Эрскин Барбара. Дом на краю прошлого

   Вуд сжал губы.
   – А вы не могли сами все прибрать? Для вас это был стресс, может быть, вы просто забыли, что делали?
   – Нет, поверьте мне, нет. Я все отлично помню. – Дэвид почувствовал, как где-то в животе медленно начинают шевелиться злость и страх. – Наверное, нам надо осмотреть холл.
   Он подошел к подножию лестницы. Он ясно помнил, что запер дверь, ведущую в погреб, и бросил ключ на стол в кабинете. Рывком распахнув дверь, он вошел в кабинет и посмотрел на письменный стол. Связка ключей лежала там, где он ее оставил, – рядом с аккуратно уложенными листами рукописи Джосс. Зная, что Вуд внимательно следит за его действиями, Дэвид медленно обернулся, ища глазами старый потертый портфель. Но его не было.
   – Поднимемся наверх? – Он прикусил губу.
   Вуд согласно кивнул.
   – Надо хорошенько осмотреть дом и убедиться, что здесь не побывали незваные гости. Такое случается – вы же знаете. Воры видят, что «скорая» уезжает, а члены семьи бросаются вслед, часто забывая как следует запереть дом. Тогда воры проникают в дом и обчищают его. – Он горестно покачал головой. – Какой печальный циничный мир!
   Дэвид поморщился.
   – Но в данном случае дверь была заперта.
   – Конечно. – С этими словами Вуд выключил свет и закрыл дверь, обратив свое внимание на погреб. – Спустимся в подвал?
   – Думаю, что нам надо осмотреть все. – Дэвид взял ключи. Бедный Эдгар! Открыв дверь и включив свет, Дэвид на секунду в нерешительности остановился, а потом стал спускаться вниз по выщербленным ступенькам. Остановившись внизу, он огляделся.
   – Здесь не видно ничего необычного.
   Оба молча прислушались.
   – Мне непонятно, зачем он спустился в подвал, – произнес Джеймс Вуд, пройдя в дальнюю часть погреба. – Это очень странный поступок.
   Голос его отдавался тихим эхом. Дэвид пожал плечами.
   – Конечно, я припоминаю, именно в этом погребе погиб один из детей, – бестелесный голос Джеймса продолжал удаляться. – Такие погреба тянутся под землей на мили. Мне бы никогда не пришло в голову, что он такой большой.
   Дэвид нахмурился.
   – Не так уж он и велик! Мистер Вуд! Джеймс?!
   Охваченный внезапной паникой, Дэвид бросился в дальний отсек подвала и нашел Вуда среди винных бочек. Священник задумчиво смотрел в темный угол.
   – Кто-то оставил здесь игрушки. Какой стыд! Они же разрушаются в такой сырости. Смотрите. – С этими словами Джеймс поднял сплетенную из ивовых прутьев корзину, ручка которой была покрыта плесенью. В корзинке лежали повозки, похожие на ту, которую уже видел Дэвид, ржавое игрушечное ружье, а на дне перочинный нож и маленькая лошадка.
   – Мне кажется, что это игрушки одного из умерших мальчиков, – медленно выдавил из себя Дэвид. – Это не игрушки Тома.
   Его начал бить озноб, который он никак не мог унять.
   – Здесь больше ничего нет. Давайте поднимемся наверх, – по крайней мере, наверху не такой лютый холод.
   Единственное, чего сейчас хотел Дэвид, – это убраться отсюда как можно быстрее.
   Джеймс кивнул и поставил корзинку на пол.
   – Как это печально, – пробормотал он, – как печально. – Внезапно он встрепенулся. – Что это было?
   Нервы Дэвида были напряжены до предела, он лихорадочно обернулся и прислушался.
   – Что? – спросил он.
   – Мне показалось, что я что-то услышал. Какой-то голос.
   – Женский смех? – спросил Дэвид, в отчаянии глядя на спасительную лестницу.
   – Нет. – На лице Джеймса отразилась растерянность. – Не уверен. Наверное, что-то загудело в водопроводных трубах.
