? – прочь, в милый, светлый, шумный, безопасный и надежный госпиталь, где она будет окружена людьми и техникой и где нет никаких теней.
– Люк! – Она наконец обрела голос. – Люк, где ты?
Надо собраться, попытаться одеться. Уже нет времени вызывать «скорую помощь». Люк сам отвезет ее туда, надо только позвонить в госпиталь и предупредить, что они уже едут. О – Боже, снова началось. Боль, непреодолимая, словно страшный монстр, угнездившийся внутри нее, снова начала рвать ее на части, а Джосс, ухватившись за стойку кровати, прижималась лицом к старому потемневшему дереву.
Еще одна молния, полыхнув, осветила спальню, и Джосс, открыв глаза, посмотрела в угол. Там было пусто. В углу никого не было. Пол пересекала лишь тень посудного шкафа. За открытым окном стал слышен шум хлынувшего дождя, капли которого шелестели по кронам деревьев и стучали по траве лужайки во дворе. Сладковатый запах мокрой земли проник в спальню; заплакал Том.
– Том, Том, я иду! – Она, пошатываясь, направилась к двери. – Люк! Люк, где ты?
В коридоре царила тьма, дверь спальни Тома была прикрыта. Джосс открыла ее и заглянула в комнату. Том, скорчившись, сидел в углу кроватки, прижав ручки к глазам. Как только мать широко распахнула дверь, ребенок принялся громко кричать. Это был почти визг, бессмысленный вопль чистого ужаса.
– Солнышко мое, не бойся, это всего-навсего глупая гроза. – Пока Джосс бежала к сыну, ее снова охватила волна боли. Скрипя зубами, она взяла мальчика на руки и прижала его к себе, ощущая мокрые пеленки и влажную от пота пижаму.
Маленькие ручки сына обвили ее шею, он судорожно рыдал, а Джосс стояла неподвижно, глубоко дыша, чтобы обуздать боль, и чувствуя, как вес Тома тянет ее вниз.
– Том-Том, я поставлю тебя на пол, маленький, ну, всего на минуточку, ладно? – Она едва могла говорить. Джосс отчаянно попыталась освободиться от объятий Тома, но чем больше старалась она разжать его руки, тем сильнее он хватался за ее шею. Сами попытки матери освободиться от него приводили Тома в еще больший ужас.
– Джосс, где ты? – В дверях неожиданно появился Люк. – О, Джосс, дорогая. Сейчас я его возьму.
Она опустилась на колени возле детской кроватки, все еще обхватив руками Тома и блаженно отдуваясь: боль опять на время отступила.
– О Господи, ну как такое могло случиться? Ну почему все это происходит как раз тогда, когда нет Лин?
Люк попытался разжать руки ребенка, обхватившие шею матери, но в этот момент новая вспышка осветила небо. Казалось, молния ударила прямо в окно, и мальчик снова неистово закричал.
– На этот раз ударило слишком близко. – Люк силой разжал руки Тома и оторвал его от Джосс. – Пошли, солнышко. Ты можешь идти? Думаю, что нам надо спуститься вниз. Ты ляжешь на софе в кабинете.
Люк обнял сынишку, и в этот момент ночник на столе в углу детской погас.
– Нет, нет, только не это! – Джосс, хватаясь руками за перекладины кроватки, тяжело поднялась на ноги. – Они что, все ушли? Люк, ты здесь? Я тебя не вижу!
В ее голосе звучала неприкрытая паника.
– Все в порядке, Джосс. Не двигайся. Стой, где стоишь, а я сейчас принесу подсвечник, он стоит где-то возле нашей кровати. Не волнуйся. Я уведу Том-Тома. С ним все хорошо.
Крики мальчика постепенно стихли. Люк медленно повел его по темному коридору, оставив Джосс в одиночестве.
– Люк! – Ее голос эхом отдался в тишине. – Люк, не оставляй меня! «Скорая» приедет? Люк, откликнись, прошу тебя.
Темнота почти физически, как черная повязка, давила ей на глаза. Джосс чувствовала бархатную тяжесть тьмы, обволакивавшей все ее существо. Она протянула руки вперед, ухватилась за кроватку и зарыдала. Она не слышала ничего, кроме окутавшей дом тишины, и ничего не видела. Потом она услышала, как плачет Том. Потом до слуха Джосс донеслись шаги его маленьких ног.
– Мамочка, я ищу мамочку.
Он рыдал так горько, что дыхание его превратилось в икоту.
– Том-Том, – позвала она сына, глядя в темноту, туда, где должна была быть дверь. Яркая вспышка осветила комнату, и Джосе увидела маленькое детское личико в проеме двери.
– Мамочка! – Он бросился к ней и обхватил ручонками ее колени.
– Где папа, Том-Том?
Стихшая было боль в пояснице снова начала расти.
– Папочка ищет спички. – Маленькое личико Тома зарылось в ночную рубашку Джосс.
