Ёсикава Эйдзи. История Хэйкэ

 
 
   Асатори спасся бегством, спотыкаясь и мчавшись стрелой под прикрытием скал. Наконец он заполз между двумя валунами и, едва дыша, припал к земле, слыша крики над головой.
   — Ты нашел его?
   — Нет, а там искал?
   — Да, но не могу найти.
   Издалека по ветру донесся крик:
   — Ау, вы его поймали?
   — Нет ничего. А как там у вас?
   — Совсем ничего не видно.
   — Ну и устроил Конно-мару суматоху.
   — Он, верно, увидел обезьяну или оленя.
   Голоса скоро утихли. Тэнгу, кажется, прекратили поиски, и ущелье заполнял лишь шум ветра.
   Асатори выполз из своей норы. Следя за лощиной, где собрались Тэнгу, он украдкой подобрался к ним поближе. Они кружком сидели, скрестив ноги, и были поглощены разговором. Забравшись на какой-то предмет, над ними возвышался, о чем вскоре догадался лекарь, Усивака, а рядом находился Конно-мару. Их было около десятка, они называли друг друга по именам, которые, как знал Асатори, принадлежали известным воинам дома Гэндзи на востоке.
   — Ну, Конно-мару, Кихидзи утверждает, что все еще слишком рано?
   — Да, верно. Я ему очень определенно сказал, что все мы думаем об этом деле, но Кихидзи отказывается менять свои планы. Он утверждает, что сейчас еще не время.
   — Когда же, как считает Кихидзи, настанет подходящее время для действий?
   — Об этом он говорил неопределенно, но подразумевал, что нам надо подождать, пока не произойдет какой-нибудь сдвиг.
   — Что он при этом имел в виду?
   — Например, появятся признаки того, что в чем-то не ладят Го-Сиракава и Киёмори.
   — А что, если нынешнее положение дел будет длиться годами?
   — Да, это нам тоже надо принимать во внимание.
   Конно-мару видел, что никто из его товарищей больше ждать не хотел. Тем не менее Кихидзи оставался их единственной надеждой. Без него и без помощи Хидэхиры не было способа обеспечить безопасность Усиваки и будущее дома Гэндзи.
   Собравшиеся удрученно примолкли.
   Вдруг раздался голос Усиваки:
   — Довольно, давайте об этом больше не говорить. Давайте даже не думать об этом.
   На Усиваку посмотрели с изумлением, а один из Гэндзи со слезами на глазах сказал:
   — Мой молодой господин, почему вы так говорите? Подумайте, через что мы уже прошли, подумайте о нашей клятве вам.
   — Я просто имел в виду, что все эти споры бесполезны.
   — Почему бесполезны?
   — А почему мы должны ждать и надеяться на что-то такое, что может никогда не произойти? Близится время, когда я должен буду принять монашество, и у меня нет времени для ожиданий.
   — Вот это нас и беспокоит. Мы хотим, чтобы Кихидзи скорее пришел к взаимопониманию с Хидэхирой.
   — Кихидзи — этот купец? Полагаться на него?
   Люди притихли. Усивака сказал то, чего никто из них не осмеливался выразить словами.
   Юноша обвел взглядом окружающих:
   — Вот я от него ничего не жду. Что бы кто ни говорил, в этом году я сбегу с горы Курама. Вот увидите!
   Гэндзи внимали ему с ужасом, потом начали горячо протестовать, призывая его не быть опрометчивым.
   Асатори уловил лишь обрывки того, что говорилось, подкрался поближе, решившись пойти на риск быть пойманным, но передать Усиваке то, что ему послала Токива. Но тут Усивака разразился громким и долгим плачем, после чего неожиданно скрылся в темноте.
 
 
   Асатори проснулся под пение птиц. Он обдумывал любопытные события прошедшей ночи, по кусочкам собирая то, что ему удалось услышать. Солнце стояло высоко, все ущелье было наполнено майским солнечным светом. Он осторожно выполз из своего укрытия и осмотрелся.