   – Давайте уносить отсюда ноги. – Дэвид быстрым шагом направился к лестнице. – Пойдемте, не люблю я эти погреба.
   – Я тоже, – Джеймс печально улыбнулся и последовал за Дэвидом. – Должен признаться, что я начал разделять вашу тревогу относительно этого дома. Когда он пуст, атмосфера в нем оставляет желать много лучшего. Но рациональный ум говорит нам, что здесь нечего опасаться.
   Выбравшись на лестничную площадку, они немного постояли, глядя в пустоту большого холла. Выключив свет в погребе, Дэвид закрыл дверь, запер ее, извлек из скважины ключ и направился в кабинет.
   – Скажите мне, Джеймс, как мирится с верой в Бога ваш рациональный ум, если он не признает ничего сверхъестественного? – спросил Дэвид, на ходу обернувшись через плечо. Он был уже готов бросить ключи на стол, когда его взгляд вдруг уловил, что на стопке листов рукописи Джосс что-то лежит. Засушенный цветок… Он был уверен, что, когда они направлялись в погреб, цветка не было. Страдальчески наморщив лоб, он уронил ключи, наклонился и поднял их. Роза, старая засушенная роза. Ее некогда белые лепестки утратили цвет и текстуру мягкой замши. Дэвид задумчиво уставился на цветок, чувствуя, как зашевелились волосы у него на затылке.
   Розы. Он взял цветок в руку, бросил его и повернулся, чтобы выйти.
   – Джеймс!
   Ответа не было.
   У Дэвида перехватило дыхание. Нет, только не это! Заставив себя идти медленно и спокойно, он вышел в холл и застыл на месте. Джеймс стоял у стола, недоверчиво разглядывая раскрытый портфель Эдгара.
   Дэвид подошел к священнику и молча остановился у него за спиной.
   – Они пусты, – помолчав несколько секунд, сказал Джеймс, кивнув на сосуды. – Все остальное цело. Крест, свечи. Портфель лежал под комодом – кто-то его туда спрятал.
   Дэвид покачал головой.
   – В доме никого нет, Джеймс.
   – Кто-то должен быть. – В голосе священника послышалось отчаяние. – Должно же быть какое-то логическое объяснение. Может быть, дети; дети из деревни. Я помню, как Джосс рассказывала о детях, которые, по ее мнению, прячутся в доме.
   – Здесь есть дети, – произнес Дэвид тусклым голосом. – Но это не деревенские дети.
   Джеймс молча посмотрел на Трегаррона, потом также молча закрыл портфель. Никто из них не заметил едва различимый круг, который остался на плитах пола на месте высохшей соленой воды.
   – Как вы думаете, где содержимое? – немного придя в чувство, спросил Дэвид.
   – Эти вещи очень охотно используют в некоторых кругах. Например, для отправления сатанинских ритуалов, для колдовских действий. – Тон священника перестал быть сердечным. Иллюзий больше не было.
   – Итак, мы опоздали.
   Джеймс кивнул.
   – Похоже, что так. – Он тяжко вздохнул. – Вы говорили, что Гранты уехали?
   Дэвид кивнул.
   – Значит, в ближайшем будущем семье ничто не угрожает. – Джеймс задумчиво оглядел помещение. – Я ничего не чувствую, понимаете. Вообще ничего. Хотелось бы мне знать: что надо со всем этим делать?
   Дэвид покачал головой.
   – Будьте благодарны, что вы ничего не чувствуете. В психопатиях вообще нет ничего хорошего. Совсем ничего.
   Он не стал говорить о розе. Джеймс взял портфель, Дэвид выключил свет. Трегаррон был уверен, что на галерее кто-то есть, и этот кто-то с напряженным вниманием следит за их действиями. Дэвид даже чувствовал, как некто скрыто торжествует, празднуя свою победу.
   Он не взглянул наверх. Вернувшись в комнату, он почти вытолкал Джеймса на улицу. Вслед им раздался смех, но не детский. Смеялась женщина.