– О Боже. – Боль снова охватила ее. Она, шатаясь, обошла Тома, приблизилась к кроватке и, ухватившись за перекладину, заскрежетала зубами.
В дверном проеме появился мерцающий свет, отбрасывающий огромные тени. Люк входил в спальню Тома, неся в руке свечу.
– Люк, это ты? Ну, слава Богу. «Скорая» уже едет? – Снова начались схватки, и она вцепилась в кроватку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Переживая вместе с матерью ее боль, Том снова начал кричать. Через мгновение Люк оказался рядом с Джосс, обняв ее за плечи, когда ее усталые мышцы снова напряглись.
– Как долго еще ждать? – Она говорила сквозь стиснутые зубы. – Когда же приедет «скорая»?
– Я не смог дозвониться, Джосс. – Он взял ее за руки. – Телефон не работает. Наверное, из-за грозы. Я поеду к Саймону…
– Нет! – Крик перешел в рыдание. – Не оставляй меня.
– Тогда я сам отвезу тебя в госпиталь. Возьмем твой пеньюар и поедем. Мы доберемся туда через сорок минут. Все хорошо, любимая. Мы так и сделаем, – Он сильнее сжал ее руки. – Поехали. Там найдется кто-нибудь, кто позаботится и о Том-Томе.
Произнося эти слова, сам Люк сознавал, что времени добраться до госпиталя у них не осталось.
– Нет! – На этот раз крик выразил неподдельную муку. – Люк, я думаю, у нас просто нет времени. Все идет очень быстро. – На верхней губе Джосс выступили капли пота, пот бежал по шее, стекая в ложбинку между грудями, а боль тем временем, словно тисками, охватывала ей поясницу. – Люк, я не знаю, что делать.
– Нет, ты знаешь, ведь ты уже рожала.
В ответ она отрицательно покачала головой.
– Люк, тебе придется принять роды. О Боже! – Она со стоном упала на колени, обхватив руками живот, чтобы хоть как-то защититься от боли.
– Том? Том-Том, иди к папе. – Люк отчаянным усилием попытался оторвать ребенка от матери, к которой тот прижимался все сильнее и сильнее. – Пойдем со мной, старина. Пусть мамочка ляжет в свою кроватку. Она плохо себя чувствует. У нее болит животик, и нам придется за ней присмотреть. Ты хочешь мне помочь?
Люку пришлось прибегнуть к силе, чтобы разжать пальцы мальчугана, которыми тот вцепился в ночную рубашку матери.
– Ты можешь идти, Джосс? Ты сможешь дойти до нашей комнаты? – Он напрягал голос, чтобы перекричать вопли Тома. – Том, ну прошу тебя, пошли.
– Пусть он побудет, Люк. – Джосс задыхалась. – Ты его совсем напугаешь. Том-Том. – Она обняла мальчика за плечи, когда схватки на время утихли, и прижала его к себе. – Сейчас ты должен быть очень храбрым и взрослым. У мамочки все будет хорошо, она у тебя молодец.
Не слишком ли он мал для того, чтобы объяснить ему, что происходит? Едва ли они даже говорили ему о том, что скоро у него будет братик или сестренка. Ребенок должен был родиться еще через две-три недели. Боже милостивый, и рядом нет никого, кто мог бы реально помочь. Удержав слезы паники и растерянности, она скрипнула зубами от боли – схватки начались с новой силой, но хватка Тома ослабла.
– Побудь с ним здесь, Люк, а я пока пойду лягу в кровать. Попробуй успокоить его и уложи спать.
Хватаясь за перекладины кроватки, она поднялась и направилась к двери.
– Мамочка! – Том снова схватил ее за подол рубашки.
– Возьми его, Люк. – Она больше не могла скрывать боль.
Люк схватил сына в охапку и уложил его в постель. Том закричал с удвоенной силой.
– Солнышко мое, не кричи так! – Джосс протянула руку, чтобы приласкать ребенка, но в этот момент боль вернулась снова. Женщина отступила на шаг и застонала. Расслабиться. Отдаться боли. Она едва не задохнулась, почувствовав, как расходятся в стороны кости таза.
– Иди, Джосс, иди в кровать. – Люк силой пытался удержать Тома в постели. – Иди. Он успокоится, как только ты уйдешь.
Боль отступила, тело, почувствовав передышку, собралось, готовясь к новой схватке. Джосс повернулась спиной к кроватке сына и, зажав уши, чтобы не слышать его криков, пошла в свою спальню.
Кровать. Надо что-нибудь подложить под простыню, чтобы прикрыть глубокий старый матрац – матрац, который, должно быть, в прежние времена видел уже не один десяток родов. Джосс отчаянно пыталась сосредоточиться на практических деталях. Что говорят по телевизору о родах в домашних условиях? Горячая вода и полотенца. Много горячей воды и полотенца. Она была уверена, что кто-то когда-то сказал, что горячая вода нужна для того, чтобы чем-нибудь занять мужа. Полотенца в шкафу, где хранится льняное белье, на площадке лестницы за ванной, в миллионе миль отсюда.