   Асатори провел там несколько дней, ловя рыбу в горном потоке и сбив из рогатки пару птиц. Но его надежды на то, что Гэндзи соберутся в этом месте вновь и ему удастся встретиться с Усивакой наедине, не сбылись. Тэнгу больше не появлялись. Асатори долго раздумывал, как проникнуть в монастырь, пока не увидел каких-то путешественников, приближавшихся по горному кряжу. Даже на расстоянии он видел, что это — не монахи. Лекарь был уверен, что перед ним паломники из района озера Бива или из Тамбы, и отправился им навстречу. Когда они приблизились, у Асатори бешено заколотилось сердце, потому что по цвету накидок и форме головных уборов он узнал в них придворных музыкантов. Бывший флейтист подумал, не встретит ли среди них своих давних друзей, и импульсивно побежал по дороге, по которой двигалась процессия из восемнадцати или даже больше человек. Когда они увидели Асатори, то остановились, потом собрались в тесный кружок.
   Лекарь понял, что его приняли за разбойника, и путники, видимо, теперь ожидают нападения со всех сторон.
   Он остановился, низко поклонился и прокричал:
   — Не бойтесь. Я — тоже музыкант. Куда вы держите путь?
   Путники быстро пошептались друг с другом, потом один из них приблизился к Асатори и сказал:
   — Мы — музыканты из Судзана и пришли сюда, чтобы выступить на празднестве на горе Курама. Вы говорите, что вы тоже музыкант, а что вас сюда привело?
   Асатори с ходу не нашел правдоподобного ответа и спросил:
   — Празднество? А когда оно состоится?
   — Только недели через две, но мы пришли, чтобы провести подготовку.
   — Значит, вы из Судзана?
   — Да, но прибывают музыканты и из других мест.
   — Вы не из семейства Абэ?
   — О, вы нас узнали!
   — Я — тоже из семейства Абэ в Киото.
   — Вы — тоже?
   Музыканты устремились вперед и толпой окружили Асатори, задавая ему нетерпеливые вопросы.
   — Вы — не обычный музыкант, — говорили они после продолжительной беседы с любопытством и восхищением. — Расскажите нам о себе подробнее.
   — Я оставил музыку, чтобы стать лекарем.
   — Что заставило вас отказаться от поста при дворе?
   — Я не был там счастлив.
   — Вам не нравились ограничения в жизни, которые на вас наложили?
   — Да, это более или менее так, — ответил Асатори и добавил: — Я собирал травы здесь, а когда увидел вас, не мог удержаться от того, чтобы не поговорить с близкими мне по духу людьми. Как вы отнесетесь к тому, если я пойду с вами и посмотрю на празднество? Если вы придумаете мне какую-нибудь работу, я буду только рад приносить вам пользу.
   Музыканты дружно приветствовали идею включить Асатори в свою группу.
   На горе Курама они разместились на постоялом дворе, где остановились и другие музыканты. Во всех монастырях новообращенные собирались, чтобы попрактиковаться в божественных чтениях. Асатори каждый день присоединялся к ним, будучи уверенным в том, что встретит Усиваку. Но тот все не появлялся.
   День празднества приближался, и по монастырям от рассвета до темноты эхом разносился гром барабанов, звуки колоколов и флейт. Однажды ночью Асатори случайно подслушал разговор двух монахов, из которого понял, что Усивака живет в одиночестве в небольшой хижине, находящейся на территории монастыря. Поздно вечером он пошел туда, но Усиваку не обнаружил. Лекарь стал поджидать его под деревьями недалеко от хижины. Наконец он увидел небольшую фигурку, проскользнувшую к ее дверям.
   — Господин Усивака! — окликнул Асатори.
   Человек остановился и спросил приблизившегося к нему лекаря:
   — Кто вы?
   — Вы ведь Усивака?
   — А вы? Кто вы?
   — Я — лекарь, меня зовут Асатори, — сказал он, поклонившись. — Ваша мать попросила меня передать это вам. В коробке для вас есть письмо.