 
   Мэри лежала спиной на промерзшей траве церковного двора, глядя в небо. На небосвод наползали тучи, постепенно, одну за другой, проглатывая звезды. Вскоре наступила непроглядная чернота. Мэри закрыла глаза, чувствуя, как уходит боль. Ноги постепенно немели.
   Ступня застряла в решетке могильной ограды, до которой она сумела добрести. В темноте Мэри не видела, как сквозь туфлю на траву безостановочно сочится кровь.
   Где-то вдали хлопнула дверь.
   – Я здесь! Здесь! – позвала она, но голос ее был не громче шепота, и его никто не услышал.
   Мэри должна была понимать, что зло теперь проникло и в церковь; она должна была чувствовать это, осознать, что кто-то разбудил его, но она стала стара для этого. Слишком стара и слишком слаба. Она должна обо всем предупредить Джоселин. Мэри медленно прикрыла глаза, и голова ее бессильно упала на мерзлую жухлую траву. Она немного отдохнет, а потом постарается встать. Надо встать. Но как же она устала…
   – Джорджи, Сэм? – Шепот ее превратился в едва слышный шелест. – Помогите мне, мальчики, вы так нужны мне.

36

   Когда Мэт без предупреждения приехал в Оксфорд, обнял и расцеловал родителей и детей, а потом по-братски чмокнул ее в щеку, Лин была удивлена и обрадована не меньше остальных.
   – Ты мог бы и предупредить нас, Мэтью! – в притворном негодовании выговаривала сыну Элизабет Грант. – Как это типично для тебя. Ты приезжаешь так, словно здесь всегда найдется для тебя место!
   – Конечно, найдется. – Он положил руку на плечо матери и прижал Элизабет к себе. – Здесь же море комнат! Только вчера я узнал, что у меня образовалось пять свободных дней и я могу поехать сюда, на юг, прежде чем приступить к новому проекту. Я ухватился за этот шанс и использовал его, – не думал же я, что комнаты здесь надо бронировать заранее.
   – Боюсь, что мальчики и я слегка переполнили дом. – Лин испытала неловкость, глядя в красивое, веселое и беспечное лицо Мэта.
   – Ерунда! – Элизабет и Мэтью выпалили это слово одновременно, и оба от души рассмеялись.
   – Комнаты найдутся для всех, – твердо пообещала Элизабет, – я же просто дразню.
   Только вечером, уложив детей спать, Лин оказалась наедине с Мэтом в гостиной. Он налил ей шерри, сел напротив, вытянул длинные ноги, скрестив их в лодыжках, отхлебнул из своего стакана и, дружелюбно улыбаясь, спросил:
   – Как дела у Джосс и Люка?
   – Очень хорошо. – Она просверлила его взглядом. – Ты не ответил на мои письма.
   – Я знаю, и мне очень стыдно. – Он смутился. – Мне действительно стыдно. Но ты же знаешь, как это бывает.
   – Нет, но хочу, чтобы ты сказал как.
   Лицо Мэта страдальчески сморщилось. Он встал, аккуратно поставил стакан на стол, пересек комнату и остановился у французских дверей, выходящих в сад, рядом с которым между заросшими ивняком берегами текла речка Червелл.
   – Я живу в Шотландии, Лин. У меня своя жизнь.
   – Понятно. – Она не смогла скрыть, что расстроена, и голос ее стал тусклым и бесцветным. – Как глупо с моей стороны было надеяться, что ты найдешь время черкнуть мне хотя бы пару строк на почтовой открытке.
   Он повернулся.
   – Пожалуйста, постарайся понять. Ты очень привлекательная женщина…
   – Нет. – Она резко встала, опрокинув на стол стакан с шерри, который вылился ей на юбку. – Прошу тебя, не говори так, от этого все становится еще хуже. – Лицо ее сделалось пунцовым. – Прости, но мне надо взглянуть на детей, а потом помочь твоей матери приготовить ужин.
   Утром Лин приняла окончательное решение.