– О Боже! – Она не смогла сдержать крик боли.
Роды могут произойти в любой момент.
Снова ударила молния, и в ее вспышке Джосс успела разглядеть шторы и стойки кровати. Занавеси казались чем-то нематериальным, призрачным оазисом тонкой вышитой шерсти – фантастическая зелень мхов и тусклая краснота цветов, побеги и стебли цвета охры, прихотливо взбиравшиеся вверх по стойкам. Шторы колыхались, то надуваясь, то опадая, то делаясь прозрачными, как летний туман, то тяжелыми и темными, как ночь. Основа ткани становилась тогда выпуклой и толстой, как мужское запястье. Джосс испустила рыдание. До кровати слишком далеко. Она просто не в состоянии двигаться. В полной темноте, которая наступала после каждой вспышки молнии, Джосс казалось, что кровать удаляется от нее. Кровать недосягаема, отделена от Джосс невидимым барьером, который она не может переступить. Люк, где же Люк? Боже милостивый, не оставь меня.
Появился Люк, на плечо легла его сильная рука. Он бережно повел ее через комнату. Снова вспышка молнии, Джосс не видела теперь ничего, кроме оконного переплета, отпечатанного на ее сетчатке миллионами огненно-алых осколков.
Спотыкаясь, она добралась до кровати, стащила с нее тяжелое покрывало, украшенное грубой вышивкой, и бросила его на пол.
– Люк, найди что-нибудь, чтобы подложить под меня.
Огонек свечи удалился на площадку – это Люк с подсвечником в руке.
– Все в порядке, любимая. Я подумал об этом и кое-что взял.
Его голос доносился из дверного проема. Он принес непромокаемые простыни из шкафчика Тома и несколько полотенец, потом помог Джосс забраться в прохладу простыней.
– Ложись, солнышко. – Его рука, гладившая ей лоб, была горячей и влажной, в отличие от другой руки, которой он вел ее сюда – та была холодна, как лед. Джосс открыла глаза. Люк поставил свечу рядом с ней, значит, он только что вошел в комнату…
Она со стоном повернулась на бок – боль снова поразила ее – свернулась клубком, каким-то уголком сознания вдруг поняв, что ее преследует аромат роз.
– Люк!
– Я здесь, дорогая. Тужься. Помнишь, они говорили тебе, что надо тужиться. – Он натянул на нее простыню.
– Тебе же придется принимать роды.
– Я уже обдумал, как буду это делать. – Она услышала, как дрогнул его голос.
– Том! – спохватилась Джосс.
– Том уснул. Мальчик совершенно вымотался. Бедный мышонок, он уснул сразу, как только ты вышла. – Люк сжал ее руку своей. – Говори мне, что надо делать.
– Вскипяти воду, чтобы стерилизовать нитки и ножницы. Потом найди детские пеленки. Они на дне сундучка Тома. Там и одеяльца. Не разбуди его. – Она застонала, вцепившись в руку мужа. – Ты присутствовал при родах Тома. Ты же видел, как все происходило, я-то смотрела с другой стороны, помнишь? – Она попыталась усмехнуться, но вместо смеха с ее уст сорвалось рыдание.
– Я помню, – нахмурился Люк. – Там были, кроме меня, доктор и две акушерки, а я в самый решительный момент закрыл глаза.
– Иди, Люк. Поставь воду. – Она снова уплывала в море боли.
Джосс не имела ни малейшего представления о том, сколько все это продолжалось. Несколько месяцев мучений, потом секунды отдыха – потом пришел Люк с кастрюлей и полотенцами, стопой пеленок и маленьких предметов детского белья с множеством беленьких тесемочек. Джосс повернула голову к окну. На улице начало светлеть. Гром больше не гремел, а вспышки молний стали не такими яркими, сверкая, как зарницы, где-то далеко, за морским горизонтом.
Люк обошел кровать, чтобы помассировать жене спину, и в этот момент Джосс отметила, что запах роз стал сильнее. Она лежала на спине, глядя на темный балдахин кровати и испытывая невероятное облегчение – боль опять на несколько секунд отпустила ее.
Но вот она снова начала подниматься откуда-то снизу. Джосс помнила, что в госпитале она не кричала, но тогда она рожала под местной анестезией.
Боль, страх и этот ужасный голос в голове.
Кэтрин!
Он стоял там, в углу, на своем обычном месте возле окна, высокий мужчина с печальными глазами. Раньше она его не замечала. Не видела так ясно. Так отчетливо и реально. Она протянула ему руку и улыбнулась.
– Все будет хорошо. – Она открывала рот, но ни одного звука не сорвалось с ее губ. До тех пор, пока она снова не закричала от боли.