   Усивака взял коробку, ничего не сказал и скрылся в хижине. Там при свете свечи он прочитал письмо матери. «Я день и ночь молюсь, чтобы ты был счастлив, — говорилось в начале послания. — Во всем слушайся старших. Мне доставляет радость мысль о том, что ты прилежен в учебе. Серебряный образ, который я отправляю тебе с посыльным, принадлежал твоему отцу Ёситомо… Это было его последним подарком мне».
   Дальше в письме говорилось о молитвах Токивы и связанных с ним надеждах — чтобы Усивака отбросил все помыслы о жизни воина и в качестве монаха шел дорогой мира и святости.
   Асатори ждал, когда появится Усивака, потом решил заглянуть в хижину. Там он увидел послушника, который задумчиво смотрел на лежавшее перед ним письмо. Асатори быстро проскользнул внутрь, упал перед Усивакой на колени и начал говорить ему о матери, умоляя юношу внимательно отнестись ко всему тому, что она написала.
   Какое-то время Усивака ничего не говорил, потом он поднял глаза.
   — Да, Асатори, я знаю, чего от меня хочет мать.
   — И что? — с нетерпением спросил лекарь.
   — Но, — продолжал Усивака, — как всякая женщина, моя мать многого не может понять. Из ее письма я вижу, насколько она поистине женственна. Если бы только я мог с ней встретиться!
   — Вы действительно так хотите ее увидеть?
   — Какие глупости вы говорите!
   — Нет причин, по которым вы не могли бы увидеть ее после того, как примете монашество. Когда люди будут чтить вас как великого мудреца и святого человека, я уверен, что вам будет позволено вернуться в столицу и повидаться с ней.
   — Я не могу так долго ждать. Я должен увидеть ее сейчас…
   — Если вы сделаете неверный выбор, то можете никогда не увидеть ее.
   — Разве это не естественно, что я хочу видеть свою мать?
   — Вы должны помнить о Хэйкэ.
   — Кто они такие и что они мне? Они что, боги? Сверхчеловеческие существа?
   — Война навлекла на вас все эти несчастья, и вы должны отвернуться от всего, что приносит войну.
   — И это будет продолжаться вечно? Я должен оставаться тем, что я есть, узником едва ли не с момента рождения?
   — Именно мы должны найти такой образ жизни, который не приведет к войне и не создаст ад на земле, — горячо говорил Асатори. — Только следуя путем, который ведет к миру, вы покажете, как сильно любите свою мать. Мир нельзя изменить мгновенно, и нам не уйти от кармы.
   — Это все, что вы пришли сказать мне, Асатори? — произнес Усивака, заворачивая в письмо образ и кладя этот сверток в складки своей накидки. Вдруг он пихнул ногой лекаря, который стоял перед ним на коленях. — Теперь я знаю, кто вы такой. Вы шпионили за нами в ущелье. Прочь от меня! Я позабочусь о том, чтобы мой ответ дошел до матери. Не оставайтесь здесь больше — уходите сразу же, немедленно!
   Сказав это, Усивака выбежал из хижины и скрылся в лесу. Асатори попытался догнать его, но юноша уже исчез.

Глава 49.
Побег Усиваки

   Утренняя дымка подобно пару поднималась с горы. Наступал последний день трехдневного празднества. Мерцали тысячи фонарей, отовсюду слышались пение сутр и звуки музыки. День опять обещал быть знойным.
   — Усивака выглядит вполне пристойно, не правда ли?
   — Совсем на себя не похож, когда принарядится.
   — Эй, Усивака! Подойди-ка, посмотрим, правда ли это ты.
   Новопосвященные собрались в комнате за танцевальной сценой и дразнили Усиваку, одетого в накидку макового цвета и яркие пурпурные штаны. Волосы были собраны в тщательно завязанный узел. Пока новички возбужденно смеялись, кричали и прыгали, Усивака сидел в одиночестве и ждал.