   – Но, Лин, почему бы тебе не задержаться еще немного, моя дорогая? Ты же знаешь, как мы любим, когда дети у нас. – Элизабет сняла с Тома слюнявчик и помогла ему слезть с детского стула. – Вот так, солнышко, а теперь возьми печенье из бабушкиной коробки и иди играть, а нам с тетей Лин надо поговорить.
   Лин натянуто улыбнулась.
   – Это очень любезно с вашей стороны, миссис Грант, но, честно говоря, я предпочла бы отвезти их домой. Они отвыкли от всякого порядка, пока находятся здесь, и нам надо возвращаться. Том должен начать посещать игровую группу – один или два часа в неделю. – Она недовольно посмотрела, как Том зажал в кулаке шоколадное печенье.
   – Но это так неожиданно, а Люк так настаивал, чтобы дети побыли здесь и чтобы мы присмотрели за ними, дорогая. К тому же с ними так весело. – Элизабет встала, подошла к раковине, вытащила чистую тряпку из-под крана с горячей водой и пустилась вдогонку за внуком, пока он не перепачкал шоколадом клетчатую льняную скатерть.
   Лин с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.
   – Да, здесь нам было очень весело, – произнесла она со всей доступной ей искренностью. – Но я думаю, что Люк и Джосс не захотят, чтобы Том пропускал занятия в игровой группе. Там длинный список желающих, и нам просто повезло, что мы туда попали.
   Элизабет посмотрела на девушку, потом расстроенно пожала плечами.
   – Надеюсь, решение об отъезде не имеет отношения к появлению Мэтью?
   Она искоса посмотрела на Лин и заметила в ее глазах настороженность. Женщина вздохнула. Поганец! Еще одно разбитое сердце. Она покачала головой, решив из чувства такта ничего больше не говорить.
   – Конечно, дети оставлены под твою ответственность. Наверное, ты права, – добавила она через минуту. Она посмотрела на свернутую тряпку, которую держала в руках, и невесело рассмеялась. – Да, наверное, ты права. Короткие и частые визиты самые лучшие, не так ли? Но все же постарайся дозвониться до Люка и Джосс, моя дорогая. Они оставили нам номер телефона отеля. Просто посоветуйся с ними, стоит ли тебе возвращаться, ладно?
 
   Когда Лин на своем «мини» въехала в арку ворот, со свинцового неба полил дождь. Она увидела, что дверь гаража открыта. Значит, Джимбо здесь, но, к счастью, его не было видно. Она неуютно чувствовала себя в его компании. Каждый раз, когда Люка не было рядом, парень очень призывно смотрел на нее, и, что самое ужасное, она находила его странные глаза очень привлекательными, и это заставляло ее с болью вспоминать о Мэте.
   Достав из кармана ключи Люка, она вылезла из машины. Отстегнув Тома, она взяла его на руки, поставила на землю, а потом наклонилась к Нэду.
   – Пошли, маленький. Дай-ка я возьму тебя. Тебе скоро пора обедать, а я готова побиться об заклад, что в доме собачий холод. Надо будет развести огонь в твоей спальне, прежде чем мы поднимемся наверх.
   Ремни безопасности расстегивалась с трудом. Ругаясь сквозь зубы, Лин принялась расстегивать квадратные пуговицы, и наконец ухитрилась освободить Нэда и поднять его с заднего сиденья. Выпрямившись с ребенком на руках, она снова наклонилась, чтобы извлечь из машины корзину с котятами, – Кит и Кэт жалобно попискивали, ожидая, когда их освободят из плена после долгого путешествия, – и, оглянувшись, поискала глазами Тома.
   – Том, Том! Где ты?
   Мальчик исчез.
   – Том? – Она стремительно повернулась, смахнув с ресниц дождевые капли. – Пойдем домой, а то ты промокнешь.
   Этот маленький проказник наверняка проскользнул в гараж. Проклятие! Самое меньшее, чего ей хотелось, так это длинного разговора с Джимбо.
   – Том, иди скорее сюда. Я очень хочу есть.
   Она услышала, как он хихикнул.
   – Том, где ты прячешься, ты ужасный шалун?
   Сзади раздались его шажки – по камешкам гравия. Она резко повернулась с Нэдом на руках.
   – Том!
   – Так вы вернулись? – На пороге гаража появился Джимбо с гаечным ключом в руке. Как всегда, он был одет в промасленный комбинезон, нечесаные волосы, стянутые в конский хвост, завязаны на затылке эластичным шнурком. Он окинул ее взглядом с головы до ног, словно она была в бикини, а не в поношенных джинсах и яркой синей зимней куртке. Лин почувствовала, что, несмотря на промозглый холод, капли которого текли ей за воротник, ей стало жарко.
   – Как видишь. Том не в гараже?
   – Том? – Он внимательно посмотрел на носки своих ботинок, словно ребенок мог спрятаться у него между ног. – Нет, не думаю.
   – Ты не мог бы посмотреть в гараже? Я хочу увести его в дом, дождь усиливается. – Она попыталась прикрыть Нэда клапаном куртки.
   Джимбо исчез из виду. Лин вдруг услышала, что внутри гаража тихо играет транзисторный приемник. К ее удивлению, передавали что-то классическое. Она подошла к двери гаража.
   – Он там?
   – Нет, его здесь нет, и не думаю, что он сюда заходил. Я бы его увидел. Маленький проказник ускользнул от вас, верно?
   – Да. – Лин надула губы.
   – Вот что я вам скажу: несите малыша в дом, а я поищу второго. – Джимбо остановился на полпути, на лбу его медленно появилась морщина. – Джосс знает, что вы привезли детей назад?
   – Я собираюсь им сегодня звонить. Пыталась сделать это вчера, но их не было в гостинице. – Она помолчала. – Ума не приложу, куда делся Том.
   – Вы знаете, я не думаю, что детям надо возвращаться в дом. – Джимбо почесал замасленной рукой шею. – Нечего им там делать.
   – Господи, и ты туда же! – Лин резко повернулась и зашагала к черному ходу. Она не стала говорить Джимбо, что это Джосс бьет детей – и выдумывает всякие истории. Пусть Люк сам ему все объясняет.
   – Пожалуйста, Джимбо, найди его поскорее. Он промокнет под дождем насквозь.
   Машинально пошарив глазами по двору, Лин подсадила Нэда повыше и сунула руку в карман куртки за ключами. Дверь распахнулась. В доме оказалось неожиданно тепло. Она в задумчивости постояла на пороге, потом прошла на кухню. Печь была вычищена, но ее топили не более суток назад, она сама слишком часто это делала, чтобы не понять, что здесь кто-то был. На кухонном столе стояли два стакана, рядом с ними почти пустая бутылка виски и валялась игрушечная повозка.
   Усадив Нэда в кресло, она поправила под ним подушки и принялась стаскивать с него непромокаемые куртку и брючки. Стульчик Нэда остался стоять там, где его оставили, рядом с конем. Подтащив игрушку ближе к печи, она толкнула коня, чтобы он раскачался, потом подошла к двери.
   – Джимбо! Кто здесь был? Не ты?
   Некоторое время ей никто не отвечал, потом она уловила какое-то движение в кустах, в дальнем углу двора.
   – Он там? Слава Богу!
   Появился Джимбо с плачущим Томом на руках.
   – В чем дело? Что случилось? – Она выхватила Тома из рук Джимбо и вернулась в кухню. Вздохнув и поколебавшись на пороге, Джимбо последовал за ней и, остановившись в дверях, стал смотреть, как Лин успокаивает мальчика.
   – Вам не надо было привозить их сюда.
   – Почему? – Она яростно взглянула на него. – Смотри, как ты его напугал.
   – Это не я напугал его. – Губы Джимбо вытянулись в ниточку.
   – Что же тогда?
   – Лучше спросите его самого. – Джимбо громко шмыгнул носом. – Да и потом некогда мне сидеть тут и пить виски. У меня ведь и работа есть. Так что не надо на меня думать. Здесь был мистер Трегаррон с преподобным Гоуэром. Потом произошло несчастье, и преподобный умер. У него случился сердечный приступ, как я слышал.