   — Ты волнуешься, да? — спросил один из его приятелей.
   — Нет, — покачал головой юноша, — просто всю прошлую ночь я не мог заснуть.
   — Что же тогда не давало тебе спать?
   — Я был слишком возбужден.
   — Возбужден? Чем?
   — Сегодняшним днем, конечно.
   — Чудной ты, право. — Собеседник фыркнул и побежал к послушникам, которые свесились с перил галереи.
   Раздались громкие возгласы:
   — Посмотрите, сколько сегодня собралось народу!
   — И еще подходят! Как муравьи!
   — Где, где? Дай глянуть!
   Возбужденные новообращенные карабкались на перила и колонны. Вскоре их всех собрали для торжественного прохождения вокруг горы Курама.
   Процессию возглавлял монах, прокладывая путь через толпу. За ним следовали музыканты, звонившие в колокола и ударявшие в гонги; далее шли высокопоставленные монахи и новообращенные послушники, принимавшие участие в божественных чтениях.
   Становилось все жарче и жарче, и, пока процессия огибала гору, идя от святыни к святыне, от храма к храму, на небе не было ни облачка. Новообращенные тяжело дышали и потели, шли, толкаясь и нарушая строй, ерзали и сбивались на бег. Усивака, самый маленький из них, шел в конце дисциплинированно и степенно. Однако его глаза бегали то вправо, то влево, выискивая среди паломников знакомые фигуры, и время от времени во взоре юноши вспыхивал огонек, свидетельствующий о том, что он кого-то узнал.
   Когда четырехчасовой поход вокруг горы закончился, новообращенные разошлись на дневную трапезу, потом стали готовиться к танцам, в которых им предстояло принять участие. Весь день до темноты играла музыка. Вокруг горы были зажжены костры. Многочисленные паломники толкали и теснили друг друга, пробиваясь от одного представления к другому. Новообращенные продирались сквозь толпы, боясь что-нибудь пропустить. Один Усивака бесцельно бродил в стороне от собравшихся, пока без всякого предупреждения к нему сзади не приблизился человек, который бросил ему легкую летнюю накидку и прошептал:
   — Пора, господин!
   — Это вы, Масатика?
   — Я провожу вас до самой дороги, ведущей в ущелье.
   — Эта дорога перекрыта.
   — Не важно. Поторопитесь!
   Усивака побежал. Не успел он скрыться с глаз, как Масатика вложил пальцы в рот и дважды пронзительно свистнул. Несколько человек спокойно просочились через толпу, поглощенную созерцанием ритуала расщепления бамбука, и скрылись в ночи.
   Вскоре после этого один за другим монахи, принимавшие участие в ритуале, быстро покинули место действия. Было слышно, как кто-то сказал: «У заграждения у одного из ущелий убит монах».
   Люди стали оживленно переговариваться. Сквозь ограждение прорвался и убежал новообращенный послушник. Убегая, он убил двоих охранников. Нет, это сделал кто-то из Тэнгу, утверждали в толпе.
   Скоро слух о происшествии дошел до музыкантов, которые отдыхали и выпивали в своем жилище. Асатори, который здесь находился, вскочил.
   — Сбежал новообращенный? Кто это? Как его имя? — спрашивал он своих товарищей, потом украдкой покинул свое место и выскользнул наружу.
 
 
   Гэндзи к тому времени собрались в хижине, в которой их впервые увидел Асатори.
   — Первый шаг благополучно сделан, и мы вас поздравляем, — сказал один из них, обращаясь к Усиваке, который в темноте смешался с окружившими его фигурами и все еще не мог прийти в себя после того, как едва спасся.
   Другой из дома Гэндзи, который выглядел постарше и поопытнее остальных, возразил:
   — Еще рановато для поздравлений. Довольно просто уйти с горы Курама, но как нам справиться со всем остальным? Помните, мы по-прежнему должны считаться с Хидэхирой, а ведь мы организовали побег без согласия Кихидзи. Следует об этом ему сообщить, в противном случае нам будет практически невозможно избежать столкновения с воинами Киёмори и скрыться на восток.