   Лин в ужасе воззрилась на парня.
   – Когда это было?
   – Позавчера ночью.
   – А где сейчас мистер Трегаррон?
   – Уехал в Лондон. Ему бы не понравилось, что вы привезли сюда мальчиков.
   – Бьюсь об заклад, что не понравилось бы. – Лин поморщилась. – Ладно, Джимбо, спасибо тебе. Пожалуй, я накормлю ребятишек и положу их спать. Они устали с дороги. – На мгновение ей показалось, что он не спешит уйти.
   Действительно, Джимбо слишком долго топтался на пороге, а потом, пожав плечами, повернулся и вышел. Не надо говорить ей о бедняжке Мэри. Она умерла за несколько часов до того, как ее нашли, и никто не знает, что она делала в церкви в такой темноте. Она оставила дверь открытой и упала в траву среди старых могил под тисами.
   – Если я буду вам нужен, позовете, – крикнул он, обернувшись через плечо, и сбежал вниз по ступенькам. – Но на вашем месте я бы переночевал у Гудиаров. Не надо оставлять мальчиков здесь.
   Она принялась снимать куртку, отругав при этом Тома. Мальчик заметил на столе машинку и, встав на цыпочки, пытался ее достать.
   – Это игрушка Джорджи, – сказал он, пока Лин, надев на него свитер, занялась печкой. – Том играет в игрушки Джорджи.
 
   – Попозже нам надо позвонить твоим родителям, Люк, – сказала Джосс, сидя за выскобленным столом деревенского дома, который стал последним приютом ее матери. Они прекрасно поели, воздав должное кулинарному искусству Поля, запили еду густым красным деревенским вином и теперь хотели спать. Они оба давно не испытывали такой потребности в здоровом отдыхе.
   – Я рад, что смог уговорить вас покинуть гостиницу и приехать сюда. – Поль помешивал ложкой густой черный кофе. – Вы уже выглядите лучше. – Он одарил Джосс очаровательной улыбкой. – Естественно, вы можете звонить кому захотите. Хотелось бы мне, чтобы с вами были ваши дети. – Он покачал головой. – Лаура была бы счастлива, если бы знала, что у нее есть внуки. Пока вы пьете кофе, я принесу еще кое-какие ее вещи. – Он нерешительно помолчал. – Я не хочу, чтобы вы грустили, Джоселин. Вы действительно хотите взять ее вещи?
   Джосс чистила яблоко маленьким фруктовым ножом.
   – Я с радостью возьму их, Поль. – Она задумчиво улыбнулась. – Как странно, в Белхеддоне все, что меня окружает, когда-то принадлежало матери, но то – безличные вещи, которые она к тому же не любила. Она была готова их покинуть, бросить. Кроме рабочей корзинки и мелочей в столе, там нет ничего, что было бы ей близко и дорого.
   Поль нахмурился.
   – Что это за рабочая корзинка?
   – Она держала там свое шитье.
   – А, понимаю, – он рассмеялся. – Она ненавидела шитье. Она не желала даже пришивать пуговицы. Их пришивал я! Удивительно, что она не выбросила эту корзину.
   – Да? – Джосс пожала плечами и подняла руки, невольно подражая его пылкому галльскому жесту. – Что она любила?
   – Она любила книги. Все время читала. Любила поэзию. Любила живопись. Именно поэтому мы и встретились. Но были вещи, которые она ненавидела, иногда это была странная ненависть. – Он покачал головой. – Она ненавидела цветы, особенно розы.
   – Розы… – Джосс невольно напряглась.
   – Розы. – Он не заметил, каким резким стал тон ее голоса. – Она испытывала к ним отвращение, говорила, что аттик Белхеддона буквально пропах розами. Я не мог понять, почему она так их не любит. Розы прекрасны, их аромат, – он задумался на мгновение в поисках образного выражения своей мысли, потом поцеловал кончики своих пальцев, – их аромат incroyable.^[13]
   Джосс взглянула на Люка.
   – Я могу это понять. Розы Белхеддона – это не обычные человеческие розы. – Она грустно улыбнулась. – Бедная мама!
   Мужчины оставили ее одну с чемоданом, полным писем, книг и кожаных шкатулок, наполненных драгоценностями Лауры, решив прогуляться по полям к реке. Усевшись на ковер возле камина, в котором горели, распространяя сладкий аромат, яблоневые поленья, Джосс некоторое время смотрела в огонь, обняв ноги и упершись подбородком в колени. Здесь она, как нигде, чувствовала свою близость к матери. Это было прекрасное чувство: теплое, защищающее, надежное.
   Она почти неохотно потянулась к чемодану и стала перебирать бумаги. Здесь было очень много писем – все от незнакомых Джосс людей. Они не были особенно интересны, но говорили о том, что ее мать любили очень многие, а из нескольких посланий становилось ясно, как скучали по ней друзья, оставшиеся в Англии. Не было ни одного письма из деревни Белхеддон, и Джосс вспомнила, как Мэри Саттон жаловалась на то, что Лаура совсем не пишет; ни в одном письме не было упоминания об оставленной жизни в Восточной Англии.
   На самом дне Джосс обнаружила две записные книжки, которые показались ей знакомыми; мать пользовалась такими же дома, когда отмечала достопамятные события или вела дневник. Книжки были заполнены мелко написанными заметками. Та же смесь: стихи, обрывки интересных мыслей и дневниковые записи. Устроившись поудобнее, откинувшись на один из стульев и подложив под голову подушку, Джосс принялась за чтение.
 
   «Прошлой ночью мне приснился сон о прошлом. Я проснулась в холодном поту, моля Бога, чтобы не проснулся Поль. Потом мне захотелось, чтобы он проснулся, и я прижалась к нему, но он даже не пошевелился. Благослови его Бог, он так нуждается в сне. Его не разбудит даже землетрясение.»
 
   Запись, датированная двумя днями позже.
 
   «Мне снова приснился тот же сон. Он ищет меня. Я вижу, как он обходит дом, медленно, сгорбившись от свалившегося на него несчастья. Он растерян и одинок. Господь всемилостивый, неужели я никогда не освобожусь от этого? Хотела поговорить с господином кюре, но не хочу здесь называть вслух его имя. Это совершенно особое место, здесь он меня не найдет. Мы же во Франции!»
 
   Джосс на мгновение задумалась. Значит он – это – имеет имя. Она начала читать дальше; в самом начале второй книжки она наткнулась на откровение.
 
   «Меня терзают сомнения: не написать ли мне Джону Корнишу, чтобы он аннулировал завещание; пусть он оставит дом в пользу сирот или на иное благотворительное дело. Никто в Белхеддоне никогда не узнает, что я сделала. Здесь он может преследовать меня только во сне; но мне невыносима сама мысль о том, что Джоселин узнает о своем наследстве и попадет в ловушку в полном неведении о том, какое именно наследство она получила. Конечно, ей лично не угрожает никакая опасность. Он полюбит ее. Но что будет, если у Джоселин родятся дети? Что будет тогда? Если бы я могла поговорить с Полем, но я не хочу омрачать наши отношения даже упоминанием этого имени…»
 
   Отложив записную книжку, Джосс задумалась. Глаза ее были полны слез. Ее охватила дрожь. Итак, ее мать знала, в чем заключается опасность жизни в Белхеддоне, и чувствовала вину за то, что оставила дом дочери; она даже помышляла о том, чтобы изменить завещание. Джосс вздохнула. Однако если бы мать изменила завещание, то не было бы ни истории, ни семьи, ни дома. У Люка не появилась бы хорошая работа, не было бы ни машин, ни денег. Она нахмурилась и вытерла слезы. В Белхеддоне столько чудесного.
   Она уверена: просто на сто процентов уверена, что есть способ избавить Белхеддон от этого наваждения. Она тяжело вздохнула. По крайней мере, сейчас детям ничто не грозит. Детей нельзя возвращать в Белхеддон до тех пор, пока не будет решена проклятая проблема.