   В разговор вступили и другие заговорщики:
   — Но это был наш последний шанс. В любом случае господин Усивака все берет в свои руки.
   — Мы не будем полагаться на Кихидзи. Если он откажет нам в помощи, мы сами справимся со всеми трудностями.
   — Спорить об этом мало толку, — сказал, видимо, главный в этой группе. — Я предупредил Конно-мару о том, что произойдет сегодня ночью. Но его до сих пор нет, и меня это беспокоит.
   Тщетность попыток уйти на восток для большинства Гэндзи была очевидна, потому что Хэйкэ теперь поднимут тревогу и заблокируют все дороги, идущие в восточном направлении. Им мог помочь только Кихидзи. Наконец, незадолго до рассвета, появился Конно-мару.
   — Я не ожидал, что побег произойдет раньше полуночи, и мне было трудно поспеть за вами.
   — Мы просим извинения. Но ничего нельзя было поделать. Мы говорили о полуночи, но наши планы внезапно изменились, потому что представился лучший шанс… Что Кихидзи? Что он сказал?
   — Он посмеялся над нашим нетерпением и, кажется, подумал, что ничего не может сделать, кроме как поддержать наши планы.
   — Значит, он согласен с нами?
   — Но в таком случае предложил ли Кихидзи какие-нибудь идеи или же утверждал, что все еще слишком рано говорить, в чем они заключаются. Что он сказал, Конно-мару?
   Небо начало светлеть, сквозь маленькое окошко хижины проник слабый свет.
   Гэндзи внимательно вслушивались в то, что говорил Конно-мару.
   — Кихидзи сейчас поддерживает нас больше, чем когда-либо раньше, но у него есть кое-какие условия. Он говорит, что не может отвечать за жизнь Усиваки, если мы не примем его условий.
   — В чем они?
   — Он будет отвечать только за безопасность Усиваки. Вы же, говорит он, должны заботиться о себе сами.
   — Как! Он хочет, чтобы мы покинули Усиваку?
   — Да, он говорит, что от этого зависит безопасность нашего господина.
   — Как так?
   — Здесь никто не знает, кто вы. Люди принимают вас за демонов Тэнгу, но если вы пройдете с Усивакой, то, как считает Кихидзи, этого будет достаточно, чтобы подвергнуть его жизнь опасности, да и свои жизни тоже.
   — Конно-мару, а вы считаете, что он прав?
   — Да. Вы свою роль сыграли. Теперь, когда Усивака ушел с горы Курама, вам больше ничего не остается, как оставить его и скрыться.
   — А что будет с Усивакой?
   — Обо всем остальном позаботится Кихидзи.
   — Можем ли мы доверять ему?
   — Если что-то пойдет не так, Кихидзи первым заплатит за это — причем своей жизнью. Мало толку продолжать подобные разговоры. Единственное, что мы можем сделать, — это довериться ему, — подвел итог Конно-мару.
   Остальные выжидательно повернулись к Усиваке, а Масатика спросил:
   — Вы только что слышали, как обстоят дела. Какова будет ваша воля?
   Усивака, перед которым открывалась возможность исполнения его самой большой мечты, без колебаний ответил:
   — У меня нет желания сразу же идти на восток. Если я отправлюсь туда, то нельзя сказать, увижу ли я когда-нибудь свою мать. Я должен идти в столицу — один или со всеми вами. Я должен повидать мать, хотя бы раз.
   Сообщения о побеге Усиваки дошли до Рокухары к рассвету. Воины и соглядатаи были тут же направлены на гору Курама, где монахи, лучше других знавшие местность, уже начали поиски беглеца. К полудню, когда на Кураму прибыло несколько сотен воинов, Усивака и его сторонники находились на пути к пику Садзики. Когда они достигли его, Конно-мару сказал:
   — Отсюда дороги ведут к провинциям Сига, Тамба и Сандзё, и теперь мы с вами расстаемся. Я один останусь с нашим молодым господином. — Потом он обратился к Усиваке: — Я буду с вами до тех пор, пока вы не отправитесь с Кихидзи на северо-восток. Туда я вас сопровождать не смогу. Вы абсолютно уверены, что хотите идти?
   Усивака заколебался, потом он в очередной раз спросил:
   — Конно-мару, вы действительно возьмете меня повидать мою мать? Когда вы это сделаете?
   — Сначала я должен поговорить с Кихидзи. Он подумает, как обставить такую встречу.
   — А вы не можете справиться с этим один, Конно-мару? Зачем вам сначала говорить с Кихидзи?
   — Я обещал ему, что ничего не будет делаться без его согласия.
   Гэндзи стали прощаться друг с другом.
   — Ну, во имя будущего!
   — Куда ты пойдешь, Горо?
   — Сначала в Тамбу, где некоторое время буду скрываться.
   — А ты, Адати?
   — Думаю пойти в Северную Сигу.
   Один за другим Гэндзи покидали Усиваку, обещая приехать к нему, когда он будет на востоке. К заходу солнца Усивака и Конно-мару остались одни на пике Садзики, который возвышался над горой Курама. Солнце садилось, вокруг них начинал клубиться туман.
   — Господин Усивака, вы не устали? Можете идти?
   — Конечно!
   — Завтра в это же время мы увидим огни столицы. В условленном месте нас будет ждать экипаж.
   — Экипаж?.. И куда же мы поедем?
   — Этого я не знаю, но вам не стоит беспокоиться. Обо всем позаботится Кихидзи. Вам надо только полагаться на него. У меня нет причин сомневаться в нем.
   Вдвоем они начали спускаться с пика. До наступления сумерек путники никого не видели, а потом встретили незнакомца, который спросил дорогу. Они прошли еще несколько часов, пока не оставили позади небольшое поселение, а затем увидели под собой мерцавшие в темноте огоньки.
   — Конно-мару, это огни столицы?
   — Нет, это огни святыни Атаго и монастыря.
   — Мы уже порядочно прошли, далеко ли столица?
   — Мы по пути петляем, чтобы избежать погони, но мы все ближе и ближе к Киото. Господин, — вдруг сказал Конно-мару, — когда мы придем в столицу, вы не должны больше называть меня Конно-мару, называйте меня Ковака.
   — Называть вас Ковака?
   — Меня там знают под таким именем.
   — Хорошо. Я проголодался, Конно-мару.
   — Сейчас посмотрим, смогу ли я найти вам что-нибудь поесть. Подождите вон в том храме.
   После довольно долгого отсутствия Конно-мару вернулся и обнаружил, что Усивака спит на крыльце храма. Конно-мару растолкал его, и оба стали жадно есть то, что воин принес с фермы; потом оба улеглись спать, пока короткая летняя ночь не закончилась и не начался рассвет.
   Полдня они шли. Время от времени им попадались незнакомцы, по внешнему виду которых можно было догадаться, что столица уже рядом.
   — Мы теперь недалеко от Саги, — сказал Конно-мару, когда они увидели холм, напротив которого приютилась крытая соломой хибарка, обнесенная изгородью из кустарника. — Смотрите, он приехал, как и обещал! На дороге ниже хибарки стоит запряженный волом экипаж! — воскликнул Конно-мару.
   На Усиваку то, что он увидел, не произвело впечатления, но выражение облегчения на лице спутника ободрило его. Конно-мару осторожно приблизился к калитке в изгороди и через нее подошел к хибарке, откуда доносилось довольно заунывное пение.
   Он негромко крикнул:
   — Добрый день, здесь живет отшельница Гио?
   Монотонное песнопение прекратилось.
   — Да? — раздался изнутри мелодичный голос; потом из хибарки появилась удивительно юная и красивая монахиня. — Кто вы?
   — Вы — не Гио?
   — Нет, я ее младшая сестра.
   Узнав девушку, Конно-мару улыбнулся:
   — Вы не помните меня, Коваку, слугу Тодзи?
   — О, это вы, Ковака? Входите и подождите немного. Я позову Гио.
   Почти тут же появилась Гио, и Ковака приветствовал ее, говоря:
   — Сколько же я не видел вас? Я часто думал о вас, но…
   — У вас все хорошо, Ковака? Вы по-прежнему у Тодзи?
   — Да, там весело. Работа приятная, и не успеваешь замечать, как пролетают годы. Должно быть, прошло не меньше восьми лет с того дня, как я с вами ездил в Рокухару.
   — Это как будто сон, правда? Уже прошло пять или шесть лет, как я поселилась здесь вместе с матерью, сестрой и Хотокэ.
   — Да, и с тех пор, как уехали в Рокухару, вы никогда у нас не появлялись.
   Лицо Гио помрачнело.
   — Пожалуйста, Ковака, давайте не будем о прошлом. Теперь, когда приняла монашество, я заливаюсь краской стыда при мысли о том, что со мной когда-то происходило.
   — Простите меня за глупость. Вы знаете, зачем я сюда пришел?
   — Вы обещали встретиться здесь с господином Кихидзи, так ведь?
   — Да, это самый уважаемый и щедрый клиент Тодзи.
   — Он часто просил меня выступить перед ним. Я очень удивилась, когда вчера он прибыл сюда.
   — Вчера?
   — Да, мы немного поговорили, потом он ушел, сказав, что нанял лодку на реке Ходзу, и пригласил нескольких девушек Тодзи провести вечер на воде.
   — Он еще не вернулся?
   — Он приходил сегодня рано утром, чтобы полюбоваться цветами вокруг нашего дома, и сказал мне, что вы должны прийти, чтобы встретиться с ним. Он оставил свой экипаж в тени, так, чтобы вы могли его увидеть, и попросил меня сказать вам, что остановился вон в том храме, который видно отсюда.
   Конно-мару поблагодарил Гио и попрощался. Потом он подозвал Усиваку, и они вместе пошли к экипажу. Отодвинув занавеску, Конно-мару заглянул внутрь. Там пахло ладаном и благовонными маслами.
   — Господин Усивака, не могли бы вы подождать в экипаже? Я скоро вернусь.
   В экипаже Конно-мару обнаружил белую накидку, какие носят погонщики волов, и, прежде чем отправиться в храм, набросил ее поверх своей одежды.
   Усивака с любопытством разглядывал экипаж изнутри. Он задыхался от надоедливых запахов. Они напомнили ему о матери, о ее письмах; от них исходило такое же благоухание, которое, как Усивака стал думать, характерно для женщин. Он раздвинул занавески, предусмотрительно задернутые Конно-мару, и время от времени поглядывал в окно.
   Кихидзи лежал и дремал в одной из комнат храма, когда появившийся монах разбудил его и сказал, что пришел слуга, который хочет встретиться с ним. Кихидзи быстро встал и подошел к двери в задней части храма.
   — Ковака! Наконец-то вы пришли!
   — Я боялся, что не попаду сюда вовремя, — ответил Конно-мару. — Ну что, сразу идем?
   Поблагодарив монаха, они покинули храм и направились к экипажу.
   Усивака смотрел на влезающего в экипаж Кихидзи, не говоря ни слова. Когда они двинулись, Кихидзи наклонился к нему и шепнул:
   — Теперь, когда я здесь, вам ничего не надо бояться. — После минутного молчания купец вновь зашептал: — Если вы положитесь на меня в том, чтобы я помог вам бежать на северо-восток, то должны быть готовы кое с чем примириться и делать все в точности так, как скажу я.
   Экипаж остановился, когда они прибыли к находившемуся у реки дому. Услышав стук колес, две молодые танцовщицы выбежали из ивовых зарослей. Кихидзи вышел из экипажа и поздоровался с ними.
   — А где же остальные? Вы говорите, ушли вперед? Ну что ж, садитесь в экипаж, я найму себе лошадь или паланкин.